Текст книги "Рубины леди Гамильтон"

Автор книги: Алина Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Катя наконец решила, что она наденет на финальное выступление. Она вспомнила о чудесном сером платье, которое недавно заказала в одном итальянском каталоге, оно должно было скоро поступить в ее салон. Благородный светло-серый цвет беспроигрышно смотрится в любой ситуации. Нежный шелк, собранный на талии широким поясом, декорированным камнями, струился до пола. Облегающий покрой подчеркивал фигуру, придавая ее облику чарующую женственность. Под платье у нее нашлись подходящие туфли из серебристого атласа. Туфли были модными, с открытым носком и на высоченном каблуке. Это обстоятельство Катерину не смутило – на каблуках она ходила великолепно, хоть и надевала их редко, только по случаю, предпочитая удобную обувь на плоской подошве, ну а педикюр у нее всегда был отличным, вне зависимости от времени года и обстоятельств.

* * *

«Ну, зачем, зачем он это сделал? – думала Вика. – Ведь хотел как лучше – и чуть в гроб не загнал собственную бабушку! Все мужики такие – поступают, как им велит их тупая мужская логика. Хоть бы иногда головой своей думал!»

После того, как она нашла в кармане Феликса квитанцию из ювелирной мастерской, ей все стало ясно. Феликс хотел сделать для бабушки сюрприз и, не сказав ей ни слова, отнес ее брошь в мастерскую, чтобы восстановить отломанный осколок. Вике было жалко его бабушку – она так переживает, мучается, и внуку ничего о пропаже не сказала, чтобы не расстраивать его. Еще и в милицию пойдет с заявлением и будет ходить, обивать пороги, а ее брошь искать никто не станет. «Надо сейчас же поговорить с Феликсом! Сказать, чтобы он успокоил бабушку», – осенило Вику. Под влиянием этого импульса она схватила мобильный и нетерпеливо стала нажимать на кнопки, но вдруг остановилась, вспомнив, что его телефон в пиджаке.

Пойти и самой все рассказать Амалии Бенедиктовне Вика сочла неправильным – все-таки это их семейное дело, а она пока что не член семьи, и, раз всю эту кашу заварил Феликс, ему и расхлебывать ее. Да и потом, может, она ошибается, и эта квитанция никакого отношения к пропавшей броши не имеет.

Сидеть и наблюдать, как помирает от инфаркта бедная старушка, Вика не могла, ее душа жаждала деятельности. Она набрала номер старосты. В отличие от Феликса Слава взял трубку сразу, не дав ей издать ни единого гудка.

– Привет! Это Вика. Ты сейчас на работе? Я хочу к тебе приехать. Можно?

Бывший староста не возражал, и уже через сорок минут Вика сидела в его уютной приемной. Перед ней стояла миниатюрная чашечка кофе, любезно предложенная девушкой с ресепшен, и каталоги с фотографиями ювелирных изделий. Сам Слава вышел к ней спустя десять минут. На нем был красивый передник с фирменным логотипом и специальные очки с увеличительными стеклами, поднятые на лоб.

– Извини, что заставил тебя ждать, работа, – улыбнулся он и присел рядом с ней на мягкий диван со стильной обивкой горчичного цвета.

Снова появилась девушка с ресепшен, чтобы предложить кофе мастеру.

– Спасибо, дорогая, я не буду. Знакомься, Вика, это моя жена, Марина. А это Вика, мы с ней вместе учились.

– Очень приятно, – произнесла Вика, осторожно разглядывая жену старосты, и ей показалось, что Марина делает то же самое.

– Я к тебе по делу, – сказала Вика, когда Марина их оставила. – Мне нужно кое-что узнать об одной вещи, которая могла попасть в вашу мастерскую. Это золотая брошь с рубинами в виде букета тюльпанов. Вернее, ее обломок. Ее сюда принес мой жених.

– Помню такую. Очень интересное изделие, я бы сказал, уникальное. Но с ней работал не я, а Павел Аркадьевич. Слишком тонкая работа, и, чтобы за нее взяться, нужно иметь золотые руки.

– Не прибедняйся, у тебя самые что ни на есть золотые руки.

– Лиса. Всегда была лисой и ею осталась! – засмущался Слава, млея от удовольствия. Как и любой творческой личности, комплименты ему нравились.

– Золотые, золотые. С алмазной крошкой!

– Ладно, хитрюга, ты меня уже купила. Чего тебе надо?

– Я хочу узнать, когда вы закончите работу? Это очень важно!

– Всего-то?

– И еще, хотелось бы взглянуть на результат. Хоть одним глазком.

– Вообще-то я не могу лазать по сейфам, где хранятся изделия, которыми занимается лично Павел Аркадьевич. Это неэтично.

– Вообще никак нельзя? – расстроилась Вика. Ей очень хотелось увидеть брошь леди Гамильтон.

– Что с тобой поделаешь? – добродушно улыбнулся Слава. – Исключительно ради твоих кудряшек пойду на должностное преступление.

– На преступление не надо!

– Шучу. Павел Аркадьевич мне доверяет. Его сегодня нет, но я могу открыть его сейф. Пойдем.

Они прошли в небольшой кабинет, где Слава оставил ее ненадолго одну, а сам скрылся за второй дверью, прикрытой тяжелой бархатной шторой. Он вышел оттуда с черной коробочкой в руках.

– Вот что из этого получилось, – торжественно произнес Слава, открывая коробочку. – Ослепительная красота! Все-таки, Павел Аркадьевич – мастер с большой буквы.

У Вики от изумления расширились глаза. Броши в коробке не было! Вместо нее там лежало изящное золотое колечко с крупными рубинами и капельками бриллиантов. Слава прав: Павел Аркадьевич – мастер с большой буквы, он создал шедевр ювелирного искусства. Но броши-то больше не было!

– Твой размер, семнадцатый, – подмигнул Слава.

– А ты ничего не путаешь?

– Обижаешь. Я на глаз с точностью до доли миллиметра определяю размер.

– Я не об этом. Ты уверен, что это та самая брошь?

– Конечно. Я еще для верности у Марины в записях посмотрел. Принесли поврежденную брошь с рубинами и заказали изготовить из нее кольцо. Вот, кстати, неиспользованный материал, – он извлек из тряпичного мешочка, лежавшего в той же коробке, остатки золота и камней. – Что-то не так? – заметил он смятение на Викином лице.

– Все так. Спасибо большое.

Вика шла по улице, пребывая в смешанных чувствах. Кольцо ей очень понравилось – прелесть, какое хорошенькое, и ей было бы очень приятно получить от Феликса такой волшебный подарок. Но зачем же он так обошелся с Амалией Бенедиктовной?! Она, скорее всего, внука простит, но все равно, это скверно, очень скверно. Феликс не придавал такого значения этой броши, как его бабушка, он поступил, как упрямый рационалист, – превратил сломанную вещь в нечто пригодное для носки. И все ради нее, Вики. Получается, что она невольно стала причастна к этому некрасивому поступку, и теперь у нее на душе навсегда останется горький осадок.

* * *

Спектакль был средненьким – Эмма Львовна видала постановки и получше. Но она по этому поводу не высказала своему спутнику ни малейшего недовольства. Она мило улыбалась, потягивая в антракте чашку кофе и поедая миниатюрный бутерброд, украшенный бусинками красной икры. Короткая модная стрижка «под Хакамаду», легкий макияж на холеном загорелом лице, очки в тонкой дорогой оправе, элегантное, облегающее фигуру платье, сапожки на каблуках – Эмма выглядела безупречно. И Феликс был ей под стать: высокий, подтянутый, в хорошем костюме. Но, глядя на них, никак нельзя было назвать их влюбленной парой, они больше напоминали родственников: мать с сыном или же тетушку с заботливым племянником. И все же они были парой. Странной, нелепой, со смутными перспективами в отношениях. Он был очарован своей зрелой дамой, взгляд его светился обожанием, речи отличались жаром и горячечностью безумия, ради нее он был готов на все. Перед спектаклем Феликс заехал за ней в университет, с охапкой восхитительных роз Блаш в руках. Кроме букета, он подарил ей еще кое-что. Волнуясь, Феликс опустился на одно колено и протянул Эмме бархатную коробочку. «Будь моей женой», – произнес он. В коробочке лежало изысканной красоты кольцо, украшенное рубинами и бриллиантами.

– Спасибо, – с чувством произнесла Эмма, примеряя подарок.

– Ты согласна?

– Я подумаю.

Ее слова означали – «Да!» Феликс это знал, нет – чувствовал. В его сердце зазвучал вальс цветов. Душа наполнилась теплом и светом, воспарила к звездам и закружилась где-то высоко-высоко в такт музыке.

Под слышимые только ему звуки этого вальса они спустились по центральной лестнице университета. Вестибюль, со старинной лестницей и зеркалами, деревянными двустворчатыми дверями и лепниной высокого потолка, был очень похож на вестибюль Дворца бракосочетания, имевшийся в старинном здании, также стоявшем на набережной, только на другом берегу Невы. Феликс представил себе, как они выходят из Дворца: Эмма в ослепительном белом платье до колен, на волосах вместо фаты – изящная диадема, словно корона. В руках – букет белых, как сахар, роз. Свадьба у них будет скромная, но ни в коем случае не бедная – элегантная, но без показного шика.

Феликс широко распахнул перед своей дамой двери, и она выплыла с букетом на улицу. Уже смеркалось, похолодало, но Эмме в ее манто из бежевой ламы было тепло. Феликс вышел в легкой куртке нараспашку, под которой пожаром пылало его огромное сердце. Если бы он шел зимой по чистому полю, то там, где ступали бы его ноги, таял бы снег, обнажая зеленую траву, и там порхали бы бабочки. Но снег уже сошел, и под его ногами лежал недавно обновленный асфальт, не позволяющий пробиться наружу ни единой травинке.

Розы Блаш упали на заднее сиденье чисто вымытого «Форда Фокус», затем Феликс галантно открыл переднюю дверцу автомобиля перед своей спутницей. Их ожидали сверкающий вечерними огнями проспект и волшебный вечер.

Эмма ничего не загадывала, она жила и наслаждалась сегодняшним днем. Феликс ей нравился, и этого было достаточно. Подарок ее тронул – таких по-настоящему изысканных вещей ей не дарили давно. Над предложением этого мальчика она еще пока не думала – не хотела. Ей нравилось беспечно относиться к серьезным вещам. Эмма многого достигла и могла себе позволить такую роскошь. Она уже три раза побывала замужем, поэтому к браку относилась легко.

Говорят, что мужчины любят дур. Это полная чушь! Стереотип, придуманный самими дурами в свое оправдание. Конечно, по сравнению с дурой можно почувствовать себя Энштейном. Но ненадолго. Потом неизбежно станет скучно. Компания всезнаек тоже не слишком приятна. Они так и давят своим интеллектом, не оставляя шансов для легкомысленного флирта. Эмма – бесспорно, умница. Она настолько умна, что умеет не выпячивать свой ум, и ее собеседник, даже имея посредственный интеллект, чувствует себя с ней на равных.

Рядом с Эммой Феликсу было очень уютно, он знал, что его слушают и слышат. Никогда еще Феликс не общался с такой интересной собеседницей. Они с ней «работали» на одной волне, и ему порой казалось, что у них и мысли одинаковые. Ему нравилось, как она размышляет – нестандартно и глубоко, и зрит в самый корень. Нравилось с ней подискутировать, поспорить. Внешне Эмма выглядела шикарно. Она подтверждала своей красотой не слишком распространенное мнение, что прекрасной можно быть не только в двадцать лет. Эта женщина – бриллиант, одна на миллионы! И плевать, что она намного старше него. Отношения с ней были особенными – легкими и сложными одновременно. Романтической чушью Эмму не купишь. Ее невозможно очаровать комплиментами и плюшевыми зверушками, от которых юные девушки почти теряют рассудок. Ей нужны настоящие подарки и поступки, а не красивые слова. Эта женщина обходится дорого, но сознание того, что удалось ее завоевать, того стоит. Зато Эмма не обижается из-за глупостей – она вообще никогда не обижается. Никаких капризов и истерик, к которым так любили прибегать все его предыдущие подружки. Эмма всегда знала, чего она хочет, и не устраивала ему детских сцен на тему: принеси мне то, не знаю, что.

Гамильтон обладала еще одним неоспоримым достоинством. Она была не только преподавателем социологии: Эмма возглавляла собственную фирму и являлась главным специалистом. Фирма приносила хороший доход, что обеспечивало ее владелице безоблачное существование. Феликса восхищали способности Эммы из ничего сделать многое, ее целеустремленность и активная жизненная позиция.

С такой женщиной нигде не пропадешь. У нее связи, положение в обществе, бизнес – что еще нужно, чтобы ощущать уверенность в завтрашнем дне? Она, словно звезда, сияет собственным светом и освещает путь другим. Потянешься за ней – и сам окажешься на ее высоте.

С Викой все иначе. Прежние чувства к ней перегорели, она, некогда любимая, сошла с Олимпа, утратив статус небесного создания. Она по-прежнему оставалась славной девочкой, но, увы, стала обычной. Таких, как она, на свете много. Феликс – с меркантильной точки зрения – понимал, что Вика не выведет его на более высокий уровень, с ней он так и останется среднестатистическим наемным работником. Придется брать кредит, чтобы купить квартиру, потому что на съемных квартирах они постоянно жить не смогут, а вариант совместного проживания с его бабушкой или у Вики с ее мамой в их однушке даже не рассматривается. Он будет вкалывать, как лошадь, а денег все равно не хватит ни на что, а потом еще и дети пойдут. Свежесть их отношений уже прошла, и, как легким бризом, потянуло первым холодком, а дальше, на безденежье и в тисках быта, все станет только хуже. Потом, возможно, когда дети вырастут и они наконец-то выплатят ипотеку, Феликс и Вика смогут насладиться жизнью. Это только в кино пара влюбленных голубков, изрядно хлебнувшая из горькой чаши житейских трудностей, по-прежнему безмятежно воркует. Возможно, трудности укрепляют любовь, только он не хочет ни трудностей этих, ни такой любви. Жить-то хочется сейчас, а не потом, когда молодость уже прошла! То есть и потом тоже, конечно, хочется пожить, но сейчас этого хочется гораздо сильнее.

Ленинград, 1967 г

По залитой солнцем набережной лениво ползли усатые троллейбусы, Нева плескалась, нежно лаская волнами гранит. На ступеньках у самой кромки воды, на манер Аленушки, сидела девушка, рядом с ней стояла большая спортивная сумка. Девушка была юна и печальна. Дом ее остался далеко позади, и в этом городе, куда ее привез скорый утренний поезд, она оказалась одна. Что ей делать дальше, она не знала и даже не пыталась об этом думать. Чтобы ответить на этот вопрос, ей требовалось прежде разобраться с неоднозначной ситуацией, в которую она попала. Ситуация касалась чувств, и это обстоятельство сильно все усложняло.

Солнце палило, заставляя все живое укрываться в тени. Девушка встала со ступеней и пошла по набережной, пересекла улицу и побрела в глубь тенистых дворов между старинными зданиями университета. В одном из двориков она присела на скамейку, по-прежнему пребывая в глубокой печали.

– Ты на курсы приехала? – прозвенело над ее ухом. Из-за спины показалась рыженькая улыбчивая мордаха, а затем ее хозяйка – одетая в простецкое ситцевое платье, деревенского вида девица.

– На какие курсы? – не поняла Эмма.

– Подготовительные. Ты на какой факультет поступаешь?

– Я?!

– Я на филологический. Хочу стать переводчиком. За методичкой приехала, а библиотека уже закрылась. Пока в общежитие устраивалась, пока дорогу нашла, вот и не успела. Но ничего, завтра приду вовремя.

Эмма обернулась и увидела позади себя металлическую вывеску «Библиотека ЛГУ».

– Меня Надей зовут, я из Смоленской области, из Ярцева, – представилась девица. – А ты?

– Эмма, из Закарпатья.

– Здорово. Ты тоже в общежитии на Благодатной поселилась?

– Нет.

– У родственников живешь? Вот везуха!

– Нет у меня здесь родственников. Я к парню приехала, а к нему нельзя.

– Так куда же ты теперь?

– Не знаю.

– Ну как же… Не на вокзал же тебе идти? А давай-ка вот что! Пойдем со мной в общежитие.

Эмма не возражала. Девушка ей понравилась, и она решила не отказываться от приглашения. Они пересекли добрую половину города и приехали к старому кирпичному зданию, от унылых стен которого так и веяло казенной бедностью. На входе сонная вахтерша равнодушно глянула в серый пропуск Нади.

– Абитуриентки? – спросила она и выдала ключ с номерком.

– Пошли быстрее, пока комендантша не ушла, – Надя подхватила Эмму под локоть и потащила ее за собой. – Елизавета Николаевна! – прокричала она, заметив в конце коридора выходившую из кабинета женщину.

Та уже достала ключи и собралась запереть дверь.

– Елизавета Николаевна! Тут девочка из Закарпатья. Только что приехала, – запыхавшись, вымолвила Надя.

– У меня рабочий день закончился. Раньше надо было приходить.

– Но она же только что с поезда.

– Ладно, заходите. Только постельное белье я вам выдать не смогу, кастелянша уже ушла.

– В комнате матрас есть, а простыней я с тобой поделюсь – их по две штуки дают, – шепнула Эмме Надя.

– Давайте направление и паспорт.

Эмма протянула паспорт, а вот с направлением вышла незадача.

– Гамильтон Эмма Львовна, – прочитала вслух комендантша. – Интересная фамилия! А где направление?

– Она только с поезда, направление взять не успела, – ответила за нее Надя.

– Хорошо. Поселю вас вместе. Направление завтра принесете.

Вечером девушки сидели за колченогим общежитским столом и пили чай, вскипяченный в банке с помощью дорожного кипятильника. Пили по очереди – из Надиной кружки, потому что у Эммы своей не оказалось. Из продуктов у нее было только оставшееся после поезда печенье и сваренные вкрутую серо-синие яйца. Домовитая Надя достала из своей объемной дерматиновой сумки различную снедь. Помимо домашних пирожков с капустой и котлет, у нее нашелся сахар, заварка и сливовое повидло.

Надя приготовилась слушать. Ей страсть как хотелось узнать историю чужой любви. Она, простая, открытая девушка, сама, как на духу, выложила Эмме все свои тайны и ожидала от нее того же. Обладавшая закрытым характером интроверта, Эмма отнюдь не была склонна к подобной откровенности, но Надя покорила ее своей душевностью, и она не стала ломаться.

Сойдя с поезда, Эмма с воодушевлением отправилась искать нужный адрес. Ее ошибочно направили в другой конец города, где никто и не слышал о такой улице. Сумка оттягивала плечо, новые туфли натерли ноги, но девушка, не унывая, наматывала километры вокруг какого-то завода на окраине. Людей рядом не оказалось, чтобы уточнить адрес, и она шла наугад. Она выбралась к остановке, но ей опять не повезло – подошедший автобус отвез ее на конечную. Помыкавшись по городу и изрядно устав, Эмма все-таки нашла затерявшийся на Васильевском острове обшарпанный дом, оказавшийся студенческим общежитием. Несколько раз сверила адрес и двинулась внутрь. Она почему-то была уверена, что ее любимый проживает в отдельной квартире.

– Эмма? – растерянно произнес Алексей. – Как ты здесь оказалась?

– К тебе приехала, – смущенно придвинула она поближе к себе спортивную сумку. – Ты что, не рад?

– Рад… Очень рад. Просто все это как-то неожиданно…

Он вышел в коридор, прикрыв за собой дверь, из-за которой послышался пьяный мужской голос.

– Ты же сам говорил – приезжай, адрес мне оставил… Вот я и приехала.

– Ты извини, но тут такое дело… ко мне друг приехал. Ты же не предупредила. Не выгонять же его?

– Да, ты прав. Сама виновата, что не предупредила. Сюрприз тебе хотела сделать.

Парень увлек ее за собой в закуток, на лестницу, подальше от посторонних глаз, и прижал к себе.

– Котенок мой, ты даже не представляешь, как я счастлив тебя видеть. Ты самая лучшая и любимая девушка в мире! – Он посмотрел на нее ясными, полными нежности глазами, поцеловал в щеки, в губы, в шею. Так на нее не смотрел никто, и никто не говорил ей таких пылких слов. Голова ее закружилась от сладкого дурмана, девушка закачалась на волнах счастья, которые словно вернули ее в весну первой любви.

Апрель в Червонном выдался теплым, звенящим, с ярким голубым небом, сочной травой, желтой россыпью мать-и-мачехи и пьянящим воздухом. В этом воздухе витало нечто необыкновенное, знаменовавшее собой какое-то восхитительное событие, которое должно было счастливейшим образом перевернуть всю ее жизнь. Юная Эмма упивалась своей первой взрослой весной. Раньше она никогда не чувствовала этого совершенно особенного воздуха весны, а теперь все стало по-другому. Может, оттого, что она впервые посмотрела в клубе фильм со сказочно красивым французским актером, а потом, засыпая, долго о нем думала, или оттого, что мальчики из их класса впервые как-то по-особенному поздравили девочек с Восьмым марта, а может, все дело было в приехавших на практику студентах из Ленинграда. Они поселились в корпусе закрытой до лета турбазы. Восемь четверокурсников горного института и руководитель группы – старый геолог. Они жили своим коллективом, как отшельники, но все равно их приезд переполошил тихую, размеренную жизнь Червонного. То тут, то там люди обсуждали приезжих. «А они одной картошкой питаются. Давеча у меня взяли два мешка», – поделилась с соседями важными сведениями продавщица тетя Гана. «Одной картошкой сыт не будешь», – подозрительно покачала головой ее товарка. «Ходют и не здороваются, как будто не чета они нам! А раз не чета, то чего же сюда приехали?» «Хилые они все какие-то, и песни горланят неправильные». «Молоденькие, симпатичные. Познакомиться бы…»

Старшеклассницы как бы невзначай стали часто гулять по дальней тропе, что вела мимо турбазы. Приближаясь к ее белеющим корпусам, они замедляли шаг и опускали глаза. Или старались оказаться в сельмаге, когда кто-нибудь из приезжих ребят шел за покупками. А потом – мечтали, мечтали, мечтали… В девичьих грезах студенты представлялись романтичными рыцарями: красивыми, умными, отважными героями – геологами, сменившими уют городских квартир на пламя костра. Эмма тоже мечтала. Она хотела, чтобы один из этих необыкновенных парней обратил на нее внимание. Подошел бы и заговорил с ней ни о чем. Например, спросил бы дорогу на Чертов Лог или – у кого тут можно купить молоко? Она бы сама его проводила. По пути они бы разговорились, а когда дошли бы до места, ее спутник, потупив взгляд, попросил бы ее о новой встрече…

Эмма три раза продефилировала возле турбазы – один раз подошла почти вплотную, но все было тщетно. Стройная, с гладкой смуглой кожей, волной густых волос и глубокими шоколадными глазами – Эмма считалась красивой девушкой и по этой причине ожидала проявления внимания к своей персоне, а тут – полное равнодушие! Расстроившись, она ушла домой и зареклась ходить к турбазе.

Вечером в их ворота постучали. Отец выпил и уже лег спать. Услышав лай собаки, он проворчал нечто неразборчивое и снова уснул. Эмма вышла на крыльцо и увидела у ворот незнакомого парня.

– Здравствуй, хозяюшка! Можно у вас воды набрать? – спросил он, показывая на пустые ведра.

Это был он, тот самый, ее принц из студенческого отряда. Эмма это сразу поняла, едва взглянув в его серые глаза под крылатыми бровями, увидев смущенную улыбку на веснушчатом лице.

– Проходите, – произнесла она дрогнувшим голосом.

– У нас на базе воду отключили, – объяснил он.

«Наверное, следует пригласить гостя в дом. Или нет? – лихорадочно путались в ее голове мысли. – А как же отец? Он пьян… а что обо мне соседи подумают?»

– Как тебя зовут, красавица?

– Эмма.

– А я Алексей. Могу я надеяться на встречу?

Они встретились еще раз и еще. За камнями на Чертовом Логе, где вокруг не было ни души, и Эмма таяла от счастья в его объятиях, растворялась в его поцелуях, улетала в прекрасный и неведомый ей ранее мир любви. Он ее любил безумно, дарил букеты из полевых цветов, осыпал комплиментами.

– Ты – моя единственная и неповторимая! Я буду любить тебя всегда.

– И мы всегда будем вместе?

– Всегда-всегда!

Его кристальные глаза излучали столько нежности, что не поверить им было невозможно. Алексей ее любил, любил по-настоящему. Она это чувствовала всеми клеточками своей души. И эта любовь была правдивее всего на свете.

Он уехал внезапно, как-то неожиданно быстро. Накануне отъезда Алексей как бы невзначай обронил, что практика закончилась и их группа возвращается в Ленинград.

– Но ты не грусти. Мы обязательно увидимся. Ты мне веришь?

– Да, – сказала она, расстроившись. – Только когда?

– Ну, я не знаю… У меня экзамены. Я приеду, как только смогу. Или ты приезжай.

– Я – к тебе?

– Конечно. Это ведь неважно, кто к кому приедет. Важна наша любовь.

– Важна любовь, – повторила Эмма. – Слышишь, Надя, самое важное – это любовь! Ей не страшны преграды, если она – настоящая.

В коридоре было тихо, за окном смеркалось, во дворе никого – стояла глубокая июньская ночь. Эмма улеглась в пахнущую хозяйственным мылом постель и тут же уснула. Перед сном она успела подумать, что мир полон хороших людей и ей повезло – она таких людей встретила. Надя, такая чуткая и искренняя, помогла ей, совершенно незнакомому человеку. И комендантша тоже добрая. Не оставила на улице, пустила ее в общежитие без направления от университета.

– Спасибо тебе, Надя. Я пойду, – сказала Эмма утром.

– Куда?

– Сначала к Леше, попрощаюсь с ним, а потом за билетом. Домой поеду.

– И ты просто так уедешь?

– Да. А что еще остается? Жить-то мне негде.

– Как это негде? А здесь? Никто тебя отсюда не гонит. Поживешь, разберешься с Лешей по-человечески. Моя бабушка, например, говорит, что точку надо ставить не спеша. А у тебя – ни точки, ни запятой, а просто многоточие какое-то.

– Да, многоточие, – задумчиво произнесла Эмма, вспоминая поцелуи Алексея. Жар подкатил к ее лицу, покрыл его румянцем. Перед глазами возникла его улыбка, такая милая, чарующая. – Пожалуй, ты права. Надо как-то по-человечески… Но где я возьму направление?

– В университете. У тебя аттестат с собой?

– Да.

– Нужна медсправка и фотографии. Справку можно получить в поликлинике, если тебя там примут, а срочное фото есть в доме напротив. Слушай, а может, тебе и на самом деле поступить в университет? – осенило Надю. – Будем вместе учиться!

– Но я не готовилась, – усомнилась в своих возможностях Эмма.

– На подготовительных курсах поднатореешь. Как у тебя с английским, кстати?

– Так себе, – пожала плечами Эмма.

– Это плохо. На филфак со знаниями «так себе» не поступают. Я в спецшколе пять лет отучилась и то сомневаюсь, что пройду по конкурсу. Может, ты немецкий знаешь или французский?

– Нет. В нашей школе не было учителя иностранного языка, и его по очереди вели то физичка, то биологичка, которые и сами говорили плохо, но зато умели читать в отличие от других учителей. Зато я польский хорошо знаю. Даже лучше русского.

– Ничего себе! Это меняет дело. Подавай документы на специализацию «славянские языки». Ты со своим польским туда пройдешь. Главное – профильный язык, остальные экзамены – сочинение, история – ерунда. Захочешь – сдашь.

Эмма никогда не думала, что судьба занесет ее не куда-нибудь, а в ЛГУ. Она-то и на поступление в ужгородский институт не рассчитывала, не то что в один из ведущих вузов страны! Уж так им внушили школьные учителя, взявшие на вооружение девиз «где родился, там и пригодился». И нечего покидать родное болото! Кто же тогда останется в селе, если все по городам разъедутся?!

Польский Эмма сдала на «отлично». Это далось ей легко, она с удовольствием говорила на языке, который постоянно слышала с детства. Преподавательница, степенная дама с осанкой балерины, ее очень хвалила, она и сама была рада поговорить на таком превосходном польском языке. Но на этом хорошие отметки закончились. Сочинение Эмма сдала на «троечку», а с устным экзаменом по истории дела обстояли еще хуже. Эмма историю учила, но разве ее подготовишь – всю! – за несколько дней? В голове ее перемешались крестовые походы с отменой крепостного права и Могучей кучкой. Лучше всего она знала все о Куликовской битве и восстании декабристов, была бы рада вопросам о Киевской Руси или хотя бы о войне с Наполеоном, но ей досталась (о, ужас!) Столыпинская аграрная реформа.

Эмма сидела напротив экзаменатора, совершенно не представляя, о чем говорить.

– Я вас слушаю, – равнодушно произнес он. Старый, в потрепанном костюме, он больше походил на спившегося дворника, нежели на университетского преподавателя.

Девушка молчала.

– Отказ от общинного и переход к частному крестьянскому землевладению, – подсказал экзаменатор. – Целью Столыпинской аграрной реформы являлось…

– Являлось… освобождение крестьян!

– Крестьян уже освободили в 1861 году, – вздохнул он. – Цель реформы состояла в том, чтобы сохранить помещичье землевладение и одновременно ускорить буржуазную эволюцию сельского хозяйства, снять социальную напряженность в деревне и создать там опору правительства в лице сельской буржуазии. Реформа способствовала подъему экономики страны. Увеличились покупательная способность населения и валютные поступления, связанные с вывозом зерна за рубеж.

Он говорил медленно и тихо, глядя ей прямо в глаза. Взгляд его оказался неожиданно сильным, каким-то гипнотическим. От этого человека исходила невероятная энергетика, а лицо, вначале показавшееся девушке стариковским, преобразилось, приобретя аристократические черты.

– Учите историю, леди Гамильтон, – произнес он с усмешкой, расписываясь в экзаменационном листе неожиданно красивым почерком.

По-прежнему пребывая словно бы под гипнозом, Эмма покинула аудиторию. За дверью она взглянула на экзаменационный лист и обомлела: по истории там стояло «отлично», а рядом красовалась витиеватая подпись ее спасителя. Это значило, что проходной балл набран и она станет студенткой университета! Она, сельская девушка из бродячей цыганской семьи, велением слепой удачи попала в один из самых престижных вузов страны! Вот так круто повернулась ее судьба благодаря ангелу, сошедшему с небес. Эмма не сомневалась, что этот странный экзаменатор был ангелом. Да, да, они бывают и такими! Она должна была получить свою законную «двойку» и вернуться в Червонное, чтобы стать там дояркой или птичницей, выйти замуж за тракториста или механизатора, родить детей и жить, как живут все сельчанки. Но в небесной канцелярии распорядились иначе. Что-то кольнуло ее в самое сердце, и Эмма вдруг твердо решила учиться. Раз Господь за руку привел ее на этот путь, значит, это неспроста, и ей нужно по нему следовать.

* * *

Сергей сидел за столиком ресторана «Пауланер» и листал меню. Он заказал сыр «Камамбер», обжаренный в панировке, и филе копченой форели, из напитков выбрал кружку пива «Хаф-Вайсбир». Играла джазовая музыка, мерцали приглушенным светом лампы, стилизованные под старинные уличные фонари, по залу фланировали дородные официантки, соблазняя посетителей своими глубокими декольте. Сергей в очередной раз отметил превосходный вкус Андрейки и его умение широко жить. Это Андрейка назначил ему встречу в «Пауланере». Сам он пока не пришел. Позвонил, сказал, что задерживается, извинившись, попросил его подождать, если он никуда не торопится. Сергей и не торопился – в этом прекрасном немецком ресторане ожидание проходило легко и непринужденно. Ему принесли закуску и пиво. Искрящийся баварский напиток аппетитно пенился в высоком бокале, рыба источала головокружительный аромат. Сергей с удовольствием приступил к трапезе, сожалея, что начинает ее в одиночестве.