Текст книги "Ведьмино яблоко раздора"

Автор книги: Алина Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Внуки Аиды – Владимир, Ярослава и Томила – тоже не отказались бы обогатиться. Томила одна растит ребенка, и ей деньги нужнее, чем остальным. Владимир – безработный молодой человек двадцати трех лет – находится на иждивении матери и, кажется, ни в чем не нуждается. Его кормят, а новая одежда ему не нужна – зачем она, если он нигде не бывает и ничем не занимается, кроме игры в компьютерные игрушки. Но мальчик растет, и у него наверняка появляются желания, для реализации которых необходимы деньги. Хотя бы для того, чтобы купить новую игровую приставку или гаджет, не говоря уж о более дорогих вещах.

Ярослава, несмотря на молодой возраст, устроена в жизни лучше остальных. У нее хорошая работа, отдельная квартира и автомобиль. Вроде бы она в деньгах не нуждается, но, с другой стороны, чем больше имеешь, тем больше хочется: автомобиль не той марки, квартирка не столь просторная, шубка из старой коллекции. Словом, жемчуг мелковат.

Ярослава – отнюдь не простая личность и производит неоднозначное впечатление. Она удивила Тихомирова одним своим намерением относительно золотого яблока. Следователь задумался, вспоминая беседу с Лакришевой-младшей.

– Зачем так кардинально – сразу в Неву бросать? Может, лучше продать? Деньги, поди, на дороге не валяются, – уговаривал Илья Сергеевич, глядя на свою собеседницу пронзительным взглядом.

– Не валяются, – согласилась она, – но мне таких денег не надо, добра от них не будет. А если понадобятся деньги, я их заработаю.

Эта, пожалуй, заработает, – решил следователь, – на «Ситроен» ведь заработала, и сережки с изумрудами, небось, тоже сама себе купила, – несмотря на то что распущенные по плечам каштановые волосы Яси густой волной скрывали ее уши, Тихомиров разглядел серьги с изумрудами. Он хорошо знал породу женщин, к которой принадлежала Ярослава Лакришева: молодая, хваткая, независимая. Первое образование филолог, второе – экономист. Работает аудитором, живет в отдельной квартире, которую купила сама. И это в двадцать шесть лет! Люди за всю жизнь на комнату скопить не могут, а она квартирой обзавелась. Правда, с первым взносом ей помог отец – Руслан Альбертович. Что и говорить, прыткая девочка. Хотя какая она ему девочка? Сам еще нестарый, чтобы всех девочками и мальчиками считать. Ярослава – дама. Молодая, деловая дама. Неброский макияж на не лишенном красоты лице, изюминкой которого является ямочка на подбородке; аккуратная прическа и маникюр, шерстяное серое платье, на шее стильное украшение из серебра. Речь правильная, лаконичная, без вспомогательных слов вроде: «просто», «ну вот», «вообще», «по ходу» и им подобных. Осанка ровная, взгляд прямой, даже острый, как стрела. Она не смотрит, а бросает вызов. Что же, понятно – привыкла бороться. Чтобы без чьей-либо протекции в жизни устроиться, нужно иметь бойцовский характер.

– А может, все-таки вы его продали? Почто ценностями разбрасываться? Стянули у бабушки ключ и вскрыли сейф, а? Ну, или на самом деле выбросили в Неву, а может быть, в Оккервиль, но это дело не особо меняет, важно, что это сделали вы.

– Еще раз вам повторяю: я ключ не брала и сейф не вскрывала, – твердо произнесла Ярослава и сердито сверкнула глазищами. – Если бы у меня была возможность, то я давно избавила бы нашу семью от этой проклятой фамильной драгоценности, из-за которой были одни ссоры. Золотое яблоко их словно к себе притягивало. Но в данном случае это сделала не я.

В чем было трудно не согласиться с Ярославой, так это в том, что в ее семье была тяжелая атмосфера. Это Илья Сергеевич уже успел понять за то недолгое время, пока общался с Лакришевыми.

О том, что Ярослава хотела швырнуть золотое яблоко в реку, Тихомиров узнал, когда допрашивал ее сестру. Он не понял, нарочно ли Томила это сказала или проговорилась случайно. Особой любви к Ярославе она не питала, как и к другим своим родственникам – это было заметно сразу по ее равнодушному тону. Ненависти она ни к кому тоже не испытывала. Равнодушие и раздражение – вот те чувства, которые вызывала у нее родня. Лишь только когда речь заходила о сыне Денисе, голос Томилы теплел. Но она не была матерью, бесконечно обожающей своего ребенка, – любовь Томилы к Денису была спокойной, больше похожей на обязанность.

Томила Пеганова. Эта женщина казалась уставшей не только от работы, но и от жизни. Она даже за время затяжных рождественских выходных ни капли не отдохнула, напротив, они утомили ее больше работы. Ей бы бросить все и отправиться в путешествие туда, где жаркое солнце и теплое море. Но у нее нет на это ни денег, ни даже желания. Томила производила впечатление особы, не способной к действию. Казалось, она вообще совершенно ни на что не способна, разве что монотонно выполнять заданную программу: дом-работа-дом. Этакая вяленая вобла с унылым взглядом. Поэтому Тихомирову пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вычеркнуть Томилу из списка подозреваемых. Внешностью Бог ее не обидел: глубоко посаженные зеленые глаза, длинные ресницы, высокие скулы, пухлые губы, хорошая фигура: пышная грудь, широкие бедра и узкая талия – лет тридцать назад такая фигура считалась идеальной. Похоже, она стеснялась своих женственных форм и прятала их под свободную одежду покроя «унисекс»: ковбойку или свитер навыпуск и джинсы. Томила, как пятиклассница, собирала свои короткие волосы незамысловатой резинкой в жидкий хвостик. Косметикой она не пользовалась, по крайней мере, Илья Сергеевич ни разу не увидел даже следов помады на ее губах. Она будто бы задалась целью сделаться незаметной для мужчин, притворившись одним из них. У Томилы даже походка была какой-то мужской, но все равно Тихомиров сумел разглядеть в ней природную привлекательность. Ему нравились женщины в теле, вроде Томилы, а не ходячие вешалки, улыбающиеся одинаковыми отбеленными улыбками со страниц журналов и с телеэкрана. Томила определенно была красивой, но свою красоту она скрывала неподходящей одеждой, прической и отсутствием макияжа. Но больше всего ее портили глаза – красивые, но совершенно пустые. Томила словно бы отсутствовала в этой жизни.

* * *

Тома закрыла страницу своего любимого форума. Назвать его любимым было бы не правильно, так как она этот форум не любила, как и всех тех, кто на нем общался. Но она каждодневно туда заглядывала и читала все темы и комментарии. Форум назывался «Сообщество успешных и позитивных женщин», о чем свидетельствовала надпись в его профиле, которой противоречила каждая его тема. Участники форума писали о проблемах и ни о чем больше. Одна из дам бросала кость: «Моя знакомая после общения на сайте знакомств пришла к выводу, что мужик нынче обмельчал. Я с ней согласна, мужик действительно обмельчал – нынче у него ни манер, ни денег, ни ума…» Или же: «Тридцатилетняя дочь моей двоюродной тети совершенно не хочет работать. Как заставить ее подняться с дивана?» В комментариях велись горячие споры, щедро раздавались советы, сочувствия. Каждая вспоминала случай из жизни своего окружения. Особенно горячей на форуме была тема про мужчин, о том, что в России они в жутком дефиците, и поэтому женщинам – всем как на подбор умницам и красавицам – приходится куковать в одиночестве.

Томила упивалась чтением и радовалась, что у нее не все так уж и плохо в жизни и она не такая неудачница, как некоторые клуши с форума. Тома, как губка, жадно впитывала негатив и постоянно себя накручивала. «В стране не хватает детских садов, – читала она. – Чтобы устроить ребенка в сад, приходится еще до его рождения занимать очередь, а потом еще платить заведующей». Как плохо мы живем! Какой ужас! И не важно, что у самой сын школьник. Все равно ситуация с детскими садами ее нервировала. «Под Магаданом из-за плохих погодных условий закрыли аэропорт. Люди вторые сутки сидят на чемоданах. У многих уже закончились деньги, а цены в буфетах аэровокзала взлетели втрое». Томила никогда не была в Магадане и не собиралась туда лететь, у нее не было там ни родственников, ни знакомых. Более того, она вообще не собиралась ни в какое путешествие в ближайшее время: ни самолетом, ни поездом. Но задержки рейсов в Магаданском аэропорту ее всерьез обеспокоили. Тома так и представила себя в холодном Магадане, сидящей на сумке и ждущей, когда же объявят посадку на ее рейс. Рядом притих оголодавший Денис. Она подсчитывает оставшиеся рубли и идет в буфет, чтобы купить ему бутерброд, но бутерброды закончились, осталось только печенье, и то за бешеные деньги. Кто-то сетует на нехватку парковочных мест, и Томила туда же: да, парковок не хватает, и это ужасно! А у самой нет и никогда не было автомобиля.

Какие бы неприятности ни случились: семейные неурядицы, лесные пожары, коммунальные бедствия – все они выплескивались на страницы форума. Томина жажда чтения негатива была сродни той, с которой люди внимают новостям о катастрофах. Разбился самолет, и всем интересно, какой урожай собрала смерть. Каждое сообщение о новых жертвах будоражит народное сознание, хочется услышать больше подробностей, и чем они страшнее, тем лучше. Комментаторы стараются: еще одна жертва, и теперь не сто восемь, а сто девять человек погибло! Сто девять человек – какой ужас, смакуют граждане, радуясь, что они не там, на поле в искореженном металле с переломанными костями, а здесь, в комфорте и благополучии, целые и невредимые.

Сегодня на форуме обсуждалась наиболее горячая тема разлучниц. Тема для Томилы была особенно близкой. «Разлучницы и чужие дети», – прочитала она заголовок. «А вы знаете, что ваш ребенок может разрушить семью разлучницы не хуже, чем она в свое время разрушила вашу семью? – писала одна дама. – Подумайте только: живут любовники, не зная ни забот, ни печали, и вдруг как снег на голову им приводят малыша, которому придется уделять внимание. Причина передачи ребенка на время в новую семью отца может быть разной (срочная командировка матери, ее внезапный отъезд и т. д.). Хоть ребенок к любовнице вашего бывшего мужа не имеет никакого отношения, ухаживать за ним придется именно ей. Представляете, как ей это «понравится»? Надо иметь крепкие нервы, чтобы в такой ситуации не устроить скандал. А она его устроит. И тогда ваш благоверный посмотрит на свою белую и пушистую зазнобу новыми глазами и поймет, от какого ангела он ушел».

Совет Томиле показался чудовищным: спекулировать собственными детьми?! Никогда! Но остыв, она свою точку зрения поменяла.

А что, это идея, подумала Тома. Ничего плохого не случится, если Денис некоторое время поживет с отцом. Это будет хорошо со всех сторон. Особенно для Дениса. Не нужно, чтобы он находился в доме, где висит тяжелая атмосфера похорон. Все эти обсуждения смерти и походов к следователю с последующими предположениями о том, что кто-то из своих мог убить Аиду, не для детских ушек. Денис уже в том возрасте, когда все понимает, а если чего и не понимает, то чувствует. Хоть они и стараются при нем не говорить на взрывоопасные темы, все равно общее настроение скрыть не удается.

Коля все время ворчит, что его ограничивают в общении с сыном? Вот и пообщается вдоволь, заодно узнает, как оно – ребенка растить. Дениска – тот еще оболтус – даст прикурить. И тогда Сазоновой жизнь медом не покажется – вмиг с ее личика слащавая маска спадет. Это не раз в неделю полтора часа с ребенком погулять. Видела она однажды эту сладкую парочку: Николай и выдра Светка идут под ручку по парку, а рядом Дениска скачет. Идиллия у них, елки-палки!

Тогда-то Коленька и узнает, с какой змеей он живет. Светка взвоет от Денискиных выпадов, он нервы трепать умеет. А то, ишь, жена у него плохая, а любовница хорошая! Легко быть хорошей, когда никаких забот и хлопот, знай себе фланируй по квартире в рюшах. А попробовала бы она поработать как ломовая лошадь, да еще потом дома опять к станку: белье погладь, в квартире убери, еду приготовь, уроки проверь.

Да, согласна, она, Тома, иногда была не права: иной раз не смогла сдержать эмоции, приходила с работы с кислым лицом. Но ведь не от хорошей жизни она стала такой. Муж, когда он еще был мужем, мог бы быть внимательнее, помогать, заботиться, оградить от неприятностей, и тогда бы она была довольной. Что ему стоило давать ей свою машину? Ну хоть иногда. А то только и слышно было: ты такая нетерпимая, как такой можно быть? Сам бы пересел на метро, тогда узнал бы как.

Ко всему прочему, отправкой Дениса к отцу она решит еще одну задачу, над которой давно ломает голову, – как, не привлекая к себе внимания, проникнуть на вражескую территорию, в квартиру Сазоновой?

Санкт-Петербург. Лето прошлого года

Бывает так, что вокруг много народу, даже слишком много – и дома, и на улице, так, что невозможно уединиться, и при этом ощущаешь одиночество. Близкие не понимают, друзья все вдруг оказываются поглощенными своими делами и не получается даже телефонного разговора. Закрадывается мысль, что и нет никаких друзей, потому что им нет до тебя дела, а есть приятели – люди для чашки чая. Именно так чувствовала себя Томила. Ей казалось, что она никому не нужна и не интересна, в то время, когда ей очень требовалось общение. Не найдя понимания в реальном мире, Тома отправилась на его поиски в мир виртуальный. Начала она с социальных сетей.

С одноклассниками общаться совершенно не хотелось. Ни с кем из них в школьные годы Томила не дружила, поддерживала приятельские отношения, которые были скорее прохладными, чем теплыми. Поэтому надеяться на то, что завяжется дружба, теперь не стоило. Тома стала заглядывать на страницы бывших одноклассников из любопытства, чтобы узнать, кто кем стал и как устроился в жизни. Что бы ни говорили, а социальные сети – очень удобная вещь. Можно справиться о жизни своих знакомых инкогнито, не обнаруживая своего интереса к ним. Сделать это быстро, без вымученного телефонного звонка и разговора ни о чем с брошенными невзначай главными вопросами. Не нужно потом объяснять свой звонок внезапно нахлынувшей ностальгией и желанием поздравить с Новым годом. И никто не спросит: «Почему ты вдруг обо мне вспомнила?» И не придется в ответ говорить, что просто от того, что настроение хорошее. В «Одноклассниках» были почти все ее одноклассники. Замелькали знакомые лица, в памяти стали возникать картины из прошлого. Вот первый красавец школы – бас-гитарист из школьного ансамбля Васька Мухин. По нему вздыхали все девчонки, а Томила со своей заниженной самооценкой не смела о нем даже и мечтать. Теперешний Мухин представлял собой упитанного мужчину с малоприятным лицом любителя алкоголя. Судя по фотографиям, он был женат и имел двух дочерей, но по-прежнему пользовался популярностью – его стена пестрела надписями от подруг. «И что они в нем нашли? – удивилась Тома. – И что я в нем тогда нашла? Спасибо, Господи, что отвел». Ей стало интересно, как сейчас выглядит Лена Мальцева, признанная королева красоты класса. За ней бегали все мальчишки и она победила в районном конкурсе «Мисс улыбка». Тома набрала в поисковике ее имя и уже через минуту листала фотографии Лены. В нынешней Лене признать красавицу уже было сложно. А вот совсем не популярная девочка Рита выглядела привлекательно, даже лучше, чем в шестнадцать лет: лицо, фигурка – все в порядке. Отличница Катя Воробьева смотрелась так себе, но она и раньше красотой не блистала. Судя по тому, что Катя указала место работы, она им очень гордилась – администратор магазина «Одуванчик». Тома не считала свою работу великим достижением, и если не стеснялась ее, то уж точно не хвасталась, ибо, как она рассудила, хвастаться там нечем. Она не указывала в своем профиле никаких подробностей, написала только свое имя и выбрала самую удачную фотографию семилетней давности, на которой выглядела счастливой.

Пересмотрев всех своих знакомых, Томила осталась довольна – завидовать было некому. В полном удовлетворении она хотела уже покинуть сайт, как вспомнила еще про одного человека.

Когда Томе было двенадцать лет, среди ее сверстников была популярна переписка. Нет, не электронная, поскольку тогда мало кто знал о существовании Интернета и электронной почты, а домашние компьютеры были редкостью. Писали друг другу письма на бумаге, запечатывали их в конверты, которые опускали в почтовые ящики, развешенные по городу. В их двор на лето к бабушке приехала Ксюша из Самары, мокнуть под дождем и ходить по музеям. В ее Самаре лето было куда теплее, но все равно девочка очень радовалась поездке в Северную столицу и с блестящими глазами гуляла по городу, а вечером местной детворе взахлеб рассказывала, как много она увидела за день. Они с Томой не то чтобы очень подружились, но часто гуляли вместе. В конце лета Ксюша оставила свой адрес для переписки. Тома ревностно заметила, что Ксюшин адрес записывает не только она, но и еще две девочки из их дворовой компании.

Сначала это были коротенькие записки вроде: «Привет! Как у тебя дела? Какая у вас погода? У нас погода хорошая, только вчера шел дождь. Шлю тебе календарик с цирком и вырезку из журнала. Все, пока! Пиши! Жду ответа, как соловей лета!» Самым ценным в таких письмах были вложенные в конверт календарики. Вырезки ценились меньше, вернее, не ценились совсем, за исключением случаев, когда они представляли собой нечто очень интересное. Томиле было недостаточно написать только про погоду, она разворачивала ответ на формальный вопрос «как дела» на три листа. В них были размышления и переживания обо всем том, чем поделиться, кроме бумаги, было не с кем. И не потому, что Ксюша стала для нее задушевной подругой. Томе казалось, что Ксюша умеет слушать – читает ее письма и отвечает на них. Пусть коротко, как умеет, незначительными фразами о погоде, но все же отвечает. Положа руку на сердце, Томе больше нужно было написать письмо, чем получить на него ответ. Писала она часто – каждую неделю. Ждать письма было приятным занятием. Каждый раз, возвращаясь из школы, она проверяла почтовый ящик и радовалась, когда среди газет находила конвертик, подписанный аккуратным почерком Ксюши. Тома торопливо поднималась на свой четвертый этаж, быстро сбрасывала обувь и верхнюю одежду, спеша уединиться, чтобы никто не помешал вскрыть конверт, чтобы получить удовольствие от извлечения из него исписанного тетрадного листочка и отыскать календарик с цирком. Читая письмо, она представляла, что напишет в ответ, подробно, на три листа распишет, как у нее дела. Хотелось сразу же взяться за ручку и писать. Тома так и поступала и уже вечером шла к дому на углу, где висел почтовый ящик. Ее пальчики опускали в щель толстый конверт, при этом Тома, оглянувшись, шепотом приговаривала: «Лети быстрее, найди адресата точнее». Отправление письма тоже было своего рода удовольствием, и чтобы ощутить его наиболее полно, в процесс не должны были вмешиваться посторонние – ни домашние, оказавшиеся рядом во время запечатывания конверта, ни случайные прохожие на улице возле ящика.

Переписка с Ксюшей продолжалась около двух лет, потом постепенно стала угасать и прекратилась совсем. За это время Томила успела рассказать обо всем: о непростых отношениях в семье и в школе, о своих мечтах и девичьих тайнах.

Ксюшу Тома видела всего два лета. Потом ее бабушка умерла, и девочка больше никогда к ним в город не приезжала. Она запомнила Ксюшу худенькой, с двумя рыжими косичками, одетую всегда в аккуратные платьица. Какой она стала теперь, Тому не особо интересовало, но она все равно стала ее искать. Набрала в строке поиска «Ксения Логунова, Самара». Такая нашлась одна, только «Логунова» стояло в скобках, Ксюша стала Морозовой. Замуж вышла – заключила Томила. Открыв ее страницу, она сразу нашла подтверждение своим домыслам – статус Ксении был обозначен как «замужем». Ксюша была по-прежнему худышкой, только уже без кос. Немного фотографий, немного друзей и все женского пола, информации минимум – Ксюша, как и раньше, откровенностью не отличалась. Ксюша, безобидная Ксюша, доверенное лицо ее детства. Она не была потенциальной соперницей в эстафете жизни, в отличие от одноклассников, при встрече с которыми неизбежно возникает желание спрятать свои неудачи и выставить напоказ достижения. Ксюша оставалась все той же заочной подругой, которой, как железнодорожному попутчику, можно доверить сокровенное.

Томила написала короткое сообщение: «Привет! Как дела? Это Тома Лакришева». Она назвала свою девичью фамилию, потому что как Пеганову Ксюша ее не знала. Уже через час Тома получила ответ. «Привет, Тома! Я тебя помню. Как хорошо, что ты меня нашла. У меня все хорошо, у меня есть муж и дочка двух лет. Как ты?»

На мгновение Томе почудилось, что ей снова двенадцать лет и она держит конверт с письмом из Самары. В нем лежит календарик, но ее он не интересует, самое важное впереди – прямо сейчас она начнет писать ответ, делиться накопившимися мыслями и переживаниями.

Подумав, Томила написала: «У меня все нормально. Сын в третий класс пошел». Нет, не сможет она быть такой же откровенной, как в детстве. Как бы ни хотелось участия, а душа стала уязвимой, и она больше не открывается нараспашку.

Самара

Третий год четыре стены, двор, детская поликлиника и продуктовый магазин. Муж Дима все время пропадает на работе, поэтому помощи от него, кроме материальной, никакой. Все, что он делает, так это купает Дашку. Эти несколько минут, пока дочка плескалась в ванне, Ксюша ценила больше всего на свете. За это время можно было быстренько подпилить ногти, сделать эпиляцию или нанести на волосы репейное масло. Все вместе сделать не получалось, купального времени хватало только на что-то одно. Такой порядок в их семье был заведен по умолчанию изначально: он – добытчик, она – хранительница домашнего очага. Поэтому все, что касалось дома и ребенка, ложилось на ее хрупкие плечи. Не успеваешь управляться – твоя проблема, значит, ты плохая хозяйка, жена и мать. Пока не было Дашки, Ксюша успевала все: и дома прибрать, и ужин из разносолов приготовить, и себя в порядок привести – сходить в салон на маникюр и в солярий. При этом она еще и работала. Правда, работа была недалеко от дома, поэтому времени на дорогу уходило мало. Эти времена Ксюша вспоминала как самые счастливые из своей семейной жизни. Нет, было еще свадебное путешествие в Геленджик, но оно было настолько давно и таким чудесным, что казалось какой-то другой параллельной реальностью.

На последних месяцах, когда она носила Дашу, ей было тяжело ходить и нагибаться. Неуклюжее беспомощное состояние ужасно надоело и хотелось поскорее разрешиться. Окружающие умудренные опытом женщины говорили, чтобы она радовалась и отдыхала, пока есть возможность, иначе потом, когда дитя появится на свет, не будет свободной минутки. Ксюша не верила. Раньше у нее энергии было хоть отбавляй, это беременность ее превратила в сонную муху. Так что стоит только родить, как она вновь станет энергичной и все-все успеет. В роддоме Ксюша смотрела на подаренный подругой на Восьмое марта шелковый халатик и мечтала скорее его надеть. Халатик стал еще одним стимулом скорее обрести прежние формы.

Первые полгода пролетели как один день. Ксюша могла пересчитать по пальцам, сколько раз за это время смогла вымыть голову. И то на бегу, не успевая как следует выдержать на волосах бальзам. Мама болела, поэтому рассчитывать на ее помощь не приходилось. Свекровь была бодрой и еще довольно-таки молодой женщиной. Но она принципиально не возилась с внучкой. «Сами родили, сами и воспитывайте!» – заявляла она, собираясь на вечерний спектакль. Ксюша не обижалась – как ни крути, а свекровь права. Она свое отработала. Свекрови пришлось куда тяжелее – без одноразовых подгузников, стиральной машины и даже без горячей воды. Когда родился Дима, его родители жили в старом доме, где не было горячей воды. Чтобы постирать или помыться, нужно было согреть воду в чайнике на плите и расходовать ее экономно: сначала стирать светлое и не слишком грязное, затем в той же воде темное. В оставшейся воде, пока она не остыла, нужно было вымыть посуду. И все в тазиках на кухонном столе – в старом доме не было ванной комнаты, но зато кухня была хорошая. Не огромная, конечно, но и не малюсенькая, а хорошая, десятиметровая. На этой кухне под потолком от стены до стены были натянуты веревки, на которых сушилось белье. Чтобы с него не натекло на пол и потом не прибежали со скандалом соседи, белье нужно было тщательно отжать. Конечно же, вручную. Если это были мелкие вещи вроде маек или колготок, то Димина мама справлялась одна. Постельное белье отжать ей помогал муж. Его сильные руки ловко справлялись с двуспальными пододеяльниками и простынями, он умудрялся отжимать их почти досуха, чем очень гордился. А мать стояла рядом и приговаривала: «Ну, хватит, хватит, а то треснет». Уже не раз случалось, что он, увлекшись, рвал белье.

Свекровь любила рассказывать про свою тяжелую жизнь, и поэтому Ксюша знала ее во всех подробностях. Свекровь была родом из Кабардино-Балкарии и как истинная восточная женщина с детства была приучена к труду, выполняла работу по дому и никогда не роптала на неустроенность быта. «В наше время никаких блендеров, микроволновок и посудомоечных машин не было. Мы все делали руками, это ваше поколение избалованное, ничего не умеете и не хотите. Стонете, если горячую воду на неделю отключат. Да у нас отродясь горячей воды не было, только в тридцать лет узнали, что это такое», – с пафосом говорила свекровь. Дима был солидарен со своей матерью. Он хоть и считал обустроенный быт благом, но слова матери были хорошим аргументом в пользу того, что с покупкой посудомоечной машины можно повременить. Мать без нее обходилась и жена обойдется.

Дима всегда был ревнивым. До свадьбы он старался прятать свою ревность, но она все равно вылезала наружу. Ксюше это нравилось. Она считала это проявлением любви и втайне радовалась, что ее так сильно любят. Подруги ее предупреждали: ревность – признак потенциальной измены. Только человек, способный на измену, подозревает в своих грехах других. Ксюша только отмахивалась: ее Дима не такой! Как ни странно, Дима продолжал ревновать ее, даже когда она ходила беременная с пузом до подбородка. И когда выходила на прогулку с Дашей, укорял в том, что она слишком фривольно одета. А уж проверить телефон и заглянуть через плечо, когда она открывала электронную почту, – это святое. Без контроля Дима не мог.

Ксюша очень обрадовалась, когда объявилась Тома. Дима оказался тут как тут. Он не мог оставить жену наедине, когда она открывала сайт «Одноклассники».

– Кто тебе пишет? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Томила из Питера. Мы с ней в детстве переписывались. Ты еще скандал устроил, когда нашел коробку с ее письмами. Помнишь?

Конечно, Дима помнил – еще бы ему не помнить. Он искал убранный за ненадобностью на верх шкафа технический справочник и наткнулся на стопку писем, адресованных жене. Письма были двадцатилетней давности и подписаны детским почерком, но это не помешало ему устроить сцену ревности. Еще не разобравшись, что к чему, Дима вспылил и обвинил Ксюшу во всех смертных грехах, но потом остыл и в знак примирения сходил в магазин за пирожными.

– А что, эта Томила по-прежнему живет в Петербурге? – равнодушно спросил он.

– Да. Она никуда не уезжала. А что ей оттуда уезжать? Она даже из своего двора никуда не переехала – район больно хороший: дома в нем по большей части сталинские, которые тогда считались самыми лучшими.

– Жалко, что квартира твоей бабушки не приватизированная была. А то бы мы тоже могли в Питере жить. Ты с Томилой связь не теряй, может, приютит на ночь, если в Питер поедем. У нее, кстати, квартира большая?

– Не знаю. Наверное. У бабули большая была, значит, и у Томилы такая же, раз жили друг над другом, – ответила Ксюша задумчиво. – Только как-то неудобно в гости заваливаться. Она мне едва успела «привет» написать, а я ее сразу огорошу, чтобы в гости ждала.

– Да брось ты. Я же пошутил, – усмехнулся Дима.

Санкт-Петербург. Январь

После очередного допроса Ярослава вышла из кабинета следователя опустошенная и потерянная. «Господи! Да когда же все это закончится?!» – мысленно взмолилась она. Руки тряслись мелкой дрожью. Она с трудом сумела подписать протокол. Подпись получилась состоящей из нескольких штрихов, а не монолитной, как обычно, – отводила руку, чтобы следователь не заметил дрожи. Это она на людях умеет держать лицо, чтобы выглядеть хладнокровной и сильной, из-за чего окружающие думают, что ей все нипочем. А на душе… да кому какое дело, что у нее на душе?! Это и хорошо, что никто не может туда заглянуть. Пусть лучше считают ее толстокожей, железной, несгибаемой – какой угодно, только не слабой, иначе вмиг проглотят. У нас народ очень любит несчастных: посочувствуют, пожалеют, приголубят, сопли утрут и считаться перестанут. А чего считаться с убогой? Она за себя постоять не может, и поэтому ее мнением можно пренебречь. А попробуй упомянуть о своих успехах, что тогда начнется! Очень немного найдется людей, которые искренне за тебя порадуются. Успешных не любят, они раздражают и вызывают желание найти у них изъян. Радоваться твоим успехам могут только успешные люди и те, которые тебя любят, а таких немного – это Яся усвоила крепко, была возможность.

Ярославе не нравилось, что следователь так дотошно копает. Она считала, что бабушка умерла от сердечного приступа, а полоса на ее шее – совпадение. Мало ли от чего она могла образоваться. И ключ она могла сама снять и где-нибудь спрятать. Зачем вообще она его на шее носила, он отнюдь не маленький и не такой уж легкий. Полиции будто бы заняться нечем, закрыли бы дело и успокоились – ни им хлопот, ни семье нервотрепки. И так среди родственников царит вражда, а теперь и вовсе все перегрызутся. Вот уж поистине яблоко раздора.

Она посмотрела на часы – полпятого. Возвращаться на работу не имело смысла. Это и хорошо, так как надо еще встретиться с Томой, – подумала Яся. У Томилы сегодня был выходной, поэтому она должна быть дома. Но ехать к ней на Песчаную Ясе не хотелось. Неприятно там было находиться: вроде чисто всюду и уютно – коврики, салфетки лежат, мебель хорошая, ремонт сделан, а вот атмосфера в доме плохая, неприятно там. Она набрала номер Томы и предложила встретиться в кафе. Сестра согласилась неохотно. Это рядом с твоим домом, добавила Яся, и Томила уступила.

Ярослава пришла в кафе пораньше. Она быстро доехала до места и не стала сидеть в машине. В это время было много свободных столиков, Яся выбрала место около окна за столиком с мягкими диванчиками. С Томилой предстояло обсудить сороковины бабушки, и разговор обещал быть тяжелым. Мероприятием занималась Дарья Альбертовна – она распределила обязанности между членами семьи. Обязанности достались не всем – только тем, на кого можно положиться и с кого спросить. Володя к таковым не относился. Им с Томой досталась организация стола. До сороковин оставалось еще достаточно времени, но Дарья Альбертовна предпочитала подходить к делу основательно, чтобы перед людьми не ударить в грязь лицом и чтобы они потом не отзывались о ней как о плохой хозяйке. Сейчас Яся старалась об этом не думать, заказала себе кофе по-венски и яблочный штрудель. Штрудель был не таким, какой она ела в Вене, но Яся попыталась представить, будто бы она вновь оказалась в австрийской столице. Тихая европейская страна ее очаровала сразу, едва она спустилась с трапа самолета два года назад. Чистота и уют улиц, торжественный облик фасадов и всюду уважение к людям, позволяющее ощущать себя человеком, а не никому не нужной, беззащитной букашкой. Она пила кофе и думала, что когда-нибудь непременно переберется за рубеж, потому что жизнь одна и следует прожить ее в достойных условиях, которых, увы, никогда не будет у нее в России.