Текст книги "Дар богов"

Автор книги: Алина Егорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Иван понимал, что это, в общем-то, нормально – женщина выбирает мужчину сильного, богатого, умного, того, кто может ей что-либо дать. Но в душе он оставался идеалистом и хотел, чтобы любили его не за что-то, а просто так. Или ладно, пусть любят за что-то: за цвет глаз, чувство юмора, характер – за что угодно, а не пользуются им.

Сначала Майя на него реагировала вяло. Иван чувствовал, что девушке он не понравился. С ее высоченным, как у модели, ростом и неуемными амбициями ей нужен как минимум владелец топливного концерна, да еще и с внешностью кинозвезды. Он пустил в ход все свое обаяние, но оно помогло слабо – Майя лишь слегка улыбнулась, сохраняя на лице холодность. Спросить ее в лоб про брошь Иван не решался. В таком вопросе нужен тактичный подход. А вдруг Майя не пожелает ему отвечать, заупрямится или попросту соврет? Тогда все дело пойдет насмарку. А вот когда между ними установятся романтические отношения, можно будет ненавязчиво все разузнать, и если с первой попытки это не удастся, у него будет и вторая, и третья, и все последующие.

Исчерпав все приемы обольщения, как бы ему это ни было неприятно, Иван прибег к испытанному варианту – он попросту ее купил. Вскользь продемонстрировал, что располагает деньгами и готов на нее их потратить. Комплименты, сдобренные шикарными букетами, принимались ею вполне благосклонно. Девушка согласилась пойти с ним в дорогой ресторан, а потом понеслось: вечеринки, прогулки, походы на выставки… Они с Майей стали парой – нелепой, противоречивой, без всяких перспектив на будущее.

Несмотря ни на что, Майя Ивану нравилась, как нравится терпкий, изначально кажущийся отвратительным экзотический фрукт. Его нужно распробовать, после чего смаковать по кусочку, к нему можно, в конце концов, привыкнуть и уже не представлять своей жизни без этого фрукта или же пресытиться им и оставить его навсегда.

Майя носила интересные украшения, каких не увидишь ни в торговой сети, ни на ком-либо другом. Ее африканские серьги, качаясь, позвякивали при ходьбе, на шее висел кулон – золотой месяц с рубинами, кольца, браслеты – все было оригинальное, авторской работы. И, несомненно, дорогое – дешевых украшений Майя не признавала. Он сам ей подарил одно такое, когда они, гуляя по городу, зашли в спрятанную в глухом переулке ювелирную мастерскую. Когда она остановилась около арки и повела его за собой во двор, Иван не удивился – это было в ее стиле. Они могли оказаться где угодно – хоть в чьей-нибудь квартире (обязательно хорошо обставленной, в хлев Майя не пошла бы), хоть на крыше, но тоже с обустроенным входом. Ни в квартиру, ни на крышу они не попали, а спустились в подвальчик жилого дома.

– Здесь колдует Ефим. Настоящий чародей, – сообщила она перед входом, придавая своему голосу нотки таинственности.

Очередной чудик, впавший в детство, заочно дал этому Ефиму характеристику Иван. Ему представился великовозрастный балбес в карнавальном костюме мага в окружении эзотерической мишуры. Но за дверью оказался заурядный магазин, разве что без вывески, с одним прилавком и одним продавцом – интеллигентного вида пожилым евреем.

– А! Маюша! Только вчера о тебе вспоминал. Куда это, думаю, пропала моя красота? Почему это она не заходит? А ты – вот она, легка на помине. Как всегда, хороша и свежа, роза моя майская!

– Да, давненько я не заходила, – окинула она взглядом ювелирные изделия под стеклом. – Я смотрю, браслет с пауком никто не купил, – заключила она.

– Так ведь он тебя дожидается, душа моя.

– Можно я его примерю?

– Конечно, можно, браслет для того тут и лежит – чтобы ты его примерила и полюбовалась. – Он открыл витрину и выложил перед Майей на красную бархатную подушечку свои изделия.

Она с нетерпением надела браслет на тонкую руку и повернулась к зеркалу. Иван подивился столь удачному сочетанию, казалось бы, несочетаемого: благородного металла, тонкой паутиной оплетавшего запястье, и крупного – до уродства – паука.

– Восхитительно! – сказала Майя, демонстрируя браслет Ивану.

– А я что говорю? У тебя безупречный вкус! – выдал ей очередной комплимент Ефим. – Так что, берете?

– Берем, – уверенно произнесла Майя.

Иван намек расценил правильно. Он, конечно же, мог его проигнорировать, и ему было плевать на то, что в сложившейся ситуации он выглядел бы жлобом, но браслет ему понравился, и он подумал: почему бы и не сделать ей подарок?

Стоил он весьма прилично. Но Майя иных вещей не признавала. Она сама назначила себе цену и выбирала вещи под стать себе.

* * *

Определенно, с Майей было нескучно. Она ласково называла его Бегемотиком – в честь булгаковского кота Бегемота.

– Иван – имя красивое, но слишком простое. Я буду звать тебя Азазелло! – объявила она, потягивая глинтвейн и кутаясь в плед. Они с Иваном сидели у нее дома, в лоджии, и смотрели на сгущавшиеся сумерки.

– Почему Азазелло? – удивился он. Ему было, в общем-то, все равно, как его будут звать, но выбор прозвища показался ему неожиданным – как ни крути, а на злодея со специфической внешностью он никак не тянет.

– И правда, какой из тебя Азазелло? Ты больше похож на кота Бегемота, такой же милый и обаятельный. Решено, будешь Бегемотиком!

– Хорошо, тогда как мне называть тебя, милая? – рассмеялся он. Кот Бегемот – тот еще фрукт, персонаж из свиты Сатаны, но что есть, то есть – котик весьма очарователен. Даже говоря комплимент, его подруга не могла обойтись без колкостей. Или она сказала колкость, смягчив ее комплиментом?

– Как хочешь, только не зайкой, мышкой, кисонькой и прочим зоопарком. Терпеть не могу банальностей!

– А на зайку ты и не похожа. Лукреция Борджиа – вот кто ты.

– Борджиа?! – Она захохотала, как ведьма, высоко запрокинув голову. – Мне нравится – роковая красавица Средневековья! Называй меня Лукрецией, не возражаю.

Майя могла разбудить его среди ночи (в ее понимании, это было раннее утро) и сообщить, что они идут смотреть на звездопад. Приезжали в какую-то квартиру с террасой, выходящей на крышу, откуда открывался вид на спящий город. Могла привести его на городское кладбище и там, у старых, заросших сорняками могил, читать ему свои стихи. Или же притащить его на «пижамную вечеринку». Она тогда нарядилась в свою шелковую, грязно-розового цвета пижаму, набросила сверху плащ и в таком виде вышла из дома. По дороге они заехали в ГУМ, чтобы в отделе элитного белья купить пижаму для него. Обычный махровый халат для пижамной вечеринки не годился. Иван отродясь не носил пижамы и не понимал, зачем ее покупать, да еще и за бешеные деньги. Сойдут и треники с футболкой! «Нет, так это будет просто дефиле домашней одежды», – возражала Майя на все его доводы.

«Надо так надо», – согласился Иван. Маскарад его забавлял. Он с удивлением отметил, что на его подругу, разгуливавшую по магазину в пижаме, никто не смотрит как на спятившую. Майя еще пожелала выпить чаю, и они зашли в кафе, где она сняла плащ, оставшись в пижаме. Иван на всякий случай оглянулся по сторонам – нет ли поблизости таких же шизонутых, как она, так что, может быть он, одетый в джинсы и свитер, выглядит белой вороной?

– Моя пижамка стоит как дорогой костюм, ее так и воспринимают, – уловила Майя его беспокойство. – К тому же тут никому нет ни до кого дела!

Действительно, на них никто не обращал внимания, все были заняты собой.

Вечеринка Ивану понравилась. В квартире – полумрак, всюду разбросаны подушки, гости в красивых домашних тапках и пижамах, похожих на вечерние туалеты. Все очень стильно и дорого. Новая шелковая пижама от «Хьюго Босс», в которую он переоделся в ванной, пришлась весьма кстати. Они гадали на картах, пили вино и курили кальян – в целом время провели неплохо.

За развлечениями Иван не забывал и про дело. После пижамной вечеринки они с Майей, хмельные и веселые, отправились к ней домой. Когда приехало по заказу такси, водитель с сомнением посмотрел на чудаковатую парочку в пижамах, но все-таки повез их. Таксист всю дорогу косился в зеркало заднего вида на своих странных пассажиров, которые всю дорогу смеялись и целовались, как подростки. Дома они продолжили пить вино, хохоча уже не от курева, а по инерции. В такой непринужденной атмосфере Иван завел разговор про брошь, которую Майя приколола к пижаме. По ее мнению, такое сочетание выглядело очень эффектно.

– Красивая вещица! Где раздобыла? В лавке у Ефима?

– Нет, – помотала она головой, при этом ее кудри закачались, как серпантин на новогодней елке.

– А где?

– Есть места, где еще можно найти стоящие вещи.

– Понимаю, не хочешь их выдавать. Не бойся, я никому не скажу, – перешел он на шепот, как заговорщик.

– А тебя тоже притягивает винтаж?

– Еще как притягивает, – Иван прикоснулся губами к броши.

– Я вижу, ты – ценитель прекрасного, – игриво заметила Майя.

– Еще какой! – нежно промурлыкал он, расстегивая на ней пижаму. Ему нравилось изысканное белье Майи, которое всегда оказывалось разным. Иван попытался угадать, каким оно будет в этот раз: из красного атласа, черное кружевное, а может, невинно-белое? Фасоны всегда поражали его дизайном и будоражили воображение – цветы, банты, стразы и вырезы на интригующих местах, но не переходящие за грань приличия – лишь легкий намек на флирт, и в этом и заключалась их прелесть.

Показался гладкий шелк цвета маренго, глубокий и переливчатый, он выгодно оттенял ее аристократически светлую кожу. Верхняя часть пижамы упала на пол, за ней последовало и белье цвета маренго. Майя решительно расстегнула на любовнике рубашку, прижалась к его груди, водя рукой по его спине. От него пахло летним дождем, а вернее, парфюмом с тонким свежим ароматом, но Майе было приятнее считать, что это запах дождя. Они раздевали друг друга, целуясь с такой страстью, что демона на стене перекосило от зависти, а ангел деликатно опустил глаза. Иван подхватил Майю на руки и понес в спальню, часто дыша от волнения. Он был тигром – уверенным и сильным животным с мощными, но плавными движениями, а она ласковой кошечкой. Это было волшебство, красивейший ритуал высшей магии в бликах свечей, разбавленных молочным лунным светом.

Они проснулись довольно рано. Майя выскользнула из-под смятого одеяла, медленно провела рукой по светлым бровям Ивана, разглядывая его лицо. Теперь уже он не казался ей «никаким». Вполне симпатичный, хоть и блондин, отметила она про себя, и поцеловала его в губы. Он обнял ее, чтобы продолжить ночное безумство, но она отстранилась. Совершенно не стесняясь своего обнаженного тела, Майя встала с постели и перед тем, как отправиться в душ, любуясь собой, прошлась по комнате.

Завтрак в ее доме, как всегда, отличался разнообразием и красотой и наводил на праздные мысли о шведском столе в отеле. Они пили вкуснейший кофе с имбирем, сваренный по ее фирменному рецепту. К кофе прилагались сыр, вареные яйца, ветчина, салат, мед, шоколад… Майя ела медленно, наслаждаясь не столько вкусом, сколько созданной ею композицией под названием «идеальное начало дня». Иван, с утра «лишенный» столь высоких мыслей, с удовольствием предавался чревоугодию.

– Позавтракал? – спросила его Майя после второй чашки кофе, когда голод был утолен и тарелки заметно опустели. – Пойдем.

– Куда?

– Покажу, где водятся красивые вещи.

Иван уже привык ничему не удивляться, общаясь с Майей, но на этот раз место, куда они притащились, его позабавило. Блошиный рынок, стихийно расположенный в переулке неподалеку от Сенной площади, поражал своим широким масштабом. Вдоль дороги стояли ряды торгашей с выложенным на картонных коробках, покрывалах или прямо на земле товаром: потрепанной, совершенно непригодной для носки одеждой, обувью, домашней утварью.

Между рядов толкались точно такие же потрепанные покупатели, они брали, внимательно разглядывали товар и возвращали его на место. «Не то», – говорили они всем своим видом и отправлялись дальше, словно в соседнем ряду их ждало «то». В серой толпе встречались рафинированные барышни, одетые по своеобразной моде: в шляпках, некоторые с вуалью, что вызывало улыбку и любопытство, в длинных платьях и старомодных приталенных жакетах, в высоких, до локтя, перчатках и с бархатными ридикюлями. Их образ балансировал на грани городских сумасшедших, но все же пока грань эту не переходил. Майя перемещалась в толпе уверенно, чувствовалось, что она здесь завсегдатай. Она задерживалась лишь около немногих торговцев, около иных замедляла ход, к некоторым лишь поворачивала голову, а мимо других проходила, не глядя. Иван постепенно освоился и стал вглядываться в товар. Кое-где он приметил добротный фарфор, еще ему на глаза попались интересные настенные часы, какие он видел на новогодней открытке какого-то семьдесят лохматого года.

– Сюда, – позвала его Майя.

Иван оторвал взор от раритетных часов и потопал за подругой. Они прошли в самый конец ряда, где продавали в основном технику: древние магнитофоны и приемники. В сторонке стояла одетая в когда-то модное пальто женщина лет шестидесяти. Она держала в руках коробку из-под конфет с украшениями ручной работы.

– Здесь, – тихо сказала Майя, кивнув в сторону продавщицы украшений. – Здравствуйте, Лидия Феоктистовна, что у вас новенького?

– Здравствуй, Маечка! Да вот, остатки Петрушиной коллекции распродаю. Браслет, подвеска, вот еще кольца. Вот это, – она показала на перстень с малахитом в виде свернувшейся клубочком кошки, – Петруша мне на день ангела подарил. Специально для меня его делал, царствие ему небесное! Я его долго продавать не хотела, а теперь думаю – для чего перстню дома лежать, пыль копить? Мне оно велико стало, с пальцев соскальзывает, – женщина продемонстрировала им сухонькую, с выпуклыми венами руку. – А продам, так перстенек вторую жизнь обретет, новую хозяйку порадует, и мне лишняя копейка не помешает.

Иван отметил, что один из браслетов выполнен из такого же материала, как и Майина брошь.

– Красивый перстень, – залюбовалась им Майя. Он подошел ей по размеру на средний палец.

– Сколько вы за него хотите? – спросил Иван.

– Да сколько не жалко.

– Три тысячи, – шепнула ему Майя.

Иван вытащил из бумажника пять тысяч и протянул купюру торговке.

– Скажите, Лидия Феоктистовна, брошь в виде солнца – тоже ваша?

– Моя, – с гордостью сказала женщина. – Ее тоже Петруша делал. Золотые руки были у моего мужа.

– Хороший дизайн у той броши.

– Да какой там дизайн?! Мой Петруша руки имел золотые, а фантазией его бог обделил. Он только повторить умел то, что видел. Такое же солнце в нашем Выхине на Лысой горке есть. Там наши предки поклонялись своим языческим богам.

– Очень интересно! В ваше Выхино, наверное, толпами паломники ходят, посмотреть на святые места?

– Да какие там паломники?! Кому оно нужно, Выхино это? Карелия – чай не Крым! В Выхине раньше воинская часть была, Петруша мой в ней прапорщиком служил, а как часть расформировали, кто куда и подался. Нас моя сестра у себя в Гатчине приютила.

* * *

Ему казалось, что время пошло вспять и он находится не в Петербурге и не в двадцать первом веке, а в восьмидесятых годах минувшего столетия, в Николаеве, куда их с двоюродным братом отправляли на лето к бабушке. Бабушка жила не в самом Николаеве, а в пригороде, в собственном доме с яблоневым садом. Все дни они с братом проводили во дворе, и лишь иногда, в один из выходных дней, их – в качестве подсобной силы – брали в Николаев, на базар. Чего там только не продавали: горы фруктов – сочные груши, огромные абрикосы, персики, яблоки, виноград; пупырчатые огурцы, атласные помидоры, синенькие баклажаны, патиссоны, много-много зелени, сыры, сметана, мед, орехи, рыба, мясо… И все – почти даром! Бабушка придирчиво выбирала товар, бойко торгуясь, а они с братом смотрели на лотки со сладкой ватой и ждали, когда бабушка закончит покупки и выдаст им деньги на вату. Огромная, на короткой палке, вата неминуемо прилипала к рукам, щекам и волосам, как ни старайся есть ее аккуратно. Она колола язык, за что получила название в ребячьей среде «стекловата», и была упоительно вкусной. А еще на рынке, в самом его конце, были ряды со всякой всячиной, где продавали переводные картинки. Какая-нибудь простенькая курица из мультфильма или незатейливый заяц очень ценились ребятней и могли быть выменяны на что-нибудь солидное, вроде перочинного ножичка или парафинового кастета. Там же продавалось всякое старье, от поношенных ботинок и фарфоровых статуэток до швейных машинок, выпущенных еще в довоенное время. Тогда они, пацаны, смотрели на всю эту рухлядь, разложенную на газетках и прямо на земле, и удивлялись – неужели ее хоть кто-нибудь покупает? Вот и сейчас он бродил между разложенным на земле барахлом, стараясь не наступить на «раритет», и поражался: столько лет прошло, все изменилось, а рухлядь осталась неизменной: те же поношенные ботинки, фарфоровые статуэтки и швейные машинки. Ее продают все те же потрепанные жизнью люди: женщины и мужчины неопределенного возраста в некрасивых старых одеждах. Он никак не мог понять, что делает среди никчемного барахла эта странная парочка – расфуфыренная городская фифа и ее кавалер – объект его наблюдений, ходят между рядов и что-то высматривают. Но с них станется, эти двое уже заставили его прошвырнуться по экзотическим местам, вроде заброшенного еврейского кладбища и крыши старого дома.

Зина. 90-е годы. Прибалтика

Приближались зимние каникулы, а до них был запланирован фестиваль дружбы народов. Распределили народы, которые следовало представить. От каждого класса требовалось подготовить выступление в национальном стиле – исполнить песню, танец, оформить стенд. Седьмому «А», в котором училась Зина, досталась Молдавия. После уроков Вера Михайловна собрала всех на классный час, чтобы обсудить подготовку к мероприятию.

– Итак, что вы знаете о Молдавии? – задала вопрос учительница.

– Молдавское вино!

– Полтинников! – Вера Михайловна пригвоздила взглядом к месту Диму, сказавшего про вино.

– А че?

– Рано тебе о вине думать. Кто что-нибудь может предложить по существу?

– Мамалыга! – раздался выкрик с места.

– Правильно. Это молдавское национальное блюдо.

– Коржин мамалыгу приготовит! – подсказали остряки.

– Да из него кулинар, как из меня – балерина. У Темки руки кривые!

– Сам ты кривой! – обиделся Темка.

– Все, тихо! Давайте по существу. Кто что может подготовить для фестиваля?

– Соболева спляшет!

– Точно, Соболева на народные танцы ходит, пусть пляшет.

– Надо говорить не спляшет, а станцует. Зина, ты выступишь на фестивале? – голос учительницы потеплел.

– Я не знаю, – неуверенно произнесла Зина по привычке тихим голосом. – Подготовиться надо.

– До фестиваля целая неделя, успеешь. Я договорюсь, после уроков тебя будут пускать в актовый зал на репетиции. Итак, решено: Соболева танцует молдавский танец. Девочки, кто возьмется приготовить мамалыгу?

– Давайте мы, – предложила Мила. – Пишите: Капралова, Зиновьева, Ефремова.

– Хорошо, я вас записываю. Остальные занимаются оформлением стенда!

В течение всей недели к Зине никто не цеплялся. Даже Димка всего один раз бросил в нее смятым тетрадным листом, но больше по привычке, нежели из желания ей досадить.

О том, что она занимается в студии народных танцев, Зина не хотела распространяться. Все-таки народный танец – направление немодное, его на дискотеке не исполнишь, а национальные костюмы, в которых они выступают, у многих вызывают лишь усмешку. Но слухами земля полнится, в их небольшом городке сложно что-то утаить. Три года назад в их студии появилась девочка из параллельного класса. Она походила всего на несколько занятий и бросила. Но этого было достаточно, чтобы в школе узнали об увлечении Зины.

Реакция одноклассников оказалась до скуки предсказуемой – насмешки, глумливые шутки, банальные остроты. Впрочем, новость особо бурных обсуждений не вызвала – чего ожидать от этой клуши, хобби как раз ей под стать. Посудачили, посмеялись и забыли. И вот сейчас перед фестивалем вспомнили.

Ах, если бы их классу досталась не Молдавия, а Эстония, Карелия, Венгрия, в конце концов! Тогда бы она смогла многое рассказать. Зина уже немало знала о народах, относящихся к финно-угорской группе. И о куршах – древних племенах Жемайтийской низменности – тоже знала. Но – по закону бутерброда – Эстонию представлял восьмой «Б», а курши в программу фестиваля и вовсе не входили.

Хоть молдаване не относилась к финно-угорским народам и Зину совсем не интересовали, к поручению она отнеслась ответственно, старательно репетировала танец, отчего получала удовольствие. В студии ребята разучивали всего один молдавский танец, и это было давно. Зина обратилась к хореографу, который помог ей подготовить номер. Раздобыла в студии национальный костюм, подшила, где нужно, изготовила венок. Когда она смотрела на себя в зеркало, самой себе нравилась. Расшитая узорами сорочка, белый передник, широкий рушник – из нее получилась прелестная молдаваночка.

Удивительное дело – еще совсем недавно Зина страстно желала поскорее закончить школу, а теперь, когда классные задиры прекратили ее беспокоить, она ее полюбила. Зина с радостью шла на уроки и уже не считала минутки до конца занятий. Одноклассники стали относиться к ней иначе – читавшееся ранее в их взглядах снисхождение исчезло, Зину зауважали и стали принимать в игры. Все понимали, что от нее зависит успех их класса в фестивале, а того, от кого зависит успех всего коллектива, не уважать невозможно.

«Почему этот фестиваль не устроили раньше? – думала Зина. – Тогда бы ее школьные годы были как в песне – чудесными».

Наступил заветный день. В пятницу после седьмого урока все классы, кроме начальных, собрались в актовом зале. Тех, кто принимал непосредственное участие в фестивале, отпустили с уроков заранее, чтобы они подготовили стенд. В качестве стенда служила парта, на которую ставилось все, что имело отношение к представляемому народу, а за ней – скамейки для размещения учеников. Стенд седьмого «А» украшало полотенце с машинной вышивкой – скорее всего, сделанное трудолюбивыми китайцами, стилизованное под народные промыслы не то Украины, не то Сирии; глиняная посуда сомнительного вида и лакомство, которое юные кулинары отчаянно именовали мамалыгой. Они любезно предлагали всем желающим отведать кушанье, но таковых не находилось.

После небольшой ярмарки наступила главная часть фестиваля – концерт. Две ведущие-старшеклассницы в сарафанах и кокошниках по очереди объявляли номера. Сначала выступали младшие – пятиклассники отплясали «Барыню», промычали «Соловушку». Девчонки из шестого бойко спели частушки. Дошла очередь до седьмого «А».

Зина уже выступала перед залом, правда, не одна, а вместе со своей танцевальной группой. Так что сцены она не боялась. Перед выходом она бросила последний взгляд в зеркало – все ли в порядке? Голова поднята, плечи расправлены… Обычно в школе она ходила, уткнувшись взглядом в пол, при этом ее фигурка скукоживалась, словно стремясь исчезнуть. А перед выходом на сцену ее тело само приняло правильное положение. Легкое волнение все же присутствовало – куда же без него?

Старшеклассница в кокошнике объявила ее номер, заиграла музыка. Пора! Зина вышла, как и должна была, на середину, встала в исходную позицию, замерла на несколько секунд, посмотрела в зал.

Зачем она это сделала?! Ее взгляд наткнулся на сонную физиономию Полтинникова, который тут же скорчил рожицу. Зина почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь, словно этот Димка был строгим экзаменатором, от мнения которого решалась ее судьба.

Уже прошло вступление, надо было сделать первое па, а Зина все стояла как вкопанная. «Собраться и танцевать!» – приказал ей внутренний голос, и она его послушалась. Начала. Первые движения вышли смазанными, но зато остальные она отработала на «отлично». Танцуя, она ни о чем не думала, в голове ее образовалась пустота, но тело само вспомнило все движения. Когда прозвучал последний аккорд и в зале сначала воцарилась нетипичная для школы тишина, а затем раздались столь же нетипичные бурные аплодисменты, Зина поняла, что она с задачей справилась. Девочка стояла на сцене, ослепленная зажженными техником яркими лампами. Она не видела удивленных лиц одноклассников, не видела, что они ей аплодируют, даже ошарашенные Димка с Темкой, глядя на других, меланхолично хлопали в ладоши.

Седьмой «А» в фестивале занял первое место, из-за чего Зина Соболева стала героиней. О ней говорила вся школа: это та девочка, которая хорошо танцует! «Ах, какая она молодчина!» – звучало тут и там.

Зина была счастлива – наконец-то и в ее окошко заглянуло солнце! Воодушевленная успехом, она впервые, если не считать утренников в начальных классах, решила пойти на новогоднюю дискотеку.

Нарядное платье из тонкой шерсти в мелкую клетку, воротник-стоечка, широкий пояс – Зина выглядела как юная английская леди. К сожалению, такой стиль среди школьниц популярностью не пользовался – ее ровесницы носили яркие китайские кофточки и джинсы, волосы завязывали ботиночными шнурками, которые также носили и на шее. Алевтина Наумовна, предлагая Зине клетчатое платье, заметила, что это классика, а классика из моды не выходит. Девочка хотела возразить, что в их школе свое понятие о моде и лучше бы ей ему соответствовать, но не стала спорить с бабушкой, так как понимала, что она все равно ни за что ей не купит безвкусицу.

Новогодняя дискотека проходила в актовом зале школы и дополнительно – в каждом классе. В классных кабинетах накрывали бумажными скатертями парты и выставляли на них бутерброды, сладкое, напитки. В углу кипел электрический чайник, а где-нибудь в укромном месте, скрытые от глаз учителей, стояли бутылки с вином. Свой классный кабинет математики ребята подготовили заранее. Собрались после уроков, чтобы вырезать из салфеток снежинки и развесить оставшиеся с прошлого года игрушки и гирлянды, нарисовать плакаты и оформить стенгазету. Зина чувствовала себя членом коллектива. Она неплохо рисовала, поэтому с удовольствием принялась за оформление стенгазеты. Сплоченные общим делом, ребята не ссорились, не дразнили друг дружку; в классе воцарилась идиллия. Такие мероприятия спустя много лет вспоминаются с теплотой, как настоящая школьная дружба, хотя, если разобраться, настоящих друзей среди ребят в классе было немного.

Зина из любопытства заглянула в актовый зал. Темнота, разбавленная вспышками светомузыки, ее успокоила. Прошлась по залу, где группами стояли мальчишки и разряженные девчонки. Зина невольно сравнила свое платье с ультрамодными нарядами ровесниц и погрустнела – она как была белой вороной, так ею и осталась. Как ни странно, дискотечные танцы Зина танцевать не умела. Вернее, она никогда не пыталась это делать, а потому была уверена, что у нее ничего не получится. Не будешь же исполнять разученные движения польки или кадрили под современную поп-музыку! Ведь засмеют же! Нет уж, лучше вообще уйти из зала, чтобы не стоять в углу, переминаясь с ноги на ногу.

Она направилась в класс, где было немноголюдно – за столиками сидели не любящие дискотеку мальчики и несколько застенчивых девочек. Зина по своему обыкновению вошла в класс тихо и присела за столик с краю.

К ней любезно подвинули конфеты, предложили чаю. В тесной компании за чаем шел неторопливый разговор – такой простой и искренний, словно они были давними друзьями, а не постоянно ссорящимися одноклассниками. Без показного равнодушия и стремления быть как все ребята оказались очень приятными. Зине даже показалось, что она очутилась не в школе, а где-то на другой планете, где царят дружелюбие и взаимоуважение. Если бы так было всегда, она бы ни за что не рассталась со школой. Зине уже не хотелось долгожданных зимних каникул, которые уже начались, а хотелось на следующий день идти на уроки, чтобы быть в коллективе – таком дружном и душевном. Ей нравилось в школе, как еще не нравилось никогда – ни на первой школьной линейке в первом классе, ни на сцене, после ее выступления на фестивале. Потом, через годы, об этой своей четырнадцатой школе Зина помнила только тот новогодний вечер, все остальное ее сознание стерло из памяти.

* * *

Зима стояла мягкая и снежная, а что еще нужно для веселых каникул? Целыми днями Зина пропадала во дворе. Они с ребятами, преимущественно младше ее, играли в снежки, строили крепость и с упоением катались с горки. И вот однажды, когда Зина, счастливая и румяная, в очередной раз съехала с горки, ее санки докатились до посыпанной песком дорожки. Когда девочка подняла глаза, она увидела сначала короткие коричневые сапоги с тщательно замазанными кремом царапинами, затем – подол тяжелой овечьей шубы, полосатый вязаный шарф, а затем – обнаженные в натянутой улыбке, испачканные розовой помадой некрасивые зубы. Зинино сердце екнуло, и она вмиг превратилась в испуганного воробья. Перед ней стояла Степанида – толстая, любопытная и злая, – их бывшая соседка по подъезду. Зина была совсем маленькой, когда ее забрала к себе бабушка из старого дома, где жила и Степанида. Но Зина ее хорошо запомнила: всегда удивленно вздернутые вверх выщипанные нитки бровей, широкий украинский нос и неизменно противная улыбка. Там, на Таврической улице, где раньше Зина жила с родителями, Степанида, встречаясь с ними на лестнице, улыбалась, с ней, Зиной, сюсюкала, разговаривала исключительно медовым голосом. Но стоило только Зине встретиться с соседкой с глазу на глаз, как весь мед ее речей превращался в яд. Она говорила Зине гадости, испепеляя девочку ненавидящим взглядом.

Девочка, предчувствуя беду, хотела тут же убежать, но быстро подняться с санок не смогла, еще и, как назло, запуталась веревка, попав под полозья.

– Что же ты, деточка, не здороваешься? Или не узнала совсем? Узнала! Вижу, что узнала. Значит, не быть мне богатой, – посочувствовала самой себе Степанида. – Как поживают родители? Ах, совсем забыла! Ты же теперь с бабушкой живешь. Ну, передавай ей привет.

Поднявшись на ноги и справившись с веревкой, Зина пулей рванула с места. Оказавшись на приличном расстоянии от Степаниды, девочка опасливо посмотрела в сторону, куда направилось черное пятно шубы бывшей соседки. К своему сожалению, Зина обнаружила, что Степанида не торопится покидать их двор – она стояла около засыпанной снегом песочницы, рядом с Димкиной матерью, которая на дому шила одежду. Как познакомились две эти женщины, для Зины оставалось загадкой, но их беседа сильно ее насторожила.

– Со Степанидой надо ухо держать востро – она кому хочешь в душу без мыла влезет. А язык у нее длинный – всем всё растреплет, – вспомнила Зина услышанный на кухне, еще там, на Таврической, разговор своей матери с бабушкой.