Текст книги "Оракул с Уолл-стрит (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Оракул с Уолл-стрит 1

Глава 1
Перемещение

Современный Нью-Йорк, крыша небоскреба

Я сделал глоток шампанского, наблюдая за вечеринкой финансовой элиты Нью-Йорка.

Через шесть часов мой самолет вылетает в Сингапур, страну без договора об экстрадиции с США. Новые документы уже ждут в сейфе отеля, как и пять миллионов в криптовалюте, которые я успел вывести до краха. Недостаточно, чтобы компенсировать пятьдесят три миллиона потерянных клиентских денег, но вполне достаточно для нового старта.

«Последние штрихи», – напомнил я себе, сканируя взглядом толпу в поисках Ричардсона, моего бывшего партнера, который за определенную сумму должен обеспечить сорока восьмичасовую задержку в обнаружении моего исчезновения.

Вероятность успешного побега я оценивал в семьдесят шесть целых и три десятых процента. Немало для человека, потерявшего все в грандиозном обвале фондового рынка.

Было рискованно появляться здесь, но мое отсутствие вызвало бы подозрения. К тому же, никто не ожидал, что я покажусь на публике. Это давало элемент неожиданности для моего плана.

Мой телефон завибрировал. Сообщение от Ричардсона: «Встречаемся у бара через десять минут».

Я кивнул сам себе и направился к противоположному концу террасы, где располагался бар. По пути я заметил двух инвесторов, потерявших на моих сделках более миллиона каждый. Они смотрели сквозь меня, словно я уже стал призраком финансового мира.

Подойдя к бару, я заказал еще шампанского и посмотрел на ночной Манхэттен с высоты семидесятого этажа. Огни небоскребов, словно созвездия, складывались в финансовую галактику. В другой жизни я мог бы продолжать быть ее частью.

– Прекрасный вид, не правда ли?

Голос за спиной заставил меня вздрогнуть. Я не ожидал его здесь. Совершенно точно не ожидал.

Джеймс Ривер, бывший командир спецподразделения, который доверил мне двенадцать миллионов долларов, свои деньги и деньги пяти сослуживцев. Деньги, заработанные кровью в местах, о которых не пишут в отчетах.

Я медленно повернулся. Ривер был один, без видимого оружия, в безупречном вечернем костюме. Это не соответствовало ни одному из моих сценариев угрозы.

– Джеймс, – я сохранял спокойствие. – Не ожидал увидеть тебя здесь.

– Я уверен, что ты многого не ожидал, Фишер, – его улыбка не затрагивала глаз. – Например, что акции упадут на семьдесят процентов за день? Или что твои алгоритмы окажутся бесполезными?

Я отхлебнул шампанского, просчитывая варианты. Ричардсон должен подойти через семь минут. До выхода с террасы двадцать футов. Охрана – в пределах видимости.

– Рынок непредсказуем даже для лучших аналитиков, – ответил я. – Я потерял больше твоего. Все, что я строил десять лет.

– Разница в том, что ты лгал, – его голос оставался спокойным. – Ты знал о проблемах за неделю до краха. Вывел свои деньги, но продолжал уверять нас, что все в порядке.

Он был прав. Я увидел первые признаки обвала и спас что мог, но продолжал заверять клиентов в стабильности инвестиций.

Морально ли это? Нет. Но в финансовом мире выживает тот, кто действует на опережение.

Прежде чем я успел ответить, Ривер сделал едва заметный жест рукой. Внезапно меня обступили трое мужчин, появившихся словно из ниоткуда. В их глазах читался тот же холодный расчет, что и у их командира – оценивающие, просчитывающие каждое движение.

Этого не было в моих расчетах. Абсолютно.

– Что ты делаешь? – я старался говорить ровно, глядя на окружающих гостей. – Здесь сотня свидетелей.

– Которые с удовольствием посмотрят, как разорившийся брокер Алекс Фишер напивается и делает что-то безумное, – улыбнулся Ривер. – Такие истории любят в нашем кругу.

Двое его людей незаметно отсекли нас от основной массы гостей, переместившись к краю террасы. Третий находился позади меня, блокируя отступление.

– Джеймс, – я понизил голос. – Давай обсудим это. У меня есть деньги. Не все, но я могу вернуть часть…

– Слишком поздно, – перебил он. – Знаешь, мы не за деньгами пришли. Мы пришли преподать урок. Таким, как ты, пора понять: за каждой потерянной цифрой стоит чья-то разрушенная жизнь.

Я просчитал вероятность успешного побега – меньше десяти процентов. Слишком много переменных против меня. Но я не собирался сдаваться без борьбы.

– Охрана! – крикнул я, одновременно пытаясь протиснуться между двумя мужчинами.

Это было ошибкой. Один из них молниеносно схватил меня за руку в захвате, который мгновенно обездвижил. Второй заблокировал мою вторую руку. Движения были отточенными, почти незаметными для окружающих.

– Эй, что происходит? – раздался женский голос откуда-то слева.

– Похоже, наш друг перебрал, – спокойно ответил Ривер, пока его люди теснили меня к самому краю террасы. – Отведем его освежиться.

Несколько гостей обернулись, но для них это выглядело как забота о перебравшем коллеге. Никто не спешил вмешиваться.

– Подожди, – прошептал я, когда меня прижали к ограждению. – Я собирался вернуть деньги. У меня есть активы…

Ривер наклонился к моему уху:

– Это уже не имеет значения, Фишер. Ты когда-нибудь задумывался, каково это, потерять все в одно мгновение?

Я почувствовал, как мои ноги отрываются от пола, когда двое мужчин приподняли меня над ограждением.

Теперь люди заметили. Кто-то в толпе закричал. Женщина уронила бокал. Несколько человек достали телефоны и начали снимать происходящее.

– Охрана! Остановите их! – кричал кто-то.

Но было поздно.

– Свободное падение, Фишер, – произнес Ривер. – Так чувствует себя человек, когда его мир рушится.

Последний толчок, и я оказался в пустоте.

Странное чувство – падение с небоскреба. Время растягивается, словно имеешь возможность осмыслить каждую секунду.

Я видел, как люди на террасе бросились к краю. Видел выражения шока и ужаса на их лицах. Камеры телефонов, направленные на меня. Двое охранников, слишком поздно прорвавшихся сквозь толпу.

За те двенадцать секунд, что я летел к земле, у меня было достаточно времени, чтобы пережить свою жизнь заново. Я видел все свои ошибки – не только финансовые, но и человеческие. Я понял, как мог применить свой аналитический дар не только для обогащения.

Где-то на полпути вниз страх ушел, уступив место странному спокойствию. В моей голове проносились расчеты, бессмысленные теперь. С моей массой и текущей скоростью падения шансы на выживание стремились к абсолютному нулю.

Последняя мысль перед ударом была предельно четкой:

«Если бы я только мог начать заново, зная то, что знаю сейчас…»

А затем наступила темнота.

* * *

Вместо ожидаемого удара о тротуар я почувствовал… мягкость. И боль. Странную, пульсирующую боль в висках, совсем не похожую на ощущение от столкновения с асфальтом на скорости свободного падения.

Я резко открыл глаза. Вместо яркого света вечности передо глазами потрескавшийся потолок с лепниной и старомодной люстрой на цепях. Не светодиодной, а с настоящими лампами накаливания, излучающими теплый желтоватый свет.

– Какого черта?.. – прохрипел я и замер, услышав свой голос. Он звучал иначе – выше, моложе.

Судорожно ощупав лицо, я понял, что что-то не так. Скулы, нос, подбородок – все было чужим. Я рывком поднялся и тут же пожалел об этом. Комната закружилась, а виски пронзила острая боль.

То, что я увидел, напоминало музейную экспозицию «Американская квартира 1920-х годов».

Массивная кровать красного дерева с высокими спинками. Комод с овальным зеркалом. Настольная лампа с абажуром из цветного стекла в стиле Тиффани. На стуле – аккуратно сложенная одежда: белая рубашка, подтяжки, брюки с высокой талией.

Сквозь частично задернутые шторы из плотного бархата пробивался утренний свет. На прикроватной тумбочке тикали круглые механические часы, показывавшие семь двадцать один утра. Рядом лежала раскрытая книга в потертом кожаном переплете. «О дивный новый мир» Хаксли.

Стоп. Хаксли написал эту книгу в тридцатых. Что-то здесь не так.

Я сделал глубокий вдох. Воздух пах по-другому: легкий аромат угольного дыма, смешанный с запахом кофе и… чего-то еще. Туалетной воды? Одеколона?

С улицы доносились непривычные звуки: скрежет трамвайных рельсов, клаксоны автомобилей, но звучащие не так, как современные, а глубже, грубее. Зычные крики газетчиков, что-то выкрикивающих на углу.

– Спокойно, – сказал я себе. – Спокойно, Алекс. Проанализируй ситуацию.

Я осторожно встал с кровати. Ноги казались непривычно сильными, тело – молодым и гибким. Подойдя к зеркалу над комодом, я застыл от шока.

Из зеркала на меня смотрел незнакомец лет двадцати двух. Высокий лоб, аккуратно зачесанные назад темные волосы, немного угловатое лицо, глаза цвета янтаря. Ни единой морщины. Ни единого признака тридцати пятилетнего Алекса Фишера.

На комоде лежал бумажник из темной кожи. Дрожащими руками я открыл его и извлек документы: водительское удостоверение, визитные карточки и несколько фотографий. На удостоверении значилось:

УИЛЬЯМ ЭДВАРД СТЕРЛИНГ

ДАТА РОЖДЕНИЯ: 17 АПРЕЛЯ 1906 ГОДА

АДРЕС: МАНХЭТТЕН, 42-Я ВОСТОЧНАЯ УЛИЦА, 207, КВ. 15

Визитная карточка гласила:

УИЛЬЯМ СТЕРЛИНГ

СТАЖЕР

ХАРРИСОН ПАРТНЕРЫ

ИНВЕСТИЦИОННАЯ КОМПАНИЯ

УОЛЛ-СТРИТ, 17

– Это невозможно, – прошептал я, разглядывая удостоверение. – Это какой-то странный сон перед смертью.

На тумбочке возле кровати лежала сложенная газета. Я взял ее трясущимися руками.

«THE NEW YORK TIMES»

«ПЯТНИЦА, 15 ИЮНЯ 1928 ГОДА»

Заголовки кричали:

«ПРЕЗИДЕНТ КУЛИДЖ ПОДДЕРЖИВАЕТ ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ»

«РЫНОК АКЦИЙ БЬЕТ НОВЫЕ РЕКОРДЫ»

«АВИАТОР ЛИНДБЕРГ ВСТРЕЧАЕТСЯ С ПРЕЗИДЕНТОМ»

1928 год. За шестнадцать месяцев до Черного вторника. До начала Великой депрессии.

Я опустился на кровать, чувствуя, как кружится голова. На полу возле кровати стояло несколько пузырьков с лекарствами.

Я поднял один из них с этикеткой: «Прописано Уильяму Стерлингу от головных болей. Принимать по необходимости. Доктор Г. Моррисон.»

Рядом с лекарствами лежал блокнот в кожаном переплете. Я открыл его и увидел аккуратный почерк:

'14 июня, 1928 г.

Головные боли усиливаются. Доктор Моррисон говорит, что это последствия аварии, но мне кажется, он что-то скрывает. Сегодня в третий раз видел того же человека, следующего за мной от офиса до дома. Чарльз уверяет, что это паранойя, но я знаю лучше. Они не остановятся, пока не получат записи отца. Но где они? Что именно случилось в тот день на фабрике? Почему отец был так уверен, что это не простой несчастный случай?'

Я перевернул страницу. Последняя запись датирована вчерашним числом:

'14 июня, вечер.

Звонил Риверс. Говорит, что нашел какие-то документы в бумагах Харрисона, которые могут пролить свет на смерть отца. Встречаемся завтра после работы. Головная боль невыносима. Приму двойную дозу лекарства и попытаюсь уснуть.'

У меня перехватило дыхание. Риверс. Тот самый? Нет, вряд ли… просто совпадение.

Я заметил на тумбочке телефонный аппарат. Массивный, черный, с дисковым номеронабирателем. Рядом лежала записная книжка.

Я открыл ее и нашел несколько телефонных номеров, адресов и имен. Один из последних записанных номеров принадлежал некоему «Ч. Риверсу».

На комоде стояла фотография в серебряной рамке: молодой Уильям Стерлинг в обнимку с мужчиной средних лет. На обратной стороне надпись: «С отцом, Эдвардом Стерлингом, 1925 год. За три месяца до несчастного случая на фабрике.»

Внезапно в голове пронзила острая боль, сопровождаемая вспышкой образов: темная комната, документы, разбросанные по столу, мужчина, торопливо складывающий бумаги в портфель, чей-то силуэт в дверях, внезапный удар…

Я взглянул на свое новое лицо в зеркале, и внезапно новая волна воспоминаний нахлынула с такой силой, что мне пришлось схватиться за край комода, чтобы не упасть.

Память Уильяма Стерлинга – не моя память – развернулась передо мной как кинолента:

Бостон, 1918 год. Двенадцатилетний Уильям наблюдает, как его отец, Эдвард Стерлинг, обсуждает бухгалтерские книги с партнером по текстильной фабрике.

– Всегда проверяй цифры дважды, Уилл. На Уолл-стрит говорят, что правда в цифрах, но правда в том, что цифрами можно лгать искуснее, чем словами, – говорит отец, не подозревая, что эти слова окажутся пророческими.

Весна 1925 года. Отец допоздна работает с бухгалтерскими книгами.

– Что-то не сходится, Уилл. Джеймс скрывает часть доходов, я уверен. Завтра предъявлю ему доказательства. Это был последний вечер, когда Уильям видел отца живым.

Похороны. Официальная версия – несчастный случай на фабрике. Уильям слышит шепот: «Неудачно упал с лестницы», «Странное стечение обстоятельств». Мать, сломленная горем, держит сына за руку. Партнер отца, мистер Джеймс, выражает соболезнования, но взгляд его холоден.

Три месяца спустя – еще одни похороны. Мать не выдержала потери, угасла от пневмонии и, как говорили родственники, «разбитого сердца». Восемнадцатилетний Уильям остается совершенно один.

Дом тети Агаты в Нью-Джерси. Скромная жизнь, строгие правила, постоянные напоминания о том, какое это бремя – воспитывать чужого ребенка. Уильям мечтает вырваться, доказать, что он достоин большего.

Йельский университет, который пришлось оставить после второго курса из-за нехватки денег. Преподаватель экономики, профессор Майклс, говорит:

– У вас природный талант к цифрам, Стерлинг. Настоящий финансовый ум. Я могу дать вам рекомендацию…

Рекомендательное письмо к Роберту Харрисону, владельцу инвестиционной компании на Уолл-стрит: «Этот молодой человек обладает исключительным аналитическим мышлением и пониманием рынков, редким для его возраста.»

Первый день в «Харрисон Партнеры» три месяца назад. Сотни молодых людей мечтают о такой возможности.

Уильям клянется себе, что однажды станет партнером, а потом создаст собственную фирму. Он докажет, что Стерлинги – не неудачники, а победители.

Усердная работа по шестнадцать часов в день. Жизнь в съемной комнате, экономия каждого цента. Мечты о будущем богатстве и успехе. Изучение рынков до поздней ночи. Желание отомстить системе, которая отняла у него родителей.

Я судорожно вздохнул, возвращаясь в настоящее.

Этот юноша в зеркале, Уильям Стерлинг, был движим не только амбициями, но и скрытой болью, жаждой справедливости и местью. Его отец наверняка погиб, раскрыв финансовые махинации партнера, а не от несчастного случая.

Эта история была проще и понятнее. Старая как мир борьба честности против алчности, прозрачности против обмана. И теперь я, Алекс Фишер, разорившийся брокер из будущего, оказался в теле молодого человека, мечтавшего покорить Уолл-стрит.

Только я, в отличие от настоящего Уильяма Стерлинга, точно знал, что произойдет с этой системой через шестнадцать месяцев. И я мог использовать это знание, чтобы не только разбогатеть, но, возможно, и изменить ход истории.

Я снова посмотрел на молодое лицо в зеркале.

– Я справлюсь лучше, чем ты планировал, Уильям, – тихо произнес я. – Мы покажем им всем, на что способен настоящий финансист.

Я судорожно вздохнул, и видение исчезло. Это были не мои воспоминания. Это были обрывки памяти Уильяма Стерлинга. Того Уильяма, который жил в этом теле до меня.

Взглянув на себя в зеркало снова, я заметил тонкий шрам у линии роста волос. Почти незаметный, если не приглядываться.

В коридоре послышались шаги, затем стук в дверь.

– Мистер Стерлинг? – раздался мужской голос. – Вы не отвечали на звонки, сэр. Мисс Ходжес беспокоится. Вам нездоровится?

Мисс Ходжес? Кто это? Домовладелица? Соседка?

– Я… я в порядке, – ответил я, удивляясь молодому звучанию своего голоса. – Просто… проспал. Скажите мисс Ходжес, что я скоро спущусь.

– Очень хорошо, сэр. Не забудьте, что сегодня пятница, день вашей встречи с мистером Харрисоном.

Шаги удалились. Я опустился на стул, пытаясь собраться с мыслями. Судя по всему, я каким-то образом переместился в тело Уильяма Стерлинга, молодого стажера с Уолл-стрит, за шестнадцать месяцев до начала Великой депрессии.

Стерлинг, похоже, был втянут в какое-то расследование смерти своего отца. Что-то связанное с фабрикой и какими-то документами. И он страдал от сильных головных болей, возможно, последствие той аварии, о которой упоминалось в дневнике.

Звонок механического будильника заставил меня вздрогнуть. Семь тридцать. Пора начинать новую жизнь.

Я подошел к окну.

Отодвинув тяжелые шторы, я увидел Нью-Йорк 1928 года во всей его утренней красе. Автомобили с высокими капотами и выпуклыми крыльями, женщины в шляпках-клош и платьях с заниженной талией, мужчины в канотье и двубортных костюмах. Трамвай звенел, проезжая по улице. Мальчишка-газетчик на углу выкрикивал последние новости.

Другая эпоха. Другая жизнь. И невероятный, фантастический шанс.

Внезапно меня осенило: что если головные боли Стерлинга, его «авария» и мое появление здесь как-то связаны?

Что если он умер… прямо перед тем, как я проснулся в его теле? Может быть, «двойная доза лекарства», о которой он писал, оказалась смертельной? Или кто-то, кто следил за ним, что-то сделал?

Эта мысль вызвала новую волну головной боли. Я машинально потянулся к пузырьку с лекарством, но остановился. Что если именно это лекарство убило Стерлинга? Что, если оно было отравлено?

Я поставил пузырек обратно.

Нет, сначала нужно разобраться. Понять, кем был Стерлинг, что с ним произошло, и кто такой этот загадочный Риверс, с которым он должен был встретиться сегодня.

Звук автомобильного клаксона с улицы вернул меня к реальности. Я посмотрел на часы: семь тридцать две. Если я не хочу вызвать подозрений, нужно действовать как обычный Уильям Стерлинг, стажер инвестиционной компании.

Но одно я понял точно: мне дан невероятный шанс. Знание будущего в мире финансов – это абсолютная власть. И я собирался использовать эту власть по максимуму.

– Что ж, Уильям Стерлинг, – тихо сказал я своему отражению в зеркале. – Добро пожаловать в новую жизнь. В новую игру. Игру, в которой ты точно знаешь, какие карты будут розданы.

Я взял с комода расческу с роговой ручкой и провел ею по волосам, укладывая их в стиле, типичном для 1920-х. За окном автомобильный гудок снова напомнил о том, что время самый ценный ресурс.

А у меня его было ровно шестнадцать месяцев до того дня, который изменит мир навсегда.

Глава 2
Первый день

Я стоял перед зеркалом в прихожей, завязывая галстук движениями, которые казались одновременно чужими и знакомыми.

Костюм сидел безупречно. Серая шерстяная ткань, двубортный пиджак с широкими лацканами, брюки с высокой талией, удерживаемые подтяжками. Настоящий костюм молодого финансиста конца двадцатых. Не та дешевая синтетика, которая так популярна в будущем.

На маленьком столике у входа лежали часы-луковица на цепочке, которые я аккуратно поместил в жилетный карман. Завершающий штрих – канотье, легкая соломенная шляпа с плоским верхом и узкими полями. В 2024 году такое можно было увидеть разве что в старых фильмах или музеях.

Я последний раз окинул взглядом квартиру Уильяма Стерлинга. Компактная, но со вкусом обставленная гостиная.

Радиоприемник в деревянном корпусе, огромный по меркам будущего. Настольная лампа с витражным абажуром. Книжный шкаф, заполненный классикой и экономическими трудами.

– Мистер Стерлинг! – раздался голос снизу. – Вас ждут!

– Уже спускаюсь, мисс Ходжес! – ответил я, все еще непривычный к звучанию своего нового голоса.

Глубокий вдох. Пора. Я вышел из квартиры. Спустился по лестнице.

– Доброе утро, мистер Стерлинг, – поприветствовала меня пожилая женщина в строгом платье и кружевном воротничке. Мисс Ходжес, домовладелица. – Вам лучше сегодня? Вчера вы выглядели бледновато.

– Гораздо лучше, благодарю, – улыбнулся я. – Просто нужно было выспаться.

– И правильно, молодым людям нужен сон. Особенно тем, кто работает в таких нервных местах, как Уолл-стрит, – она понизила голос. – Ох, чуть не забыла. Вам оставили записку.

Она протянула сложенный лист бумаги. Я раскрыл его:

«Уильям, нашу встречу придется отложить. Обнаружил кое-что важное в делах Х. Буду на связи. Р.»

Загадочный Риверс, о котором писал Стерлинг в дневнике. Кто он? И что за информацию он нашел?

– Плохие новости? – спросила мисс Ходжес, заметив мое выражение лица.

– Просто деловая встреча перенесена, – я сложил записку и убрал в карман.

– Кстати, ваш друг, мистер Бейкер, заходил вчера вечером. Сказал, что очень хочет с вами поговорить.

Чарльз Бейкер… Имя всплыло из памяти Стерлинга.

Коллега по фирме, тоже стажер, но на несколько месяцев дольше. Единственный, кого Уильям считал другом в Нью-Йорке.

– Спасибо, мисс Ходжес. Увижу его сегодня в офисе.

Поговорив с домохозяйкой, я вышел на улицу.

Нью-Йорк 1928 года ударил по моим чувствам, как симфония, исполняемая слишком громко.

Улица кипела жизнью. Автомобили Ford Model T и Packard с их характерными высокими капотами и блестящими радиаторами медленно двигались в потоке, выпуская клубы сизого дыма. На перекрестке полицейский в форме и белых перчатках регулировал движение свистком и энергичными жестами.

Я решил пройтись пешком до станции метро. Хотелось увидеть, почувствовать, вдохнуть этот Нью-Йорк – город, стоящий на пике процветания, не подозревающий о приближающейся катастрофе.

Мимо прошла группа девушек, смеясь и болтая. Короткие стрижки «боб», яркие платья с заниженной талией, жемчужные нити – типичные «флэпперы» эпохи джаза.

Одна бросила на меня оценивающий взгляд и улыбнулась. Я слегка приподнял шляпу в ответ, вспомнив манеры этого времени.

На углу мальчишка в кепке и коротких штанишках размахивал газетами.

– Экстра! Экстра! Фондовый рынок бьет рекорды! Президент Кулидж обещает вечное процветание! Всего пять центов!

Я подошел к нему и протянул монету.

– Держи, малыш.

– Спасибо, сэр! – он ловко сунул мне свежий выпуск «New York Times». – Хорошего дня! Покупайте акции, пока не поздно!

Покупайте акции, пока не поздно… Ирония была настолько горькой, что я едва удержался от смешка. Если бы он только знал, что произойдет в октябре следующего года.

Я шел по улице, разглядывая витрины магазинов. Ценники вызывали когнитивный диссонанс.

Мужской костюм за двадцать четыре доллара девяносто пять центов, женские туфли за пять долларов, фунт кофе за тридцать девять центов. Для 1928 года это немалые суммы, но по меркам двадцать первого века просто смехотворные.

Перед кинотеатром красовалась афиша: «Крылья» с Кларой Боу. Первый фильм, получивший «Оскар» за лучшую картину. Я помнил эту историческую деталь из курса киноискусства в колледже.

На другой стороне улицы художник рисовал карикатуры. Группа зевак окружила его, восхищаясь мастерством. Через дорогу мужчина в фартуке выкатил тележку с хот-догами, и аппетитный запах напомнил, что я не завтракал.

– Один, пожалуйста, – сказал я, протягивая монету.

– С горчицей и луком, сэр? – спросил продавец с сильным итальянским акцентом.

– Да, все как обычно, – ответил я, надеясь, что «обычное» для Стерлинга совпадало с моими предпочтениями.

Продавец ловко завернул хот-дог в бумагу и протянул мне.

– Вот, наслаждайтесь! Эй, вы же тот парень с Уолл-стрит, верно? Каждое утро проходите здесь.

– Да, это я, – кивнул я, откусывая горячий хот-дог. Вкус был ярче, насыщеннее, чем в моем времени. Никаких искусственных добавок, все натуральное.

– И как там дела на бирже? – подмигнул он. – Мой кузен вложил сбережения в General Electric. Говорит, к следующему году станет богачом!

Я чуть не поперхнулся. General Electric… После краха их акции упадут на восемьдесят три процента. Кузен этого человека потеряет почти всё.

– Рынок выглядит… стабильно, – осторожно ответил я.

– Стабильно? – рассмеялся продавец. – Он же растет как на дрожжах! Моя жена говорит, что я дурак, что не вкладываю деньги. Может, и правда стоит рискнуть, а?

Что я должен был сказать? Предупредить его? Кто поверит стажеру, предсказывающему финансовый апокалипсис в разгар экономического бума?

– Никогда не инвестируйте больше, чем готовы потерять, – сказал я наконец. – Это первое правило Уолл-стрит.

Продавец кивнул, но я видел, что мой совет не произвел впечатления. Эйфория слишком сильна.

На входе в метро меня встретил очередной символ эпохи.

Щеголеватый мужчина в твидовом костюме играл на саксофоне. Мелодия «Ain’t Misbehavin»' Фэтса Уоллера наполняла воздух игривыми нотами джаза. Несколько прохожих бросали монеты в открытый футляр от инструмента.

Я спустился в подземку, такую непохожую на метро моего времени. Плитка сияла чистотой, деревянные скамейки были отполированы до блеска.

Никаких граффити, никакого запаха человеческой массы. Все дышало порядком и оптимизмом эпохи.

Я опустил пятицентовую монету в турникет и прошел к платформе. Поезд подошел с характерным лязгом и скрежетом. Старинный, с округлыми формами и деревянными сиденьями внутри.

Внутри вагона царила типичная утренняя атмосфера. Мужчины в костюмах и шляпах, погруженные в газеты, женщины-секретарши в скромных платьях, спешащие на работу.

Я сел рядом с пожилым джентльменом, который дружелюбно кивнул мне поверх газеты «Wall Street Journal».

– Доброе утро, молодой человек. Направляетесь в финансовый район?

– Да, сэр, – ответил я. – Работаю в «Харрисон и Партнеры».

– Ох, у Роберта Харрисона? – его брови поднялись. – Непростой человек, но чертовски умный финансист. Вам повезло попасть в его фирму.

– Я только стажер, сэр.

– Все с чего-то начинают, – философски заметил он. – Я вот начинал рассыльным в банке сорок лет назад. А теперь владею собственной страховой компанией. – Он протянул руку. – Генри Уилкинсон.

– Уильям Стерлинг, – я пожал его руку.

– Стерлинг? – он нахмурился. – Ваш отец не Эдвард Стерлинг из текстильной промышленности?

Мое сердце замерло на мгновение. Надо же. Этот человек знал отца Уильяма?

– Да, сэр. Вы были знакомы?

– Не лично, но я слышал о его… несчастном случае. Печальная история.

Он замолчал, словно хотел что-то добавить, но передумал.

– В любом случае, – продолжил он бодрее, – сейчас отличное время для молодого человека в финансах. Экономика на подъеме, рынок стабильно растет. Даже Европа наконец оправляется после войны.

– Да, похоже, процветание пришло надолго, – сказал я, испытывая странное чувство вины за свой сарказм, который собеседник не мог уловить.

– Именно! – оживился Уилкинсон. – Президент Кулидж сказал это совершенно ясно – бизнес Америки это бизнес! Никогда еще средний американец не имел такого доступа к богатству. Акции, облигации – теперь это для всех, а не только для Морганов и Рокфеллеров!

Вагон метро замедлился, приближаясь к станции Wall Street.

– Моя остановка, – сказал я, поднимаясь.

– Удачного дня, молодой человек! – Уилкинсон протянул мне визитную карточку. – Если когда-нибудь решите сменить сферу деятельности, позвоните мне. В страховании тоже есть будущее.

Я взял карточку и положил в карман, улыбаясь иронии судьбы. Страховые компании будут одними из немногих финансовых учреждений, которые переживут крах относительно невредимыми.

Выйдя из метро, я оказался в сердце финансового района Нью-Йорка. Улицы кишели банкирами, брокерами и клерками, спешащими на работу.

Здания, которые я знал как исторические памятники, здесь были просто местом работы. Величественные, но обыденные для местных жителей.

Я остановился перед зданием Нью-Йоркской фондовой биржи. В моем времени его превратили в музей. Большинство торгов происходило электронно.

Но сейчас здесь кипела настоящая жизнь. Сотни брокеров кричали, размахивали руками, покупали и продавали акции в хаосе, который каким-то образом работал.

– Эй, Стерлинг! – окликнул меня молодой человек, спешащий по улице. – Подожди!

Я обернулся и увидел подтянутого блондина примерно моего возраста, в таком же строгом костюме. Память услужливо подсказала, это и есть тот самый Чарльз Бейкер, коллега-стажер из моей конторы.

– Бейкер, – кивнул я, пытаясь выглядеть естественно.

– Я заходил к тебе вчера, – запыхавшись, сказал он. – Мисс Ходжес сказала, что ты плохо себя чувствовал.

– Да, мигрень, – признался я. – Но сегодня лучше.

– Рад слышать. Слушай, – он понизил голос, – ты что-нибудь слышал о слиянии Steel Trust и Continental Resources?

Я напряг память. Эти компании были известны в истории бизнеса, но конкретно о слиянии в 1928 году я не помнил.

– Нет, а что?

– Ходят слухи, что объявят на следующей неделе. Харрисон в курсе, но держит информацию в секрете. Если мы сможем подтвердить это до официального анонса…

– Мы могли бы заработать, – закончил я за него.

– Не мы, а наши клиенты, – быстро поправил он, оглядываясь. – И фирма, конечно. А нам – признание и, возможно, ранний шанс на партнерство.

Я смотрел на него с новым пониманием. Инсайдерская торговля.

В 1928 году это не просто нормальное явление – это стандартный способ ведения бизнеса. Комиссия по ценным бумагам и биржам, которая объявит такую практику незаконной, будет создана только в 1934 году, после краха.

– Интересно, – сказал я осторожно. – Но откуда информация?

– Моя кузина работает секретаршей у одного из директоров Steel Trust, – подмигнул Бейкер. – Она слышала телефонный разговор.

– Подумаю об этом, – кивнул я, понимая, что мне нужно время, чтобы сориентироваться в этических нормах эпохи. – Кстати, ты знаешь кого-то по фамилии Риверс?

Бейкер нахмурился.

– Чарльз Риверс? Тот журналист?

– Возможно, – уклончиво ответил я.

– Странный тип. Ведет экономическую колонку в «Herald Tribune», но постоянно пишет всякие разоблачения. Почему ты спрашиваешь?

– Он оставил мне записку. Хочет встретиться.

Бейкер присвистнул:

– Осторожнее с ним. Харрисон его на дух не переносит. Если узнает, что ты якшаешься с журналюгой, ты можешь лишиться места.

Я кивнул, впитывая информацию. Итак, Риверс – журналист, критикующий Уолл-стрит. И он нашел в бумагах Харрисона то, что может пролить свет на смерть отца Стерлинга…

– Эй, Стерлинг! Проснись! – Бейкер щелкнул пальцами перед моим лицом. – Ты опять витаешь в облаках. Нам пора, встреча в девять.

Я взглянул на карманные часы. Восемь сорок пять.

– Да, конечно, пойдем.

Мы направились к внушительному зданию с колоннами и медной табличкой «Харрисон и Партнеры» у входа.

Я глубоко вдохнул, готовясь войти в офис, где мне предстояло не только изображать Уильяма Стерлинга, но и начать строить мою новую финансовую империю.

Перед дверьми я остановился и в последний раз оглянулся на улицу. Солнечный свет играл на стеклах небоскребов, автомобили сияли хромом, люди улыбались в предвкушении еще одного дня безграничных возможностей.

– Стерлинг! Ты идешь? – нетерпеливо окликнул Бейкер, придерживая дверь.

– Иду, – ответил я и шагнул в здание, оставляя за спиной беззаботный летний день 1928 года.

Массивная дубовая дверь «Харрисон Партнеры» закрылась за нами с тяжелым звуком, отрезая уличный шум.

Мраморный вестибюль поражал своей роскошью. Полированные колонны, хрустальные светильники, начищенная до блеска латунная фурнитура. Компания явно процветала и не стеснялась это демонстрировать.