Текст книги "Всё из-за тебя, Итан"

Автор книги: Али Стэндиш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Али Стендиш
Всё из-за тебя, Итан

Аруну, с которым мы спорили, кто круче

Пролог

Окно Кейси оставалось тёмным уже пятьдесят девять дней.

Пятьдесят девять дней – очень долгий срок, и кто-нибудь другой мог бы легко забыть, что Кейси когда-то там жила. Или даже что она вообще существовала.

Я не забыл.

Сегодня, как и в предыдущие ночи, я дожидаюсь, пока все уснут. Потом на цыпочках спускаюсь вниз, накидываю пальто, выскальзываю за дверь, забираюсь на крышу нашего «субару» и сижу, глядя вверх.

Я так много ночей наблюдаю за окном Кейси, что уже перестал различать четыре тёмных стекла, скреплённые скелетом рамы.

Вижу только мрачный провал там, где когда-то был свет.

Сегодня, выйдя на крыльцо, я вижу кое-что ещё.

Сегодня на дорожке возле её дома стоит машина.

Окно Кейси оставалось тёмным целых пятьдесят девять дней.

Теперь в нём вспыхивает свет, и желтоватое сияние разгоняет ночную тьму.

Я так резко глотаю стылый воздух, что он обжигает горло.

И не выдыхаю.

Но прежде чем успеваю заставить себя остановиться, ботинки уже шлёпают по асфальту, и я со всех ног несусь через улицу, во двор Ридов. Озябшие без перчаток пальцы шарят по земле, пока не находят довольно крупный камень. Я встаю прямо под окном Кейси и швыряю камень, попадая точно в левую верхнюю четверть.

Какую-то секунду ничего не происходит.

Потом по стене скользит тень, и в окне возникает лицо.

Я чувствую, что имя Кейси уже готово вырваться оттуда, где скрывалось так долго, – из самого сердца.

Вглядываюсь в лицо наверху – и имя застревает в горле.

Обильный макияж и распущенные волосы принадлежат миссис Рид, матери Кейси.

Я ныряю в тень живой изгороди у самого крыльца Ридов, надеясь, что она не успела меня заметить, и сижу на корточках, спрятав лицо в колючих ветках, пока не чувствую, что она отвернулась.

Окинув взглядом террасу, замечаю, что на бурой кирпичной кладке белеет небольшой листок бумаги.

И, не успев даже задуматься, хватаю письмо.

Потом мчусь к себе, взлетаю по ступенькам и принимаюсь разглядывать то, что держу в руках.

Это не письмо – счёт.

Смотрю на обратный адрес, понимаю, что означают эти слова, вот только они не имеют ровным счётом никакого смысла.

Земля уходит из-под ног.

Тупица, тупица, тупица. Бросаю камни в окно, словно надеюсь, что она там. А её там, конечно, нет.

Я знаю, где она.

Всё ещё пытаясь отдышаться после рывка через двор Ридов, я вдруг чувствую всепоглощающее желание бежать снова, бежать прочь, пока не удостоверюсь, что никогда больше не увижу этого места и этого окна. Так уплывают в открытое море, зная, что вернуться на берег не хватит сил.

И, когда ноги приходят в движение, я уже не могу их остановить.

Я должен добраться до Кейси.

Что я знаю о себе

1. Меня зовут Итан Трюитт.

2. Мне двенадцать лет и четыре месяца.

3. Я пробыл в машине пятнадцать часов, четыре минуты и тридцать две секунды.

4. Должно быть, поэтому моя левая ягодица онемела.

5. Мой старший брат Родди, храпящий сейчас рядом, меня ненавидит.

6. Иногда я и сам себя ненавижу. Поскольку знаю, что именно я в ответе за всё, что случилось в Бостоне.

7. Вот почему Итана, которым я был раньше, больше нет.

Палм-Нот

Если верить табличке, которую мы заметили у въезда в город, то Палм-Нот в штате Джорджия – «скрытая жемчужина Ю а». Мама говорит, что раньше он был «скрытой жемчужиной Юга», но из-за ветра и океанской сырости краска с «г» совсем облупилась.

Думая о жемчужинах (крайне редко), я представляю себе нечто солидное, яркое, блестящее. Но проезжая Палм-Нот, вижу только вялое, выцветшее и скучное. Больше похожее на морскую гальку, за долгие годы обкатанную до абсолютной гладкости – и безличности.

Когда мы сворачиваем на главную улицу, банально названную Мейн-стрит[1]1
  Мейн-стрит (Main street) – букв. «главная улица» (англ.).


[Закрыть], мои ягодицы снова сводит судорогой.

Последние несколько часов я провёл, привалившись к двери машины и стараясь держаться как можно дальше от Родди.

Но сейчас, заворочавшись, случайно втыкаюсь ему в колено.

Его хриплое дыхание мигом прерывается, глаза распахиваются, и он резко отводит ногу, словно боится подхватить от меня какую-нибудь заразу. Смотрит с явным отвращением. И молчит, но я всё могу прочесть по глазам. Полегче, придурок.

Я даже не вздрагиваю. Привык. Родди не говорил со мной с тех пор, как я попытался сбежать. В третий раз.

Впервые это случилось, когда я подобрал счёт, который миссис Рид, должно быть, обронила, входя в дом, и успел добраться до Южного вокзала, прежде чем меня остановил полицейский. Вероятно, у него вызвал подозрения двенадцатилетний мальчишка, посреди ночи околачивающийся возле автобусной остановки в полном одиночестве.

Во второй раз я был умнее: заранее посмотрел расписание, добрался до станции как раз к полуденному автобусу и пристроился позади женщины средних лет, которая вполне могла сойти за мою мать. Это сработало.

В тот раз я почти добрался до Кейси.

Почти.

Вот почему я должен был попробовать ещё раз. Оставалось только дождаться шанса, первого же случая, когда родители оставят меня дома с Родди. И тогда я снова сбежал.

Но не успел пройти и полквартала, как кто-то дёрнул меня за плечо, заставив запутаться в собственных ногах и рухнуть на тротуар.

Родди был прав во всём, что наговорил мне в тот день. Теперь я это понимаю.

Но я не обязан ему в этом признаваться.

– Эй, ребята, вы там не спите? – спрашивает с переднего сиденья мама.

Родди хмыкает и натягивает на глаза бейсболку с эмблемой Бостонского колледжа.

– Итан, у тебя всё в порядке?

С некоторых пор мама стала произносить моё имя так же, как складывала в коробки свой лучший фарфор, когда мы уезжали из Бостона. Осторожно. Медленно. Словно боялась разбить что-то очень хрупкое и дорогое.

Я кивнул.

– Мы уже почти дома, – добавила она.

– Это не дом, а какая-то свалка, – бурчит Родди, выглядывая в окно.

И он прав. Крыши домов сплошь провисшие, словно огромные гамаки. Деревья кривыми когтями торчат из песка. Улицы узкие, все в буграх и рытвинах, и даже вода в океане настолько мутная и серая, что кажется, словно бухта до краёв залита расплавленным свинцом.

– Мы нужны твоему дедушке Айку, Родди, – оборачивается мама. – Пожалуйста, давай чуть позитивнее. Здесь мы всё начнём сначала.

Родди прищуривается так, что зрачки обращаются в крохотные ледяные точки, и пинает консоль между передними сиденьями.

– Хватит врать! Мы ведь не знаем этого дедушку Айка. Он, между прочим, твой отец, а ты о нём даже никогда не упоминала.

– Родди, не начинай! – огрызается папа. – Хватит уже. Хватит, и всё. Дорога была не из лёгких.

Но тут Родди снова прав.

Родители объявили, что мы переезжаем, на следующий день после моей третьей попытки побега. Сказали, нам стоит сменить обстановку. Но, думаю, всё не должно было случиться настолько внезапно. Просто за пределами Бостона им некуда нас увезти, поскольку второй мой дедушка, Скотт, живёт всего в нескольких кварталах от нашего старого дома, а мама с папой не могут себе позволить так запросто купить новое жильё в другом городе.

Они направо и налево твердят, что мы переезжаем в Палм-Нот, чтобы «помогать» дедушке Айку, который «с годами сильно сдал». Я притворяюсь, что верю, но точно знаю: они всё врут.

Мы переезжаем не для того, чтобы помогать дедушке Айку.

Мы переезжаем из-за того, что я сделал с Кейси.

Дедушка Айк

Через пять минут папа сворачивает на грунтовку, и мы, миновав несколько домов разной степени ветхости, подъезжаем к приземистому дощатому строению в конце улицы. Не самому унылому в округе, но и не самому приятному. У двери припаркован ржавый пикап, на газоне тут и там виднеются бурые проплешины увядшей травы.

– Вы только взгляните! – выдыхает мама, прикрыв рот рукой. – До чего он дом довёл! Руины!

– Тогда мы вовремя! – с наигранной радостью заявляет папа. – Все на выход.

Я отстёгиваю ремень и распахиваю дверь, отчаянно пытаясь размять мышцы и глотнуть свежего воздуха.

Но стоит выйти из машины, как влажность наваливается на меня, словно мокрое шерстяное одеяло, настолько плотное, что я едва могу дышать. Из-за неровной стены деревьев по краю окружающих нас болот доносится жужжание москитов.

Мама, щурясь и качая головой, стоит в мрачной тени дома. Может, дело в этой тени, но, похоже, её серые глаза предвещают бурю.

Услышав скрип, я оборачиваюсь в сторону деревянного крыльца и вижу, что в приоткрывшейся двери возникает неясный силуэт. Дедушка Айк. Он не выходит поздороваться, просто стоит и глазеет, не вынимая рук из карманов.

– Привет, Айк, – говорит мама с энтузиазмом человека, внезапно обнаружившего на крыльце жирного торговца вразнос.

А дедушка Айк ничего не говорит.

– Отлично, – бормочет Родди. – Я смотрю, он любитель поболтать.

Мама на него шикает.

Папа внимательно следит, как мы с Родди выгружаем из багажника по два чемодана на брата. Родители вообще стали внимательны к тому, что мы с Родди делаем вместе. С того самого дня, как застали нас на улице после моего третьего побега: Родди прижимал меня к припаркованной машине, и кровь с моих расцарапанных коленей капала прямо на тротуар.

Я неохотно подхожу к крыльцу, почти совсем облупившемуся от некогда покрывавшей его белой краски – повсюду торчит голое дерево. И оказываюсь лицом к лицу с дедушкой Айком.

Высокий – под два метра – и плотный, он словно сложен из кирпича. Глаза и борода одинаково серебристо-серые, в уголке рта пятно горчицы.

– ‘Доров, Итан, – говорит он, на пару секунд встретившись со мной взглядом, потом одним движением снимает с моего плеча туго набитую спортивную сумку и пропускает внутрь. – Твоя комната наверху.

Дом дедушки Айка совсем не похож на наш бостонский.

Для начала, он жутко старый.

Наш дом в Бостоне тоже был старым, но совершенно по-другому. Там были хромированные лейки для душа, обжигающе горячая вода, блестящие мраморные столешницы и куча электроники на кухне.

Мне хватило всего пары часов, чтобы понять, что дома у дедушки Айка – в смысле, у меня – ничего подобного нет. Вода из душа идёт чуть тёплая, кухонный стол перепачкан чем-то зелёным и бурым, холодильник каждые несколько минут издаёт хриплый звук, словно кто-то отхаркивает мокроту. Кхе-кха-а-а! Кхе-кха-а-а!

Весь дом уставлен какими-то коробками: они высятся штабелями за стиральной машинкой, мокнут на заднем дворе, торчат из-под кроватей. А большую часть гаража занимает древний кусок металла на четырёх колёсах, который дедушка Айк зовёт «недвижимостью».

Как только мы заканчиваем разгружаться, мама разогревает замороженную пиццу и раздаёт нам по куску на бумажных тарелках. Дедушка Айк говорит, что уже поел, но молча садится с нами за стол и смотрит, с какой волчьей жадностью мы набрасываемся на обед.

Я рад, что ему, похоже, вовсе не интересно рассказывать мне, как сильно я вырос, или приставать с вопросами об учёбе и любимых видах спорта.

– Могу быть свободен? – спрашиваю я спустя долгих десять минут.

– Уже наелся?

– Мам, я же два куска съел.

– Ну ладно, тогда я поднимусь, постель тебе застелю.

– Я и сам справлюсь. – Бросаю тарелку в мусорку и взлетаю по лестнице раньше, чем она успевает возразить.

Моя новая комната на самом деле очень даже неплоха. Она намного больше старой, есть даже широкий подоконник, на котором я долго сижу, глядя в окно. Выходит оно на болото, где лунный свет, отражаясь в тёмной воде, змеящейся сквозь камыши, распадается на мелкие блестящие чешуйки.

Я как раз собираюсь ложиться, когда слышу стук в дверь.

– Открыто.

Дедушка Айк распахивает дверь, но остаётся в коридоре.

– Заселился? Всё в порядке?

– Думаю, да, – говорю я, неловко застыв у кровати.

– Что ж, тогда ладно, – кивает дедушка Айк и, прищурившись, обводит взглядом пустую комнату. – Планируешь её чем-нибудь украсить?

– Не то чтобы…

– Да и какой смысл, а? И без того всё необходимое под рукой. – Он вдруг замолкает, уставившись на задвинутый в угол комнаты комод. Проследив этот взгляд, я замечаю, что там стоит фотография.

Дедушка Айк сухо кашляет.

– Ну, спокойной ночи. Если понадоблюсь, я рядом.

Комната Родди прямо за стеной, так что за другой должен быть дедушка Айк. За той самой дверью, которую не открывали с тех пор, как мы приехали.

– Спокойной ночи, – вздыхаю я с облегчением: значит, не будет никаких душеспасительных бесед, никаких «если тебе нужно поговорить, я всегда здесь», которые взрослые считают для меня сейчас совершенно необходимыми.

И вдруг слышу откуда-то сверху тихий скрежет.

– Это всего лишь мыши, – пожимает плечами дедушка Айк. – Не о чем беспокоиться. Если, конечно, не белки – тогда у тебя большие проблемы. В любом случае спи спокойно.

Тут оживают колонки в комнате Родди – от их басов содрогается даже наша общая стена.

Дедушка Айк снова смотрит на меня, вскидывает бровь.

– Или нет.

И я решаю, что дедушка Айк мне понравится.

Мейн-стрит

В первое утро в Палм-Нот папа расталкивает меня в восемь. Открывая глаза, я прищуриваюсь из-за солнца, бьющего точно в окно. Услышав громкий звенящий звук, я с минуту считаю, что это гудит голова, прежде чем осознаю, что так жужжат москиты над болотом.

– Пора вставать, – говорит папа. – Мама приготовила завтрак, потом мы едем в хозяйственный.

– А я-то там зачем? – скулю я.

– Затем, что мне нужна твоя помощь, – говорит папа.

Очередная ложь.

Можно подумать, от похода в хозяйственный магазин мне станет хоть чуточку лучше.

Но я встаю и одеваюсь, ведь это отнимает меньше сил, чем споры. В конце концов мама тоже решает поехать: иначе как она проконтролирует, что мы с папой купим только «высокоэффективные моющие средства» и «самые гуманные мышеловки»?

К тому времени, как мы уезжаем, пикапа дедушки Айка уже и след простыл.

Пока мы виляем по грунтовке, мама тычет пальцем в каждый дом и рассказывает, кто там обитает. Итак, мои новые соседи:

1. Бондуранты (вернее, теперь уже просто Бондурант, без «ы»). Мистер Бондурант одиноко ютится в ржавом трейлере возле дома, в котором проживал вместе с миссис Бондурант и который, по маминым словам, та отписала своему брату.

2. Милсэпы, чей дом выкрашен в пурпурный и зелёный. У них двое маленьких детей, а на заднем дворе они держат коз и кур. Сегодня утром миссис Милсэп принесла маме консервированных персиков и корзинку свежих помидоров с собственного огорода.

3. Прейеры, которых я пока не видел, поскольку с апреля по сентябрь они уезжают на Кейп-Код.

4. Старый полусгнивший дом – самый большой из всех на нашей улице, – который раньше принадлежал семейству по фамилии Блэквуд, а сейчас пустует. Если, конечно, там не поселились призраки, что кажется весьма вероятным.

Палм-Нот – не из тех городов, куда толпами стекаются туристы. Правильнее было бы назвать его местом для технической остановки, чем собственно городом: череда магазинов вдоль потрескавшегося участка шоссе, огибающего бухту.

– Старая заправка «Тексако» на полпути между Саванной и Джексонвиллом – вот что туристы называют Палм– Нотом, – говорит мама, когда мы переезжаем мост.

Залив раскинулся справа от нас, почти все здания сгрудились на другой стороне.

– Слева, Дейв! – вскрикивает мама, указывая на первое же кирпичное строение по ходу с вывеской «Мак – товары для дома».

Но папа уже проскочил мимо, и нам приходится развернуться на парковке мотеля «Розовая пальма».

За ним виднеется пляжный ресторан «Рыбный дом». Чуть ближе к нам, у самой парковки, располагается похожий на огромную фасолину бассейн. Несмотря на то, что сейчас только начало апреля – когда в Бостоне дети только подумывают, не сменить ли зимнюю куртку на весеннюю, – от бирюзовой воды поднимается пар. Час ещё ранний, но в бассейне уже полно детей – судя по тому, как весело они плещутся, давно знакомых друг с другом.

Я люблю плавание и особенно прыжки в воду. Но этот бассейн ничуть не похож на тот, куда мы с Кейси ходили в Бостоне, – единственный поблизости, где сохранилась прыжковая вышка.

– Мистер Эрни всегда пускает местных ребят поплавать, потому что за деньги к нему всё равно никто не ходит, – говорит мама, проследив за моим взглядом. – Я там всё время проводила. Хочешь, потом сходим?

Я думаю о давящей массе совершенно чужих лиц, которые встретят меня, едва я появлюсь в бассейне. О непрерывном потоке вопросов, откуда я, как там в Бостоне и когда я пойду в школу.

Потом вижу, что ребята строятся на краю бассейна, готовясь к заплыву. Должно быть, им весело.

– Нет, – говорю, – не хочу.

У хозяйственного магазина высажены цветы, а над дверью покачивается, тихо звякая на ветру, подвеска с колокольчиками. Две одинаковые полосатые кошки устроились рядышком на коврике, так что любому, кто хочет войти, приходится через них перешагивать.

Я вхожу следом за родителями и тащусь за ними, останавливаясь каждый раз, как они принимаются спорить о плюсах и минусах натуральных средств для мытья стёкол и о вероятности того, что у дедушки Айка найдётся рабочая газонокосилка.

Воздух в магазине спёртый и влажный, здесь всё пропахло землёй, словно мы в гигантском гробу. У меня скручивает живот, я хватаюсь за горло в резком приступе удушья.

– Мам? Можно мне наружу?

Мама, вертевшая в руках отвёртку, от неожиданности роняет её на пол. Потом, мрачно поглядев в папину сторону, наклоняется поднять.

– Даже не знаю, Итан, – говорит она. – Я не думаю, что тебе стоит…

– Да я просто снаружи постою. Хочу… гм… котиков погладить.

Ладно, иногда я тоже вру.

– Может, папе с тобой…

– Я встану так, чтобы ты меня видела. Обещаю.

– Чтобы я видела, – эхом откликается она и, с озабоченным видом достав из корзинки мебельную полироль, которую сунул туда папа, принимается оглядывать полки в поисках другой марки. – Мы недолго.

Видя, что я направляюсь к выходу, продавщица с дредами, обмахивающаяся куском наждачной бумаги, тычет пальцем в стоящую перед ней разноцветную банку.

– Ириску? – спрашивает она.

Я качаю головой, распахиваю дверь, перескакиваю через кошек и, вывалившись в кипящее марево, начинаю жадно глотать отчаянно солёный воздух. Здесь даже жарче, чем в магазине, но, по крайней мере, с океана дует ветерок.

Стягиваю через голову свитер, комкаю в руках. Мне не говорили, что здесь настолько теплее.

Интуитивно оборачиваюсь через плечо и вижу, что из-за стекла смотрит мама. Она машет мне и скрывается за стеллажом чистящих средств для унитаза.

Подозреваю, что даже здесь, где нет ни автобусов, ни поездов, – а значит, я никак не смогу добраться до Кейси, – они опасаются, что я снова попытаюсь сбежать.

Я сажусь на раскалённый бордюр и разглядываю мрачную бухту на той стороне дороги, насколько мне известно, не имеющую официального названия. В этой безымянной бухте даже нет пляжа, только волны, бьющиеся о скалистую гряду, отделяющую океан от Мейн-стрит. На безмятежных океанских волнах лениво покачивается несколько лодок.

Наверное, они считают, что я сопру одну такую и попытаюсь добраться к Кейси вдоль берега.

Может, Итан, которым я был раньше, до того дня, когда Родди швырнул меня на тротуар, так бы и сделал.

Я – нет.

Мой взгляд останавливается на «Песочнице», единственном здании на той стороне улицы. Мама рассказывала про него по дороге в город, так что я в курсе, что это продуктовый магазин. Но в витринах также видна весьма обнадёживающая реклама наборов для подводного плавания и ожерелий с акульим зубом, а вдоль тротуара разложены надувные игрушки для бассейна. Вот выходит женщина, придерживает дверь для двух ребятишек: мальчик и девочка, в руках по мороженому в вафельном рожке, облизывают, довольные.

Вдруг девочка спотыкается о выбоину, и её рожок летит на асфальт. Мальчик моментально приходит на помощь: подхватывает под руку, предлагает свой рожок, чтобы унять слёзы. Она утирает глаза и улыбается.

Вернувшаяся, словно бумеранг, боль внезапно пронзает меня, и я отворачиваюсь.

Я ведь не врал, когда говорил, что родителям не стоит беспокоиться. Я больше не попытаюсь сбежать.

Там, в Бостоне, я убегал, потому что хотел найти Кейси.

Если бы я смог её найти, я бы всё исправил.

Но теперь я знаю, что не смогу.

Потому что Кейси больше нет и мне никогда её не найти.

Сюзанна

Проходит, кажется, целая вечность, пока мама с папой и примерно двадцатью пухлыми сумками на каждого наконец не появляются из магазина.

– Ой, Дейв, мы забыли взять что-нибудь от пауков, – говорит мама. – Не мог бы ты…

– Конечно, – бормочет папа, выстраивая сумки на краю тротуара у моих ног, и тащится обратно в магазин.

Мама нависает надо мной, приглаживает мою кудрявую чёрную шевелюру.

– Ну и что ты пока думаешь о…

– Лара? Лара Померой, это ты?

Я поднимаю глаза и вижу, что к нам направляется платиновая блондинка в обрезанных джинсах и майке. Длинные ноги, плечи и лицо розовеют ожогами, делая её похожей на гигантского фламинго.

– Грета? Грета Кэрроуэй? – неуверенно откликается мама.

– Надо же, вспомнила! – восклицает женщина, заключая её в объятия. – Лара Померой! Поверить не могу!

– Я теперь Трюитт. Муж в магазине, а это мой сын Итан. – И мама машет рукой, чтобы я поднимался. – Итан, это миссис Кэрроуэй.

– О, уже мисс Кэрроуэй, – растягивает слова женщина. – Мистер Кэрроуэй пару лет назад свалил на «грейхаунде»[2]2
  Компания Greyhound – крупнейший в США автобусный перевозчик.


[Закрыть] в Орландо.

Потом она протягивает холёную руку.

– Рада познакомиться, красавчик. Мы с твоей мамой вместе в школу ходили. А моя дочь Сюзанна… – Мисс Кэрроуэй оглядывается. – Сюзанна! Заканчивай уже болтать, иди поздоровайся.

Из-за припаркованной машины выходит девочка, её лицо наполовину скрыто телефоном, пальцы бегают по экрану.

– Что за манеры, а? – кудахчет мисс Кэрроуэй. – Сюзанна, это… эм… Идан?

– Итан, – коротко поправляет мама.

Трудно представить, что они с мисс Кэрроуэй ровесницы: седина и морщинки вокруг глаз делают маму старше.

Сюзанна в последний раз щёлкает по экрану, вероятно, нажав «отправить», потом наконец опускает телефон. «До чего похожа на куклу», – первым делом думаю я: аккуратно завитые светлые волосы вокруг личика-сердечка, глаза словно нарисованы небесно-голубой краской. На ней верх от купальника и белые шорты, через руку небрежно переброшено полотенце.

– Привет! – говорит она, оглядывая меня с ног до головы.

– Привет, – откликаюсь я, пугаясь собственного сиплого голоса.

– В каком Итан классе? – интересуется мисс Кэрроуэй.

– В седьмом. В следующий понедельник первый раз в новую школу.

– Ну разве это не отпад?! Сюзанна тоже в седьмом классе! – Мисс Кэрроуэй кладёт руку дочери на плечо. – И может с первого же дня подружиться с Игоном.

– Итаном, – повторяет мама.

– Итаном, точно. А ты чего вернулась? – спрашивает мисс Кэрроуэй, плотоядно облизнув губы. – Причина снова забраться в эту дыру должна быть чертовски веской.

Сердце на секунду останавливается. Мне совсем не нравится, как мисс Кэрроуэй смотрит на маму: словно та что-то скрывает. Но мама отделывается обычной отговоркой.

– Мы с Дейвом оба всё равно работаем дома, а папа с годами сдал, вот мы и решили, что помощь ему не помешает.

– Да уж я думаю. Знаешь, мы-то его и в городе-то почти не видим. Годами. С тех пор, как…

Но мама прерывает мисс Кэрроуэй, продолжая перечислять ложные причины, а я перевожу взгляд на Сюзанну, которая учится…

– Вы откуда переехали? – спрашивает она наконец.

– Из Бостона.

– О, это реально круто. – Она вскидывает бровь, как бы показывая, что впечатлена. – А я всегда здесь жила. К нам новенькие почти не приходят. Какой была твоя старая школа?

– Ну, знаешь… Скучной.

– Мне об этом не рассказывай, – закатывает глаза Сюзанна. – Но держу пари, у тебя там куча друзей была, правда? С первого взгляда видно.

Я не знаю, что на это ответить, и просто опускаю голову, но стразы на шлёпанцах Сюзанны блестят на солнце так ярко, что приходится щуриться. Отвожу глаза, пожимаю плечами – единственный ответ, который приходит в голову.

– Не беспокойся, – говорит она. – Уж я позабочусь, чтобы ты знал, с кем тусоваться. Можешь за обедом подсесть ко мне, я тебя всем представлю.

При мысли, что Сюзанна станет демонстрировать меня, как новую куклу в телерекламе, я скептически морщусь, но вовремя ловлю себя на этом и только неохотно бурчу: «Ладно», изо всех сил желая, чтобы папа наконец покончил с хозяйственными покупками и мы могли ехать домой.

И это срабатывает. Едва Сюзанна открывает рот, чтобы ответить, как я слышу мамин голос:

– А вот и папа. Пойдём, Итан.

– Приятно познакомиться. – Мисс Кэрроуэй протягивает руку, несмотря на то что обе папины заняты. Тот устало улыбается и пытается освободить от сумок хотя бы правую. – Мы с Сюзанной сейчас в бассейн. Присоединитесь?

– Спасибо, – качает головой мама. – Но нам действительно пора.

– До скорого, – говорит Сюзанна, растягивая в улыбке накрашенные губы. – Не забудь: в понедельник.

– Ага, – отвечаю. – Счастливо.

И только когда они разворачиваются и удаляются, покачивая бёдрами, я понимаю, что дрожу, что мама за всё время разговора так и не убрала руку с моей спины и что теперь она ведёт меня к машине.

– Похоже, эта Сюзанна очень милая. Вы довольно долго болтали.

Дольше, чем с кем-либо из ровесников с того самого случая, вот что она имеет в виду.

– Типа того.

– Твоя подруга? – спрашивает папа.

– Ужасная женщина, – едва слышно бормочет мама. – По крайней мере, была в старшей школе. Но уверена, дочка у неё очаровательная, – добавляет она, мельком взглянув на меня.

Потом протягивает мне несколько сумок, чтобы я сложил их в багажник, и шепчет:

– Здесь тебе будет легче, дорогой.

Я киваю, хотя в глубине души очень в этом сомневаюсь.