Текст книги "Как"

Автор книги: Али Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Можно подняться по ступеням в город, к магазинам, или пройтись вверх по дороге. По дороге идти немножко опасно, особенно в темноте. Машины по ней ездят очень быстро. А ступени пропахли туалетом. Здесь люди вывешивают белье прямо из окон. Тут нет никаких садов, а на окнах – ставни. Эми говорит, что в некоторых странах, как вот здесь, солнца так много, что от него приходится прятаться за ставнями. В туалете в аэропорту были рыжие муравьи, они растаскивали на кусочки арахис. Буквально облепили орешек. Кейт видела, как они тащат мелкие кусочки у нее под ногами, уволакивают под дверь. Гэтвик не похож на тот итальянский аэропорт. Кейт вообще впервые в жизни оказалась в аэропорту. Там был киоск с комиксами, киоск с разными знаками зодиака, всякие кафе, где можно что-нибудь съесть – например, спагетти, или сэндвичи, или жареную курицу по-кентуккски. Это напоминало торговый центр, из которого тебе открыт путь в любую точку света. А еще там было такое место, где можно оказаться в виртуальной реальности.

Наверху, в городе, продаются открытки с видами Везувия во время извержения. Многие черно-белые, но есть и цветные. На цветных дым очень яркий – оранжево-розовый, видно даже горящую лаву, как она стекает, хотя Эми говорит, что снимки просто раскрасили позже. А на некоторых черно-белых снимках гора еще с целой вершиной, не провалившейся. Napoli Vezuvio in eruzione 1944.Это по-итальянски. Слова очень похожи на английские: Naples Vesuvius in eruption 1944, «Неаполь, извержение Везувия в 1944 году», но немножко другие. А еще там видно крыло старомодного самолета, откуда фотограф делал снимок, и жерло вулкана похоже на другой вулкан, поменьше, вот он-то и извергается. Такую открытку она отправит Родди, а цветную – бабушке и дедушке в Англию. Купила она открытку и Анджеле, потому что картинка ей показалась забавной. Но когда они сели выпить чего-то в кафе и вынули открытки из бумажного пакетика, то увидели, что там изображен мужчина со здоровенной торчащей писюлькой и рогами, а рядом с ним – женщина с каким-то не то грибом, не то облаком, вылезающим у нее из головы, хотя это вроде как листья. Эми прочла, что написано на обороте. Хорошо, что Эми теперь может читать, может прочесть даже то, что по-итальянски написано. Она говорит, что это бог Пан безуспешно пытается изнасиловать девушку, которая превратилась в дерево. На картинке этот бог держится за бороду и смотрит. Ноги у него очень косматые. А ноги той девушки превращаются в ствол дерева. Эми говорит, это из одного мифа. Миф – что-то вроде легенды. Есть такая книжка, «Мифы и легенды Древней Греции», а еще в сериале про австралийцев была какая-то женщина, которую изнасиловали. Картинка с этим богом сложена из малюсеньких цветных камушков или осколков. Это называется мозаика. Эми говорит, что матери Анджелы не понравится такая открытка, поэтому нельзя посылать ее Анджеле. Эми не может придумать, кому бы Кейт могла послать ее, и считает, что Кейт в любом случае не стоит никому отправлять открытки, раз в школе думают, что она болеет свинкой. Эми покупает для Кейт кофе, которое состоит почти из одного молока и на вид вроде как симпатичное. Оно гораздо симпатичнее обычного кофе, но на вкус все-таки немножко отвратное. Я же предупреждала, что тебе не понравится, говорит Эми, и еще говорит, что Кейт полюбит кофе, когда вырастет, но Кейт думает, что, наверное, никогда не полюбит. Тогда Эми покупает ей молочный коктейль, но им не нужно никакой еды, ведь их и так досыта кормят бесплатно в гостинице.

Эми заглушает слова, заполняет место, которое они занимали в ее голове, другими вещами. Итальянская пыль. Итальянская быль. Кофе, пар над его пенистой шапкой, ряды открыток на подставке где-то вдалеке, дым, поднимающийся над горлышками всех этих маленьких вулканов. Пока жарко, но зима уже близко; листья на деревьях пожелтели и ссохлись, готовы вот – вот сорваться и упасть.

Она смотрит на людей, проходящих мимо. Люди в Италии красивые. Почти все мужчины здесь красивые. Водители автобусов, мужчины возле магазинов или уличных ларьков, мужчины, копающие рвы у дороги около больницы, или рвы в Помпеях, откалывающие кусочки от отвесной глинобитной стены в Геркулануме. Коротышки с круглыми животиками, смуглые, с курчавыми волосами вокруг глаз, они стараются привлечь ее внимание, принимают мальчишеский и вежливый вид, когда замечают, что она с ребенком, но без сопровождения мужчины, они улыбчивы и общительны, совсем как те собаки, с которыми Кейт разговаривает в городе: самый убедительный язык – это дружелюбная готовность увязаться за тобой. Эми вежливо улыбается, наслаждается солнцем, прикрывает от света глаза и держится отстраненно. В тот вечер, когда они приехали сюда, шофер, который вез их в автобусе до гостиницы, казался рядом с рулем совсем малышом; маленький, но мускулистый, он изящно курил, выйдя из автобуса, прислонившись к нему, положив руку себе на бедро, вместе с другими водителями, а потом они поехали. Надо поразмыслить об этом. Эми подносит к губам кофе, купленный для Кейт. Итальянский кофе. Она задумывается: интересно, а итальянцам, которые приедут, скажем, в Англию, – понравятся ли им точно так же англичане, просто потому, что там все будет казаться новым, странным и немножко другим?

Мимо промчались две девушки на мопеде: одна положила подбородок на плечо подруги, сидевшей впереди, обхватила ее за пояс. Девушки, женщины здесь прекрасны. Вчера, когда они с Кейт сидели на стене у гавани, Эми наблюдала, как встречают людей, приплывающих на лодках. С пирса сошел мужчина. Его встречала девушка – маленькая, смуглая и красивая, на крошечной «веспе», и когда мужчина сел, то рядом с ним и девушка, и мотоцикл показались совсем крошечными; девушка прижалась щекой к его кожаной спине. А вот сейчас рядом с кафе девушка ждала подругу; подруга пришла и, не говоря ни слова, села на заднее сиденье ее «хонды». Губы одной почти касались уха другой, так они и умчались, глядя вперед.

В тот первый вечер фары автобуса высветили на стене автомобильного тоннеля надпись огромными белыми буквами: LAURA AMORE МЮ OSCAR [10]10
  Лаура, любовь моя, Оскар (ит.).


[Закрыть]. И Эми сумела прочесть эту надпись. Теперь, оказывается, она может прочесть большинство слов, какие попадаются ей на глаза. В автобусе была женщина-экскурсовод родом из Глазго, Кейт очень этому обрадовалась, она спросила, из какого та города в Шотландии, и сказала, откуда они. Экскурсовод сидела на переднем сиденье в автобусе и рассказывала через акустическую систему о том, что высота Везувия была три с половиной тысячи метров, но стала меньше тысячи, и он раскололся надвое, когда в тот знаменитый августовский день 79 года произошло извержение. Вулкан раскололся, превратившись в две горы, рассказывала гид, и при этом произошел взрыв в три раза более мощный, чем взрыв атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. Тут есть города, которые до сих пор не раскопаны. Быть может, тут даже скрыты города, о которых еще никто не знает. Но самые знаменитые – это Геркуланум, утонувший в потоках грязи, и Помпеи, погребенные под пеплом и раскаленной лавой.

Пепел, снова повторила экскурсовод. Вулканический пепел очень плодороден, рассказывала она, из-за калия. Эта область, как вы, наверное, знаете, называется Кампания; благодаря вулканической почве она славится фруктами и цветами. Тут есть наблюдательный пост, где работают ученые, они за неделю могут предупредить об угрозе извержения, и, если что, у них всегда наготове планы эвакуации.

А это побережье, где происходило величайшее в мире соблазнение – правильно, это случилось с Улиссом, также известным под именем Одиссея, которого заманивали Сирены. Как известно, Сирены заманивали людей на верную смерть, сбивая их корабли с пути прекрасными песнями. Так что, когда на следующей неделе отправитесь в морское путешествие к берегу Амальфи, не забудьте привязать своего друга к мачте!

В автобусе сидели пожилые люди, приехавшие сюда на зимний отдых; все они рассмеялись. Нет, в действительности, сказала экскурсовод в звенящий эхом микрофон, считается, что эти знаменитые песни Сирен на самом деле были просто шумом, который устраивали по ночам пастухи, когда звали коз с утесов. Так что не обольщайтесь, если услышите там прекрасные песни, потому что их поют вовсе не для вас, а для коз.

Гостиница, где они остановились, похожа на большинство гостиниц: все очень милы, пока дело не дойдет до денег. Бабушка, сидящая перед телевизором с лотерейным билетом в руке; жена, седая и усталая оттого, что круглый год любезничает с незнакомыми людьми, до которых ей нет никакого дела; сам владелец, с собственническим брюшком, большими усами, молча настаивает на том, чтобы все поступали так, как ему угодно. В первый вечер Эми и Кейт оказались за ужином за одним столом с пожилой супружеской парой. У женщины было старое лицо и детская прическа; она представилась и представила мужа. Меня зовут Тельма, а это Клиффорд. Ее очаровала Кейт. Она сказала, что Кейт – красивая девочка и что такой красотке прямая дорога в шоу-бизнес. Дочь Тельмы в возрасте Кейт пела и танцевала – в разных театрах и концертных залах в северной Англии. А вы тихоня, мало говорите, да? – заметила Тельма, нагнувшись через стол к Эми. Когда Эми ответила ей, Тельма уловила ее акцент и сразу напряглась, добавив решительно, но почтительно, что ее дочь, теперь уже взрослая, имеет степень, университетскую степень, и училась она в хорошем университете, не то что нынешние, изучала драму и философию. Дочь – это ее гордость, просто гордость, но ей надоело всем этим заниматься, хотя она играла с очень известными актерами, ну еще с тем знаменитым, таким красавцем, Тельма никак не вспомнит его имени, он еще снимается на Би-би-си в сериалах, у него вытянутая челюсть, вы бы его узнали, если б увидели, так вот, когда Тельма пришла как-то раз на генеральную репетицию, этот актер подошел к ней в партере и сказал, что ее дочь – лучшая Офелия, с какой он когда-либо играл. Но она больше не хочет этим заниматься. Она вообще ничем не занимается, валяется все утро в постели. Тельма покачала головой. Ее челка запоздала с движением на долю секунды. Она этого просто не понимает, вздохнула Тельма. Еще она рассказала, что они с Клиффордом перебрались на остров Мэн из Аккрингтона и что у нее все время звенит в ухе – нет, не здесь, не в Италии, и не в Англии, там.А еще там плохой прием для телевизора и радио. Да к тому же там вечно что-нибудь пропадает, и с этим можно только примириться, хотите верьте, хотите нет, девочки, – это уже добавил Клиффорд, единственный раз он заговорил, крупный мужчина, красивый, грубоватый и даже свирепый в блеске сверкавшего на нем золота – его браслет скользил вверх – вниз, когда он грозил пальцем, а толстая золотая цепочка перекатывалась и зацеплялась звеньями за волосы на груди под открытым воротом шелковой рубашки, – да, это правда, сказал он. Если не крикнете там привет, чертовы феи, когда идете по мосту, я не шучу, то день у вас будет испорчен, можно не сомневаться.

Кейт больше заинтересовал звон в ухе у Тельмы. У твоего отца тоже в ушах звенит, поделилась она с Эми, когда они вернулись к себе в номер. У твоего отца – ну, у моего дедушки.

Эми и не знала, что Кейт виделась с ее отцом.

Где? – спросила она. Когда? Что он тебе говорил?

Он очень милый, сказала Кейт. Но совсем уже старенький. Он – Телец. Мы делали тосты у него в комнате.

Эми вспоминает, как стоит на металлической винтовой лестнице в отцовской комнате; внизу отец читает книгу. Она знает: его бесполезно о чем-нибудь спрашивать, когда он читает. Одним пальцем она подтаскивает к себе книгу. Лето; она глотает книги из отцовской библиотеки одну за другой. Она быстро продвигается. Прочла уже почти четверть комнаты. Она мечтает, что скоро сообщит ему: я добралась до буквы «И». Когда – нибудь она тоже напишет книгу, и отцу придется прочесть ее.

Кейт стучит ногами по стулу; она допила коктейль и теперь скучает. Бабочка с крыльями цвета старого пергамента летит, словно хмельная, над площадкой уличного кафе. Эми провожает ее взглядом, пока та не теряется из виду среди людей и машин.

Можно повести Кейт в музей, думает она. В том большом саду растут плодовые деревья. Мы могли бы нарвать апельсинов, если никто не будет смотреть.

Или, если еще есть время, они могли бы снова поехать в Помпеи. Надо подумать об этом. От тебя не осталось ничего, кроме пустой оболочки, ничего, кроме воздуха, который заполнил твое место. Те очертания, которые твое тело приняло в последний раз, случайно, очертания, которые сохранятся навеки. Археологи заливали гипс в воздушные полости, найденные под залежами лавы, гипс затвердевал и принимал формы дверных ручек, дверей, мебели, деревянных орнаментов – и людей. И дерево, и человеческие тела давно разложились, оставив в окаменевшей лаве пустоты – очертания своих былых форм. В комнатах вокруг Двора гладиаторов обнаружились слепки восемнадцати таких тел: семнадцать принадлежали крупным мужчинам, а еще одно – пожилой женщине в украшениях. Семнадцать гладиаторов не могли спасти ее.

Эми выясняет у Кейт, куда той хотелось бы пойти. Потом спрашивает у официанта, который час. Официант показывает на небо. Скоро пойдет дождь, говорит он.

Она пожимает плечами и улыбается, кладет деньги на блюдце. Официанты за стойкой смотрят на небо, провожают взглядом женщину с девочкой, которые переходят дорогу и направляются к станции, качают головами, глядя туда, где те только что сидели, и на остальные пустые стулья кафе. Будет гроза. Это всем ясно.

Хотя в Помпеях главный музей, где хранится большинство слепков, закрыт из-за реконструкции, для туристов по всей территории раскопок выставлены на видных местах другие слепки. В Зернохранилище лежит маленький мужчина, словно каменная фигура на надгробии, только тога запуталась и сбилась вокруг него, когда он упал. Волосы откинуты назад. Он похож на спящего. За ним, среди груды найденных здесь предметов, сидит другой мужчина, удобно выставив колени и прикрыв голову руками, как будто он случайно остановился здесь отдохнуть, посидеть на земле и о чем – нибудь поразмышлять. Этот человек, сидящий здесь рядом с амфорами, глиняными бутылями и обломками статуй, тоже превратился в изваяние.

Казалось бы, все здесь должно навевать грустные мысли, думает Эми, но это не так. Если тут и есть что – то печальное, так это руки, воздетые над головами, или упирающиеся в животы, или стиснутые на земле, или отчаянно заслоняющие лица, чтобы уберечься от ядовитых газов. Общественные бани прекрасны; их стены украшены чудесными изображениями звезд, там процарапаны изящные фигурки людей и кони с могучими крупами; свет проникает сюда через световые люки и золотит помещение. Здесь находятся два слепка в пыльных стеклянных витринах. У одного рука замерла как раз над тем плоским местом, где гипс застыл поверх его бывших гениталий. Лицо искажено смертной мукой. Эта гримаса похожа на улыбку.

Эми сидит на стене возле каких-то обломков колонн и наблюдает, как Кейт играет в траве бывшей главной комнаты красивого городского дома, на стенах которого остались пятна красной и желтой краски. Веселое место, по правде сказать, здесь жили изящные люди, они расписывали свои дома такими яркими красками, радовали себя изображениями дельфинов, медведей, мифических крылатых созданий и крылатых людей; здесь же, прямо на стенах своих жилищ, они изображали и самих себя – счастливые семейства; изящные женщины, изящные дети, изящные мужчины теперь вновь, после стольких веков тьмы, встретились со светом, и их древние глаза спокойно смотрят на рабочих, поднимающих дома из руин. Живой, культурный город, приятный строительный материал, говорящий о цивилизации, о богатых людях, которые чтили своих богов, украшали пороги домов мозаичными злыми собаками, чтобы отвадить воров, отводили дурной глаз изображениями мужчин с такими огромными фаллосами, что ходить они просто не могли бы, не важно, стоячие или висячие те были, – они бы спотыкались и падали; и в этом тоже чувствуется оптимизм, думает она.

Храмы здесь теперь по-настоящему языческие – заросшие деревьями, кустами и цветами, сквозь жертвенники пробивается трава. Кейт играет под пальмой в Доме Фавна. Она поднимает с земли один из гигантских упавших листьев, вдвое больше ее самой, – листьев, которые вытолкнули на вершину дерева новые листья, растущие снизу. Кейт машет в воздухе большим сухим листом, будто огромным веером.

Дом любовников закрыт. Лупанар и Дом Венеры тоже закрыты. В Амфитеатре, где между рядами каменных скамеек для зрителей растут теперь лютики и трава, рядом с Эми садится юноша заметно моложе ее и сбрасывает со спины рюкзак. Очень красивое место, говорит он по-немецки. Может, осмотрим его вместе? Может, ты зайдешь потом ко мне в гостиницу? Это не очень далеко. Я тебе не нравлюсь? Я не в твоем вкусе? А какие мужчины тебе нравятся? Откуда ты? Почему ты мне ничего не отвечаешь? Ты не знаешь немецкого? Если я немец, это еще не значит, что я плохой. Не я же вытворял все эти зверства. Это не моя история. Почему я должен испытывать чувство вины из-за того, что делали другие? Ты очень симпатичная. В гостинице у меня есть презервативы. Я здоров. Трахаться не обязательно, мы можем просто поболтать. Путешествовать хорошо, только немножко одиноко. Мы не должны страдать от одиночества, когда путешествуем. У тебя красивые волосы.

К счастью, начинается дождь. Эми делает вид, будто ничего не поняла, а когда юноша тянется, чтобы коснуться ее волос, она улыбкой выражает недоумение, встает, вытягивает руку, показывая, что закапал дождь, и жестами прощается.

К Кейт уже привязалась какая-то бродячая собака, и вместе с собакой они ненадолго укрываются от дождя в нише аркады. Дождь припускает сильнее. В небе гремит гром, дождь барабанит по улицам, струится по колеям, выбитым в каменной мостовой колесами повозок, которые тысячи лет назад рассыпались в прах. Рабочие окликают Эми и Кейт, приглашают зайти и укрыться в одном издомов, но Эми улыбается и машет рукой, продолжает идти дальше. Кейт натянула футболку на голову и выглядывает через горловину. Собака все еще идет за ними, она промокла и кажется теперь совсем костлявой, вода стекает с кончика ее хвоста. Когда они подходят к невзрачному перекрестку, собака останавливается и стоит, виляя хвостом, дальше идти не хочет.

Уже темнеет. Они снова проходят мимо Форума, его камни почернели от дождя. Они идут вслепую по дороге, вдоль которой тянутся сооружения вроде гробниц. В конце виднеется освещенное окошко, маленькая теплая контора, внутри никого нет, и они укрываются там от дождя, стоят возле обогревателя, но потом приходит какой-то мужчина и знаками вежливо просит их выйти под дождь, показывает на какое-то другое здание у дороги. Они присоединяются к четырем туристам и бродят в темноте по дорожкам-настилам поверх грязи, из одного пустого помещения в другое. Человек в мокрой фуражке становится позади Эми, и на нее перестает капать дождь: он держит над ней большой зонтик. У него есть фонарик, он по-итальянски предлагает им пойти за ним и ведет их по лабиринту комнат и коридоров, переступает через цепочку, протянутую перед очередной комнатой, чтобы туда не заходили, становится в середине этой комнаты в темноте, а потом светит фонариком на красноватые стены. Нарисованные на этих стенах фигуры в рост человека появляются и пропадают. Эми сразу понимает, где она. Она видела эти фрески раньше. Она хорошо помнит их. Она внимательно изучала их, она знает их наизусть. Этот дом – Вилла мистерий.

Другие туристы отстали. Старичку с фонариком очень приятно, что Эми говорит по-итальянски; он устраивает маленькую экскурсию по остальным помещениям специально для нее и для Кейт. Он ведет их туда, где хранятся слепки тел, найденных в этом доме. Один из слепков кажется Эми поразительным: гипсовый торс весь перекручен от муки. Это не хозяйка, говорит старичок, хозяйку дома так и не нашли, считается, что она успела уехать куда-то до катастрофы. Здесь остались только привратники, у хозяйки, наверное, имелись виллы вроде этой и в других местах.

Он улыбается Эми какой-то особенной улыбкой, словно собирается показать им сейчас нечто такое, что никто больше не увидит, и отпирает дверь. Там, за дверью, – маленькая комната, расписанная так, что вначале кажется, будто за ее стеной находятся другие комнаты. Видите? – спрашивает старичок. Видите? Он снова выводит их во двор, показывает огромный пресс – для оливкового масла или для винограда, поясняет он. Не настоящий, говорит старичок, но точная копия. Вот как все здесь было.

На улице, возле киоска с открытками, с Кейт играет щенок, он оставляет отпечатки грязных лап на ее голых руках. Эми дает старичку немного денег; тот, похоже, и доволен, и немножко смущен. Она спрашивает его, как дойти до станции. Это совсем близко, говорит он. Заходит за прилавок и протягивает ей пластиковый футляр, полный открыток.

На станции Эми раскрывает футляр, вынимает холодными пальцами открытки. К боку Эми в ожидании поезда прижалась Кейт – в мокрой куртке Эми, сама мокрая насквозь и холодная, с запахом влажной земли в волосах.

Что там? – спрашивает Кейт.

Тут фрески из той красной комнаты; мы не могли как следует рассмотреть их там, потому что было слишком темно, говорит Эми.

Нет, а что на них такое нарисовано? – интересуется Кейт. Она разглядывает одну открытку за другой, оставляя на них пальцами влажные следы, хотя Эми замечает, что она старается держать их аккуратно. Я ничего не могу понять, говорит Кейт. Это что – ребус?

Это изображение того, что, наверное, происходило в той самой комнате. Там одни люди учили других людей, объясняет Эми.

Чему учили? – удивляется Кейт.

Мистериям, отвечает Эми.

Кейт снова рассматривает карточки. Мне здесь нравятся животные, говорит она наконец и возвращает открытки Эми.

Эми заглядывает на оборотные стороны открыток. Эти фрески были созданы местным художников в I веке до н. э., изображения образуют единый цикл, небольшая часть фрески отсутствует. Картина переходит с одной стены на другую. Женщина остановилась возле двери, ее встречает голый ребенок с серьезным выражением лица, мальчик, он произносит какую-то приветственную формулу. Другая женщина несет поднос с едой людям, которые быстро сдергивают покров с тайной жертвы. Женщина-сатир кормит грудью фавна, кто-то музицирует, а женщина – возможно, та самая, что стояла возле двери, отвернулась, словно приготовившись бежать: ее испугало что-то, что она увидела впереди. Несколько мужчин едят и пьют вокруг фигуры, которая представляет Диониса, а женщина, смиренно преклонившая колени, обнажает детородный орган ангела-гермафродита (Гермафродит, названный так в честь своего отца, бога Гермеса, покровителя искусств, красноречия и воровства, и в честь матери Афродиты, богини любви, слился с нимфой Салмакидой в одно двуполое существо). Стоящий ангел мягко хлещет кнутом женщину, спрятавшую лицо на коленях у другой женщины; рядом с ними голая плясунья исполняет соблазнительный танец, держа над головой два маленьких кимвала; тем временем первую женщину одевают и готовят к прохождению обряда, а застенчивые купидоны смотрят на нее и держат зеркало, в котором она видит свое отражение. Дверь дома охраняет хозяйка: она сидит в удобной позе и спокойно наблюдает за происходящим. Ей все уже известно, она все это видела и раньше. Уже две тысячи лет она вот так наблюдает; уже две тысячи лет люди, изображенные на фресках, кружат по стенам красной комнаты этого загородного дома; их засыпало, погребало, потом их раскапывали, их настигала сырость, темнота и пустота.

Эми убирает открытки обратно в пластиковый футляр. Кладет футляр на скамейку. Потом снова берет его и бросает в урну для мусора рядом со скамейкой.

Они не нужны тебе? – удивляется Кейт.

Нет, не нужны, отвечает Эми. Сегодня я, пожалуй, сыта по горло культурой. А что? Ты хочешь оставить их?

Нет. Ладно. Ну, только одну – ту, с олененком, говорит Кейт.

Эми роется в куче хрустящих оберток и жестянок, чтобы выудить открытки; просматривает карточки, ища ту, с фавнами. На этой же открытке изображена испуганная женщина, готовая обратиться в бегство: покрывало взметнулось над ее головой, рука в ужасе простерта вперед. Эми отрывает от открытки кусочек с фавнами, а остальное бросает обратно в урну. Кладет оторванный для Кейт кусочек в карман куртки, нащупывает под курткой ладонь Кейт и берет ее за руку.

Обрывок открытки прилип к мокрому бетону под скамейкой. Там видна оторванная часть тела женщины – одна из ее ног. На ноге прорисована сандалия – очень похожая на те сандалии, какие носят в наши дни. Нога совсем как живая. Настолько живая, что Эми делается не по себе. Она нагибается, отдирает прилипший картон ногтем от платформы. Эми очень хорошо помнит эту часть фрески. Она ведь изучала ее при тусклом библиотечном освещении, читала о ней книги и статьи, даже сама написала пространную работу, посвященную этой фреске, и пользовалась слайдами с ее изображениями в затемненных лекториях. Но лишь теперь, лишь на этом клочке, в отрыве от остального изображения, на сыром перроне шумной железнодорожной станции, сидя с головной болью, вызванной громом, с промокшим и продрогшим ребенком, медленно согревающимся у нее под боком, она вдруг поняла, с какой болезненной дотошностью выписывал художник эту ногу.

Рыбы – под этим знаком зодиака родилась Кейт. Эми – Водолей. Помпеи – красивое место. Ему почти две тысячи лет, то есть это уже наша эра. Пишется Pompeii, с двумя i. Вначале их засыпало слоем каких-то лапилли,так написано в книжке. Потом Помпеи покрыло слоем белой пемзы, потом серых камней, потом зеленых, потом на них полетел песок, потом опять лапилли, потом песок с пеплом, а сверху – еще пепел. Все это пришлось раскапывать, чтобы добраться до города и до засыпанных людей. И сейчас дороги и тропинки тут покрыты пеплом, он похож на черный песок. В одном доме был изображен солдат с таким здоровенным фаллосом, что тот упирался в какие-то весы, будто его взвешивали. А у другого человека было даже два фаллоса – по одному в каждой руке. Но больше всего поражала картинка с Геркулесом-младенцем, где он душил двух змей. А еще там нашли тарелку с едой, пролежавшей под слоем пепла почти две тысячи лет: это были макароны и бобы. Когда они ездили туда в первый раз, Кейт упросила Эми купить в станционном киоске книгу, и продавщица дала им в придачу бесплатно карточку с каким-то святым. В этой книжке полно картинок. Есть там и гипсовые слепки – их сняли с тел погибших, которые долго-долго были похоронены под пеплом и камнями, а потом рассыпались, но больше всего там картинок с росписями и зданиями.

В Геркулануме все вышло по-другому. Геркуланум – это от слова Геркулес. Сначала думали, что там все спаслись, но затем раскопали разбитую лодку и груду скелетов в грязи. Нашли еще много украшений и колец. Геркуланум был приморским курортом для богачей. Тот человек рассказал им, что на ноги лошадям надевали специальные носки, чтобы топот копыт не досаждал богачам, которые там отдыхали. Бедняков туда не пускали. Многое еще не раскопано, потому что там сейчас живут люди – их дома построены прямо поверх древнего города. В одном доме даже сохранилось настоящее стекло, ему почти две тысячи лет, оно до сих пор держится в окне, а еще тот человек, что водил их по раскопкам, показал им один дом и разрешил потрогать кровать и дверь, хотя сама дверь сейчас внутри стеклянной коробки. Эми на грудь села оса, и тот человек схватил ее двумя пальцами – даже не щепкой, а прямо голыми пальцами – и отбросил подальше. Кровать, которую они видели, оказалась совсем маленькой. В те времена люди были ниже ростом, чем в наши дни.

У одного из мертвецов в Помпеях кости торчат прямо из гипсовой руки, их хорошо видно. Во второй приезд Кейт тайком прошмыгивает в тот дом, чтобы глянуть на кости еще разок. Такое ощущение, будто руки у мертвеца заканчиваются костями вместо пальцев. Интересно, из чего у него макушка – это настоящий череп или гипс? Кейт решает, что это гипс. Она снова глядит на руку. У него будто когти костяные.

В Амфитеатре, где древние люди занимались спортом, к Кейт вприпрыжку подбегает собака. Огромная псина ставит лапы ей на ноги и опирается на нее. Это сучка – у нее все брюхо в сосках, а ноги – совсем как птичьи. Собаки тут – просто клад. В прошлый раз, когда они с Эми сюда приехали, одна собака показала им дом с росписями: она пролезла под веревкой и привела их в сад, куда туристам ходить вроде не положено, а там оказались росписи с мифологическими персонажами. Кейт попоила собаку водой из крана, и та лакала прямо у нее из ладони.

Во второй их приезд сюда льет дождь, им приходится ступать по большим камням, выложенным посередине улиц, чтобы ноги не промокли. В дождь фотографировать не очень хорошо, но Кейт все-таки делает несколько снимков, чтобы после посмотреть, что получится. Эми купила ей одноразовый фотоаппарат – когда потом относишь его в фотоателье, тебе отдают только фотографии, а сам фотоаппарат оставляют для переработки (хорошо придумано). Он называется «Камера Кодак-ФАН». Это же слово – «камера» – другой человек произносит, когда они заходят в какое-то темное-претемное помещение; когда он отпер дверь, там обнаружилась комната с еще одной комнатой, нарисованной на стенах. «Камера» по-итальянски значит не «фотоаппарат», поясняет Эми, это слово обозначает комнату или спальню. Там фрески. «Фреска» рифмуется с «Теско» [11]11
  Название сетевых универсамов.


[Закрыть]. Эта Вилла мистерий – очень скучное место, темнота такая, что ничего нельзя рассмотреть. Гипсовые люди там гораздо страшнее других, которых Кейт уже видела.

Эми, спрашивает Кейт, когда они выходят под дождь из Виллы мистерий. А почему Бог не остановил тогда лаву, не спас всех этих людей?

Не знаю, Кейт, отвечает Эми. Да к тому же, добавляет она, в ту пору люди здесь молились совсем не нашему Богу – не тому, Которому ты молишься в школе. У них были другие боги, много богов.

Да, но ведь их боги – это же что-то вроде сказки, возражает Кейт.

А тот, о Ком ты говоришь, – тоже что-то вроде сказки, пожимает плечами Эми.

Кейт шагает под дождем. Она уже так промокла, что теперь не важно – идти по лужам или нет, и она нарочно наступает в лужи, и на пепельный тротуар летят крупные брызги.

Кроме того, говорит над ней Эми, если бы этого не случилось, мы бы теперь не могли приехать сюда и все это увидеть. Мы бы не узнали, как это было – жить в те времена.