Текст книги "Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812"

Автор книги: Альфред Мэхэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

В течение этих богатых событиями месяцев в уме Бонапарта, теперь уже самого влиятельного человека во Франции, благодаря его умению действовать на воображение людей, созревали тесно связанные с вопросом о господстве на морях проекты относительно будущего направления тех мощных усилий, на которые Франция показала себя способной. 5 апреля под его руководством был заключен договор с королем Сардинии об оборонительном и наступательном союзе, подлежавший еще ратификации со стороны Директории. К этому договору присовокуплялась секретная статья, по которой король уступал Франции остров Сардинию, при условии вознаграждения его за это владениями на материке. Вскоре после этого, однако, случились события, открывшие его прозорливому гению еще более выгодную комбинацию. Во время его вторжения в Каринтию в тылу его армии восстало против французов население всех венецианских владений на Итальянском материке, умертвив несколько сот попавших в его руки солдат. Это дало Бонапарту предлог к захвату упомянутых владений, согласно секретным статьям Леобенского мира, и в то же время вызвало у него зловещее предсказание, что венецианское правительство, запертое на своем маленьком острове, будет недолговечно. 2 мая, возвратившись уже в Италию, Бонапарт издал прокламацию, в которой излагались многие причины его неудовольствия возмущениями, разжигавшимися у него в тылу, и ставивший в опасное положение армию, углубившуюся в Штирийские ущелья. Он приказал французскому посланнику оставить Венецию, всем венецианским агентам выехать из Ломбардии и венецианских владений, а французскому генералу обходиться с войсками этой республики, как с неприятельскими, и сорвать венецианское знамя на всем материке.

За этим объявлением войны 16 мая последовало отречение древней венецианской олигархии от власти в пользу временного правительства, которое потребовало присутствия в городе французского отряда для поддержания порядка в течение переходного периода. На это Бонапарт согласился, послав туда пять тысяч человек и цинично заметив в своем донесении Директории, что таким образом окажется возможным избежать негодующих нареканий, без которых нельзя было бы обойтись в случае приведения в исполнение секретных соглашений с Австрией, и в то же время успокоить Европу, так как «очевидно, что оккупация эта только временная и состоялась по просьбе самих венецианцев». Десять дней спустя Бонапарт послал генерала Джентили, отозванного с Корсики на Корфу, с отрядом из двух тысяч человек, приказав ему обеспечить за собой обладание как островами, так и стоявшей там венецианской эскадрой. Он рекомендовал действовать всегда так, чтобы казалось, что он действует в интересах венецианских уполномоченных, которые должны сопровождать его. «Если островитяне склонны к независимости, – писал он, – льстите им и говорите о Греции, Афинах и Спарте». Венецианскому правительству он писал, что экспедиция послана для оказания помощи его уполномоченным, а Директории, в тот же день, – что Корфу должен непременно принадлежать французам. «Остров Мальта, – прибавил он, – имеет для нас крайне важное значение… Отчего бы нашему флоту не захватить его, прежде чем войти в Атлантический океан? Этот островок для нас бесценен. Секретные статьи договора с королем Сардинии выговаривают для нас право занятия небольших островов Сен-Пьетро. Теперь как раз время укрепить их». Средиземноморский великобританский флот стоял перед Кадисом, а в эскадре Канала бунты были в полном разгаре.

Четыре месяца спустя Бонапарт снова пишет: «Владея Сен-Пьетро, Корфу и Мальтой, мы будем хозяевами всего Средиземного моря». «Острова Корфу, Занте и Кефалния имеют для нас большее значения, чем вся Италия. Если бы нам пришлось выбирать, то лучше было бы возвратить Италию императору и удержать за собой эти острова… Турецкая империя разрушается с каждым днем. Обладание этими островами даст нам возможность или поддержать ее, или захватить свою долю от нее. Недалеко то время, когда мы убедимся, что для того чтобы действительно уничтожить Англию, нам надо овладеть Египтом. Обширная Оттоманская империя, которая приближается к гибели с каждым днем, налагает на нас обязанность принять меры к охране нашей торговли в Леванте». «Если при заключении мира нам придется согласиться на уступку мыса Доброй Надежды Англии, то нам следует захватить Египет. Эта страна никогда не принадлежала европейской державе; теперь она не принадлежит и Турции. Мы могли бы отправиться отсюда с двадцатью пятью тысячами человек, под конвоем десяти линейных кораблей, и овладеть ею. Я желал бы, чтобы вы, гражданин министр, навели справки о том, какое впечатление произвела бы на Порту наша экспедиция в Египет». «Занятие нами Корфу и островов поведет к сношениям с пашами Албании. Они расположены к французам. Тщетно было бы старание поддержать Турецкую империю; мы еще увидим ее падение. Корфу и Занте дадут нам господство в Адриатическом море и в Леванте». Из этих выдержек, которых можно было бы привести еще много, виден генезис великой Египетской экспедиции, к которой Бонапарт возвращается беспрестанно со свойственной ему настойчивостью в преследовании своих планов. Пока он был занят таким образом – с одной стороны, ободряя Венецию надеждой на продолжение национального существования, а с другой – договариваясь с Австрией о ее уничтожении и о разделе этой добычи, из которой Франция должна была получить Ионические острова и венецианский военный флот,[34]34
  «Прибыв в Венецию, коммодор, вы, в сопровождении начальника наших сухопутных сил там и французского посланника, явитесь к временному правительству. Вы ему скажете, что согласие в принципах, существующее между Французской и Венецианской республиками, и покровительство, которое мы им оказываем, требуют быстрого снаряжения флота для помощи нам в обеспечении господства на Адриатическом море и его островах; скажете, что для этой цели я и послал войска в Корфу для удержания его за Венецианской республикой и что отныне ей необходимо деятельно работать над приведением своего флота в хорошее состояние». «Под этим предлогом вы приберете все к своим рукам, проповедуя постоянно на словах единство обеих республик и всегда называя ее флот венецианским флотом… Я намереваюсь захватить для (Французской) республики все венецианские корабли и всевозможные припасы для Тулона». Письмо к коммодору Перре, 13 июня 1797.


[Закрыть] – пока Мальмсбери вел переговоры в Лилле, а Директория ожесточенно боролась с собраниями, в Англию следовал на корабле, страдая от ран, тот, кому суждено было расстроить блестящие мечты Бонапарта о подвигах на Востоке и разбить французский флот. Этот флот был самым существенным звеном, которое одно только могло бы связать между собою эти разрозненные морские владения и служило единственным основанием для всей задуманной Бонапартом организации господства на Средиземном море. В течение томительных дней блокады Кадиса лорд Сент-Винсент, понимая, насколько бессодержательное однообразие такой службы способствует возникновению мятежей, изобретательно пользовался всяким случаем занять матросов военными действиями. С этой целью он главным образом и бомбардировал Кадис; с этою же целью он послал Нельсона с отдельным отрядом овладеть городом Санта-Крус на Канарских островах внезапным и энергичным нападением, надеясь, что ему удастся при этом захватить там галеон с богатым грузом, предназначавшимся для испанского правительства. Атака состоялась в ночь на 24 июля со всей энергией, какой и надо было ожидать от Нельсона, но, однако же, при весьма неблагоприятных обстоятельствах. В результате англичане были отбиты с жестоким уроном. Адмирал получил рану, вследствие которой должен был подвергнуться ампутации правой руки. После этого ему пришлось отправиться в Англию, где он и оставался в течение своего медленного и тяжелого выздоровления. В следующем апреле месяце он опять вышел в море для присоединения к Средиземноморскому флоту, прибыв туда как раз вовремя, чтобы принять команду над эскадрой, посланной в погоню за Бонапартом.

Когда внутренние смуты, ослаблявшие внешнюю деятельность французского правительства, прекратились вышеописанным переворотом 4 сентября, Бонапарт быстро привел к концу переговоры с Австрией. 17 октября 1797 года он, как единственный представитель Франции, подписал Кампоформийский договор, который в общих чертах согласовался с предварительными условиями Леобенского мира, хотя не без некоторых серьезных изменений. Притворство по отношению к Венеции было отброшено в сторону, и древнее государство совершенно исчезло из списка европейских держав. Город и его владения на материке вплоть до Адидже отошли к Цизальпинской республике, которая была наделена также и папскими легатствами, приписанными на короткое время к Венеции. Принадлежавшие последней земли и острова восточной части Адриатики были разделены на две части течением Дрины. Все, что к северу от него, перешло к Австрии, а остальная часть – к Франции, которая таким образом получила во владение то, что так горячо желал Бонапарт, а именно Корфу и соседние с ним острова вместе с венецианскими факториями на противолежащем берегу Балканского полуострова. Уступка Нидерландов Франции была утверждена. Для умиротворения Германской империи и перераспределения ее земель было решено созвать конгресс в Раштадте, так как Бонапарт настаивал на своем желании вести переговоры с императором только относительно его собственных владений, независимо от вопросов об остальных частях империи. По секретным статьям соглашения обе великие державы согласились поддерживать требования и интересы друг друга на конгрессе, на котором Франция желала удержать за собою часть Рейна, а Австрия – вознаградить себя на счет каких-либо мелких государств Германии за потери, понесенные ей по договору.

Выдающимися чертами этого договора, таким образом, были: уступка Французской республике Бельгии; уничтожение Венеции; учреждение Цизальпинской республики в качестве могущественного государства, поставленного в зависимость от Франции; усиление последней как средиземноморской державы приобретением Ионических островов; и наконец, обеспечение ей свободы действий против Великобритании, не имевшей теперь ни одного сильного союзника во всей Европе. Бонапарт оправдывал свои действия перед критиками всеми изложенными результатами их для Франции, но особенное значение придавал последнему из них. «Если Цизальпинская республика имеет лучшую военную границу в Европе, если Франция приобретает Майнц и Рейн, если она в Леванте владеет превосходно укрепленным островом Корфу и другими островами, то чего же более вам желать? Не разбрасывания же сил для того, чтобы Англия могла продолжать отнимать владения от нас, от Испании, от Голландии; не дальнейшей же отсрочки восстановления нашей торговли и нашего флота?.. Наше правительство должно или уничтожить английскую монархию, или дождаться собственного низвержения подкупами и интригами этих деятельных островитян. Настоящий момент дает нам возможность вести выгодную игру. Сосредоточим же всю нашу деятельность на флоте и уничтожим Англию. Раз это сделано – вся Европа у наших ног». Бонапарт таким образом указывал на то, что театр войны следует перенести на море. Директория немедленно утвердила Кампоформийский договор и назначила Бонапарта одним из трех уполномоченных на Раштадтский конгресс. Генерал оставался еще один месяц в Италии, организуя новое государство и распределяя части своей армии, как того требовали интересы Франции, отделив в то же время около тридцати тысяч человек для армии, которую предполагал направить против Англии. 17 ноября Бонапарт оставил Милан и 25 прибыл в Раштадт. Там он оставался, однако, только одну неделю и затем, по-видимому по вызову Директории, отправился в Париж, куда и прибыл 5 декабря. Он был открыто объявлен командующим армией, предназначавшейся для действий против Англии. В продолжение двух следующих месяцев в его письмах нет признаков, чтобы его занимала какая-либо другая цель: его предписания своим подчиненным, и в особенности Бертье, знаменитому начальнику его штаба в Итальянской армии, изобилуют распоряжениями и инструкциями относительно передвижения войск оттуда к Английскому Каналу. Особенно выразительным свидетельством такого его намерения служит приказание адмиралу Брюэсу, командовавшему французским отрядом на Корфу, идти в Брест – приказания, вследствие которого упомянутый отряд не мог бы участвовать в Египетской экспедиции. Нельзя, однако, придавать слишком много значения таким фактам, когда дело идет о человеке, которому так свойственна была хитрость, и первый намек на перемену целей имеет скорее вид снятия им маски, чем пробуждения от прежних мечтаний. «Какие бы усилия мы ни делали, – писал он Директории 23 февраля 1798 года, – нам все-таки и через много лет не удастся приобрести господство на морях. Высадка же десанта в Англии, без обеспечения обладания морем, была бы операцией самой смелой и самой трудной из всех когда-либо предпринимавшихся». Это совершенно верно, но не ново. Не очень трудно приподнять и завесу, за которой Бонапарт скрывал намерение переменить образ действий. 7 февраля 1798 года он писал военному министру, что собирается посетить побережье Канала близ Дюнкерка, послав в то же время Клебера и Дезе в Гавр и Брест. Из Дюнкерка он 12-го числа отправляет инженеров осмотреть Булонь, Этампль, Амблетез и Кале – порты, которые он пять лет спустя в своих более серьезных проектах вторжения в Англию предполагал сделать базами этой операции. В то же время два других инженера были посланы в Голландию просить об оказании помощи разного рода. На следующий же день, 13 февраля, он посылает приказание в Тулон от имени Директории не только остановить предписанную им ранее отправку кораблей в Брест, но и разослать посыльные суда по всем направлениям для того, чтобы отозвать в Тулон все военные корабли, крейсировавшие в Средиземном море. Возвратившись в Париж, Бонапарт послал правительству письмо, с изложением всего, что следовало бы сделать к апрелю, чтобы осуществление попытки экспедиции в Англию могло быть когда-либо возможным. Это письмо заключает длинный ряд таких требований, исполнить которые мог бы только разве он сам, отдавшись при том всей душой этому делу. В заключение он говорит, что существуют только три способа нанести поражение Англии: во-первых – прямое вторжение в ее пределы; во-вторых – нападение на Ганновер и Гамбург – континентальные центры ее торговли, и, наконец, в-третьих – экспедиция в Левант.

5 марта Бонапарт представил правительству другую записку, содержащую разъяснение приготовлений, необходимых для экспедиции с целью завоевания Египта и Мальты. В тот же день Директория издала ряд декретов, утверждавших комиссию по организации береговой обороны Средиземного моря, под прикрытием которой должны были совершаться упомянутые приготовления; при этом указывались и неотложные меры.

Судам, стоявшим в Тулоне, предписывалось приготовиться к выходу в море 4 апреля. Адмиралу Брюэсу, не имевшему возможности идти в Брест за недостатком провизии, 12 февраля было приказано отправиться в Тулон. Он прибыл туда со своей эскадрой 2 апреля и был назначен начальником морской части экспедиции, состоявшей из тринадцати линейных кораблей с несколькими судами меньших размеров. Все приготовления совершались с величайшей энергией, но все-таки сильно запоздали вследствие крайнего недостатка морских припасов, провизии и денег. Еще большее затруднение представлялось в нехватке матросов. Выгоды службы на приватирах привлекли почти всех матросов республики, и большое число их попало в британские тюрьмы – печальный результат столь восхвалявшейся крейсерской войны. Истинная цель всей этой деятельности по-прежнему прикрывалась ложным предлогом вторжения в Англию, и сам Бонапарт, чтобы обмануть общественное мнение, оставался до последнего момента в Париже. По настойчивому требованию Директории испанский флот в Кадисе должен был сделать вид, что собирается скоро выйти в море с целью удержать корабли Сент-Винсента у этого порта и поддержать легко возникавшие опасения британцев, что Франция готовится к вторжению в Ирландию. Однако столь обширные мероприятия не могли не возбудить толков и подозрений. Действительные намерения Директории держались в столь непроницаемом секрете, что после того, как экспедиция уже отплыла из Тулона, командир этого порта писал морскому министру: «Я знаю о назначении эскадры не более чем знал бы, если бы она не принадлежала республике». Невозможно было скрыть очевидный факт, что Марсель, Генуя, Чивитавеккья и Корсика деятельно и поспешно готовились к большой морской экспедиции, каково бы ни было ее назначение. Ясно было поэтому, что Франция готова была на время подставить себя на море под удары Великобритании, и правительство последней решило не упускать такого случая.

В течение 1797 года ни одна британская эскадра и – за редким исключением одного или двух отдельных крейсеров – даже ни одно британское военное судно в отдельности не входили в Средиземное море. Стоянка почти всех испанских кораблей в Кадисе и большинства французских – в Бресте, как казалось, с целью вторжения в Ирландию или Англию, вызывала сосредоточение британского флота перед этими двумя портами. Это было или непосредственно, как, например, это осуществлялось эскадрой Сент-Винсента перед Кадисом, или, как это было сделано по отношению к эскадре Канала и что менее достигало цели, распределением отдельных отрядов судов не под Брестом, а на различных станциях, в надежде, что они в случае необходимости успеют вовремя собраться к упомянутому порту. Великобритания после ухода Сент-Винсента из Средиземного моря находилась в положении державы, борющейся за свое существование – так, по крайней мере, считала она сама[35]35
  Такой сдержанный человек, как Колингвуд, писал (28 января 1798 года): «Вопрос не только в том, кто останется победителем… Но сохраним ли мы еще самостоятельность; суждено ли еще Великобритании числиться впредь в списке европейских держав».


[Закрыть] – и вынужденной ограничить район своих действий вследствие уменьшения сил от постепенного перехода ее союзников к ее врагам. Вдобавок голландский флот в Текселе занял угрожавшее по отношению к ней положение, что вызывало необходимость держать сильную эскадру в Северном море. Наконец, ко всем затруднениям в этот несчастный для нее год прибавились еще бунты во флоте, доходившие до больших размеров. Хотя они и успокаивались то мирным путем, то суровыми мерами и силой, но то настроение команды, тот дух, который был причиной их, продолжали существовать. При таких обстоятельствах Бонапарт в 1797 году не встретил препятствия к выполнению своих планов о господстве на Средиземном море, к обеспечению за собой которого он приготовлялся вдобавок в такой тайне, что намерения его не были раскрыты неприятелем. Адмирал Брюэс ушел из Тулона в Адриатическое море, оставался там в течение нескольких месяцев и затем спокойно возвратился назад. Все менее серьезные крейсерства, а также и другие передвижения французских судов совершались беспрепятственно. Значение Корфу для выполнения планов Бонапарта до самого конца года не было разгадано британцами; намерение овладеть Мальтой, серьезно преследовавшееся адмиралом Брюэсом по внушению Бонапарта, также не было обнаружено. Толки об армии, предназначавшейся для действий против Англии, в связи с позициями, занимавшимися союзными флотами, удерживали британцев все на тех же станциях. К концу 1797 года некоторые обстоятельства, однако, облегчили положение Англии. В октябре адмирал Дункан нанес у Текселя такое решительное и полное поражение голландскому флоту, что на долгое время лишил его возможности принимать участие в военных действиях. Из пятнадцати сражавшихся с его эскадрой кораблей девять были им взяты. Если в Англии не знали печального состояния стоявшего в Бресте французского флота так точно, как оно известно было Бонапарту,[36]36
  В Бресте вооружаются только десять линейных кораблей, которые не имеют команд и находятся далеко еще не в таком состоянии, чтобы держаться в море. Экспедиция против Англии, по-видимому, невозможна до будущего года. В английской эскадре Канала в это время числилось сорок семь кораблей, не считая шестнадцати, находившихся в Немецком море.


[Закрыть] то все-таки его слабость была наконец достаточно понята. В течение лета и зимы 1797 года Францией не было сделано никаких попыток к возобновлению экспедиции в Ирландию, а когда с наступлением весны 1798 года суда эскадры Канала получили возможность держаться в море соединенно, то британское правительство сочло вполне безопасным отделить часть сил ее в Средиземное море.

Сэр Горацио Нельсон отплыл из Англии 10 апреля и присоединился к стоявшему у Кадиса британскому флоту 30-го. Лорд Сент-Винсент радостно приветствовал его и немедленно послал с тремя линейными кораблями в Средиземное море наблюдать за грозными военными приготовлениями французов и, если возможно, узнать об их назначении. Нельсон отплыл для исполнения этого поручения 9 мая, накануне того дня, как Бонапарт уехал из Парижа. Задержанный по не зависевшим от него причинам в Гибралтаре, он подошел к Тулону только 17-го числа и захватил французский корвет, только что вышедший из порта; от него он получил подробные сведения о морских силах неприятеля, но о назначении их не узнал ничего. В ночь на 20-е число при сильном шторме корабль его потерял мачты и с трудом избежал постановки на мель. С большими усилиями он был отбуксирован к островам Сан-Пьетро, у южной оконечности Сардинии, где 23-го числа стал на якорь. 19-го Бонапарт отплыл с Марсельской и Тулонской дивизиями экспедиции. На пути к нему должны были присоединиться отряды из Генуи, Корсики и Чивитавеккьи; в общей сложности с ним была армия численностью от тридцати до тридцати пяти тысяч человек.

В тот самый день, как Нельсон расстался с Сент-Винсентом, 2 мая, Адмиралтейство писало последнему, что чрезвычайно важно послать двенадцать линейных кораблей в Средиземное море для противодействия военным приготовлениям французов, и что для замены этих судов посланы уже восемь кораблей из Англии. Частное письмо от первого лорда Адмиралтейства, посланное с этой же почтой, уполномочивало Сент-Винсента в случае необходимости располагать для этой цели всеми своими силами. Но при этом выражалась надежда, что достаточно будет и одного отряда. В последнем случае, при предоставлении адмиралу окончательного выбора командира, все-таки указывалось на Нельсона, как на человека, во всех отношениях отвечавшего требованиям предстоявшей задачи, хотя и бывшего моложе по службе двух других подначальных Джервису адмиралов. Последний пришел к тому же решению еще ранее. С получением же письма он немедленно отделил девять кораблей, составлявших прибрежную блокирующую эскадру, и приготовил их к отплытию сейчас же по прибытии ожидавшегося подкрепления. Соединение этого подкрепления с главной дивизией флота Сент-Винсента состоялось 24 мая вне вида порта, и ночью капитан Трубридж отплыл с упомянутой прибрежной эскадрой, причем места кораблей ее были заняты другими, одинаковой с ними окраски, чтобы в Кадисе не могло возникнуть подозрения о происшедшей замене. 7 июня Трубридж присоединился к Нельсону, и так как по пути в состав его эскадры вошли еще два корабля, то силы Нельсона возросли теперь уже до тринадцати 74-пушечных кораблей и одного 50-пушечного. Однако по весьма странной и печальной случайности фрегаты, бывшие сначала с Нельсоном, разошлись с ним в ту ночь, когда корабль его потерял мачты, и затем так и не нашли его. Трубридж привел с собой только один небольшой бриг, а так как разброс линейных кораблей нельзя было допустить, то недостаток разведочных судов серьезно вредил Нельсону во время последовавшей затем почти восьминедельной долгой и утомительной погони за неприятелем.

По выходе из Тулона Бонапарт направился Генуэзским заливом, где в ночь на 20 мая вытерпел тот же шторм, в котором корабль Нельсона потерял мачты. На следующий день к нему присоединился отряд из Генуи. Корсиканский отряд встретился с ним у южной оконечности Корсики, в то время как он держал курс на юг вдоль восточного берега этого острова и Сардинии. Отряд из Чивитавеккьи не показывался. Здесь французы в первый раз услыхали, что Нельсон находится в Средиземном море с тремя кораблями и ожидает еще десять. Бонапарт затем продолжал следовать к Мальте, которой достиг 9 июня; там он нашел отряд из Чивитавеккьи и таким образом собрал под своей командой все свои силы. Острову немедленно было предложено сдаться, и 12-го числа он, после слабых попыток сопротивления, должен был принять это предложение и сдаться на капитуляцию. 13-го французская экспедиция с ее караваном в числе четырехсот судов вошла в порт Ла-Валетта. Здесь Бонапарт оставался сколько было необходимо для того, чтобы временно обеспечить за собой вновь приобретенный остров. Затем, оставив там гарнизон из четырех тысяч человек и известив Директорию, что туда необходимо послать по меньшей мере еще четырехтысячный отряд с обильными припасами всего необходимого, 19 июня отплыл для следования уже прямо в Египет.

Эскадра Нельсона после соединения его с Трубриждем штилела в течение нескольких дней; затем с возможной поспешностью обошла северную оконечность Корсики и оттуда направилась к югу между Италией и островами. Только 14 июня близ Чивитавеккьи Нельсон получил правдоподобное известие о том, что десять дней назад французов видели у SW оконечности Сицилии и что тогда они шли на восток. До сих пор об их назначении не было известно ничего достоверного, а у Нельсона не было легких судов для разведочной службы. Сент-Винсент, передавая в своих инструкциях взгляды правительства, говорил, что неприятель «по-видимому, имеет целью атаковать Неаполь или Сицилию, или высадить войска где-либо в Испании для вторжения в Португалию, или же пройти через Гибралтар для следования в Ирландию». Все это показывает трудность преследования неприятеля в море и необходимость стеречь его с надлежащими силами близ порта, из которого он должен выйти для своих операций. По какой-то ошибке – конечно, впрочем, не Нельсона или Сент-Винсента – британская эскадра опоздала на целые две недели войти в Средиземное море. Она опоздала бы еще более, если бы средства французских портов позволяли удовлетворить настоятельным требованиям Бонапарта об ускорении снаряжения экспедиции; но шпоры мало полезны для истощенной лошади.

Однако курс на восток, при свежем NW ветре, указывал на то, что ни Испания, ни Атлантический океан не были местом назначения французской экспедиции, и Нельсон сразу решил, что она направилась к Мальте, с целью сделать этот остров базой операций против Сицилии. «Будь я, – говорил он, – флагманом флота, сопровождающего армию, предназначенную для вторжения в Сицилию, я бы сказал генералу: если можете, то завладейте Мальтой; это обеспечит не только безопасность флота и транспортов, но и ваше отступление, если бы оно оказалось необходимым. Мальта лежит на прямом пути в Сицилию». Остановившись на короткое время для сообщения с Неаполем, Нельсон 17 июня услыхал, что французы высадились на Мальте, и поспешил туда, но уже близ Мессины получил известие о ее сдаче. Это было 20-го числа, на другой день после отплытия оттуда Бонапарта в Египет; 22-го числа, на параллели мыса Пассаро – юго-восточной оконечности Сицилии, Нельсон встретил одно судно, сообщившее ему об этом отплытии и высказавшее мнение, что цель последнего – вторжение в Сицилию. Еще в Неаполе между тем ему говорили, что французы не имеют намерения напасть на какую-либо часть Неаполитанского королевства. Оставаясь в полной неизвестности и не имея фрегатов для разведок, он, взвесив все обстоятельства, заключил, что местом назначения неприятеля был Египет, и, воспользовавшись попутным ветром, под всеми парусами направился в Александрию. 28-го он пришел на вид этого порта и послал шлюпку на берег; там его уверили, что никаких французских судов поблизости не видели.

Такая неудача, преследовавшая человека, одаренного столь громадной энергией и сообразительностью, была следствием, во-первых, того, что в эскадре Нельсона не было мелких разведочных судов, а во-вторых, хитрости[37]37
  Мормон приписывает близость курса Бонапарта к Кандии желанию дать защиту под берегом острова многочисленным судам прибрежного плавания, бывшим в его караване


[Закрыть] Бонапарта, хотя несложной, но на море совершенно достаточной, а именно – избрания им такого пути, который не прямо вел его к цели. Эта хитрость, однако, в тесном море и при многочисленности каравана Бонапарта и его конвоя не увенчалась бы успехом, если бы только британский адмирал имел в своем распоряжении «глаза флота» – т. е. тех собирателей сведений, которые играют столь существенную роль как в морской, так и в сухопутной войнах.[38]38
  Бонапарт во время своих приготовлений особенно заботился о том, чтобы иметь достаточно мелких судов. «При эскадре необходимо иметь возможно большее число корветов и посыльных судов. Разошлите по всем портам приказания всем таким судам присоединиться к флоту».


[Закрыть] Оставив Мальту, Бонапарт взял курс сначала на Кандию. После недельного спокойного плавания он был у южного берега этого острова, а 27 июня к нему присоединился фрегат, сообщивший, что Нельсон с четырнадцатью кораблями был десять дней назад у Неаполя. В этот момент британский адмирал уже перегнал Бонапарта, 25-го числа враждебные флоты находились на расстоянии около шестидесяти миль друг от друга, идя почти параллельными курсами, причем французы были как раз к северу от англичан.[39]39
  Это сведение основано на карте, заимствованной из Commentaires de Napoleon. В ней, в пометке о позиции британцев на 22 июня, при приближении Нельсона к Александрии, очевидно, вкралась ошибка; но местонахождение их, помеченное 25-м числом, кажется вероятным. Джемс сообщает, что в ночь на 22 июня флоты шли взаимно пересекавшимися курсами; но так как между моментами прохождения их через точку пересечения прошел значительный промежуток времени, то они не заметили друг друга – тем более что погода тогда была постоянно пасмурная.


[Закрыть] Когда Бонапарт узнал, что противник находится поблизости и следует за ним по пятам, он снова изменил курс с таким расчетом, чтобы подойти к берегу на расстоянии семидесяти миль к западу от Александрии, и в то же время послал фрегат прямо в этот порт для разведок. 29 июня, в тот день, когда Нельсон отплыл из Александрии, летучий отряд Бонапарта известил сигналом, что видна земля, и затем весь французский флот последовал вдоль берега, идя так до 1 июля, когда стал на якорь близ порта. Решив не давать неприятелю ни одного шанса помешать осуществлению своих целей, Бонапарт высадил свою армию на берег в тот же вечер.

Если во время этой знаменитой погони Нельсон и сделал серьезную ошибку, то именно по своем прибыли в Александрию. После тщательного обсуждения всех данных он пришел к заключению – верному, как показало дело, что французы направлялись в Египет, и вполне понял, насколько это угрожает британскому владычеству в Индии. Зная время отплытия французов с Мальты, а также и то, что с ними идет многочисленный отряд транспортов, он, казалось бы, не должен был так скоро отказаться от проверки упомянутого заключения. Было бы логичнее, если бы он выждал некоторое время у порта, чтобы убедиться в том, не перегнала ли его однородная эскадра нестройный караван неприятеля. Нельсон, обманувшись в своих ожиданиях, по-видимому, понимал свой промах, предпринял активный поиск французов по всей восточной части Средиземного моря. «Его деятельный и беспокойный характер, – писал сэр Эдвард Берри, бывший в качестве командира флагманского судна каждый день свидетелем его настроения, – не позволял ему оставаться ни минуту на одном месте, поэтому он и направил эскадру к северу. Единственной его мыслью теперь было возвратиться к западу, уклонившись на этот раз севернее того пути, которым пришел в Александрию, чтобы увеличить шансы на получение сведений от встречных судов. Согласно этому, эскадра его шла к северу, пока не открылся берег Малой Азии, и затем, повернув назад, лавировала по направлению к южному побережью Кандии, причем до прохождения этого острова не встретила ни одного судна. 19 июля, прибыв в Сиракузы, Нельсон написал британскому посланнику в Неаполе, что, сделав круг в шестьсот лиг с величайшей поспешностью, он все-таки остается в таком же неведении относительно местонахождения противника, как и четыре недели назад. Затем, налившись водой, которая была уже на исходе, он 24-го числа снова отплыл в Александрию, так как убедился по крайней мере в том, что Бонапарт не на Корфу и не к западу от него. 1 августа показались городские минареты, а вскоре затем и весь порт, с французским флагом на его стенах и полный судов, среди которых, к горькому разочарованию Нельсона, не было ни одного большого военного судна. Но в час пополудни один из кораблей его эскадры дал сигнал, что в двенадцати или тринадцати милях к востоку от Александрии, в Абукирской бухте, стоят на якоре несколько линейных кораблей. Нельсон, столь же быстро решившись на атаку, как Бонапарт на высадку войск на берег, не дал более шансов переменчивой судьбе, столь долго не благоприятствовавшей ему, опять обмануть его и при свежем ветре немедленно устремился к противнику.