Текст книги "Стимул"

Автор книги: Альфред Элтон Ван Вогт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Норман!

По тону, которым было произнесено его имя, он понял, что она не слышала ничего из того, что он говорил.

– Да, дорогая, – мягко ответил профессор.

– Норман, доктор Кранстон долго не протянет. Он стар. Ты понимаешь важность этого момента?

Он это понимал, но в её словах крылся ещё какой-то другой смысл, помимо простой констатации.

Немного поразмыслив, он, казалось, понял, что она хотела сказать.

– Ты полагаешь, что после его смерти некому будет контролировать этих демонов, так? – спросил он.

Снова, казалось, она не слышала его слов.

– Норман! Если только он один знает местонахождение этого острова, то что же тогда будет с моим сердцем, с сердцами других людей, если он исчезнет? Они же не смогут больше жить без постоянного наблюдения!

Странно, но в какой-то момент Меншен потерял смысловую нить разговора и никак не мог вникнуть в то, что она имела в виду.

Какое-то проклятье довлело над ним, измученным моральными и физическими пытками, которые претерпела жена. Поэтому у него в голове вертелась только одна мысль – как успокоить её. Он открыл было рот, чтобы произнести успокаивающие слова, но вдруг передумал. Замер, буквально окаменев.

"Вот оно что, – сказал он сам себе. – Вот чего она боится! Но ведь они неисправимы! Их ничем не остановишь!"

В его мозгу кружились и отпадали различные гипотезы.

Наступил вечер, а он так и не пришел ни к какому решению. Да и что он мог, в конце концов, решить, а главное, что он мог сделать, борясь против этой преступной разветвленной организации?

Тянулись день за днем, а он все пребывал в прострации, как бы находясь в ущелье среди диких гор, куда не проникает ни один лучик света. Каждый день он убеждал себя: "Сегодня обязательно что-то случится! Они должны начать действовать, чтобы, проявив себя, дать понять, для чего же все это совершалось!"

Вирджиния вернулась к своей работе. Так прошел целый месяц. А ещё через неделю, вернувшись после полудня домой, он случайно стал свидетелем трансформации Вирджинии: она прошла сквозь стену квартиры и возникла в прихожей. Была какая-то вся лучистая, буквально светилась. В прошлом тоже бывали моменты, когда она, казалось, сияла по какому-либо поводу. Но никогда до такой степени. Все тело как бы вибрировало, и её окружала сверхъестественная аура. От лица исходили лучи.

Меншен присутствовал при странном и удивительном феномене. Розовые щеки его жены начали терять свой цвет. Не говоря ни слова, Вирджиния отвернулась от него и направилась в кухню. Это было как раз в тот день недели, когда они обедали дома.

Через два часа у неё восстановился нормальный вид, и Меншен, подняв глаза от газетного листа, сказал:

– Вирджиния!

– Что? – подпрыгнула она от неожиданности.

– Сколько раз уже с тобой случалось такое?

Он почувствовал, что вопрос застал её врасплох и она заволновалась. Было видно, что она, по каким-то ещё не ясным для него причинам, полагала, что муж ничего не заметит или не обратит внимание на происходящее.

Он увидел, как она поджала губы.

– Это... впервые, – наконец негромко произнесла она.

Но лгать она не умела. И её усилия в этом плане были столь же заметны, как у маленького ребенка. Меншен вдруг почувствовал, что ему неловко и как-то даже стыдно. Чтобы оправдать её, он сказал себе, что она ещё полностью не оправилась от пережитого.

– Но зачем тебе это? – мягко спросил профессор.

Вирджиния, казалось, успокоилась от того, что он якобы поверил ей.

– Я ещё раз хотела почувствовать процесс дематериализации, убежденно сказала она. – Ведь если я натренируюсь, то в любой момент смогу защититься от них. К тому же я с трудом могла вспомнить, как это случилось в первый раз. Тогда я была слишком возбуждена, и к тому же все это было так болезненно...

– А на этот раз? – строго спросил он.

– А теперь было совсем не больно. Я чувствовала себя чудесно, меня охватило какое-то странное вдохновение, окутало мягкое тепло... И лишь только пожелала дематериализоваться, как у меня сразу это получилось. Я смогла пройти сквозь препятствие. Стоило мне пожелать очутиться в аллее за зданием "Геральда", как я тут же там очутилась. Я не испытывала ни малейшего напряжения. Пространственный переход оказался мгновенным.

Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Все следы страха исчезли с её лица.

– Норман! Это чудесно! Это божественно!

– Послушай, а почему же ты по желанию не можешь снова очутиться на том острове? Я бы, например, обязательно захотел встретиться с этим доктором Кранстоном.

Вирджиния печально поникла.

– Это невозможно. Не скажу, чтобы я не пыталась. Я неоднократно делала попытки, но ничего не получалось. Сначала нужно установить географическое расположение острова, а затем мысленно воспроизвести его. Совершенно необходимо точно знать, куда ты хочешь отправиться.

– Я понял, – кивнул Меншен.

Он сменил тему разговора, но про себя подумал: "Я знаю, чего ей хочется. Она хочет сохранить свои нынешние возможности. А мне нужно просто осознать, что она теперь наравне со всеми теми".

Но что же хотят от нее? Начали с того, что убили, хотя она добилась немногого в своем расследовании. Затем, когда Кранстон не захотел лишать её возможности существовать, они посоветовали мужу жертвы не привлекать внимания полиции. Такое впечатление, что они одним выстрелом хотят убить двух зайцев. А теперь ещё явно побуждают Вирджинию поэкспериментировать с энергией, которую они же ей и перекачивают. Остается только дождаться момента, когда они наконец пойдут в этой игре с козырей.

Меншен взглянул на жену. Она сидела в кресле одинокая и беззащитная, полузакрыв глаза и, казалось, вглядываясь в пустоту. Профессор вдруг почувствовал, как его охватывают глубочайшая жалость и печаль.

Было уже десять вечера. У входной двери в квартиру зазвенел пронзительный звонок. Меншен украдкой бросил взгляд на Вирджинию и поднялся.

– Знаешь, в такое время вряд ли можно ожидать друзей, – сказал он. Мне кажется, что сейчас лучше связаться с Эдгаром и заставить его нажать клавишу двести сорок три. Нам не стоит рисковать.

Он дождался, пока она связалась с помощью передатчика с Эдгаром, передала свою просьбу и получила дополнительную энергию. Тогда, сунув в карман "люгер", он направился к двери. Но там оказался всего-навсего посыльный, который принес письмо, написанное в таком стиле:

Среда, 23.

Не согласится ли господин профессор Меншен с супругой присутствовать в семь часов вечера в пятницу на приеме в ресторане "Гран Нью-Йорк отель"?

Придя, назовите свои имена метрдотелю.

Сесилия Паттерсон"

Прочитав, Меншен понял: игра наконец началась. Если он хочет расстроить их замыслы, то время подошло и нужно быть готовым.

Почти всю ночь он размышлял. Заснул только на пару часов, но встал свежий, как новорожденный младенец.

В университете, читая лекцию, он как-то отстраненно смотрел на лица слушателей, которые виделись ему смутно, как сквозь туман.

"Ну вот, черт побери, все и началось! Как же я сразу не смог предугадать это, когда Вирджиния вернулась! Какими же слепцами мы были вместе с нею!"

Но на обратном пути, когда он возвращался домой, ему пришла в голову одна довольно мудрая, с его точки зрения, идея. Теперь он знал, как следует начать действовать.

Ложась в постель, Меншен оставил открытым окно в своей спальне. Он дождался, пока светящиеся стрелки часов покажут два ночи, тихонько оделся и подошел к окну. Воспользовавшись шумом мотора автобуса на ближайшей к дому остановке, он повис на руках и спрыгнул на землю в сад. Прыжок болью отозвался в пятках, но, поскольку земля в саду была мягкой, он не слишком ушибся.

В нескольких шагах от их дома был расположен гараж, который работал круглосуточно и где можно было взять машину напрокат.

Через полчаса Меншен вошел в маленький театрик и проскользнул в кресло рядом с Эдгаром Греем.

– Эй, Эдгар, – спокойно начал он. – Вас вызывают. Пошли!

– Глюглю? – боязливо промямлил Эдгар.

– Пошли! – угрожающе приказал Меншен свистящим шепотом.

Эдгар последовал за ним безропотно. Меншен сел за руль и повез его за город. Остановились они на дороге, сворачивающей к ферме, подальше от основного шоссе.

Профессор не выключил мотор и держал ногу на сцеплении на случай, если... Но в общем-то он был уверен в безопасности. Лучшее место вряд ли можно было выбрать.

Мысль использовать Эдгара в своих планах казалась ему с каждой минутой все более и более правильной. Однако случай Эдгара ставил свои собственные проблемы, которые ещё предстояло решить. Прежде всего нужно было заставить его говорить понятным, нормальным языком и сделать так, чтобы он никому не рассказал о встрече.

Первая проблема оказалась трудной. Но через полчаса она решилась сама собой. Меншен заметил, что стал понимать тарабарщину Эдгара. Он понимал её, несмотря на булькающие и хрюкающие звуки, издаваемые собеседником. В конце концов, ведь Эдгар говорил по-английски.

Конечно, Меншен не надеялся выудить из него нечто сенсационное, и его пессимизм оказался обоснованным.

Мышление Эдгара было каким-то мутным, нечетким, в нем отсутствовала глубина. Если сравнить мозг человека с книгой, то у Эдгара он напоминал журнальчик с комиксами. Личный опыт у него отсутствовал напрочь.

Будучи сиротой, он провел первые пятнадцать лет жизни за стенами и решетками приюта. В пятнадцать лет его взяли под опеку и посадили за огромную стеклянную дверь "Научных футуристических лабораторий", и с тех пор его положение не менялось.

– Но, в конце концов, – заорал Меншен, – вы же перестали ощущать потребность во сне! Как это произошло?

– Когда у меня вынули сердце, – забормотал Эдгар, – а также легкие, мозг и другие органы, то сказали, что выпотрошенный я больше не буду нуждаться во сне. Так происходит со всеми, кого они хотят держать под контролем.

Однако Меншен тут же вспомнил, что Вирджиния спит нормально. Видимо, в их системе было несколько вариантов.

– Сначала я очень испугался, – продолжал со всей возможной простотой Эдгар, – но эта женщина (тут его голос аж задрожал от ненависти) несколько раз отлупила меня хлыстом, и после этого я не смел отказываться делать то, что они от меня требовали.

Каждый раз, когда, рассказывая, он упоминал "эту женщину", в его голосе звучала злоба, что позволило Меншену решить вторую проблему.

– Послушайте, Эдгар, – проговорил он сурово. – Я здесь для того, чтобы помочь навсегда избавиться от "этой женщины". Если я покончу с ней, то она никогда не будет вас бить хлыстом, и к тому же у вас будет шанс заниматься тем, чем захотите.

"Козырной туз" выглядел достаточно убедительно. Ведь любой молодой человек типа Эдгара, который читал только журнальчики с рассказами о побегах, приключениях и путешествиях, был прямо-таки охвачен стремлением съездить куда-нибудь подальше и заняться каким-либо своим делом.

– А теперь слушайте, – снова заговорил Меншен, – что от вас требуется. Завтра в полночь отсюда отправляется самолет в Лос-Анджелес. В половине второго утра из Лос-Анджелеса вылетает турбореактивный лайнер. Я хочу, чтобы вы пересели на этот рейс, а после посадки вышли на связь со мной.

– Я, в самолете? – взволнованно забулькал Эдгар, брызгая в экстазе слюной.

– Да. У вас останется время, чтобы выйти на работу без опоздания. Так что об этом не беспокойтесь. Вот вам немного денег и записная книжка.

Эдгар, преданно глядя на профессора, сунул первое в бумажник, а второе – во внутренний карман пиджака. Руки его дрожали от возбуждения.

Меншен тоже дрожал, но по другой причине. Его бросало то в жар, то в холод при мысли о записной книжке, которую должен был носить с собой Эдгар весь завтрашний день. Не дай бог, чтоб они ею каким-то образом завладели. В книжке были записаны вопросы и четкие инструкции того, что должен делать Эдгар. А также оставлено несколько чистых листов для ответов.

Вынув дрогнувшей рукой из кармана пистолет, Меншен тем не менее твердо и властно проговорил:

– Эдгар, взгляните на эту штуку. Если вы провалите порученное вам задание, то, по каким бы причинам это ни случилось, я вас пристрелю. Ясно?

В слабом свете, идущем от приборной доски, глаза Эдгара горели пониманием и согласием.

– Глюглю! – сумел он лишь выдавить из себя.

На другое утро, как обычно, Меншен отправился в университет. В обеденный перерыв он позвонил по телефону.

– Скажите своей хозяйке, – коротко приказал он слуге, снявшему трубку, – что с ней хочет говорить профессор Меншен.

Через минуту ему ответил женский голос.

– Госпожа Паттерсон, – сухо произнес Меншен, – я хотел бы изменить время обеда; мы с женой придем к вам в полночь. Я выяснил, что ныне в Нью-Йорке модно давать приемы поздно ночью. Так что мы не слишком опоздаем... Причины? Да никаких особенных причин. Просто я хочу вас уведомить, что, в случае вашего несогласия, ни я, ни моя жена прийти не сможем... Ах, вы согласны... Ну и чудненько...

Он испытывал какое-то гадостное чувство удовлетворения, вешая трубку. То, что он сделал, было довольно рискованным, но зато благодаря этому у Эдгара будут развязаны руки. Теперь оставались лишь три опасных момента: первый – его демарш вообще ни к чему не приведет; второй – они не клюнут на его хитрость; третий... Третим был этот самый придурок Эдгар.

Их вежливо проводили к столу, за которым восседали четверо мужчин, среди них был и Торранс, и пятеро женщин, в том числе и блондинка, госпожа Паттерсон. Мужчины привстали, когда они вошли. Женщины тоже прервали свою болтовню и с любопытством уставились на них.

На лицах всех присутствующих появились принужденные улыбки. Эти лица, которые излучали огромную энергию, были ему незнакомы, за исключением Торранса. Их стол являлся гвоздем приема. Обедающие за соседними столиками исподтишка бросали на них любопытные взгляды.

Занимая свободный стул, Меншен почувствовал себя несколько скованно, но это было чисто физическое ощущение. Морально же он никогда не был так бодр и готов к любым неожиданностям.

"Убежден, – подумал он, – Вирджиния обязательно даст мне понять, что у неё нет ничего общего с этими существами. А пока займемся сбором информации. И к тому же дадим Эдгару время спокойно проделать свое дальнее путешествие". Таковы пока были его планы.

Только бы Эдгар не потерял способность давать этим существам те мощные заряды энергии, которые поддерживают их сейчас. Представив себе обратное, он почувствовал такую горечь во рту, что не смог проглотить даже коктейль.

На все вопросы, которые теснились в голове Меншена, дал ответы Торранс, разрешив его сомнения. Так, на осторожно сформулированный вопрос по поводу Эдгара он ответил:

– Нет, "Эдгары" наших центров энергии сами не являются аккумуляторами этой энергии. Они только используются как передатчики её с пульта. Ключевой термин для них – "отрицательные". Каждый раз, когда кто-либо посторонний проходит через стеклянную дверь конторы в помещение, где за окошечком сидит Эдгар, происходит слабый отток энергии к нему от посетителя, но сам он эту энергию использовать не может. В тех местах у Эдгара, где когда-то находились внутренние органы – так же, как у меня и у вашей жены, – теперь имплантированы приемники-излучатели, изготовленные из титана. Разница только в одном: Эдгар – "отрицательный", а ваша жена и другие "положительные". Теперь вам ясно?

Все это было для Меншена китайской грамотой. Но появился реальный шанс, что через некоторое время он во всем этом разберется. И тогда он рискнул задать следующий вопрос. Торранс, не задумываясь, ответил ему с ходу:

– Нас двести сорок три, включая вашу жену. Речь идет, конечно, о тех, кто обладает исполнительной властью. Мы располагаем огромным капиталом и содержим у себя на службе десятки тысяч человек, агенты из числа которых, в частности, ведут наблюдение и за вами.

Он засмеялся при этих словах. Однако Меншену было совсем не смешно.

Услышанное явилось для него столь неожиданным, что он с трудом сохранил хладнокровие. Но нервы были на пределе. Успех плана зависел только от собственных сил и возможностей. Меры предосторожности, принятые вчера ночью, позволяли надеяться, что наблюдатели не засекли его действий.

Было очевидно только одно – этот тип играет с ним, как кошка с мышью, а он рискует прийти в замешательство, разоблачить себя. Особенно удручало реальное доказательство той власти, которой, как уверенно считают эти существа, они располагают.

И тут он впервые решил повнимательнее вглядеться в их лица.

Когда он садился за стол, у него вначале создалось впечатление, что четверо мужчин были элегантны и привлекательны, а пятеро женщин прекрасны и грациозны. В общем-то первое впечатление было не столь уж и далеким от истины. Даже теперь, внимательно вглядываясь в них, он признавал, что как мужчины, так и женщины являли собой образчик физического совершенства, что подчеркивала и их строгая элегантная одежда.

Но этим их красота и ограничивалась. Так бывает, когда прямую наезженную дорогу обрывает пролет разбомбленного моста. Прекрасные, с четкими чертами лица этих людей были всего лишь навсего масками. В них читались железобетонная твердость и отсутствие даже малейших следов милосердия и человечности. На них был отпечаток какой-то врожденной жестокости, единообразия и унифицированности, которыю придает людям смерть. Их голубые, серые и карие глаза обладали каким-то стеклянным блеском. Губы были одинаково тонки и плотно сжаты. На лицах господствовало единое, объединяющее их выражение надменности и превосходства.

Без всяких сомнений, они верили в свою всевластность.

Меншен медленно глотал свой суп, борясь с паникой, постепенно охватывающей его. Он искоса взглянул на Вирджинию, но та сидела, уставившись в тарелку. Он заметил, что она проглотила всего лишь пару ложек супа.

С глухим раздражением и удивлением он констатировал, что, кроме Торранса, никто из сидящих за столом не произнес ни слова.

Он опять взглянул на Торранса, по лицу которого бродила загадочная усмешка. Ощущение того, что с ним затеяли какую-то игру, усилилось. И тем не менее до сего времени, не отступая со своего мысленно занятого им плацдарма, он все же получил некоторую полезную информацию.

Пока все это казалось не таким уж и опасным. И тогда он задал следующий вопрос. Как и до этого, Торранс ответил с той же простотой и деланной откровенностью:

– Вы правы. В своих трудах Кранстон не сказал ничего о своем открытии, главным образом потому, что был только в начале пути. А его биография, написанная мною, являлась просто-напросто средством польстить ему и перетянуть на нашу сторону в то время, когда мы только ещё создавали свою организацию.

Он замолчал на некоторое время, затем продолжал:

– Кстати, когда вы задаете вопрос о Кранстоне и его трудах, не забывайте, что это немного спятивший упрямец. Ему, например, важнее всего было как можно шире распространить свою заумную идею о доброй воле человечества, которая возникнет благодаря всеобщим физическим контактам. Но это не имело шансов быть проверено экспериментально. В общем-то, это все было нужно ему для того, чтобы, отталкиваясь от этого утверждения, создать на его основе новую концепцию: искусственно усиленная нервная энергия должна привести к осуществлению его мечты – передаче её без физического контакта. Никогда ещё ни одна научная теория не создавалась на столь зыбкой основе. По мнению доктора Кранстона, у двух близких человеческих существ в течение года полностью происходит обмен нервной энергией. Речь идет о передаче друг другу некой жизненной силы. Если же эту передачу интенсифицировать, то получится тот же эффект, что и при физическом контакте. В конце концов Кранстон нанял первоклассного инженера-электронщика, к слову, это был я, который создал специальный контур, который не только интенсифицировал органическую энергию, как он её назвал, но ещё и по желанию мог перехватывать или, если хотите, улавливать длину волн излучения любого индивидуума. Модифицированный вариант этого контура находится сейчас в теле вашей жены и поддерживает её контакт с сердцем, легкими и мозгом, хранящимися в секретной лаборатории доктора Кранстона. – Тут он тяжелым взглядом посмотрел на Меншена. – Кранстон никогда не объяснял мне, как могут внутренние органы существовать вне тела; он просто сказал, что передача потока энергии на расстояние является наиболее жизненно важным условием. И тем не менее речь не идет о расстоянии как о таковом. Суть здесь в том, что кровь, нервная энергия, каждый глоток воздуха, которым мы дышим, нагнетаются и очищаются через органы, законсервированные в стеклянных сосудах. Если с ними что-нибудь случится, мы умрем.

Меншен больше не собирался задавать вопросов. Он уже практически услышал все то, что хотел узнать. Все вертелось вокруг одного пункта: жизнь поддерживается с помощью внутренних человеческих органов, хранящихся на острове доктора Кранстона.

Они постоянно были связаны со своими владельцами. Стабильный контакт. Старый фанатик, лукавил ли он или был действительно психом, тем не менее держал в руках судьбу этих макиавеллиевских созданий.

Но почему же Кранстон в таком случае не воспользовался своей властью, чтобы уничтожить эту банду торговцев человеческими органами и сребролюбцев?

Этот вопрос вырвался у Меншена помимо его воли. Торранс, блестя белками глаз на потемневшем лице, ответил сквозь зубы:

– Потому что он не в силах поступиться своими принципами и совершить убийство. Потому что его сдерживает неодолимая ненависть к насилию. Ни один человек до него не был столь помешан на этом пунктике! Подумать только! Все его ужасные открытия зиждятся на сентиментальном желании способствовать распространению доброй воли среди людей во всем мире. И эта его сентиментальность является для нас смертельно опасной. Она заставляет его самообольщаться, предаваться эфемерным, несбыточным мечтам. Конечно, он никогда не решится убить нас. Но ему семьдесят восемь лет, хотя в наше время это и не столь уж древний возраст. Но он уже перевалил через средний человеческий. Так что он может умереть в любую минуту. Однако не хочет считаться с такой возможностью. Не позволяет ни одному из наших врачей осмотреть себя. По каким-то дурацким причинам он внушил себе, что если умрет, а мы до того не обнаружим остров, где хранятся наши законсервированные органы, и тоже умрем, то он не будет нести ответственности, как пацифист, за нашу смерть. Когда мы узнали об этом впервые? Недавно. Могли ли мы ранее подозревать, что этот старый сумасшедший окажется таким хитрым?! Он сам производил все операции, за исключением операции на себе. И по каким-то неясным для нас причинам тем не менее с отвращением и недоверием относится к нам.

Торранса, казалось, все более захватывал собственный рассказ. В его глазах сконцентрировалось столько злобы и ненависти, что они сверкали, как антрацит.

– Меншен, нам любой ценой необходимо найти место расположения лаборатории. Мы должны сами контролировать свои жизненно важные органы. А тут в дело вмешалась ваша жена...

Торранс опять замолчал. Не было никакого сомнения, что он добрался до кульминационной точки своего рассказа.

– Видите ли, профессор, – вдруг мягко заговорил он, – каждый раз, когда кто-то, убитый нами, подвергается операции оживления доктором Кранстоном, мы рассчитываем на его сопротивляемость психологическому шоку и надеемся получить от него данные о месте расположения лаборатории. Странно, но приходится констатировать, что десятки людей, которых мы приводили с улицы, теряли для нас после эксперимента всякую ценность, утратив память. Во всяком случае, мы продолжаем в подходящий момент убивать нужного нам человека и отправлять тело в дом доктора Кранстона. Но здесь тоже необходима определенная осторожность. Старик последнее время сильно устает. А когда он устает, усиливается его раздражительность: он воображает, что всемогущ. Поэтому мы считаем, что ему нельзя поставлять слишком большое количество трупов. В нормальных условиях этот помешанный не может выносить даже вида мертвых людей, поскольку знает, что может оживить их. К тому же он очень чувствителен, – Торранс сделал поклон в сторону Вирджинии, – к женской красоте. И хотя он догадывается о наших намерениях, он уже в такой стадии, что наплевательски к этому относится.

Торранс снова умолк. Посмотрел на Вирджинию, потом на Меншена с какой-то безучастностью.

– Теперь вам все ясно? – в конце концов спросил он.

– Да, – коротко ответил Меншен.

Он почувствовал какую-то дикую, необоримую ненависть к этим людям. И даже не потому, что они совершили множество убийств, хотя это страшно потрясло его; и даже не из-за Вирджинии, хотя мысль о её физических и моральных муках вызывала в нем чувство боли. Ненависть его к этим людям основывалась на том, что в своих грязных целях они навсегда похоронили чудесную, хотя и по-дурацки идеалистическую мечту старика о всеобщей доброй воле человечества. Это, как ни странно, больше всего возмутило его, и он почувствовал острое желание и решимость покончить с этими выродками, как только ему представится первый же случай.

Он сам удивлялся тому, что ему понадобилось столько времени, чтобы понять действительное положение вещей, и дошел он до этого по чистой случайности. Вирджиния могла установить место расположения острова, в этом не было сомнений. Эти типы тем не менее ещё не могли знать о её возможностях. Нельзя было допустить, чтобы они об этом догадались.

– Когда моя жена очнулась в лаборатории, – твердо проговорил Меншен, – Кранстон при этом присутствовал. Поэтому ей не удалось осмотреть окрестности, ибо он тут же отправил её домой. И если мы вам больше не нужны, то разрешите нам откланяться.

Он отодвинул стул и вопросительно взглянул на Вирджинию. Наступила тишина, в которой диссонансом прозвучал сухой смешок одной из блондинок, но не госпожи Паттерсон.

– Я вижу, профессор Меншен, что ваша жена даже не шелохнулась, чтобы последовать за вами. Может быть, она вспомнила о чем-то, что заметила на острове?

От этих слов у Меншена перехватило дыхание. И не за себя он испугался, а за нее.

Он медленно собрал всю волю в кулак, посмотрел на Вирджинию и увидел, что она побледнела как простыня, а губы её дрожат. Заметив, что муж смотрит на нее, она отвернулась.

– Вирджиния! – взревел Меншен.

Она снова посмотрела на него, и на её глазах появились слезы.

– Вирджиния, ты слышала, что нам рассказывали эти люди? Вопрос о нахождении острова при этом даже не возникал, в частности, речь не шла о том, знаешь ли ты, где он или нет. Это очень важно! Не принимай поспешных решений. Существуют вещи, которые необходимо делать во что бы то ни стало. И это в твоих силах. Наверное, есть возможность добраться до доктора Кранстона, если проявить настойчивость. Я убежден, что если мы найдем возможность побеседовать с ним, то уговорим уничтожить этих кровопийц. До сего времени он держался на своих пацифистских позициях. Нужно заставить его понять, что дело всей его жизни можно вырвать из лап этих крыс, этих жутких убийц, этих...

Он замолчал и резко повернулся к Торрансу.

– Сколько, – сурово спросил он, – сколько человеческих существ вы убиваете каждый год, чтобы использовать их внутренние органы?!

– Около пяти тысяч, – без колебаний ответил тот. – В основном, скажу вам без утайки, это сироты, бедняки, которые выбиваются из сил, чтобы выжить, люди, не имеющие ни родственников, ни друзей...

– Ну и ну! – вырвалось у Меншена, и он от негодования даже зажмурился.

Профессор вовсе не ждал ответа, поскольку задал чисто риторический вопрос. Но ответ его потряс.

– Пять тысяч! – недоверчиво воскликнул он.

Эта цифра превышала все, что может привидеться только в дурном сне. Мозг его отказывался воспринять её как реальность. Он чувствовал, что сердце его разрывается и сейчас разлетится на множество осколков. Сделав сверхчеловеческое усилие, он попытался вернуть себе хладнокровие. Он понимал, что здесь уже не может быть ничего, что потрясло бы его ещё больше. Цифра сама по себе была чудовищной.

– Что ж, остается только защищаться.

Он бросил взгляд на Вирджинию. Она улыбалась ему сквозь слезы. Это была горькая улыбка, но тем не менее улыбка.

– Бедный ты мой! – с жалостью проговорила она. – Тебе не нужно убеждать меня, приводить какие-то аргументы. Ты все равно не сможешь мне объяснить, что все это значит. Зло, которое здесь царит, не нуждается ни в каких доказательствах. Это – зло в его крайнем воплощении, ведь его используют в коммерческих целях. Посмотри на них!

Она вяло махнула рукой в направлении стола. Но Меншен и так уже некоторое время наблюдал за ними. Перед ним было девять рыл вурдалаков, оборотней, которые собрались, чтобы развлечься!

– Они – ожившие чудовища, воплощение порока, царящего в мире, слишком могущественного, чтобы ему могли противостоять простые смертные. Лишь только сам доктор Франкенштейн смог в конце концов уничтожить созданного им монстра. Нам же, прочим, остается только попытаться спасти своих близких. Норман, разве ты этого не видишь?

– Я-то вижу, – прервал её Меншен, – вижу, что ты мыслишь так же, как и я.

– Норман, – побледнев, продолжала она, – они же все нам выложили совершенно откровенно. Они нам рассказали все, не заботясь даже о том, знаем ли мы что-нибудь или не знаем. Разве ты не понимаешь, что это все значит?!

– Говоря так, ты имеешь в виду только себя, – проворчал он.

– Неужели? – повернулась она к Торрансу и посмотрела ему в глаза. Вы тоже так считаете?

– Ваша жена оказалась значительно умнее, чем вы, Меншен, – угрюмо буркнул Торранс. – Как вы изволите видеть, она жива и здорова. Кранстон, конечно, кое о чем позаботился, и ничего плохого не происходит с теми, кто имеет в его глазах хотя бы малейшую ценность. Они будут спасены.

Торранс повернулся к Вирджинии:

– Если в течение двух минут вы скажете, где находится остров, то вы и ваш муж вернетесь к себе, вам никто никогда не будет навязывать свою волю. А когда мы получим контроль над хранящимися внутренними органами, то гарантируем, что ничего плохого с вами не случится. Естественно, мы предпочли бы, чтобы все те, кто может пользоваться энергией, примкнули к нам (тут он бросил взгляд на свои часы), хотя это и не сулит безоблачного существования. Мы не можем обещать легкого пути, ибо не имеем возможности терять время на ложные обещания. Сейчас сорок три минуты первого. У вас лишь две минуты на размышление.

Вирджиния приоткрыла рот, чтобы заговорить, но под взглядом, которым наградил её муж, закрыла его.

Она смотрела на Меншена, как загипнотизированная птица.

– Неужели ты осмелишься?! – угрожающе проговорил профессор свистящим шепотом. – Во время войны мы научились тому, что в подобного рода делах компромиссы невозможны. Их обещания ничего не стоят. Если у тебя есть хоть малейшая зацепка, мы должны использовать её, чтобы их уничтожить.