Текст книги "Фредерик и Бернеретта"

Автор книги: Альфред де Мюссе

IV

На этот раз Фредерик поселился не в Латинском квартале; у него были дела в суде, и он снял комнату на набережной О – Флер. Вскоре к нему зашел его друг Жерар. Во время отсутствия Фредерика Жерар получил довольно значительное наследство. Смерть старого дяди принесла ему богатство. У него теперь была квартира на Шоссе – д’Антен, лошади, каб – е риолет, и, кроме того, он содержал красивую любовницу. У Жерара появилось обширное знакомство, в его доме собиралась молодежь, и целыми днями, а иногда и ночами шла игра в карты; он посещал балы, спектакли, гулянья; словом, из скромного студента Жерар превратился в светского молодого человека.

Вихрь удовольствий, которым предавался Жерар, захватил и Фредерика; впрочем, он не оставлял своих занятий в суде. Фредерик скоро научился презирать прежние развлечения в «Шомьере». Уж, конечно, не там можно было встретить так называемую золотую молодежь. Правда, нередко ее представители появлялись и в менее почтенной компании, но раз уж так принято, считается более достойным развлекаться у Мюзара[1]1
  Мюзар Филипп (1793–1859) – французский музыкант, организатор балов – концертов, пользовавшихся большой популярностью.


[Закрыть] со всякими шалопаями, чем на Новом бульваре с порядочными людьми. Жерар никуда не хотел выезжать без своего друга. Фредерик пытался сопротивляться, но всегда кончалось тем, что он позволял себя уговорить. Так он узнал неведомый ему доселе мир, увидел вблизи актрис и танцовщиц. Знакомство с этими небожителъницами производит на провинциалов огромное впечатление. Он сблизился с игроками и прожигателями жизни, с людьми, которые могли говорить с улыбкой о проигрыше в двести луидоров. Ему случалось проводить с ними ночь и видеть, как, просидев двенадцать часов за вином и картами, эти молодые люди наутро, совершая свой туалет, уже размышляют, как позабавиться днем. Фредерик бывал на ужинах, куда каждый приходил с женщиной, которую содержал. С этими женщинами не считали нужным разговаривать, а уходя, уводили их с собой, как берут свою трость и шляпу. Короче говоря, Фредерик разделял все безрассудства и удовольствия тех немногих избранных, которые ведут легкую, беспечную жизнь и не знают огорчений, как будто с остальным человечеством их связывает только одно: стремление к наслаждениям.

Постепенно Фредерик стал втягиваться в эту жизнь. Она избавляла его от грустных мыслей и назойливых воспоминаний. В этой среде действительно нельзя было оставаться не то что печальным, но даже озабоченным. Здесь надо было или веселиться, или уходить совсем. Все же Фредерик корил себя за то, что, изменив своей рассудительности и бережливости, он лишил себя этой надежной опоры. Не располагая средствами для крупной карточной игры, он, тем не менее, стал играть; к несчастью, вначале он выигрывал, и это дало ему возможность проигрывать в дальнейшем. Прежде он одевался у старого безансонского портного, который многие годы шил на всю их семью. Теперь Фредерик написал ему, что больше не нуждается в его услугах, и завел себе модного портного. Вскоре у него не стало времени посещать судебные заседания, да и могло ли быть у него свободное время, если он постоянно находился среди молодых людей, которые в своей суетливой праздности не успевали даже прочитать газеты. Итак, практику свою он проходил на бульварах; обедал в кафе, катался в Булонском лесу; носил нарядное платье; в карманах его звенело золото. Чтобы стать законченным денди, ему недоставало только лошади и любовницы.

Правду сказать, это был существенный пробел. В былые времена мужчина мог считаться мужчиной и жить полной жизнью, лишь обладая тремя вещами: лошадью, женщиной и шпагой. Из числа этих трех друзей благородного человека наш прозаический и малодушный век вычеркнул прежде всего самого достойного, верного и неразлучного спутника мужчины: никто уже больше не носит шпаги. Но – увы! – мало кто имеет и верховую лошадь, а бывают и такие, которые кичатся тем, что живут без любовницы.

Однажды, чтобы заплатить неотложные долги, Фредерику пришлось обратиться за помощью кое к кому из своих товарищей по развлечениям. Но они не смогли его выручить.

В конце концов он получил три тысячи франков под вексель у банкира, который знал его отца. Когда после многих волнений эта сумма оказалась у него в кармане, он почувствовал себя спокойно и радостно и решил пройтись по бульвару, прежде чем возвратиться домой. На углу Рю‑де – ла – Пэ, которую он пересекал, чтобы попасть в Тюильри, какая‑то женщина, шедшая под руку с молодым человеком, увидела Фредерика и засмеялась. Это была Бернеретта. Он остановился и проводил ее глазами. Она тоже обернулась несколько раз. Фредерик, не отдавая себе отчета, изменил направление и очутился в кафе де Пари.

Там он провел около часа и уже собирался было подняться в ресторан пообедать, когца Бернеретта снова прошла мимо него. Она была одна. Он остановил ее и спросил, не хочет ли она пообедать с ним? Бернеретта согласилась, взяла его под руку, но предложила поехать в более скромное место.

– Пойдем в кабачок, – весело сказала она, – не люблю я обедать на виду.

Они взяли фиакр и, как в былые времена, прежде чем о чем‑либо спросить, осыпали друг друга тысячью поцелуев.

Свидание их было радостным, никаким печальным воспоминаниям не было места. Все же Бернеретта пожаловалась, что Фредерик не навестил ее. Он ответил только, что она сама должна знать, почему это произошло. Она посмотрела в глаза возлюбленного и поняла, что нужно промолчать. Любовники сели у горящего камина, как в день их первого свидания; они ни о чем не думали и лишь хотели вволю насладиться счастливой встречей, дарованной им случаем. Шампанское внесло оживление; вместе с этим напитком поэтов, которым пренебрегают лишь привередники, полились и нежные речи. После обеда Фредерик и Бернеретта поехали в театр. В одиннадцать часов Фредерик спросил, куда ее отвезти. Бернеретта помолчала, не то стыдясь, не то робея, и, наконец, обхватив руками шею Фредерика, шепнула ему застенчиво на ухо:

– К тебе.

Он несколько удивился, узнав, что она свободна.

– А даже если бы я и не была свободна, разве ты не знаешь, что я люблю тебя? – ответила она. – Но я свободна, – прибавила она поспешно, заметив, что Фредерик заколебался. – Может быть, человек, с которым ты меня давеча встретил, навел тебя на какие‑то мысли? Ты его рассмотрел?

– Нет, я смотрел только на тебя.

– Это чудесный малый, у него модная лавка, и он довольно богат; он хочет на мне жениться.

– Ты говоришь – жениться? И это серьезно?

– Очень серьезно. Я от него ничего не скрыла. Он знает историю всей моей жизни. Но он влюблен в меня. Он позна – комился с моей матерью и месяц тому назад сделал предложение. Моя мать не хотела ничего ему говорить обо мне и чуть не поколотила меня, когда узнала, что я все рассказала. Он хочет, чтобы я заведовала его лавкой. Это было бы неплохим занятием, он ведь зарабатывает тысяч пятнадцать в год. К сожалению, это невозможно.

– Почему невозможно? Есть какие‑нибудь препятствия?

– Я тебе потом скажу, сначала поедем к тебе. '

– Нет, прежде расскажи мне все откровенно.

– Я боюсь, что ты будешь смеяться надо мной. Я его уважаю и очень к нему расположена, это самый хороший человек на свете, но он слишком толстый.

– Слишком толстый? Что за ерунда!

– Но ты его не разглядел: он Мал ростом и толст, а ты так хорошо сложен!

– А каков он лицом?

– Не так уж плох. У него хорошее, доброе лицо, и он действительно добр, а это уже достоинство. Я ему благодарна гораздо более, чем могу это выразить. Если бы я только пожелала, он, и не женившись на мне, сделал бы для меня много хорошего. Ни за что на свете я не хотела бы его огорчить. И если бы могла оказать ему услугу, то сделала бы это от всего сердца.

– Ну, выходи за него замуж, если так.

– Нет, нет – он слишком толстый; это невозможно. Едем же к тебе, мы еще поболтаем.

Фредерик не устоял перед соблазном, и когда на следующее утро он проснулся, былые невзгоды и прелестные глазки мадемуазель Дарси – все было забыто.

V

Бернеретта ушла после завтрака и не позволила Фредерику проводить ее домой. Полученные деньги Фредерик отложил с твердым намерением заплатить долги, но не спешил с этим. Спустя некоторое время он ужинал у Жерара. Г ости разошлись на рассвете. Фредерик собирался уже уходить, когда Жерар остановил его.

– Ты что думаешь делать? – спросил он. – Ложиться спать уже поздно – поедем завтракать за город.

Они быстро договорились, и Жерар послал разбудить свою любовницу и сказать ей, чтобы она приготовилась к прогулке.

– Как жаль, – сказал он своему приятелю, – что тебе некого пригласить, мы поехали бы вчетвером, это было бы куда веселее!

– За этим дело не станет, – ответил Фредерик, уступая порыву тщеславия. – Если хочешь, я черкну словечко, и пусть твой грум отнесет, это здесь неподалеку. Правда, сейчас немного рановато, но я не сомневаюсь, что Бернеретта явится.

– Великолепно. А что это за Бернеретта? Уж не прежняя ли твоя гризетка?

– Совершенно верно; это по поводу нее ты читал мне наставления.

– В самом деле? – смеясь, сказал Жерар. – Но, возможно, я был прав, – прибавил он. – У тебя характер постоянный, а с такими девушками это опасно.

Жерар не успел еще договорить, как вошла его возлюбленная. Бернеретта тоже не заставила себя ждать. Для этого случая она принарядилась, как только могла. Послали за наемной каретой и, несмотря на довольно холодную погоду, отправились в Монморанси. Небо было ясное, солнце сияло, молодые люди курили, обе дамь^ пели. Не проехав и одного лье, они стали приятельницами.

В Монморанси компания решила совершить прогулку верхом. Пустив лошадь вскачь по лесу, Фредерик почувствовал, как сильно забилось его сердце; никогда еще не' было ему так хорошо. Бернеретта была рядом с ним, он видел, какое впечатление производит на Жерара прелестное лицо молодой девушкй, разгоревшееся от скачки, и гордился этим. Они долго кружили по лесу, потом решили сделать привал на небольшом холме, где находились маленький домик и мельница. Мельничиха вынесла им бутылку белого вина, и они расположились прямо на земле, среди вереска.

– Нам следовало бы захватить пирожков, – сказал Жерар, – верховая езда способствует пищеварению, и я проголодался; мы бы закусили на траве, прежде чем вернуться в гостиницу.

Бернеретта достала из кармана слоеный пирожок, который она прихватила по дороге в Сен – Дени, и так мило предложила Жерару, что тот, принимая его, даже поцеловал ей руку.

– Вместо того чтобы возвращаться в деревню, – сказала она, – давайте лучше пообедаем здесь. Наверное, у этой женщины найдется в ее домишке кусок баранины, да вот и куры, – почему бы их не зажарить? Спросим‑ка, можно ли все это устроить, а пока будет приготовляться обед, мы погуляем в лесу. Что вы на это скажете? Право, это гораздо лучше, чем есть древних куропаток в гостинице «Белая лошадь».

Предложение было принято. Мельничиха хотела было отказаться, но, ослепленная блеском золотой монеты, полученной от Жерара, тотчас принялась за дело и принесла в жертву население своего птичника. Обед получился необыкновенно веселым и продлился гораздо дольше, чем рассчитывали его участ-: ники. Вскоре солнце скрылось за живописными холмами Сен– Ле, тяжелые тучи надвинулись на долину, и начался проливной Дождь, – Что теперь делать, – сказал Жерар, – до Монморанси не менее двух лье, и это не летняя гроза, которую можно переждать, а настоящий зимний дождь на всю ночь.

– Ну, почему же, – сказала Бернеретта, – зимний дождь проходит, как и всякий другой. Сыграем в карты, чтобы развлечься, а когда взойдет луна, будет хорошая погода.

Но, как и следовало ожидать, у мельничихи не оказалось карт, и игра не состоялась. Сесиль, возлюбленная Жерара, начала беспокоиться за свое новое платье и с сожалением вспо-< минала о гостинице. Лошадей пришлось укрыть в сарае. В комнату вошло двое дюжих молодцов довольно неприветливого вида. Это были сыновья мельничихи. Они спросили ужин и, казалось, не особенно‑то были рады посторонним. Жерар начал терять терпение, у Фредерика испортилось настроение. Нет более унылого зрелища, чем вид людей, которые только что смеялись и чье веселье прервано внезапной помехой. Одна Бернеретта сохраняла прекрасное расположение духа и, казалось, ни на что не обращала внимания.

– Если у нас нет карт, – сказала она, – я предложу вам другую игру. Прежде всего попытаемся найти муху, хотя сейчас и ноябрь месяц.

– Муху? – переспросил Жерар. – Что вы собираетесь с ней делать?

– Сначала поищем, а потом увидим.

После тщательных поисков муха была найдена. Бедняжка оцепенела от холода. Бернеретта осторожно взяла муху и положила ее посреди стола, затем усадила всех вокруг.

– Теперь, – сказала она, – пусть каждый возьмет по куску сахара и положит его перед собой на стол, затем бросит в тарелку какую‑нибудь монету. Это будет ставкой. Только не двигайтесь и не говорите, дайте мухе очнуться. Вот она уже летает. Смотрите – сейчас она сядет на один из кусков сахара, улетит, сядет на другой, снова вернется – как ей вздумается. Всякий раз, когда муха сядет на сахар и задержится на нем, владелец этого куска берет из тарелки монету – и так до тех пор, пока тарелка не опустеет. Тогда мы начнем с начала.

Забавная выдумка Бернеретты развеселила всех. Сделали, как она сказала. Прилетели еще две – три мухи, все играющие в торжественном молчании следили за ними глазами; как только муха садилась на сахар, раздавался дружный смех. Так незаметно прошел час; тем временем дождь прекратился.

– Не переношу унылых женщин, – говорил Жерар своему другу на обратном пути. – Надо признаться, что веселость – великое благо, может быть самое большое из всех, потому что, обладая им, можно обходиться без остальных. Твоей гризетке удалось обратить час скуки в час забавы. Это одно заставляет меня ценить ее много больше, чем если бы она сочинила эпическую поэму. Как ты думаешь, долго ли продлится ваша любовь?

– Не знаю, – ответил Фредерик, подражая небрежному тону своего приятеля, – если она тебе нравится, можешь поухаживать за ней.

– Ты неискренен; ты же любишь ее, и она тебя любит.

– Да, как и прежде, – из прихоти.

– Бойся таких прихотей.

– Догоняйте же нас, господа! – крикнула Бернеретта. Она и Сесиль мчались вскачь впереди. На небольшой плоской возвышенности девушки придержали лошадей, и вся кавалькада сделала остановку. Всходила луна, медленно выплывая из‑за чащи леса; по мере того как она поднималась, тучи словно отступали перед ней. Внизу, у подножия холма, расстилалась долина, она тонула во мраке, и только было слышно, как там, в глубине, куда не проникал взгляд, глухо волновалось от ветра темное море зелени. В шести лье от Парижа можно было подумать, что находишься где‑то над отрогами Шварцвальда. Внезапно ночное светило точно вынырнуло из‑за горизонта. Широкий луч скользнул по верхушкам леса и мгновенно залил светом все вокруг. Высокие деревья, купы каштанов, лужайки, тропинки, холмы – все обрисовалось вдали, как по волшебству. Фредерик и его спутники обменялись взглядами, удивленные и обрадованные, что видят друг друга.

– А ну‑ка, Бернеретта, – воскликнул Фредерик, – спой нам песню!

– Печальную или веселую? – спросила она.

– Какую хочешь. Спой охотничью! Быть может, на нее ответит эхо.

Бернеретта откинула назад вуаль и начала, подражая напеву охотничьего рожка, но вдруг остановилась. Ее взгляд поразила яркая звезда Венеры, мерцавшая над самым холмом. Подчиняясь очарованию более нежных чувств и мыслей, Бернеретта запела на мотив немецкой песни стихи, которые Фредерик сочинил когда‑то под впечатлением отрывка из Оссиана[2]2
  Речь идет о сборнике народных песен, автором которых являлся Джеймс Макферсон (1736–1796). В этой книге, приписываемой кельтскому барду Оссиану, воспеты подвиги Фингала, властителя страны Морвен, в Шотландии. Фингал пребывал в своем замке, носившем название Сельма.


[Закрыть]:

 
Вечерняя звезда, далекая богиня,
Чей лучезарен лик меж облаков в огне,
Из своего дворца в бездонной глубине
Что видишь ты в долине синей?
Гроза рассеялась, и ветры кротко спят,
Дрожа, роняет лес алмазы слез росистых,
Ночная бабочка на крыльях золотистых
Полей впивает аромат.
Что ищешь ты во тьме земного круга?
Но ты склоняешься к вершинам темных гор,
Скользишь с улыбкою, печальная подруга,
И опускается мерцающий твой взор.
Звезда, бегущая к холмам темно – зеленым,
В плаще ночных небес дрожащая слезой,
Ты, на кого глядит пастух, когда но склонам
Свои стада ведет извилистой тропой, —
Звезда, куда от нас летишь ты торопливо?
Не к ложу ль в тростниках отыскиваешь путь?
Куда летишь одна в час ночи молчаливый,
Чтоб в глубине морской жемчужиной мелькнуть?
О, если суждено, прекрасное светило,
Чтоб лен волос твоих в пучине вод исчез,
Пускай хоть миг еще нам льется свет твой милый.
Звезда, звезда любви, не покидай небес![3]3
  Перевод Э. Л. Линецкой.


[Закрыть]
 

Бернеретта пела; луна освещала ее лицо, придавая ему очаровательную бледность. Сесиль и Жерар похвалили чистоту и свежесть ее голоса, а Фредерик нежно поцеловал возлюбленную.

Они вернулись в гостиницу и сели ужинать. За десертом Жерар, разгоряченный выпитой бутылкой мадеры, стал так услужлив и любезен с Бернереттой, что Сесиль затеяла с ним ссору. Они наговорили друг другу колкостей, и Сесиль ушла из‑за стола, а Жерар последовал за ней в самом дурном расположении духа.

Оставшись наедине с Бернереттой, Фредерик спросил ее, догадалась ли она о причине этой размолвки.

– Конечно, – ответила Бернеретта, – это же не стихи, и каждый это понимает.

– Ну и что же ты об этом думаешь? Ты приглянулась этому молодому человеку; его любовница ему наскучила, и, я думаю, тебе достаточно сказать слово, чтобы он бросил ее.

– Какое нам до этого дело! Или ты ревнуешь?

– Нисколько. Ты же прекрасно знаешь, что я не имею права ревновать тебя.

– Объясни мне, что ты хочешь сказать?

– Милое дитя мое, я хочу сказать, что ни мое состояние, ни род моих занятий не позволяют мне быть твоим любовником. Ты знаешь это давно, я тебя никогда не обманывал на этот счет. Если бы я захотел разыгрывать перед тобой знатного вельможу, я бы разорился, не сделав тебя счастливой. Мне едва хватает моего содержания; кроме того, в скором времени я должен буду вернуться в Безансон. Ты видишь, что об этом я говорю с тобой вполне откровенно, хотя мне и тяжело, но есть некоторые вещи, о которых я так говорить не могу. Твое дело подумать и позаботиться о своем будущем.

– Другими словами, ты мне советуешь заняться твоим другом?

– Нет, это он готов заняться тобой. Жерар богат, а я нет. Он живет в Париже, в самой гуще всевозможных развлечений, мне же предназначено быть всего лишь провинциальным адвокатом. Ты очень нравишься Жерару, и, может быть, это для тебя счастливый случай.

Несмотря на кажущееся спокойствие, Фредерик, говоря все это, был взволнован. Бернеретта молчала, она прижалась к окну и плакала, стараясь скрыть свои слезы. Фредерик заметил это и подошел к ней.

– Оставьте, – сказала она, – вы никогда не снизойдете до того, чтобы ревновать меня. Я понимаю и не жалуюсь, но мне очень больно; вы слишком жестоко говорите, друг мой, вы обращаетесь со мной как с продажной женщиной; я не заслужила этого; вы причиняете мне большое горе.

Заранее было решено переночевать в гостинице и вернуться в Париж на другой день. Все еще утирая глаза, Бернеретта сняла с шеи платок и повязала им на ночь голову возлюбленного. Затем прижалась к плечу Фредерика, тихонько увлекая его к алькову.

– Какой же ты гадкий, – сказала она, целуя его, – почему ты не хочешь меня любить?

Фредерик заключил ее в объятия. Он понимал, чему подвергает себя, уступая минутной слабости. Чем больше ему хотелось отдаться этому порыву, тем больше страшился он самого себя. Он готов был сказать Бернеретте, что любит ее, но роковое слово замерло у него на губах; Бернеретта же сердцем почувствовала его, и оба они заснули счастливые. Один – оттого, что все же не произнес этого слова, другая – оттого, что угадала его.

VI

На этот раз Фредерик по возвращении проводил Берне– ретту домой. Он увидел, как бедно ее жилище, и сразу понял, почему сначала она не хотела, чтобы ее провожали. Бернеретта жила в меблированных комнатах, вход туда вел через длинный темный коридор. Она занимала две крошечные каморки со скудной обстановкой. Фредерик попытался задать ей несколько вопросов по поводу того плачевного положения, в котором она, по – видимому, находилась, но она отвечала уклончиво.

Спустя несколько дней Фредерик зашел навестить Бернеретту; войдя в дом, он услышал наверху на лестнице странный шум. Кричали женщины, кто‑то звал на помощь, кто‑то грозил, кто‑то предлагал послать за полицией. Среди беспорядочного хора этих голосов выделялся голос молодого человека, который не замедлил появиться перед Фредериком. Одежда на нем была изорвана, он был бледен и пьян от вина и ярости.

– Ты мне поплатишься за это, Луиза, – кричал он, ударяя кулаком по перилам, – ты мне за это поплатишься! Я еще до тебя доберусь и заставлю тебя слушаться или выкину отсюда, л плюю на ваши угрозы и весь этот женский визг! Скоро вы меня опять увидите, так и знайте!

Говоря это, он спустился с лестницы и в бешенстве выбежал из дома. Фредерик колебался, подниматься ли ему наверх, но тут он увидел Бернеретту на площадке. Она рассказала о причине разыгравшейся сцены. Только что ушедший человек был ее брат.

– Вы слышали это уродливое имя – Луиза, – плача, говорила Бернеретта, – и вы знаете, что, к несчастью, это мое имя. Мой брат был сегодня в кабаке, а когда он приходит оттуда, вы сами видите, как он со мной обращается, если я не даю ему денег, чтобы ему снова вернуться в кабак.

В полном смятении, заливаясь слезами, она рассказала Фредерику то, что всегда пыталась от него скрыть. Родители ее были крайне бедны. Отец столярничал. В детстве с ней обращались очень жестоко, и как только ей исполнилось шестнадцать лет, продали ее одному, уже немолодому человеку. Он был богат и щедр и дал ей некоторое образование, но вскоре умер. Оставшись без средств, Бернеретта поступила в провинциальный театр, и тут брат стал преследовать ее из города в город, заставлял отдавать ему весь заработок, осыпал побоями и оскорблениями, если она не могла удовлетворить его требований. Когда ей минуло восемнадцать лет, она добилась признания своего совершеннолетия. Но даже власть закона не в силах была оградить ее от посещений ненавистного брата, который внушал ей ужас своей грубостью и бесчестил гнусным поведением. Таков был в общих чертах рассказ, вырвавшийся у Бернеретты в минуту отчаяния. Все это она рассказала так простодушно, что Фредерик не мог сомневаться в ее правдивости.

Он был тронут и, даже если бы не любил ее, то почувстзо– вал бы жалость к бедной девушке. Он узнал, где живет брат Бернеретты. Несколько золотых монет и решительный разговор уладили дело. На случай, если молодой человек явится снова, привратнице было велено сказать, что Бернеретта переехала в другой квартал. Но мало было обеспечить покой Бернеретты, когда она нуждалась в самом необходимом, и Фредерик заплатил ее долги, вместо того чтобы заплатить собственные. Напрасно она пыталась отговорить его от этого. Он и думать не хотел, что поступает опрометчиво и что эта опрометчивость может иметь неприятные последствия. Он повиновался велению сердца и поклялся никогда не раскаиваться в этом, что бы ни случилось в будущем.

Но раскаяться ему пришлось, и очень скоро. Чтобы выполнить взятые на себя обязательства по старому векселю, нужно было заключить новые обязательства, гораздо более тяжелые. Природа не одарила его беспечностью, которая в подобных обстоятельствах освобождает человека хотя бы от страха перед надвигающейся бедой. Наоборот, из всех своих прежних качеств он сохранил одно – предусмотрительность. Он, вероятно, стал бы мрачным и молчаливым, если бы это было возможно в его возрасте. Друзья заметили в нем перемену, но он не захотел сознаться в ее причине; стараясь обмануть других, он хитрил сам с собой и, то ли по слабости, то ли за отсутствием другого выхода, положился на волю провидения.

С Бернереттой, однако, он держался по – прежнему и продолжал говорить о своем близком отъезде, но это были только слова, он все не уезжал и каждый день навещал ее. Он привык к ее лестнице, и коридор уже не казался ему таким темным. Две маленькие комнатки, которые он находил вначале убогими, стали теперь в его глазах привлекательными. По утрам в них светило солнце и нагревало их – такие они были крошечные. В них нашлось место для фортепьяно, взятого напрокат. По соседству оказался хороший ресторан, откуда приносили обеды. У Бернеретты был дар, которым обладают только женщины, да и то не часто. Она была и безрассудна и вместе с тем бережлива. К этому присоединялся еще более редкий дар – она была всегда всем довольна, и ее единственным желанием было доставлять радость окружающим.

Надо сказать и об ее недостатках; она не была ленивой, но проводила дни в непостижимой праздности. Со своим маленьким хозяйством она справлялась поразительно быстро, а затем сидела целый день на диване сложа руки. Она толковала о своем обучении шитью и вышиванию так же, как Фредерик о своем отъезде, другими словами – дальше разговоров дело не шло. К несчастью, таковы многие женщины, в особенности женщины определенного круга, которым более, чем другим, следовало бы заниматься каким‑нибудь ремеслом. Есть в Париже девушки, которые родились в бедности, но никогда не возьмут в руки иголку; они скорее согласятся умереть с голоду, холя свои руки и натирая их миндальными отрубями.

Когда пришла масленица и с нею карнавальные развлечения, Фредерик, посещавший все балы, являлся к Бернеретте в самое различное время – то утром на рассвете, то среди ночи. Не раз, подойдя к ее двери, он невольно спрашивал себя, застанет ли ее одну; и если его уже заменил соперник, то имеет 'ли он право сетовать? Конечно, нет, раз он сам отказался от этого права. Признаться ли, что он боялся этого и в то же время почти желал? Тогда у него хватило бы решимости уехать. Неверность возлюбленной заставила бы его покинуть ее. Но Бернеретта всегда была одна, – днем она сидела у камина, расчесывая свои длинные волосы, падавшие ей на плечи. А если звонок Фредерика раздавался ночью, она выбегала к нему полуобнаженная, с закрытыми глазами й смеющимся ртом и бросалась ему на шею, еще даже не совсем проснувшись, разжигала огонь, доставала из буфета ужин, всегда проворная и приветливая. Она никогда не спрашивала, откуда пришел ее возлюбленный. Кто мог бы устоять перед соблазном такой легкой ^и приятной жизни и перед такой редкой и необременительной любовью? Каковы бы ни были дневные заботы, Фредерик всегда засыпал счастливым. И мог ли он просыпаться грустным, если, открывая глаза, видел свою подругу, которая весело хлопотала, приготовляя ему воду для умывания и завтрак?

Если верно, что редкие встречи и беспрестанно возникающие препятствия разжигают страсть и придают наслаждению остроту новизны, то надо признаться и в том, что есть особое очарование, быть может, более сладостное и более опасное, в постоянном общении с тем, кого любишь. Говорят, что привычка приводит к пресыщению. Возможно; но вместе с трм она порождает взаимное доверие и забвение самого себя; любовь, выдержавшая такое испытание, может уже ничего не бояться. Любовники, встречающиеся изредка, никогда не могут быть уверены, что поймут друг друга. Они ждут минут счастья, хотят убедить себя, что счастливы, и тщетно ищут невозможного– слов, чтобы высказать свои чувства. Тем, кто живет вместе, ничего не надо высказывать словами; они мыслят и чувствуют согласно, они обмениваются взглядами; идя рядом, пожимают друг другу руки. Только они одни знают восхитительное блаженство и ласковую прелесть завтрашнего утра. В дружеской непринужденности они находят отдых от восторгов любви. Мне всегда вспоминаются эти пленительные узы, когда я вижу двух лебедей, которые тихо плывут по течению, отражаясь в чистой прозрачной воде.

Вначале Фредерика увлек великодушный порыв, а затем очарование этой новой для него жизни пленило его. К несчастью для автора этого рассказа, только перо Бернардена де Сен – Пьера[4]4
  Бернарден де Сен – Пьер Жак – Анри (1737–1814) – французский писатель, последователь Руссо, автор романа «Павел и Виргиния», в котором описывается идиллия двух любящих.


[Закрыть] способно придать интерес бесхитростным подробностям безмятежной любви. К тому же для украшения своего простодушного повествования этот искусный писатель располагал знойными ночами Иль‑де – Франса и пальмами, бросавшими трепетные тени на обнаженные плечи Виргинии. Своих героев он изобразил на фоне богатейшей природы. А мои герои посмею ли сказать? – каждое утро отправлялись в тир Тиволи стрелять из пистолета, оттуда – к своему другу Жерару, иногда обедали у Вери; вечером ехали в театр. Посмею ли сказать, что когда они чувствовали себя усталыми, то играли в шашки у своего камина? Кто захочет читать такие заурядные подробности, да и к чему это, если достаточно сказать одно: они любили друг друга и жили вместе. Так продолжалось около трех месяцев.

К этому времени Фредерик оказался в столь затруднительном положении, что объявил своей подруге о необходимости расстаться. Она давно была готова к этому и не сделала никакого усилия, чтобы удержать его: она знала, что он пожертвовал для нее всем, чем мог; ей оставалось только покориться и постараться скрыть от него свое горе. В последний раз они пообедали имеете. Уходя, Фредерик сунул в муфту Бернеретты пакетик – ив нем все, что у него еще оставалось. Она проводила его до дому и всю дорогу молчала. Когда фиакр остановился, она поцеловала возлюбленному руку, уронила несколько слезинок, и они расстались.