Текст книги "Дорога крови"

Автор книги: Алена Трутнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Доброе утро. – Айзек остановился у самого входа в вонючую тёмную ночлежку – боялся ненароком вызвать агрессию, нарушив чужую территорию.

– Если ты явился за едой, то проваливай отсюда к своим двум проклятым! – лениво отозвался один из лежавших на куче тряпья мужчин.

– У меня к вам просьба. – Мальчишка протянул руку, на его раскрытой ладони тускло поблёскивали несколько монет. – Это всё, что у меня есть.

Нищие жадно уставились на медяки.

– Ну, проходи. – Один из мужчин с обвязанной грязной тряпкой головой и недобрым прищуром белёсых глаз поднялся с земли и направился вглубь тупика. – За мной.

Айзек зажал монеты в руке и с тревожно колотящимся сердцем пошёл следом за нищим, ощущая на себе тяжёлые недоброжелательные взгляды притулившихся вокруг мужчин и женщин.

– Проклятый! Проклятый! – Несколько маленьких ребятишек запрыгали вокруг него, показывая языки и тыкая пальцем. – Черноглазый демон!

– Брысь отсюда! – от грозного окрика мужчины малышей словно ветром сдуло.

Не пригласив мальчика сесть, сам провожатый Айзека опустился на криво сколоченную скамью в затемнённом углу рядом с тремя другими мужчинами, чьи лица почти полностью скрывала тень.

– Не боишься, что мы просто заберём деньги, а тебя вышвырнем отсюда? – поинтересовался один из сидящих скрипучим старческим голосом.

– Боюсь, – честно ответил Айзек. – Но мне больше не к кому обратиться. И я предложу вам больше, если вы мне поможете.

– Говори.

Мальчик переступил с ноги на ногу.

– Феда умерла. Я хочу вас попросить… Попросить… – Айзек сжал кулаки и на мгновение замолчал, стараясь сдержать слёзы. – Помогите нам вырыть для неё могилу. Земля промёрзла. Нам с Нэнси не управиться. Я заплачу вам – только, конечно, постепенно. Буду зарабатывать и всё отдавать вам.

Один из мужчин усмехнулся.

– А если мы запросим с тебя непомерную цену? Ну, скажем, сто медяков? Иначе зимовать вашей Феде в подворотне. Кому ж охота связываться с проклятой старухой и её внучком?

Подобная цена была полным издевательством, но в Айзеке нежданно-негаданно взыграла гордость. Впервые за всё время, проведённое на улицах, мальчишка почувствовал, что не желает уступать и торговаться. Айзек расправил щуплые плечи и вскинул голову.

– Сто медяков? Идёт! Но тогда вы ещё и похороните её.

Мужчина, приведший его сюда, расхохотался.

– Нахалёныш! Смело и самоуверенно для шестилетнего мальчишки!

– Мне уже семь. Но дело не в возрасте, правда? И в старости можно быть тупым. – Айзек сверкнул глазами на предложившего цену мужчину.

– Ах ты, сволочь мелкая!

– Погоди! – Мужчина с забинтованной головой остановил поднимающегося товарища. – Мальчишка определённо хорош. Дерзкий и смелый. Из него выйдет толк. Поможем ему. За сто медяков.

Низко висящее небо тоже плакало вместе с ними, посыпая снегом свежевырытую могилу – одинокую, за чертой города. У Айзека и Нэнси не было денег заплатить за место на кладбище, и потому им пришлось хоронить Феду вне городских стен.

«Не важно, – уговаривал сам себя Айзек, – всё равно моя добрая бабушка попадёт прямиком в небесное царство. Она заслужила это. По-другому быть не может».

Нэнси рыдала, стоя на коленях у края могилы. Айзек приблизился к ней и обнял.

Сердце разрывала невероятная тоска, а пустота, поселившаяся в груди, казалось, никогда не исчезнет. Больше не увидеть ему ласковых глаз Феды, не услышать её заботливого голоса. Горе рвалось наружу слезами, которые не желали литься из глаз, хотя душа Айзека буквально исходила ими. Раньше он слишком часто плакал по пустякам, а теперь, когда случилось настоящее горе и отчаяние терзало и рвало сердце мальчика на части, глаза были сухими.

Нэнси рядом с ним снова всхлипнула и до боли вцепилась в руку Айзека. Мальчишка крепче обнял её и поджал губы – ему так хотелось кричать от невыносимой утраты, но он не позволит себе этого. Теперь он уже взрослый.

– Готово! – Мужчина, тот самый, что затребовал сто медяков, закончил забрасывать могилу землёй и опёрся о лопату.

Айзек высвободился из хватки Нэнси и вытащил из-под плаща дощечку – ещё вчера он старательно вырезал на ней имя бабушки.

– Зачем это? – Помогавшие рыть яму нищие подошли поближе, с интересом наблюдая, как мальчик вкапывает дощечку у края свежей могилы.

– Там написано «Феда». Это как память о ней.

– А кто написал?

– Я. – Айзек положил руки на холодную мёрзлую землю. – Это мой прощальный подарок бабушке.

– Сам написал? – недоверчиво присвистнул один из нищих. – Башковитый.

– Это не сложно… – Мальчик краем глаза наблюдал, как расходятся сделавшие своё дело мужчины.

Один из них задержался около него.

– Говорят, ты должен нам теперь сто медяков…

– Да, я помню и обязательно заработаю их… – Айзек очень старался, чтобы его голос не дрожал от невыплаканных слёз. – Я начну сегодня же.

Нищий довольно кивнул и двинулся следом за своими товарищами, оставив Нэнси и Айзека одних у могилы.

Мысленно попросив Феду передать родителям, если они тоже уже мертвы и встретятся ей, как он тоскует по ним, мальчишка встал и взял трясущуюся от холода и слёз Нэнси за руку.

– Идём. Здесь ветрено.

Девушка неохотно поднялась и пошла с ним.

В тот день Айзек ясно осознал, что смерть одного человека не разрушает незыблемый порядок жизни вокруг. Кроме самых близких людей другим не было и дела до произошедшего. Мир продолжал бесконечный бег, не замечая отсутствия одного из своих созданий. Торговцы точно так же, как вчера, громкими выкриками привлекали внимание идущих по своим делам горожан; бедняки проходили мимо мальчишки, уткнув взгляд в землю; важно шествовали знатные дамы, сопровождаемые молчаливыми грустными служанками; проносились по узким улочкам наездники, топча зазевавшихся простолюдинов. И так изо дня в день, не замечая смерти, собиравшей урожай посреди всей этой суеты – еженощно и ежечасно.

Только сейчас Айзек понял, что город до краёв полон смерти. Каждый день её костлявая рука выхватывает себе жертву из числа живущих, опаляет своим ледяным дыханием то старика, то ребёнка, то больного и немощного калеку, то полного сил и пышущего здоровьем мужчину. Её выбор слеп, а жребий – неминуем. Она оставляет зияющие пустоты в душах родственников умершего по всему городу. По всему свету.

Улица вывела Айзека к рынку, и мальчик остановился, глядя на привычную, но казавшуюся неуместной и притворной суету вокруг. Он был не уверен, имеет ли право продолжать жить своей обычной жизнью сейчас, когда его бабушка лежала под толщей мёрзлой мёртвой земли. А он снова будет улыбаться едва тёплому осеннему солнышку, тонуть в море звуков и запахов вокруг, смеяться, встречаться с людьми, пытаясь наняться в помощники, как будто ничего и не случилось. Глаза обожгли слёзы.

«Стоп, – приказал себе Айзек. – Так не пойдёт. Ты обещал быть сильным».

А бабушка – ему очень хотелось верить – поймёт его и не осудит за то, что не плачет о ней дни напролёт. Это вовсе не значит, что Айзек забыл её или что ему не больно, – боги тому свидетели, это не так. Но жизнь, не замедляющая бега, чтобы подождать, пока рассеется его горе, бросает ему вызов. И на этот раз мальчишка намерен принять его. Ведь он дал слово Феде.

* * *

Остывшие небеса, наконец, разразились снегом. Робкий и неуверенный ещё несколько дней назад, сейчас он буквально засыпал затихший, опустевший город. Крупные, пушистые хлопья всё падали и падали, облепляя крыши, уличные столбы и мачты кораблей в порту, укрывали улицы и проулки мягким чистым ковром, прятали накопленные за предыдущие месяцы грязь и нечистоты. Вольные Острова превратились в заботливо украшенное и вычищенное царство хозяйки-зимы, которая с каждым днем всё крепче сжимала город в своих ледяных объятиях.

Леальт и Афето с радостным лаем пронеслись мимо, взрывая снежную пелену лапами, и опрокинулись на спину, играючи покусывая друг друга и кувыркаясь в снегу. Усберго, более взрослый и серьёзный, лишь на мгновение бросил недовольный взгляд на них и снова вернулся к попыткам выкопать что-то из-под снега. Айзек смахнул с ресниц снежинки и свистнул, призывая собак следовать за собой.

Мальчик и сам поначалу радовался снегу, но довольно быстро его порывы лепить снеговиков и кататься по мягкому покрову сменились отчаянием. Одно дело – побарахтаться в снегу и вернуться домой в жарко натопленную комнату, к горячему ужину. И совсем другое дело – постоянно бродить по улицам, утопая по колено в снегу, выбиваться из сил, разыскивая под ним хоть крохи заледенелой еды, а ложась спать под каким-нибудь прилавком, к утру обнаруживать, что твоё убежище заметено снегом, а пальцы рук и ног не гнутся.

Это была его первая зима на улицах. И встречал её Айзек в одиночестве, окружённый лишь своими верными спутниками – псами. Всё время куда-то идти было крайне утомительно, вязкий снег отнимал слишком много сил, но мальчик быстро обнаружил, что рискует и вовсе замёрзнуть насмерть, если не двигается.

Добредя до центральной площади, он взобрался на сооружённое ещё весной возвышение для глашатаев и принялся жевать замёрзший кусок хлеба – свои последние припасы. Со своего места Айзек видел, как из расположенной на углу площади таверны, покачиваясь, вышел один из посетителей. Судя по его яркой, расшитой мехами одежде, мужчина был далеко не беден. Затянув нестройную песню, он двинулся по пустынному переулку.

И вдруг в голове мальчика словно что-то перещёлкнуло – вот оно, его спасение. Подвыпивший богач, кое-как переставляющий ноги по пустынному переулку. Что может быть проще, чем украсть у него кошелёк? И тогда мальчишка сможет оплатить комнату в каком-нибудь захудалом трактире и проведёт хоть одну ночь в тепле.

Айзек поспешно засунул остатки хлеба в рот и спрыгнул на землю. Но, с другой стороны, что сказали бы его родители, узнай они, что их замечательный малыш замышляет ограбить пьяного? Айзек нерешительно потоптался на месте. Возможно, воровство всё же не выход? Но как ему тогда перезимовать?

Мальчик пошевелил замёрзшими пальцами ног – он уже едва чувствовал их. Нет, если он не решится сейчас, это будет верная смерть. Родители говорили ему, что выбор есть всегда. Айзек и не собирался обманывать себя, он отлично понимал, что выбор у него есть и сейчас – сохранить честность или жизнь. И, как ни противно ему было от этой мысли, мальчишка, не задумываясь, выбирал второе.

– Мама и папа, простите меня, если сможете, – облачко пара поднялось в воздух вместе с едва слышным шёпотом Айзека. – Оставайтесь здесь, – приказал он псам и, внимательно осмотревшись вокруг, припустил по безлюдному переулку за пьяницей.

Когда мальчишка нагнал его, мужчина как раз заканчивал припев развесёлой песенки, широко размахивая руками и приплясывая. Полы его распахнутого плаща трепал ветер, открывая взору воришки бархатный кошель на искусно плетённой тесёмке, свисавший с пояса. Мужчина поскользнулся и рухнул на землю, продолжая что-то пьяно выкрикивать.

– Вам помочь, господин? – Айзек тут же присел рядом с ним.

– Пшёл прочь, голодр-ранец! – Пьяный презрительно махнул рукой. – Пшшшёл прочь!

– Прошу прощения. – Мальчик зажал кошель одной рукой, чтобы монеты не звякнули, и вытащил из-за голенища сапога нож. – Не хотел вас побеспокоить.

– Прочччь!

Айзек аккуратно перерезал удерживающие кошель тесёмки и поднялся.

– Ещё раз извините.

– Кышшш! Кышшш! – Мужчина начал неуклюже подниматься, и мальчик счёл за благо ретироваться.

На эту ночь Айзек и его собаки могли не беспокоиться о ночлеге.

Трактир, который выбрал Айзек, был ничем не примечателен – старое, давно требующее ремонта здание, где на первом этаже всю ночь гуляли подвыпившие завсегдатаи, мешая спать тем, кто имел несчастье снять комнату на втором этаже. Впрочем, мальчик точно знал, что здесь никто не интересуется, каким способом к тебе попали деньги, пока ты готов их тратить. Воры, нищие, убийцы, путаны – здесь принимали любого. И, что для него было не менее важно, у таверны имелась пристройка для лошадей – Айзек и не рассчитывал, что его пустят в комнату с собаками, а бросать своих друзей на холоде вовсе не входило в его планы.

Благоразумно зарыв четыре золотых подальше от трактира, Айзек толкнул тяжёлую дубовую дверь и оказался в жарко натопленной комнате. От паров выпивки и запаха курева у мальчика почти мгновенно закружилась голова. Боязливо пройдя между грязными ветхими столиками, он остановился у стойки, которая была едва ли не выше его.

– Я слушаю. – Хозяин даже не поднял глаз от залитого пивом прилавка.

– Мне нужно место переночевать и горячий ужин, четыре порции. – Айзек положил на стойку золотой.

Мужчина тут же вскинул голову. Осмотрев грязную изодранную одёжку мальчишки, его давным-давно не мытые волосы, хозяин покачал головой.

– И где же ты взял такое богатство?

– Нашёл.

– Вероятно, в чужом кошельке?

– Не ваше дело.

– Ты прав, не моё. Но ты ошибаешься, если думаешь, что я сдам тебе комнату, малец. Мне вовсе не охота потом выводить блох.

Айзек почувствовал, что краснеет.

– Мне не нужна комната. Я видел пристройку для лошадей. Для меня и моих собак вполне сгодится и она.

– Собак?

– Да. Три пса.

Хозяин задумчиво смотрел то на золотой, то на мальчонку. Наконец, он решился.

– Ладно. Ты можешь провести в пристройке две ночи, и я обеспечу тебе и твоим псам ужин. Или, может, ты где найдёшь ещё один золотой? Тогда и задержаться сможешь подольше.

– У меня больше нет.

– Хорошо. Как скажешь. – Мужчина ткнул пальцем в дальний угол. – Посиди пока там, я приготовлю ужин.

Несколько лошадей встревоженно подняли голову навстречу мальчику и его верным псам. Небольшая пристройка, хоть и старая, была выстроена на совесть. Толстые стены сохраняли изрядно тепла, позволяя укрыться от непогоды, а устланный соломой пол как нельзя лучше подходил для ночлега. Наконец-то у них снова была крыша над головой!

Разделив ужин с Усберго, Афето и Леальтом, Айзек свернулся клубком в чуть колючем, душистом сене. Оно пахло цветами – мальчик не знал их названия, но очень хорошо помнил их аромат из детства – чуть горьковатый, но приятный. Позади него мерно фыркали лошади, стенал за стенами ветер.

«Нэнси бы здесь понравилось, – сонно подумал Айзек. – Но я надеюсь, что ей и в храме Добрых Сестёр очень хорошо…»

…Это было почти месяц назад. После того, как они ушли из своей подворотни, Айзек и Нэнси скитались по улицам, ночуя где придётся и кое-как перебиваясь объедками. Несколько раз они видели весьма разбойно выглядевшие компании нищих, и каждый раз сердце Айзека тревожно сжималось. Будь он один, мальчишка мог бы броситься наутёк, скользнуть в узкий проход между домами или попросту перелезть через ближайший спасительный забор, оставив преследователей по ту сторону преграды. Но в компании слабой физически и не особенно ловкой Нэнси все эти пути были закрыты для него, ибо бросить её одну Айзек бы себе нипочём не позволил. И всё, что ему оставалось, – трясясь от ужаса, молить равнодушных богов, чтобы на них никто не обратил внимания.

Однажды, когда Айзек и Нэнси бесцельно слонялись по рынку, отчаявшись найти хоть какой-нибудь заработок, они увидели их – Сестёр Добра. Несколько девушек с убранными под косынки волосами, одетые в одинаковые серые платья из дешёвой грубой ткани, кормили собравшихся у храма нищих. Мальчика поразило умиротворение, скорее, даже какая-то благость, написанная на их лицах, и кротость во взгляде.

– Они служат богам, собирая подати и покупая еду для тех, кому выпала тяжкая доля, – прошептала Нэнси, ухватив Айзека за руку. – Они путешествуют из города в город, помогая нуждающимся. Ах, Айзек, малыш, как бы я хотела присоединиться к ним и творить добрые дела! Они готовы принять в свои ряды любую – больную, немощную, отвергнутую всеми. Но раньше они не заезжали в нашу столицу, а сейчас…

Девушка замолчала, уронив голову на грудь, но мальчишка и так всё понял.

А сейчас у неё появился он, и совесть не позволяет Нэнси бросить ребёнка одного на улицах. При мысли, что ещё один близкий человек уйдёт, сердце мальчишки болезненно сжалось. Только не это! Только не опять!

Так прошли две недели. И однажды вечером, когда Айзек уже улёгся на ночлег, окружённый своими собаками, девушка не выдержала.

– Завтра Сёстры Добра уплывают из столицы. – Нэнси избегала смотреть на Айзека, а голос её дрожал от волнения. – Это мой последний шанс. Я мечтаю стать одной из них. А для тебя я создаю лишние неприятности, будучи сама почти ни на что не годной. Тебе приходится добывать еды ещё и на меня, ты не можешь просто убежать от опасности, потому что приходится защищать меня – такую медлительную и неуклюжую. Из-за меня ты стал изгоем среди прочих нищих. Без меня тебе будет проще. Пожалуйста, отпусти меня, Айзек! Если ты попросишь меня остаться, я останусь, но… – Девушка замолчала.

Холод отчаяния вполз в сердце мальчишки. Случилось именно то, чего он так страшился и о чём настрого запретил себе думать. Где найти в себе силы отпустить Нэнси, когда больше всего хотелось прижаться к ней и умолять не бросать его в одиночестве? «Один против целого мира» – от этой мысли сердце Айзека обливалось кровью.

– Конечно, Нэнси, иди. Я справлюсь сам, ты же знаешь. – Айзек тщетно пытался выдавить из себя фальшивую улыбку.

– Спасибо. – Пересев к нему, Нэнси обняла мальчишку и поцеловала в макушку. – Спасибо.

На рассвете она ушла. Айзек не плакал и не пытался удержать её, хотя именно этого ему хотелось больше всего на свете. А когда хрупкая фигурка Нэнси растворилась в тумане, укутавшем ещё спящий город, мальчику показалось, что одиночество всего мира опустился на его костлявые детские плечи.

Один, совершенно один, посреди безжалостного и бесчувственного города. И больше нет ни единого человека, который мог бы сказать ему доброе слово и разделить с ним ненастную ночь без крыши над головой. Айзек вздохнул и обнял своих собак – вот и все его товарищи в этом мире…

Айзек проснулся от того, что собаки скреблись в дверь пристройки, просясь на улицу. Смахнув с лица налипшие соломинки, мальчик потянулся и зевнул. Сквозь круглое оконце над дверью виднелись тающие россыпи звёзд.

– С вами, пожалуй, выспишься, – с притворным недовольством проворчал Айзек, выбираясь из уютно тёплой соломы.

На самом деле мальчик чувствовал себя отдохнувшим и выспавшимся как никогда. И даже голод привычно не выворачивал желудок с утра пораньше. Вспомнив вчерашний горячий, сытный ужин, Айзек довольно зажмурился – почаще бы перепадали такие деньки.

Отодвинув щеколду, он распахнул дверь и выпустил псов. Усберго, Афето и Леальт благодарно махнули хвостами и растворились в ещё и не думающем светлеть мире. Впрочем, зимнему солнцу сложно доверять. В таверне светились окна кухни, так что, вероятно, утро уже вступило в свои права.

Стоя в дверях и вдыхая морозный воздух, Айзек закрыл глаза, наслаждаясь моментом абсолютного счастья и довольства жизнью, которые переполняли его, убаюкивали душу и, казалось, могли поднять на своих невидимых крыльях. Скоро ему снова придётся вернуться к реальности, к холодному и неприветливому миру за стенами этой конюшни, к проблемам и переживаниям – но это случится чуть позже, а пока он здесь – сытый и согретый. Айзеку казалось, что затихший за пеленой темноты мир принадлежит ему. Когда закончатся оставшиеся золотые, ему придётся сделать выбор: примирить совесть с воровством или отказаться от такого способа добывать деньги, но пока и это не тревожило мальчишку. Пока он просто наслаждался мгновениями.

* * *

А потом грянула новая беда. Вернее, её первая весточка. Порой Айзеку казалось, что именно спасительные для жизни в подворотнях навыки, его ловкость и смелость, которым многие завидовали, стали причиной всего того, что случилось дальше.

Это произошло в апреле, когда одевшиеся в зелень деревья тянули свои веточки к ласковому весеннему солнцу, а нищие больше не опасались ночных заморозков. Когда Айзек вовсю осваивал новое для него искусство покорения крыш, не боясь сорваться с высоты из-за предательского наста, и всё реже обосновывался на ночь на заброшенных чердаках – тепла его трёх верных псов вполне хватало на то, чтобы не мёрзнуть, даже ночуя на земле. Это было время, когда мир вокруг менялся, вызывая волнительные отклики в душе мальчишки. Время радостного упоения жизнью и ожидания счастья. Время, когда Айзеку уже начало казаться, что счастье возможно и для маленького немытого бродяжки наподобие него. И именно тогда его жизнь, видно, решив, что уж что-то слишком давно она не устраивала сюрпризов мальчишке, сорвалась с накатанной колеи и вновь полетела под откос, разрушив всё то, что он так долго и бережно выстраивал по кусочкам.

На самом деле, впервые он увидел их ещё зимой, но просто не придал значения тому, что вечно страдающие похмельем мужчина и женщина внимательно наблюдают за уличными мальчишками. Но в последнее время они стали всё чаще останавливать неприветливые, хитрые взгляды на самом Айзеке. Именно тогда в душу мальчика закралось ощущение беды. С каждым прожитым на улице днём все инстинкты Айзека обострялись, словно внутри у него поселился дикий зверёныш, который своим чутьём безошибочно подсказывал хозяину, когда сражаться, а когда бежать, как раздобыть еды и не попасться городской страже во время облавы. И сейчас это чутьё говорило ему, что надвигается что-то ужасное.

И оно не ошиблось.

Беда случилась в ласковый и солнечный апрельский денёк. Тем вечером Айзек возвращался из порта один. Они ждали его в узком переулке. Высоченный мужчина с необъятным животом и красным, словно обожжённым, лицом перегородил ему дорогу и оскалил зубы. Вероятно, его оскал задумывался как дружелюбная улыбка, но Айзек испуганно шарахнулся назад. И тогда из тени, наперерез ему, шагнула женщина, перекрывая мальчишке путь к отступлению. Она была невысокая и коренастая, с посиневшим носом и опухшими глазами, насквозь пропахшая пивными парами.

– Привет, малыш. – Голос у женщины оказался тонкий и визгливый. Но хуже всего был сюсюкающий тон, которым она обратилась к Айзеку, словно он был несмышлёным младенцем в колыбели. – Мы наблюдали за тобой – таким несчастным, таким одиноким.

Айзек снова обернулся к мужчине, который тщетно пытался придать своему голосу хоть малейшее сочувствие.

– Мы с моей женой бездетны, сынок. Вот мы и подумали, глядя на то, какое жалкое существование ты влачишь, что сможем облегчить тебе жизнь, впустив в наш дом.

Айзек сделал несколько осторожных шагов прочь от мужчины – туда, где у стены стояли деревянные бочки.

– Куда же это ты? – Налёт дружелюбия мгновенно слетел с мужчины, когда он схватил мальчишку за запястье. – Стоять, бродяга!

Силы пьянчуге было не занимать. Извиваясь от боли в хватке мужчины, Айзек сделал маленький шажок вперёд и вцепился зубами в его руку. Незнакомец мгновенно выпустил мальчишку и, кроя его проклятиями, принялся трясти рукой, по которой стекала струйка крови. Увернувшись от расставленных в напрасной попытке поймать его рук женщины, Айзек бросился к бочкам. Надеясь, что крышки не провалятся под его весом, мальчишка, подстёгиваемый ужасом, одним прыжком вскочил на них и принялся карабкаться по зданию.

Небрежно построенная и порядком выщербленная временем стена представляла множество точек опоры для рук и ног. То тут, то там зияли пустоты выпавших или полуразрушенных камней, встречались и железные скобы, которыми рабочие надеялись хоть как-то укрепить своё строение.

Сдирая ногти, срываясь и снова хватаясь за малейшие уступы, мальчишка устремился вверх по стене, оставляя в переулке бушевавших мужчину и женщину. Кто-то из них кинул несколько камней, но, на счастье Айзека, их руки тряслись от выпитого, а глаза давно потеряли зоркость, иначе ему было бы нипочём не удержаться. Напрягая все свои силы, мальчишка постарался ускориться и, наконец, смог ухватиться за край крыши. Извиваясь, как уж, он вполз на черепичное покрытие и облегчённо выдохнул – теперь он точно был в безопасности.

Добежав до своей подворотни, мальчик свистнул псов и затаился в самом дальнем углу – ему казалось, что эти мужчина и женщина вот-вот появятся, чтобы схватить его, хотя было совершенно непонятно, на что им сдался тощий, мало что умеющий бродяжка.

– Вы спасёте меня от них, правда? Вы же защитите меня? – шептал Айзек, обнимая радостно махавших хвостами и облизывающих ему лицо псов. – Не отдавайте меня этим людям. Они плохие.

На следующее утро Айзек первым делом осторожно обследовал близлежащие переулки, но напавшие на него прошлым вечером пьянчужки, похоже, не смогли отыскать его убежище. И всё же из предосторожности мальчик перебрался на другой конец города – дальше от знакомого им района, но зато и дальше от так напугавших его взрослых.

На этом неприятности закончились. Айзек больше не видел тех пьянчуг и вскоре вовсе позабыл о них. Дни снова покатились один за другим. Близилось лето, и теперь еду было раздобыть куда проще. Айзек стал всё реже появляться в порту в поисках работы и вместо этого бродил целыми днями по городу, глазея на прохожих, гоняясь с псами за стайками птиц или пугая бродячих кошек. Теперь мальчик чувствовал себя на улицах вольготно и привольно, он больше не прятал глаза, ощущая себя изгоем общества. Напротив, он шёл уверенно и вальяжно, ощущая себя королём, пусть пока и подворотен, свободным, как проносящиеся над ним облака, счастливым, как любой из детей, ничем не хуже разодетых и разряженных отпрысков богачей. Его жизнь была даже веселей – ему не приходилось носить тугие воротнички, нелепые наряды, разъезжать со своими чинными няньками в каретах. Айзек мог пойти куда ему вздумается, сделать то, что хочется. И только одно печалило его.

У этих напыщенных богачей, узников собственных денег, почти всегда были мама и папа. Пусть они ругали их, наказывали, пороли, ставили в угол и лишали сладкого, они просто были. И за это счастье – счастье каждый день видеть своих родителей, обнимать их – мальчик бы отдал всё, что у него было. Но боги, видно, не разделяли его желаний. За прошедший без малого год Айзек не узнал ничего нового о пропавших маме и папе, да и не знал он, как и где искать.

А в самом начале мая к ним в город заехала труппа бродячих артистов. Выступая на площадях, они развлекали народ, беря кто сколько может дать, и что было лучше всего – они никогда не прогоняли беспризорных мальчишек со своих представлений, хотя и знали, что тем нечем заплатить. Жонглёры, акробаты, глотатели огня, артисты, канатоходцы – Айзек целыми днями готов был смотреть на них. Казалось, сама их жизнь была такой же пёстрой и яркой, как их наряды, счастливой и беззаботной, как нарисованные на лицах улыбки. Такой же прекрасной, как девочка примерно его возраста, что ходила среди зрителей со шляпой, собирая плату.

Доверчивые серые глаза, смотрящие на всё с удивлением и восторгом, аккуратно собранные на затылке светлые волосы, белоснежная кожа – она сама казалась сотканной из света и воздуха. Порой мальчик забывал про происходящее на площади, следя за её гибкой фигуркой, двигающейся среди зрителей, жадно ловил мелькающее то здесь, то там небесно-голубое платье. И однажды даже насмелился заговорить с ней. В тот день он припас пару монет – честно заработанных на пристани, он не мог допустить даже мысли о том, чтобы отдать ей ворованные деньги. И когда девочка проходила мимо, Айзек положил в шляпу медяки и улыбнулся:

– Привет.

Девочка вскинула на него свои большие глаза, удивлённо оглядела его одежду, волосы, лицо и ничего не ответила.

Айзек посмотрел на свою руку, которая была так близко к изящной, тоненькой руке девочки, казавшейся ещё светлее и меньше рядом с его грязной, обветренной лапой, и внезапно ему стало жутко стыдно за себя, за то, как он выглядит, за то, какой он – тощий, угловатый, нескладный. А его волосы, его глаза, его кожа – да он же, словно в насмешку, был полной противоположностью бродячей артистки. Светлое, чистое, нежное создание – и грязный, немытый, тёмный демон. Творение небес – и порождение подземного мира.

– Извини, – пробормотал мальчик и опустил глаза.

Девочка пожала плечами и продолжила свой путь. Айзеку хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, раствориться, но он всё же поднял глаза и посмотрел на предмет своего обожания. Проходя мимо очередного горожанина, девочка всё так же доверчиво протянула ему полупустую шляпу, в то время как её вторая рука скользнула к висящему на поясе зазевавшегося мужчины кошельку. Мгновение, и украденный мешочек скрылся в складках её платья, а сама артистка даже не отвела чистого, открытого взгляда от ограбленного зрителя.

Идеал внезапно рухнул. Низвергся с пьедестала и рассыпался в прах.

«Как же, создание небес! – Айзек усмехнулся и начал пробираться сквозь толпу к выходу с площади. – Просто отлично обученная артистка».

Тогда мальчишка впервые подумал о том, что внешность – это не всегда то, какой ты. Порой это всего лишь маска, выгодная тебе и помогающая пробиться в жизни. А коли так, его маска нуждалась в порядочном исправлении.

Выбрав уединённый кусочек побережья, Айзек склонился над водой, вглядываясь в своё отражение. Из воды на него смотрел тощий мальчишка с растрескавшимися губами и выступающими скулами. Чёрные любопытные глаза казались особенно большими на худом, загорелом лице. Копна грязных нечёсаных волос, слипшихся от грязи и пыли, отросла уже ниже плеч. Впрочем, он и сам был не намного чище, а одёжка давно болталась на нём, порванная и безнадёжно перепачканная. Неудивительно, что от него шарахается добрая половина прохожих. Айзек вытащил из-за голенища нож и ухватил прядь волос левой рукой, прикидывая, насколько укоротить шевелюру.

Стричь себя самому было неудобно, а тем более ножом. Мальчик и не надеялся на сколько-нибудь приличный результат, но всё же получившееся заставило его нахмуриться.

– Как щипаная ворона, – пробормотал он, разглядывая в воде неровно подстриженные, топорщащиеся во все стороны короткие пряди.

Вода была слишком холодна, чтобы купаться, а потому Айзек ограничился тем, что умыл лицо и попытался отмыть свои грязные обломанные ногти – но грязь въелась слишком глубоко. Бросив это пустое занятие, он, как сумел, вымыл волосы и попробовал пригладить непокорные пряди, но они продолжали упрямо дыбиться.

– Ну и ладно, – проворчал Айзек, махнув на своё отражение рукой. – Какой уж есть.

В воде мелькнул какой-то силуэт, но мальчик не успел среагировать и увернуться. На него навалился кто-то очень тяжёлый, столкнув в воду, которая тут же залила глаза и нос. Отплёвываясь и беспомощно барахтаясь, он пытался подняться на ноги, но его держали крепко.