Текст книги "Спаси меня, пока не поздно (СИ)"

Автор книги: Алена Багрянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Крик отчаяния сотрясает не только саму меня, но и, кажется, стены вокруг. Деревянная сволочь стоит крепко, замок в ней хороший, а мое тощее тело столь слабо, что едва ли его потуги доставляют ей неудобство. Ногти и без того сломанные с еле стертым черным лаком скребут её серую поверхность, оставляя еле заметные следы.

– Посидишь здесь, пока не полегчает.

– Что?!

– Я хочу помочь, Эйприл.

– Но я не просила.

– Напротив. Еще недавно ты молила о помощи, разве не так?

Мои зубы скрипят от немой злости.

– Больно видеть, как человек, которого ты знал еще ребенком, разлагается. Тем более, когда можешь помочь.

Гнев вновь берет верх, и я в который раз кидаюсь на дверь, желая добраться своими бледными руками до шеи того, кто все это говорит.

– Плевать! Ты не можешь помочь! Почему?! Скажи. Какого дьявола ты решил это сделать?

Пауза.

– Ты единственный человек, кто хорошо его помнит. Остальные постарались забыть моего брата. Извини. Но тебе придется пережить это. Это пойдет лишь на пользу. Поверь.

– Да иди ты, хрен собачий, в задницу! Моя жизнь и делаю, что хочу! – все так же бесполезно пинаю дверь. Пальцы на ногах уже болят. – Эй, доктор Палмер, а как же ваша работа? Кто позаботится о других больных?

– Со вчерашнего дня я в отпуске. Давно не отдыхал.

Раздирающий горло вопль вырывается из меня, и тело обессилено плюхается на задницу. Нет. Эта дверь для меня – непроходимая преграда. В комнате с темно-синими стенами, усыпанными звездами и рисунками ракет мне отвратительно. Что за идиотизм происходит? Мне плевать, чья это комната. Она выглядит слишком по-детски со своей небольшой полутораспальной кроватью, с занавесками, повторяющими космическую тематику и белыми пластиковыми звездами на потолке, которые, скорее всего, светятся в темноте. Узнавать, как это выглядит ночью, желания вовсе нет, и я в отчаянии хватаюсь за голову.

И меня осеняет. Окно! Конечно же.

Быстро встаю и двигаюсь к мелкому окошку по которому бьет все тот же пронизывающий холодом ливень. Но мне без разницы. Даже плевать, что второй этаж. Меня ждут, и я хочу извиниться перед Джудит за ту сцену.

Но, кажется, не только я вспомнила о такой выгодной мелочи. Ключ в дверях заскрипел, заставляя замок щелкать. Дрожащие пальцы с трудом справились с простой защелкой на раме. Он вбегает в комнату как раз в тот момент, когда я перекидываю ногу без обуви через подоконник.

– Помогите! – меня не надо уговаривать, чтобы покричать.

– Упадешь!

– Аааа, пусти!

Но опять, попытка не увенчалась успехом. И через пару секунд я вновь на полу.

– Да что тебе надо? Иди, спасай кого-нибудь другого. Почему я?

– Где твои родители, Эйприл?

Лицо перекашивает от одновременно непонимания и злости. Вскакиваю на ноги, готовая ударить его в лицо.

– Да какая тебе разница?

Он спокоен на вид, только потому, как он часто и глубоко дышит можно понять, что это не так.

– Ты хочешь сказать им тоже на тебя наплевать?

– Да! – выкрик получается резкий.

Он какое-то время молчит, видимо, так подталкивая меня продолжать.

– Эти гады бросили меня, как и все остальные. Им дела не будет, даже если я умру.

– Этого не может быть, – Натан немного сердито, не веря, сдвигает брови.

Мужчина медленно отходит к двери спиной вперед, опасаясь, что я опять сорвусь. Он молчит и, кажется, о чем-то судорожно вспоминает.

– Я ведь тебя помню. Ты приходила с матерью в нашу больницу около четырех лет назад, – от этих его слов у меня все стынет внутри. Нет. Только не это. Неужели он знает? – Сидели на стульях счастливые, разговаривали. Я сразу узнал твою мать, она не сильно-то изменилась, а потом и тебя. Ты была беременна. Срок не маленький, ведь я издалека увидел твой круглый живот. Жаль, не получилось подойти и поздороваться.

Меня начинает колотить больное прошлое. И нижняя губа дрожит от уже еле сдерживаемых эмоций.

– Что случилось?

– Не твое дело, – жалко и неуверенно.

– Где твой ребенок?

– Замолчи.

– Ты героиновая мать? Оставила малыша родителям, а сама во все тяжкие? Почему?

– Заткнись, кому говорю, – мой тон низок и злобен.

– Да? Ты его бросила? Где он?

– УМЕР! – одним громким выкриком срываю голос. – МОЙ СЫН УМЕР!

Глаза наливаются горячими слезами, мне больно держаться, больно дышать, жить больно. Только от этого хочется умереть, забыться вечным сном. Не дышать, не знать, не чувствовать. Сколько раз я пыталась когда-то наложить на себя руки. И Натан видел шрамы у меня на запястьях. Два ребра были сломаны, в попытке разбиться на машине. Под волосами не видно шрама. Сколько раз я травилась таблетками? А сволочь жизнь, все не хотела отпускать меня. Зачем я ей? Зачем она мне?

Палмер замирает, он стоит с приоткрытым ртом, глаза его широко распахнуты. Он шокирован.

– Сукин сын, ты слышал?! Оставь меня в покое!

Задыхаюсь, сквозь слезы, падая на колени, раздираемая ненужной памятью.

– Я…

Уже не слышу, что он там говорит, упираюсь лбом в шершавое ковровое покрытие и обнимаю себя руками. И кричу сорванным, сиплым голосом куда-то в пол.

Как же я ненавижу себя.

Он безмолвно уходит, а приведенный в движение электрический моторчик опускает уличное металлическое жалюзи.

Комната с ракетами становится моей тюрьмой.

Акт 5. То, что нас не убивает…

Время. Такое неуловимое понятие. Оно то тянется, то бежит, то ускользает сквозь пальцы, оставляя тебя вне его реки. И тогда ты не знаешь ни часы, ни минуты. Дни сливаются, а жизнь, вдруг становится несущественной. Особенно в твоем знании того, что конец один и тот же. Всегда. У всех. И сейчас я не знаю, живу ли я во времени или же меня снова выкинуло. Лента. Сплошная серая лента из полубреда, боли и сигарет.

Губы истрескались, в глотке сухо, а тело влажное от пота. Не понимаю тот кавардак, что воцарился в голове. Все, что мне известно: я открыла глаза, лежу в кровати, и у меня болит все тело. Каждая клеточка трепещет от боли. Стон сквозь сомкнутые губы, бессвязное бормотание и я зарываюсь в одеяло, кладу сверху на голову подушку и плачу. Почему я плачу? Сейчас уже и не разобрать.

Может, это из-за того, что в прошлый раз, когда я открыла глаза, то увидела мать, которая стояла на коленях у моей кровати и упрашивала меня поехать с ней в лечебницу? Она рыдала, а её глаза, цвета пасмурного неба, что я унаследовала, лили слезы по раскрасневшимся щекам.

Или это потому, что Брэдли совсем недавно заходил и шутил невпопад. Мой друг подбадривал меня, совсем по-братски обнимал и гладил мои волосы, успокаивая, что-то ласково шепча на ухо.

Странно, я уверена, что он умер год назад. Но…откуда он в этой спальне?

А сейчас меня разбудил детский плач. Сквозь головную боль и густой туман в мыслях, я протираю глаза и устало беру сына на руки, укачиваю и пою ему колыбельную. Ту же самую, которой мама усыпляла меня до лет пяти:

– Зайка мой, ты спи скорей.

Будем мы с утра бодрей.

Когда солнышко взойдет,

Много нас открытий ждет.

Поспи и бу….

Резко замолкаю, чувствуя, странную неестественность. Сын на руках смотрит куда-то в потолок, не мигая, шевелит губками и сопит так, будто усердно размышляет о чем-то серьезном. Эта картина заставляет меня улыбаться. Но потом он переводит взгляд на мое лицо, и я вздрагиваю в ужасе от того, какими безжизненными выглядят глаза у моего ребенка. Крепче прижимаю крохотное тельце к себе, только чтобы прогнать наваждение и почувствовать его тепло.

В следующий момент пораженно, еле сдерживая слезы, смотрю на обычную подушку в моих руках. Наваждение все-таки проходит и это причиняет мне еще бо?льшие страдания.

Электрический свет рассекает полумрак в комнате, когда Натан в очередной раз прибегает на мои истеричные вопли.

– Нет, его нет! Почему я не могу его обнять?! Дайте мне моего сына! – наверное, мои крики слышит весь район. Как соседи доктора еще не вызвали полицию? По-моему, я впадаю в припадки каждый день.

– Эйприл, успокойся! – он пытается докричаться до меня и осторожно подходит к дальнему углу, где я неудачно прячусь от всего.

Моя голова взрывается болью.

– Прекрати! У тебя же сотрясение будет!

– Отойди от меня, урод! – игнорирую его руки, хватающие за плечи и вновь со всего размаху бьюсь головой об стену. Лишь бы только все это прошло. Эти видения, они меня убивают.

Ему удается оттащить меня от стены, и нагое тело начинает колотить от холода в его руках.

– Иди в кровать, Эйприл. Слышишь? Почему ты сняла футболку, которую я тебе дал?

– Мне было жарко, – думаю, он не понимает моих слов за рыданиями. – Мое солнышко, его нет.

Он молчит, поджимая губы и с жалостью смотря на меня.

– Я знаю…

– Натан, мне плохо, – совсем по-детски, всхлипывая и вытирая соленые дорожки на лице, жалуюсь я. – Больно. Все тело ломает. Больше так не могу. Я умираю. Прошу…

Предвещая мои слова, он резко отрицательно мотает головой. Конечно, этот хренов «рыцарь», «благодетель» никуда не собирается меня отпускать. Он решил, будто таким образом спасает меня, излечивает. Каждый раз я говорю, что уже поздно, но он не слышит и продолжает держать меня взаперти, приносит еду в пластиковых тарелках, внимательно следит пока я не начну есть. Но мне не хочется совсем. Я лишь желаю отсюда выбраться и уйти назад. Вернуться к тому, от чего убежала. Мне не важно, каких демонов он душит в себе, думая, что спасает мою жизнь. Или это страдания по тому, что не смог помочь брату, или та непонятная хрень, что заставляет врачей помогать людям, может он просто извращенец и упивается моей ломкой. Кто знает. Мне плевать. Здесь он держит меня незаконно, это уже уголовное дело. Чертовски везет Натану, что никому давно уже нет до меня дела. А сколько я здесь торчу.

– Дай мне хоть что-нибудь! – вновь повышаю голос.

– Сядь, – спокойно говорит он и тянется к карману джинсов.

Знаю, что там у него. Мне это не нужно. Поэтому, когда он пробует протянуть мне пачку, я взвинчиваюсь, стукаю по его руке, переходя на уже привычный в этом доме крик.

– Достали меня твои сигареты, они не помогают!

От неожиданного удара он разжимает пальцы, и пачка с глухим звуком падает на ковер.

Не знаю, из чего этот мужчина сделан. Наверное, из куска гранитной терпимости. Если бы я была на его месте, то давно бы уже сдалась и отпустила на все четыре стороны…или лучше пристрелила. Натан сдержанно выдыхает через нос, однако я вижу, как в злости он сжал челюсти.

Пару раз он давал мне какие-то таблетки, от которых я быстро засыпала, но потом перестал это делать. И их место заменили сигареты. Поначалу я дымила так, будто это единственное в мире, что может унять терзания в моем теле, но ломка не облегчалась ни на йоту. Как ни странно, он и сам затягивался вместе со мной.

Мое тело желает лишь одного. Мы оба это знаем. И в его силах прекратить мои припадки, этот мужчина может сделать меня счастливой. Достаточно лишь просто позволить мне уйти. Но я даже не заслужила того, чтобы окно в моей комнате с отвратительными ракетами было открыто.

– Я уже хрен знает, сколько здесь нахожусь! Мне ничего не помогает. Еще немного и я свихнусь или умру, – голос дрожит от напряжения. Как же он не понимает? – Поздно, Натан. Мне не помочь.

– Никогда не поздно, – доктор смотрит мне прямо в глаза. Он верит в то, что говорит. – Слышишь? Никогда. Поверь в это и сама почувствуешь, что ты все можешь. У тебя нет ВИЧ, нет гепатита, ты чиста, кроме, конечно этой наркотической дряни в крови. У тебя все еще может быть.

Мне смешно.

– Все продолжаешь убеждать себя…

– Да пойми ты, – неожиданно громко вспыхнул Натан, вновь крепко хватая меня за плечи, – не себя я убеждаю, а тебя. А ты, как страус, засунула голову в песок и не желаешь слушать ничего из всего того, что я тебе говорю. Смеешься надо мной. Ведешь себя, как настоящая дура.

– Так отпусти.

– Что? – он удивленно моргает.

– Отпусти, – просто говорю я, сбрасывая его ладони с обнаженных плеч. Странно, что меня вообще не смущает собственная нагота. – Я не желаю излечиваться. Не хочу слезать с того, что может дать мне хоть грамм счастья. Ты сам прекрасно должен знать, что если человек не желает выздоравливать он и не станет. Разве не так?

Больше книг на сайте – Knigolub.net

Он прищуривается.

– Иногда это убеждение ошибочно. Вот увидишь. Сейчас у тебя переломный момент. Переживешь все это и поймешь, что я был прав.

– Ты идиот, – громко фыркаю, я и все же поднимаю обиженную мной пачку сигарет. – Почему не крепкие?

Спустя какое-то время весь мой мир перевернут. Все вокруг стало верх тормашками. Натан на простом стуле сидит на потолке, там же небольшой светильник на тумбе, мультяшные шторы тянутся к потолку, а фосфоресцирующие звезды где-то подо мной. А может все такое, потому, что я лежу на спине, а голова моя свесилась с кровати?

Долго затягиваюсь, чуть прикрывая глаза. Меня тошнит от таких кульбитов. Лицо уже стало красным и предостережение Натана я, конечно же, пропустила мимо ушей. Он курит вместе со мной. На мое резонное заявление, что врач не должен курить он ответил, что на самом деле врач должен говорить пациентам, что курить вредно, но сам придерживаться этого вовсе не обязан.

Мне почему-то смешно и вот уже как минуту я хихикаю над этим.

– Ты сам пробовал дурь, Натан?

– Ничего страшнее травки на первом курсе Меда, – пожимает плечами и смотрит куда-то себе под ноги.

– У тебя есть немного?

– Нет. Даже не думай.

Мне кажется или он рад тому, что у меня минутное просветление? Я сама чувствую, что скоро это спокойствие кончится и меня опять скрутит. Все же боль никуда не уходит. Просто чуть глохнет.

– Я тебе нравлюсь?

И вновь его удивленный взгляд.

– Я иногда поражаюсь, откуда в тебе возникают эти вопросы, – мотает головой доктор Палмер. – Почему ты так решила?

Выдыхаю дым, чувствуя, как кружится голова, а тошнота подступает все сильнее.

– Ну, не знаю. Может, понадеялась, что я тебя соблазню, и ты позволишь мне уйти.

Он легко смеется и топит сигарету в пепельнице, которая стоит между нами. Садится обратно. Натан ждет, когда я докурю свою. Он боится, что я спалю его дом, не затушив маленький огонек смерти.

– Смешно, значит, – можно легко прочитать угрозу в моем приглушенном голосе.

Одной рукой откидываю одеяло, прикрывавшее меня, и подмигиваю невозмутимому типу. На мне только трусы. Он ведет себя так, словно я это делаю по пятьдесят раз на дню и вовсе не удивлен. Сгибаю ноги в коленях, закидываю одну на другую и вновь затягиваюсь, глядя на него в упор. Сигаретный дым вновь вырывается из моего рта.

– Давай так, – стараюсь говорить как можно сексуальнее, только плохо, что практики не было давно, – я даю переспать со мной, а ты отпускаешь меня. – Быстро переворачиваюсь на живот, отчего чуть не падаю в обморок. – И я даже не пойду в полицию, чтобы написать о похищении.

– Ничего не выйдет.

– Почему? – сползаю аккуратно с кровати, встаю на четвереньки, лишь бы меня не вывернуло, не чувствую сил в ногах. – Не нравятся женщины?

– Нравятся, – говорит он, наблюдая, как я подползаю к пепельнице и стряхиваю серость с сигареты. – Не нравятся только те, кто собой за что-то платят.

Тяжело дышать, очередной приступ вот-вот накатит, и я впаду в беспамятство. Соглашался бы уже, пока мои мозги будут блуждать в очередных потемках. Сейчас я кажусь сама себе какой-то шлюхой. Но это уже не важно, ниже-то мне падать некуда. И дико хочется дозы.

Медленно подползаю к нему, опираюсь ладонями о мужские колени и привстаю до уровня глаз Натана. Сигарета, зажатая меж двух пальцев, чуть дымит, прижимаясь фильтром к его ногам в джинсах.

– Наверное, тебе просто никто не предлагал, так? – наши никотиновые дыхания перемешиваются, когда я приближаю свое лицо к его. – Но вот она я, перед тобой, голая и готовая. М? Дальше будешь проповедовать мораль?

Его взгляд на секунду устремляется к моей груди, а потом он снова смотрит на меня. С довольной улыбкой беру сигарету в рот, заметив, как он сглотну слюну. Мужчины такие…предсказуемые.

– Ну, давай, сделай, что хочешь.

– Чего хочу, да? – медленно говорит он, поднося руку к моему лицу и доставая изо рта сигарету. – Как скажешь, Эйприл. – Он обхватил губами сигарету и затянулся. – Вставай и иди к кровати, ложись и жди.

Белое облачко встретилось с моим лицом.

– Я..я…

– Давай не томи, Эйприл. Хочу, чтобы ты лежала на кровати, окей?

Мне странно. И я откровенно не понимаю, от чего меня потряхивает, от страха, холода или начинающейся волны боли и бреда? Правда, я не ожидала, что он согласится. Честно, я не готова вообще к такому повороту, просто в какой-то момент подумала, что будет разумно добиться от него какой-то подобной сделки, и вся эта затея спонтанна.

Муть в голове, не дает нормально мыслить, где-то боковым зрением я вижу Брэдли, который, так же как и мы курит и ухмыляется. В одно мгновение я покрываюсь капельками пота, и мне становится страшно душно и жарко. Кровать теперь для меня становится монстром.

Что же я делаю?

Ложусь на спину и со страхом смотрю, как мужчина приближается ко мне. На полпути наклоняется и поднимает с пола пепельницу, тушит остаток сигареты и продолжает движение. Рука доктора берет что-то рядом со мной, и я с еще большим удивлением обнаруживаю, что меня укрывают одеялом.

– А теперь попробуй уснуть, так будет легче. Вот чего я хочу.

И Натан просто уходит, в который раз запирая дверь на ключ.

А я продолжаю трястись и закрываю лицо ладонями.

– Какая же я дура.

Затем приходят самые ужасные муки, что я только испытывала.

Акт 6. О тех, кого с нами нет

Тягучая, темная кровь быстро заполняет шприц, мне холодно в том месте, где игла вошла в вену. Скучное зрелище, если честно. Клонит в сон после всего-того, что я недавно пережила. Хочется, наконец, по-настоящему выспаться и, как ни странно, поесть. Натан отложил в сторону жгут, внимательно наблюдая за моей кровью в его руках.

– Так, – он аккуратно достает толстую иглу и прижимает ватку, пропитанную спиртом к коже, – согни в локте.

Вокруг свежего прокола легко видны следы оттого, что я недавно сама себе ставила. Побледнеют ли когда-то эти темные точки? Кажется, что я родилась с ними. Уже так привыкла к собственным рукам без единого намека на живое от укола место.

Последний бред был долгим. Волосы ужасно спутаны, глотка саднит, а глаза слипаются от усталости. Мне чудились странные картины. Незнакомые мне люди приходили в эту комнату и разговаривали со мной в тот момент, пока меня колотило на кровати, заставляло ворочаться, тяжело дышать и потеть. Будто кто-то выставил температуру в комнате до «сдохни, человечишка». Вот уж не знаю, приходил ли в те моменты Натан, но когда я проснулась, то окно в комнате было открыто, а в воздухе витал стойкий запах каких-то лекарств. Он мне что-то давал? Колол? Из-за рези в глазах я так и не смогла найти свежих проколов на коже.

Сегодня утром, как только я открыла глаза, он пришел ко мне с набором юного лаборанта.

– Зачем ты берешь у меня анализы?

Натан захлопывает крышечку непонятной пластиковой пробирки, которую еще недавно присоединял к игле.

– Кровь многое может рассказать о состоянии человека, – говорит мужчина дежурно, убирая в маленькую квадратную термосумку кровь и баночку с мочой, которую я недавно заполнила. – Тебе заметно стало лучше, Эйприл. Стоит посмотреть.

– Ты сейчас будешь проводить всякие…как это называется?

– Нет, – усмехается доктор Палмер, застегивая сумку и вставая с моей кровати. На мгновение я забыла, что рука лежала на его колене, и теперь она плетью падает вниз. Я все еще испытываю слабость. – Ты же не думаешь, что у меня дома есть реактивы? Я в больницу быстро смотаюсь. Отдам это Хэйли и сразу обратно. Я очень скоро вернусь.

– И ты не боишься оставить меня в доме одну?

Он мотает головой, глядя на меня сверху вниз.

– Шесть часов бодрствования вчера, сегодня без каких либо отклонений. Не думаю, что твое состояние резко ухудшится в ближайшие двадцать минут. А потом, я уже буду дома.

Доктор быстро выходит из комнаты, ничего не говоря на прощание. Я же падаю на спину и закрываю глаза. Может еще поспать? Призраки памяти остались где-то в тех минутах, что я корчилась в бреду и полусознании. Сейчас я на удивление спокойна. Только вместе с утихающей болью проходят и вкус, и цвет вокруг. Единственное, что говорит о том, что я еще живу, так это расшатанные чувства, которые сейчас чуть притупились. Возможно, в силу недавних сильных переживаний и истерик.

Вчера я узнала – прошло всего полторы недели с моего появления в этом доме. Хотя кажется, будто это были долгие месяцы. Так часто я проваливалась в сон и просыпалась, что становится трудно различить сутки.

Не могу заставить себя спать. Открываю глаза и смотрю на светлый потолок, который ночью становится похожим на нарисованное ребенком звездное небо. Хочу ли я дозы? Да, хочу. Только это уже стало не болезненной потребностью, а стойким желанием. Мне нужно просто притвориться. Словно я и вправду избавилась от собственных демонов. Чаще улыбаться, что ли?

Живот урчит какую-то грустную песню. А я с ужасом осознаю, что не слышала, как щелкает замок в двери комнаты, что стала моей тюрьмой.

Медленно поднимаюсь и смотрю на её серое дерево с недоверием и надеждой. Почудилось или он забыл?

Медленно поднимаюсь и шагаю босыми ступнями к преграде. Кончики пальцев немеют от напряжения в те секунды, что я тянусь к её ручке. Затаив дыхание, я поворачиваю медный кругляшек и легко тяну дверь на себя.

На не заперта!

Чуть ли не задыхаюсь от радости, выглядывая в бежевый коридор.

– Натан? – громко кричу, но он не отзывается.

Значит, точно уехал.

Быстро, насколько это позволяет мое ослабленное прошедшей ломкой состояние, бегу к входной двери и разочарованно бью по витражному стеклу. Здесь доктор Палмер не забыл закрыть. Обойдя дом, так и не нахожу ни одной открытой лазейки. Все наглухо заперто, а выбивать окна не вижу смысла. На улице пасмурно и, скорее всего, холодно. Деревья пестрят желто-оранжевой листвой. Сильный ветер безбожно срывает «одежду» с растений, кидает под ноги прохожим, для того, чтобы листья втоптали в грязь. А люди проходят и даже не замечают, что попадает им на пути. Кому есть дело до листочков? Несущественное и увядающее. Промозглый вид не тянет гулять в майке и джинсах. Тем более я не могу найти свою обувь.

Неожиданно накатывает слабость. Сильная и безжалостная. Еле поднимаюсь по лестнице, держась за перила. Тяжело дыша, иду куда-то. Так же быстро меняется настроение. Все становится вдруг таким…печальным и безжизненным, что мне хочется плакать. И я плачу. От боли во всем теле, от зудящих повсеместно вен, от пережитого когда-то и несправедливости. Натан не имел никакого права оставлять меня вот так одну. Не смел даже запирать в комнате. Мне хочется дозы, непреодолимо и это тоже печалит. Проходит ли это вообще? Могу ли я заставить себя не хотеть? Как не испытывать всего этого?

В голос реву. Ноги сами несут меня куда-то. Я не могу вспомнить, где та комната с ракетами и толкаю ближайшую ко мне дверь.

Хочется вскрыть себе вены.

Это спальня. Явно его. Того козла, что держит меня. Приходит ярость и, еле держась на ногах, я подхожу к его кровати и с криком срываю с неё покрывало, скидываю одеяло, топчу его ногами и стягиваю простынь вместе с подушками.

– Будь ты проклят!

Сердце колотится, меня кидает в жар и на ногах становится неимоверно трудно стоять. Падаю в ворох белья, что теперь скомканным нечто валяется на полу и снова плачу. Это меня убивает.

Сквозь слезы, что заставляют картинку перед глазами расплываться, я вижу какую-то тетрадь в темно-синей обложке, на которой крупными буквами написано мое имя. Наверное, она лежала на кровати. Резко успокаиваюсь и отупело смотрю на нее.

Листы зашелестели в моих руках. Мне интересно, что это он пишет в ней. На первой же странице мелким и каллиграфическим почерком надпись «День 1».

– Какого?

День 1.

Она грубит. Девушка раздражена, нередко наступают моменты сильной агрессии. Не могу точно сосчитать время с последнего приема дозы. Скорее всего, около 20 часов назад, если судить по времени её поступления с передозировкой. На лицо начальная стадия абстинентного синдрома. Эйприл сидела на героине. Как долго? Ломка должна быть очень сильной.

День 2.

Озноб, увеличенные зрачки, боли в мышцах и паническое состояние. Эйприл не ест. Говорит, что не хочет. Запустила в меня светильником с тумбочки. На время убрал все опасное из комнаты. Надеюсь, она продержится дольше Брэдли.

Вечером было бредовое состояние. Поднялась температура, появилась сильная потливость.

День 3.

Ночью подняла меня криками. Хотя, я и так не спал, дежурил у дверей. Говорила, что не хочет надевать синее платье. Что за платье? Ударила по лицу и громко кричала о том, что ей больно. После отметил у нее сильный зуд. Жалуется на головную боль и мышечную. Говорит похоже на состояние, когда отлежишь руку. Все время мечется по комнате. Затем лежит минут двадцать, старясь уснуть. Минуту тишина и снова мечется по комнате. Просит её убить или дать дозу.

День 4.

В полпятого утра её начало рвать. Обильно, водой. Больше ничего не желает ни есть не пить. Еле вливаю в нее жидкость. Куриный бульон оказался у меня на одежде и был разлит по полу. Она пообещала меня убить. Стала более чем агрессивной. К вечеру жаловалась на сильные боли в кишечнике. Частые позывы в туалет. Пришлось выломать замок после последнего её похода. Обнаружил без сознания на полу. Обошлось без приема лекарств. После опрыскивания холодной водой и нашатыря пришла в сознание и, в который раз, накричала.

Эйприл выглядит изможденной и больной. Кожа сухая, серого цвета, глаза впавшие.

Мне становится стыдно, и я скорее пролистываю на последнюю запись.

День 10.

Двенадцать часов беспробудного и глубокого сна. Впервые за все время. Ни криков, ни разговоров сквозь сон.

Эйприл сильно похудела. (Не забыть взвесить, как только проснется). Да и я, наконец, выспался.

Девушка проснулась после полудня и попросила еды. Ела долго и тяжело. Бульон с хлебным мякишем. После взвесились. Потеря в весе около семи килограмм. На данный момент вес составляет 44,5 кг. При учете роста это сильная дистрофия. Так же отмечается дисфория и астения. Как будет спать этой ночью?

Поспрашивал у знакомых наркологов и психотерапевтов. Говорят, что синдром может длиться больше двух недель. Остаточные или отголоски синдрома могут продолжаться и вовсе несколько месяцев. И все же. Она держится дольше Брэдли.

– Интересно? – раздается над головой, и я пытаюсь сфокусировать взгляд на Натане.

– Сколько он продержался, Нат?

Мне не сколь ни стыдно, что хозяин комнаты обнаружил меня нагло читающей его записки. Все же он виноват, что запер меня.

– Нат? – удивляется доктор этому обращению. – Пойдем, на кухню. Думаю, нам стоит откровенно поговорить, согласна?

Я киваю и недоверчиво смотрю на подставленную мне руку.

*****

– Не знаю, в какой момент Брэд вдруг сломался. Никто из нас не заметил, что его гложет какая-то проблема. Он был таким же, как обычно. Говорил так же, шутил. Ничего не выдавало в нем той крайней степени депрессии. Я тогда жил отдельно, в квартирке на Веллингтон-стрит, но часто приходил сюда в гости. Родители говорили, что Брэдли вроде как нашел девушку, перестал ночевать дома и иногда стал занимать у них на подарки. Я даже радовался за него, пока, наконец, в один из визитов не застал его дома. Увидел, как он совал к себе в рюкзак вазу, которую бабушка завещала отцу. Тогда он мало походил на того Брэдли, что я знал. Когда мы поняли, что происходит, было уже поздно. На контакт он не шел, перестал вообще появляться. Всего однажды нам удалось с отцом его поймать и насильно отвезти в клинику. После взятых анализов мы с ужасом узнали, что у него ВИЧ. Беспорядочные связи, не одноразовые шприцы, сама понимаешь.

Натан вдруг затихает, и его пальцы впиваются в кружку так, что костяшки белеют. Я же сижу напротив него в моей руке точно такая же чашка с крепким чаем, на столе тарелка с двумя сандвичами. Хватаю его эмоции, жадно слушаю и понимаю, что позади у него не самые лучшие времена. О болезни Брэдли я ничего не знала. Он никогда мне не рассказывал об этом.

– После неудачной попытки положить его в клинику, Брэд вновь пропал. Мы искали его, обходили весь город в поисках некого «Приюта», но тщетно. Идти в полицию было очень плохим вариантом, поэтому об этом почти не думалось, – мужчина смотрит куда-то перед собой, взгляд потерянный и задумчивый. Кажется, Натан сильно любил брата. – Мы с родителями решили, что если он объявится, то вести мы должны себя крайне жестко. Время шло, его не было. Родителям пришлось уехать на время – в Канаде скончалась тетя Сью, как оказалось не имевшая наследников и живых близких, кроме них. Тогда-то и объявился брат. Он не знал, что я временно переехал обратно. Брэдли решил стащить что-то и ночью пробрался в дом. Вот именно в тот момент я решился, и я запер его в комнате. В общем, как с тобой. Вот только я никак не ожидал, что собственный брат попытается меня убить. Через пять дней, несмотря на его тяжелое состояние и сильное истощение наряду со слабостью, Брэдли умудрился подкараулить меня у самых дверей и, когда я зашел к нему в комнату, он набросился на меня с будильником. Знаешь, такие тяжелые железные старые монстры. Думал, он не перестанет бить меня им, пока не проломит череп. В общем, – он вздыхает и странно трогает макушку, словно там у него что-то болит, – пока я приходил в себя, брат уже сбежал.

– Пошел в «Приют», – непонятно зачем говорю сама себе.

– Да, – Палмер долго на меня смотрит и отпивает из кружки. Мне кажется, что его руки трясутся. – А через два дня он поступил ко мне с сильной передозировкой и умер, – голос его слегка провис, – так и не придя в сознание.

Я кусаю нижнюю губу. Мне страшно жалко Брэдли и невыносимо хочется его увидеть. Сложно поверить, что такой счастливый и веселый по жизни парень мог такое сделать и…

– Я его понимаю, – слабо и жалко говорю вслух свои мысли.

– Что?

– Ну, я тоже до сих пор хочу тебя убить. Мне кажется, ты поступил очень плохо, оградив меня от семьи и не давая то, чего я хочу. Только вот я слабая, а ты здоровый парень и быстро скрутишь меня в бараний рог.

После этого мы оба долго молчим, думая каждый о своем. Тишина, зависшая на кухне, не кажется мне напряженной. Молчать с ним, почему-то удобно. Я допиваю чай, только от него мне становится только хуже. Во рту появляется противная горечь, и аппетит тут же пропадает. Сандвичи уже не манят своим видом.

Корчусь и с отвращением отодвигаю, пустую, как моя жизнь чашку от себя.

– А давно вы встретились снова? – доктор в упор смотрит на меня.

Мне не хочется с ним об этом говорить. Я знаю, к какой теме бесповоротно придет этот разговор. Настроение снова портится, проваливаясь в бездну отчаянной тоски.