Текст книги "Апостол Павел"

Автор книги: Ален Деко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Павел проповедовал четыре субботы, и никто ему открыто не возражал, но раздражение иудеев росло. Они решили перейти к действиям. «Взяв с площади негодных людей», они подстрекали толпу, устраивали беспорядки в городе, напали на дом Иасона, требуя вывести Павла и Силу к народу. Но, к счастью, ни того ни другого в доме не оказалось. Тогда схватили Иасона и потащили вместе с несколькими христианами к городским магистратам, именовавшимся политархами. Высокие власти выслушали обвинения: «…эти всесветные возмутители пришли и сюда, а Иасон принял их, и все они поступают против повелений кесаря, почитая другого царем, Иисуса» (Деян 17:6–7).

Такие обвинения не могли не произвести впечатления на политархов, которые потребовали залог за то, чтобы отпустить Иасона и его близких. Иасон был достаточно состоятелен и заплатил то, что следовало. Потом он разыскал Павла и Силу и уговорил их покинуть город. С наступлением ночи Иасон отправил их в Верию, куда они добрались после четырех дней пути.

Цицерон упоминает Верию, расположенную в семидесяти пяти километрах от Фессалоники, как oppidum devium– «город в стороне от дороги», что довольно точно. Город раскинулся на восточном склоне горы Вермий, господствуя над равниной, которую пересекают реки Галиакмон и Аксий. Недалеко от этих мест высился гигантский дворец македонских царей. В 1977 году там обнаружили могилу Филиппа II, отца Александра Великого, в которой находились останки человека ростом 1,60 метра, того самого, кого пронзил кинжалом летом 336 года до н. э. собственный телохранитель Павсаний. В золотом ларце хранилось сокровище: корона царя из золотых дубовых листьев и желудей, его пурпурная мантия, щит, мечи и кираса. Невозможно забыть исходящее от сокровищ ощущение величия и могущества. Содержимое могилы перевезли в Салоники, и сейчас это главная ценность археологического музея. Прибыв в Верию, Павел оказался буквально погружен в историю, которую знал и любил с детства.

В синагоге он встретил иудеев, которые оказались «благомысленнее» фессалоникийских собратьев. Доказательством этому послужит то, что «они приняли слово со всем усердием, ежедневно разбирая писания, точно ли это так». Несомненно, за этим последовало принятие новой веры: «И многие из них уверовали, и из Еллинских почетных женщин и из мужчин немало» (Деян 17:12).

Но, как это уже бывало неоднократно, нашлись добрые души, сообщившие в Фессалонику весть о крещениях в Верни. Получившие известие иудеи бросились по следу Павла. Убежденные, что их гости не в состоянии противостоять приближавшейся к городу толпе, жители Верии уговорили Павла позаботиться о собственной безопасности. В городе остались Сила и Тимофей, которые ничем не рисковали – гнев иудеев был направлен исключительно на Павла, а апостола новообращенные проводили до морского побережья. Вероятно, Павел сел на корабль в каком-нибудь маленьком порту, в Дионее или Пидне. Несколько новообращенных из Верии отправились вместе с ним.

Кончалась осень 49 года. Понадобилось три года, чтобы создать в Фессалонике и Верии христианские общины, которым суждено жить. В те минуты, когда судно отчаливало от берегов, Павел уже мог подвести итог проповедничества в Македонии. Первое: он не получил помощи от церкви в Антиохии Сирийской. Средства, которые удалось собрать, пришли из только что возникшей церкви в Филиппах или были заработаны собственным трудом. Что еще важнее: принявшие христианство стали сами обращать других. Они ходили по провинции, чтобы нести Благую весть родственникам и друзьям. Присутствие женщин в общинах Филипп и Фессалоники было несомненным плюсом. Не менее многообещающим было и обращение в христианскую веру «боящихся Бога»; известие о том, что Сын Бога иудеев пришел на землю, помогало преодолеть колебания. Следует признать, что миссия в Македонии оказалась самой плодотворной из всех, предпринятых до этого.

Наверное, во время плавания Павел задумывался более всего о будущем. Он был наполовину грек и чтил греческую культуру. Поэты, которых он читал, философы, которых изучал, язык, который он знал и любил, – все влекло Павла в Афины. Еще в Тарсе он узнал о величии Афин. Никто в ту эпоху не мог считать себя истинным философом, не приобщаясь к культуре Афин, культуре людей искусства, ученых и политиков.

Пока тяжело груженный парусник скользил вдоль побережья Фессалии и перед глазами путешественника проплывали берега, восхищавшие красотой, Павел, наверное, думал о том, что боги Афин имеют не меньшую власть, чем римские. Убеждать, что единственным истинным Богом является сын еврейского плотника, тех, кто в большинстве своем не представляет, где находится Иерусалим, а об иудаизме судит по бакалейщику из лавочки, представлялось немыслимой затеей. Павел был слишком умен, чтобы не понимать этого, но он был уверен в себе настолько, что не отказывался от благовествования афинянам. От этих мыслей Павел мрачнел, и ученикам апостола приходилось особенно трудно из-за его нелегкого характера.

Судно вошло в пролив Эврип, отделяющий остров Эвбея от материка. Южнее, на мысе Сунион, высились колонны храма Посейдона, и хочется думать, что они взволновали душу Павла. Корабль шел вдоль берегов Аполлона. По левому борту проплыл остров Эгина, затем остров Саламин, на завоевание которого афинян подвиг, как говорят, своими стихами Солон, отец демократии. Потом Фемистокл и Аристид одержали здесь великую победу над персидским флотом.

Согласно преданию, судно, на котором плыл Павел, причалило не в Пирее, а в порту Глифады. Братия из Верии не пожелала оставить Павла одного и сопровождала его все пятнадцать километров, что отделяют Глифаду от Афин. Убедившись, что он благополучно добрался до места и находится в безопасности, христиане из Верии удалились, а Павел передал с ними наказ Силе и Тимофею как можно скорее воссоединиться с ним.

На рубеже второй половины I века слава Афин по-прежнему была незыблема, но следовало смириться с очевидным: Греция перестала существовать. Взятие римлянами Коринфа в 146 году до н. э. и утверждение их господства повсеместно прозвучали погребальным звоном по Греции. 1 марта 86 года до н. э., навязав свою власть Риму, Сулла захватил Афины, устроив в городе беспощадную резню и бесстыдный грабеж.

Прочтите горькие страницы, написанные уважаемыми путешественниками, среди которых были Полибий, Цицерон, Страбон, Павсаний: свобода, дарованная Римом, всего лишь личина. Они пишут об опустевших деревнях, о заброшенных храмах, о пустых цоколях украденных статуй, о смертельно израненном Пелопоннесе, о Фивах и Аргосе, городах, низведенных до простых деревень. Какое запустение! Казалось, пощадили один лишь Коринф.

Однако Афины по-прежнему боготворили те, кто ценил мысль и слово: Цицерон приезжал, чтобы приобщиться к Элевсинским мистериям, Гораций, Вергилий, Проперций, Овидий подолгу жили в городе, находя здесь пищу для ума и души. Со всего Апеннинского полуострова приезжали в Афины люди с единственной целью – поучиться в академии, в ликее, в садах Эпикура, под портиком стоиков. Когда Павел шагал по улицам Афин, вокруг него бурлила пестрая толпа. На агоре, где находился политический и культурный центр города, где писали историю, ставили первые театральные постановки и первые танцевальные представления, остались лишь болтуны. Лука это отметил: «Афиняне же все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое» (Деян 17:21). Мы догадываемся, что Павел, удрученный уже тем, что остался один – а этого он не любил, – был подавлен обилием храмов, алтарей и многочисленными традициями религии, которая явно не оставалась без адептов. «…Павел возмутился духом при виде этого города, полного идолов» (Деян 17:16). Он немного успокоился лишь в синагоге, где, будучи верен себе, обратился с проповедью не только к иудеям, но и к «боящимся Бога». Прошла суббота, и он ощутил, что ему трудно найти слушателей. Остается лишь одно: рассказывать об Иисусе случайным встречным… или на агоре, где было полно философов. Почему бы, подумал Павел, ему не смешаться с ними? Этому событию Лука посвятил один из самых ярких фрагментов своего повествования. Вероятно, ему рассказал об этом сам Павел, а может, Дионисий Ареопагит, первый обращенный в христианство афинянин. Все в рассказе Луки звучит правдиво: «Некоторые из эпикурейских и стоических философов стали спорить с ним; и одни говорили: “что хочет сказать этот суеслов?” [29]29
  В оригинале spermologos– «попугай» или «черная ворона», так называли завсегдатаев агоры, споривших обо всем и ни о чем. (Прим. авт.)


[Закрыть], а другие: “кажется, он проповедует о чужих божествах”» (Деян 17:18).

Понятно изумление жителей Афин при виде невысокого бородатого человека, твердившего о воскресении неизвестного иудея. Какой в этом интерес? Кому это важно? Некоторые, однако, потребовали, чтобы он отправился с ними, дабы полнее изложить свое странное учение.

На холме, где когда-то заседал высший совет Афин, собиралась ассамблея мудрецов, обсуждавших в основном вопросы образования. «И, взяв его, – пишет Лука, – привели в ареопаг» (Деян 17:19). Если Павел позволил себя привести, так это потому, что приглашение, хоть и сделанное не в самой вежливой форме, отвечало его чаяниям.

Лука повествует об этом с увлечением. Возможность передать речь Павла, которому он поклонялся, наполнила его истинной радостью. Записал ли ее Лука, основываясь на рассказе Павла или опираясь на свидетельства слушателей, – в любом случае речь эта доказывает талантливую тактику Павла. Он обращался к афинянам совсем не так, как к простодушным жителям Листры или Дервии. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что имеет дело с людьми не только просвещенными, но и тонко чувствующими. Они философы? Так стоит говорить на языке философов:

«Афиняне! по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни, я нашел и жертвенник, на котором написано: “неведомому Богу” [30]30
  Единственное число здесь вышло из-под пера Луки. Известно много надписей такого типа, но все они гласят: «неизвестным богам». Но единственное число здесь действительно подходит по содержанию больше. (Прим. авт.)


[Закрыть]. Сего-то, Которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам. Бог, сотворивший мир и все, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет и не требует служения рук человеческих, как бы имеющий в чем-либо нужду, Сам дая всему жизнь и дыхание и всё».

Такое начало привлекло внимание аудитории. Теперь надо постараться его удержать: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас».

Его внимательно слушали, и Павел продолжал, вдохновляясь: «Ибо мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из ваших стихотворцев говорили: “мы Его и род”».

Последняя фраза не что иное, как цитата из «Феноменов» Арата, автора III века до н. э. [31]31
  Точная цитата из Арата: «от него наш род». Измененный вариант позволяет быть ближе к Книге Бытия. (Прим. авт.)


[Закрыть]Возможно, после этих слов Павел услышал голоса одобрения. И он нанес решающий удар: «Итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого. Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться, ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых» (Деян 17:22–31).

Даже если имя Иисуса не было произнесено, слова о том, что Бог поручил человеку сообщить остальным о дне, когда весь мир будет судим – а за что, собственно, судим? – должны были позабавить аудиторию. Особенно смешной показалась мысль о воскресении неизвестного человека. Эпикуреизм и стоицизм, которые исповедовали в то время греки, сходились в отрицании личного бога, отделенного от вселенной. Эпоха эллинизма допускала жизнь человека после смерти лишь в сознании тех, кто хранит память о покойном. Обстановка собрания, воссозданная талантом Луки, настолько достоверна, что невозможно усомниться в реальности происходившего: «Услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время. Итак Павел вышел из среды их» (Деян 17:32–33).

У Павла уже случались неудачи, будут они еще и впереди. Нам придется поверить, что это была одна из самых обидных неудач. Его на сей раз не оскорбляли, не препроводили в тюрьму, не приговорили к бичеванию, над его словами просто посмеялись. Представляю, как он молча сносил насмешки, как опустились его плечи. Ареопаг больше не пожелал тратить время на этого ничего не значащего индивидуума, и мудрецы разошлись.

Павел остался один. Афиняне не только оскорбили его пламенную веру, полученную от Иисуса, но и задели его самолюбие. А это для Павла было невыносимо.

Никогда больше он не появится в Афинах.

Глава IX
КОРИНФ

Сегодня, в XXI веке, выезжать из Афин в Коринф по автостраде, тянущейся вдоль моря, – занятие малоприятное: нужно пристроиться к бесконечной цепи грузовиков, автомобилей всех видов и размеров, ползущих как улитки, и двигаться вдоль пахнущих нефтью и сероводородом нефтеперерабатывающих заводов и нефтехранилищ, вдоль механических мастерских, где царит беспорядок, вдоль кладбищ машин. Все это тянется по правую руку на километры. По левую руку, за двойной полосой шоссе, в явно загрязненных морских водах ждут погрузки крупнотоннажные суда, давно нуждающиеся в покраске.

Чем дальше удаляешься от столицы, тем привлекательнее становится пейзаж. Запах бензина сменяется ароматом пиний. Над морем, вновь обретшим синеву, сияет солнце, вдалеке виднеется цепочка островов. Но вряд ли Павел, переживавший горечь унижения, обратил внимание на эти красоты.

Если только Павел не предпочел отправиться в Коринф морем, ему пришлось шагать три дня по этой дороге, именуемой Священным элевсинским путем. В конце пути открылась панорама залива, напоминающего озеро, окруженного крутыми скалами и усеянного островками. Над этим заливом, в центре естественной котловины поднимался город Коринф, в котором было самое высокогорное святилище Ахайи. Высилась гора Эгина, скалистые крутые склоны Мегары и дальше – горы Арголиды, покрытые сосновым лесом. О городе и его жителях, их нравах перешептывалась вся Греция; чем-то это напоминало нынешние разговоры о порнографических фильмах. Совершенно иными, возвышенными идеалами вдохновлялась душа Павла: он должен был нести этим людям, далеким от нравственности, весть о воскресении Христа.

В Кенхреях, одном из двух портов Коринфа, Павел вынужден был остановиться. От второго порта, Лехеи, первый отделял перешеек шириной в шесть километров. Если хочешь добраться от одного порта до другого по морю, надо обойти весь Пелопоннес – огромная потеря времени и денег. Изобретательные эдилы проложили поперек перешейка мощеную дорогу – diolkos,чтобы перетаскивать торговые корабли из одного залива в другой; самые легкие суда везли на повозках, тяжелые катили на цилиндрических подпорках. Требовались два, а то и три дня, чтобы сотни рабов с искромсанными веревками плечами, часто подгоняемые кнутом, перетащили судно через перешеек. Прорыть канал замышлял еще Нерон. Он даже прибыл в Коринф, чтобы сделать первый удар мотыгой, но дальше этого дело не пошло. Ирод Аттический попытался завершить задуманное, но и ему это не удалось. Коринфский канал был построен лишь в 1893 году.

Итак, Павел остановился в Кенхреях, где «мачты судов теснятся в гавани, как сосны в лесу» (Hildebrandt, 1994). Небольшой квадратный дом среди таких же. Здесь жила и работала молодая супружеская пара – двое ткачей, прибывших год назад в Кенхреи. Мужа звали Акила, жену – Прискилла. Они упоминаются в Деяниях апостолов, в посланиях Павла, как Акила и Приска, поскольку Прискилла – имя уменьшительное. Обращаясь позднее к церкви, созданной им в Коринфе, Павел напишет: «Приветствуют вас усердно в Господе Акила и Прискилла с домашнею их церковью» (1 Кор 16:19). Они были евреями, но христианами. Когда император Клавдий издал в 49 году эдикт об изгнании всех евреев из Рима, супруги были вынуждены бежать. Согласно Светонию, евреи в Риме «постоянно сеяли смуту, подстрекаемые неким Хрестосом». Вероятнее всего, имеется в виду Христос, учение которого уже овладело умами многих евреев, живших в Риме. Новая религия, распространяясь, угрожала, по мнению властей, сохранению порядка и законности, а значит, должна была быть уничтожена вместе с христианами.

Для Акилы и Прискиллы кенхрейский порт должен был стать лишь остановкой на пути в Азию. Но, к собственному удивлению, они обнаружили, что коринфяне накануне Истмийских игр 51 года очень нуждались в палатках. Не желая отказываться от такой удачи, супруги остались в Кенхреях и открыли мастерскую. Вот в ней-то и появился однажды неказистый на вид человек. Он рассказал, что прибыл из Афин, назвался Павлом из Тарса. Как Павел нашел эту пару? Нигде об этом не сообщается. Человек верующий увидит в том указание Святого Духа. Другие скажут, что Павел спрашивал наугад, где можно найти работу, и ему указали на этот дом. Когда незнакомец сказал, что он умеет ткать палатки, его сразу же взяли на работу. Очень быстро молодые люди заметили, что их гость страдает от плохо зарубцевавшихся ран, которые остались после бичевания. За что такое наказание? За христианскую веру?

Акила и Прискилла представления не имели, какой духовной мощи человек вошел в их дом. Он никогда не отказывался от работы, но в редкие свободные минуты сразу же принимался за чтение Библии. Возможно, он вслух и чуть-чуть нараспев читал строфы из нее, и Прискилла и Акила были этим потрясены.

Павел работал, молился и размышлял, но наступил день, когда он решил уйти: целью его путешествия был Коринф, а не Кенхреи. Логика подсказывает, что он дождался, пока заживут раны, и отправился дальше.

Город Коринф – столица Ахейского союза, разрушенная римлянами в 146 году до н. э., – сто лет лежал в руинах. В 44 году до н. э., всего лишь за сто лет до появления там Павла, Юлий Цезарь приказал восстановить город и заселил его в основном вольноотпущенниками. По словам Ренана, горожане являли собой «сборище людей разного сорта и разного происхождения». Греки уже не признали новый город своим. Эллинам внушали отвращение кровавые цирковые зрелища, введенные в моду римлянами, а жителей Коринфа они приводили в восторг. Коринф превратился в «густонаселенный город, богатый, блистательный, посещаемый многочисленными иноземцами, центр оживленной торговли. Наконец, он стал одним из утративших собственное лицо городов, которые никто не ощущает как родину».

Покинув Кенхреи, Павел зашагал по окруженной холмами долине. Вокруг тянулись виноградники, которые и по сей день дают замечательный коринфский виноград. Для человека, трижды пересекшего горы Тавра, этот путь длиной в восемь километров был развлекательной прогулкой. Павел обошел большой амфитеатр, у стен которого находилась могила Диогена, и оказался в пригороде Коринфа Кразее. Перед тем как пройти через ворота в городской стене, Павел наверняка бросил взгляд на необычную скалу-зубец высотой 575 метров, которая возвышается над Коринфом. Это создание природы – я сам тому свидетель – вызывает невольное восхищение у любого. Во времена Павла это место называли Акрокоринф, сохранилось это название до сих пор. Наверняка Павел, к собственному неудовольствию, узнал, что на вершине скалы располагался храм Афродиты. Похоже, эта бесстыдная богиня просто преследовала его.

Павел прибыл из Афин, города, компактно расположенного, напоминавшего этим средневековые университетские города. И теперь оказался в крупном городе, самом большом после виденной им Антиохии Сирийской. Через пропилеи, монументальные трехарочные ворота, он ступил на агору, широкую площадь, с севера ограниченную лавками, а с юга – большим портиком. Утверждать, что Павел застыл потрясенный, увидев агору, не будет преувеличением: эти здания, облицованные мрамором, всякого лишали дара речи. Конечно, Павел обратил внимание на довлеющее присутствие нависавшего всей массой над лавками с северной стороны храма Аполлона, заложенного еще в VI веке до н. э.

Помню, какое волнение почувствовал я сам, оказавшись на усеянном руинами поле и увидев семь колонн храма, чудом уцелевших во время землетрясения 77 года, и я могу понять, что должны были испытывать те, кто видел храм в полной красе: по пятнадцать огромных колонн вдоль длинных стен и по шесть с торцевых. Я бродил среди камней и представлял, как Павел шагал по этим улицам, где «бурлила пестрая, шумная, вечно торопящаяся толпа со всех уголков Европы и Азии».

Римские ветераны, вольноотпущенники и рабы времен Цезаря обнаружили, что можно неплохо наживаться, вскрывая могилы, и с удовольствием это делали. Поэт Кринагор с горечью клеймил за это коринфян и их город, который он предпочел бы видеть «пустыннее ливийских песков, чем отданным полностью во власть этих негодяев».

Здесь Павел не обнаружил представителей древних знатных родов, – только нуворишей или наследников разбогатевших первопоселенцев. Среди наиболее зажиточных новообращенных он называет Ераста, занимавшего должность коринфского казначея, Гаия, владевшего большим поместьем, и Стефана: «Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1 Кор 1:26–27).

В Коринфе, римской колонии, официальным языком оставалась латынь, но греческий, всплыв из глубин истории, распространялся все шире. Коринф снова завоевал имя «богатый Коринф», которым его когда-то наградил Гомер. Экономическая мощь основывалась на морской торговле. На верфях Коринфа строилось множество кораблей, именно здесь была изобретена галера с тремя рядами весел. Ковры и ткани всех видов изготовлялись в коринфских мастерских. Бронзовым коринфским доспехам не было равных в Европе. На плодородных землях вокруг города тысячи рабов выращивали богатые урожаи пшеницы, овощей, фруктов и ухаживали за виноградниками, где делалось вино, которое ценилось очень высоко.

Каждые четыре года в Коринф на Истмийские игры, возрожденные Цезарем и посвященные Нептуну, съезжались толпы гостей, легко тративших свои деньги. В Первом послании к коринфянам сохранились следы того, что Павел присутствовал на Истмийских играх в апреле-мае 51 года: его поразило зрелище людских толп, рядами занимавших стадион; увлекли поэты, соревновавшиеся перед зрителями в чтении своих стихов; впечатлила борьба атлетов, рвавшихся к рекордам. «Не знаете ли, что бегущие на ристалище бегут все, но один получает награду?» Это сравнение сделано и еще раз: «Все подвижники воздерживаются от всего: те для получения венца тленного, а мы – нетленного. И потому я бегу не так, как на неверное, бьюсь не так, чтобы только бить воздух» (1 Кор 9:24–26) [32]32
  Идея состязательности лучше передана в книге, которая ближе к французскому тексту: Письма апостола Павла / Пер. В. Н. Кузнецовой. М., 1998: «Вы что, не знаете, что на стадионе бегут все участники, а приз получает один?» (1 Кор 9:24), и далее: «Все атлеты упорно тренируются, но те поступают так, чтобы получить венок, который увянет, а мы – чтобы получить венок неувядаемый. Так и я – не бегу бесцельно» (1 Кор 9:25–26).


[Закрыть]. И, обращаясь к Тимофею, присутствовавшему на играх вместе с ним, Павел еще раз вспомнит об играх в Коринфе: «Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться» (2 Тим 2:5).

Когда-то Коринф находился под покровительством Посейдона, который, потрясая трезубцем, напоминал о морском призвании города. Но его сменила Афродита Пандемос. Долгое время под сенью Акрокоринфа тысячи жриц-гиеродул, служивших богине, отдавались мужчинам в кельях, скрытых за кустами роз. И во времена Павла гиеродулы в Коринфе не исчезли совсем, что, конечно, омрачало душу человека, проповедовавшего аскезу и воздержание. В Коринфе Павел столкнулся с тем, что мы сегодня называем секс-туризмом.

Восхождение на Акрокоринф – были бы силы и деньги, чтобы заплатить за удовольствия, – влекло путешественников, которые только для этого и приезжали в этот город, город купцов, моряков, сластолюбивых горожан. Говорили, будто именно здесь появилась «коринфская болезнь», распространившаяся затем по всей империи. Репутация Коринфа была такова, что про девушку, утратившую девственность, говорили: она стала коринфянкой. Более того, словом corinthiasобозначали сутенеров. «Non cuivis homini contingit adiré Corinthum» [33]33
  Не всякому человеку удается попасть в Коринф – со значением «дорогое не всем доступно». (Прим. пер.)


[Закрыть], – говорит пословица. Это означает, что жрицы требуют за себя больших денег. Дорогими были и злачные места вокруг порта, где рекой текло вино. Падение нравов в Коринфе, не встречавшееся больше ни в одном греческом городе, вдохновляло драматургов: первым запечатлел это Аристофан, а за ним – Гораций, Ювенал, Цицерон.

В атмосфере разгула, с которой давно сжились коринфяне, и предстояло действовать Павлу. Он не собирался отступать – трудность миссии только воспламеняла его сердце. Полтора года Павел провел в Коринфе, а в Антиохии последний раз оставался только на год. Четырежды ему пришлось менять место жительства.

И снова на его пути встретилась женщина, оказавшая решающее влияние на миссию Павла. Речь идет о некоей Фиве: она сама вела свои житейские дела, и успешно, обладала решительностью и сметкой, и ей приходилось много путешествовать. Она обратилась в христианство, а поскольку в городе ее многие знали, своим авторитетом могла поддержать деятельность Тарсянина, при необходимости представлять его в суде и, что важно, засвидетельствовать римское гражданство Павла. Христианская община в Кенхреях сложилась вокруг Фивы. Гораздо позднее Павел, обращаясь к римлянам, охарактеризует ее как «сестру нашу, диаконису церкви Кенхрейской». Он выразит пожелание: «Примите ее для Господа, как прилично святым, и помогите ей, в чем она будет иметь нужду у вас, ибо и она была помощницею многим и мне самому» (Рим 16:1–2).

А где же Сила и Тимофей? Неужели они забыли о Павле? Нет, они появились. Приветствия, дружеские объятия, их представляют новым членам общины. Лука утверждает, что с прибытием своих соратников Павел полностью отдался благовествованию. А сам Павел сообщает, что прибывшими из Македонии братьями ему были переданы средства.

После их появления Павел приступил к написанию Послания к фессалоникийцам, которое он давно задумал. Его мысли были столь быстры, обильны и так разумно складывались в текст, что ему было трудно записывать самому – рука не успевала за мыслью, да и писать не его профессия. Послание к фессалоникийцам и последующие он диктовал, а записывавшие укажут и свое имя. Это послание начинается так: «Павел и Силуан и Тимофей – церкви Фессалоникской…» (1 Фес 1:1).

Это неповторимое зрелище – вдохновение. Маленький человек, которому на улицах готовы подавать милостыню, закладывает основы христианства. Смиренный ремесленник преображается в пламенного пророка, создавая текст, который должен был вполне передать его мысли. Каждое слово, фраза, предложение, уже занесенные на папирус, подвергаются пересмотру – пока не наполнятся силой благодати. Иногда Павел впадает в долгое молчание, и слышно лишь жужжание мух. Вдруг его охватывает вдохновение – он говорит не останавливаясь, за ним не успевают записывать, пытаются протестовать, а он злится: мысли переполняют! Нам остается сожалеть, что мы не стали свидетелями этого творческого акта, побудителем которого выступает сам Христос.

Первая фраза послания, наполненная невероятной силой, убеждает нас в том, что Павел прекрасно осознавал, к чему приступает. Он адресовал послание «…церкви Фессалоникской в Боге Отце и Господе Иисусе Христе». Дитер Хильдебрандт сумел объяснить мощь этих слов: «Нет более раннего свидетельства употребления сочетания “Иисус Христос”, нет более древнего документа, где встречалось бы это имя Мессии. И ничто до этого не позволяет предугадать новую веру. Здесь христианство приветствует грядущие поколения».

Позднейшие послания будут посвящены формированию доктрины, а это ярко выражает чувства, которые Павел испытал в Фессалонике: «Мы… были тихи среди вас, подобно как кормилица нежно обходится с детьми своими. Так мы, из усердия к вам, восхотели передать вам не только благовестив Божие, но и души наши, потому что вы стали нам любезны… Потому что вы знаете, как каждого из вас, как отец детей своих, мы просили и убеждали и умоляли поступать достойно Бога, призвавшего вас в Свое Царство и славу» (1 Фес 2:7–8, 11–12). Судя по всему, миссия в Фессалонике была успешна: «Ибо от вас пронеслось слово Господне не только в Македонии и Ахайи, но и во всяком месте прошла слава о вере вашей в Бога, так что нам ни о чем не нужно рассказывать. Ибо сами они сказывают о нас, какой вход имели мы к вам, и как вы обратились к Богу от идолов, чтобы служить Богу живому и истинному и ожидать с небес Сына Его, Которого Он воскресил из мертвых, Иисуса, избавляющего нас от грядущего гнева» (1 Фес 1:8—10).

Если некоторые послания Павла изобилуют резкими и суровыми наставлениями, то в этом – удовлетворение: члены общины отвернулись от языческих богов и следуют в вере наставлениям Павла. Мысль его задерживается на одном тезисе, которому, и это чувствуется, Павел хотел придать особое звучание: некоторые из фессалоникских христиан умерли естественной смертью, и это, само собой разумеется, погрузило общину в скорбь, к тому же вызвало серьезные вопросы.

Чтобы понять, какие именно, вернемся в Иерусалим первых лет христианства. Современники смерти и воскресения Иисуса при известии о его грядущем возвращении на землю более всего уверовали, что это возвращение неминуемо. Некоторые даже отказывались слушать тех, кто наставлял их в вере. Зачем? Все откроет сам Христос, когда вернется на землю. Кроме того, первое поколение христиан жило в уверенности, скорее в ожидании, что наступит конец света, который последует за возвращением Христа. Сам Павел в это поверил и никогда не переставал верить. В Послании к римлянам, последнем послании, он настаивал: «Так поступайте, зная время, что наступил уже час пробудиться нам от сна. Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали. Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света» (Рим 13:11–12). Именно в этих аргументах, пожалуй, следует искать одну из причин проповеднических успехов Павла.

Христиане первого поколения были настолько убеждены в том, что Спаситель скоро проявит к ним особое благоволение, что считали: до его возвращения они не умрут. Первые смерти в христианской общине Фессалоники жестоко противоречили этой безоговорочной вере. Для Павла трудность состояла в том, что он и сам верил: ему гарантирована жизнь до возвращения на землю Христа. Тем не менее он ответил: «Ибо сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем. Итак утешайте друг друга сими словами. О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью» (1 Фес 4:15–18, 5:1–2).