Текст книги "Объяснительная(СИ)"

Автор книги: Алексей Жемчужников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Туго идут. Смазывать уже опять надо. Прихватывает ржа быстро...

Вглядываюсь в глубину гаража. Места на три или четыре машины. Но стоит только одна. Огромный чёрный пикап. "Ниссан". Присвистнул. Давно уже не видел таких машин.

– Наварра. Тридцатого года модель. Гибрид. Амфибия. Адаптивный интеллект.

– Полный фарш. Правильно? Кажется, так говорили раньше?

– Всё правильно. После того как на дорогах остались практически одни только роботы, внедорожники стали пользоваться популярность ещё более сильной, чем прежде.

– Иными словами, где же ещё можно было проявить водительскую удаль и спесь владельца, если, только не гоняя на комфортабельном плавающем вездеходе по лесам и полям? Да, долбаный проживал здесь охотник и турист. В доме фотографий полно в рамках и трофеи кое-какие остались. Оружие, снаряжение и боеприпас растащили, понятно.

Не удержавшись я подошёл к водительской двери, попытался приложить руку к сенсорной рукояти. Никакой реакции. В двери никакой не отыщешь щели, никакого зазора.

– В гараже под охраной стоит закрытая, понимаешь... Стекло пытался разбить, и камень, и молоток отскакивают.

Это правда. К таким машинам не подберёшься с булыжником. Охранная система запрограммирована на биометрические параметры владельца. Открыть её может он или оператор охранной фирмы после удостоверения личности и прав собственника или наследника.

– Вообще, имея подходящий инструмент и время, можно её взломать. В коммуне ребята, умельцы по старым системам наверняка найдутся... Слушай, а чего ты не сказал раньше?

Спросил и отчего-то устыдился своего вопроса. Дядя Лёня как-то искоса глянул, ухмыльнулся.

– Присвоить хотел, ты же понимаешь. И дом, и машину. Про это спрашиваешь?

– Да ладно. Мне если что не жалко. Средним классом себя почувствуешь... Но в коммуне такой вездеход пригодился бы. В нём же мощности как у трактора.

– И жрёт он никак не меньше.

– А помнишь табличку с крестами? Из этого домика, кстати. Нашёл её под въездными воротами.

Вышел из гаража, пристальней посмотрел на домик. Пожалел, что нет с собой штурмового гранатомёта. В окошко садишь боеприпас, разлетается масса элементов с начинкой, вгрызаются в материал дома, и через три секунды происходит подрыв. Почти ни одна конструкция не выдерживает этого множества микроподрывов, строения складываются будто картонные. Не с первого раза так со второго. Не весь дом, так хотя бы целая секция. Плохо только, когда сам оказываешься в этом месте. На них тогда роботов пустили в автономном режиме, один как раз влепил ракету в дом, который они занимали. Только сутки спустя его откопали обожжённого, оглушённого. Другим не так повезло... Но вот же удивительное явление. В руинах вовсю прорастают кустарники и деревья, в них поселяются звери и птицы. Природа постепенно прибирает к рукам многие из этих мест. Приспосабливается. Радуюсь, как ребёнок.

– Посмотри, посмотри, как они гнёзда свили в развалинах. Видишь ястреба? А вот примята трава, не иначе валялся лось. Это вот заячий помёт. А это должно быть рылся кабан.

– Да, строили люди, какую-никакую планировали себе жизнь. А теперь зверьё командует всем. Как в мультике про Маугли. Помнишь? Как это место там называлось?

– Холодные пещеры, кажется. Бандерлоги в них жили.

– Точно. Теперь даже хуже. Завелись упыри.

– Так в том тот и дело. Много чего люди строили для себя, чтобы отдать затем бандерлогам. Замки. Дворцы. Коллизеи. Посмотришь, внешне – могуче, красиво. А вдумаешься в смысл, так нет его. Ведь ничего из этого не вечно, но сколько труда и ресурсов, чтобы одному счастье, а тысячам смерть.

– Ну ладно это если про дворцы говорить. А если про обычные дома? Про заводы, фермы, склады?

– Всё то же самое. Выкупил индивид себе землю, оградил, распахал, построился на ней, подвёл даже дорогу. И всё для чего?

– Понятно для чего.

– Вот именно. А если не получилось у него нажить барышей, не пошло дело? Тогда выходят очередные пещеры для бандерлогов. И что кто-то восполнит потраченные ресурсы и время? Да, только если кредиторам заплатит, таким же бандерлогам, как и он сам.

Ну, думаю, ладно. В этой теории я тоже подкован неплохо.

– А если дворец красивый? – спрашиваю, – Произведение искусства, памятник архитектуры?

Дядя Лёня остановился так внезапно, что я налетел на него.

– А это если к нему не закрыт доступ, и ты можешь прийти, чтобы любоваться на него. Это когда ты одет, обут, накормлен и образован должным порядком и если нет войны. А вот если ты прозябающая в голоде и холоде, замотанная страхом перед завтрашним днём, серая скотинка, которую не научили как следует разбираться в собственных мыслях, то не возникнет у тебя иных чувств кроме холопского благолепия или зависти. Станешь молиться на эти дворцы или взрывать их.

– Это почему?

– Потому что это как шведский синдром... Настолько будешь раздавлен чудовищным и циничным к себе отношением, что съедет крыша и будут доступны тебе только крайности.

Вслух не сказал, но подумал тогда, что коммунары не станут строить дворцы даже когда, накормят всех голодных и обогреют замёрзших, построят бес Подход у них ко всему иной. Предельно функциональный. Шедевры мировой культуры – всеобщее достояние, которое обязан знать, хранить и ценить каждый коммунар. В то же время художник для них дармоед, которого содержит коммуна. Поисками красоты пусть занимается в свободное от работы время.

В полукилометре от посёлка наткнулись на овраг. В нём была устроена настоящая свалка. Русло практически под завязку. Спрессовавшийся, местами уже сгнивший мусор, в пакетах, бочках, контейнерах или просто разбросанный по земле.

– Представляешь, гадили там, где сам и жили, хотя ценность этого жилья как раз в том, что оно в экологически чистом месте, за городом, на природе, на свежем воздухе.

– Не в том дело. Это свозили со всей округи. На свалку далеко и не на чем, за вывоз мусора приходится платить отдельно. И даже если водителю заплатили за вывоз, то он не повезёт на полигон. Вон на той стороне подъездная дорога была. Видишь? Загоняешь по ней самосвал и в овраг этот сбрасываешь мусор. Полиция, лесничий, все обо всём знают, всё договорено с ними. Поэтому даже если кто пожалуется, ничего не выйдет из этого...

Тут я осёкся потому что дядя Лёня буквально сверлил меня взглядом, рентгеном свои просвечивал, хотя от рентгена не бывает, чтобы пекло так внутри.

– И как это по-твоему называется?

– Каждый сам за себя. Время было такое.

– Легче всего так сказать...

Вижу, он не успокаивается.

– На свалку далеко и не на чем, за вывоз мусора приходилось платить отдельно. И даже если водителю заплатили за вывоз, то он не повезёт на полигон. Так что не буравь меня взглядом и не брызжи слюной в лицо. Кстати, помнится когда-то подрабатывал в этих краях на Камазе. Неподалёку от старого шоссе место, где прежде пионерлагерь был, туда свозили и сваливали прямо в лесу возле пруда. Всё подряд возили туда: строительный лом, бытовой мусор, отработку техническую.

Прошли по гребню оврага на другую сторону.

– А тут посмотри, следы-то ведь свежие. Вот эти. Это явно подъезжал колёсный грузовичок. Старая колымага на дизельном или бензиновом движке. Вот и масло у них натекло, видишь пятна? И мусор тоже набросан недавно. Посмотри, на названия и дату упаковок.

– И правда. Ну что за люди такие? Это не иначе артельщики вывозят у себя из посёлка? Давай глянем, может найдём указания на того, кто сделал.

Начали ворошить мусор. Решили снять его для свидетельства. Перекладывали упаковки чтобы видна была маркировка и дата, что это именно свежие выбросы. В одном месте дядя Лёня копнул палкой поглубже, наткнулся на что-то непонятное. Вытащил палку, она оказалась не то в крови, не то ещё в чём-то. Вначале сразу не разобрали что это, но потом сообразили быстро. Посмотрели друг на друга, холодея. Начали в этом месте разбрасывать в стороны энергичней и вскоре увидели её.

– Это что же такое? – прошептал сдавленным голосом дядя Лёня.

Повидали мы много конечно, но зрелище и для нас было жуткое. Вся она была высохшая, скукоженная, словно мумия. На лице застыла гримаса ужаса. Так это кажется называют. И в мёртвых закатившихся глазах отражается испуг, рот искривлён в крике. Как увидел всё это, рука сама потянулась перекреститься.

– Оно и есть, видимо. Постучись тому оперу в профиль. Кажется, мы им нашли зацепку.

Вы все, наверное, слышали про эту историю. Выследили этих артельщиков быстро. Действительно, они сознались, что мусор сбрасывали на свалку в овраге. Всё как обычно, оптимизировали бюджет. А девушка, найденная нами, трудилась в лесхозе. Тут быстро обнаружилась связь. Она их увидела, и они её убили, чтобы не выдала милиции.

Но не все знают, что артельщиков хотя и арестовали по обвинению в убийстве, никто из так и не признался, а следствие не могло собрать доказательств. Этого и я сам не знал тогда. Известно стало вот только сейчас, от оперуполномоченного, когда я ему давал свои показания по данному... инциденту. А Леонид знал, оказывается ещё в то ещё время. Он этого дела не оставлял и связывался с этим опером, Нестеренко, узнавал, что да как. Вот только мне не говорил ничего.

Все вы знаете, это произошло в начале апреля. И по предложению дяди Лёни коммуна включила утилизацию свалки и демонтаж посёлка в план на субботник. Помните, конечно, затеянные Савчуком жаркие дебаты об отвлечении ограниченных ресурсов и, прежде всего, дефицитного времени, на второстепенные задачи? Но поддержали тогда многие, в том числе и Марьяна, что было важно для меня самого.

А уже в этом году, за пару месяцев до субботника дядя Лёня подходит ко мне, спрашивает:

– Вспомнишь координаты того места?

– Какого места? О чём ты?

– Куда мусор свозил в лесу? Возле пионерлагеря.

– Ну что ты, к чему мне тогда нужно было запоминать координаты? И так знал куда ехать надо. А зачем тебе?

– Всё за тем же... А сейчас вспомнишь на местности?

– Должен. Да вспомню и по карте, и по снимкам в сети.

Подняли карту в сети, определили координаты нужного места, хотя я и высказал сомнения. Могу ошибаться. Времени много прошло с той поры. Впрочем, это же легко было проверить, достаточно направить в это место беспилотник. В любом случае, комиссия по организации субботника отказала нам. Не хватило голосов. Коммуна не согласовала проведение субботника с таким "неопределённым и не оптимальным планированием расхода трудовых ресурсов.". В этом году, вы знаете, инициатива даже не была вынесена на собрание. А может как раз поэтому и не знаете.

– Не вышло, – развёл я руками после собрания.

– Это мы посмотрим ещё.

В последний день апреля дядя Лёня шепнул мне почти уже под самый вечер:

– Завтра собирайся. Поедем упорядочивать систему.

***

План был простой. У Марьяны полный доступ ко всей технике в парке строительного управления. Она скажет, что нужно провести отладку и калибровку пока на объекте не будет работ. Надо сделать сейчас, пока на технику нет никаких нарядов. Иначе бригадир голову намылит потом. Нет, можешь спросить у него, конечно, если хочешь подставить перед старшим товарищем.

Выехали с самого спозаранку. Из парка машину брали было ещё темно. Диспетчер, Аксёнов Кирилл, зевая шутил, что в такую рань они должно быть на рыбалку, а в такую рань собрались, чтобы успеть выкопать пруд, в котором будут удить. Марьяна в ответ скорчила рожу – в неурочный час она была не слишком приветливой.

– Ладно, – сдался Кирилл, – Вернёшь через пару часов?

– Вечером. А как ты хотел? Полный сброс надо делать и по новой вывешивать каждый датчик. Проверить систему, устранить сбои, сам знаешь. И праздник ведь. Посидим с товарищами... А пока мотаться днём будем туда-сюда всё пропустим. Поэтому всё сделаю спокойно и загоню вечером.

Кирилл скептически осмотрел их команду. Долговязый силуэт товарища Торсунова, в коммуне прозываемого попросту дядей Лёней, и его оплывшую с возрастом квадратичную фигуру, резко контрастировавших с сильными и гибкими формами Марьяны. Двух причудливых стариков в походной одежде и обуви и молодую девушку в облегающем комбинезоне, небрежно раскинутом в верхней части.

– Не можем бросить боевую подругу в такой праздник одну, – проскрипел дядя Лёня, – Не по-коммунарски это.

Кирилл махнул рукой, соглашаясь. Хороший парень. Но хорошим парням с Марьяной спорить непросто. В ней серьёзное с шальным рука об руку. Попробуйте сами на его месте, если обвинять захотите...

Выскочили из ворот городка и погнали прямо по местности. Тяжёлая машина шла на удивление ходко и плавно, проглатывая любые неровности, словно это были складки на простыне. Восьмёрка огромных колёс с индивидуальной подвеской и полным приводом. В кабине двигателя не слышно. Но это уже и не дизель, чтобы ему грохотать – водородный силовой агрегат. На ледокол можно ставить, потянет. Мощная двенадцатиметровая рама, сегментированная для удобства маневрирования. Две кабины, четыре операторских места для управления оборудованием. В одной мы с Марьяной, в другой с комфортом устроился дядя Лёня, неподвижно растёкся по креслу, через интерком не понять не то заснул, не то погрузился в сетевые глубины.

Машина служила для проведения практически всех видов работ при прокладке дорог: подготовительных, землеройных, укладки, транспортирования. А ещё за собой они тащили десятитонный контейнер, используемый обычно для перевозки материалов или для вывоза лома и строительного мусора. Марьяна управлялась с этой огромной машиной без видимых усилий. Пальчиком ставила точку на объёмной проекции, которую рисовала ей навигационная система, и агрегат послушно перемещался в указанное место, самостоятельно и умно выбирая путь. За штурвал приходилось браться только для незначительной коррекции траектории. Или чтобы ощутить, что это ты всё-таки управляешь машиной, а не наоборот. В самом деле, это же не водитель, а пианист за роялем. Не ведёт – исполняет. Пальцы порхают по сенсорным пиктограммам, на лице Марьяны отражается вся та же гамма чувств. Сосредоточенное блаженство, когда композиция пути льётся расписанная как по нотам и страстная вспышка если что-то идёт не так.

Она и не была водителем. Программист-оператор тяжёлой строительной техники. У неё даже прав не было никогда. Только диплом инженера и допуск к работам на роботизированной строительной технике. Технологии сейчас позволяют и в кабине чувствовать себя как в кресле перед телевизором с планшетом и чашкой чая в руках. Хотя это, конечно, только на первый взгляд. Параметров, за которыми требовалось следить, система выводила огромное множество. Марьяна одним глазам постоянно косила на все эти столбики, циферки, индикаторы и то же время успевала смотреть трансляцию в сети.

Несколько раз порывался ей сказать, чтобы выключила и смотрела лучше вперёд, но не говорил, справедливо опасаясь взрывного нрава дочери, не терпящей никаких поучений.

– Выезжаем на дорогу, про которую ты говорил.

Это была дорога старого типа. Асфальтовая. Простое серое полотно с разметкой. Волнистая лента, устремлённая в размытую даль. На холм взберётся, открывая с вершины вид на пятнистый из-за смешения хвойных и лиственных пород лес. В низину сбежит, перескакивая по путепроводу через повстречавшиеся на пути овраг или речку. Затем снова полезет в гору. Они занимали практически всю ширину. Хорошо, что выехали спозаранку. Пусто. Только беспилотники шныряют над головой. Неутомимые работники, ночью и днём разносят грузы. В низинах прятался туман. По краям дороги чаща окутана сизой дымкой и выглядела из-за этого таинственной, словно сказочной.

– Кстати это раньше шоссе было. Транспортная артерия.

– Вот это? По полосе в каждую сторону?

– И между ними сплошная. Населёнка. Ограничение шестьдесят. И никакой вашей умной инфраструктуры. И ничего ездили. От этих ниточек зависела жизнь целых городов и бывало судьба страны.

– Неправда. Система получает информацию от дорожных датчиков. Протоколы старенькие уже, конечно, но ещё действуют. Сообщают, что затруднений нет на всём протяжении.

– Эххым-гр. Жжёшь, как в моё время сказали бы.

Когда улыбалась, она как ни странно похожа именно на меня, хотя я себе всегда казался хмурым типом. В юности набыченный взгляд, короткая стрижка, делавшая голову круглой, а вид ещё более злым. Так как должен был, по моему мнению, выглядеть каждый мужик. Просто в эти мгновения в ней тоже проявляется нечто отчаянное, что и меня не раз окунало в беду. И если она улыбается, то как следует, по-настоящему, широко. А смеясь, запрокидывает голову, словно бросается в бой с открытым забралом. Во всей красе демонстрирует девичью шею.

И наоборот, серьёзной Марьяна больше походила на мать, тот же высокий с морщинками лоб и выразительный изгиб бровей, хотя Лиза часто улыбалась, но улыбка у неё была робкой и сдержанной. Взгляд, подёрнутый грустной дымкой. Она хотела какого-то странного счастья. Не спорила никогда, просто замолкала, уходила в себя. Они и расстались из-за этих её высоких материй, стремления к идеалам. А поженились, должно быть, только из-за её романтического порыва и желания быть с "настоящим" мужчиной. У него самого с желаниями всё просто было. Она же искала в простом, ответы на сложные вопросы. Порыв прошёл и на его месте образовалась пустота. Пропасть. Всё это меня тогда тяготило: семейная жизнь, ребёнок, друзья её – высоколобые умники, родители. Из дома пропадал в рейсы, на заработки. Оно и правда нужда была, но и назад я особенно не стремился. Не разводясь, убежал от жены и дочери, иными словами. Теперь и перед женой стыдно и перед дочерью.

Марьяна совсем другая. От каждого из них она взяла что-то своё. Красоту матери, её стремление к идеалу и его стойкость одноклеточного организма. Искренняя. Вся на разрыв. В ней уже нет хрупкости выглянувшего из-под снега цветка. Плотные, тугие формы, в которых, словно в взведённой пружине собрана большая сила. Пластика пантеры. Взгляд хищника. За свои взгляды она извиняться не станет. И не будет ждать милости от тех, кто с ней не согласен. Не станет молчать. В каждый миг жизни она готова сражаться до последнего вздоха и не задумываясь совершает прыжок, выпустив когти. Нет, это даже не его характер. Это уже скорее следующая ступень эволюции. Ещё и поэтому должно быть с ней не бывает просто.

– Шоссе апгрейдили, конечно, но устарело оно ещё в начале века. Машин стало столько не справлялось уже с потоком. Те мне менее это региональная трасса. А шестиполосная федералка идёт уже в обход всех населённых пунктов. В войну её местами разбомбили прилично, а потом...

– Потом по ней прокладывали уже новую дорогу, – закончила за него Марьяна, которая и сама прекрасно всё это знала.

Они прокладывают трассы для автобусов и беспилотных траков уже совсем иным способом. Похоже на сборку детского конструктора из огромных блоков, скреплённых между собой и укреплённых в земле. Процесс в полной мере непростой, кропотливый и долгий. Зато можно заменять изношенные элементы, достраивать и даже переносить всю дорогу на новое направление. Теперь таких вот дорог как та по которой они мчались не то что не делали, но даже оставшиеся почти не использовали по назначению. Ни тебе узлов непрерывного энергетического обеспечения транспорта, ни интеллектуальных систем. На этой дороге машиной управляет водитель. Всегда раньше так было. Не как сейчас, когда дорога сама управляет всем, что двигается по ней. На всём протяжении несутся в обе стороны разделённые потоки обтекаемых капсул, отсортированных по размеру и скорости. Одни перевозят людей, другие грузы. Не в каждой машине даже есть руль, а в автобусах вместо окон экраны, изображение на них транслируют из вне камеры.

В отдалённых районах – в областях с малой плотностью производства и как следствие населения. И для местного сообщения кое-где остался ещё индивидуальный транспорт: бензиновый, дизельный, электрический, гибридный. Там ещё ездят по таким дорогам. И не только на автомобилях. Старые дороги облюбовали велосипедисты и сумасшедшие бордеры всех мастей. Они-то как раз и могли бы забить всю трассу, выйди они позже. Праздник. Первомай. Многие поедут в путешествие на природу, после или вместо торжественных собраний. По природе соскучились за зиму, а денёк – солнце поднимется – обещает быть погожим весьма.

– Так ты узнаёшь места? – спросила Марьяна, – Похожа эта дорога на ту по какой ты ездил?

– Эххым-гр.

Ну, дочка, уважила старика. Помнишь, спрашивает. По каким он только дорогам не успел наездиться за своё время, чтобы помнить их все. До тошноты. Вглядываясь в стрелки тахометров и следя за указателями топлива и температуры двигателя. Ночами снятся эти приборы и однообразные в своём многообразии пейзажи. Поля, степи, горы, тайга, пустыни – всё смещалось в сознании. Полоса эта прерывистая или сплошная, рябит от неё в глазах. То и дело мерещится шуршание колёс, рычанье мотора и громыханье подвески, будь оно трижды проклято всё. Он каких только не узнал дорог за свою жизнь. Посредством каких только машин не испытывал и их и себя на прочность. Всё перепробовал: легковушки и грузовики, фуры и самосвалы, вездеходы и трактора. Новые, старые, надёжные, раздолбанные, люксовые, бронированные. С ковшом, краном, бульдозером, пулемётом на крыше и орудием в кузове. На них он гнал, тормозил, маневрировал и снова гнал. В любое время ночи и дня. В жару или холод, в дождь или в снег. В любом состоянии. Не выспавшимся, голодным, больным, одуревшим от бесконечного напряжения и вечного неустройства, страха перед завтрашним днём.

К тому времени когда на дорогу стали массово выпускать роботов, он уже намотал не одну сотню тысяч. Вцепившийся в руль, вросший в педали, вжавшийся в кресло, он подскакивал на ухабах, бился колёсами в ямы. Всматривался в ночь опухшими красными глазами, хрипло матерился пересохшим от курева горлом. Истошно кричал, когда заносило. Прощался с жизнью, когда переворачивало, крутило, кидало и било. Не верил тому что остался живым и тем не менее снова садился за руль... Особенно на войне лихо пришлось. По-настоящему страшно. Под разрывами снарядов и мин, цоканьем пуль, под прицелом вездесущих дронов. Особенно когда везёшь боекомплект в кузове и ждёшь, что сейчас рванёт и от тебя останутся только атомы. Почувствуешь что-то в этот момент или уже ничего не успеешь понять? Вначале думал будет всё равно, но оказалось, что погибать ему страшно.

– Да вроде похоже. Едем пока.

Помолчав, добавил:

– Слушай, а точно тебе ничего будет за то, что мы взяли эту колымагу?

– Точно.

И как она при помощи одной интонации умела сделать всякий аргумент железобетонным? Не продавишь и миллиметра. Вытащил её сюда в самый праздник. Товарищи все пойдут на собрание, на демонстрацию, торжества. Какая-то самодеятельность, спортивные игры. Хотя какие там игры. В позапрошлый год пришла домой вся в крови. К счастью большей степенью чужой, своим помогала зализывать раны. После демонстрации в городе разодрались с местной гопотой. Она же всё время если не на объектах, то участвует в общественной жизни коммуны, занимается самообразованием, пишет статьи. Мечтает поехать на далёкую стройку, да её не пускают. Говорят, ты нам здесь нужна. Однажды не выдержала, закатила скандал. Делайте что хотите со мной, всё равно уеду. Почти уже собралась. Договорилась о переходе в другую коммуну в Иркутской области. В последний момент появился председатель, товарищ Рубцов, глянул на неё своим взглядом:

– Вы что же товарищ Севастьянова, покидаете коммуну? Отправляетесь за приключениями? Вы думаете в тайге работать мало желающих? Достаточно, я вам доложу. И за деньги, и за идею трудятся. А вот кто будет в коммуне трудится? На кого будут равняться люди? Между прочим, тут по-прежнему восемьдесят процентов населения обитает. Ничего не изменилось. А вы медведей собрались агитировать?

В общем, наорал на неё так, что всем стало понятно – любит и ценит больше других. Никуда не отпустит из коммуны. Марьяна больше и не поднимала эту тему. Пока.

– Жаль, что ты не знаешь координат.

– Не приходило в голову запоминать их. Помню поворот с дороги на бетонку. Там ещё старый советский пионерглагерь. Заброшенный. Здания. Разрушенные. В лесу.

Марьяна некоторое время искала в сетевых картах и снимках.

– По запросу нет ничего. Это можно по всей карте искать самой... Несколько мест есть подходящих под твоё описание... Может вспомнишь название населённого пункта. Деревня какая там была рядом?

– А что толку? Всё поменялось...

– Названия населённых пунктов получаем от работающих ещё датчиков дорожной сети. И мне удалось раскопать кое-какие старые электронные карты. Если бы ты вспомнил названия могли бы быстрее найти.

– Посмотри, сколько их брошенных вдоль дороги. И названий никто не знает. Посёлки всякие на вроде Гринфилдса и Шервуда все переименовали в Красных Коммунаров и Власть Труда.

– Не брошенных, переселённых. Кому охота жить в разваливающейся деревянной хибаре или кирпичной коробке с неисправными коммуникациями?

– Много ты понимаешь... Плохо разве жить в собственном доме кирпичном или деревянном? Мы вот всегда мечтали обзавестись своим домом. Не сложилось, вот...

– Надо было почку продать.

– Чего?

– Ничего. Говорю, что теперь, как и раньше, тут в основном частники-артельщики окопались. За свои огороды и корову в хлеву удавятся лишь бы не в коммуну. Молоко у них своё не разбавленное и огурцы без нитратов. Слушать смешно...

– А плохо разве?

– И хорошего ничего. Не говорю уж е о том, что с коммунизмом это мало имеет общего. Вся их продукция за тройную цену на рынке. Ты разве за это сражался? Чтобы одни строили за идею ради будущего, а другие на них наживались?

– Это поверь лучше, чем не иметь никакого будущего вообще. Потому и воевали. Пусть люди теперь хозяйствуют на своих участках.

– На каких это на своих? Ты разве не понимаешь, что они своей деятельностью затрагивают всё вокруг? Они же не на отдельной планете живут. Под себя пользуют земельные, водные лесные ресурсы. Под каждое их хозяйство инфраструктуру создай и содержи. Эти старые вот дороги чини, восстанавливай, чтобы они на грузовичках ездили... А они как делают? В одном месте построили, раскопали, вырубили, потом бросили и в другое место ушли... Вот и вся многоукладность. Ты вот знаешь какие они свалки устраивают в лесах эти частники, да артельщики?

– Знаю. Всё равно не как раньше. Не преувеличивай. Теперь никто кусок леса или поля не выкупит себе под имение или бизнес-проект.

– Сплошь и рядом. По-другому называется только. Ну может и не как в прежнее время... Теперь нет им такой свободы деятельности. Конечно, мы сейчас тоже сила немалая. Но всё равно с этим надо кончать полностью. Ни к чему хорошем не приведёт.

– Ладно. Куда ехать? По дороге дальше? Сколько ещё?

– Вроде должен быть переезд через железку, а за ним поворот. Там станция была раньше, большое село.

– Да, вижу на карте. На одной стороне Николино, на другой коттеджный посёлок Гринвич. Элитные дома на любой вкус. Представляешь, датчики рекламу транслируют.... А за ними железная дорога и потом поворот. Километров пять до него. А потом?

– Потом вспомню.

Николино оказалось крупным поселением. В глубине неосвещенные жилые дома, а вдоль дороги магазины, мастерские. Всё было увешано вывесками и указателями. Предлагали продуты питания, строительные материалы, рабочий инструмент, столовую посуду, рыболовные снасти и могильные памятники. Оказывали услуги парикмахера, стоматолога, программиста, священника.

Тут уже тоже многие не спали с самого утра, спозаранку. Дела в оборот гнали. Водитель старенького грузовичка с нарисованной на кузове курицей и золотым яйцом едва не выехал прямо им под колёса, не ожидая увидеть на дороге многотонную строительную машину. К счастью, датчики "Кировца" среагировали точно, и машина своевременно сбросила скорость, объезжая помеху. Иначе раздавили бы грузовичок словно скорлупу. Водитель грузовичка просигналил и высунулся в окно, прокричал что-то. Марьяна в ответ выдала сирену, предназначенную для оповещения о начале перемещения техники по стройплощадке. Мощный протяжный звук ударил по притихшей округе, многократно отразившись от леса, от стен домов. Как будто взрывная волна ударила от разрыва.

– Ну и зачем?

– Пусть знает. Сигналит он мне. Хвостиком махну, останется от него мокрое место.

– На такой-то дуре можно им тут весь посёлок перепахать, чего уж тут.

– Не уговаривай. И так еле сдерживаюсь.

Переезд оказался на месте и к счастью оказался укреплён и пригоден для переезда через него тяжелой техники. Эта ветка железной дороги очевидно ещё функционировала.

В полукилометре от переезда был поворот. Никаких датчиков или указателей. Поворачиваешь в неизвестность, словно прыгаешь в омут. Вокруг стена елового леса, а дорога, пожалуй, полтора десятка лет уже точно не восстанавливалась. А может даже и дольше не ремонтировали здесь полотно. Асфальт весь вздыбился проросшей травой, искорёжился трещинами, зиял провалами. Ни дать, ни взять картина апокалипсиса из старых фильмов. Закат цивилизации. Как раньше уже не промчится на легковушке дачник и не пронесётся с гулом грузовик со стройматериалами. Впрочем, это не только из-за дороги, времена изменились.

– Не осталось ничего от дороги, считай. Не восстанавливают.

– А зачем оно надо, возиться здесь с ней? Прежние хозяева жизни оставили нам много всего разгребать после себя. И в хозяйстве разруха и в головах.

– Ну полно же ещё осталось бензинового и дизельного транспорта. Могли бы ещё ездить на нём по таким дорогам.

– Нет смысла. Время этих дорог ушло безвозвратно.

Время безжалостно ко всему сущему. Это правда. По-научному называется энтропией.

– Никогда бы не подумала о тебе так плохо...

Ага, кажется он сказал это вслух.

– Прочитал об этом недавно.

– С чего бы это? Полагала у тебя заслуженный ветеранский отдых. Виртуальные квесты и кегельбан. А ты занимаешься философскими изысканиями, оказывается. Не преподаёшь ещё?

– Вроде бы здесь, – буркнул он – Ну постой же, кому говорят.

Марьяна отдала команду. Тяжёлая машина послушно замерла в ожидании.

В последний миг только заметил спрятавшиеся под высокой травой знакомые бетонные плиты. Как будто места эти он помнил отлично. Наездил в своё время сюда немало. И всё-таки едва не пропустил съезд на бетонку. Потому что должно быть искать начал сильно заранее, как только повернули после переезда. Высматривал, высматривал знакомый просвет и вот в нужный момент как раз и потерял концентрацию.

А может интуиция подсказала. В этом месте он всегда нажимал на педаль, притормаживая перед крутым съездом с асфальта на бетонные плиты. Гружённый Камаз тяжело осаживался и нехотя, отдуваясь, словно какой-нибудь вол в упряжи, менял направление, послушно переходил с одной бороны на другую.