Текст книги "Объяснительная(СИ)"

Автор книги: Алексей Жемчужников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Жемчужников Алексей
Объяснительная

Они сказали, что говорить можно после того как загорится красный огонёк. Главное, чтобы крохотный маячок был закреплён на одежде или лежал в кармане. Тогда регистратор – эта шарообразная штука с камерой – будет летать напротив моего лица и записывать всё, что я говорю. Неважно, буду я при этом лежать, стоять или перемещаться по палате. А когда закончу снова нажать маячок и отнести регистратор им. В общем, технически всё не сложно.

– Коллективу коммуны. От Севастьянова Игоря Витальевича. Объяснительная. Касательно произошедшего 1 мая 2042 года инцидента.

Инцидент – слово какое-то несъедобное, с металлическим привкусом. Но на совете употребили именно это слово. Придётся придерживаться.

– Довожу до сведения всей коммуны, что я и мои товарищи, коммунары, Торсунов Леонид Иванович и Севостьянова Марьяна Игоревна самовольно, без разрешения председателя коммуны или общего собрания, обманным путём, взяли в техническом парке коммуны единицу спецтехники – тяжёлый дорожно-строительный комплекс ТДСК-6М, на базе универсального шасси Минского автозавода и двадцати тонный прицеп, для использования единоличным порядком, в целях проведения несогласованного с коммуной субботника из-за чего государству был нанесён значительный материальный ущерб...

Зачеркнуть написанное, как если бы на бумаге, скомкать лист и выбросить в помойку. Он же сейчас просто повторяет то, что говорили на собрании Макарова и Савчук, законченные формалисты. Это всё их формулировки: обманным путём, единоличным порядком. Нет, так нельзя...

– Товарищи, что хочется вам сказать... Я коммунар с 2040 года. Вернее, в этот год меня приняли в коллектив коммуны. Конечно и раньше я уже сражался в отряде за красных, но никогда не состоял ни в каких коммунарских сообществах и партиях. Не веду активной деятельности и не владею теорией в должной степени, поэтому и сейчас не могу утверждать, что я коммунар в полном смысле этого слова. Не зачисляют меня. Оно и правильно. Какой там из меня коммунар? Да и поздно уже...

Живу в коммуне потому что дочка у меня коммунарка. Иногда кажется из-за неё только и живу вообще... Она-то вот настоящий коммунар, у неё нет запросов к жизни, кроме как– преобразовать этот мир к лучшему. И мне хоть как-то приходится соответствовать, чтобы иметь хоть какие-то точки пересечения. Раньше сказал бы мне кто-нибудь что на старости лет начну читать левых классиков и научные статьи в сети, морду набил бы этому товарищу. Я как всегда думал, заработаю на дом с гаражом, баньку построю. Попарился, принял стопарик, в компьютер залез проходить квест. Другой день на рыбалку сходил или на охоту. Третий, пригласил на шашлыки корешей, посмотрели футбол там или хоккей. Получилось же как. Жилой модуль на двоих с удобствами, купол десять метров, площадь на вроде городские трёшки стандартной, но места как будто больше. Обставлено скромно, но функционально и даже с некоторым вкусом. Окон много и всякие имитационные панели, кровати в отдельных нишах, шкафы, письменные столы для работы и чтения, медиацентр, медицинский монитор. Это мне как ветерану, участнику боёв, за то, что кровь проливал не голубую свою...

А вот Марьяна, она ведь с малых лет в коммуне. Мать её, Лиза вступила в одно из коммунарских сообществ и участвовала в создании первых коммун, которые начали в то время создавать красные. В них она видела будущее. Не в садах, не в школах, не в детдомах и не в семейных ценностях. Этого я не понимал тогда и сейчас не могу примириться. Но на старости лет захотелось быть поближе к Марьяне, больше времени проводить с ней. Времени я ей задолжал много за прошедшую жизнь. А в частном доме она жить ни в какую не станет, знаете же её. Заикнулся было на ветеранские выплаты давай купим свой дом в деревне, так она едва не прожгла меня взглядом. Не разговаривала несколько дней, решил, что и не помиримся уже. Куплю себе дом и один в нём жить стану, престарелый идиот, пока не сопьюсь и не сдохну. Не думал я что любила она меня как отца, но терпела если я не слишком часто лез к ней с отцовскими чувствами. В общем, она не стала против, и я поселился в их коммуне под Волоколамском. И не жалею, чего сказать больше. Нравится. В коммуне и постройки такие круглые, купольные по новым технологиям сделаны. Вся социалка на уровне. Продуманная структура. И главное люди хорошие. Хотя признаюсь, нет-нет, да и представлю собственный домик где-нибудь на Истре.

В коммуне я кто? Нечто вроде разнорабочего. В комитете коммунального хозяйства или в распоряжении дежурного, что называется. Поэтому каждый день у меня могут быть различные задачи, хотя, понятно, что чаще всего они из одного хозяйственного круга. Первым делом уборка территории. Ну и по мелочи: подчистить, подкрасить, поменять, заделать. Приглядываю за уборочными машинами. Такие небольшие колёсные трактора минского завода с обширным набором функций: чистят, моют, поливают, собирают ветки и опавшие листья. Программировать я их не могу, но в мои обязанности это и не входит. От меня требуется проследить чтобы они без сбоев вставали на зарядить, залить, смазать, почистить. В общем профилактика. В ходовой этой я уже не сильно разбираюсь, чтобы её ремонтировать. Хотя у этих тракторов она и несложная. Но нем моё это дело уже в них ковыряться. Чаще приходится помогать машинам граблями и лопатами, и пешней. Особенно зимой, когда снег. Приходишь домой вымокший, грязный с убитой спиной... В молодости не пахал столько, кажется.

Впрочем, жалуюсь я напрасно. При наших ветеранских шестнадцати часах в неделю выполнить норму несложно. Времени свободного много. Это вам, молодёжи приходится тяжелее. Но у вас и сил больше и организованности. Хватает как на работу, так и на саморазвитие, без которого никто теперь не мыслит существования. Надо каждому постоянно совершенствовать и тело, и дух. А ещё обязательно участие в общественных делах и в политике. Это же только так красиво звучит коммуна – всё общее, на деле постоянно возникают споры и разногласия. И потом, коммуна, как я понимаю, это не для того, чтобы уйти от большого мира, спрятаться в коллективе единомышленников. Наоборот, это знаете, скорее, как укреплённый лагерь у римлян. Запомнилось мне со школы ещё, что они каждый раз на ночлег лагерь строили, обносили его частоколом и из этого лагеря как из крепости могли действовать, не опасаясь врагов... Не знаю. Может и неправильное сравнение. Не силён я в теории. На ум пришло, когда я просматривал одну из дискуссий, но высказаться я так и не решился... На личную жизнь не хватает времени только. Хотя это может я по Марьяне так думаю, другие же успевают везде. Она молодая девка, красивая. Парни глаз оторвать не могут. А на уме у неё одна только профессия и общественная нагрузка. Поговаривают она влюблена в председателя нашего, Рубцова... Не знаю. Он же старше её лет на десять. Перебитый весь. На лице даже шрамы...

Ох, опять не по делу я. Вы уж простите. У меня всегда так. Начинаю говорить об одном и тут же перескакиваю на другое. Не приучен я докладывать, по существу. Меня и командиры за этого ругали всегда. В голове у меня каша, сбиваюсь, теряюсь на людях. Хотя если самому себе, то вроде выходит всё складно. А другим объяснить не могу. Комиссар наш отрядный говорил, что это от недостатка образования. Способный я, но не хватает системности. Надо было учиться как следует. А откуда мне было взять это образование, посудите сами.

Родился в 1980 году, в одной из деревень Тверской области, я уроженец первого ещё СССР, хотя почти и не помню его, понятное дело. Осознанно вспоминаю уже всю прелесть межвременья. Разруха... Помню, что батя мой, тракторист, напиваясь – а он к этому делу весьма тяготел – всякий раз поднимал тост за то, что сгинул этот проклятый совок, и с ним большевики, разрушившие деревню своей политикой коллективизации. И теперь то вот мы заживём, сколотим себе капитал и обзаведёмся хозяйством... Вот только гроб ему сколотили быстрее. В начале нового тысячелетия не выдержал наконец его организм радостей свободной жизни, хоть умер батя, так и не успев сколотить капитал. Впрочем, к этому времени он уже заговорил по-другому. Спасение ему виделось в единении русской нации. Проклятия его адресовались демократам и чеченам. А после его смерти и мать разболелась и тоже умерла спустя короткое время.

В деревне нашей вообще дома пустели быстро, один за другим. И школа перестала существовать, едва только в ней успел доучиться, если это можно так назвать. Получил положенный аттестат, в общем. Пропали больницы, предприятия, бывшие совхозы и колхозы... Жили чем придётся, работали кое-как, где придётся и как. С малости лет промышляли и воровством мелким и даже иной раз разбоем. Пить, курить начали не было и тринадцати. И мы и девки наши к которым мы уже тогда лазили под юбки. Они в большинстве были не против. Нет, было и светлого много в жизни. Природа, места родные, первая любовь, как я её понимал, мама, мечты...

Любимая развлекуха со старших классов была на машинах гонять. Напьёмся и погнали по разбитой дороге, пустой в ночи. После отца осталась жигуль, копейка. Починил кое-как, мужики помогли за бутылку и гонялся на ней. У дружков моих у кого мотоциклы, у кого тоже тачки были. Все без прав. Тогда получать обязательно было... Бились ночами глупо по пьяни. Один раз, и я в кювет слетал. Дружка моего со мной ехал насмерть, а я кое-как выкарабкался. Машина на металлолом. Мать померла вскоре, и я подался к дядьке в город. Через него устроился на предприятие в автопарк. Так бы не взяли. Молодой. Дурной. Кому такой нужен? А так пригодились навыки. Матчасть знал. Права получил позже. И тоже денег никогда не хватало. Колымил, бандитам помогал, чуть не схлопотал срок. С предприятия выгнали. А мне и не жалко было тогда. Всё равно загибалось. Не сейчас, так потом сократили бы вскоре...

Подался в перевозчики. На грузовиках работал. В доставке, на стройках. И на дальняк ходил тоже. Наколесил много, ох, много. До тошноты. На фронте же и у красных я оказался я оказался случайно. В то время, когда на всей территории СНГ коммунары брали под свой контроль регионы, где-то мирно, а где-то в кровопролитных боях, но так словно в один миг вдруг вскипели и вспучились пузыри на поверхности брошенного в огонь пластика, меня главное было подзаработать, а кто платит неважно. Возил и красным и белым, гуманитарку, оружие, всё что угодно, лишь бы платили. С нацбилдерами, либералами и монархистами мне даже больше нравилось вести дела. Они говорили если ты наш, тебе всё можно. Мужик должен иметь: бабу, дом, дерево. Кто не имеет тот просто не мужик. Или не наш и ему не положено. Всё это было понятно и просто. А левые со своим счастьем для всех были для меня заморочены. Почему я должен с кем-то делиться? Нет пусть делятся только со мной. Но всё это прекратилось в один момент, когда тот, с кем я вёл дела не заплатил мне. Сумма была не огромной, но ощутимой. Особенно для меня. Как только я предъявил по поводу долга, сразу перестал быть своим и едва остался жив. В землю едва не отправился вместе с коммунарами, но посчастливилось вместе бежать.

Вот так я и оказался в красном отряде. Обида, месть поначалу были главными моими мотивами. Отношение ко мне, понятно дело, всегда настороженное было... Но поверьте, товарищи, никакого вредительства я не задумывал никогда. Никто и представить не мог, что произойдёт вот такое. Мы же хотели только уменьшить энтропию вселенной... Нет, давайте я вам лучше всё по порядку. Это где-то больше года назад началось...

***

Погрузившийся в чтении ленты новостей дядя Лёня вдруг вскочил и махнул рукой, будто рубанул саблей. Верный признак серьёзности происходящего – эта его готовность немедленно ринуться в бой.

– Послушай, какая появилась в мире новая гадость. Товарищ пишет из Молдавской республики. Наркота. Териантролептик. Вживляют в организм капсулу. Выделение веществ из неё происходит в течении длительного времени, то есть воздействие по времени почти неограниченное. Представляешь, зашил один раз и постоянно под кайфом? Но на этом особенности не заканчиваются. Всё дело в том, что капсула может транспортироваться между различными клетками и выделять различные микродозы веществ для стимулирования выработки различных нейромедиаторов. Выбираешь себе кайф, как будто по очереди принимаешь разные виды наркотиков. Производители зарабатывают на прокачке капсул, как на уровнях в компьютерных играх. В организм можно запустить не одну капсулу, вариантов станет больше. От простого стимулирования до управляемых галлюцинаций и, главное, направленных мутаций. Зрение орла или совы, волчий слух, силу тигра, скорость гепарда, кошачью ловкость. Это не просто новые ощущения, изменённое состояние сознания, а реальная возможность получить сверхспособности мифологических оборотней или вампиров, оставаясь с виду обычным человеком. Каково?

– Обычное дело уже, – пожал я плечами, – Военные технологии получили новую жизнь.

Не помешал бы опять смотреть трансляцию из английской премьеры, скоро должна была начаться.

Леонид хмыкнул, удивляясь моему отношению.

– Ну, военные технологии, допустим. Но кто-то ведь их адаптирует, а кто-то пробует на себе. Это же не по приказу. Вот откуда это всё? Почему? Зачем?

Нелепый, нескладный, он всегда в состоянии крайнего возбуждения начинал мерять шагами пространство. Смешной. Не понимает простых вещей.

– Не у всех жизнь удалась. А у кого-то и вовсе нет внутренних точек опоры, им подавай вечное помешательство. По себе знаю. За свою жизнь не спился и не сторчался только благодаря обстоятельствам. Сто тысяч возможностей было прямой дорогой скатиться до потери людского облика и безо всякого териантропика...

– Териантролептика... Индифферентный у тебя подход ко всему. Это мол далеко и нас коснётся ещё не скоро.

И тут обидно мне стало за индифферентного, что-ли? Решил показать, что я тоже чего-то стою.

– Как будто изменится что-то от твоих разговор... Всё дело, если хочешь знать моё мнение, в несовершенном устройстве мира.

В ответ снова хмыкнул. Примитивно, мол. Знаю его позицию. Научное обоснование подавай. Почему происходит именно так, а не иначе. Теорию. Законы. Закономерности. Правильно понимая явление можно им управлять, контролировать процесс. Не только изменять настоящее, но прогнозировать и конструировать будущее. А это ведь и есть главная задача для коммунара. И я тогда решился высказать то, что давно уже в голове скакало и прыгало, но никак не могло разложиться по полкам. Впрочем, в моей необученное и несистематизированной голове такого и вовсе могло не случиться уже на старости моих лет.

– Знаешь, – говорю ему, – В отряде у нас был парень, Любич Вадим. Погиб. Геройский был парень. И умный. До войны учился в университете. Не помню по какой специальности, не то физик, не то математик. Позывной у него, как водится, был Профессор. Все любили спрашивать почему он здесь, воюет с нами за красных, а не уехал заграницу или не просто не остался в стороне. Вадик объяснял это по-своему, заумно и по-научному. И раз за разом его просили рассказывать, будто хотели послушать сказку на ночь. Всё на свете, говорил он, обладает энергией, как некой мерой определённости. Но энергия эта всё время рассеивается и потому всё существующее не просто разрушается, а уходит в небытие. Во вселенной исчезает всякая информация о том, что когда-либо существовало. Никто впоследствии не вспомнит о том, что вот здесь лежал камень, а вот здесь росло дерево. Это человек проводит раскопки, исследования, находит следы, восстанавливает информацию о предметах и тварях до которых ему вроде бы и дела быть не должно. Деятельность эта ему необходима, чтобы противостоять рассеиванию. Творчество, осмысление... Возьмём к примеру, даже Чёрный квадрат, Малевича. Ну что в нём такого? Глупость. Бессмыслица, казалось бы. Подшутил над всеми художник. Кто не может нарисовать такое же? Но квадрат этот полезен тем, сколько о нём было всего сказано, написано, придумано, как плохого, так и хорошего. Найти глубокий смысл в одном только квадрате или объяснить пустоту подобных мыслей – это тоже противостоять забвению. А что уже говорить о действительно великих произведениях?

– Ерунда этот квадрат и говорить о нём больше нечего.

– Так и не только об искусстве речь. Это касается любой осмысленной и созидательной деятельности. Наука. Труд. Никто ведь не вспомнит и о человеке если вспоминать будет некому или не о чем. Вселенной всё равно. Пропадали бесследно не то что люди – города, целые народы и страны. А что это значит в конечном итоге? Гибель для всего человечества.

– Верно, что о некоторых людях бывает и вспомнить нечего. Пожил и растворился на атомы. А называется это всё энтропия, беспорядок, то есть. Но ты к чему?

– Правильно. Энтропия. В условиях страшной неопределённости живёт человек. Не видит, не понимает, что с ним будет в следующую секунду, не говоря уже о том, что не может просчитать последствия действий для всей системы, коей является человечество. Одни сидят тихо и не создают завихрений, другие, напротив, пытаются стать сверхлюдьми, хотят всё организовать по-своему, подчинить себе вселенную любым способом – подавляют, эксплуатируют, начинают войны, убивают других, убивают себя различными способами...

– Но тем самым только усиливают энтропию.

– Именно. И тем быстрее эта энтропия растёт, чем больше её накапливается.

– Понятно. А что же делать? Не говорил он?

– Помню. Человечество, говорил, не может подчиняться эгоистической воле, оно может организоваться только, будучи свободным и стабилизироваться вокруг определённых центров притяжения, которые и будут противостоять хаосу...

– Правильно он всё говорил этот твой Вадим. Правильно.

Он уже перестал перемещаться по комнате, сел возле меня и слушал, а во взгляде у него была такая же далёкая мысль, какая была у Вадика, когда он рассуждал обо всём этом. Я тогда испугался даже, что он теперь не отстанет и не даст посмотреть футбол.

– Но что он подразумевал под свободой, вот что интересно.

– Этого не помню. И так понятно же что. Это каждый сам знает

Он на меня глянул пристально, как умел, когда будто бы рентгеном просвечивал:

– Ладно. Как говорится неважно откуда вышел, главное куда придёшь.

К моему облегчению он тогда отстал от меня, и я смог спокойно посмотреть футбол.

Все думают, что хорошо знают товарища Торсунова. В коммуне его зовут попросту дядя Лёня или иногда ещё называют ТТ, пистолет такой старый был... Немного странный. Высокий, нескладный, нелепый, перемещается на длинных ногах, словно цапля вышагивает. На голове берет. В руках ящик с инструментами. В прошлом он финансист, переквалифицировавшийся в электрика. Потом у него даже была своя фирма, сотрудники и офис. Но это всего лишь портрет. Товарищ Торсунов, искренний коммунар, способный увлечься любой идеей за правое дело. Надёжный, добрый, отзывчивый человек и прекрасный специалист. Когда пришлось делать выбор он отдал всё что имел красным и ушёл воевать за них рядовым. В коммуне он готов взяться за любую работу. Обижается если не зовут на авралы или не дают тяжёлых участков. Ветеранских двадцати часов в неделю ему не хватает. С новыми системами ему тяжелей, но в зоне его ответственности один из энергоузлов, тот что питает школу, садик, больницу при перебоях и отключениях и в хозяйстве у него полный порядок.

В соседях мне с ним непросто пришлось. Не отсидишься, не отмолчишься в собственном углу. Всё время с разговорами лезет, предложениями, идеями. Раздражало. Вызнал всё про меня досконально, хотя изначально я ему о себе не хотел рассказывать ничего вовсе. На старости лет хочется покоя. Трансляцию посмотреть интересную или погонять в сети погонять игруху. Не тут-то было у дяди Лёни. Первый раз увидел, как я гоняю в футбол, поджал недовольно губы. На следующий уже день позвал меня, в руках у него ракетки и шарик.

– Пойдём, – сказано тем же тоном каким пьяницы спрашивают собутыльников об уважении к своей потребности выпить.

Оказывается, в спорткомплексе забронировал нам стол для пинг-понга. Пришлось идти, осваивать вид спорта, в который я никогда не играл до этого. Ладно бы ещё на бильярде позвал покатать, там бы я быстро уделал его. И не уставал бы так всё время нагибаться за шариком, так нет. Пинг-понг, бадминтон, городки, волейбол, коньки зимой, смеша детвору на катке. А, впрочем, интересно даже. Ведь кроме футбола резиновым мячом в деревне на грунтовом поле с самодельными воротами я в общем-то никакого другого спорта я и не знал в своей жизни. Потом ещё, правда, узнал футбол со стороны трибун и телевизора. Можно сказать, шрамы от полицейских дубинок и ожоги от петард – мои спортивные травмы. Или только возьмёшься за игру или фильм, прилетает от него срочное сообщение в профиль. В нём ссылка на статью или книгу. Обязательно что-либо политическое, философское, социальное, научное или критическая статья на тот фильм, который собрался смотреть.

– Не согласен? Давай обсудим, – или ещё хуже, – Ну-ка, Игорёк, у меня тут развернулась дискуссия. Посмотри, может и ты выскажешь своё мнение по вопросу.

Высказать открыто своё мнение по вопросу. Это для меня всё равно что голым пройти по улице. Я же и двух слов между собой связать не мог. Кто я такой? И что понимаю во всех этих теориях, старых и новых? Послал бы я его, наверное, с этими дискуссиями, только понимал, что в них участвует и Марьяна. И не просто участвует, прямо-таки сражается за свою позицию и взгляды свои и товарищей. Иной раз хотелось поддержать её, да боялся испортить неловким словом. И к тому же если честно не совсем я согласен. Особенно как раз с молодыми этими коммунарами, горячими словно железяка только из огня вытащенная. Думаю, поживут, подстынут со временем немного, глядишь, заговорят по-другому.

Но зато дядя Лёня – вот кто в каждом споре и пробка, и штопор. Сколько раз ночью я просыпался от его громкого голоса, когда он доказывал точку зрения в сетевом споре. Он вскакивал, расхаживал, горячился, курил прямо в комнате, хлебал крепкий чай. Пока на связь по интеркому не выходил дежурный по коммуне:

– Дядь Лёнь, успокойся уже. И хватит нарушать правила общежития. Сосед у тебя спит небось... Получишь дисциплинарку и вылетишь из коммуны на индивидуальное место жительства, месяца на три для первого раза.

Однако эта угроза на мой взгляд могла быть уже выполнена не один раз и даже не два. А его непонятные отлучки? Возьмёт палки для ходьбы, рюкзак, сложит в него водный запас, питательные батончики и уходит ничего никому не сказав. Коммуникатор отключит, из профиля выйдет, а приходит иной раз бывает только через день или два в предрассветный час, чтобы не видел никто. По уши весь в пыли, грязи, в ссадинах. В прихожей скинет ботинки, штормовку, идёт в душ отмокать, отмываться. Наведёт чаю, выпьет, спать ляжет. Догадывайся где был, чем занимался, какую-то ведёт тайком деятельность созидательную или подрывную? Проснётся не говорит, ничего, не рассказывает никому против обычного. Отшучивается.

– Человек должен много ходить. Мы для этого созданы. Неподвижный человек болеет и деградирует.

Однако, вскоре после того памятного разговора про энтропию подошёл ко мне и произнёс с самым заговорщицким видом:

– Пойдём, покажу чего.

Привёл меня к себе в генераторную. Открывает подсобку. В генераторной я у него и раньше был, но в эту каморку слепую никогда не заглядывал. Включился свет, а там на полу навалена целая гора каких-то табличек и знаков: жестяных, пластиковых, фанерных, всевозможных форм и размеров.

– Это чего у тебя такое?

– Вот, посмотри, почитай. Собирал по всей округе.

На табличках надписи разным цветом и шрифтом, в квадратах, кругах, треугольниках. Написаны по -разному, но всё об одном и том же: частная собственность, вход воспрещён, охраняется, злая собака, без ордера не входить, частная территория, стой, охраняется ЧОП, охраняется служебными собаками, под сигнализацией, под напряжением, вооружённая охрана, несанкционированный вход – вторжение на мою территорию.

– А это моя любимая, – сказано это было тем же тоном, каким предсказывают будущее для бешеной собаки, – Жемчужина коллекции, так сказать.

На табличке картинка: человек в ковбойской шляпе, на фоне заката и виселицы, в руках ружьё и надпись: знаю свои права. Ниже чёрным маркером пририсовано три могильных креста на характерных холмиках.

– Это зачем всё? – спрашиваю глухим голосом.

– Потому что этого никогда не должно быть теперь. Это мой вклад в борьбу с энтропией, если хочешь.

– И что будешь делать с этим?

– Не решил точно. В начале мысль была просто уничтожать их. Потом подумал, что этого делать нельзя. Память должна остаться, как предупреждение. Может лучше сделать музей человеческой жадности? Как считаешь?

– Не знаю.

– Вот именно, – и помолчав, спросил, – Будешь искать со мной? Предупреждаю сразу, дело не простое и опасное. Иной раз сражаться приходилось из-за этих обломков старого мира.

Мы с ним почти год жили в одном модуле, работали нередко вместе в нашем коммунальном хозяйстве, но до этого дня были как будто порознь. Неуютно так, хоть проси перевести в другой модуль. И тут появилось хоть какая-то точка пересечения. Поэтому отказаться я не смог, хотя занятие это мне показалось чистой воды озорством, мальчишеством. На поиск табличек выходили в рейд словно партизаны. Пораньше с утра и порознь шли из коммуны, через разные проходные, с интервалами во времени. Он уже окрестности почти все исходил вдоль и поперёк, а мне интересно было пройтись по дорожкам в полях и тропкам в лесах. Места вокруг красивые, хоть бери мольберт и кисти с собой. Портили всё как раз обломки старого мира... Не только деревни стоят пустыми и порушенными – это уже давно началось, но после многих лет безудержной рыночной экономики и войны брошенные, пришли в негодность и новые посёлки, целые городки, фермы, заводы, базы, склады, сооружения.

И мне если честно не по себе в таких местах. Дома стоят как окаменевшие на свету тролли, разинув пасти, раскинув руки, пялятся мёртвыми глазницами окон. На месте некоторых уже только остовы. Другие с провалившимися крышами, пообвалившимися стенами, без стёкол, с выбитыми дверьми. После одной такой прогулки в брошенный коттеджный посёлок я даже хотел отказаться от этих экспедиций. Гулять хорошо по берегу речки, брести по полю или по лесной опушке, а тут неуютно, страшно, опасно. На голову упадёт кирпич или плита, провалишься куда-нибудь или донесётся эхо войны в виде мины или неразорвавшегося боеприпаса. К тому же, рыскают стаи бродячих собак. Приходилось несколько раз отбиваться камнями, палками и разрядником, который дядя Лёня носил в кобуре на правом бедре. Но встречаются ведь и стаи бродячих людей. Приезжают, шарятся по развалинам, чего-то выискивают. Во взгляде у некоторых мерещится чёрт знает что, хуже, чем у собак одичалых.

– Посмотри на них. Как будто и впрямь наглотались озверина, наркоты этой новой. На четвереньки встанут и завоют, а затем вцепятся в горло.

– Брось. Мы им кажемся не лучше со стороны.

Подходят к нам как-то раз трое. Одеты кто в чём, вид настороженный, странный. Глаза так и бегают. Смотрю дядя Лёня руку отправил поближе к бедру. Те напряглись тоже.

– Не стрельни в нас, отец – хриплым голосом говорит тот что повыше, – Мы тут на задании.

Выставил ладонь, сверкнул милицейским аватаром, на, мол, коннектись в профиль, проверяй личность. Посмотрели, кивнули ему.

– Так и не скажешь по вам. С виду шантрапа по развалинам бродит.

– Угу... Если бы шантрапа только. Вы сами с коммуны? Подозрительного ничего не видели? Странного?

– Да много тут всяких шатается... Кто разберёт? А случилось чего?

– Случилось... Пропадают в округе люди. В развалинах этих какие-то твари орудуют.

– Вампиры, оборотни... Териантролептики?

– А вы откуда про них слышали? – вмешался второй в разговор, с острым лицом и колючим взглядом.

– В коммунете поделился товарищ один из союзной республики.

– Просачиваются, да распространяются всюду... Но мы точно не знаем кто здесь. Может и бандюки обычные, за старое взялся кто-нибудь из непримиримых. Зверствует. Но орудуют ловко.

– Честно скажи, товарищ, – просветил рентгеном его дядя Лёня, – Какие-то следы особые находили?

Милиционеры потупились глазами.

– Есть основания... После нападения выжила учительница. Как будто умом тронулась такое рассказывает. Не верили ей. Но недавно ещё нашли трупы в брошенном доме, следы укусов и будто бы кровь из них выцедили по капле...

Третий, плотный с короткими седыми волосами произнёс:

– Так что вы тут не бродили бы с одним шокером на двоих. Нам и с боевыми стволами страшно.

Подумал, что с ним сложно не согласиться, но дядя Лёня в ответ:

– На войне и не такое видали. А у нас тут свои обязанности, мы их бросить не можем, хоть упыри, хоть вурдалаки... Наоборот, поможем вам. Если чего найдём, сообщим немедля.

– Только не распространяйтесь особенно в интересах следствия. Советы на всех уровнях уже оповещены о чрезвычайной ситуации...

Кивнули друг другу, разошлись... Пролезли через дыру в бетонном заборе. Присмотрелся, как будто снаряд влепили в это место. В посёлке догадка подтвердилась. Видны были попадания в дома, очевидно шмаляли из граников. Следы от пуль и кое-где в земле неглубокие воронки. И непохоже чтобы тут шёл упорный бой за посёлок. Как это нередко бывало в весёлое военное время, постреляли какие-нибудь борцы за справедливость в собственном понимании, выразили свою гражданскую и классовую позицию. А какого они были цвета: красные, чёрные, коричневые, трёхцветные или же это просто были бандиты с большой дороги безо всякого царя в голове – попробуй теперь пойми. И похлеще гораздо довелось видеть случаи, которые иной раз уснуть не дают до самого утра.

– Постреляли, обстреляли, а опустевший посёлок, впоследствии стал добычей мародёров. А может сами и грабанули. Кто, что, зачем поди разберись теперь. Запросто могли шмалять уже и по пустым домам.

– Не боишься сюрпризов? – заработало фронтовое чутьё.

– Не думаю. Но на всякий случай я хожу здесь всё время одной дорогой, так что держись за мной проверенного пути.

Идём с ним мимо участков с домами. Заглядываю в окна. Внутри считай не осталось почти ничего. Техника, мебель разбитая, осколки посуды, обрывки каких-то тканей. В один посмотрел, потом в другой, в третий. На этом хватило. Ничего интересного. Подвёл он меня к одному из сохранившихся лучше других домов на краю посёлка. Особняк из жёлтого кирпича в два этажа с башенками и пристройками. Нарядное крылечко с белыми перилами. Вокруг ещё кое-где сохранилась ограда, следы клумб и дорожек. Однако, дядю Лёня направляется прямиком к гаражу. Поднатужившись поднимает ворота, которые должна была открывать автоматика.