Текст книги "Поспели вишни в саду у дяди Вани"
Автор книги: Алексей Зензинов
Соавторы: В. Забалуев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Мария Васильевна (бьет сына книжкой по голове, сварливо) Жан, не противоречь Александру. Верь, он лучше нас знает, что хорошо и что дурно.
Телегин (истерически). Я, ваше превосходительство, питаю к науке не только благоговение, но и родственные чувства. Брата моего Григория Ильича жены брат, может, изволите знать, Константин Трофимович, Лакедемонов, был магистром...
Пьеро-Войницкий (утирая слезы). Постой, Вафля, мы о деле... Погоди, после...
(Серебрякову). Двадцать пять я управлял этим имением, работал, высылал тебе деньги, как самый добросовестный приказчик, и за все это время ты не поблагодарил меня. (рыдает.)
Доктор-Серябряков (от смущения бьет Марью Васильевну, которая тут же жадно покрывает поцелуями указку). Иван Петрович, почем же я знал. Я человек практический и ничего не понимаю. Ты мог бы сам прибавить себе, (выдернув указку из рук Марьи Васильевны) сколько угодно.
Мария Васильевна (бьет сына брошюрой по голове ) Жан!
Телегин (истерически). Ваня, дружочек, не надо, не надо... я дрожу...
Зачем портить хорошие отношения. (Целует ноги Войницкого.) Не надо.
Пьеро-Войницкий (всхлипыает). Двадцать пять лет я вот с этой матерью, как крот, сидел в четырех стенах. (Всхлипывает) Ты для нас был существом высшего порядка. (Взревев.) Но теперь у меня открылись глаза. (Рыдает, утирая слезы рукавами) Все твои работы, которые я любил, не стоят гроша медного! Ты морочил нас.
Доктор-Серебряков (из-за спины Марьи Васильевны бьет его указкой по голове).
Господа! Да уймите же его наконец!
Мальвина-Е.А. (щиплет Войницкого, строго). Иван Петрович, я требую, чтобы вы замолчали! (На ухо, кокетливо.) Слышите?
Пьеро-Войницкий (всхлипывая). Не замолчу. (Серебрякову.) Ты погубил мою жизнь. Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел... Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский... (Роняя горькие слезы на пол)
Я зарапортовался! Я с ума схожу... Матушка, я в отчаянии! Матушка!
Мария Васильевна (бьет сына по голове книжкой). Слушайся Александра!
Доктор-Серебряков (указкой бьет со спины всех кроме Войнитцкого).
Господа, уберите от меня этого сумасшедшего!
Мальвина-Е.А. (щиплет и царапает Войницкого, строго). Мы сегодня уедем отсюда! (Ласкает его, кокетливо.) Необходимо распорядится. сегодня уедем отсюда! (Зщиплет его, строго.) Необходимо распорядится.
Коломбина-Соня (смиренно воздев руки к небу). Надо быть милосердным папа! Я и дядя Ваня так несчастны!... (Беспомощно.) Нянечка! Нянечка!
Марина (нюхая табак). Ничего деточка. Погогочут гусаки – и перестанут.
Погогочут и перестанут! (Забивает себе в ноздри изрядную понюшку табаку.)
Дрожишь словно в мороз! (Собирается чихнуть) Ну, ну, сиротка, (чихает)
бог милостив. (Сморкается в подол) Липового чайку или малинки, оно и пройдет!
Мягкой походкой на сцену выходит черт и вкладывает в руку Войницкого-Пьеро пистолет. Марина Васильевна, Мальвина-Е.А. и Доктор-Серебряков в ужасе отшатываются.
Пьеро-Войницкий. Пустите! Пустите меня. Где он? (Помутившимися глазами ищет Серебрякова. Черт подходит и направляет пистолет в сторону Сереябрякова). А, вот он! (Стреляет.) Бац! (Пауза.) Не попал? (Стреляет.) Опять промах.(В унынии) А, черт, черт... черт бы побрал. (Бессильно падает на пол).
Черт чинно раскланивается и уходит.
(Корчится на полу и рыдает) О, что я делаю! Что я делаю!
(R I, 4)
D БРЕХТ
I
Странные железные конструкции, с трапецией и задником – экраном, на котором по очереди появляются географические карты континентов.
Выходит ведущий, одетый в джинсы и футболку.
Ведущий. Действие четвертое и финальное. Осенний день. Комната Ивана Петровича. Елена Андреевна и профессор уезжают – скорее всего, навсегда. Все прочие остаются, чтобы заниматься тем, чем занимались до их приезда.
Именно об этом говорят между собой Марина и Телегин.
Ведущий остается, по микрофону давая синхронный перевод англоязычных реплик героев.
Телегин. Be quick, Marina, or we shall be called away to say good-bye before you have finished. The carriage has already been ordered. – Вы скорее, Марина Тимофеевна, а то сейчас позовут прощаться. Уже приказали лошадей подавать.
Марина (старается мотать быстрее). There's only a little RIGHT.Немного осталось.
Телегин . They are going to Kharkov to live.– В Харьков уезжают. Там жить будут.
Марина. They do well to go.– И лучше.
Телегин. They have been frightened.. It seems, Marina, that fate has decreed for them not to live here. Фатальное предопределение.– Напужались:
Налегке уезжают. Значит, Марина Тимофеевна, не судьба им жить тут.
Не судьба:
Марина. And quite rightly. What a storm they've raised this afternoon – – and all that shooting – срам один!– И лучше. Давеча подняли шум, пальбу.
It was shameful!
Телегин. It was indeed. The scene was worthy of the brush of Ayvazovsky.– Да, сюжет, достойный кисти Айвазовского.
Пауза.
Марина. Now we'll have things as they were again: breakfast at eight, dinner at one, and supper in the evening; everything in order as decent folks, as Christians like to have it. (Со вздохом.) It's a long time since I have eaten noodles, old sinner that I am.– Опять заживем, как было, по-старому. Утром в восьмом часу чай, в первом часу обед, вечером ужинать садиться; все своим порядком, как у людей: по-христиански:
Давно уже я, грешница, лапши не ела.
Телегин. Yes, we haven't had noodles for ages. As I was going through the village this morning, Marina, one of the shop-keepers called after me, "Hi! you hanger-on!" I felt it bitterly, I can tell you.– Давненько:
Сегодня утром, Марина Тимофеевна, иду я деревней, а лавочник мне вслед:
"Эй, ты, приживал!" И как мне горько стало!
Марина. Don't pay the least attention to them, my dear; we're all "hangers-on" in God's eyes?– А ты без внимания, батюшка. Все мы у Бога приживалы.
II Ведущий. Та же комната и те же лица плюс Войницкий и Астров. Они просят Марину и Телегина удалится, чтобы те не мешали им выяснять отношения.
По двум канатам спускаются сверху Войницкий и Астров и качаются друг подле друга.
Войницкий. Leave me alone! (Марине и Телегину) Go away! Go away and leave me to myself, at least for an hour.– Оставь меня. Уйдите отсюда, оставьте меня одного хоть на один час!
Телегин. Yes, yes, Vanya.– Сию минуту, Ваня!
Марина. The gander cackles; ho! ho! ho!– Гусак: го-го-го!
III Ведущий. Та же комната. Из действующих лиц остаются Войницкий и Астров.
Доктор просит дядю Ваню вернуть обратно украденный морфий, но никакого забвения взамен не обещает.
Телегин и Марина по металлическим конструкциям уползают со сцены.
Войницкий. Leave me alone!– Оставь меня!
Астров. I would, with the greatest pleasure. I ought to have gone long ago, but I won't leave you until you have returned what you took from me.С большим удовольствием, мне давно уже нужно уехать отсюда, но, повторяю, я не уеду, пока ты не возвратишь того, что взял у меня.
Войницкий. I took nothing from you.– Я у тебя ничего не брал.
Астров. Да?– You didn't?
Качаются на канатах.
Войницкий (пожимая плечами). Strange! I attempted murder, and am not going to be arrested or brought to trial. That means they think me mad.
(Злой смех.) I saw you kiss her; I saw you in each other's arms!Странно.
Я покушался на убийство, а меня не арестовывают, не отдают под суд.
Значит, считают меня сумасшедшим. Я видел, видел, как ты обнимал ее!
Астров. Yes, sir, I did kiss her, sir; so there. (Делает нос.)– Да-с, обнимал-с, а тебе вот.
Войницкий. Well, I am a madman.– Что ж, я сумасшедший.
Астров. That line's old as time! You're not mad; you're simply a ridiculous fool. You're full of beans. I used to think every fool was out of his senses, but now I see that lack of sense is a man's normal state.
You're perfectly normal.– Стара шутка. Ты не сумасшедший, а просто чудак.
Шут гороховый. Прежде я всякого чудака считал больным, невменяемым, а теперь я такого мнения, что нормальное состояние человека – это быть чудаком. Ты вполне нормален.
Войницкий (закрывает лицо руками). Oh! If you knew how ashamed I am!
What can I do? What can I do?– Стыдно. Невыносимо. Что мне делать? Что мне делать?
Астров. Nothing.– Ничего.
Войницкий. If I could only wake some still, bright morning and feel that life had begun again. Tell me, tell me how to begin, what to begin with.– Проснуться бы в ясное тихое утро:Начать новую жизнь: Подскажи мне, как начать: с чего начать.
IV Войницкий поет "Балладу о тех, кто "под" и "над"
Войницкий Устроен так людской наш род – шельмует брата брат.
Когда один уходит "под", другой взлетает "над".
Замешкался раззява – и все наоборот, ему кричат :"раззява, пенек, чушок, урод!
Успел, упав, отжаться?
Куда теперь деваться!
Ты будешь надрываться и вечно будешь "под".
Кривил лицо надменный сброд, надкусывал губу, и захотелось тем, кто "под", переменить судьбу.
Но не прошло полгода – я ошибиться рад – прошло всего полгода, и веселился ад:
лежали друг на дружке, вдали стреляли пушки, и плакали подружки о тех, кто "под" и "над".
Устроен так людской наш род:
не сторож брату брат, когда один ложится "под", другой ложится "над".
Астров (с досадой). What nonsense! What sort of a new life can you and I look forward to? We can have no hope.– Какая еще там новая жизнь!
Наше положение, твое и мое, безнадежно.
Войницкий. None?– Да?
Астров. None. Of that I am convinced. (Живо.) But don't keep trying to talk your way out of it! Give me what you took from me, will you?– Я убежден в этом. Но ты мне зубов не заговаривай. Ты отдай то, что взял у меня.
Войницкий. I took nothing from you.– Я ничего у тебя не брал.
Астров. You took a little bottle of morphine out of my medicine-case.Ты взял у меня из дорожной аптеки баночку с морфием.
Качаются на канатах.
Listen! If you're positively determined to make an end to yourself, go into the woods and shoot yourself there. I don't like the idea of having to perform a postmortem on you. Do you think I should find it entertaining?Если тебе во что бы то ни стало хочется покончить с собой, то ступай в лес и застрелись там. С меня же довольно и того, что мне придется вскрывать тебя: Ты думаешь, это интересно?
V Ведущий. Та же комната и те же лица, плюс Соня. "Ты думаешь, это интересно?"
– спросил доктор дядю Ваню. Он не ждал ответа, потому что ждал девушку, которая ни разу не видела, как вскрывают трупы, но готова была целовать руки доктора сразу после операции. Зачем, когда ему гораздо проще эти руки умыть.
По веревочной лестнице спускается Соня в джинсах и футболке и исполняет "Балладу о последнем вздохе"
Соня Скальпель хирурга острей языка, глаз острее, чем скальпель, прокурены зубы, а на висках пота несколько капель.
Теряя сознанье, в последний момент "вау" вскричал пациент.
Лампа светит на длинный стол в Ялте, а может, в Орле.
Нелепый, грузный, вспоротый сом все утро лежит на столе.
Теряя сознанье, в последний момент "вау" вскричал пациент.
Семь раз разрежь и один зашей – покойный и так неплох – и пусть не коснутся твоих ушей ни окрик, ни плач, ни вздох.
Ангелы сняли седьмую печать.
А мертвый умеет молчать.
Астров (обращается к Соне). Sonya, your uncle has stolen a bottle of morphine out of my medicine-case and won't give it back. Tell him that his behaviour is – well, unwise. Besides, I haven't time for this, I must be going.– Софья Александровна, ваш дядя утащил из моей аптеки баночку с морфием и не отдает. Скажите ему, что это: неумно наконец. Да и некогда мне. Мне пора ехать.
Соня. Uncle Vanya, did you take the morphine?– Дядя Ваня, ты взял морфий?
Качаются на канатах.
Астров. Yes, he took it. I'm absolutely sure.– Он взял. Я в этом уверен.
Соня. Give it back! Why do you want to frighten us (Нежно.) Give it back, Uncle Vanya! My misfortune is perhaps even greater than yours, but
I'm not
plunged in despair. I endure my sorrow, and shall endure it until my life comes to a natural end. You must endure yours, too.– Отдай! Зачем ты нас пугаешь? Отдай, дядя Ваня! Я, может быть, несчастная не меньше твоего, однако же не прихожу в отчаяние. Я терплю и буду терпеть, пока жизнь моя не окончится сама собою: Терпи и ты.
Качаются на канатах.
Give it back! Dear, darling Uncle Vanya. Give it back! (Плачет.) You are so good, I'm sure you'll have pity on us and give it back.Отдай!
Дорогой, славный дядя, милый, отдай! Ты добрый, ты пожалеешь нас, и отдашь.
Войницкий (достает баночку и подает ее Астрову). There it is!
(Соне.) And now, we must get to work at once; we must do something, or else I won't be able to endure it.– На, возьми! Но надо скорее работать, скорее делать что-нибудь, а то не могу, не могу:
Соня. Yes, yes, to work! As soon as we have seen them off we'll go to work.– Да, да работать. Как только проводим наших, сядем работать.
Астров (забирает баночку). Now I can be off.– Теперь можно и в путь.
VI Ведущий. Та же комната и те же действующие лица плюс Елена Андреевна.
Как истинная женщина она успевает решить сразу две задачи: помирить свойственника с мужем и найти повод, чтобы остаться наедине с несостоявшимся любовником.
Входит Елена Андреевна.
Елена Андреевна. Are you here, Ivan? We're leaving in a moment. Go to Alexander, he wants to speak to you.– Иван Петрович, вы здесь? Мы сейчас уезжаем: Идите к Александру, он хочет что-то сказать вам.
Соня. Go, Uncle Vanya (Берет Войницкого под руку.) Come, you and papa must make peace and be friends; that is absolutely necessary.– Иди ты, дядя Ваня. Папа и ты должны помириться. Это необходимо.
VII Соня и Войницкий поднимаются куда-то под потолок.
Ведущий. Та же комната. Елена Андреевна и доктор остаются наедине.
Нужна ли им на самом деле эта встреча – они сейчас не знают. И не узнают никогда.
Елена Андреевна (глядя в зал). I'm going away. Good-bye.– Я уезжаю.
Прощайте.
Астров. So soon? Couldn't you stay? Couldn't you? Tomorrow – in the forest – Уже? А то остались бы. А? Завтра, в лесничестве:
Елена Андреевна. No. It's all settled. One thing I must ask of you:
don't think too badly of me; I'd like you to respect me.– Нет. Уже решено.
Я об одном прошу вас: думайте обо мне лучше. Мне хочется, чтобы вы меня уважали.
Астров. Ah! (Жест нетерпения.) Stay, please stay!– Э! Останьтесь, прошу вас.
Елена Андреевна. How comical you are! I'm angry with you and yet
I'll
always remember you with pleasure. Come, one more shake of our hands, and then let's part good friends. Не поминайте лихом.– Какой вы смешной:
Я сердита на вас, но все же: буду вспоминать о вас с удовольствием.
Ну, давайте, пожмем друг другу руки и разойдемся друзьями. Let's not bear each other any ill will Астров. Yes, go.– Да, уезжайте: уезжайте.
Астров. How strange it is. We meet, and then suddenly it seems that we must part forever. That's the way in this world. As long as we are alone, before Uncle Vanya comes in with a bouquet – allow me – to kiss you good-bye – may I?– Как-то странно: Были знакомы и вдруг почему-то:
никогда уже больше не увидимся. Так и все на свете: Пока здесь никого нет, пока дядя Ваня не вошел с букетом, позвольте мне: поцеловать вас: На прощанье: Да?
Оба закрывают глаза и беззвучно шевелят губами, целуя воображаемый образ друг друга.
So! Splendid!Ну, вот: и прекрасно.
Елена Андреевна. I wish you every happiness.– Желаю вам всего хорошего.
Оглянувшись.
For once in my life, I shall! and scorn the consequences!Куда ни шло, раз в жизни!
Оба, закрыв глаза, порывисто обнимают воображаемый образ друг друга, и тотчас же, круто развернувшись, расходятся в разные стороны.
I must go.Надо уезжать.
VIII По канатам и железным конструкциям спускаются на сцену Серебряков, Войницкий, Мария Васильевна с книгой, Телегин и Соня. Все – в джинсах и футболках.
Ведущий. Та же комната. Все персонажи в сборе. О чем можно сказать перед тем, как распрощаться с человеком навсегда? Разумеется, о том, что вы с ним еще увидитесь – причем в самом недалеком будущем.
Серебряков (Войницкому). Let's let bygones be bygones. I have gone through so much in the last few hours that I feel capable of writing a whole treatise on the conduct of life for the instruction of posterity. I gladly accept your apology, and myself ask your forgiveness.– Кто старое помянет, тому глаз вон. После того, что случилось, в эти несколько часов я так много пережил и столько передумал, что, кажется, мог бы написать в назидание потомству целый трактат о том, как надо жить. Я охотно принимаю твои извинения и сам прошу извинить меня. Прощай.
Войницкий. You'll be receiving the regular amount as before.
Everything will be just the same.– Ты будешь аккуратно получать то же, что получал и раньше. Все будет по старому.
Серебряков. Mother!– Maman:
Мария Васильевна. Have your picture taken, Alexander, and send me one. You know how dear you are to me.– Александр, снимитесь опять и пришлите мне свою фотографию. Вы знаете, как вы мне дороги.
X Ведущий выстраивает всех для общей фотографии и поет "Балладу о фотокарточке"
Ведущий:
Что увидал молодой офицер на желтом старинном фото?
Ружейный прицел увидал офицер.
Южную ночь и ружейный прицел на желтом старинном фото.
А что увидала помещичья дочь на желтом старинном фото?
Навзничь упала помещичья дочь, ни муж и ни брат ей не могут помочь на желтом старинном фото.
А что увидал сопляк-гимназист на желтом старинном фото?
Воздух портовый горяч и смолист и маменькин крестик, проигранный в вист, на желтом старинном фото.
А что увидал расторопный купец на желтом старинном фото?
В стаканах первач, на столе – холодец, ступени подвала и делу конец на желтом старинном фото.
А что увидала большая страна на желтом старинном фото?
Смотрела страна – ни трезва, ни пьяна, себя увидать не сумела она на желтом старинном фото.
Вспышка. Снимок сделан.
Ведущий. То же помещение и те же лица. Но в то же время все изменилось и никогда больше не повторится.
Телегин. Good-bye, your Excellency. Don't forget us.– Прощайте, ваше превосходительство! Нас не забывайте!
Серебряков. Good-bye, good-bye all: (Астрову.) Many thanks for your pleasant company. I have a deep regard for your opinions and your enthusiasm, but let me, as an old man, give one word of advice at parting:
do something, my friend! Work! Do something! Good luck to you all.– Все прощайте! Благодарю вас за приятное общество: Я уважаю ваш образ мыслей, ваши увлечения, порывы, но позвольте старику внести в мой прощальный привет только одно замечание: надо, господа, дело делать! Надо дело делать! Всего хорошего.
Войницкий (Елене Андреевне.) Good-bye – forgive me. I'll never see you again!– Прощайте: Простите!.. Никогда больше не увидимся.
Елена Андреевна (расстроганная). Good-bye, my dear.– Прощайте голубчик.
IX Ведущий. То же помещение и те же лица – за вычетом супругов Серебряковых, отбывших навсегда, и Марии Васильевны с Соней, отошедших на минутку.
Появляются двое половых в красных рубахах. Быстро надевают наручники Серебрякову и Елене Андреевне и уводят их. Те, оглядываясь, исчезают за сценой. Слышны два коротких выстрела.
Астров (Телегину). Tell them to bring my carriage around too, Waffles.Скажи там, Вафля, чтобы заодно, кстати, подавали и мне лошадей.
Телегин. All right.– Слушаю.
X Карабкается вверх по конструкциям.
Ведущий. Осенний вечер. Комната Ивана Петровича. Что остается делать русскому интеллигенту, когда на дворе осенний вечер и жизнь окончена?
Остается одно – мечтать о труде. Именно мечтать, потому что трудиться это слишком просто для образованного человека.
Астров. They've gone!– Уехали.
Марина (спускается на канате). They've gone. (Сверху опускается чулок со спицами, она вяжет.)– Уехали.
Соня (спускается по конструкциям.) They've gone. (Утирает глаза.)
God be with them. And now, Uncle Vanya, let's do something!– Уехали. Дай Ну, дядя Ваня, давай делать что-нибудь.
Войницкий. Работать, работать!..– To work! To work!
Мария Васильевна (тяжело спускается по конструкциям). They have gone.
(Сверху спускается брошюра, она раскрывает ее и погружается в чтение.)Уехали.
Соня (поднимает руку, и сверху перед дядей спускается огромная амбарная книга голубиного цвета). First, Uncle Vanya, let's write up the accounts.
They're in a dreadful state. Come on, begin. You take one and I'll take the other.– Напишем, дядя Ваня, прежде всего счета. У нас страшно запущено. Сегодня опять присылали за счетом. Пиши. Ты пиши один счет, я другой.
Войницкий (пишет на одной половине книги). In account with – Lord.
– – "Счет: Господу нашему: Иисусе Христу.."
Оба молча пишут каждый на своей странице.
Марина (зевая). The sand-man has come. (Уходит)– Баиньки захотелось.
Астров. How still it is. Their pens scratch, the cricket sings; it's so warm and comfortable. I hate to go.– Тишина. Перья скрипят, сверчок кричит. Тепло, уютно: Не хочется уезжать отсюда.
ХI Звук рынды. По канату быстро спускается еще один половой.
Ведущий. То же место действия и те же лица плюс простой народ.
Впрочем, так ли уж прост этот народ? Вопрос чисто риторический.
Половой. Your carriage is waiting, sir.– Михаил Львович, лошади поданы.
Астров. I heard it. (Подает ему пузырек с морфием.) Look out, don't crush it!– Слышал: Вот, возьми это.
Половой. Very well, sir.– Слушаю.
XII Половой остается.
Ведущий. Кабинет Ивана Васильевича. Те же лица. Доктор и дядя Ваня в присутствии полового рассуждают о географии, потому что география в России заменяет философию – а иногда и биографию.
Астров. My trace horse has gone lame for some reason. I noticed it yesterday when Peter was taking him to water.– Моя пристяжная что-то захромала. Вчера еще заметил, когда Петрушка водил поить.
Войницкий. You should have him re-shod.– Перековать надо.
Астров. I'll have to go around by the blacksmith's on my way home.
It
can't be avoided. (Подходит к карте, на которой в этот момент изображена Африка.) I suppose it's roasting hot in Africa now.– Придется в Рождественном заехать к кузнецу. Не миновать. А, должно быть, в этой самой Африке теперь жарища – страшное дело!
Войницкий (смотрит на карту и видит, как Африки на глазах превращается в Россию.). Yes, I suppose it is.– Да, вероятно.
XIII Астров поет "Балладу о России и Африке"
Астров Россия – холод, Россия – дожди, Африка – адское пекло, босые туземцы, хмельные вожди и ночи чернее пепла.
Тум-баба-тут, барабанит шаман.
Доль-дили-дам, подпевает звонарь.
Ой да вэй да трам-па-па, сильнее, сильнее ударь.
Войницкий Африка -зной, Африка – сон, Россия – хмурое утро, огни паровоза, царский вагон и мелкая снежная пудра.
Тум-баба-тут, барабанит шаман.
Доль-дили-дам, подпевает звонарь.
Ой да вэй да трам-па-па, сильнее, сильнее ударь.
Половой .
Африка -Пушкин, Россия – Дантес, и вместе им не сойтись:
Над Черной речкой – березовый крест, а над Оранжевой – бриз .
Тум-баба-тут, барабанит шаман.
Доль-дили-дам, подпевает звонарь.
Ой да вэй да трам-па-па, Сильнее, сильнее ударь.
Марина медленно поднимается из-под сцены с подносом, на котором рюмка водки и кусочек хлеба. К груди у нее прижат фотопортрет Астрова с траурной лентой.
Ведущий. Прощание!
Марина. Help yourself.– Кушай!
Астров пригубляет водку.
To your good health, my dear Eat your bread with it.На здоровье, батюшка!
А ты бы хлебцем закусил.
Астров (ставит недопитую рюмку у портрета, кладет на нее горбушку и крестится.) No, I like it so. And now, all the best to you! (Марине)
You needn't come out to see me off, Nanny.– Нет, я и так: Затем всего хорошего! Не провожай меня, нянька. Не надо.
XIII Сверху спускается второй половой. Скрутив руки Астрову, они медленно уводят его под сцену. Соня напряженно смотрит им вслед.
Ведущий. Та же сцена, и все немногие оставшиеся лица. Жизнь сыграна и проиграна. Только что герои распрощались с доктором. Им остается только осознать, что всякое прощание – это прощание с самим собой.
Войницкий (пишет). On the 2d of February, twenty pounds of butter; on the 16th, twenty pounds of butter again. Buckwheat flour: (Швыряет перо на пол.)– "2-го февраля масла постного 20 фунтов: 16-го февраля опять масла постного 20 фунтов: Гречневой крупы"
Слабый вскрик и слабый выстрел.
Марина. He's gone.– Уехал.
Пауза. Соня, перекрестившись, закрывает люк и встает рядом с Войницким.
Соня . He has gone.– Уехал:
Войницкий (подбирает перо и записывает.) Total, fifteen – twenty-five – – Итого: пятнадцать: двадцать пять:
Соня пишет рядом с ним.
Марина. Oh, ho! The Lord have mercy.– Ох, грехи наши:
Из люка выглядывает половой и манит Марину за собой. Она покорно следует за ним и исчезает под полом.
Войницкий. Oh, my child, I'm terribly depressed; if you only knew how miserable I am!– Дитя мое, как мне тяжело! О, если бы ты знала, как мне тяжело!
Соня. What can we do? We must live our lives.– Что же делать, надо жить!
Пауза. Войницкий поворачивается и видит, как из-под сцены возникают два половых и манят Телегина за собой. Тот испуганно пятится. Половые бьют его по лицу и вместе с ним спускаются под сцену. В продолжении следующего монолога Войницкий вскрывает себе вены и замирает, свесив руки и ноги вниз, на металлических конструкциях.
Yes, we shall live, Uncle Vanya. We shall live through the long procession of days before us, and through the long evenings; we shall patiently bear the trials that fate imposes on us; we shall work for others without rest, both now and when we are old; and when our last hour comes we shall meet it humbly, and there, beyond the grave, we shall say that we have suffered and wept, that our life was bitter, and God will have pity on us.
Ah, then dear, dear Uncle, you and I shall see that bright and beautiful life; we shall rejoice and look back upon our sorrow here; a tender smile – and – we shall rest. I have faith, Uncle, fervent, passionate faith.Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудится для других и теперь и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и Бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнем. Я верую дядя, я верую горячо, страстно.
Она не видит, как снова появляются половые, ищут взглядом Войницкого, а увидев, что он мертв, переглядываются и уходят под сцену. Соня встает на колени и, опустив голову, утомленным голосом продолжая.
We shall rest. We shall rest. We shall hear the angels. We shall see heaven all shining with diamonds. We shall see all evil and all our pain sink away in the great compassion that shall enfold the world. Our life will be as peaceful and tender and sweet as a caress. I have faith;
I have
faith. My poor, poor Uncle Vanya, you are cryingYou have never known what happiness was, but wait, Uncle Vanya, wait!Мы отдохнем! Мы отдохнем!
Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую: Бедный, бедный дядя Ваня, ты плачешь: Ты не знал в жизни радостей, но погоди дядя Ваня, погоди:
Оглядывается и видит пустую сцену и мертвого Войницкого. Медленно прижав его руку к щеке, повторяет, как заговоренная.
We shall rest: We shall rest!: We shall rest!:Мы отдохнем: Мы отдохнем!..
Мы отдохнем:
Занавес
(R I, 5)
