Текст книги "Гражданская война. Генеральная репетиция демократии"

Автор книги: Алексей Щербаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Кем были красные?

На разных языках – но те же песни поют.

В разных руках – но те же знамена несут.

То же думают, и то же делают.

(А. Гайдар)

Казалось бы – простой вопрос? А вот не очень. Ведь многие представляют так, что, придя к власти, большевики сразу создали ту систему, которая была при Сталине.

Этого они не могли бы сделать, даже если бы очень захотели. Сил тогда у них на это не хватало. Большевики имели реальную власть в нескольких крупных промышленных центрах – а вокруг простиралась наша бескрайняя страна. Где их видали в гробу.

Так что большевики стали создавать систему Советской власти. Это – демократия, доведенная до своего логического конца, то есть до полного абсурда. Разница между традиционной, представительной демократией и Советами в следующем:

Во-первых, депутаты выдвигались не по месту жительства, а по месту работы или службы. Это, конечно, лишало права голоса «нетрудовые элементы», но зато предполагалось, что уж коллеги друг друга знают.

Во-вторых, был, говоря современным языком, приоритет местных законов над центральными. То есть: мы в своем околотке что хотим, то и устанавливаем. Результат был веселый.

Вот пример. 25 мая 1918 года Елецкий Совет Народных Комиссаров постановил «передать всю полноту революционной власти двум народным диктаторам, Ивану Горшкову и Михаилу Бутову, которым отныне вверяется распоряжение жизнью, смертью и достоянием граждан» («Советская газета». Елец. 1918. 28 мая, № 10).

Стали образовываться разнообразные республики. Речь не идет об антибольшевистских. Все упомянутые республики были за Советскую власть. Но… на местах полагали, что лучше знают, как руководить. В Советы же набрались те, кто набрались. Это были и большевики, и меньшевики, и эсеры, и анархисты, и просто всякая сволочь.

Замечателен пример Самары. В Самарском Совете засели анархисты в компании с ультрарадикальными большевиками, которые занимались в основном тем, что упрекали центральные власти в предательстве идеалов революции. (Там, кстати, окопался и уже знакомый нам матрос Павел Дыбенко.) Предательство, по их мнению, заключалось в том, что центральная власть пыталась навести хоть какой-то порядок. Многие революционеры были решительно против. Не для этого старались.

Самарский Совет прославился тем, что по отношению к нему была применена одна из самых лучших в мире акций «черного PR». Речь идет о «Декрете об обобществлении женщин». На самом деле анархисты и леваки в Самарском совете были, конечно, отморозками, но все-таки не настолько. А декрет сформировал сотоварищи некий хозяин трактира, в прошлом черносотенец. Бумажки с ним ночью были расклеены по городу – и поутру, когда новость распространилась, народ двинулся бить товарищам из Совета морды. Те, правда, успели убежать.

Потом, разумеется, трактирщика достаточно быстро вычислили и, как было принято у анархистов, без особых разговоров грохнули. Но дело его не пропало. Этот «декрет» до сих пор перепечатывают по всему миру как свидетельство «зверств большевиков».

Вот ведь есть же самородки на земле Русской! Нынешние пиарщики, закончившие всякие там университеты и прочие колледжи, – и тени того сделать не в состоянии, что придумал простой хозяин трактира!

…Собственно говоря, все эти Советы представляли из себя один большой митинг – то есть место, где все говорят, но отвечать никто ни за что не хочет.

Довольно быстро стало понятно, что вся эта ультрадемократия – широкая дорога в тупик. Тут надо пояснить: на самом-то деле никакой демократии не существует. Точнее, она может быть в конкретном селе, где все знают друг друга и знают свои проблемы. Где известно, что Василий Петрович – степенный серьезный мужик, а Ванька – пьяница и болтун. И задачи понятны: что делать первым – мост через речку ремонтировать или крышу школы перекрывать? Тут демократия вполне уместна.

А на более высоком уровне начинаются политтехнологии. Всегда и всюду. Первый учебник по ним написан в Древнем Риме в 68 году до Рождества Христова. Так что те, кто вдохновенно говорит о демократии, либо ничего не понимают, либо откровенно брешут.

Вот эту особенность и почувствовали большевики. Система Советов решительно не работала – и тогда вспомнили про партию, которая на тот момент была самой дисциплинированной организацией в стране. И партия стала потихоньку забирать власть. Не из коварных замыслов, а просто потому, что кому-то ведь нужно работать, а не болтать. Постепенно партийные органы просто-напросто подменили Советы. По одной простой причине: когда была проблема – люди шли туда. Там могли решить вопрос.

Но бардак продолжался, в том числе – и бардак в мозгах. В этом смысле потрясают протоколы VIII съезда РКП(б) [73]73
  Партия была переименована в 1918 году.


[Закрыть], который проходил 18–23 марта 1919 года. Высказывания делегатов имеют прямо-таки космический разброс. От убежденности, что уже сейчас можно немедленно ударными темпами строить коммунистическое общество, до предложений вновь уйти в подполье. Пусть, дескать, белые с бардаком разбираются…

Отступление. По закону или по совести?

Лучшей иллюстрацией того, что творилось в первые годы Советской власти, является тогдашняя судебная система. Об этом мало известно, поэтому имеет смысл рассказать.

…Судопроизводство первых лет после Октябрьской революции – тема очень интересная. Сегодня принято считать, что пришли демоны-большевики и начали творить беспредел исключительно в силу своей природной злобности. На самом-то деле все обстоит куда сложнее. Попытки установления «новой революционной законности» – типичный пример того, куда приводят благие намерения…

Старая судебная система была развалена еще при Керенском, новую создавать не торопились. Что, кстати, вышло Временному правительству боком. После подавления июльского мятежа множество большевиков оказались за решеткой. Вина их была очевидна – попытка государственного переворота. Даже в самых демократических странах за это по головке не глядят. Но… Судебный процесс так и не состоялся.

Придя к власти, большевики начали чудить по-своему. На местах судьи подчинялись исключительно Советам и при этом были выборными и тоже сменяемыми в любое время. Отголосок этого сохранился в СССР до самого конца. Кто жил в то время, помнит, что судей выбирали. Разумеется, в «застой» это была чистая формальность – но не в первые послереволюционные годы.

Еще интереснее получилось с законом. Мало того, что новое законодательство создать просто не успели, интересен был сам подход, который объявили «классовым». Обычно этот термин понимается слишком узко. В чем его суть?

Издавна не только революционеры всех мастей, но и многие либералы критиковали «буржуазную» систему судопроизводства. Обвинения были следующие. Судьи назначаются неведомо кем, «страшно далеки они от народа». Но что самое главное – они судят людей, исходя из «мертвой буквы закона», понять и разобраться не желают. Для них параграфы важнее человека.

И ведь народ-то думал так же! Вспомните классическую литературу – когда простые люди пуще огня боялись хоть как-то связываться с судебными органами. Даже в качестве свидетелей. Потому как «засудят». Народ был малограмотный, правила, по которым играют юристы, ему были непонятны, не говоря уж о терминологии, которая в те времена была куда заковыристее, чем теперь.

Ну а знаменитая фраза: «Ты как судить будешь, по закону или по совести?» Думается, и сегодня большинство россиян, задай им такой вопрос, выберет второй вариант…

Вот большевики, а также примыкавшие к ним тогда левые эсэры и анархисты и попытались ввести систему, когда судят «по революционной совести». Что это значит? Что наплевательское отношение к закону является нормой. А совесть, знаете ли, вещь такая… Вот, к примеру, кто-нибудь убил по пьянке соседа. Что с ним делать? Убитого не воротишь, а если этого посадить, так кто будет его жену и детей кормить? Этот пример – совершенно реальный. Такие аргументы звучали в первых революционных судах.

А может быть и наоборот: за мелкое дело впаяют на полную катушку. Уже в другое время, в середине двадцатых, в Москве был такой случай. Студенту А. Семичасному за матерную ругань в трамвае дали… пять лет за злостное хулиганство. Ну не любил судья скандалистов и матерщинников. Присутствовавшая в зале публика высказала полное одобрение приговору: дескать, так им и надо, этим молодым нахалам.

А представьте, если сегодня граждане начнут судить «по совести»…

…В те времена не были редкостью такие сюрреалистические приговоры, как «условный расстрел». Да, это сукин сын, но работать-то кто будет? Вот и висел над человеком расстрельный приговор – то есть расстрелять его могли после первого же проступка. И ведь, знаете ли, помогало…

К тому же и в судьях, и в следователях тоже оказывались весьма своеобразные персонажи. Ладно бы просто неграмотные. Часто это были самые обыкновенные уголовники, которые примазались к новой власти.

Об одном из таких типов рассказывал в своих мемуарах адвокат Н. В. Полибин, работавший в начале 20-х годов на Кубани.

«…Мне хочется вспомнить одного из „государственных деятелей“. Это был председатель станичного Совета станицы Славянской, представлявший в своем лице высшую государственную власть в селе. В той же станице в должности следователя по уголовным делам работал один из дореволюционных судебных следователей Донской области. По какому-то делу ему нужно было допросить в качестве свидетеля председателя местного Совета Майского. Он послал ему повестку, и на следующий день к следователю пришел одетый в высокие сапоги, синие „галихве“ с красными донскими лампасами, в залихватской донской смушковой шапке с красным верхом и в пиджаке Майский.

В старое время в Донской области как-то орудовала шайка "степных дьяволов". Они нападали на хутора, вырезали целые семьи, поджигали пятки свечкой, выпытывая деньги. Они были переловлены, осуждены и получили каторгу.

Следователь сразу узнал вошедшего. Это был один из главарей шайки, которого он допрашивал в свое время. Тот его тоже узнал, но вида они не подали. Правда, следователь на следующий день "заболел" и перевелся в другое место».

Вот такие товарищи осуществляли «революционную законность».

Судов было два типа – собственно народные суды и появившиеся чуть позже революционные трибуналы. Предполагалось, что первые занимаются уголовщиной, вторые – «контрреволюцией». На самом-то деле четкой границы не было, тем более что под контрреволюцией тогда понималось все, что угодно. При ревтрибунале существовала даже коллегия обвинителей и защитников, в которую мог записаться кто угодно, лишь бы он имел рекомендацию от Совета. И еще нюанс: трибунал мог допускать или не допускать участие в деле обвинения и защиты – как хотел.

С «классовым подходом» и тут было все хорошо. Уже знакомая нам анархистка Мария Никифорова, бежавшая от немцев в Царицын, принимала участие в антибольшевистском мятеже знакомого нам эсера Муравьева. Ей вынесли… «революционное порицание» и запретили на год занимать командные должности. Своя ведь девка! Погорячилась, бывает…

Кстати, смертной казни большевики первоначально не применяли – но потом слегка озверели. Да и на местах сообразили: заключенных ведь надо кормить и содержать. А нет человека – нет проблемы. И посыпались расстрельные приговоры.

…Так что когда на смену этим судебным органам стали приходить трибуналы ЧК, которые придерживались хоть какого-то подобия законности – многие вздохнули с облегчением…

* * *

Необходимо сказать и об идеологии большевиков. Они пришли к власти марксистами-интернационалистами. Точнее, уже не совсем: ленинский тезис о возможной победе социалистической революции в России вызывал здоровый смех ортодоксальных марксистов (меньшевиков). Плеханов в одном из писем в июле 1917 года писал: «Мы победили ленинских микроцефалов» [74]74
  Микроцефал – ребенок с паталогически маленьким мозгом.


[Закрыть]. Впрочем, широкие массы теоретические расхождения не волновали.

Интернационализм тоже был народу как-то не очень интересен. Нет, имелись, конечно, романтики вроде шолоховского Макара Нагульнова, которые были готовы идти верхами и в Индию, и в Африку, чтобы там устраивать революцию. И не так уж мало их было. Но они погоды не делали. Массами эта идея не особо воспринималась.

Однако вскоре была найдена лучшая. Ее нашел Ленин, а развил, как это ни странно, Троцкий, которого принято считать законченным интернационалистом. Суть ее заключается в лозунге: «Социалистическое Отечество в опасности!» То есть это объединение советской идеологии и русского патриотизма. Враги большевиков были объявлены «наемниками Антанты» – кем они на самом деле и являлись. В сумме получалось: на новую свободную Россию идет чужая враждебная сила. А вот этого на Руси не любили никогда. То, чего так и не смогла добиться царская Россия в пропаганде войны, блестяще удалось большевикам. Ну, умели ребята работать!

Вообще у большевиков были великие пропагандисты. Слово «Антанта», всего лишь обозначавшее объединение стран, воюющих против Германии и Австро-Венгрии, стало ругательством. Как и из французского слова «буржуа», которое мало кто понимал, кроме шибко образованных, сделали русское слово «буржуй». О котором все знали, что при виде «буржуя» надо передергивать затвор. Которое до сих пор живет в нашем языке. И рефлекс вызывает точно такой же…

Господа офицеры

Еще один миф. Офицеры, движимые долгом и честью, поголовно пошли сражаться за белых против большевиков.

А вот и нет. За белых воевало примерно 40 % офицеров. 30 % сражались за красных, остальные предпочли уклониться от схватки. Они либо эмигрировали, либо где-то отсиживались. Причем последние – это далеко не всегда трусы. К примеру, капитан Лейб-гвардии Семеновского полка Степанов, оставивший очень интересные воспоминания о старой армии. Три раза раненный на Первой мировой войне, награжденный многими боевыми орденами, он сразу после Февральского переворота двинул в эмиграцию. Понял, что в России он как-то ни к чему, или же просто навоевался… [75]75
  Кстати, в опубликованных в 1945 году воспоминаниях Макаров о Красной Армии пишет «наша армия».


[Закрыть]

Но почему же столько офицеров пошли служить за красных? Убежденных большевиков среди них практически не было. Об институте заложников мы говорить не будем – такое имело место, но не в массовом порядке. Люди просто сделали свой выбор.

Причины были разные. Кое-кто пошел из карьерных соображений. Дескать, лучше быть командиром дивизии у красных, чем командиром роты – у белых. Таким, к примеру, был будущий маршал, поручик Семеновского полка М. Н. Тухачевский, который даже вступил в партию, что в этой среде было не принято. Но он с детства мечтал о славе Наполеона, а такие карьеры делаются только среди революционеров. И ведь, заметим, почти осуществил свою мечту [76]76
  Подробно о биографии Тухачевского рассказано в книге Е. Прудниковой и А. Колпакиди «Двойной заговор».


[Закрыть].

У большинства же идеологические познания были очень своеобразные. Так, например, в 1922 году на Дальнем Востоке советские политорганы решили проверить политическую грамотность командного состава. Одного командира, который сперва воевал за Колчака, потом за красных, спросили:

– Чем отличаются красные от белых?

– Ну как же! У белых – погоны, у красных – нарукавные нашивки!

Вот так. А ведь подобные господа и товарищи во время Гражданской войны «не на продуктовой базе подъедались». Они воевали.

Кстати, уже в 1919 году Троцкий пишет:

«…Милосердие по отношению к врагу, который повержен и просит пощады. Именем высшей военной власти в Советской республике заявляю: каждый офицер, который в одиночку или во главе своей части добровольно придет к нам, будет освобожден от наказания. Если он делом докажет, что готов честно служить народу на гражданском или военном поприще, он найдет место в наших рядах…»

И переходили. Среди белых офицеров, перешедших вместе с бойцами на сторону красных, был, к примеру, будущий Маршал Советского Союза Л. А. Говоров. Между прочим, в коммунистическую партию он вступил только в 1942 году, будучи уже генерал-лейтенантом.

Были и другие. Ведь белые, по сути, защищали идеи Временного правительства, от которого многих тошнило. Тем более что нормальный офицер ненавидит демократию по определению. Ну иная у него психология.

А кто такие большевики – было не очень понятно. Мало ли что они говорили! За 1917 год все уже поняли, что языком мести – не мешки таскать. А вдруг из красных выйдет толк? Тем более что если мы сидим в войсках, так можно при случае и самому встать у руля. Вот потому-то и шли к большевикам. К 1920 году в Красной армии всеначальники штабов от полков и выше являлись «бывшими». Из командиров армий их было большинство.Вот и разбирайтесь, кто и с кем воевал…

С теми, кто пошел сражаться за белых, тоже интересно.

Увлечение белогвардейской тематикой в России началось с песен М. Звездинского, которые любили петь на кухнях интеллигенты. А в них всё сказано четко:

 
Там засели плебеи. А мы господа.
С мечом и венцом терновым.
 

Так и было. В начале XX века появилась довольно многочисленная прослойка ницшеанствующей интеллигенции. Эти люди претендовали на роль наследников выродившегося дворянства. Себя они полагали солью земли, а остальных, понятное дело – тупым быдлом. Таких полно и сегодня, но если сегодняшние гении духа максимум, что могут – это написать пост в Интернете, в то время они нередко бывали боевыми офицерами – и шли воевать против «плебеев». Особенно этим отличались офицеры Добровольческой армии. Они вели себя не как «освободители от большевиков», а как завоеватели.

И в этом смысле они ничем не отличались от большевиков, которые тоже точно знали, что нужно народу для счастья…

Впрочем, имелись еще и офицеры, выслужившиеся из унтеров – то есть вышедшие из народа. Но тут никаких точных данных нет, только отрывочные сведения. Кто-то пошел за красных, кто-то, обтершись в офицерской среде, – за белых. Но если вспомнить Антоновское восстание – то ими явно руководили профессионалы…

Глава 10
Не читали мы ни Маркса, ни Бакунина

3 марта 1918 года Советская власть заключила Брестский мир, который и сам Ленин называл «препохабнейшим». А на самом деле все обстояло еще хуже. Территориальные потери были, конечно, очень болезненными – однако Ленин рассчитывал все вернуть. И ведь в основном вернули.

Но имелось и другое обстоятельство. Если раньше «немецкие деньги» Ленина были журналистской болтовней, которой одни верили, другие нет, то теперь они, казалось, обрели фактическое доказательство. Вспомните роман Алексея Толстого «Хождение по мукам». Какими идеями вдохновляется замечательный человек подполковник Рощин, когда едет на Юг к белым? Вот именно.

Но главное было в том, что на Украину явились немцы.

Принято думать, что оккупация Украины явилась результатом Брестского мира. Но на самом деле большевистские инициативы тут были совершенно ни при чем. Еще 18 января 1918 года Центральная Рада подписала с Германией и Австро-Венгрией собственный сепаратный мирный договор. Почти тотчас германские страны предложили (а точнее, навязали) Украине свою военную помощь для вытеснения советских отрядов с территории республики. Националисты были настолько рады свалившейся с неба подмоге, что даже не определили – а в каком статусе входят немцы? Что они могут делать, а что не могут?

Впрочем, это было уже совершенно неважно. С начала марта германские и австрийские войска вступили на «незалежную» территорию. И свой статус они определяли сами.

Зачем приперлись фрицы?

От Киева до Берлина

Щэ нэ вмэрла Украина,

Гайдамакы щэ нэ здалысь.

Дойчланд, дойчланд, юбер алес!

(Популярная в 1918 году на Украине частушка)

Исторические ассоциации – штука обманчивая. Мы все помним нашествие немцев в 1941 году – и механически переносим его на 1918 год.

Между тем похожего тут мало. В 1918 году у немцев не было ни идеи «расширения жизненного пространства», ни «Плана «Ост», ни нацисткой идеологии. Все было гораздо проще.

Шла бесконечная Мировая война. Чисто военные сухопутные действия у немцев получались довольно удачно, но вот со снабжением вышел полный швах. Англичане со своим знаменитым флотом выиграли войну на море и обложили центральноевропейские страны блокадой. Ни Германия, ни Австро-Венгрия не могли самостоятельно снабжать себя продовольствием даже в мирное время. И к концу войны там, извините, стало нечего жрать. Разумеется, речь не идет о голоде вроде Ленинградской блокады – но в Берлине в 1918 году бедняки уже отлавливали и кушали собак и кошек. Как там обстояли дела с продовольствием, любой желающий может узнать из романа Эриха Мария Ремарка «Возвращение».

И ведь, как пели бесшабашные гренадеры в популярном советском фильме: «Мы побывали во многих сражениях. Главное в войнах – это снабжение». Так оно и есть. Когда кушать нечего, воевать как-то тяжело.

Вот немцы и решили использовать Украину как продовольственно-сырьевой придаток. 34 немецких дивизии количеством 350 тысяч штыков и сабель вошли на ее территорию. Вместе с немцами двигались и «жевто-блакитные» гайдамаки. Но их было мало, и они играли скорее декоративную роль. Заодно прихватили и Ростов, который никогда к Украине не относился. Что ж мелочиться? Слабых всегда грабят.

«Ничтожные советские силы (11–12 тысяч человек) не представляли никакой реальной преграды для наступления австро-немецких войск.

Командующий войсками Советской Украины Антонов-Овсеенко и новый глава советского правительства Николай Скрипник думали «притянуть» на Украину советские войска из России, но смогли добиться отправки в помощь Украине лишь отряды Сиверса и Саблина, что составило еще около трех с половиной тысяч бойцов. Однако и эти, уже побывавшие в серьезных боях, отряды всячески стремились не вступать в бои с немцами и австрийцами».

(В. Савченко)

Некоторое время Украиной формально руководила Центральная Рада. Но на самом-то деле она была даже не марионеточным правительством, а просто ширмой для немцев.

«Тайно австрийцы и немцы поделили земли Украины между собой на зоны оккупации. Австрии достались Подольская, Херсонская, Екатеринославская губернии, Германии – все остальные земли Украины. Уже через неделю после ратификации немцы стали настырно требовать от Украины ускоренной поставки продовольственных товаров в качестве компенсации за военную помощь. Но Украина могла предоставить только 30 процентов от искомого. Тогда немцы и австрийцы стали применять открытые реквизиции, выдавая крестьянам вместо денег квитанции за захваченные продукты. А «паны»-министры снова оправдывались, заявляя, что ранее не было оговорено точной цифры поставок с Украины, и Украина может поставить только 60 миллионов пудов хлеба, с авансом и твердой оплатой.

Командующий немецкой армией фон Эйхгорн, игнорируя украинское правительство и не веря в своевременные поставки, издал приказ об ускоренном засеве полей в Украине, контроле над урожаем и об установлении твердых цен на продовольствие, что было вопиющим вмешательством в экономическую независимость УНР. 18 марта, через день после ратификации Центральной Радой мирного договора, была издана директива, по которой немецкие военные командиры могли издавать любые приказы по охране спокойствия в крае и обеспечению безопасности военных».

(В. Савченко)

Довольно быстро немцам надоело возиться с Центральной Радой. Засевшие там интеллигенты упорно не могли понять, что их номер шестнадцатый, а все еще что-то вякали. А потому оккупанты решили сменить власть. Это случилось 28 апреля 1918 года.

Поступили они незамысловато.

«К зданию Центральной Рады подъехали немецкий броневик и несколько тачанок с пулеметами и немецкими солдатами. Пулеметы были направлены на двери и окна Центральной Рады, а в само здание проникли около полусотни немецких солдат. В зал заседаний, держа винтовки наизготовку, ворвались двадцать солдат и лейтенант, который скомандовал депутатам: «Именем немецкого правительства приказываю всем… руки вверх!»

(В. Савченко)

Взамен Центральной Рады на следующий день появился гетман. Им стал генерал-лейтенант, свитский генерал [77]77
  В царской России – генерал, имевший право состоять в свите императора. Реально это было просто почетным званием.


[Закрыть]П. П. Скоропадский.

Личность интересная. В отличие от Корнилова или Деникина, Скоропадский принадлежал к самой что ни на есть российской элите – выпускник Пажеского корпуса, впоследствии кавалергард. Основную часть жизни (кроме русско-японской и Мировой войн) он провел в Санкт-Петербурге. Ни в каком особенном украинском национализме замечен не был, разве что любил в компании петь украинские песни. Зато Скоропадский хорошо вписывался в большевистскую «классовую теорию». Мало того, что он был дворянином и генералом, так еще и богатейшим помещиком. В отличие, скажем, от лидеров Белого движения, среди которых не имелось ни помещиков, ни капиталистов.

Гетман в своей «Грамоте», манифесте к народу, называл себя «верным сыном Украины», обещал установить верховенство закона, право частной собственности и обеспечить «широкий простор частного предпринимательства и инициативы». О реальной же его власти гетмана такой факт. Немцы и австрийцы имели на территории Украины 34 дивизии и 2 конные бригады, а Скоропадский имел… одну-единственную дивизию.

Однако немцы сделали большую ошибку. Трудно понять почему. То ли из извечной любви к «ордунгу», то ли их на это подначивал помещик Скоропадский и другие крупные землевладельцы. Они стали возвращать помещикам их собственность.

«Вместе с галичанами – легионом украинских сечевых стрельцов – в Украину вступили австрийские, польские и венгерские части австрийской армии, что „отличились“ насилием над крестьянами, самосудами, реквизициями. Командование иностранных армий требовало восстановления частной собственности на землю и поддерживало помещиков в их желании вернуть себе поместья на Украине. Хлеборобская партия Полтавщины, Союз земельных собственников и буржуазные круги также настаивали на изменении закона Центральной Рады о социализации земли».

(В. Савченко)

Вообще-то первоначально предполагалось, что УНР будет вполне цивилизованно поставлять немцам сырье и продовольствие. Но на ее территории творилось черт-те что с той же перспективой в будущем. Ждать, пока украинские власти наведут порядок, немцы просто не могли. Поэтому оккупационные власти стали брать инициативу в свои руки. Как вы догадываетесь, никакого почтения к местным властям они не испытывали – и начали вести себя как в завоеванной стране.

Зря они это. Потому что вспыхнул такой огонь… На Украине началось то, что носит название «атаманщина». Это было массовое повстанческое движение. По словам фельдмаршала фон Эйхгорна, только в повстанческих отрядах побывало около 100 тысяч человек. По данным немецкого генерального штаба, за первые шесть месяцев оккупации было убито около 22 тысяч австро-немецких солдат и офицеров и более 30 тысяч гетманских «вартовых» (тогдашних полицаев). А ведь самый разгар войны пришелся на последние месяцы оккупации…