Текст книги "Цветок яблони (СИ)"

Автор книги: Алексей Пехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Это началось задолго до того, как Вир приехал сюда. Месяц, а может, и два назад – он не спрашивал. Во многих местах теперь остались одни пустыри, и укрепления Улитки стояли совершенно свободно, не окруженные застройкой. Буквально в чистом поле.

Точнее, в поле, через которое словно бы прошел дикий ветер, уничтоживший дома, трактиры, постоялые дворы, лавки и склады.

Улитка была комплексом оборонительных укреплений, созданных великими волшебниками. Первая линия – ничего необычного. Ров, стены, башни. Такое есть в каждом замке. Но внутри этой линии шла вторая – чуть повыше. Стены толще, башни грознее. И в центре всей конструкции высилась она – собственно Улитка.

Отдельно стоящая квадратная башня точно такой же высоты, как стена Лентра, с которой на вершину Улитки вел грандиозный подъемный мост. Такой широкий, что Вир даже не представлял, какие механизмы там должны находиться, чтобы сдвинуть его с места хотя бы на дюйм. Мост, называемый Воздушным (хотя отсюда, снизу, он больше походил на неуклюжее корыто), был единственной сухопутной возможностью попасть в столицу Ириасты.

Через Улитку, в которой работало множество подъемников, способных за раз поднимать не только сотни людей, но и возы с товарами, приходили и уходили в Лентр вот уже несколько тысяч лет. Вир находил подобный путь довольно странным и сложным, не знал, чем руководствовались создатели крепости. В памяти всплывали отрывки из прошлого. Битвы, шаутты, сияющие рубиновым светом мечи и мертвецы подчиненные воле тзамас, но объяснений среди этих обрывков не находилось.

Да и так ли это важно сейчас?

Гораздо важнее то, что существовал лишь один путь захвата Лентра – и он пролегал через Улитку. Только так. Пока стоит этот бастион, в город не попасть. Разве что армия горного герцога внезапно научится летать.

Так что теперь Улитка была сердцем, которое собирались защищать до последнего.

За время пути от Бродов до города Вира раз двадцать останавливали патрули. Он выглядел как чужеземец, ехал в одиночестве и вполне мог быть шпионом, глазами врага. Приходилось, показывать письмо, печать, терпеливо объяснять.

Обогнув Улитку, куда стояла очередь из телег, доставлявших в город последние припасы перед началом возможной осады, он отправился вдоль стены, довлеющей над всем, к лагерю, в котором расположились «Дубовые колья».

Тот был самым дальним.

Дэйта Вир нашел отдыхающим возле пня, оставшегося на месте срубленного тополя, который пару дней назад еще рос возле трактира, где офицеры отряда заняли комнаты. Секира на длинной отполированной рукояти и снятые перчатки валялись в траве. Без доспеха, в одежде простого солдата, он лил воду себе на шею и, увидев ученика Нэ, мотнул косматой головой, приглашая сесть.

– Милорд, – сказал Вир, садясь прямо на траву. Там, где, закинув руки за голову, а ногу на ногу, лежал помощник командира – Дикай. Этот был в полных латах, разве что без шлема, и явно не страдал ни от их веса, ни от неудобства, ни от жаркого солнца. – Зачем вы отозвали меня?

– Слышал о том, как ты показал себя на переправе. Бродах, – поправился Дэйт. Глянул с интересом. – Тебя хвалят. Многие там равняются на тебя и следуют за тобой.

Вир что-то этого не замечал, но на всякий случай пожал плечами. Мало ли что там показалось кому в горячке боя. Его принимали у костров с радостью, да, но вот чтобы равняться...

– Возьмешь под командование десяток?

– Десяток, милорд? – опешил Вир. – Командовать таким количеством людей – не то, о чем я мечтал.

– Ты прав, – тут же согласился Дэйт. – Забудь.

И после недолгой паузы, поглядывая на Вира, добавил:

– Готов дать тебе сотню.

Дикай, оторвав взгляд не то от кусочка неба, не то от вершины стены, весело хохотнул, посмотрев на Вира.

– Я никогда не командовал. Я не солдат.

– Ты кое-кто иной, так сказал мне Мильвио. А уж он врать не будет. И «не солдат» погиб бы если не в первой, то во второй сшибке. Ты сам видел потери. Даже среди опытных ветеранов. Во скольких выжил ты?

Вир не считал.

Он готов был поклясться, что услышал знакомый шепот одной из тех, кто ушел в мир солнц и лун: «Все получится. Ты помнишь». Но подобное невозможно. Просто воображение разыгралось.

– Милорд, это неожиданно. – Вир прямо посмотрел в глаза Дэйта. – Неожиданно, что вы доверяете жизни людей человеку совершенно незнакомому. Драться – одно. Командовать – совсем другое. И я этого не ищу.

– Тогда откажись, – предложил ему Дэйт. – Меня не обидишь. Если ты не уверен, не берись. Но никто не рождается командиром. Некоторые полководцы тяготятся подобной ответственностью всю жизнь. И все же нет ничего постыдного сказать «нет» до того, как на тебя пойдут в атаку и ты подведешь людей. Потом будет поздно, погибшие из-за твоей неуверенности, нежелания или ошибок останутся на твоей совести.

– У вас таких много, милорд? – Он не дерзил, ему было интересно, но пожалел в первую же секунду о том, что спросил. – Погибших из-за ошибок.

Но Дэйт не рассердился, не вспылил. Посмотрел с усталой обреченностью старого опытного пса, встретившего за забором мало что понимающего щенка.

– У всех, кто ведет людей в бой, принимает решения об атаке, отступлении и о том, под каким кустом его роте справлять нужду, за плечами трупы друзей, соотечественников и подчиненных. Мы все допускаем порой нелепые ошибки. Или от нас отворачивается удача, как ни назови, результат един – потери. Так ведь, Дикай?

– Да, милорд, – мрачно отозвался тот.

– Теперь у меня под началом больше десяти тысяч тех, кто решил присоединиться к «Кольям». В основном это мои соотечественники, не признавшие Вэйрэна. Они сформируют три полные баталии. Я, Дикай, Зидва – встанем там. Но среди присоединившихся и уроженцы других герцогств, не пожелавшие поступить к ириастцам или треттинцам. Кавалерии у нас и сотни не наберется. Триста стрелков. Шестьсот человек легкой пехоты. Они прикроют нам фланги, а может, и влезут к пикинерам в подбрюшье или защитят арбалетчиков. У меня пять командиров, а шестого... шестого теперь нет. Ты не самый плохой вариант – многих из них я даже не знаю, в отличие от тебя. К тому же всегда надо помнить о приходе шауттов, а такие, как ты, в прошлом с ними вроде неплохо справлялись.

Дикай сел, уставился на Вира вопросительно, но ему никто ничего не пояснил.

– Тебе надо время подумать? Отлично. Если надумаешь, приходи в лагерь моего отряда через два часа. И забери вещи, с которыми ты приехал, из комнат. Дом уже начали ломать.

Вир не стал спрашивать, что ему делать, если не надумает. Совершенно глупый вопрос. Он уже для себя все решил.

– Эй, парень! Сыграй нам что-нибудь веселое! – окликнул Вира какой-то обнаженный по пояс солдат, вместе с товарищами кидавший лопатами землю.

Дикай (все в тех же доспехах, кажется, он их никогда не снимал), заметивший Вира, гаркнул с веселым задором:

– Это твой новый сотник, солдат! Как бы тебе не пришлось ему петь!

Тот, явно сконфуженный, присвистнул, потирая затылок, под нестройные смешки окружающих.

– Знаешь его? – услышал Вир краем уха.

– Не-а. Больно молод для сотника. Нет?

– Савьятец с Бродов. Говорят, он рыцарь. Правая рука алагорской герцогини. Рубится как дикий зверь.

– Кто говорит?

– Ну...

Вир отошел уже достаточно, чтобы не услышать ответа. На бредни он не считал нужным реагировать. Даже мысленно. Его никогда не заботило или тем паче обижало подобное.

Про игру и что-то веселое к Виру обратились не просто так. Когда он уезжал, Тэо отдал ему лютню в невзрачном потертом чехле.

– Окажи мне услугу, – попросил Пружина. – Увези с собой. Есть шанс, что я уже не смогу вернуться во дворец и забрать её при неудачном раскладе. А я с ней столько возился, чтобы восстановить. Жаль, если она пропадет.

– Ты же знаешь, что творится под Лентром. Я не смогу за ней следить.

– Ты единственный, кто уезжает. С тобой у нее больше шансов.

– Не знал, что ты умеешь играть.

– Совсем не умею. Это память об одном человеке и событии. Её хранил Мильвио, Шерон, потом я. Кажется, пришла твоя очередь. Если уж не придется нам встретиться, передай какому-нибудь музыканту.

Вир оставил инструмент в комнате, которую дал Дэйт, когда он приехал. И теперь забрал свой немногочисленный скарб, где самой весомой частью, кроме меча Шрева, была лютня, которую он ни разу не достал из чехла.

Его догнал Дикай, пошел рядом:

– Знаешь, где сторожка?

– Нет, милорд.

– Иди прямо, к лесу. Через весь лагерь. Вон туда, за большой желтый шатер.

– Если мне позволено спросить... – Вир дождался кивка. – Почему там? В смысле, милорд да Лэнг ждет меня в довольно странном месте. Не в лагере.

– Тебя хотят видеть люди из Лентра.

– Милорд?

Дикай посмотрел на Вира с сомнением:

– Милорд да Лэнг считает, что при дворе герцога Треттини есть шпионы. Конечно, есть. Один из них служит герцогу Ириасты. Они узнали про тебя.

– Милорд?

– Что ты заладил, сотник? – с некоторым раздражением произнес бывший оруженосец Дэйта. – Говорят, ты самый настоящий таувин. Они так считают, и люди герцога прознали, что ты приехал к нам. Чтобы помочь. Они хотят посмотреть на тебя. Убедиться, что это правда. Это правда?

– Я не зверушка.

– Так и скажи. – Дикай был разочарован, не услышав ответа на свой вопрос, но не стал настаивать. – А лучше скажи, что таувин. Даже если это ложь. Что ты убиваешь шауттов голыми руками. Сейчас людям нужна любая вера в победу.

Вир не стал говорить, что ни один дурак не поверит человеку, который назовет себя таувином и не представит доказательств. Дикай это и без него прекрасно знал.

– Поторопись, сотник. – Рыцарь не собирался его провожать. – Делегация приедет минут через сорок. Милорду надо с тобой все обсудить.

– Да, милорд.

Под стрекот кузнечиков пройдя через укрепленный лагерь «Дубовых кольев», он вышел на лесную опушку в самой дальней части Четырех полей, в четверти лиги от Вьенской дороги.

Здесь, на подготовленной вырубке, располагались кухни и строились загоны для скота, чтобы кормить людей.

Пустая поляна из пней. Сто с лишним шагов, где не было никого, – и вот она, сторожка лесника. Та казалась здесь странной, потерянной, неуместной. Ручей, который журчал возле самого крыльца, хоть как-то скрашивал её одиночество и напоминал о том, что совсем недавно тут рос лес, охотничьи угодья герцога Амри де Урми.

Дверь была приглашающе распахнута, и Вир, остановившись перед ней, стукнул в косяк костяшками.

– Заходи! – раздался голос.

Женский голос.

Ему пришлось сильно пригнуться, чтобы пройти под притолокой, да еще и не задеть её грифом лютни. И тут же он остановился и потянул из ножен меч. В узкой прихожей, довольно темной для обычного человека, лежали двое. В кольчугах, шлемах, при оружии.

Пахло кровью, она продолжала течь из горла одного из солдат потоком, и это означало, что умер он около минуты назад. Телохранители Дэйта. Из его старых вояк, из северян.

– Заходи, – вновь позвали его, и в голосе слышалась легкая насмешка. – Не бойся, юный рыцарь. Поговорим.

Он не считал себя глупцом. Понимал, что в некоторых случаях следует отступить назад. Возникла мысль выйти, заблокировать дверь и бросить огонь. Та, кто звала его, словно прочтя мысли, мягко надавила:

– Или я разорву горло этому дураку. Его жизнь в твоих руках. Делай выбор.

И он решился.

Квадратная комната с двумя небольшими окнами, сейчас открытыми, так что ветер, залетавший сюда, волновал занавески – серые тряпицы. Стол из трех плохо подогнанных друг к другу досок, кровать на низких ножках в углу, лосиные рога, погасший очаг.

Женщина в простом крестьянском платье, с редкими черными волосами в далеком прошлом была красивой.

В очень далеком.

Ее потрескавшиеся губы казались пепельными. Кожа высохла, покрылась пятнами и обтягивала череп, глаза закрыты черной повязкой. Обе руки она нежно держала на плечах Дэйта.

Тот не сопротивлялся, и Вир не сразу, но увидел, как дымчатый шнурок, слабо различимый из-за недостатка света, оплетает человека.

– Прикончи тварь! – сказал Дэйт. – Не доверяй!

– Ш-ш-ш, – попросила женщина. – Мясу слова не давали.

– Я уже покойник! Убей!

Тень накрыла его рот, оплела, лишая возможности говорить.

– Надоел. – Женщина посмотрела на Вира из-за спины Дэйта. – Пусть пока посопит.

Они несколько секунд рассматривали друг друга.

– Выдержка, – шаутт склонил голову, – достойная прошлого поколения.

Он издевался. В нем не было ни уважения, ни почтения.

– Подумать только. Первый зародыш настоящего таувина за столько веков прямо передо мной. Не могу поверить. Так что? Хочешь попытать счастья? Нападешь?

Вир просчитывал варианты. Он, без сомнения, убьет шаутта. У него получится, хоть и видит подобную тварь впервые. Его уверенность опиралась на опыт Катрин и других друзей. Он знал, что нужно делать. И знал, что его меч опасен для демона.

– Проблема в том, что прежде, чем я тебя достану, ты убьешь его.

– Я и так убью его. Ты же слышал, что он сказал. Не доверяй шаутту. Мы – ложь.

Вир под взглядом лунного человека свободной рукой осторожно снял с плеча вещмешок, затем лютню.

– Слышал о тебе. Ты Рукавичка. Демон в теле сойки.

– Да-да. Мы добрые друзья с этим наивным дурачком и его ныне покойным другом герцогом. – Демон небрежно похлопал плененного по щеке.

– Убьешь его, и я прикончу тебя. Обещаю.

– И что потом? – с интересом спросила та. – У Зародыша интересный клинок, не спорю. Ну, сдохну я, считаешь, война тут же закончится? Все такие сразу скажут: ну раз так, идем по домам? Ты настолько наивен?

– Я убью тебя не для того, чтобы закончить войну. А для своего удовольствия.

– Ц-ц-ц. А ты хорош! – рассмеялся шаутт. – Да! Такие ублюдки мне по нраву! Прямые. Ну что же. Все мы можем получить удовольствие. Я от смерти человека, ты от моей. Если получится конечно же. Но эти удовольствия скоротечны. Давай поговорим.

– Именно для этого ты и пришел. Искал меня.

– Убей себя, и Дэйт останется жив.

– Что-то не хочется.

Демон осклабился:

– Ну. Попытаться стоило. Мне кое-что нужно от тебя. Убей некроманта.

– Нет.

– Жаль. Тогда, может, волшебника?

– Тебе придется попробовать самому.

– Сомневаюсь, что сейчас у меня получится.

Они снова смотрели друг на друга.

– Скука, – наконец произнес тот, кого знали как Рукавичку. – С тобой никакой забавы.

– Ты пришел ради меня. Проделал долгий путь, хотя мог бы устроить в лагере резню.

– Мне это неинтересно. Устраивать резню. Я кое-что ищу. На самом деле несколько вещей, но начнем с того, что перед глазами. Давай меняться. Ты вернешь мне колокольчик, а я тебе жизнь дурака.

– А она мне так нужна? Его жизнь? Возможно, твоя гораздо ценнее.

Демон заржал:

– Ах. Это просто прекрасно. Отдай. Тебе он ни к чему.

– Обмен не равноценный. И тебе это известно.

Шаутт вздохнул:

– Я не могу уйти без всего. Это означает потерять лицо. Что скажет мой любимый юный герцог? Во славу Вэйрэна, дай мне хоть что-то.

– Я дам тебе жизнь, если уйдешь. И только в этот раз. До следующей встречи.

– Если бы я боялся тебя, то никогда бы не пришел. Ты всего лишь Зародыш. Твои зубы пока не доросли до больших хищников. Может быть, позже. Отдай лютню.

– Что? – Вир не ожидал подобного.

– Лютня. Такая штука у твоих ног. Динь-динь-дон, тру-ля-ля. Сладкие песни по вечерам. Буду петь глупым людишкам и прославлять Вэйрэна. Отдай лютню, и я уйду, потому что увидел все, что хотел. Равноценный обмен? Ерунда на ерунду.

Дэйт задергался, когда Вир поднял лютню. Но шаутт отвесил воину такую оплеуху, что тот, оглушенный, затряс головой.

– Вот что с ними делать? – посетовала Рукавичка. – Пытается помешать торгам. Ну, так меняемся?

– В чем подвох?

Демон фыркнул:

– Хочу тебя обмануть. Эта лютня – оружие победы. Её музыка очарует армию, и Лентр откроет ворота перед да Монтагом. Считай, что меня забавляет такой обмен, Зародыш.

– Бери.

Рукавичка растянула больные губы в улыбке и вцепилась в лютню, как хищная рыба вцепляется в крючок. Она схватила её с быстротой молнии, рванула на себя и отклонилась в тот миг, когда Вир, поджидавший момента, ударил мечом в длинном выпаде, придав своему движению нечеловеческую скорость благодаря таланту.

Но шаутт, словно зная, чего ждать от мальчишки, двигался не менее быстро. Он прошел под мечом и, к удивлению ученика Нэ, использовал самый настоящий талант.

Спас щит, раскрывшийся в руке. Концентрированный удар плотного воздуха угодил в преграду и отбросил Вира к дальней стене. Он упал, и на него, не выдержав, обрушилась полка с глиняными горшками, похоронив под собой.

Вир выбрался мгновенно, но ни демона, ни лютни уже не было.

Он перерезал нить, связывающую воина.

Дэйт тряс головой, точно медведь.

– Милорд? Вы в порядке?

– Что удивительно.

– Милорд?

– Кажется, твоя лютня ей была настолько нужна, что она даже не потрудилась нас прикончить. Как бы не было беды, парень. Слишком странно...

Глава 7. Разговор.

Что движет шауттами? Злоба? Но злоба – это слишком обтекаемое понятие. Даже если тьма – твоя суть.

Жажда крови? Тяга к человеческой плоти? Желание причинять боль? Способность обмануть любого?

Что движет шауттами? Есть ли за этими низменными желаниями еще хоть что-то? Существа, созданные той стороной из тех, что когда-то правили миром, слишком непостижимы для нас. Многое ли мы знаем о них?

Из лекции профессора Каренского университета Кани Алло, впоследствии убитого демоном

Был вечер, долгий и тёплый. Еще не стемнело, но луна, где-то напившаяся крови, ставшая похожей на вишню, поднялась над миндальными деревьями. Те уже отцвели, и на их ветвях соловьи, не успевшие весной, допевали последние песни в этом году.

Она скакала по старому тракту, забитому солдатами, повозками, конными, амуницией и всем тем, без чего не может существовать ни одна армия.

По тракту, помнившему еще единых королей. В сопровождении тридцати герцогских гвардейцев, через озерный край, сосновые зонтичные рощи, к великим равнинам южного Фихшейза, растянувшимся до горизонта, всего лишь в дне от Ситы.

Не останавливаясь на отдых, даруя силу лошадям, она преодолела это расстояние, чуть жалея, что не может воспользоваться иным, более практичным способом. Но приходилось трястись в седле.

Когда на небе выступили первые звезды, рощи, пахнущие нагретой за день хвоей, остались позади – и показалось пространство равнин. Сотни тысяч костров до горизонта, на которые потрачены леса деревьев. Огни мерцали в теплом воздухе подступающей ночи, среди шатров и палаток. Красивое зрелище, если бы она могла и умела любоваться красотой.

Ее отряд, грохоча копытами, ворвался в первый военный лагерь, и никто не смел их остановить. Костры, жаровни, факелы, фонари, свечи там, где проезжала Рукавичка, загорались синим.

Люди вскакивали с мест, кланялись, кричали ей вслед, тянули руки. Кто-то, наоборот, преклонял колено, опуская взгляд в молитве Вэйрэну.

По рядам неслось:

– Вэйрэн! Вэйрэн! Рукавичка! Ура асторэ! Ура герцогу да Монтагу! Победа! Вэйрэн!

Она мчалась через лагерь, раскинувшийся вдоль тракта, перекрашивая огонь в синий цвет, и тот, точно фата невесты, стелился за ней длинным шлейфом от костра к костру.

До шатра герцога она добиралась больше часа через равнину, занятую армией его светлости. Здесь по периметру стояли такие же гвардейцы, как те, что охраняли ее.

В синих огнях факелов они пропустили её внутрь без вопросов, не чиня препятствий, салютуя.

Внутри было слишком жарко и людно. Военачальники, благородные, генералы, советники встали, когда она вошла. Герцог лишь кивнул, приветствуя. Она посмотрела на синие лица, пряча свое под глубоким капюшоном, также кивнула, сказав:

– Пусть Вэйрэн хранит ваши помыслы и оберегает жизни. Не прерывайтесь.

Села на скамеечку в углу, возле двух больших сундуков, сложив руки на коленях, уставившись в пол, слушая, как идет совещание. Обсуждали новости, нужды армии и то, как и когда принять навязанное генеральное сражение.

К полуночи, когда все разошлись, молодой герцог налил себе вина. Он уже не был похож на юнца. Повзрослел как-то удивительно быстро, раздался в плечах, хотя еще оставался подростком, особенно на фоне тех, кто его окружал. Но слушались этого «юношу» беспрекословно. Новый герцог доказал, в том числе и своими победами над врагом, что его никто не сбросит со счетов. Никакие своевольные, всегда в душе мятежные дворяне, тут же теряющие верность, стоит лишь им почувствовать слабую руку.

Рука у него оказалась жесткая. Жестче, чем у отца, Кивела да Монтага, и любое предательство, неподчинение, отрицание – карались.

Впрочем, стоило признать, за ним шли не из страха. А потому, что он был победителем. И первым асторэ за тысячу лет. И ему благоволил Вэйрэн, оболганный подлыми Шестерыми.

И прочие, прочие, прочие сказки, до которых так падки люди.

Рукавичка поднялась, подошла к выходу из шатра и негромко сказала гвардейцам:

– На тридцать шагов.

Для них это было привычно. Охрана расширила круг у жилища его светлости, встав так, чтобы не слышать ни слова из того, что обсуждают владетель и та, кого коснулся Вэйрэн, даруя ей силу.

Затем Рукавичка откинула капюшон, явив лицо, которое в последнее время приходилось скрывать. Слишком оно не вязалось с «правым делом» и той, кто шла путем правды и добра.

– Выглядишь все хуже, – сказал Эрего да Монтаг.

Демон тихо рассмеялся:

– Тело простого человека уже давно бы развалилось, не выдержав меня. Только подобные недотаувины могут не разрушаться столь долго. Согласись, было бы странно, если бы Рукавичка меняла внешность каждый месяц. Люди начали бы что-то подозревать.

– Но выглядишь хуже. Сколько тебе осталось?

– Хватит, чтобы закончить дела. Я сдохну, запертый в этом теле, не вернусь на ту сторону, но увижу финал.

– Большое самопожертвование ради других для таких, как твоя братия.

Демон лишь прошипел нечто невнятное, а потом, уже спокойнее, ответил:

– Я твой инструмент. Ты – мой. Каждый из нас получит то, что давно хотел. На этот раз получит, осколок.

Герцог задумчиво сделал глоток вина, поглядывая на собеседницу.

– Как поживает Лентр?

На лице Рукавички появилось выражение глубокого отвращения:

– Его стены причиняют боль даже издали. С удовольствием сровнял бы его с землей и посыпал прахом людишек. Скоро увидишь.

– Мне тоже к нему не подойти.

– Так брось его. Зачем брать город, в который нельзя войти, только посмотреть издали?

– Ты слишком беспечен, – ответил герцог, но затем все же решил объяснить. – Мысли масштабно. У них под стенами около ста тысяч.

– Сто тысяч мяса.

– Людей. Две армии, если треттинский герцог придет со всей своей силой. У нас в два раза больше, но они – опасны. Мы не можем просто забыть о них, повернув на Треттини или отправившись на запад. Это будет слабостью. Нашим силам требуется постоянное движение, иначе развал начнется изнутри. Прежде чем все будет сделано. Уцелеет Лентр – и мы останемся ни с чем или же с угрозой за спиной. Ириастцы упорны, они обязательно нанесут удар.

– Отправь шауттов. Мне приятно, что ты обрекаешь тысячи на смерть. Чтобы они убивали друг друга мне на потеху. Поверь, я оценил. Но ты решаешь простую задачу сложным путем. Убей командиров. Убей герцогов. Напугай армию.

– Как ты пытался сделать в Рионе? Напомни мне, где твои собратья? Кто их убил? – с издевкой спросил герцог.

– В Фихшейзе вышло.

– Да. И многие, узнав о демонах, покинули армию. Перешли на другую сторону. Больше я не позволю такое повторить. Впереди еще слишком много герцогств, они обратят это против нас, против Вэйрэна. Герцог должен побеждать силой клинков, доблестью воинов, а не руками чудовищ. Только тогда за мной пойдут другие, и строптивые преклонят колени. Не перед тем, кто заключил союз с той стороны, а перед великим воином. Шаутты – это мой последний шанс. Я еще раз повторяю, что запрещаю тебе звать их на битву. Они никак не должны быть связаны со мной.

– Люди знают, что шаутты боятся силы Вэйрэна, потому служат тебе. Шила в мешке не утаишь.

– Но людей все равно пугает твоя братия. Они могут верить, но страх сильнее веры. Он подтачивает их, мешает сражаться. Не хочу проиграть из-за глупости, когда и так достаточно сил, чтобы победить. Без вашего участия. Никаких шауттов.

Рукавичка не сочла нужным подтвердить, но герцог знал, что его услышали.

– Ты не жаловался, когда сожгли флот треттинцев. Когда собираешься дать бой?

– Когда вся армия соберется на этом берегу и мы будем готовы пройти Броды. Неделя, полагаю.

– Они укрепятся вокруг Лентра.

– Пусть.

– Подтянут силы.

– Ты ли это? Какое тебе дело, сколько погибнет, пока я не вырву победу? – Слова Эрего прозвучали с издевкой, и ответ ему был не нужен. – Мы перемелем союз Ириасты и Треттини. Теперь они лишены поддержки Алагории и Карифа. Что с таувином? Вы нашли ее?

– Нет.

– Она опасна.

– Для тебя?

– Для тебя.

Помолчали.

– Волшебник? – спросил герцог.

– В Рионе. Мы не смогли до него добраться.

– Он опасен.

– Для меня?

– Для меня, – ответил герцог. – С ними всеми должно было быть покончено тысячу лет назад. Этот остался жив.

– У него нет волшебства.

– Он опасен, – повторил герцог.

– Не сейчас. Город занимает все его внимание. Возможно, он уже мёртв.

– Если нет, убей его.

– Нет. – Рукавичка покачала головой с видимым сожалением. – Не рискну. В прошлый раз он меня едва не прикончил. Убей сам, если сможешь. Уничтожение памяти прошлого – твоя задача. Не моя.

– И я её выполню, – с угрозой пообещал герцог. – В свое время. Хорошо. Продолжайте искать таувина. Этим выжженным я займусь сам. Что с мальчишкой? Ты разобрался с ним?

– Нет.

Эрего да Монтаг в раздражении швырнул кубок, который попал в стену шатра, над головой Рукавички, облив её недопитым вином. Алые ароматные капли текли по её щеке, капали на юбку. Демон даже не вздрогнул и лицо не вытер. Эта вспышка гнева оставила его равнодушным.

– Мы опоздали с колокольчиком. Он уже таувин и конечно же отказался мне его отдавать, – безжалостно произнесла Рукавичка. – А ты знаешь, что ни один шаутт не может взять артефакт, выкованный Мерк, если его не передаст рыцарь света или асторэ.

– Таувин? – Эрего был удивлен настолько сильно, что забыл о раздражении. – Так почему он еще жив?

– Потому что силен. Хоть и неопытен, иначе бы не стал со мной говорить, а сразу напал. Пока еще он слишком беспокоится о других. Хочет избежать жертв среди знакомых. Те, кто были до него, жили в прошлую эпоху, не останавливались ни перед чем, чтобы убить таких, как я. Этот же другой. И он способен раскладывать колокольчик в щит. Не помню ни одного рыцаря света, который бы делал подобное, кроме Мальта. Я не стал рисковать напасть на него.

– Если он знает, как пользоваться щитом.

– У него меч таувина. Таким управляться довольно просто, даже если тот не пробужден: коли – и все остальное он сделает сам. Я рассудил, что тебе было важно, чтобы я вернулся, а не исчез в вечности.

– Да. Твое время исчезнуть еще не пришло.

Демон усмехнулся, показав неожиданно острые зубы хищника, совершенно не вязавшиеся с образом изможденной женщины.

– Это не проблема. Я убью щенка. Через пару недель, когда то, что проснулось в Рионе, сожрет всю магию и лишит его талантов. Хочешь, я принесу тебе голову юного таувина?

– Я не собираю чужие головы, не жру плоть. И, в отличие от тебя, не получаю удовольствия от смертей. Они – лишь путь к цели.

– Перестань, – укорил его шаутт. – Большего людоеда, чем ты, не сыскать за всю историю. Даже проклятый Тион, победивший тебя, не стал причиной большего числа смертей за все эпохи. Не думай остаться добросердечным, мой союзник. Ты не меньшее чудовище, чем я.

Герцог поразмыслил над этим, неохотно кивнул.

– Все эти жертвы стоят нового порядка.

Рукавичка снова осклабилась, показав зубы. Её провалы глазниц выглядели зловеще в синем цвете на мёртвом лице.

– У меня, кстати, для тебя подарок.

Рукавичка снова встала со скамеечки и, приподняв полог шатра, окликнула одного из гвардейцев. Тот поднес большой сверток, явно ожидая этого зова, и демон, вернувшись, смел со стола бокал, бутылку вина, карты и письма.

– Театрально, – мрачно заметил герцог, недовольный тем, как поступили с вещами на столе. – Очень надеюсь, что оно того стоило.

Шаутт развернул плотную ткань, положив перед да Монтагом лютню. Не удержавшись, провел пальцем по металлическим струнам, вызвав слабый тоскливый, но в то же время мелодичный звук. Расхохотался не сдерживаясь, видя лицо герцога.

– Наконец-то! Спустя годы мне удалось тебя удивить.

Его светлость взял музыкальный инструмент, подержал в руках, ловко, куда более ловко, чем Рукавичка, сыграл что-то краткое и совершенно незнакомое. Демон тут же скривился, точно у него заболели все зубы.

– Только не при мне! Я не в том состоянии, чтобы слушать старые сказки о любви! Хочешь играть, играй что-нибудь пошлое. Или веселое.

– Жажду истории.

– Вот тебе история. – Шаутт наклонился над столом и заговорщицки прошептал: – Мальчишка-таувин добровольно отдал её мне.

Герцог потрясенно покачал головой:

– Вот уж. Некоторых вещей никак не ждешь, но они находят тебя.

– Это поможет.

– Это не помешает. И не поможет им теперь. Что большая удача.

С этими словами его светлость встал, вытащил из ножен меч и с силой ударил по лютне, разваливая её деревянный корпус.

Рукавичка и бровью не повела. Смотрела, как герцог старательно ломает ни в чем не повинный музыкальный инструмент, отбрасывая деревянные куски на пол. Он освободил все четырнадцать струн, удивительно ловкими пальцами начал переплетать их между собой, толстые и тонкие.

– Боишься потерять? – с ехидством спросил демон. – Сделаешь браслет? Пояс? Оплетешь ножны?

– Придумаю что-нибудь. – Герцог положил струны на стол, прикрыл их поднятой с пола картой. – Потом. У меня тоже есть для тебя сюрприз. Но гораздо более неприятный.

– Звучит зловеще. – Будь у Рукавички глаза, она бы прищурилась. – И даже подозрительно.

– Идем.

Они отправились через лагерь, в сопровождении гвардейцев туда, где, на краю небольшого городка, стоявшего вдоль тракта, тянулись ряды торговых амбаров, в которых хранили зерно (теперь полностью выметенное на нужды армии).

– Ждите, – бросил Эрего да Монтаг охране. Взял фонарь, вошел первым.

Темные высоченные тени стояли плотно, словно деревянные куклы в коробке у кукольника. Здесь их было пять с лишним десятков. Другие спали странным глубоким сном, никак не отреагировав на гостей.

Герцог молча поднес фонарь к ближайшей фигуре, показал на черной броне, больше похожей на черепки, а не кожу, белый налет, смахивающий на плесень, разъедающую плоть, создающую язвы.

Рукавичка зашипела тихо и зло. Подошла к следующей фигуре. Тут плесени было меньше.

К следующей.

Больше.

Она методично осмотрела каждого другого и не нашла белых следов у двенадцати из тех многих, что спали здесь.