Текст книги "Цветок яблони (СИ)"

Автор книги: Алексей Пехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Хоть я и никогда не видел мэлгов, но уже позаботился о том, чтобы разбудить всех в деревне. – Сиор де Ремиджио задумчиво глянул на Шерон, чуть прикрутил ус. – Надеюсь, сиора, вы ошиблись. Молю Шестерых, чтобы это было именно так. Но если вы не ошиблись, у роты есть к вам просьба, сиора. Как бы ни повернулось дело, не трогайте наши тела.

Она могла бы спросить: так ли ценны мёртвые, если с их помощью можно спасти живых? И еще много чего, по её мнению, совершенно разумного, но не имело смысла влезать в диспут, когда рядом темные твари. К тому же указывающая знала, что сейчас она не в силах поднять ни одно мертвое тело. Она так же, как и прежде, ощущала мёртвых, так же не сомневалась, что справится с некоторыми иными вещами, доступными ей после книги Дакрас.

Но основная, самая важная способность теперь была ей неподвластна. Она утратила связь с той стороной и не могла повелевать теми, кто ушел туда.

– Даю вам слово. Слово тзамас.

– Благодарю, сиора. – Он, все еще не до конца уверенный, что может полагаться на её слово, сказал: – Мы были бы благодарны, если бы вы использовали мэлгов и обратили их против своих же.

Лавиани стала кашлять в кулак, а Шерон с сожалением сообщила:

– Увы. Таким, как я, подвластны лишь люди. Мэлги после смерти остаются мертвы навсегда. Получается, в этом бою я вам не помощник, любезный сиор.

– Ну что ж, – ответил тот. – Справлялись же мы как-то без магов раньше.

Она сидела по-карифски на земле, безмятежно глядя в предрассветное небо, на манер Мильвио положив Фэнико себе на колени.

Маленькая, утрамбованная ногами площадка двора уютного деревенского дома, в шаге от стены храма Шестерых, где спрятались женщины и дети. Факелы. Горько пахнут, трещат. Шестеро гвардейцев стояли по периметру, охраняя Шерон.

Две тени в серых женских платьях – дэво – не спеша прошли мимо кипарисов. Лавиани, правившая полотно фальчиона, оторвалась от этого занятия и окликнула их:

– От вас помощи не ждать?!

– Милостивая Богиня призывает своих последователей к милосердным поступкам, – ответил Ради. – Нет никакого милосердия сражаться за тех, кто и так умеет держать меч. Мы идем в храм, дарить надежду слабым.

Они ушли, а сойка хмыкнула с некоторой задумчивостью:

– Хм. Стоило бы им сказать, что дэво запрещено входить в храмы Шестерых.

– Они это знают.

– Все равно стоило бы.

– Их простят.

– Шестеро? Угу. Проклятущие евнухи. Я зла, что не могу сказать, будто они струсили. Не люблю, когда неприятные мне люди ведут себя достойно. Сейчас бы я не отказалась от лука.

Шерон вскинула руку, прося её ничего не говорить, закрыла глаза, слушая ночь.

Все тот же стрекот насекомых, теперь казавшийся ей далеким, пряный запах трав, ветер.

Сойка, оставшаяся с ней, чтобы защищать тзамас до последнего, сильнее, выносливее, опытнее любого из треттинцев, находящихся здесь же. Она не в первый раз сталкивалась с мэлгами, не боялась шауттов и может постоять за себя.

О ней думать не стоит.

Почти.

Жаль, что её таланты спят.

А вот остальные люди... Указывающая понимала, что не сможет спасти многих. И быстро листала в памяти страницы книги Дакрас, пытаясь найти, чем она могла бы быть полезна в этом бою.

Найти хоть что-то.

Вспышка. Оборванная нить. Смерть.

Не человек. Овца.

– Они здесь. – Её голос прозвучал глухо и безжизненно.

Шерон услышала, как гвардейцы пришли в движение. Бряцанье оружия, тихая команда старшего среди телохранителей.

Камешки зашуршали под подошвами Лавиани, когда та встала рядом. А затем сойка шепнула:

– Несколько дней назад ты балансировала где-то на тропке над пропастью. Едва не свалилась на ту сторону. Сейчас люди будут умирать. Как ты на это отреагируешь? Как пьяница, которому внезапно попал в руки кувшин с крестьянской настойкой? И что мне тогда делать? Снова пихать игральные кости в тебе в рот?

– Этого не случится. – В голосе Шерон звучала странная безмятежность.

– Потому что ты надеешься на такой исход или есть причина для уверенности?

Тревожно запел боевой рог, заглушая песнь ночной степи, и Шерон не ответила.

Мэлги пошли на штурм.

Указывающая примерно знала, что будет дальше. Стена вокруг городка невысокая и протяженная, чтобы держать её таким количеством людей. Поэтому лейтенант даже не стал об этом думать, отдав без боя нижние кварталы, перегородив единственную улицу на середине подъема мебелью, телегами, камнями и выставив там основной отряд. С копьями, арбалетами, луками. Расположив стрелков на крышах и отправив два десятка перекрыть узкие переулки, через которые можно пробраться наверх, к храму, минуя главную линию обороны.

И даже она понимала, что этого недостаточно.

Знала мэлгов, помнила их упорство.

Бой начался внезапно. И сразу в нескольких частях деревни. Пришел к ним криками, рёвом рогов, лязгом оружия и заревом. Одновременно вспыхнули овчарни, вместе с возросшим гомоном овец, оказавшихся в ловушке, и первые дома на южной стороне поселения.

Шерон ощутила болезненный укол. Первая смерть. И девушка знала, что не последняя.

Она с замершим сердцем стояла и слушала, как сталь бьет о сталь, как рычат люди и воют мэлги. Пожар разгорался, захватив еще несколько домов, перекинулся на сухую траву, пополз по ближайшему полю ломаной рубиновой линией.

Лавиани ходила по двору из угла в угол, словно дикая кошка в клетке. Воины, оставшиеся здесь, с ней, напряжены. Она вполне понимала их – там их друзья бьются насмерть, а они стоят без дела.

Пять минут. Десять.

Жизни вспыхивали. Гасли. Нити людей, которых она не видела, но чувствовала, рвались.

Гвардеец, появившийся на площадке, волок на себе раненого товарища. Шерон узнала Серро, бледного даже в этом оранжевом свете, почти выцветшего. Правая рука у него отсутствовала чуть выше локтя, культя была обмотана тряпкой. Та пропиталась кровью, набухла и уже не могла удерживать в себе алые капли.

– Куда вы его несете?

– В храм, сиора! Лейтенант приказал всех раненых туда.

– Сюда его. Ко мне. Освободите стол!

Гвардеец из охраны не мешкал. Ободранный старый деревенский стол под абрикосовым деревом, заваленный глиняными мисками и прочей утварью, был очищен одним широким взмахом.

– Помогите ему! – Теперь Шерон распоряжалась, и, как ни странно, ей повиновались.

Ну кроме Серро, который пытался возражать, но столь тихо, что его никто не услышал. Что неудивительно. По ощущениям Шерон, жить ему оставалось не больше получаса.

– Где его рука?

– Что? – Принесший товарища воин опешил от вопроса.

– Где рука?! – Она уже колдовала над раненым с одним из своих пузырьков с маслянистыми жидкостями, сохранившимися со времен Нимада.

– Т-там, сиора.

Она не видела, куда он указал, рявкнув Серро, терявшему сознание, но упрямо отказывающемуся пить жидкость:

– Прекратите, сиор! Иначе умрете быстрее, чем думаете! Крови в вас уже и так мало!

И тут же:

– Лавиани. Принеси, пожалуйста.

– Рыба полосатая! – Сойка стояла за спиной. – А если там много рук валяется?!

– Неси только правые.

Та хохотнула, хотя Шерон и не шутила. Перемахнула через ограду, побежав в сторону алого зарева, туда, где был бой.

– Возвращайтесь обратно к лейтенанту. Всех, кто ранен, – нести ко мне.

– Сиора...

– Я собираюсь их спасать, а не убивать.

– А что делать нам? – спросил гвардеец её охраны, освободивший стол.

– Лично вы будете держать его. – Она все же влила в Серро настойку и, не обращая внимания на то, как тот скривился, занялась повязкой.

Ладони тут же испачкались в крови.

– Не надо... – прошипел он, корчась от боли.

– Да держите же его! – Она пальцами, словно тисками, вцепилась в культю. – Вы истечете кровью, Серро. Очень быстро. Сейчас настойка подействует, и боль уйдет.

Он снова дернулся, простонал:

– Темная магия. Не хочу.

– Два варианта. – Шерон склонилась над ним и увидела в отражении суженных зрачков, что её глаза стали прежними. Ужасно белыми. Как у мёртвой рыбы. – Я могу вернуть вашу проклятую руку. Или же вы умрете калекой. Быстро решайте, через минуту вы уже уснете. Ну?!

Раненый лишь слабо выругался и отвернул голову в сторону.

– Хуже теперь не будет.

– Тогда перестаньте мешать мне!

Она никогда не делала этого. Лишь читала в книге, видела нужные схемы и помнила, что и как надо делать. Не сомневалась, что сил ее, благодаря браслету, с лихвой хватит на подобное. Тзамас, вопреки расхожему убеждению, могли не только поднимать мёртвых, создавая из них гротескных чудовищ, но и лечить себя, друзей и союзников. Граней смерти слишком много, и знающие смерть порой создавали и жизни.

С рукой она справится.

Шерон была уверена.

Почти уверена.

Повязки давно не было, пальцы, скользкие от крови, горя бледным светом, останавливали алый поток у края культи. Серро ничего больше не чувствовал, она видела, как расширились его зрачки, а он сам задышал медленно и ровно.

Настойка из волчьей ромашки и овечьих колокольчиков действовала.

– В сумке. Слева. На поясе. Деревянный футляр. Достаньте.

Гвардеец, помогавший ей, достал, что было велено. Шерон отодвинула крышку, вытащила одну из своих длинных иголок, воткнула прямо в срез плечевой кости, глубоко, в костный мозг, и сталь, сияющая белым, зашипела, истаивая.

Лавиани появилась совсем не с той стороны, куда ушла. Выскочила из мрака, едва не получив копьем в бок от бдительного гвардейца. Она вся была в чужой крови, как и её фальчион. Бросила на стол отрубленную руку:

– Там жара. И их до хрена. Мы не продержимся.

– Не сейчас.

Она старалась не думать ни о чем, кроме задачи. Ни о бое, что кипел на улице, приближаясь с каждой минутой, ни о гаснущих огоньках жизней, ни о том, что им делать всего лишь через несколько минут, когда мэлги сомнут ряды обороняющихся.

Она делала дело. Прижала отрубленную конечность к обрубку, скрепляя раскаляющимися добела иголками, вливая через них то, что могла зачерпнуть из чужих смертей вокруг.

– Рыба полосатая! – довольно громко вскрикнула сойка, когда «пришитая» часть посерела, затем почернела и от нее потянулся тяжелый гнилостный дух.

Шерон лишь стиснула зубы, поняв, что переборщила, ослабляя давление пальцев и вливая в умирающую плоть часть своей жизни. Малую толику. Просяное зернышко. Огромную ценность для любой настоящей тзамас, слишком эгоистичной, чтобы жертвовать хоть чем-то ради других. Но не для той, которая до сих пор считала себя указывающей.

Йозеф научил её думать о людях и помогать тем, кто был соседом. Земляком. Другом.

Предназначение указывающих, ищущих в ночи синие фонари, – спасать других. Даже рискуя своими жизнями. Сейчас этот гвардеец, защищавший её и тех, кто прятался за стенами маленького храма, имел не меньше прав на помощь, чем любой из её земляков.

Рука начала исторгать из себя мрак, кожа обрела привычный глазу цвет, ровные края обоих фрагментов, скрепленные лишь иглами, стали, словно воск, растекаться, объединяя потерянное в одно целое с телом.

Сойка, видя это все, недоверчиво выругалась.

– И все?

– Не так быстро. – Шерон не разжимала пальцы левой руки, все так же стискивая плечо Серро, держа в памяти схему Дакрас и проверяя каждый фрагмент, чтобы ничего не упустить, не перепутать, чтобы сделанное не пропало впустую. Кость, нервы, сосуды, мышцы. Она делала это в первый раз, не имея опыта, и старалась не допустить ошибки.

– Все! – наконец выдохнула Шерон. – Через неделю полностью приживется.

– Бесценное умение. – Сойка потыкала пальцем в раскрытую дряблую ладонь Серро, ощущая тепло.

Принесли нового раненого. Жителя деревни с лицом, изуродованным ударом топора. Шерон занялась им. А затем следующим. И следующим.

Она работала иглами, стилосом и пальцами. Останавливала кровотечение, убирала боль, «сшивала» рваные края. Делала все, что могла, но куда больше, чем способен любой из ныне живущих лекарей.

Шаутт – тени, похожие на хищный цветок, – выполз из мрака, с изяществом осторожной змеи, почуявшей тепло. Он незамеченнымпросочился между двух гвардейцев, когда Шерон, сунув два пальца между рёбрами солдата, пыталась остановить кровотечение и зажать артерию, перебитую стрелой.

Лавиани увидела, как за спиной указывающей формируется мрак, складываясь в фигуру сумрачного паука. Сойка ринулась, на пять шагов опережая очнувшихся, обнаруживших опасность гвардейцев.

Фальчион ударил по лохматой лапе, уже тянущейся к Шерон, но прошел сквозь тень, не причинив демону никакого вреда. И все же создание той стороны развернулось к новому врагу, оплело сойку черными жгутами, приподнимая над землей.

В ладонях Лавиани вспыхнули яркие белые звезды. Столь ослепительные, что на них невозможно было смотреть, и этими странными руками она обхватила демона, вопя во все горло от нестерпимой боли.

Через мгновение кричала уже не только она. Надсадно выл шаутт, пытавшийся вырваться из этих объятий, корчась от солнечного света, что прожигал его там, где касались ладони Лавиани.

Он разжал лапы, отшвырнул сойку от себя, ковыляя, бросился прочь, ломанувшись с изяществом обезумевшей коровы и подмяв одного из гвардейцев, не успевшего отскочить с дороги.

Сойка, зажав ладони под мышками, рыдала от боли и не могла остановить непослушные слезы. Шаутт верещал, точно его резали, бился в конвульсиях, метался на маленьком пятачке, затем врезался в каменную стену, развалив ее.

Он был ранен, но отнюдь не убит. Дезориентированный, хватал лапами все, что попадется, и в итоге добрался до гвардейца, которого раздавил несколько секунд назад.

Чёрный дым стал втягиваться через ноздри, и огромный паук внезапно растаял, а тело село и распахнуло глаза из ртути.

Шерон отвлеклась от солдата, которому теперь не грозила смерть, и липкими, скользкими, горячими пальцами взяла рукоятку Фэнико.

Та точно приклеилась к её коже, и угол зрения уменьшился до узкой трещины, через которую указывающая различала лишь одно – человека из тьмы, что вставал на ноги.

А еще её левое запястье словно бы выворачивала невидимая сила, крутила незримыми клещами, возможно желая раздробить кости. И внезапно Шерон услышала в голове шепот:

– Смотри, Маленькая смерть!

Это не был браслет. Она уже запомнила его интонации и осторожную манеру общаться. Здесь было иное. Сразу много всего в одном предложении: ирония, неожиданное веселье, властность и обращение к неразумному ребенку. И предупреждение.

Предупреждение тоже звучало.

Фигура демона замерцала, пока она приближалась к нему. Раз. Другой. Многократно. Словно он собирался взорваться изнутри.

Ее предплечья, подчиняясь чужой воле, воле мощной, непреклонной, не готовой ни к каким компромиссам в миг опасности, взмыли вверх, защищаясь клинком в стойке «Цапля закрывается крылом от зноя».

Потом что-то случилось. Указывающая отметила это лишь частью своего сознания, не скованного удивлением от всего происходящего.

Голова шаутта исчезла на секунду, исторгнув из глубинного мрака ослепительную молнию, ударившую не в Шерон, а в большой стальной веер, раскрывшийся в её руках.

Треск... и смертельная стрела, отбитая, ушла в светлеющее небо.

– А теперь вперед, Маленькая смерть, – подзадорил её голос. – Покажи, чему ты успела научиться.

Глава 10. Ради мира и спокойствия.

Миерон всегда говорил мне, что эти двери никогда не стоило бы открывать. Что до нашего прихода, до того, как мы обрели сознание, они уже были там. Это был их мир. Куда более суровый, но в то же время чище, чем наш. Незапятнанный. И существа эти сильны и непознаваемы. Они остались прежними, тогда как асторэ превратились в шауттов.

Милт своим приемным ученикам. Наставления

Риона стала городом слизи.

Серой, тягучей, пахнущей тошнотворно. И в запахе, мгновенно забившем нос, таилось нечто жуткое, отталкивающее для любого живого существа.

Куда более неприятное, чем сладковатый дух смерти, встречающийся на полях сражений или в разоренных мэлгами могильниках. И так думал не только Тэо. У всех, кроме Мильвио, на лицах застыло глубокое отвращение.

Здесь было не холодно и не жарко. Бесцветно. А еще очень влажно. Ощущение, словно они оказались рядом с распахнутой пастью невидимого гигантского пса.

Друзья прошли сквозь зеркало без проблем, Марид, оставшийся за спиной, продолжал стенать о яблонях, заблудившийся в своих не то грезах, не то кошмарах, не преследовал их и не пытался остановить. Шаутты, если и были там, затаились, и знакомый акробату подвал на этой «стороне» мира, был точно таким же, каким он его запомнил.

Темно-бордовая неровная кладка, бледная плесень на стенах. Зеркало – тоже знакомое – тусклое и мертвое, больше не казалось ему зловещим.

Тэо подозревал, что тревога, которую он испытывал, идя дорогами, созданными Маридом, ничто перед тем, что их ждет наверху.

Но он не предполагал, что все настолько скверно.

Выцветший город, слизь, то и дело попадавшая под ноги, отчего идти приходилось осторожно, как во время гололеда.

И мёртвые.

Мёртвых оказалось чудовищно много.

Погибшие, будто что-то их выгнало из домов перед смертью, лежали на земле, теперь залитые липкой жижей.

Десятки. Сотни. И это лишь на первых улицах. Тэо понимал, что здесь, в Рионе, погибших тысячи. Вот таких, вжатых в брусчатку, точно сломанные куклы, укрытых серым саваном, с лицами удивительно спокойными, почти живыми.

– Они словно спят. – Он сам не заметил, как перешел на шепот.

– Не спят. Мертвы, – бесстрастно произнес Мильвио, очень старательно обходивший каждого мертвеца по дуге и уже дважды менявший направление группы, лишь бы не переступать через трупы. – Шерон тому свидетель. «Разбудить» их может только она.

– Что с ними случилось? Я не вижу никого из них. Вокруг лишь пустые нити.

– Ты сама ответила, сиора. Та сторона полностью выпила их силу, забрала для себя. Наши глаза видят пустые оболочки, твои же – истинную суть: ничего.

– Ибо сказано: Милосердная несет свет солнц и лун, что показывают истину, скрытую от других за лживыми образами, – пробормотал дэво, как видно цитируя книгу Храма.

– Надеюсь, они не страдали. – Тэо не скрывал, что ему жутко идти среди этого разверзшегося кладбища.

Мильвио посмотрел ему в глаза, но ничего не стал говорить. Госпожа Эрбет лишь поджала губы. Сейчас странно тонкие, бесцветные. А через несколько минут произнесла:

– Мы не туда идем. Оно где-то у основания холма.

Мильвио помешкал. Но не стал спрашивать, почему Бланка так решила. Повернул в указанном направлении.

– Тебе совсем не страшно? – поинтересовалась она у треттинца.

– Страх, сиора, происходит от незнания. В первую очередь. Во вторую же страх сковывает и приводит к еще большим страхам.

– Ты ничего не боишься?

Он рассмеялся глухо и тускло:

– Ты видишь лишь одну сторону меня. Я не совершенен. Нет людей, не подверженных страху. А в стариках этих страхов хватит на целое герцогство. Мы копим их, как торговые союзы копят чужие монеты. И, как и они, я закрываю свои страхи за тяжелыми дверьми на десятки замков. Иначе никак. Невозможно, боясь, делать осмысленные шаги вперед. В особенности когда вокруг кипит война.

– И твои замки надёжны, а двери крепки?

– Иначе никак, сиора.

Череда улиц, площадей, скользких ступеней, ведущих вверх, к башням на холме. Раньше разноцветным, а теперь призрачным, потерявшим всякий намек на цвет.

Голый серый пустырь. Ни забора, ни лужаек, ни дорожек, ни деревьев. Тэо отлично помнил, что на этом месте находился прекрасный парк. Он гулял здесь еще во времена, когда приехал в Риону первый раз, и они с Моникой нашли в нем множество укромных уголков. Теперь же от того красивого места ничего не осталось.

– Она сожрала парк, но не тронула людей? – прошептал Тэо. – У дворца гвардейцы, попавшиеся ей на пути, просто исчезли, рассыпались в пыль. Здесь же столько тел.

– Смерть многогранна, – неожиданно для всех ответил Саби. Говорил он торжественно, почти нараспев. – Она заканчивает нашу жизнь, но делает это по-разному. Иногда легко, как с теми воинами. Иногда тяжело, как с этими несчастными.

– Шерон? – догадался акробат. – Все затеяно ради нее?

– Та, кто разорвет этот мир и соберет его заново. Так было предсказано Милосердной. – Старик выглядел очень довольным, что его поняли. – Тзамас ощущала каждую муку, каждый конец пути. Эта ноша упала на её плечи, придавила.

– Но она справилась, – напомнил Тэо.

Старик, старый филин, прилетевший на разоренный погост, скривил рот в гримасе, которая оказалась улыбкой:

– «Нет идеала. Даже я, взявшая вас под опеку, не вижу всего, что должно быть. Иногда будущее так и остается тенями». Наша госпожа говорила об этом. – В прозвучавшей фразе слышалась легкая грусть. – Но ошиблась не всемилостивая, а сущее, что теперь здесь. Ибо тзамас справилась с испытанием, преодолела силу, что грызла ее. «Со смертью старый враг потерпел неудачу. Ибо она не подчиняется никому и нельзя планировать с ней никаких дел».

– Можно говорить на человеческом языке? – с раздражением прошипела Бланка. – Или вообще не говорить? Мы не на прогулке.

– Он о том, что, если бы Шерон потеряла разум, нас здесь не было, – словно не замечая этой вспышки раздражения, пояснил Мильвио, внимательно глядящий под ноги, чтобы не наступать на подозрительные, на его взгляд, места. – Мы бы сейчас не занимались решением этой проблемы, а бежали со всех ног. Куда-нибудь. Или оказались мертвы. А значит, ничем не помешали тому, что теперь находится в теле Нейси. Оно учло все, не доверяя даже тем барьерам, которые выставило, чтобы живые сюда не прошли.

– Это все гадание по пятнам на луне, – отмахнулась Бланка.

– Допусти мысль, что лунные люди вполне могут гадать по луне. Мы ничего не знаем про ту сторону. Что движет существами, которые приходят оттуда? К чему они стремятся?

– Поглотить мир конечно же. Уничтожить нас.

– Это миф последней тысячи лет. В мое время демоны существовали где-то рядом. Плели свои сети, охотились на нас, сражались с нами. У них было много возможностей захватить и уничтожить. Они даже делали это с некоторыми герцогствами. А мы противостояли им. Но никогда не понимали целей. Мы видели лишь фрагмент картины. Потому что не знаем прошлого. Историю Шестерых. То, что случилось тогда, несет последствия произошедшего – сквозь эпохи. А мы, как муравьи, даже не можем оценить масштаб сотворенного шауттами.

– Или Вэйрэном.

– Или им, сиора. Буду с тобой честен – мне не так уж и важно, кто это начал и чем желает закончить. Раньше было, теперь же меня волнуют не причины, а последствия. Магия почти исчезла, и, возможно, мы уже опоздали.

– Как-то несвойственно тебе унывать, – с сочувствием произнес Тэо.

Треттинец через силу улыбнулся.

– Я несколько устал в последнее время. Не обращай внимания, сиор. Встреча с Маридом пробудила старые воспоминания. Сейчас я жалею, что Тион мертв, а этот лжец жив. Останься в мире мой друг, он бы справился с бедами куда лучше, чем я.

– Я знаю твои сомнения. – Бланка подняла лицо к небу. С плотных облаков падали едва ощутимые кожей кристаллики снежинок. Таяли, превращались в мерзкую липкую морось. – Младшие братья всегда боготворят старших. Особенно если они и правда достойны. Но подумай, что порой младшие вырастают и делают то, чего не смогли бы сделать те, на кого они когда-то равнялись. Ты сделал многое. Больше, чем все, кого я знаю.

Город перестал напоминать погост, хотя они находились в многолюдном в прошлом районе, обрамленном сразу пятью прежде прекрасными башнями.

Перед ними высилось массивное здание с позеленевшим куполом, опиравшееся на колонны, точно горилла на руки. Некогда белые стены за сотни лет стали серыми, почти черными.

– Там? – удивился Мильвио.

– Да, – коротко, едва разжимая зубы, произнесла Бланка.

– Почти смешно. – Треттинец поудобнее перехватил щит. – Не знаю, как сейчас его называют и что в нем, но в мое время здесь был дом Кама. Этого уродца создал он – от первого до последнего камня. Мелистат с Лавьендой любили сюда приезжать. Пиры мой друг Кам, несмотря на общую мрачность характера, закатывать умел. Ну что же. Значит, пришло время вернуться сюда после стольких лет.

– Почему оно не нападает? – Тэо с подозрением осматривал каменную лестницу, ведущую к зданию.

– Потому что это логово, мой друг. А некоторые звери предпочитают не бегать за едой, а поджидать её в своей берлоге. И когда мы придем, придется сражаться с этим зверем.

Путь к зданию показался Тэо невыносимо долгим. Словно он ехал в старом цирковом фургоне по пустынным осенним полям. Убранным, размокшим, терзаемым порывистым ледяным ветром. И эти поля тянутся через все герцогство без конца и без края.

У дверей, вырванных из петель невероятной силой, сломанных и покрытых все той же слизью, Мильвио на несколько секунд остановился, прислушиваясь, а после сказал Бланке:

– Полагаю, сиора, приходит твое время.

Госпожа Эрбет повела плечами, будто по её спине пробежали холодные мурашки, и сжала в ладони буро-бордовый клок, испачканный кровью.

Они вошли в логово Облака, больше не разговаривая друг с другом.

Тэо ожидал чего-то мрачного, ужасного, вроде костей и крови, но их встретила висевшая в воздухе пыль, мягко кружившая в копьях света, поскуливающий брошенным псом ветер, заблудившийся на втором этаже, и... паутина.

Толстые, угольно-черные, словно попавшие сюда из мутских джунглей, путы тяжелыми шипастыми тяжами тянулись по стенам, цеплялись за выступы и выемки в стенах, обвивали балюстраду, стремились к высокому потолку, чтобы свисать с него подобно качелям.

Это странное «шелковое» кружево, не выглядящее опасным, вызывало в Тэо единственное желание – разжечь огонь и спалить здесь все. Ему хотелось этого настолько сильно, что начал болеть позвоночник, и он ощутил, как на лбу выступает пот.

А потом он заметил ее.

Нейси сидела между двух мраморных лестниц, парой змей взбиравшихся вверх. Пружина не видел её раньше и глядел на великую волшебницу со смесью жалости и отвращения.

Золотые кудри выцвели, поблекли, свалялись в один неаккуратный колтун. Запавшие глаза, мраморные шарики, смотрели прямо на Тэо и не видели его. Рот приоткрыт, ставшие розовыми зубы оскалены. Бледно-желтая кожа обтянула череп так, что лопнула слева, обнажая сахарно-белую скулу и височную кость.

Если в этой женщине и было раньше нечто прекрасное, то теперь осталась лишь жалкая нагая оболочка с истерзанным телом.

Ее ребра оказались вскрыты, распахнуты, точно створки моллюска, и в центре алых стенок грудной клетки зиял мрак.

Тэо моргнул, и масштабы изменились. Словно пелена слетела с его глаз. Мрак оказался большим. Он деформировал бывшую великую волшебницу, гротескно растянул её фигуру, и теперь при желании в эту разверзшуюся полость, в бездну, мог поместиться взрослый человек.

А еще он понял, что вся эта паутина, занимавшая пыльный древний холл, растет из спины Нейси, и именно она является основой раскинувшегося плетения.

– Эти... веревки. Для чего они? – Пружина смотрел и думал, что видит бред какого-то умалишенного, а не реальность.

– Не веревки, сиор. Присмотрись. – Мильвио мягко шел вдоль левой стены, постепенно приближаясь к телу.

Тэо подошел к одному из тяжей и понял, что черная паутина – лишь тень. Мрак. Густой, плотный, непроглядный дым.

– Шаутт.

– Скорее просто дыхание той стороны. Не демон. Нечто. Её дыхание. Без личности. Без памяти. Без желаний. Без целей. Ты не видишь... А ты, незрячая сиора? Ты видишь то же, что вижу я?

– Нити. Тонкие, хрупкие, совсем прозрачные. Золотые. – Хриплый шепот Бланки звучал почти гортанно. – Так красиво и так... ненадежно. Очень хочется коснуться их.

– Потому что, если дэво прав, ты часть этого. И я тоже. Перед тобой магия нашего мира. Здесь Шерон, Лавиани, Нэ и Вир, эйвы, уины, гиганты и те, кого вы знаете как крылатых львов. Вся наша сила забирается «паутиной».

– Не только то, что ты перечислил. – Госпожа Эрбет нежно перебирала пальцами по воздуху, словно играла на струнах. – Я помню вот эту. И вот эту. Их песню. Их свет. Это то, что было в Аркусе, и утекло из него, когда лопнул купол. Истинная, последняя магия волшебников.

– Оно мертво? – Тэо осмелился встать в двух шагах от тела Нэйси. Его тянуло к этой оболочке. Как запах мяса, жаренного на углях, – страдающего от голода.

– Оно пьяно той силой, что ворует. – Мильвио сохранял удивительное спокойствие.

– И что же нам делать теперь? Бланка?

И в этот момент кто-то с силой толкнул Тэо в спину. Он, не ожидавший этого, все же сгруппировался, однако не удержался и упал в разверстую грудную клетку, слыша гневный вскрик госпожи Эрбет.

А потом все закончилось.

Навсегда.

И пришла темнота.

– Что ты наделал?! – Она сама не заметила, как выхватила кинжал, и острие буквально вжалось в морщинистую шею, а затем проткнуло ее, и темная полоска крови рассекла смуглую кожу. – Зачем?!

Рука Мильвио легла на запястье женщины, так, чтобы та не совершила поспешной ошибки.

– Оставь его. Он защищен десятью касаниями. Ты сама наградила служителей Храма этим даром.

– Не я! – оскалилась та. – И, если потребуется, я воткну в него кинжал десять раз! Зачем, Саби?!

– Милосердная вправе убить меня, и эту благость твой след примет со слезами счастья. Но ты так велела нам поступить очень давно. В миг, когда ты скажешь о золотых нитях. Мы помним твои желания и оставляем отпечатки на песке времени, дабы приблизить все, что ты ждешь.

– Чего я жду, безумный фанатик?! Чего?! – Она сама не понимала своей злости, бешенства. Потому что он поступил подло? Не предупредил ее? Ударил в спину человека, которого Бланка могла назвать другом?

Болел один из обезображенных пальцев на руке, «увидела» каплю крови, собирающуюся в ногтевом ложе, и поняла, что сорвала ноготь, когда схватила евнуха за платье из грубой ткани.

– Того, что вернется к тебе, когда все будет кончено, госпожа. Мир и спокойствие. Ты этого так долго ждешь.

Бланка ощутила не только злость, но и бессилие. Оттого что беседа с умалишенным не поддается логике. Как бы ты ни пытался его понять. Он мыслит совершенно иными категориями, где смесь книг, фраз, пророчеств – засасывает в бесконечность. Чужие буквы, слова, смыслы, которые лишь приводят в тупик. Или, по меньшей мере, ничего не объясняют.

Она посмотрела на Мильвио, собралась, гася ярость, хотя это стоило ей страшного усилия. Убрала кинжал обратно в ножны, думая, что они теряют бесценное время, беседуя рядом с уснувшим демоном... или что там за тварь... которая способна пробудиться в любой момент.

– Почему Тэо?

– Он асторэ, и это отвлечет пожирателя магии. Займет все его внимание. Чтобы ты смогла добраться до него по дороге, устланной лепестками роз, а не утыканной шипами. Ты знала это. Видела. А мы лишь служим, и пророчество сбылось. Я след. И теперь наша очередь войти туда. Я плачу от счастья, что иду рядом с тобою.

По его щеке скатилась единственная слезинка.

– Полагаю, мне точно придется отправиться туда. Тэо может потребоваться моя помощь. Верю, ты справишься, – произнес Мильвио и, не колеблясь, решительно шагнул во тьму, ухнув куда-то вниз.