Текст книги "Пересмешник"

Автор книги: Алексей Пехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 4
ДОМ НА УЛИЦЕ ГИАЦИНТОВ

– Мне не нравится эта встреча, – сказал Стэфан, когда я пересекал площадь Сумок. – Он не случайно здесь оказался.

– Знаю, – мрачно ответил я, пропуская двух прогуливающихся дам с зонтиками от солнца. – Я считал, что Фарбо вместе с Греем. А его интерес и правда не случаен. Постараюсь узнать у Влада, что к чему.

– Так он тебе и расскажет.

– Ну он все еще чувствует свою вину за то, что сделал. Так что я бесцеремонно собираюсь этим воспользоваться, – сказал я, рассматривая свои руки в кожаных перчатках.

– Хотелось бы мне взглянуть на то, как ты выбиваешь информацию из палача Скваген-жольца! – рассмеялся амнис.

На небе появились тучки, но людей на площади оставалось достаточно. Все магазины работали допоздна, кафетерии были открыты, и ни одного свободного столика в округе не виделось. Площадь Сумок, хоть и была привокзальной, пользовалась у горожан популярностью.

Жители Рапгара что-то горячо обсуждали, спорили, пили кофе, глазели на высокое терракотовое здание с тремя шпилями, возвышавшееся над всем Сердцем. Несмотря на то что Скваген-жольц, берлога жандармерии, был на противоположной стороне острова – казалось, что до него каких-то двести-триста футов.

– Ночной Мясник! Уже третья жертва! Город в опасности! – кричали разносчики газет. – Новый специальный выпуск «Срочных новостей»! Интервью со старшим инспектором Греем!

Газеты пользовались спросом, и не проходило полминуты, чтобы кто-нибудь из прохожих не покупал номера, сляпанного на скорую руку на некачественной желтой бумаге.

Довольно большая толпа собралась у фонтана, изображающего первого Князя, молотом выбивающего живительный источник жизни из земли. Там ораторствовал очередной, Всеединый знает какой по счету, пророк нашего несчастного, раздираемого противоречиями города. Он начал нести чушь меньше минуты назад, но послушать его уже хотели многие, потому что долго ему поговорить не дадут – за жандармами даже посылать не надо, сами скоро будут. Представителей секты Свидетелей крови – а парень, судя по багряным одеждам, был как раз из них – Скваген-жольц не жалует.

Секта ратует за отмену власти лучэров и Князя над страной и передачу правления людям, как более чистой и не запятнавшей себя крови. Всех остальных, непохожих на них, предлагалось понизить в правах и лишить гражданства. Свидетели с удовольствием хлебали замешенный на политике бульон большой ложкой расовой нетерпимости и расплескивали его на всех желающих. Обычно раз в квартал серый отдел Скваген-жольца устраивал облаву и чистку, отправляя состоящих в секте за решетку, но спустя какое-то время появлялись новые фанатики. Этот яд нельзя было вытравить никаким способом. Разве что поймать лидера оппозиции, даму, скрывающуюся за прозвищем Багряная леди, но жандармам и шпионам уже пять лет не везет напасть на ее след.

– Когда мир был юн, пришли они из Изначального огня!

И были их глаза красны, а деяния безумны, и подчинили темные твари всех разумных существ на земле, управляя демонами, амнисами и другими чудовищами!

Я заметил в толпе еще нескольких фанатиков – их легко определить по безумному взгляду и той гадливости, когда они смотрят на тебя или на представителя любой другой расы, отличающейся от человеческой.

– Властвуя тысячи лет, наводя жестокий порядок, убивая всех, кто был против них, темные твари сковали этот мир оковами рабства! А затем ушли обратно в Изначальное пламя и слились с ним в единое целое, оставив властвовать после себя своих потомков – мерзких, неугодных Всеединому лучэров!

Угу. Как же. С учетом того, что темные твари и Всеединый – одно и то же лицо и создал он не только лучэров, но и всех остальных, – история, рассказанная парнем в багряном, выглядит ужасно смешной.

– Он наделил их Обликами и Атрибутами, чтобы с их помощью они управляли нами и считали всех своими рабами!

Многие в толпе загомонили, закричали, замахали руками, засвистели и заулюлюкали, несогласные с этими словами. Кто-то предложил залезть на фонтан, стянуть оттуда психа и как следует его проучить. Но другие на них зашикали, желая послушать, что тот скажет дальше. Впрочем, были и такие, пускай и в меньшем количестве, кто согласно кивал, поддерживая оратора.

– Но приходит рассвет! Рассвет эры людей! И солнце свободы по имени Багряная леди указало путь всем ненавидящим Детей Мух гражданам! Настанет час, когда мы возьмемся за оружие и столкнем старую власть и всех, кто поддерживает ее, в Изначальное пламя! Князь и те, кто протягивает ему руку, давят истинную, чистую кровь людей! Грядет! Грядет новая война с мирным и дружественным Малозаном за черную земную жижу, оставшуюся от темных тварей! А кто будет гибнуть на земле Кируса за власть потомков чудовищ? Лучэры? Нет! Мы! Люди!

Угу. Люди. Но в первую очередь мяурры и хаплопелмы – они всегда в наших передовых отрядах. И не тебе, любезный господин, говорить о том, что лучэры прячутся за чужими спинами. Этого никогда не было и не будет! Мы такие же граждане Рапгара, как и все остальные.

Я решительно начал протискиваться сквозь толпу, чтобы снять этого урода и совершенно не по-чэровски затеять грязную уличную драку.

Он, словно почувствовав это, протянул руку в мою сторону и заорал, брызгая слюной:

– Ты! Благородный чэр! Твой отец, словно завью, пил кровь из трудового народа! Он такой же ублюдок и чудовище, как ты!

Неважно, кем был мой отец. Важно, каким я его помню. И он не был похож на чудовище. Я хотел сказать это безумцу, когда буду ломать его кости, но в этот момент подоспели запоздавшие синие мундиры, сделавшие за меня всю черную работу.

Разумеется, сторонники сектанта пытались им помешать, но пущенные в ход дубинки успокоили самых активных. Я заметил, что один из фанатиков в толпе держит руки в карманах и сквозь ткань его одежды тускло просвечивает голубой свет. Готов поставить четверть своего состояния, что там револьвер с электрическими пулями.

Так и оказалось. Когда он выхватил оружие, я уже был рядом и с удовольствием воспользовался тростью, выместив на нем свое дурное настроение и ногой отбросив оружие подальше. На помощь незадачливому стрелку подбежал другой участник секты, но его скрутило зелеными жгутами и что есть сил несколько раз ударило о брусчатку.

Я снял шляпу и благодарно кивнул мужчине в черном мундире с золотыми эполетами – военному магу из Академии Доблести. Офицер также ответил мне кивком.

С другой стороны площади раздались выстрелы – кто-то из сектантов пытался скрыться и заставить жандармов оставить погоню. В поднявшейся суматохе он едва не улизнул, но его в три удара сердца догнала выглянувшая из вокзала на шум кобальтовая хаплопелма. Беглецу удалось попасть в нее, но это не смутило сотрудника Скваген-жольца. Прыжок, укус – и идиот забился в судорогах.

– Яд? – поинтересовался я.

– Не думаю, чэр. Разве что он ее очень разозлил. Скорее всего, парализовала, – сказал маг в черном мундире. – Пойду, посмотрю ее рану. Было приятно иметь с вами дело.

– Удачного дня, – пожелал я, отправляясь своей дорогой и давая возможность остальным зевакам насладиться зрелищем и пообсуждать проворство паука.

– Не знаю, на что они рассчитывают, давая каждый раз такое представление, – проворчал я, выходя на прямую улицу Катафалков. – Такое впечатление, что резервы Багряной леди безграничны.

– Лучше пусть проповедуют, чем взрывают, – не согласился со мной Стэфан. – Впрочем, эти люди, в отличие от секты Детей Чистоты, не так безобидны. И рано или поздно они дойдут до чего-нибудь более серьезного.

– Они уже совершали политические убийства. Хорошо, что серые мундиры Скваген-жольца смогли накрыть ту ячейку.

– Слишком поздно, на мой взгляд – многих-то все равно убили. Ты решил идти домой пешком?

– Нет. Хочу взять коляску на противоположном конце улицы.

– Ну слава Всеединому, что не трамвай. Я бы на твоем месте не слишком спешил в родную обитель.

– Почему? – удивился я, рассматривая в витрине горшки с цветами из дальних колоний.

– Анхель должна быть в ярости, что ты не взял ее с собой. Если она только узнает о твоих приключениях…

– Не узнает. Если, конечно, ты не расскажешь.

– Я-то не расскажу. Но она узнает. И будет в ярости. Я расстроено цокнул языком.

– Что же. Приложу все усилия, чтобы помириться с ней как можно быстрее.

– Было бы очень хорошо, если бы ты так сделал. Потому что в твоей беспечности, как всегда, обвинят меня.

У одного из домов я увидел представителей маленького народца. Рыжие и очень чумазые малышка и малыш, обряженные в конфетные фантики и сшитые из газет башмачки, пели песенку, прося подаяние:

– Во-о-от идет хаплопелма по горо-о-оду. Охотится-а-а на фио-осс, – тоненьким голоском пела крошка, трогательно сложив ручки.

– Думала, что мухи! – подхватил ее партнер.

– И во-во-о-от она на-апала на большой трымнывай! И съе-ела его-о-о!

– Думала, что муха! – уточнил малыш.

– А в трымнывае еха-ал пи-икли-и-и! И ужалил хапло-пелму мо-о-олнией!

– Дума-ал, что муха!

– А хаплопелма поду-умала, что это муха то-о-оже!

В маленькой шляпе совсем не было денег, что и неудивительно, если учесть их репертуар и тихие голоски. Я бросил туда один трестон, чем вызвал целую бурю восторга и писков, которые не прекращались, пока я не свернул за угол.

Дорога в коляске с поднимающимся верхом, запряженной парой лошадей, заняла у меня минут сорок. Проехав Сердце насквозь, по мосту Бунтарей экипаж перебрался на остров Пустоголовых, а уже с него на северную, материковую часть Рапгара.

Мой дом расположен в южной части района, который называется Олл. Улица Гиацинтов – это замечательное тихое место, территория частных домов и особняков, окруженная множеством вязов и практически изолированная от той суматошной и безумной жизни, что властвует в более многолюдных частях Рапгара. Олл – маленький островок в штормовом океане. Жить здесь удобно, приятно и в большей степени легко.

Разумеется, это не Золотые поля, элитное местечко наших небожителей: прославленных офицеров, известных звезд оперы и театра, святых клириков, успешных магнатов, ярких политиков, игроков на бирже, ловких дельцов, счастливых наследников и всех тех, кто смог дотянуться до удачи, схватить ее и удержать при себе, несмотря ни на что. На Золотых полях неважно, кто ты – лучэр, человек, мяурр или даже скангер. Пока у тебя есть деньги и ты на коне – все двери для тебя открыты. В противном случае – добро пожаловать в реальный Рапгар, быть может, даже в трущобы, в Гетто Два Окна или вовсе на Пустыри и Ржавчину, даже если в тебе течет чистая кровь Всеединого.

Впрочем, я не помню ни одного лучэра, который бы жаловался на жизнь. Во всяком случае, в финансовом смысле этого слова.

В наследство от дражайших предков мне досталось вполне хорошее состояние, включающее в себя не только счета в банках и кое-какие синие ценные бумаги электрических компаний пикли, но и три дома, расположенные в Золотых полях, Небесах и здесь, в Олле.

Я терпеть не могу Золотые поля – в этом застойном пруду можно ощутить вселенскую скуку менее чем за час. Те, кто имеет счастье здесь существовать, несмотря на свое баснословное богатство, при ближайшем изучении частенько оказываются пустоголовыми существами с желаниями, не превышающими мечты обыкновенной болонки. Их речи недалеки, стремления невысоки, а помыслы и того ниже. Так что ни за какие сокровища мира я бы не переехал в эту малонаселенную, застроенную огромными дворцами и виллами с тысячами акров лесов и полей золоченную клетку.

Небеса – неплохой райончик. Во всяком случае, так пытается меня убедить Данте. Но мне не по нраву жить там, где вершится большая политика. Остров Туманов – не то место, где я могу ощутить комфорт. На мой взгляд, когда у тебя под боком дворец Князя и колосс Палаты Семи, а окна с одной стороны особняка смотрят на казармы гвардии, а с другой стороны – на жуткий Темный уголок – землю, откуда когда-то в наш мир появился, а затем ушел обратно Всеединый, никакой спокойной жизни быть не может. Согласитесь, любезные чэры, – мало приятного, когда ты становишься рабом той или иной политической обстановки.

Уж лучше залезть в бочку со взбешенными пикли, тропаеллой и тру-тру и каждому совершенно нелюбезно высказать все, что ты о нем думаешь, чем влачить существование в центре абсолютного зла – рядом с политиками.

Хотя Данте, например, нравится смотреть, как тигры дергают друг друга за усы. Он наслаждается этим зрелищем, а затем подсчитывает, скольких из них сожрали джунгли Рапгара. Последние восемьдесят лет своей жизни он считает это одним из лучших развлечений в мире, исключая, конечно, опиум, абсент и безудержные любовные связи со всякими мало-мальски разумными существами.

Мой третий дом, самый маленький из всех – всего-то два этажа – мне по нраву. Под боком прекрасный уютный парк с высокой оградой, старыми вязами, всегда подстриженными газонами и овальным прудом, в котором плавают древние зеркальные карпы и где всегда возятся утки. В районе более-менее нормальные соседи и никаких неприятностей. Здесь жизнь больше всего похожа на сельскую. Хотя бы тишиной.

Олл – мой приют, кто бы что об этом ни говорил…

Я попросил извозчика остановиться в начале улицы, расплатился с ним и не торопясь пошел по тенистой золотой аллее. Здесь, как обычно, было пустынно. Казалось, что вся улица погружена в вечную дрему. Лишь изредка проедет экипаж или патруль жандармов. Возле статуи, изображавшей какого-то пса, без имени, таблички или хоть какого-нибудь ориентира, по которому можно было бы понять, в честь чего она здесь стоит, я остановился, поднял с земли красноватый ребристый лист, понюхал его и улыбнулся – запах осени в этом месте всегда казался мне сильнее, чем в других частях Рапгара.

– Кажется, мои слова о том, чтобы не торопиться домой, ты воспринял совершенно буквально, – проворчал Стэфан.

– С каких это пор ты стал таким домоседом? – улыбнулся я.

– Я слишком стар для путешествий. Мне гораздо приятнее на подставке из красного дерева.

– Пока меня не было, ты спал годами. Мог бы успеть отдохнуть.

– На такой работе отдыха не бывает.

Я вздохнул, разжал пальцы, и лист, подхваченный ветром, пролетев над позеленевшим бронзовым памятником, упал под деревьями.

Мой особняк расположен в самом конце улицы Гиацинтов, в двух минутах ходьбы от парка, и северо-западным концом, ограда в ограду, граничит со старым кладбищем Невинных душ. Не слишком веселое соседство, но, по крайней мере, постояльцы древних могил не тревожат мой покой, за что я им очень признателен.

Моими ближайшими живыми соседями являются полковник МакДрагдал и чэра эр'Тавиа.

Полковник раньше командовал Третьим сводным колониальным пехотным полком. Он половину жизни провел в Магаре, воевал с местными раджами в джунглях и болотах и был из тех, кто захватил Кальгару для нашего Князя. Теперь полковник давно уже на пенсии, но продолжает носить мундир со всеми наградами и каждое утро поднимает у себя на участке бело-золотой стяг Рапгара.

Мы долго не могли найти общий язык со стариканом. Он считал меня бездельником, ведущим жизнь, недостойную настоящего мужчины, так как я «не нашел в себе сил пойти служить в армию». Я, в свою очередь, видел перед собой недалекого старого солдафона, помешанного на традициях, фыркающего в седые усы, стоило ему лишь увидеть меня. У нас не было никакого желания общаться друг с другом довольно долгое время.

Все изменилось, когда я попал в то неуютное местечко, которое некоторые в шутку прозвали Обителью размышлений. Первым ко мне пришел именно полковник, совершенно чужой человек, чем сильно поразил меня. Кстати говоря, я до сих пор не знаю, чего ему стоило пробраться ко мне. Это было непросто даже для Данте, лучэра старой крови из уважаемого рода, что уж говорить о человеке?

Полковник поддержал меня в трудную минуту, когда многие друзья отвернулись и предпочли забыть обо мне.

После моего возвращения мы опустошили с МакДрагдалом не одну бутылку кальвадоса, который он, как оказалось, любил ничуть не меньше, чем я. Во время долгих разговоров, мне довелось услышать, как пехотный батальон удерживал перевал в снежных Гримлах, как гибли солдаты в душных джунглях, как вспыхнуло восстание сигов, как горел порт Кальгару, когда княжеские броненосцы входили в западную гавань, обстреливая дворец раджи из всех орудий.

Дом полковника – серый, похожий на крепость, по крышу увитый пожелтевшим плющом, с развевающимся на флагштоке полотнищем – сейчас казался пустым. МакДрагдал уже месяц гостил у племянников на юге, и мне начинало не хватать наших бесед и игры в шахматы.

Что касается чэры эр'Тавии, чей пряничный домик находился напротив моего, то эта старушенция, отметившая в прошлом году свой двухсотый день рождения, жила особняком, водя дружбу лишь с многочисленными кошками, которые каждую весну будили воплями всю округу. Про эту почтенную госпожу можно было сказать старой пословицей: любовь, в отличие от соседей, слепа. Чэра эр'Тавиа проводила все свободное время, неся дозор возле окон. Слежка за округой – ее хобби и страсть всей жизни. Вот и сейчас я разглядел ее кривоносый профиль в окне второго этажа. Как обычно, снял шляпу и, как обычно, не дождался ответного приветствия. Я совсем не обижаюсь на такое к себе отношение – в двести лет вполне простительно быть несколько… эксцентричной.

Возле ворот моего особняка я встретился с кошкой. Она лежала прямо на дорожке, перекрывая мне путь. Обычная, серая, худая, но с чистым блестящим мехом и ясными, чуть зеленоватыми глазами. Возможно, это была питомица чэры эр'Тавии, а быть может, просто вольная путешественница. В таком случае – она счастливица. В Рапгаре мало бродячих животных. В «высоких» районах их поиском и отловом занимаются городские службы, а в бедных кварталах жрут скангеры, или оголодавшие тру-тру, или проводящие темные ритуалы чернокожие оганы.

Увидев меня, кошка неохотно встала, потянулась, зевнула и посмотрела мне прямо в глаза. Взгляд у нее был отнюдь не кошачий. Мне он показался слишком разумным. Так что я, ощущая, как по спине пробежали мурашки, снял шляпу, приветствуя зверька. Та благосклонно прищурилась и в несколько маленьких шажков отошла в сторону, на газон, засыпанный пожелтевшими, шуршащими листьями, завалилась на бок с явным намерением поспать часок-другой.

У нас, лучэров, есть легенда, что, когда Всеединый вновь ушел в Изначальное пламя, он оставил после себя свою первую соратницу – Великую двухвостую кошку, ту самую, которой поклоняются ее дети – мяурры, называя Лунной кошкой, чьим обликом считают луну. Так вот, поверье у моего народа очень простое: Двухвостая ходит по миру, живет рядом с нами в образе такой вот незатейливой светло-серой мышеловки, гуляющей сама по себе. Но когда лучэр умирает, именно она провожает его душу в Изначальное пламя, где ту ожидают все радости новой жизни, родственники и Всеединый в придачу.

Не скажу, что я религиозен. Скорее наоборот – молчаливый атеист, не лезущий в чужую веру, никого не учащий, как следует жить, чему поклоняться и в кого верить. Я уважаю все религиозные конфессии, даже такие многообразные, как у магаров, такие странные, как у хаплопелм, и такие темные, как у оганов. Во всяком случае, до тех пор, пока меня не стараются обратить в чью-либо веру, я остаюсь очень терпимым чэром.

Еще раз напомню – я стараюсь быть атеистом, хотя и знаю, что Изначальный огонь, Всеединый и прочая, о чем говорят святые отцы во время воскресных месс, – правда. Но вот в Двухвостую верю безоговорочно, даже в наш безумный век прогресса, железных дорог, электричества и рельсовых орудий. Да и как в нее не верить, когда она в любой момент может прийти за мной? Чэр Тиль эр'Картиа давно уже живет в долг.

Так что я стараюсь быть почтительным с племенем ночных охотников и никогда их не обижаю.

На крыльце меня ждал очередной «сюрприз». Фиалки из ближайшего цветочного горшка оказались безжалостно вырваны и разложены в хаотичном беспорядке вперемешку с яблочным огрызком, шестью дубовыми листьями, клубком перепутанных ниток и вскрытой консервной банкой из-под сгущенного молока.

Я счел возможным выругаться вслух.

– Эти вандалы не успокаиваются, – хмыкнул Стэфан. – Мне кажется, их развлечения зашли слишком далеко. Пошла вторая неделя. Быть может, стоит все-таки вызвать жандармов?

– И что я им скажу? – проворчал я, с мрачным видом изучая загаженное крыльцо. – Что кто-то рвет герань и фиалки, выкладывая перед моей дверью гербарии вперемешку с мусором?

– Думаю, это чэра эр'Тавиа. Она еще с твоим отцом ругалась.

– Не надо возводить напраслину на бедную старушку, – возразил я. – Максимум, на что она способна, – разбить камнем окно. Да и то в лучшие годы своей жизни. Сейчас она не так проворна.

Амнис хмыкнул, явно сомневаясь в моих словах.

Я не знал, кто пачкает мое крыльцо. Это продолжалось уже девять дней, и Бласетт, мой слуга и по совместительству дворецкий, устал убирать мусор. Пару раз он пытался организовать засаду, чтобы поймать вандалов, но его ждала неудача. Он упускал тот скоротечный момент, когда на крыльце оказывались битые стекляшки от винных бутылок, листья, трава, цветы или обглоданный рыбий скелет.

Я постучал в дверь и прождал почти три минуты, пока мне открыли.

– Чэр эр'Картиа? – Бласетт был удивлен до глубины души. – Но разве вы не должны были вернуться во вторник?

– Мои планы изменились, – сказал я, входя в большой полутемный холл. – Опять экономишь электричество?

Он ухмыльнулся:

– Не считаю, что следует платить пиклям излишне много, чэр. Позвольте вашу трость.

Я молча протянул ее и начал разуваться. Слуга крутанул трость вокруг запястья, словно заправский жонглер из цирка-шапито, находящегося в окрестностях Маленькой страны.

– Но-но! – возмутился Стэфан. – Нельзя ли поделикатнее, человече?!

Я передал его слова дворецкому.

– Ах, простите, ваша милость! – подобострастно сказал Бласетт. – Я совершенно забыл, с кем имею честь общаться!

Ему доставляло удовольствие подразнить амниса, особенно если я не возражаю против этого.

– Лучше бы тебе вспомнить, и поскорее! Иначе ты рискуешь лишиться пальцев! – пробубнил Стэфан. – Хватит топтаться на месте! Давай уже! Отнеси меня на подставку. Нет! Не в кабинет, дубина! Я не собираюсь общаться с Анхель сию минуту! В библиотеку. Как, кстати говоря, тут обстановка? Я вновь поработал переводчиком между ними.

– Предгрозовая. Ее милость рвет и мечет.

Мило «беседуя», они удалились, оставив меня в одиночестве. Амнис не шутил насчет пальцев. Однажды один жулик, привлеченный серебром, пытался украсть трость, и живо лишился руки. Старина Стэфан счел, что еще не пришло время менять хозяина.

Слуга обернулся в мгновение ока и помог мне снять пиджак.

– Полли опять наготавливает? – спросил я, принюхиваясь к доносящимся из кухни запахам.

– Она всегда ждет вашего возвращения, чэр.

Бласетт не похож на остальных дворецких, что служат богатым семьям Рапгара. Он не чопорный, не цедит слова, не кажется исполнительным и подобострастно вежливым. Мой слуга – плут, картежник и шулер. Разумеется, все это осталось в далеком прошлом, но старые привычки тяжело изжить. Быстрые, цепкие глаза, ловкие руки и большая сообразительность никуда не делись. Он служит у меня уже больше десяти лет, с тех пор, как какой-то местный барон из Ямы захотел переломать Бласетту кости за паленую игру и бывшему игроку в Княжеский покер потребовались пристанище и защита.

Мой дворецкий невысок ростом, кругл, как воздушный шар, и кажется эдакой булочкой, пышащей румяным энтузиазмом. Его лицо с пухлыми лоснящимися щеками, лукавыми бледно-зелеными глазами и тонкой полоской усов над не менее тонкой верхней губой – живое и подвижное. Несмотря на свою полноту, Бласетт, когда надо, быстр, ловок и проворен, точно охотящийся за коброй магарский мангуст. Одет он обычно несколько небрежно, можно сказать, даже вызывающе – чистая светло-серая рубашка, васильковый галстук с незатянутым узлом, жилет в светлую коричнево-желтую полоску и точно такие же брюки. На носу – золотое пенсне.

Клоун, а не дворецкий. Впрочем, мне нет дела до его гардероба до тех пор, пока Бласетт выполняет свои обязанности. А выполняет он их идеально, и жаловаться мне не на что.

– Я забрал ваш смокинг из чистки, чэр. Прибывшая корреспонденция на вашем столе. – Он шел за мной, отчитываясь о проделанной работе. – Спешу вам напомнить, что завтра у чэры эр'Тавиа день рождения. Двести один год.

– Думаю, будет любезным послать ей цветы.

– Как скажете, чэр. Но прошлый букет она вышвырнула на помойку.

– Это не повод быть невежливым, Бласетт. Возможно, ей не понравились розы. Давай на этот раз попробуем хризантемы. Белые и желтые. В достаточном количестве. Купи их у цветочницы на улице Модисток. И отправь с курьером.

– Что написать в записке?

Я на секунду задумался, изучая в окно пожелтевший сад, за которым скрывалась кладбищенская ограда.

– Ничего особенного. От чэра эр'Картиа с почтением и уважением.

– Старая ведьма этого явно не заслуживает, да простит мои слова чэр. Никогда не забуду, как этот божий одуванчик засветил булыжником в окно обеденного зала. Возможно, мусор – ее рук дело.

– Вы со Стэфаном просто сговорились, – возмутился я, – Очерняете несчастную старуху. Она и мухи не обидит.

– Осмелюсь возразить, чэр. Сто лет назад ваша соседка была замужем за одним из Палаты Семи. Это все знают, и, как говорят, без нее не принималось ни одно важное политическое решение в Рапгаре. К тому же у этой леди есть причины рассыпать на вашем крыльце мусорное ведро – ведь у вас неплохие отношения с господином МакДрагдалом.

– Не вижу связи.

– Она считает, что полковник пнул одну из ее кошек, чэр.

– А он пнул?

– Конечно нет, чэр! – возмутился Бласетт. – МакДрагдал предпочитает пинать только врагов Рапгара. Но попробуйте объяснить это «почтенной» чэре!

Он достал из кармана жилета золотой «Мьядо-хуэр» – мой подарок ему в честь десяти лет безупречной службы. Дворецкий ужасно гордится ка-гаскими часами и всегда находит причину посмотреть на стрелки.

– Приказать подать чай, чэр? Как всегда? В Дубовом зале?

– Да, благодарю. Через полчаса. – Я подумал, что до этого времени стоит сходить в кабинет.

– А что делать с ужином? Не раньше восьми?

– Пожалуй.

– На одну персону? Госпожа Мьяка вновь не придет? – спросил он словно бы невзначай.

– К сожалению, – сухо ответил я.

Прима-балерина национального театра мне давно надоела, на поверку она оказалась скучной и немного вульгарной особой, так что мы разбежались после трех встреч, опечалив всех моих домашних. Слуги все еще тешат себя надеждой, что я найду замену Клариссе и, чего доброго, наконец-то женюсь. Бласетт как-то обмолвился, что дому давно нужна хозяйка. Мне кажется, он сговорился со Стэфаном и Полли.

– Купи мне завтра свежий номер «Времени Рапгара».

– Он будет у вас на столе утром, чэр.

– Это все. Хотя нет. Крыльцо требует уборки.

Дворецкий закатил глаза и, сетуя, что пора поставить капканы на хулиганов, удалился по увешанному охотничьими трофеями коридору.

Я решил, что будет вежливым заглянуть на кухню, поприветствовать Полли. Она всегда рада меня видеть. Войдя в Дубовый зал, я посмотрел на стеклянный потолок, заваленный листьями, сквозь который проникали тусклые, золотистые, нежгучие лучи осеннего солнца.

Когда один из моих предков проектировал этот дом, он пожалел одиноко стоящий молодой дубок и выстроил особняк вокруг дерева. Спустя века дуб вырос, и теперь его ствол торчит прямо посредине зала. На высоте двадцати футов дерево окружает стеклянная крыша, а над ней колышется крона.

Пару раз во время сильных зимних ветров оторвавшиеся ветки падали, разбивали стекло, приходилось делать ремонт, но на дуб я не в обиде. Он такой же член моей семьи, как и остальные немногочисленные жильцы огромного дома. Я лазал по этому дереву еще мальчишкой…

С кухни раздавался приглушенный гул камнепада. Оба голоса Полли ни с чем не перепутаешь.

– Я так тебе скажу, моя девочка. Приготовление блюд – это искусство. И, как всякое искусство, оно содержит в себе маленькие тайны. Те же самые худосочные жвилья. Не смотри, что люди, а их кухня славится на весь мир. Мол, она изысканна, бесподобна и очень пикантна. А знаешь почему? У стряпни жвилья, у этой высокой кухни тоже есть секрет. Не нужно много ума, чтобы приготовить зеркального карпа с чесноком и тмином, или булгонскую утку, или хорошую кохеттскую пасту с ветчиной, или гусиную печень в мадере с тмином. С этим справится и криворукий поваренок. Все дело в соусах. Жвилья знают их пятьдесят тысяч и по праву гордятся этими рецептами. С хорошим соусом можно съесть все что угодно.

Грохот посуды на мгновение заглушил слова поварихи.

– Даже тот ужас, что готовят в кафе и ресторанах Сердца, считающихся лучшими в Рапгаре. Так что мой секрет прост – вкусная еда и еще более вкусный соус. Кстати, ваша магарская пища тоже не лишена приятности, но, на мои взгляд, излишне остра. Все эти тонны перца, карри и лимонов на одну небольшую тарелку хороши, чтобы убить заразу, встречающуюся в дикой стране, но вовсе не для того, чтобы порадовать желудок гурмана.

Я остановился в дверях, наблюдая, как моя кухарка одной парой рук рубит здоровенным поварским тесаком салатный лук, а другой парой взбивает в прозрачной плошке яичные белки с сахаром.

Полли из племени махоров. А это значит, почти девять футов роста, сила слона, грация бегемота, четыре руки и две рогатые головы. Ее родовое имя не выговорит даже такой полиглот, как Стэфан, поэтому все предпочитают называть повариху приближенным к первому из сорока ее имен – Полли.

Не кривя душой, могу сказать, что она – одна из лучших мастеров кухни в Рапгаре. Махорша работает на нашу семью со времен юности моего отца, и я вырос на ее замечательных блюдах. Много раз Полли приглашали в самые модные рестораны жвилья, а также к благородным чэрам в Небеса и Золотые поля, но она всегда отвечала отказом, даже несмотря на обещанные горы фартов. Этот дом давно стал для нее родным, и менять его на что-то новое на старости лет она не собиралась.

Правая голова махорши внимательно следила за приготовлением еды, в то время как левая беззаботно общалась с Шафьей и Эстер.

Почувствовав движение, Полли обернулась, и оба ее морщинистых серокожих лица расплылись в счастливой улыбке.

– Тиль! Мой мальчик! – Ей единственной из слуг позволено обращаться ко мне так, как в детстве. – Когда ты вернулся?!

– Здравствуй, Полли. Привет, Эстер. Доброго дня, Шафья. Только что приехал.

Стафия растянула зубастый рот, что означало бурную радость, а служанка отвлеклась от мытья посуды, подняла голову и гортанно сказала: