Текст книги "На чужом поле"

Автор книги: Алексей Корепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Игорь, ты молодец! Давай продумаем детали.

И мы продумали детали.

Объявление о приеме заявок на вступление в акционерное общество "Через тернии к звездам" имени древнеримского мудреца Сенеки мы решили давать ежедневно с указанием адреса, по которому постоянно дежурил бы наш человек. Это Ульф брал на себя. Мнимая цель нашего мнимого общества – организация на севере континента с разрешения правительства добычи алмазов, которые и в этом мире были большой редкостью. Отсюда вытекало вполне приемлемое для любопытствующих объяснение странного названия: оно призывало преодолеть все трудности и раздобыть драгоценные камни, по красоте подобные звездам. Ну а древнеримский мудрец Сенека со своими словами о терниях и звездах был малоизвестным персонажем сказания какого-нибудь мелкого древнего государства. Концы с концами вроде бы сходились.

О подлинной же цели объявления вы, конечно, догадались. Да, мы с Ульфом исходили из того, что и афоризм, и имя Сенеки, и наконец, определение "древнеримский мудрец" станут сигналом для тех, кто, подобно нам, мог попасть в этот мир. Сигналом о том, что они не одни, и что их ждут. Мы надеялись,что такие найдутся. Придут по указанному адресу и скажут: "Швеция" или "Дания", или "Тулуза", или "Кривой Рог"... Придут. Очень хотелось, чтобы пришли. Пришли, преодолев театрализованные испытания, затеянные по чьей-то неведомой воле, пришли и вместе с нами двинулись к цели.

Потому что, казалось мне, я понял эту цель.

Нашу затянувшуюся беседу прервал светловолосый атлет с бицепсами циркового жонглера, которого звали Олином Медорием Эндором, или просто Олем.

– Пора уходить, – коротко сказал он Ульфу, входя в комнату.

Ульф поднялся.

– До свидания, Гор. Меня не ищи, я тебя сам найду. Все дела по нашему

Сенеке беру на себя.

Он подмигнул мне и вышел. Я двинулся было за ним, но Оль меня

остановил.

– Не спеши, Гор. Я в твои секреты вникать не собираюсь, не мое это дело. Но и ты наших секретов знать не должен, согласен?

– Так и должно быть. Больше шансов на успех.

– Вот и отлично. Поэтому не торопись, пусть Терий уйдет. Вернешься так же, как и попал сюда. Стод!

В комнате возник хозяин квартиры, мой давешний провожатый.

– Проводи.

Стод молча кивнул. Оль нахмурился и добавил, обращаясь ко мне:

– И прошу, приказываю: больше ни с кем никаких разговоров.

– Понял.

– А наблюдение мы все-таки будем продолжать, ты уж извини. И справки кое-какие наведем. Я по цепочке передам, там проверят.

Я пожал плечами.

– Проверяйте. Но у меня документы на чужое имя. Поддельные. Совсем недавно изготовленные. Я не Гор Линест Врондис, под этим именем меня здесь не знают. Впрочем, и под любым другим тоже. Но я с вами. Хочу помочь прикончить прелестных крошек.

– Та-ак ... – Оль забарабанил пальцами по столу. – Стод, что будем делать?

Стод прошелся по комнате, не выпуская меня из поля зрения.

– Поддельные бумаги не аргумент. Ни за, ни против, – рассудительно проговорил он, ожесточенно потирая подбородок. – Знаю я кое-кого с поддельными документами. Вполне надежные люди. Опять же Терий его знает. И вообще Терий знает больше, чем мы. Надо передать по цепочке.

– Да говорю же, ничего это не даст, – вмешался я. – И имя вымышленное, и о прошлом моем ничего не выясните. Гарантирую. Предположим, это тоже секрет. Главное-то что? Главное ведь – определить, разделяю ли я ваши убеждения, готов ли бороться вместе с вами. Можно это определить или нет?

Стод резко остановился.

– Он прав, Оль. Главное – убедиться, что он никакого отношения к стражам не имеет.

– Верно, – согласился Оль. – Очень верно. Еще раз извини, Гор, но придется посидеть здесь немного. И дверь я закрою. Стод останется в коридоре, а я быстренько вернусь. Иначе никак нельзя.

– Не надо извиняться, я все понимаю. И на вашем месте поступил бы так же, – вздохнув, ответил я.

Они вышли и заперли дверь. Я сел на диван и прислушался, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук из-за стен, но вокруг стояла, как говорится, мертвая тишина.

Оставалось только удивляться, как этим парням, не имеющим никакого опыта конспиративной работы, удалось создать разветвленную и строго засекреченную организацию. Как они, воспитанные с детства в духе почитания монарха, являвшегося земным олицетворением небесных сил, решились на столь не угодное императору, а значит, и богу дело, как покушение на атомное могущество Корвенсака? Жажда жизни оказалась сильней веры в бога? Чаша жизни перевесила чашу загробного воздаяния? Кто-то ведь первым решил для себя, что лучше хорошая жизнь здесь, на земле, чем проблематичное существование после смерти, о котором никто из живых ничего не знает, а мертвые не шлют никаких вестей. Кто-то решил, и зажег других, и все больше становилось убежденных в том, что лучше жить здесь и сейчас без непрерывной угрозы атомной смерти, чем там, в неведомом мире, которого, возможно, и вовсе не существует. И возникла организация... Или все происходило совсем по-другому?

Я уже начал подумывать, что заключение мое продлится до утра, когда дверь распахнулась и Стод с Олем осторожно внесли в комнату опутанный проводами тяжелый аппарат.

– Это, конечно, детектор лжи, – поднимаясь, сказал я.

– Он самый, – подтвердил Оль и взгромоздил аппарат на стол.

Стод распутал провода, закрепил на моей голове и запястьях блестящие прохладные обручи.

– Задаем только один вопрос, – предупредил Оль, согнувшись над аппаратом. – Твоих секретов нам не надо, поэтому только один вопрос.

– Валяй, спрашивай, – согласился я. – Спрашивай, не есть ли я переодетый тайный страж общественного спокойствия.

Я не волновался. Если детекторы лжи в этом государстве работали исправно – в в этом убеждал случай с членом Совета сорока пяти, – то мне ничего не угрожало.

– Так и спросим, – сказал Оль. – Скажи, Гор, только искренне, имеешь ли ты какое-то отношение к стражам?

Он и Стод уставились на детектор, а я неторопливо ответил:

– Совершенно искренне заявляю, что не имел и не имею ни малейшего отношения к стражам общественного спокойствия. Совершенно искренне заявляю, что хочу вместе с вами попытаться ликвидировать атомные заряды, расположенные под императорским дворцом и тем самым устранить угрозу уничтожения Страны.

– Пррядок! – успокоенно сказал Оль. – Готов в очередной раз принести извинения.

– А я готов в очередной раз ответить, что извиняться не надо.

Такова жизнь.

Стод собрал обручи и провода, Оль просветлел лицом, но тут же, словно спохватившись, нахмурился.

– Гор, еще раз повторяю: ни с кем никаких разговоров. Будем молча

делать каждый свое дело, а в нужное время встретимся в нужном

месте. А увидишь меня на улице, или его увидишь – не узнавай. Понял?

Сейчас Стод тебя проводит. Повезут тебя опять с повязкой. Кстати,

для твоего же удобства – в случае чего, никакой детектор тебя ни в

чем не уличит. Ты ведь действительно не знаешь и знать не будешь,

где был.

– Между прочим, Гор, – вступил в разговор Стод. – Удостоверение-то немалые деньги стоит. Где взял столько? Это я уже без детектора.

Я рассказал о Лон и типе в темных очках.

– Подожди.

Стод вышел в другую комнату и вернулся с пачкой синих бумажек с изображением императора.

– Это не от меня – от организации. Из фонда помощи, – пояснил он, протягивая мне деньги. – Бери, фонд у нас солидный.

– Спасибо. – Я засунул деньги в задний карман джинсов. – Когда нужно вернуть?

– Это фонд помощи, – повторил Стод. – Никто ничего не должен возвращать. Это же для своих.

– В таком случае, вдвойне спасибо. Кстати, почему вы сразу не додумались проверять своих людей на детекторах? Тогда бы и ошибок не было, как со мной. Ведь меня-то вы хотели отправить на тот свет только руководствуясь своими субъективными впечатлениями.

А ведь гораздо полезней для дела использовать детектор, если возникают какие-то подозрения или сомнения.

– Дело в том, Гор, что к нам никто не просится, – веско ответил

Оль. – Потому что, кроме нас самих, о нас никто ничего не знает.

Мы сами отбираем людей. Тебе что, это неизвестно?

Он с подозрением посмотрел на меня и я поспешно спросил:

–А нападения на стражей? Кому-то ведь там, во дворце, не может

не придти в голову мысль о существовании организованной оппозиции.

– Не приходит такая мысль, – отрезал Оль. – Это мне доподлинно известно. Уголовники шалят.

– Ладно, – сказал я. – Хорошо, коли так.

– И хватит вопросов. – Оль хлопнул по столу. – Каждый знает свое дело. Машина ждет.

Я кивнул на прощанье и вслед за Стодом направился к двери.

– А все-таки зачем ты к Тинту лез с разговорами? – спросил вдогонку Оль.

– Каждый знает свое дело, – улыбнулся я. – А вообще проверял, не страдает ли паренек болтливостью. Императора-то поругивает.

– Проверял Тинта? – Оль обменялся взглядом со Стодом и они

засмеялись. – Не надо его проверять, он у нас проверенный. А императора многие поругивают, это модно. Будто не знаешь. До встречи, человек с другой звезды!

Я вздрогнул, но сразу понял, что Оль иронизирует над моими же словами. И зря иронизирует.

Стод вывел меня в темноту и тихо свистнул. Хлопнула дверца автомобиля, послышались шаги. Кто-то остановился рядом.

– Гор, позволь повяэочку надеть, – сказал Стод.

Я покорно наклонил голову и предложил:

– Совет на будущее дать?

– Дай.

– Подозрительных обыскивать надо. У меня ведь вполне могла какая-нибудь игрушка в кармане оказаться.

– Карманы твои мы проверили, – отозвался Стод. – Спасибо, что оценил нашу ловкость. Поезжай.

Автомобиль опять долго петлял по улицам, а я лежал на заднем сиденье, утомленный пережитыми событиями.

– Приехали, – сказал, наконец, водитель. – Можешь идти.

Я молча сдернул повязку и выбрался из машины. Она тут же сорвалась с места и скрылась за поворотом. Я огляделся.На перекрестке бледно светили два фонаря, рядом находился темный сквер, напротив тянулись невысокие здания. Место было незнакомым и безлюдным. Я медленно двинулся по спящей улице, надеясь хотя бы к рассвету добрести до знакомого района.

Пройдя квартала четыре, я заметил в свете, льющемся из нарядной витрины, голубые мундиры стражей. Патруль медленно двигался в мою сторону и я пересек было улицу, чтобы расспросить дорогу, но вовремя одумался. Не те тут стояли времена и не те вокруг простирались пространства. В заднем кармане, вместе с удостоверением на чужое имя, лежала солидная пачка синих купюр и стражей вполне могло заинтересовать их происхождение. А обыскать прохожего им было проще простого. Поэтому я счел за благо скользнуть в приоткрытую дверь ближайшего подъезда.

В подъезде высоко под потолком горела одинокая лампочка, едва освещавшая двери двух квартир.

– Эй, дядя, – сказали из полумрака под лестницей. – Ты в гости?

Я шагнул в полумрак, пригляделся и обнаружил белоголового курчавого мальчугана лет пяти. Мальчуган сидел у стены, подняв колени и обхватив их руками.

– А ты почему здесь сидишь? – в свою очередь спросил я, присаживаясь рядом на корточки. – Мама домой не пускает?

– Да, – серьезно ответил мальчик и засопел.

– В чем провинился?

– Я только спросил.. .Я только спросил... – Мальчик всхлипнул. – А она сказала: иди, ночуй на улице, пусть тебя стражи заберут.

– О чем же ты спросил?

– Я ночью проснулся, посмотрел в окно, а на небе звезды. Много-премного. И я подумал: может быть, там тоже есть мальчики, ну, как я, и вот они тоже сейчас смотрят там, у себя, в окно и думают, как я. Я подумал: хорошо бы нам всем вместе собраться, с разных звезд, и поиграть. Наверное, у них там какие-нибудь свои игры. А я бы их в "перевертыши" научил, и в "императорские скачки", и в "четыре загадки"... Вечером мама пришла, я и спросил: живут ли там мальчики, на звездах? А она... А она...

Мальчуган уткнулся носом в колени и засопел на весь подъезд.

Я потрепал его по курчавому затылку.

– Есть там мальчики, малыш. Есть, я точно знаю. По крайней мере, на одной звезде.

Он поднял голову и уставился на меня широко раскрытыми печальными глазами. И даже рот приоткрыл.

– И играют там мальчики в войну, в прятки, в мушкетеров, и в футбол играют и представляешь, даже иногда дерутся. 3наешь, как все мальчишки?

– Знаю! – воскликнул малыш. – Это я знаю.

– А еще там мальчишки играют в космонавтов. В людей, которые летают в небо на специальных кораблях. На ракетах.

– Как – в небо? – с ужасом закричал мальчуган, так что по подъезду заметалось эхо. – Разве можно людям в небо? Разве можно?!

– Можно. Всем можно. И тебе тоже можно.

– Ты что, дядя? – залепетал малыш, втянув голову в плечи. – Ты что?

– Можно, можно. Летают там в небо и будут летать, и ничего людям не страшно. Потому что люди всемогущи. А сейчас мы вместе пойдем к твоей маме...

В это мгновение из квартиры выбежала женщина с распущенными волосами, в незапахнутом халате, наброшенном поверх ночной рубашки. Она оттолкнула меня, схватила мальчугана и прижала к себе.

– Сейчас стражей вызову! – грозно пообещала она. – Чего к ребенку пристаешь?

– Послушайте, мама, – поднявшись, ответил я. – Ваш сын задал вам очень неплохой вопрос. Совсем не праздный вопрос. На звездах тоже есть люди. Не мешайте сыну думать, очень полезно не мешать детям думать. Думать не вредно, уверяю вас. Это я как учитель говорю.

Как воспитатель.

Она пятилась от меня и тянула за собой малыша, другой рукой пытаясь запахнуть халат.

– Наказывать сына так, как наказали его вы, просто бессердечно. Пусть сын думает и задает вопросы. Он додумается до очень интересных вещей. Только не мешайте ему.

Женщина добралась до двери и втолкнула сына в квартиру.

– Учитель! – гневно и презрительно бросила она. – Я вот сейчас стражей вызову, они тебе покажут учителя. Ты у меня поговоришь! Учитель с Райских рудников!

Дверь захлопнулась и до меня донесся приглушенный плач мальчугана.

И все-таки эта неожиданная встреча окрылила меня. У Страны было хорошее будущее.

7.

Когда я наутро вошел в раздевалку, Тинт стоял у своего шкафчика и оглаживал халат. Я громко поздоровался со всеми, а Тинт шагнул ко мне и несколько виновато произнес:

– Здравствуй, Гор.

– Я уже поздоровался, – ответил я недружелюбно.

Глупо,конечно, но я был всего лишь обыкновенным человеком, не

чуждым ничего человеческого. Обижался я на Тинта за его несправедливые подозрения. Умом понимал, что поступаю неправильно, а вот сердцем...

Тинт продолжал поправлять что-то в халате, хотя поправлять там было нечего. Раздевалка постепенно опустела.

– Гор,ну чего ты? Я ведь уже извинился.

Хотел я ему закатить назидательную лекцию о том, что люди должны доверять друг другу, любить друг друга

и прочее, но вовремя спохватился. "Гор, то есть Игорь, – мысленно

сказал я себе. – Игорь Сергеич, ты, кажется, спутал времена и обстоятельства. Этот юноша совершенно прав, потому что поступил именно в соответствии с обстоятельствами и именно так, как и следует в данной обстановке поступать".

– Все нормально, Тинт. – Я шутливо ткнул его в плечо. – Это я от обиды. Я ведь чуть было на тебя не обиделся. А почему Оль говорит, что тебя проверять не надо, что ты уже проверенный?

Улыбка, появившаяся было на лице Тинта, тут же исчезла.

– Гор, никаких имен! И ни о чем не расспрашивать.

– Ох! – спохватился я. – Больше не буду,честное слово!

Да, именно так. Мне, учителю с довольно уже приличным педстажем, пришлось давать обещание мальчишке, который годился мне в ученики, давать обещания, как-будто он, а не я являлся учителем. Но так ведь и выходило на самом деле: я был здесь именно учеником.

После работы я направился к Лон. Я не любил долги. Лон открыла дверь, вздрогнула, увидев меня и, поколебавшись, сделала шаг назад. Я неправильно истолковал ее нерешительность и глупо спросил:

– Ты не одна?

Лон уничтожающе посмотрела на меня и молча ушла в свою комнату.

Я побрел следом.

– Что ты здесь эабыл?

На полу, на диване и в кресле-качалке, и на низком столике у окна, и на швейной машинке лежали, расстилались, растекались, переливались разноцветные ткани.

– Что это, Лон?

Она неподвижно стояла посреди этого великолепия, красивая, молодая

и светловолосая, с гневными глазами и дрожащими губами, и я вспомнил

ее слова о "собственном деле", о том, как хорошо она шьет. Неужели?..

– Что ты здесь забыл? – повторила Лон.

Я вытащил смятые синие бумажки и протянул ей.

– Вот. Принес долг.

Она даже не пошевелилась. Продолжала с ненавистью смотреть на меня, только губы задрожали еще сильней.

– Откупиться пришел? От меня откупиться пришел? Это ты мне деньги под дверь подбрасывал? Да мне ведь от тебя ничего не надо. Иди к своей Ире,

купи ей хороший подарок на эти деньги. Пусть это будет подарком

и от меня. Слышишь?

Я осторожно положил купюры на пол, прямо на отрез голубой ткани, и ушел. Я боялся, что она швырнет их мне вслед.

Ну почему так все устроено в мире?! И в нашем и в чужом. Ну почему? Почему все получается не так, как хочется кому-то? Почему получается только так, как хочется одному и совсем не хочется другому?..

А ведь каждая встреча меняет что-то в нас самих. Пусть чуть-чуть, но меняет. В любом случае, не проходит бесследно. Даже если мы не признаемся себе в этом.

Давно это было. Еще до Иры. В девятнадцать лет. И что я той девчонке, и что она мне? Час разговора на вечерней лесной дороге – и электричка, растворившаяся в холодных полях. И все. Ни имени, ни адреса. Ничего. Но ведь была мне чем-то она, коль через месяц (дела, дела, заботы, каждый день новые впечатления) вернулся я на ту лесную дорогу, надеясь на встречу. И узнал от людей, что возвращалась на ту дорогу девчонка, ждала кого-то. Меня? Значит, был ей чем-то и я?..

Не дождалась. Потому что все дела, заботы, впечатления... И в итоге потеря. Возможно, самая невосполнимая в жизни потеря. Невосполнимейшая.

Ну и хватит.

Итак, наше с Ульфом предположение получило блестящее подтверждение. Объявления в "Вечерних новостях Столицы" сослужили свою службу. Довольно скоро мы смогли собраться на какой-то конспиративной квартире, куда нас поодиночке привел Ульф. Собралось нас девять человек. Девять человек с родной нашей Земли. Уже знакомые вам Игорь Губарев и Ульф Ульфссон. Дитер инженер-экономист из Ростока. Генрих – студент отделения славистики Берлинского университета имени Гумбольдта. Михаэль – корреспондент нижнесаксонской газеты, сторонник партии "зеленых". Мартин – гражданский летчик из Орхуса. Якоб – священнослужитель из Арендаля. Ричард – в прошлом студент, в последнее время безработный из Окленда. Джерри – телеоператор из Калгари. Того самого, где известная хоккейная команда "Калгари флеймз".

Итого: один русский, один швед, три немца (двое из демократической республики, а третий из федеративной), датчанин, норвежец, американец и канадец. Такая вот получилась интернациональная сборная. Не хватало только вратаря и правого защитника, но ведь кто-то из наших мог и не читать "Вечерние новости Столицы". Все были светловолосы, с одинаковой меткой под правым ухом, крепко сбиты и в возрасте от двадцати (Генрих) до тридцати двух (Якоб).Все успешно исполнили свои роли в странном спектакле и очутились в Столице. Все, кроме Михазля, перебивались здесь случайными заработками. (Михаэль пристроился поставлять материал в отдел хроники "Столичного обозрения" и жил на гонорары).

Все более или менее разобрались в обстановке и, конечно же, знали о прелестных крошках, дремлющих под резиденцией монарха. Все понимали, что находятся, вероятнее всего, в совсем-совсем другом мире и много думали о цели своей переброски сюда, на чужое поле, так сказать, если продолжать аналогию со спортивной командой. Впрочем, Якоб особенно не думал, потому что у него была очень удобная нехитрая концепция: коль есть бог, значит, в его воле поступать так, как ему, богу, заблагорассудится. Джерри тоже склонялся и этой позиции, хотя и сомневался в ее неуязвимости.

Сбор нашей команды длился долго. После шумных дебатов мы сошлись на том, что обязательным условием возвращения является выполнение предназначения. А это предназначение – взять два очка на выезде, обезвредив атомные создания из подземелий императора.

На сборе команды было выдвинуто несколько предположений. Берлинский студент Генрих высказал следующее мнение: причиной нашего появления здесь является некий наблюдатель, возможно автомат-наблюдатель неведомой высшей цивилизации-контролера, который передал сведения об атомной угрозе своим хозяевам. Те, проанализировав ситуацию в данном мире, направили сюда на помощь нас, землян, устроив предварительные испытания. Священнослужитель Якоб, в принципе согласившись с мнением Генриха, отверг как фантастические его определения "автомат-наблюдатель", "высшая цивилизация-контролер" и предложил считать происшедшее с нами волевым актом Высшего Разума, или попросту бога.

Гипотеза Генриха и Якоба выглядела бледненько. Почему именно земляне, а не сам Высший Разум, он же цивилизация-контролер? Ведь коль контролеры настолько всемогущи, неужели у них не нашлось какого-то другого, менее сложного способа ликвидации атомной угрозы? Ах, такие у них принципы? А почему у них именно такие принципы?

Цель могла быть совсем другой (это уже Михаэль). Этакое межпланетное бюро путешествий и экскурсий. Взаимный обмен туристами. Без всякой рекламы, не привлекая всеобщее внимание. Возможно, обмен бескорыстный, а может быть и нет. Но в любом случае – простая туристическая экскурсия, совершенно безобидная. Но мы, земляне, по собственной инициативе лезем что-то тут изменять, потому что привыкли всегда что-то изменять, за что-то бороться. Так уж мы устроены.

Нет, не туризм (Мартин, а потом Дитер).Наше появление здесь результат присущей людям беспечности. Западные и восточные физики доэкспериментировались до того, что сверхсложные установки, пойдя вразнос, сотворили что-то с пространством, и закинуло мирных жителей в неведомый край. А странный спектакль – просто побочное явление.

Безусловное вмешательство извне (Ульф). Эксперимент на выживание в непредвиденной ситуации. За участниками эксперимента постоянно ведется наблюдение, даже сейчас, результаты обобщаются и кто-то там, в звездных далях, накропает очередную диссертацию.

Возможно, массовая галлюцинация под воздействием сильнодействующих препаратов (Ричард). Индуцированное помешательство.

Предполагались еще: переселение в потусторонний (то бишь загробный) мир. Пребывание в качестве заложников инопланетных террористов, предъявляющих сейчас свои требования Земле. Попытка контакта. Демонстрация возможных последствий владения атомным оружием. Проделки ребят с летающих тарелок. Вечер накануне Страшного суда.

Первая остановка на бесконечном пути по соседним вселенным.

Предсмертные видения. Съемки суперфильма.

И прочее.

Все-таки, как я уже говорил, к общему мнению мы пришли: только выигрыш на чужом поле мог дать надежду на возвращение. Хотелось верить, что так и будет. Именно потому мы и остановились на этом предположении и решили действовать, исходя из него.

Под утро мы расстались друг с другом, чтобы вновь встретиться в урочный час.

Собственно, мы не были нужны подпольной организации, она продолжала бы действовать и без нас. А мы без нее? Ни один из нашей девятки не отказался принимать участие в подготовке к выступлению. И дело здесь, наверное, не только в нашем желании вернуться в родной мир.

Каждый вечер после работы я ждал в раздевалке, когда Тинт

шепнет: "Сегодня", – и он тептал это слово раз в два или три дня. Я покидал универмаг, пересекал проходные дворы и выходил к переулку, где меня ожидала всегда одна и та же машина. Открывал дверцу, здоровался с молчаливым водителем – мрачноватым курчавым парнем в потертой куртке, ложился на заднее сиденье и отправлялся в путь. Конечным пунктом нашей поездки был лес в окрестностях Столицы. Я выходил из машины, шагал по тропинке между полукустами-полудеревьями, сворачивал у раздвоенного пня, спускался в овраг, нырял в жесткую зелень вьющихся растений, сгорбившись, пробирался в темноте по тесному проходу в стенке оврага, толкал тяжелую дверь и по неровным ступенькам сходил в подземный стрелковый тир.

Это был длинный узкий зал, освещенный настенными светильниками

и перегороженный мешками с песком; в его дальнем конце находились мишени. Меня встречал старичок с хитрыми голубыми глазками, не уступавший в молчаливости водителю. Он мягкими шажками подбегал к груде тряпья, путаясь ногами в длинном коричневом плаще, и извлекал пистолеты и автоматы. Мишени приходили в движение, старичок негромко командовал: "Стоя!", Лежа!", "С колена! " – и я начинал стрелять, а он поправлял мою руку, хлопал по плечу и по затылку, заставляя правильно держать голову.

Была в тире еще одна дверь, и было темное окошко возле двери,

и казалось мне, что за ней кто-то скрывается. Но этот "кто-то"

никогда не показывался и ничем не выдавал своего присутствия. Во

время моего первого посещения подземного тира, а потом и еще раз

старичок скрылся за этой дверью, а в тире вдруг раздался пронзительный вибрирующий звук, от которого заныли зубы. Я вертел головой, стараясь определить его источник, а он уже стих, пропал, и старичок как ни в чем не бывало выскочил из-за двери и с довольным видом засеменил ко мне с автоматом под мышкой.

Стрелял я много, с удовольствием, с каждым разом все более успешно, так что старичок только удовлетворенно хмыкал и все подкидывал да подкидывал мне патроны.

Так хочется верить, что когда-нибудь, скоро, умение стрелять

станет совсем не нужным человеку. Так хочется верить, что пистолеты, автоматы, пулеметы, зенитные орудия, танки, крылатые ракеты, мины, гранаты и бомбы навсегда превратятся в музейные экспонаты и наши дети на школьных экскурсиях будут смотреть на них через толстое стекло, как смотрим мы сейчас на пращи, бумеранги, дротики и каменные боевые топоры, наделавшие дел в руках пращуров. И хочется верить, и верится...

Я покидал тир, машина в сумерках довозила меня до центра Столицы и я возвращался в свое общежитие для приезжих.

Так шло время. И все меньше его оставалось до того дня, который был уже отмечен в календаре подпольного комитета, и приближался и приближался, суля перемены и вселяя надежду.

А однажды вечером я набрел на тот скверик, где впервые встретил Лон. Или очень похожий на тот. На скамейке под фонарем сидел белогривый толстяк и читал газету, посматривая на аллею. Засеребрилось платье, подошла высокая и светловолосая – и у меня сжалось сердце. Потом они деловито прошли мимо меня и я рассмотрел, что это не Лон.

На далеком русском Севере лежали суровые Соловецкие острова,

в зеленом украинском городе порхала по улицам черноглазая девчонка, а в Столице стояла скамейка под фонарем и была комната с цветами на столике, комната, утонувшая в ворохе разноцветных тканей. И все это причудливо переплеталось в моем сознании.

8.

И настал день... Впрочем, обо всем по порядку. В соответствии с хронологией событий.

Смена завершалась, мы только что управились с последним фургоном и я поставил свою тележку в лифт, направляясь на четвертый этаж. Я собрался уже закрыть решетчатые дверцы, когда увидел Тинта, замахавшего мне рукой. Я подождал, пока он поставит свою тележку рядом, и нажал кнопку подъема.

– Тебе какой?

– Третий, – ответил он и добавил, глядя в сторону: – Машина будет на обычном месте. Сегодня вечером победа или смерть.

Лицо его было строгим и сосредоточенным.

Я вез тележку по секциям, натыкаясь на прилавки, как слепой.

Потом оказалось, что я стою у лифта с той же так и не разгруженной тележкой. Я облокотился на рулоны ткани и задумался.

Столь знакомая, я бы сказал, земная фраза, произнесенная Тинтом,

не содержала никакого преувеличения. Наши дальнейшие действия имели только два полюса: победа-смерть. Третьего не дано. И это не было игрой. Не было наспех сработанной сценой из странного спектакля. Победа оказалась бы реальной. Смерть, к сожалению, тоже.

Мое поколение не громило интервентов, не шло дорогами Великой Отечественной. Нам выпал Афганистан, но, конечно, не всем, далеко не всем. Мне не выпал. Моя профессия – учить детей. Нет, я не испытывал страха. Дело не в страхе. Я был не уверен, смогу ли.

Смогу ли не в военизированной игре и не на

учениях, а на деле взять оружие и стрелять в людей? В разумных существ. Способен ли на это?..

В общем, перемешивал я эту мысленную манную кашу до тех пор, пока не появился наш босс-предводитель синехалатников, маленький замусоленный толстяк с подлыми привычками, и не осведомился, не желаю ли я вылететь с работы.

Наша девятка собралась в подсобном помещении какой-то закусочной, затерянной в лабиринте городских кварталов. Кто-то позаботился о том, чтобы нам не мешали – к стеклу входной двери был прикреплен листок с надписью: "У нас сегодня день отдыха. Пожалуйста, приходите завтра".

Командовал парадом Ульф Ульфссон.

– Господа! – торжественно начал он, прохаживаясь перед нами, разместившимися на ящиках вдоль стены. – Сегодня наш день. Сегодня мы берем дворец.

– Почему наш? – возраэил Ричард. – Их день. Мы просто окажем посильную помощь.

– Нет, мы не просто окажем посильную помощь. – Ульф крутанулся на каблуках и обвел нас взволнованным взглядом. – Мы будем ударной группой.

– Ого! – воскликнул Михаэль. – Нас делают смертниками. Камикадзе из движения Сопротивления. Нас похоронят в братской могиле на площади перед дворцом и на черном мраморе, усыпанном цветами, золотом выбьют наши имена. Перспектива! Но мы же не желтолицые камикадзе.

– А почему бы и нет? – кротко вопросил священнослукитель Якоб.

– Это тебе не статейки строчить, – добавил берлинский студент Генрих.

– Тихо! – Ульф поднял руку. – Во-первых, никто никого заставлять

не собирается. Это личное дело каждого. Можно спокойно сидеть, хотя бы и здесь, и просто ждать.

– А во-вторых? – нетерпеливо спросил Мартин.

– А во-вторых, нужно уметь выслушивать до конца, господа. Дебаты оставим парламенту. Почему именно мы? Объясняю. В тире все стреляли. Слышали там звук такой противный?

– Слышали, – ответил Дитер. – Симфония циркулярной пилы.

– Никто и не собирается просто так сидеть, – пробормотал Михаэль.

– Так вот, – продолжал Ульф, – это работал зрукоизлучатель. Проверялась реакция каждого из вас на действие звукоизлучателя. Идея моя. Родилась на основе личного опыта. Здешний житель от такого звука через три секунды валится, как мешок, и не скоро отходит. Поверьте, сам видел. Весьма эффективное оружие. Как оно действует на нас, каждый может судить сам. Вероятно, хуже всех его переносит мистер

Ричард, – последовал жест в сторону экс-студента из Окленда, – потому что он обругал того почтенного господина из тира, хотя эксперимент проводил я, а господин тихонько сидел, нахлобучив звуконепроницаемый шлем. В шлемах, сами понимаете, во дворец не проберешься – охранники не вчера на свет родились и пустят в ход обычное