Текст книги "Битва на Калке"

Автор книги: Алексей Живой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава девятая
«А караван идет…»

Приблизился к нему Путята, своей рукой двоих разбойников убивший, и вопросил спокойно, будто и не было буйной сечи, и находился перед ним не лютый враг:

– Что же ты, супротив нас-то попер, неразумный человек? Ты же видел, кто перед тобой. Не ленивые купцы, а служилые люди.

Федька Кривой изогнул шею так, чтоб в лицо воеводы взглянуть, и ответил куражно:

– А по мне все одно, купец, а ли воевода. Мне мошна твоя нужна была, а тебя, да сабель твоих я не боюсь.

Сплюнул Федька воеводе под ноги и замолк. Посмотрел черниговский воевода на него пристально, поразмыслив промеж себя о чем-то, поглядел на Христича, да вдруг спросил о том, отчего соседние ратники даже потеряли дар речи.

– Далеко мы идем, Федька. Опасный путь держим. Лихих людей мне поболе надобно иметь. Если сохраню твою душегубскую жизнь, да смерть моих товарищей прощу, будешь мне за это служить верную службу?

Снова вывернул шею атаман лихих людей так, чтоб с воеводой глазами встретится.

– Мне люба только молодецкая жизнь моя, да ветер на просторе. Да сабелька вострая. Не желаю я тебе, княжеской собаке, службу служить. А конец мне всегда один. Не боюсь я тебя.

Подбоченился воевода, помолчал недолго.

– Ну что ж, – рассудил он, наконец, – коли так, то и тянуть не будем долго. Тогда знай, за то, что напал ты на людей черниговского князя, будешь немедля казнен. Вот этой самой дланью.

Федька Кривой даже не шелохнулся.

– Делай дело свое, воевода. Я свое сделал.

Подал знак воевода и двое дюжих ратников, Данила, да еще один, подняли атамана людей лихих, да к борту его подтащили. Прислонили головушку буйную к деревянному брусу. Подошел Путята, вынул меч, размахнулся и отсек атаману голову. А ратники, что держали обезглавленное тело, перекинули его через борт, поднатужившись. Точно также выбросили в воду и тела других разбойничков, что по всей ладье валялись. А своих мертвецов обычай повелевал схоронить в сырой земле на берегу.

Глядя на этот скорый суд, Забубенный решил, что воевода в случае чего перед колом не остановится. Местная система правосудия работала быстро и без бюрократических проволочек. Осудили, приговор огласили, раз, и ты уже на небесах. Ни адвокатов, ни последнего звонка другу. Вот тебе и система распознавания «Свой-чужой». Если свой, – тебе почести и почитание согласно рангу, чужой – гнить тебе в земле или камнем на дно идти. Никакой середины. Либо ты свой, либо чужой. Можно при случае переметнуться, если жизнь заставляет. Но тогда, ты теперь здесь уже как бы свой, а там уже чужой. И суть от этого не изменится. Так что система работает в любом случае. Полная демократия. Воздержавшихся нет. Закон джунглей.

Тем временем впередсмотрящий обнаружил местечко для ночевки и скоро ладья, направленная твердой рукой Христича, уткнулась днищем в прибрежный песок. Пока казнили Федьку Кривого, бывший пират даже бровью не повел. То ли привычный к этому делу, то ли там он уже давно был чужим, а здесь своим. Потому считал, все правильно происходит.

Скоро рядом с флагманской ладьей приткнулись все остальные суденышки. Ратники развели костры на лесном берегу. Отужинали. Выставили дозоры. Путята позвал к себе снова Еремея с Кузьмой посоветоваться. А Забубенный, утомленный острыми переживаниями этого дня, рухнул на подстилку из веток. Укрылся накидкой и уснул мертвецким сном, не взирая на капавший с неба дождь.

Ночь прошла быстро. Едва небо просветлело, а караван уже отчалил. Выстроились снова ладьи друг за другом, и пошли бороздить днепровские воды.

На утро в ладье Забубенного оказалось пополнение. Несколько ратников из отряда Еремея перешло на ладью Путяты, чтобы силы привести в равновесие. Молодцы все были здоровые, как и подобает ратникам. Лошадей своих на старой ладье оставили, – им отошли кони убитых.

Скоро дождь прекратился. Туман разогнало легким ветерком, что задул с рассвета в сторону моря и скоро усилился, посвежел. Путята велел поднять паруса, и заскользили ладьи по водной глади еще быстрее. Ратникам вышла передышка, – грести не надо. А тут и солнышко выглянуло, жить стало веселее.

Берега вдоль реки тянулись пустынные. Видно, не зря их ватага Федьки Кривого выбрала для своих черных дел. Ни городов, ни деревень крупных почти целый день не попадалось. Только опять ближе к вечеру, поравнявшись с обширным селом, где остановки делал торговый люд, увидели ратники, что шел им на встречу большой караван.

В нем было больше дюжины ладей, все шли под парусами бело-серебристыми. Половина ладей в воде низко сидело, бортами едва ль воду днепровскую не черпают. А нагружены они были диковинными зверьми, похожими на лошадей, только горбатыми, с длинными и губастыми мордами. Отродясь такого зверья не видали черниговские ратники, только Забубенный сразу в них признал верблюдов, что многократно в зоопарке наблюдал.

Едва их завидев, он так и сказал:

– Гляди-ка, верблюдов везут.

– А ты почем знаешь? – подивился Данила, во все глаза смотревший на караван.

– Ну, я же чародей, как никак, мне знать положено, что в землях заморских обитает, – ответил Григорий, делано ухмыльнувшись, изо всех сил стараясь приподнять чуть просевший авторитет, – Вот этих чудищ, как раз, и везут из заморских земель народ местный потешить, а ли кому в подарок. Проживают верблюды в далекой Азии среди бескрайних пустынь.

Несколько ладей было загружено живым товаром. То были невольницы: восточные красотки. Судя по тому, что шел караван через земли русичей, везли их в подарок кому-то из князей. Вспомнилось Григорию глядя на это, что на Руси, которую благодарные потомки почитали издревле страной, где каждый муж имел только одну жену, не в пример восточным султанам с их гаремами, на самом деле такая ситуация наблюдалась отнюдь не всегда. Со времен языческих, да и в первые годы христианства многие князья, не смотря на запреты церкви, имели по двести-триста наложниц. Только слова «гарем» они не знали. Так что восток по этому вопросу отстоял от нас не так далеко, как казалось с первого взгляда. Да к тому же на востоке в гарем входили все родственники наложниц, которых султан содержал за свой счет, а русские князья по древнему обычаю жмотничали и никого, кроме своих девок не содержали. Да и тем зарплату выплачивали не регулярно.

Следующая пара ладей, усеянная по всем бортам вооруженной охраной из крепких воинов восточной наружности, судя по всему, везла драгоценные подарки. Еще раз Забубенный уверился, что караван этот вез дары кому-то из русских князей. Либо в Киев, либо в Переяславль, либо в Смоленск, а может еще куда.

На корме последней ладьи, на специальном резном сиденье, похожем на средних размеров трон, сидел сам хозяин каравана. Посланник какого-то султана или шаха, разодетый в дорогие одежды. Над его лысой головой через всю корму был натянут тент из шелка, чтобы спасти его нежную кожу от прямых солнечных лучей. Это был маленький толстый азиат, по бокам которого стояли две наложницы с опахалами, хотя ветер и так дул исправно. Сервис, ничего не поделаешь. Эскорт услуги. Хозяин каравана курил стоявший перед ним на специальном столике походный кальян, закатив глаза от наслаждения. Наложницы были красивы и имели весьма внушительные формы. При этом они старательно шуршали опахалами и так активно двигались, что Григорий ощутил себя посетителем стриптиз бара «Приют моряка». Между тем азиат не обращал на них никакого внимания. То ли был педиком, толи просто наркоманом, накурился гашиша и пребывал сейчас далеко от сюда, в стране грез.

Увидев хозяина этого диковинного каравана, механик немного расстроился. Он уже ожидал узреть в самой богатой ладье не меньше чем Клеопатру, неожиданно возжелавшую навестить родственников из-под Киева. Благодаря чему половина Египта пришла в движение, срочно собираясь в дорогу. Забубенный даже сплюнул от досады и громко топнул ногой. Стоявший рядом Данила, который только что натянул новую тетиву на свой лук и теперь испытывал ее, приладив стрелу и поигрывая мощным луком, прицеливаясь то вправо, то влево, от неожиданности отпустил тетиву, и стрела вырвалась на простор. Проследив за направлением полета нечаянно выпущенной стрелы, Забубенный понял, что сейчас будет международный скандал.

Просвистев положенные пятьдесят метров между ладьей черниговских ратников и ладьей восточного посланника, стрела вонзилась в шею одного из охранников, стоявших у ближнего борта. Мертвый азиат выронил в воду щит и кривой меч, схватился обеими руками за шею, сделал пару судорожных шагов назад и рухнул, наконец, прямо на столик с кальяном, обломав посланнику весь кайф.

– Хороший лук, – только и сказал Данила.

Перед вернувшимся из мира грез толстым и лысым хозяином каравана на мягком персидском ковре, устилавшим палубу, быстро образовалась лужа крови. Некоторое время он недоверчиво взирал на труп со стрелой в шее, не выпуская из руки оторванную от кальяна длинную резную трубку. Затем все-таки перевел осоловевший взгляд в ту сторону, куда указывал пальцем другой подскочивший охранник, то есть в сторону расходившейся бортами с его кораблем ладьи черниговцев. Еще немного и они должны были навсегда разойтись противоположными курсами. Причем ладья каравана шла на веслах против течения, а ратники Мстислава Чернявого под парусом и с попутным ветром.

Покончив с раздвоением сознания окончательно, караванщик сделал короткий знак рукой. Охранники у борта вскинули луки.

– Хоронись! – крикнул зычным голосом Путята, мигом оценив ситуацию.

Спустя мгновение добрый десяток стрел накрыл ладью черниговцев. Одному ратнику из пополнения Еремея пригвоздило стрелой ногу к лавке, на которой он сидел. Дикий вопль огласил днепровские просторы. Второму стрела вошла в плечо. «Все, – решил про себя Забубенный, – точно международный скандал».

Но Путяту, похоже, это не так сильно обеспокоило, как механика. Он снова оказался в своей родной стихии. На ладью напали, не важно кто и почему, значит надо дать отпор. Воевода, схоронившись от первого залпа вражеских лучников за мачтой, зычным голосом, так что его приказание прокатилось над палубой гулким эхом, рявкнул:

– Лучники, а ну отправить гостинцев в ответ!

Тот час добрая дюжина молодцов, в числе которых оказался и меткий Данила, достала луки из-под скамьи, приладив стрелы к тетиве. Натянула ее и пустила в догон заморским гостям целый рой стрел, подарок от ратников черниговского князя. О своего места у правого борта Забубенный видел, как стрелы веером накрыли удалявшуюся ладью заморского каравана. Сам хозяин исчез из виду, наверное, спрятался где-нибудь в трюме вместе с наложницами, решил Григорий. Основной удар, как всегда, пришелся на охрану. Троих вояк заморских прошило насквозь стрелами черниговскими, да так, что они одновременно с кормы сверзнулись в воду бурливую. Еще одного стрелой к мачте пригвоздило, то Данила постарался. Пятому стрела в руку вошла, попортив ее изрядно. Остальные попрятались было, да борта у той ладьи не чета нашим были, низкие. Не спрячешься. Их хорошо видать было.

«Пять два», про себя считал Забубенный, не принимавший в неожиданной перестрелке участия. Его пока мучила совесть за то, что он стал причиной межнационального конфликта. Но остальных ратников на ладье она, похоже, не мучила вовсе. Они даже вошли в азарт своего привычного дела, подначивали друг друга, обсуждая результаты стрельбы. Военный должен воевать, иначе он будет пить и гнить. Это вековая мудрость.

Григорий, не отрываясь следил за происходящим позади. Расстояние, разделявшее неожиданных врагов, становилось все больше. Прилетевшие второй волной стрелы от охранников каравана воткнулись в борта и щиты оборонявшихся, но никого не убили и даже не ранили.

Забубенный смотрел на Путяту со стороны и ожидал от воеводы чего-то экстренного, типа приказа развернуть ладью, догнать караван и взять все его суда на абордаж. Спалить и пустить их на дно, отобрав товары, как настоящие пираты. От бравого черниговского воеводы, на службе у которого состоял настоящий разбойник, и такого можно было ожидать. Но Путята даже не давал новой команды стрелять, видно, понимая, что не за чем стрелы переводить, все равно не достанут, да еще против ветра. Молча, он смотрел назад, в сторону удалявшейся ладьи с неизвестно чьим посланником.

Забубенный уже с явным облегчением решил, что так и погаснет, не успев, как следует разгореться международный конфликт. Как вдруг, на удивление Григория, новая волна стрел окатила ладью заморскую, положив едва не треть охранников оставшихся в живых. То поравнялись гости с ладьей Еремея, а помощник воеводы узрев издалека перестрелку, уже заранее к заварушке изготовился. Его бойцы, стояли почти не таясь, и пускали стрелу за стрелой в ладью караванщика, словно забавляясь. Азиаты едва успели дать один жидкий ответный залп, который, правда, стоил жизни двум ратникам Еремея.

Несмотря на то, что вокруг ничего не грохотало, не было слышно разрывов снарядов, не трещали, как в некогда современной для него войне, автоматные очереди, а только был изредка слышен чавкающий звук стрел, вонзавшихся в мокрую древесину, Забубенный не мог оторваться от созерцания экологически чистой схватки. Тем не менее, люди в этой схватке гибли по-настоящему.

Спустя несколько минут воздух огласился дикими криками. Оказалось, что к сражавшейся в одиночку с черниговцами последней ладье каравана присоединились все остальные, кроме груженных верблюдами и наложницами, и численный перевес мгновенно оказался на стороне азиатов. Случилось это, когда ладья Еремея уже вышла из зоны обстрела, вслед за ладьей самого Путяты. И весь удар разъяренных гостей Руси пришелся на ладью Кузьмы и последнюю, груженую больше оружием и лошадьми. Вот тут то азиаты отыгрались. Тучи стрел заполнили воздух между кораблями. Одна за другой эти тучи осыпали корабли русичей, поражая ратников, которые тоже метко отстреливались. Но силы были не равны. И Забубенному показалось, что дальше разведывательную экспедицию продолжит максимум два корабля, да и то, если караванщик не решит развернуть караван и броситься в догон за обидчиками ни с того, ни с сего убившими его охранника.

«Интересное дело международная политика, – рассуждал механик под шум ветра, заглушавший иногда крики и вопли бившихся вдалеке воинов, – один случайный выстрел и псу под хвост все договоренности. Разбирайся потом, кто виноват. Снова война, маневры. Но, главное, всем на удивление весело. Недолгая, но активная жизнь».

Путята, как казалось, спокойно наблюдал избиение собственного арьергарда. Ввязался в бой, выходи из него с честью, даже если ввязался по глупости. Всем было ясно, а особенно Забубенному, что самое главное дело, ради которого их послали в чужие далекие земли, еще впереди. Оно еще и не начиналось, как следует. А они почитай треть, если не половину людей уже потеряли из-за этой стычки с азиатами. Для такого дела люди важны, да тишина. А теперь и людей покосило и шуму будет, на всю Русь. Но молчал воевода. Ничего не сказал он Даниле. Только раз, как бы невзначай, задержал взгляд на своем помощнике, а тот в свою очередь с непониманием глянул на Забубенного. Механик же буравил взглядом доски днища лодейного. На том и закончили разбор полетов. Ну, стрельнул случайно и стрельнул, что же теперь поделаешь. А чей это был караван, из какого царства государства, кому подарки вез, и сколько там народу полегло, про то сведаем, когда назад воротимся.

«Если, конечно, воротимся, – только и подумал механик-оптимист, – если тут ежедневно так развлекаются, то это задание, – билет в один конец. Наша служба и опасна и трудна. Эх, жаль, что самолетов-невидимок, да парашютов еще не придумали. Легче было бы проникнуть в тыл к врагу».

Скоро стихли дикие крики над Днепром, то последняя ладья вышла из-под обстрела азиатов. Никто из участников неожиданной схватки не захотел продолжить битву. Не повернул своих ладей посланник неизвестного царства, чтоб черниговцев наказать. И Путята не стал догонять караван заморский сызнова, чтоб отыграться за убиенных ратников. Военное дело серьезное, надо помирать – помирай. Ничего не поделаешь. Да только разведчикам-диверсантам, а именно так и называл про себя Забубенный отряд черниговского воеводы, биться следовало только в крайнем случае. Иначе можно всех людей растерять, а задания княжеского не выполнить. Видать про то и размышлял воевода, когда приказал дальше свершать путь.

Так и шли черниговские ладьи до самой темноты, пока не настало время вставать на ночлег. А место определилось скоро, на излучине реки с правого берега. Было то напротив третьего днепровского притока, что прозывался Ворсклой, как выспросил любознательный механик у Данилы.

Как стали на ночлег определяться, посчитали потери. В той стычке с азиатами почитай треть народу черниговского полегло. Особенно на двух последних ладьях. Та, что в самом конце каравана обреталась, вообще непонятно, как добралась до ночлега. Из пятнадцати душ в живых осталось только пятеро. Все остальные почивали теперь вечным сном под мокрым саваном днепровских вод. Пригорюнился воевода. Позвал к себе Еремея с Кузьмой на совет. Остальным спать велел, сил набираться. Забубенный, хоть и гребли в этот день немного, устал как собака. Перекусил, чем дали, и уснул крепким сном.

Наутро обнаружилась новая диспозиция. Велел Путята всем, кто в живых на ладье задней остался перейти в ладью, которой Кузьма распоряжался. Да оружья с собой перенести кто сколько сможет. Лошадей азиаты много побили своими стрелами. Если бы не смерть воинов, то часть из оставшихся в живых стала бы пешими, затруднив передвижение посуху. Но, к несчастью, и ратников погибло немало, а потому живые все при конях пока оставались.

Ладью четвертую, что теперь пустой выходила, повелел воевода сжечь, чтоб кому не попадя не досталась. А дальше идти на трех ладьях. До границы русских земель с половецкими оставалось уже не более дня пути. Тут уже всяких людей можно было повстречать, окромя половцев. Ходили по Днепру разные караваны, многие товары на себе везли. А с ними плавали не только достойные мужи, но и всякий сброд, бывало. Разбойники, опять же, любили пограничные земли, где не понять, чья власть. Ни тебе паспортов, ни тебе виз. А по берегам, не только половцы кочевали, но и разный неизвестный люд, как поведал Данила любознательному механику. Потому следовало идти скопом и держаться друг дружки, так надежнее выходило и безопаснее.

Перекусив, чем Бог послал, отправились снова в путь черниговские ратники. Едва миновали бурливую Ворсклу, увидали что в след им вышел из нее еще один караван из трех ладей, купеческий по виду. То могли быть переяславские купцы, что в далекие земли к русскому морю направлялись, чтоб торговать с греками. Ибо переяславское княжество граничило с половецкими землями, некогда прозывавшимися «Диким полем», а теперь не таившими для русичей былой угрозы. Однако, видно завелась там угроза новая, невиданная, раз так всполошились половцы, что на Русь плакаться прискакали и князей многих взбаламутили.

Ветер в то утро задул снова попутный. Свежо было на воде. Наполнившись силой, паруса понесли вперед черниговские ладьи, коих теперь всего три оставалось. Ратники, пользуясь передышкой, кто чем занялись. Больше все оружье свое чистили до блеска, да кольчуги зельем зловонным смазывали. «Замена масла», как определил эту операцию для себя Забубенный. Сам он сидел и смотрел на воду, да на чаек. Это занятие ему почему-то не надоедало. Иногда он также по долгу мог смотреть на небо.

Неожиданно к нему приблизился ратник и, нагнувшись, негромко сказал:

– Поди. Тебя воевода кличет к себе.

Забубенный отключился от созерцания водных просторов и круживших над рекой птиц. Раз воевода впервые за столько дней пути пожелал с ним словом обмолвиться, значит, совет нужен. Без чародея, похоже, никуда. Надо идти.

И Григорий, словно заправский матрос, пробрался, осторожно переступая через скамьи по раскачивавшемуся из стороны в сторону днищу на самую корму ладьи, где на бочке с медом сидел воевода, глядя вперед. Приложив ладонь ко лбу за неимением цейсовского бинокля, Путята словно пытался рассмотреть, что откроется за следующей излучиной реки. Что за новая напасть ожидает там разведчиков князя черниговского.

Рядом с ним не было никого из обычного окружения. Ни Данилы, что увлеченно мазал сейчас свою кольчугу адским зельем, ни Кури, что точил наконечники стрел о камушек, прихваченный с собой в дорогу специально для такого случай. Увидев подобравшегося к нему механика, Путята кивнул ему на скамью рядом с собой и произнес.

– Ну, садись, непонятный человек, будем разговор вести.

Забубенный гордо сел, вытянул ноги в кожаных портянках, поправил свой меч и приготовился к беседе с воеводой, которого сейчас вполне можно было называть адмиралом или командором, ибо командовал он целой эскадрой.