Текст книги "Сапер (СИ)"
Автор книги: Алексей Вязовский
Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 8
Я помыл котелок, который так и держал в руках всё время. Хорошенько так помыл, с песочком, до блеска. Посидел немного и подумал, что судьба не только поганки подсовывает, как с этим возвращением на войну, но и вот такие неожиданные встречи. Я не я буду, если этого военврача не найду. Да и я ей вроде как понравился, не просто так же она встречу назначила. Если что, послала бы по-простому, а тут, видишь, в игры играть надумала, имя не назвала, хвостом крутанула. Цену себе набивает, не иначе. Ладно, посмотрим, чья возьмет, тот и сверху будет. Тьфу ты, в голову дурь одна лезет.
После уже и помылся, и портянки постирал, а то рядом со мной уже скоро мухи дохнуть будут. Надо сейчас санитара этого найти, взять одежду на сменку, да мыла. Пока возможность есть. А то покажись я сейчас на белый свет, начнут особисты нервы трепать, может оказаться и не до стирки. Эх, надо было того майора, что с Попелем был, фамилию хоть спросить. Кто знает, выживет комиссар, или нет – а лишний свидетель не помешает.
Даже получилось подремать немножко в тенечке. Хорошо. Первый раз за последние дни я был сам себе хозяин. Нет, Петя, врешь, не за дни – за годы. То лагерь с подъем-отбой, то дурдом, колонна с больными, танкисты… Точно, первый раз. Забыть хоть на полчасика про всё, что на белом свете творится – и просто полежать на берегу реки.
Чуть сырые портянки не мешали – лето же. Да и сколько я на том броде во всем мокром пробегал, пора бы привыкнуть уже. Обулся, отряхнулся, и пошел потихонечку к перевязочной, искать незнакомку.
Ах ты ж, Петя, поназагадывал, слюни распустил! Вот тебе и свидание приключилось, как мечтал! Тьфу ты, цветочков бы еще нарвал!
К сортировке на полном ходу подлетела полуторка, за ней другая. Сопровождающий из первой машины выскочил, закричал:
– Готовьте, массовые ожоги, химия! Шевелитесь, там еще везут!
И закрутилось: начали освобождать место, сгружать с машин погорельцев. Я в стороне стоять не стал, куда там, в такой запарке любые свободные руки наперечет. А там… Уж пришлось мне и танкистов видеть, что в танке своем запеклись, и в траншеях после огнемета, но такого… Даже рассказывать не хочется…
На людях прямо куски выгорели, вот веришь, до кости! Не все живыми доехали, видать, там в спешке бросали всех подряд. А, может, не доехали, бедолаги. Сразу возле сортировки завоняло горелым мясом, тряпками, и над всем этим сверху – какая-то химия, противнючая, тошнотворная. Многие, что там помогали, так на ходу и блевали. А что сделаешь?
Медики сразу все бросились, кто одежду срезать, кто уколы колоть, кто раны чистить. Молча, будто кино смотришь, а звук выключили. Муторно даже смотреть, как они так с людьми управляются. Да уж, работка у них, не приведи господь.
Видел я и рыжую незнакомку свою. Узнала, кивнула коротко.
Но я про то и забыл почти сразу: приехала и третья машина с обожженными, пошел дальше помогать.
Как закончилось всё, я в сторонку отошел, руки помыть, умыться после такого. А там смотрю, сопровождающий стоит, мужику какому-то лысому в белом халате объясняет, что приключилось. Сержант из пехотинцев. Оказалось, весь этот ад случился в дивизии какого-то Мишанина. Я такого и не помню, сколько их, этих комдивов, за жизнь видел. Налетели на позиции «Юнкерсы», да полили щедро каким-то дерьмом вонючим. Вот куда эта дрянь попадала, там и горело. Не везде, правда, загоралось, но на кого много попало, тот полыхал страшно, и потушить быстро не получалось.
Сержант налился кровью, заругался:
– И ведь, твари, как подгадали: сразу после этого в атаку пошли. Прорвали наши порядки, начали утюжить танками. – он перевел дыхание и добавил: – Комиссар наш, Зарубин – как говорится, смертью храбрых. Встал с одним пистолетом, в атаку повел. Врукопашную с немчурой резались на правом фланге.
Больше сопровождающий уже ничего не видел, нашли вот три полуторки, побросали обгоревших как дрова, да помчались искать медсанбат.
* * *
Горячка на сортировке спала, народ закурил. А я всё крутился рядом. Дал знакомому санитару хлебнуть немецкого шнапса, поспрашивал. Незнакомку мою звали Вера Андреевна, тридцать один год, считай, угадал я с возрастом. В армии уже давно, суровая, не замужем, шашни ни с кем не крутит. Заместитель командира медсанбата.
Я разыскал Веру в дальней палатке, где она приводила в чувство двух девчат в белых халатах. Одна стояла, утирала слезы, вторая рыдала, сквозь всхлипы рассказывая, что так нельзя и что она не может такое видеть.
– Что, жалко себя стало? – Вера прервала истерику хлесткой пощечиной. – А ведь войны всего неделя прошла! Дальше хуже будет! Кто вместо тебя им поможет? Или ты скажешь, мол, подождите, мне поплакать надо? А?! А ну быстро подобрали сопли и по рабочим местам! Чтобы звука от вас не слышала! Бегом!
Девчонки пролетели мимо меня как ошпаренные, а Вера увидела меня, стоявшего возле выхода.
– Извини, лейтенант, не получится у нас сегодня ничего, – сказала она, вытирая руки полотенцем. – Сам видишь, что творится. К ночи мне их лечить нечем будет. Так что – потом как-нибудь.
– Уходить отсюда надо, срочно, – сказал я ей. Понятно, что не до свиданий, надо их всех отсюда уводить.
– Не до тебя, сказала же, – отмахнулась Вера.
– Немцы дивизию Мишанина смяли, – я довольно бесцеремонно схватил военврача за рукав, повернул к себе. За моей спиной ахнули, наверное, девчонки ушли недалеко, Вера покраснела. Я продолжил: – А они Броды с запада прикрывали. Если сегодня не уйдем – попадем в окружение. Да еще с ранеными. – я кивнул на одну из палаток, в которой разместили обожженных. Заглядывал я туда. Смотреть на них было страшно – распахнутые, невидящие глаза, безгубые рты…
Рыжая повернулась ко мне, оценивающе посмотрела: – Это точно?
Я кивнул:
– Сопровождающий рассказывал, с подробностями.
– Хорошо. Сам понимаешь, у меня тоже начальство есть. Пойдем. Как тебя хоть зовут?
– Петр Николаевич Соловьев. Шестьдесят пятый…
– Дальше не надо, лейтенант, мне хватит, – оборвала она меня.
Быстрым шагом мы дошли до штабной палатки. Тут на пеньке что-то быстро писал тот самый лысый мужик со шпалами военврача 1 ранга. Считай, подпол по-нашему.
– Аркадий Алексеевич, тут лейтенант настаивает на эвакуации, – сказала ему Вера, не дожидаясь, когда тот освободится.
Лысый коротко на меня глянул, и продолжил быстро писать.
– Видел вас сегодня, спасибо, что помогли на сортировке, – военврач убрал карандаш, сложил в уголок бумажку, убрал в нагрудный карман – Вот, написал заявление. Если погибну – прошу считать меня коммунистом.
Подполковник и не в партии? Ну бывает. У медиков и технарей часто и густо.
– Аркадий Алексеевич, вы меня слышите?! – терпение у Веры оказалось коротким.
– Да, да, слышу. Сейчас напишу донесение в штаб. Надо вывозить раненых, обожжённых мы тут не спасем, их в Киев надо эвакуировать.
– У нас камфора закончилась, морфия уже нет – Вера начала перечислять свои беды, а я пытался вспомнить, когда немцы взяли Броды. 28-го? Или 29-го? Как бы мы уже не были в окружении.
– Послушай, – спросил я, после того как рыжая закончила дожимать свое начальство – ты же, наверное, и не ела сегодня?
– Я? – она на секунду задумалась и смущенно улыбнулась. – Наверное, утром ела. Макароны вроде были. Или нет?
– Ел я эти ваши макароны, – подтвердил я ее догадку. – Только сейчас вечер почти. Давай так: я сейчас кое-куда схожу и организую нам ужин.
– Нам? – удивилась Вера. – А ты, лейтенант, не из тех, кто долго не может решиться, да?
– Из тех, Вера Андреевна. Просто… я же говорил там, – я махнул рукой в сторону берега, – что вы так похожи…
– Всё, запутался, – спасла она меня от попытки сказать о своих чувствах так, чтобы и понятно было, и не обидно. – Я сейчас постараюсь буквально за полчаса сделать так, чтобы меня не очень искали, а ты занимайся ужином. Возле моей палатки и встретимся.
Я кивнул и ушел. С ужином я давно придумал. Тот самый санитар оказался просто бесценным человеком. Он и сменку мне нашел, и стирку организовал, и рыбы наловил. Или нашел того, кто наловил, не знаю. А только за фляжку с остатками коньяка кто-то сейчас варил уху. Настоящую, не столовскую жижу, а такую, что я на всю жизнь запомню. Это мне санитар Толик пообещал. А я как-то ему поверил. Не должен он меня подвести. Это он мне сначала так представился. Потом признался, что с именем ему крупно «повезло» – сельский батюшка, поругавшись с его дедом, окрестил новорожденного Евстолием. Правда, вспоминают про полное имя только когда документы смотрят.
И правда, не подвел санитар. Когда я его нашел, он и сам наворачивал ушицу. Судя по запаху, варил ее какой-то мастер. Я подумал, что времени достаточно и, набрав еды в котелок, пошел искать Оганесяна. А то хожу тут целый день, а парня вроде как забыл. Ну да ничего, сейчас покормлю его.
Раненый мехвод нашелся быстро. Он меня сам окликнул, когда я заглянул в палатку, в которой вплотную стояло десятка три коек, а некоторые раненые, которым коек не хватило, лежали на полу на носилках. После обработки раны Оганесяну стало получше, по крайней мере, парень уже сидел и хотел есть. Уха из котелка исчезла почти мгновенно. Поговорили немного. Я уже собирался уходить, когда он вдруг спросил:
– А Антонов… не нашелся?
Хотел ответить, что особисты найдут, но не стал. Мне еще самому фильтр проходить.
– Нет, – сухо ответил я. – Я спрашивал, никто его не видел, здесь Антонова точно не было. Ладно, пойду я, выздоравливай.
Вера ждала у себя. Увидев меня, просто показала на стол:
– Ну, где там твой ужин? Я ведь только когда ты спросил, поняла, как я проголодалась. – и с нетерпением спросила: – Что принес?
– Уху, – выставил я на стол котелки. – Сказали, что какая-то умопомрачительная.
Я посмотрел на военврача и понял, что она тоже подготовилась к встрече. Надушилась чем-то цветочным, заколола свои непослушные рыжие волосы зеленой заколкой в тон глазам.
– Да хоть какая, давай уже есть.
Она дала мне ложку, вроде как я в гостях у нее, и я, конечно же, свою из-за голенища доставать не стал.
Ем я эту уху, а спроси у меня, вкусная ли была – не отвечу. Я на нее смотрел. Нет, не пялился, а смотрел, вроде как ненароком. Ела она быстро, но очень аккуратно, ни капельки не проронила. И совершенно беззвучно. Даже в этом она красивая была, в том, как ела эту уху.
А я и поплыл. Второй раз в жизни. Нет, в руках я себя держал, конечно, в глаза не заглядывал, слюну не глотал, в ухо ей не дышал. Но она всё равно как-то это почувствовала. Доела уху эту, отодвинула в сторону котелок, вздохнула довольно. И посмотрела на меня… не знаю, на посторонних, которые просто котелок ухи принесли, так не смотрят. Ну, мне так показалось.
Тут кто-то из раненых закричал. Громко так, видать, сильно хреново ему было. Вера встала и попросила:
– Проведи меня. Пройдемся. Хоть ненадолго, чтобы не слышать это.
Мы вышли из палатки и пошли. Рядом, не спеша. Как отошли метров на двести, она села на какое-то бревно, сказала:
– Садись, посидим, поговорим. Куришь?
– Нет.
– Вот и я бросила.
Мы помолчали, наслаждаясь покоем. Ну как покоем? Фронт продолжал грохотать, над головами гудели самолеты – ночники шли бомбить Киев, Харьков, Воронеж…
– Твой армянин, Оганесян, гляжу на поправку пошел – медсестрам под юбки полез.
О как уха, оказывается, на танкиста подействовала.
– Не мой он.
– А чей?
– Бой с ними принял на Хрестиновке, вытаскивал раненых и убитых.
– А остальные где?
– Погибли. Один сбежал по дороге.
– Тоже танкист?
– Ага.
– Ненавижу танки… из-за мужа… он у меня в этой железке сгорел…, – помолчав, произнесла Вера. – Я же после мединститута в хирургию пошла. Интересно было. Училась, оперировала. А потом… Замуж вышла. Старлей, танкист, красавец. Егор. Я его отца оперировала, он как раз в отпуск приехал… Полгода переписывались, а потом он замуж позвал. Вот такие дела. А ты, Петя, как с женой познакомился? Расскажешь?
– Расскажу, – начал я, думая, как бы не сболтнуть чего лишнего в рассказе. – Раз у нас такой разговор пошел. У меня как раз ничего интересного. Мне уже сильно за тридцать было, а я всё в холостяках ходил. То по работе много ездил, некогда было, а потом… не пошло как-то. Ты извини, я не мастер красиво рассказывать. Знакомили меня друзья-приятели, то с одной, то с другой – а они не по мне как-то. Похожу, повстречаюсь, а чувствую – не то.
– Это как в истории про две половинки? – спросила Вера.
– Я читал Платона, это же в «Пире», про андрогинов? – блеснул я знаниями. Знала бы ты, где те знания получены.
– А ты умеешь удивить, – протянула Вера. – На тебя посмотришь, и ни за что не скажешь, что ты мог Платона читать.
Можно было бы пошутить что-нибудь про это, но я не стал, промолчал. Из-за воспоминаний, наверное. Уже и годы прошли, а Нина как живая перед глазами.
– Ты про жену не рассказал, – напомнила Вера.
– Да что рассказывать? Шел домой, а она сидит у дороги и горюет: ехала на велосипеде, цепь слетела, а натянуть обратно не смогла. Я помог, слово за слово, так и познакомились. Встречались недолго, я через пару месяцев ее замуж и позвал. Мы оба люди взрослые уже, папы с мамой рядом не было, сами себя и благословили. Вот и вся история.
– А как… случилось… ты там. у реки говорил… расскажешь? – осторожно, будто боялась что-то испортить, спросила она,
– Потом как-нибудь, извини, – мне и вправду, даже вспоминать об этом лишний раз не хочется. – Не сегодня.
– А я расскажу. Тяжело просто, после сегодняшнего, мне поговорить с кем-нибудь надо. А здесь… не с кем, наверное. Для всех я или начальница, или подчиненная, или врач.
– И только для меня ни то, ни другое, ни третье, – улыбнулся я. – Рассказывай, Вера…
– Вот еще по отчеству меня назови, – оборвала меня она. – Я же не старая еще, ты же видел сегодня, – и засмеялась, почти как тогда у реки, только грустно как-то. – Ладно, слушай. Как замуж вышла, муж меня с собой забрал. Далеко, за Байкал. Он служил, а меня взяли военврачом. Третьего ранга. Сразу в капитаны. А муж у меня – старлей. Я шутила, что он мне подчиняться должен. Начинала в полковом медпункте. Так, ничего особенного. А тут случился Халхин-Гол. Вот мы всей дивизией туда и двинули. Врачей не хватало, меня в медсанбат. А Егора моего – с японцами воевать. А потом… привезли к нам, еще живого. Из горящего танка вытащили. Я, представляешь, сама его принимала. Никто же не знал, документов нет, танкист и танкист. Обгорелвый А я сразу узнала… Как не узнать? Своё ведь, родное. Восемьдесят процентов тела ожоги. Второй и третьей степени. Сутки на морфине еще протянул… И всё… И нету Егора. Не знаю, как пережила тогда это. До сих пор не знаю. – она замолчала, вздохнула, потом встала и отряхнула юбку. – Извини, нагрузила тебя своими бабьими россказнями. Проводишь меня?
Я провел. Молча, говорить не хотелось, да и она, наверное, наговорилась. Перед самой своей палаткой она схватила меня за руку, сжала пальцы. А рука у нее сильная, аж хрустнуло у меня что-то.
– Спасибо, Петя, – сказала она. – Спокойной ночи.
* * *
На следующий день, разумеется, никаких машин из дивизии не пришло. Я так думаю, что сама дивизия могла быть разбита или раздергана по разным направлениям. Как и весь восьмой мехкорпус.
Аркадий Алексеевич вызвал меня сразу после завтрака. Веры рядом с ним не было, зато позвали нескольких мужчин. Они были вооружены мосинками, имели вполне бравый вид. Двое из пятерки щеголяли значками «Ворошиловский стрелок».
– Петр Николаевич, – военврач поначалу замялся, но потом бодро продолжил. – Вас рекомендовали, как человека, который, что называется, уже понюхал пороха…
Ага, Вера успела поработать с начальником.
– Допустим…, – я решил помолчать, пускай сам говорит, мне лучше послушать.
– Нам срочно нужны машины для эвакуации госпиталя. Я послал связного в штаб, но он пропал. Прошу вас, сходите в Пониковицу, там стояла рота из 8-го мехкорпуса. У них должна быть связь. Вот, даю наших самых боевых товарищей в сопровождение.
Возглавлял товарищей тот самый усатый санитар – Евстолий Тереньтевич, что проявил обо мне такую обширную заботу. Впрочем не бесплатную – пришлось потратить на него и его друзей весь французский коньяк, добытый с пилота.
На выходе из лагеря проходили и Верину палатку. Она стояла, пила что-то горячее из кружки. Увидела меня, улыбнулась.
– Товарищи, – я повернулся к своей новой команде. – Погодите минутку, я сейчас. – и подбежал к Вере.
– Доброе утро, – поздоровалась она. – Будешь какао? Мне тут принесли, я, наверное, сколько не одолею.
– Да меня ждут, – кивнул я на санитаров, уже сворачивающих цыгарки.
– Минуточку всего, – попросила она. – Нагоните потом.
А я особо и не сопротивлялся. Взял поданную Верой кружку, отпил.
Моя команда хмуро курила, поглядывая на меня. Им какао никто не предложил. И красивая женщина им не улыбалась.
Я залпом, обжигаясь, выпил напиток, отдал кружку.
– Спасибо, Вера, за угощение. Пойду я.
– Возвращайтесь, – сказала она и вдруг, встав на цыпочки, поцеловала меня в щеку.
Я подошел к мужикам. Они, как по команде, прекратили курить, начали прятать окурки. Санитар Толик крякнул, подкрутил ус.
– А ты парень не промах, Петр… Ой… товарищ лейтенант!
– Ладно, без чинов пока.
Когда подошли к лесу, я команду остановиться, познакомился со всеми. На одно дело идем всё-таки. Вперед пошел военфельдшер Николай. Оказалось, в селе у него знакомая, к которой он ходил в гости – вот кто у нас “не промах” – и он хорошо знает дорогу.
Когда мы проходили мимо той самой курносой девушки, что опять стояла на посту, я тихо поинтересовался у Евстолия Тереньтевича сильно волновавший меня вопрос: “А где собственно особист медсанбата?”.
Выяснилось, что еще позавчера он умотал в дивизию. А дело было в самостреле. Это позже никто с ними возиться не будет: поймали – расстреляли трусливого дурачка перед строем, и дальше пошли. А сейчас дело новое, с каждым случаем отдельно возятся.
Самострела поймали на сортировке. Его послали в перевязочную и Юра, один из санитаров, что шел с нами, заметил, что стреляли в бойца практически в упор, вокруг входного отверстия остался даже отпечаток ствола. На прямой вопрос паренек сразу признался и начал плакать, просить его не наказывать. Ага, когда это органы у нас не карали по всей строгости пролетарских законов? Особист тут же арестовал пацана и увез его в дивизию.
Всю эту историю Толя рассказывал в лицах, пытаясь показать, как они разоблачали преступника и как самострельщик разоблачения реагировал.
–Теперь ясно, – кивнул я, шикнул на санитаров. – По лесу идем тихо, молча.
Вокруг нас вполне уже могли быть немцы. Я бы вообще с собой взял одного Николая – тот с самого начала как закрыл рот, так и не открывал.
Несмотря на мой запрет разговаривать, мужики все равно время от времени начинали тихо базарить. Что поделаешь: медики, люди насквозь невоенные, хоть ты их в три формы сразу одень.
К разговору я почти не прислушивался, так, следил, чтобы не очень шумно себя вели.
Сквозь самую чащобу, часа за полтора, мы прошли весь лес. Где-то были тропинки, где-то пришлось перебираться через завалы.
Внезапно Николай остановился, повернулся ко мне:
– Почти пришли, – прошептал он. – Пойдемте, посмотрим.
Мы с ним вышли к опушке, спрятались за деревья. Я достал бинокль, отрегулировал резкость. В принципе, всё было хорошо видно и без бинокля: в Пониковицах уже стояли немцы.
Глава 9
Я посмотрел еще раз на пространство между нами и селом, а затем вернулся к нашим.
– В Пониковицах немцы. Скорее всего, вошли недавно, вон, возле дороги еще наша полуторка дымится и вон два танка разбитых. БэТэшки.
– Что же делать? – спросил санитар Толик. – Возвращаться?
– Ага, а лучше сразу пойти и сдаться, – ответил Николай. Что-то между ними было, вон как Евстолий зыркнул на него в ответ.
– Подождите, это мы позже обсудим, – закончил я спор. – Если наших машин нет, то надо брать чужие…
– Это как еще? – не успокаивался Толик. – Нас тут пять человек. С винтовками против пулеметов? И водить никто не умеет, повести не получится.
– Почему «никто»? – удивился Николай. – Водить я могу.
– Двое нас, – добавил я. – А машины как забрать, я, кажется, знаю.
Все посмотрели на меня, будто я среди засухи им дождь пообещал. Не совсем доверчиво, короче.
– Командир, а поточнее можно? – спросил до этого момента молчавший военфельдшер. Кажется, Никита. Он представился украинским вариантом, Мыкыта, хотя разговаривал по-русски, даже если к нему обращались по-украински.
– Вон там, возле разбитой полуторки, лежат снарядные ящики, – показал я рукой направление. – Нам хорошо видно, а немцам ее закрывает от села пригорок, с дороги – кусты. Если там снаряды, остальное – дело техники. Можно захватить машины на дороге, если колонна не очень большая. Фугасы заложить я смогу, обучен. Надо понаблюдать за дорогой, как немцы ездят.
Санитары пожали плечами, но возражать никто не стал. Аккуратно, ползком, мимо БТэшек мы пробрались к грузовику.
Возле полуторки лежало целое богатство, если думать об устройстве взрыва. Четыре ящика снарядов для гаубицы и ящик «лимонок». Да тут взорвать можно много чего! А у погибшего старлея, сидевшего возле водителя, был еще ППД с двумя полными барабанными магазинами. Маловато, конечно, но для нашей задумки всё же помощь.
Сначала мы перетащили трупы красноармейцев, похоронили их. Затем затянули ящики в наш лесок, а потом – к дороге, где она почти сразу после поворота шла на легкий подъем. Попотела, конечно, медицина, так для дела же, никто особо и не бухтел.
Пока носили ящики, прикинули, как по дороге ездят немцы. Не очень-то и часто. Минут по двадцать иной раз промежутки были.
Назад в медсанбат я послал фельдшера Борю – самого молодого, ему всего-то лет двадцать пять было. Три дела ему было – сообщить обо всем руководству. Это, во-первых. Во-вторых, найти длинную веревку. Наконец, поспрашивать насчет водителей. Может кто из выздоравливающих или медсанбата сидел за баранкой. Три-четыре грузовики для нашего дела – самое оно, больше не одолеть такими силами.
Эх, всё, конечно, на соплях, плохо вот так, без подготовки, нахрапом, да только что делать? Другого случая может и не быть, а сейчас, когда вокруг такая неразбериха, может и получится.
С фугасами я провозился какое-то время, потом ходил вдоль дороги, искал место получше: ведь надо было заложить отдельно заряды для головы колонны и для хвоста. Особо не мудрил – гаубичные снаряды по три штуки на фугас, заряды в ящиках лежали, прикрыл все лапником. Немец пока непуганный – инженерной разведки дорог не проводит. Не сдетонируют снаряды? Ничего страшного, отойдем в лес. И попробуем еще раз.
– Так! Слушаем меня внимательно, – я собрал вокруг себя всю команду. – Стреляем по моей команде, только по кабине. Не дай бог, кто из вас попадет в мотор – руки оборву. Толя, а теперь я тебя персонально проинструктирую, как взрывать задний фугас. Пошли, пообщаемся…
Вернулся Боря, принес веревку. Рядом с ним топал Оганесян, бледный, потный и запыхавшийся.
– Ты?
– Ага, – ответил он, вытирая рукавом пот со лба. – Водителей искали.
– Отправить бы тебя обратно, – махнул я рукой. – Ты же раненый, толку от тебя.
– Одной рукой поведу, товарищ старший лейтенант, – не сдавался мехвод. – Справлюсь.
Я с сомнением посмотрел на мехвода, пожал плечами. Если не потянет – просто бросим машину.
Проехали танки, потом какие-то штабники – легковушка с сопровождающим ее ганомагом, а подходящих нам грузовиков всё не было. Толик, которому все не терпелось дернуть шнур фугаса в хвосте колонны (все машины ехали с юга на север, в обратном направлении проехали всего один раз), даже привстал в окопчике и спросил нетерпеливо:
– Ну что, командир, долго ждать?
Я шикнул на него. Будто я заведую немецкими автоколоннами. Дали тебе веревку в руки, лежи и жди. Веревку эту еще просто присыпали сверху пылью – маскировка так себе.
Нужная нам цель появилась спустя часа полтора ожидания. Мотоцикл, пять «манов» и сзади «ганомаг» сопровождения. Самое то. Будем надеяться, что в грузовиках под тентами не по взводу солдат сидит, а то придется убегать быстро и долго, если фугасы взорвутся не все.
Мотоцикл я пропустил, а вот как только едущий за ним грузовик наехал передними колесами на то самое место, где лежала куча лапника, я дернул за веревку. Ну что же, мастерство, как говорится, не пропьешь. Рвануло как надо. Мотоцикл улетел с дороги, кабину «мана» аж подняло и после этого машину со скрежетом перевернуло. По нам прокатилась взрывная волна.
Пулеметчик из «ганомага» дал очередь по кустам. Бронетранспортер рванул вперед, догоняя едущий перед ним автомобиль. Ну, Толик, что ж ты тормозишь? Давай, твой выход! Сейчас пулеметчик нас прижмет, мало не покажется! Положит же всех, вся колонна уйдет!
Дальше всё было как в кино, когда что-то показывают очень медленно. Евстолий зачем-то поднялся в окопчика, один раз дернул веревку, второй. И тут же взорвался второй фугас. Взрывной волной бойца откинуло на деревья, «ганомаг» перевернуло, тут же начали стрелять санитары. Я тоже дал очередь из ППД. Остро запахло порохом и тротилом.
Упал на дорогу вылезший было из кабины водила, начал вылезать еще один, но и его расстреляли. Третий водитель только открыл дверцу и не прицельно пальнул из МР-40. Один магазин только и успел выпустить в белый свет, как бумкнула «мосинка» Николая и он выпал из кабины.
– Юра, Никита, к машинам! Раненых добить! – скомандовал я.
Медицина пошла вдоль колонны. Начали с головы, а я побежал к «ганомагу». Пришлось расстрелять пол диска – в кузове шевелились и стонали. Они бы и сами дошли вскорости, да нечего за собой оставлять хоть кого, кто может тебе в спину пальнуть.
Я заглянул в кузов машины, стоящей впереди перевернутого бронетранспортера. Коробки, мешки. Еда, похоже. Это пригодится. Ладно, на месте разберемся, что там, не до этого сейчас.
– Давайте, быстрее, оттаскиваем трупы на обочину! – крикнул я. – Времени нет! Толик! Давай, на помощь!
– Товарищ командир, тут Толик… того…, – раздался голос Оганесяна.
– Что там с ним? – спросил я.
– Убило его.
Я подбежал туда, где наш санитар взрывал свой фугас. Фельдшера насмерть посекло осколками. Он уже и не дышал. И зачем он только вставал?!
– Давай в кузов его, – я подозвал Николая, взял Евстолия за ноги. – Доедем до наших, похороним.
– Товарищ старший лейтенант! – раздалось из леса.
Я повернулся. Из зарослей на опушке выбрался Юра, он стволом толкал перед собой низкого, вихрастого немца.
– Прятался в кабине – пояснил санитар – Потом пытался сбежать
– Name, Rang, wo sich dein Teil befindet? – проорал я в лицо фашиста, дергая затвор ППД
Немец побледнел, начал путанно объяснять, что зовут его Гюнтер, он рядовой из 14-й гренадерской дивизии, везли под Броды какой-то груз, он даже не знает, что там. Я надавил на него, выяснилось, что наступление фашистов развивается ни шатко, ни валко – взять город еще не удалось.
– Жить хочешь? – коротко спросил я
– Йя, Йя – закивал Гюнтер – Рот Фронт, Гитлер капут.
Ага, сразу как по голове дашь – про Рот Фронт вспоминают.
– Садись за руль, поедешь с нами
– Давайте, помогайте, перенесем Толика в кузов.
В четыре пары рук мы быстро погрузили окровавленное тело санитара в машину. Надо было выезжать, каждая лишняя минута на дороге увеличивала риск нашего обнаружения. Да и не мчатся ли к нам немцы из Пониковицах – до села ведь совсем недалеко, а нашумели мы не слабо.
С трудом столкнули разбитый бронетранспортер, предварительно закинув его пулемет в кузов, тронулись.
Из разговора с Николаем, который, казалось, знал местность вокруг Пониковицах как свои пять пальцев, я знал, что до медсанбата есть только одна хорошая дорога, через село. Вторая, местами заросшая просека, начиналась совсем рядом, через какой-то километр.
Туда и поехали. Николай – в первой машине, пришедший из медсанбата Оганесян – во второй, в третьей – Гюнтер и Боря в виде охраны, и я, как самый неопытный водитель – замыкающим. Посидел в кабине, посмотрел по сторонам. Судя по рукоятке коробки передач, пять скоростей. Ну да мне больше двух сейчас вряд ли понадобится. Завел двигатель, с первого раза спокойно заурчавший. Хорошо, хоть на рукоятку ручного тормоза посмотрел. Водила, несмотря на внезапность случившегося, успел поставить грузовик на ручник. Снял с тормоза, включил первую, плавно отпустил сцепление. Видать, не сильно плавно, дернулся «ман» неплохо. Со второго всё получилось, двинулся. Ничего, сейчас чуток покатаюсь, привыкну.
Понятное дело, напрямик через лес было бы намного быстрее, чем кругаля по просекам, где приходилось временами брать штурмом разросшийся кустарник. Мне оставалось только ехать по следам, но такому водителю как я, который большей частью занимался тем, что отгонял полуторки на стройплощадке, и такого хватило, чтобы в медсанбат я приехал с мокрой спиной, не хуже, чем мехвод, пробежавшийся по лесу.
В самом медсанбате уже царила суета – готовили к погрузке раненых, сворачивали палатки, в стороне стояли какие-то коробки. Как говорил один мой знакомый – пожар в бардаке во время наводнения.
Я нашел Аркадия Алексеевича. Он сидел у себя в палатке на краю раскладушки, опустив голову и тяжело дыша.
– А, Петр Николаевич, проходите, – сказал он слабым голосом. – Что-то мне не по себе, сердце прихватило, всю ночь не спал.
– Четыре грузовика пригнали, – сказал я, разглядывая военврача. Выглядел он плохо.
– Спасибо огромное…, – с усилием произнося каждое слово, ответил командир медсанбата. – Вы извините, я отдохну немного… подойду позже… Если не трудно, передайте, пускай там Вера Андреевна… распорядится начинать погрузку тех, с кем определились… Она в курсе. Ах, как не вовремя всё случилось…
Я уже выходил из палатки, когда возле пригнанных машин послышались крики, раздался выстрел, после которого гомон только усилился. Я поспешил туда и увидел, что рассерженная Вера стоит в кузове грузовика, а внизу собралась толпа человек двадцать. И все они что-то пытаются доказать ей.
– Чего собрались? – я попытался раздвинуть толпу и пробраться к «ману», но пропускали меня весьма неохотно.
– Немчуру в кузове нашли, а эта врачиха, – объясняющий это раненый с повязкой, покрывавшей почти всю голову, кричал мне в ухо, так что я чувствовал капельки слюны, летевшие из его рта, – не дает его подвесить на дереве! Лечить собралась!
Крики одобрения раздались со всех сторон. Надо было что-то делать. Моя вина, конечно, надо было осмотреть кузова грузовиков более тщательно. Дабы таких сюрпризов не было. Мы бы этого немчика там на месте порешили бы, и никаких забот. А теперь он не в бою побит будет, а уже как пленный, да еще и раненый.
