Текст книги "Я спас СССР. Том IV"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 3

 
Моя игра пошла всерьез —
к лицу лицом ломлюсь о стену,
и чья возьмет – пустой вопрос,
возьмет моя, но жалко цену.
 

И. Губерман

– Алексей, ты не ранен? – обеспокоенно склоняется надо мной Николай Демидович.

– Нет, со мной все в порядке. – Я с трудом поднимаюсь на ноги. – Устал просто…

– Какой «в порядке»? Ты себя в зеркале давно видел?!

– В тюрьме на Лубянке зеркал нет! – вырывается у меня хриплый смешок.

И вслед за этим я на несколько минут захожусь в сильном приступе кашля. Откашлявшись, спрашиваю:

– А Иван Григорьевич здесь?

– Нет, но он скоро будет… У‑у, парень, – качает головой коллега, рассматривая меня, – да тебе в больницу бы надо, к врачу.

– Был я уже, и в больнице, и у врача. Еле ноги оттуда унес. А у нас пенициллин и шприц найдутся?

– Конечно, найдутся. Пойдем…

Николай Демидович подхватывает меня и ведет в глубь подземелья. В разные стороны расходится целая сеть коридоров и скрытых за дверями помещений, прямо катакомбы какие-то! А вообще неплохо здесь успели поработать. Приличный ремонт, крепкие солидные двери, на полу ковровые дорожки, на которых я оставляю мокрые следы своими хлюпающими ботинками. Не берусь даже представить, что находится во всех этих закрытых помещениях. Мы заходим в дверь со скромной табличкой «Медпункт». Открывшееся глазам помещение большое, сверкающее идеальной чистотой, с характерным медицинским запахом. В полстены стекло, за которым виден настоящий операционный блок, оборудованный по последнему слову техники. В Особой службе явно готовы к любым событиям, даже самым непредвиденным.

– Так, скидывай свою одежду и отправляйся для начала в душ. Коллектором от тебя за версту несет! – смешно морщит нос Николай Демидович. – Я схожу, попрошу кого-нибудь принести тебе чистую одежду, а самому на пост надо возвращаться, вдруг еще кто-то из наших через этот подземный ход придет.

Он толкает одну из белых дверей – за ней находится полноценный санузел.

– Вот здесь простыни, полотенца, бритвенный станок, – кивает он мне на высокий металлический шкафчик с прозрачными стеклянными дверцами, – короче, все, что может понадобиться, бери и не стесняйся!

Вхожу, оглядываюсь. В большом зеркале напротив отражается взъерошенный помятый мужик с бледной небритой физиономией. Даже не сразу понимаю, что это я сам. Господи… и меня с такой мордой узнали, да еще и в Радиокомитет пустили?! Да этот дядька-вахтер сама доброта! Небось решил, что я с глубокого бодуна на работу явился. Раздеваюсь, еще раз разглядываю пентаграмму на своей груди. Она уже не болит и все больше выглядит как какая-то… не знаю, печать, что ли? Похоже, меня не зря так пометили. Заблокировали возможности? Я пытаюсь вспомнить хоть что-то из своего прошлого, пролистать прожитые дни прежней жизни. Бесполезно.

В совершенно разбитом состоянии залезаю под душ. С удовольствием подставляю тело под горячие струи воды, с ожесточением смываю с себя запахи тюремной больницы и коллектора. Чувствую, как постепенно оживаю и возвращаюсь в нормальное состояние. Будь моя воля, я еще бы пару часов здесь простоял.

Потом замотавшись, как римлянин, в белоснежную накрахмаленную простыню, бреюсь перед зеркалом, стараясь не обращать внимания на свои впалые щеки и темные круги под глазами. Ничего… сейчас еще получу ударную дозу пенициллина, и будет полегче.

В дверь деликатно стучат, за ней стоит взволнованная Ася Федоровна со стопкой одежды в руках. В глазах женщины слезы. Обнимаемся с ней как родные.

– Лешенька, как же мы за тебя все переживали!

– Да все обошлось, Ася Федоровна! Вот только, кажется, пневмонию подцепил.

Про то, что я «подцепил» на грудь, умалчиваю. Лишь подтягиваю выше простыню.

К возвращению Иванова я уже был уколот в мягкое место, сытно накормлен, напоен чаем с малиновым вареньем и переодет в чистую одежду. Да, не в джинсы с водолазкой, но зато все новое и по размеру. Я уже даже начал немного клевать носом, когда в кабинет, где я дожидался начальство, входит Иван Георгиевич. За ним еще трое незнакомых мне мужчин. Все среднего возраста, поджарые, с короткими характерными стрижками. Волевое лицо с крупным носом одного из них кажется мне смутно знакомым, но теперь без доступа к знанию так быстро и не вспомнишь, кто бы это мог быть.

– Ну, здравствуй, герой! – Иванов крепко жмет мне руку, одобрительно похлопывает по плечу, потом представляет остальным: – Знакомьтесь: Алексей Русин – один из наших самых молодых сотрудников, крестник Степана Денисовича. Это он у нас отличился в июльских событиях. Да и сейчас, похоже, геройствовал. Ну, рассказывай давай: как тебе из лубянских застенков удрать удалось?!

Все улыбаются, но как-то так слегка… снисходительно. Словно они хорошо знают эти «застенки» и реально оценивают шансы сбежать оттуда. Я скромно пожимаю плечами:

– Да моей заслуги в этом нет, просто люди порядочные попались. Сначала врач в тюремной больнице, потом следователь. Собственно полковник Измайлов и дал мне возможность сбежать – подложил ключ от наручников в карман и деньги на дорогу. Оставалось только добраться сюда и проверить, нет ли хвоста.

– Нет, наружку за собой не привел, молодец. И ничего подозрительного у Радиокомитета сейчас тоже не происходит. Видимо, тебя и не сильно ищут.

– Так сегодня же 48 часов истекает, а предъявить им мне нечего. Может, поэтому и дали сбежать?

– Ну… был бы человек, а что предъявить – они нашли бы.

– Главное не это. Полковник Измайлов сообщил мне, где держат Степана Денисовича.

Все четверо мужчин тут же подбираются, и снисходительные улыбки исчезают. А у меня аж холодок по спине пробежал от их острых взглядов. Ух, а товарищи-то какие… опасные.

– И где же?

– В Сенеже, на базе ГРУ.

Один из мужчин, тот самый со смутно знакомым лицом, крякнув досадливо, хлопнул ладонью по столу.

– Я же говорил, что нам надо до конца проверить все объекты ГРУ! А вы мне что? «Какой дурак будет держать Мезенцева так далеко от Москвы?» Где Малиновский и где ум? Родион его пропил давно!

– Павел Анатольевич, не кипятись, – Иванов обращается к «носатому». – Это ведь может быть и ловушка.

Все замолкают, обдумывая ситуацию. Потом начальник Особой службы решительно отодвигает стул.

– Нет. Измайлова я знаю, сталкивался с ним по работе. Он, конечно, карьерист, но человек осторожный и до такого, как его начальник Бобоков, никогда не опустится. Надо проверить информацию и ехать туда.

– Я с вами, – резко вскакиваю, но меня тут же ведет в сторону. Черт, ненавижу уже эту слабость!

На меня снова снисходительно смотрят четыре пары глаз. Вот просто читаю в них: мальчик, не мешай взрослым дядям работать!

Иванов качает головой:

– Нет, Алексей. Ты отправляешься отдыхать. И, судя по твоему состоянию, лечиться. Не хочешь спать – садись, пиши отчет по Японии. – Увидев мое обиженное лицо, мягко добавляет: – Знаю, что парень ты у нас смелый, но к штурму базы ГРУ я тебя не допускаю. Оставь это дело специалистам.

Все уходят, оставив меня в гордом одиночестве. А до меня наконец доходит, почему лицо Павла Анатольевича показалось мне знакомым – это же легендарный Судоплатов!

* * *

Беру из стопки бумаги чистые листы, кладу их перед собой. Пытаюсь сосредоточиться на отчете. Но мысли разбегаются, как тараканы, то и дело перескакивая с одного на другое. Тру лицо, заставляя себя думать про встречу с Мацурой Танто, про компьютеры, интернет, но нет… писатель из меня сейчас никакой.

Снова приходит Ася Федоровна, приносит мне горячий чай и градусник.

– Леш, ну что ты мучаешь себя? Ляг, поспи. Смотри, какие глаза воспаленные!

В глаза и правда словно песок насыпали. И поспать пару часов мне сейчас точно не помешает.

– Ладно, согласен на любой продавленный диван и даже на скрипучую раскладушку!

– Да где ж я тебе их возьму, – смеется женщина. – А что, обычная кровать не подойдет?

Неподалеку от медпункта, за дверью без какой-либо таблички оказалась небольшая комната, похожая на обычный номер гостиницы. Кровать, тумбочка, стол с двумя стульями – вот и вся ее обстановка. При входе стенной шкаф и дверь в санузел. По словам Аси, здесь есть еще несколько таких же «спален» для дежурных сотрудников, ночующих в здании службы. Прошу ее разбудить меня часика через два, чтобы не пропустить очередной укол.

Чувствовал ли я сейчас себя лучше? Ну… смотря с чем сравнивать. Если с первой ночью, то однозначно да. А вот по сравнению со вчерашним днем разница пока не так заметна. Температура все так же держится, и градусник упорно показывает 37,6. Может, чуть легче стало дышать, и горло уже не так зверски болит. Но неизвестно, как мне теперь аукнется путешествие по коллектору по щиколотку в холодной воде. Ладно, будем надеяться на лучшее, дома, как говорится, и стены помогают. С этой успокаивающей мыслью я и засыпаю…

…Когда меня будит стук в дверь, я долго не могу сообразить, где нахожусь. Лежу на удобной кровати, уютно пахнет свежим накрахмаленным бельем, но кругом кромешная темнота. Лишь из-под двери выбивается тоненькая полоска света. Пытаюсь восстановить в голове порядок последних событий. Больница – поездка в госпиталь – побег – Пятницкая. С души сваливается камень – я на свободе!.. Просто сейчас в подземном бункере Особой службы.

В дверь снова стучат, и в номер заглядывает Ася Федоровна, в ее руках медицинская кюветка.

– Леш, давай укол сделаем, нельзя их пропускать. А потом снова ляжешь.

Но я чувствую себя на удивление отдохнувшим, после очередного укола и таблеток спать больше не хочется. Поэтому идем пить чай с «Грушей», поднимаясь наконец из подземелья наверх. За окном уже темнеет, идет сильный дождь. В опустевшем здании службы стоит оглушающая тишина. По словам Аси, еще утром здесь было много сотрудников, а сейчас никого почти не осталось – мы с ней да несколько охранников на постах, все остальные уехали на спецоперацию.

– Ася Федоровна, а как же так получилось, что Степана Денисовича гэрэушники арестовали?

– Внимание грамотно отвлекли, – вздыхает она, – ты, наверное, даже и не знаешь, что у нас три недели назад в Дагестане беспорядки вспыхнули? В газетах-то про это не было. Так Хрущев Ивана Георгиевича в Хасавюрт отправил, чтобы он негласное расследование провел. Уж больно мутная история там получилась – массовые драки словно на ровном месте вспыхнули, никаких причин для этого не было. Ну, и Степан Денисович тоже своих людей туда направил, а сам в срочную командировку на Кубу улетел. Так что, когда он вернулся, Иванова в Москве не было. А сторонники Захарова и Семичастного времени зря не теряли, тем же вечером его дома и арестовали.

Ну, да… не додавили гидру, не все щупальца заговора в июле отсекли. И Малиновского тоже сильно недооценили.

– А что с Хрущевым?

– В реанимации, инсульт. Все подозрительно в одно время случилось. Литвиненко арестован, всю личную охрану заменили, ближайшее окружение отстранено от работы.

– А где сейчас мой «подельник» Андрей Литвинов, не знаете?

– Нет, Леш, не знаю. Только про Аджубея слышала, что его тоже сняли. Видимо, заговорщики ждут завтрашнего Пленума ЦК, а потом сразу чистки начнутся.

Да уж… веселые времена настали. А я сижу здесь, чаи распиваю. Может так статься, что никому мои отчеты и донесения уже не понадобятся. Про статьи свои вообще молчу. Если Аджубея завтра на пленуме попрут из членов ЦК и снимут со всех постов, то о журнале можно навсегда забыть. Интересно, где мои друзья сейчас? Вот как-то не верю, что они тихо по домам сидят. Прогуляться, что ли, до редакции, проверить, не там ли они? А то ведь с ума, поди, сходят от неизвестности…

Ася Федоровна мою идею, конечно, не одобрила, но я пообещал ей проявить максимальную осторожность. Пока она ходила на склад искать для меня куртку подходящего размера, я взял у дежурного ключи от своего кабинета. Здесь за время моего отсутствия ничего не изменилось, пишущая машинка все так же сиротливо стоит на окне. Залез в стол. Из нижнего ящика достал запасной ключ от сейфа. Перебрал его содержимое.

Ордена, сценарий «Города», отпечатанные на машинке экземпляры рукописей, документы на дачу и на квартиру, которые я успел получить перед самым отъездом в Хабаровск. Покрутил в руках хрущевскую индульгенцию. Кому она теперь нужна – эта филькина грамота. Долго решал, стоит ли взять с собой трофейный пистолет. А потом подумал – зачем? Чтобы устроить перестрелку в коридорах Радиокомитета? И дать Бобокову стопроцентный повод посадить меня? Тогда уже никакой Измайлов и Руденко не помогут. Так что взял половину из пятисот рублей, что остались у меня после покупки дачи, сунул в карман свою записную книжку, пропуск, несколько отмычек и решительно захлопнул сейф.

Иду под зонтом по Садовническому переулку. На улице ни души, дождь льет как из ведра. Но если бы я снова сунулся в коллектор, то идти мне пришлось бы уже не по щиколотку, а по колено в воде. Так что отступление через коллектор – это только на самый крайний случай. Проверяюсь заодно – наружки действительно нет. Вахтер сменился, я показываю пропуск и спокойно попадаю в здание Радиокомитета. Прислушиваюсь к вечерней тишине в здании, направляюсь к лестнице. По пустому коридору подхожу к дверям редакции. Там явно кто-то есть, за дверью неразборчиво слышны голоса. Ну… была не была!

Рывком открываю дверь и сразу же прикладываю палец к губам, призывая всех находящихся внутри к молчанию. Потом показываю друзьям на потолок, давая понять, что наша редакция может прослушиваться. Выражение их лиц дорогого стоит – глаза все вытаращили, словно привидение увидели. Девчонки рты руками зажимают. Молча показываю всем рукой на выход.

– Пошли, перекурим, что ли? – первой находится умная Юлька.

– Да, – громко соглашается с ней Лева, – пора и покурить.

Все разом отодвигают стулья и гурьбой высыпают в коридор. Каждый, проходя мимо, старается выразить мне свою радость. Девчонки улыбаются, Левка крепко пожимает мою руку, Димон со всей дури стискивает меня в своих медвежьих объятиях. Я показываю ему кулак и веду всех за собой к лифту, чтобы подняться на последний этаж. Ключ от чердака лежит там, где его в последний раз оставил Иванов, так что вскоре мы уже обнимаемся с друзьями и расцеловываемся с девчонками.

– Тихо вы, черти! – смеюсь я и захожусь в очередном приступе кашля. – Я болею, меня беречь надо. Ну, рассказывайте, как у вас дела?

– Да что мы! Когда тебя выпустили?

– Меня никто не выпускал. Я сам сбежал с Лубянки и теперь нахожусь на нелегальном положении. В бегах я, короче. А вы откуда знаете, что меня арестовали?

– Москвин мне похвалился, что лично тебя арестовал в аэропорту, – скривилась Юлька.

– Еще что сказал?

– Что тебя теперь железно посадят, а Димку за пособничество врагу выпрут из универа и комсомола.

– Рано радуется, сволочь! Это мы еще посмотрим – кто кого и откуда выпрет. Но никто в университете не должен пока знать, что я на свободе, слышите? Все должны думать, что я по-прежнему сижу на Лубянке.

– А Вике-то можно сказать?

– Нет. Не нужно ее в это впутывать. Да и следят за ней теперь, – привожу я решающий аргумент. Друзья согласно кивают.

Я откашливаюсь и задаю резонный вопрос:

– А вы что в редакции вечером делаете?

– К митингу готовимся, – радостно докладывает Лева.

– К какому еще митингу? – офигеваю я.

– В твою защиту! Мы уже и плакаты нарисовали. Завтра утром у Кутафьей башни Кремля встанем, так чтобы нас депутаты пленума увидели.

Теперь уже у меня глаза на лоб лезут:

– Совсем сдурели?!

– А ты думал, что мы тебя бросим? Нет уж! У нас завтра весь журфак на митинг собирается.

– Да вас там скрутят и по «воронкам» распихают!

– Ничего, «воронков» на всех не хватит!

– Пусть колонной по всему проспекту Маркса на Лубянку проведут! И мы все продумали. Нас сам Гагарин обещал поддержать.

– А его-то вы зачем привлекли?

– Чтобы шуму больше было. Да не переживай, Лех, он сразу согласился, как мы позвонили.

Час от часу не легче! Вот так сидишь на Лубянке и не знаешь, что за ее стенами происходит. Из дальнейшего их рассказа я узнаю, что Москвин заловил вчера утром Юльку прямо в университете. Начал похваляться, какой он крутой, как меня прямо у трапа скрутил. Потом стал требовать, чтобы Прынцесса ему подписку дала на сотрудничество с КГБ. Ага… нашел кому угрожать! Заноза послала его в дальние дали, а сама тут же помчалась к ребятам. Через полчаса уже весь университет знал, что Русина вчера арестовали злобные комитетчики. Ну, и понеслось…

Сначала всей гурьбой отправились к Заславскому с требованием вмешаться, тот пообещал ребятам позвонить Федину. Потом они пошли в партком. Там предложили подождать немного, пока все прояснится на пленуме. Поняв, что так им ничего не добиться, девчонки нашли Светлану Фурцеву, и та сразу же помчалась к матери в министерство. А уже вечером здесь в редакции собралось экстренное заседание нашего клуба. На нем и решили устроить митинг в мою защиту. Кто-то из ребят предложил подключить Гагарина. Телефон Юры в редакции был, Левка тут же начал ему звонить.

А сегодня с утра Оля «Пылесос» с Леной поехали по столичным вузам, предлагая комсомольцам присоединиться к митингу студентов университета. Коган-старший отправился в Союз журналистов, а Вика в Союз писателей, чтобы встретиться с Фединым и Шолоховым, который кроме того, что депутат Верховного Совета, еще и член ЦК КПСС, а значит, будет принимать участие в завтрашнем пленуме.

В общем, друзья развили такую бурную деятельность по моему освобождению, что мама не горюй! Приятно, конечно, чего уж там говорить, но не хотелось, чтобы ребята из-за меня пострадали. Нужно их подстраховать. А позвоню-ка я англичанину Джону Муру из Evening Standard. Пусть подежурит с другими репортерами у Кутафьей башни – глядишь, и не рискнет новая власть арестовывать студентов на глазах зарубежной прессы. Им сейчас международные скандалы ни к чему. Только нужно обязательно проконтролировать содержание их плакатов и транспарантов. Чтобы никакой диссиденщины! Исключительно цитаты из классиков марксизма-ленинизма и Программы КПСС. Можно еще из Кодекса строителя коммунизма чего-нибудь надергать.

Об это я и сообщаю своим друзьям. Смотрю – пригорюнились мои орлы и орлицы…

– Вы что, уже какой-нибудь антисоветчины понаписали? – с подозрением оглядываю я друзей.

– Ну… не то чтобы антисоветчины, – мнется Левка, – но перца, конечно, добавили.

– Так, сейчас возвращаемся в редакцию, покажете. А то знаю я вас – опять в Молодую гвардию играть начнете!

Парни виновато опускают головы. Ясно… Не сидится им на заднице ровно, в герои рвутся.

– Леш, а ты где ночевать будешь? – спохватывается Лена.

– Не переживай, я уже нашел где перекантоваться. Будем надеяться, что эта заварушка долго не продлится.

– Так может и митинг теперь не очень нужен?

– Нет, митинг лишним не будет. И дело не во мне. Наша власть должна понять, что время заговоров и кулуарных решений прошло. Люди больше молчать не будут.

Ребята серьезно закивали. Прониклись, так сказать, моментом.

– Ладно, а теперь идем смотреть ваши плакаты. – Я тяжело вздохнул – как бы все это плохо не закончилось. – Те, что я велю, уничтожите без разговоров. Геройствовать тоже с умом нужно.

Как и ожидалось, плакатов в духе «Свободу Алексею Русину!» было предостаточно. Самые агрессивные пришлось убрать. Оставил только те, что помягче и нейтральнее. Например: «Требуем честного расследования дела коммуниста Алексея Русина», «Товарищ Руденко! Возьмите дело Русина под свой контроль!».

Написал им на листе новые лозунги: «Требуем соблюдать Конституцию и законы СССР», «Государство сильно сознательностью масс», «КПСС – честь, ум и совесть советского общества», «Генеральная прокуратура – гарант соблюдения советских законов». Пусть теперь ЦК попробует против своей же пропаганды выступить. Посмотрю я, как милиция посмеет тронуть платы с такими цитатами из партийных документов. Ленина тоже полезно процитировать: «Честность в политике есть результат силы, лицемерие – результат слабости». Ну, и по заговорщикам нужно обязательно пройтись: «Террористы не должны уйти от ответа!», «Пособников военных преступников к ответу!». И все в таком духе.

Внизу списка цитат на двух листах сделал приписку для друзей: «Никакого диссидентства и антисоветчины, все строго по делу и про соблюдение законов, понятно?»

– Понятно, – кивают головами друзья.

«И вести себя культурно, не бузить. Там будут иностранные журналисты, осторожно!»

Я обнимаю всех на прощание, строго угрожаю им на всякий случай пальцем и тихо покидаю редакцию. Все, пускай работают, черти. Противодействие Иванова заговорщикам надо подкрепить политической акцией. На одном Судоплатове и силовых акциях далеко не уедешь. Эту старую гвардию уже не переделать, а вот самую активную часть населения – молодежь – надо выдвигать на первый план. Им же в XXI веке жить.

А мне сейчас нужно срочно позвонить англичанину. Выхожу из Радиокомитета, раскрываю зонт над головой. Вспомнить бы еще, где здесь у нас ближайший таксофон?

Сворачиваю в ближайший переулок, перепрыгиваю через большую лужу. Слышу за спиной:

– Стоять!

Я замираю и медленно оборачиваюсь, неверяще всматриваясь в темный мужской силуэт.

– Андрей?! Как ты здесь оказался?

Литвинов ныряет под мой зонт и, схватив меня за локоть, тащит подальше от перекрестка и ярких фонарей.

– Хотел твоего Кузнецова найти, чтобы узнать, где ты и что с тобой. А тут такая удача – сам мне попался!

– Андрюх, да я в бегах. И, наверное, уже объявлен в розыск. А ты как?

– И я в бегах… Ночую у старого знакомого, о котором на службе вряд ли известно. Пойдем где-нибудь поговорим, не под дождем же стоять.

Я веду его в пельменную неподалеку. Сейчас вечером она практически пустая, лишь несколько мужских компаний ведут свои разговоры под пельмени, запивая их водкой, втихаря разлитой по стаканам под столом. Берем пару порций и чай, уходим в дальний зал, который не просматривается с улицы. Андрей жадно набрасывается на пельмени, я пододвигаю ему и свою тарелку. Меня-то Ася Федоровна недавно покормила. Догадываюсь, что с деньгами у него негусто, домой ведь за заначкой не сунешься. Ну, сколько там ему друг мог одолжить – пятерку, десятку? Достаю из внутреннего кармана деньги, оставляю себе полтинник, около двух сотен протягиваю Андрею. Тот пытается отказаться, но вяло. Понятно, что деньги ему позарез нужны.

– Ну, рассказывай…

– А чего рассказывать. – Литвинов сделал большой глоток чая, запивая пельмени. – Подъезжаю утром к особняку Хрущева, а там уже военные. Сделал вид, что просто проезжаю мимо. Служебную черную «Волгу» бросил у метро. Приметная она, да и понятно, что в перехват объявлена.

– Понятно… А меня прямо у самолета взяли и сразу на Лубянку отвезли, во временную тюрьму.

– А как же ты сбежал оттуда? – поражается комитетчик.

Рассказываю ему свою эпопею с побегом. Литвинов качает головой.

– И что теперь делать будем? Алексей, я всю жизнь бегать и прятаться, как заяц, не собираюсь. А Хрущеву они выздороветь не дадут, он им живым не нужен.

– Это понятно…

И вот стою я на распутье. Что делать? Тащить Литвинова без разрешения Иванова на базу? Я не имею на это права. Поговорить сначала с начальством? А когда теперь Иванов в офис вернется и вернется ли? Может, сразу дивизию Дзержинского после Сенежа помчится поднимать. Эх… Как бы кровь не пролилась! Первый-то заговор мы на опережение раскрыли. Со вторым так не получится.

С другой стороны, Степан Денисович Андрею доверяет, поставил своим порученцем к Хрущеву. Я и сам Литвинову верю, через такую заваруху вместе прошли. И после перестрелки на Лубянке он ведь в том же черном списке у заговорщиков, что и мы с Мезенцевым. Рискнуть, что ли? Ну, кому-то же в этой жизни верить надо?

– Андрей, подожди меня здесь. Срочно позвонить нужно, а потом решим, что нам делать.

– Жду. Только надолго не пропадай. – Литвинов кивает и придвигает к себе вторую тарелку с пельменями.

Нахожу таксофон в ста метрах от забегаловки. Снимаю трубку – телефон слава богу работает. Порывшись в мелочи, выданной мне кассиром, нахожу две монетки по 10 копеек, они совпадают по размеру с двушками и тоже годятся. Первой звоню Асе.

– Это я. Нашелся потеряшка, о котором я вас спрашивал. Сейчас его приведу. Знаю, что нарушаю правила, но не могу я его бросить, да и лишние руки нам пригодятся.

Ася Федоровна молчит некоторое время, потом вздыхает:

– Ну, что с тобой делать, приводи… Но только через тот же вход, вас там встретят. И на первый этаж ни ногой, будете внизу ждать.

Фу-х… камень с души. Не знаю, что бы я делал, если бы она запретила Андрея приводить. На всякий случай я перехожу в таксофон на другой стороне улицы, телефон англичанина ведь точно прослушивают, лишняя предосторожность не помешает. Достаю записную книжку, нахожу нужный телефон. Прикрываю трубку носовым платком, чтобы прослушка голос мой потом не опознала, звоню. Джон подходит сразу. Я выдаю заранее продуманный текст на английском:

– Джон, это знакомый Глории. Завтра утром у Кутафьей башни Кремля будет митинг студентов МГУ. Прошу вас, приведите репортеров. Иначе ребят арестуют.

Кладу трубку, не дожидаясь ответа. Англичанин не дурак – сам поймет, что митинг приурочен к завтрашнему пленуму. На Западе любят писать о демократии? Вот вам советская демократия в действии, окажите ей моральную поддержку.

Застываю на секунду в раздумьях. Может, еще Евтушенко позвонить? Нет. Во‑первых, его куратор – сам Бобоков, и гарантии, что Женька не уведомит генерала о митинге, нет никакой. Во‑вторых, поэт обязательно что-нибудь учудит – или сам перед репортерами выступать начнет, или с собой каких-нибудь диссидентов притащит. А нам этого не нужно. Поэтому протираю хорошенько трубку и ручку двери носовым платком. А теперь самое сложное…

Вернувшись в пельменную, застаю там нервничающего Литвинова. Видимо, он допускал, что я исчез по-английски.

– Прости, Андрюх, телефон рядом не работал, пришлось искать исправный. Пойдем.

– Куда?

Вот что я должен сейчас ему ответить? Тяжело вздыхаю, пристально смотрю ему в глаза:

– Андрей, или ты мне доверяешь, или мы сейчас прощаемся. А если все-таки доверяешь, то вопросов пока не задаешь. Ты идешь со мной?

– Гад ты, Русин! Знаешь же, что у меня выбора нет.

– Выбор есть всегда. Сейчас вопрос о доверии.

– Ладно, веди.

Конечно, хорошо бы его провести через Радиокомитет. Но в той части коллектора воды сейчас по колено, да и светиться там больше не хочется. Третий заход за полдня – это перебор. И через подъезд Ася вести гостя запретила. Остается подвал дома Нернзее. К тому подземному входу больше никак не добраться.

Как мы с Литвиновым пробирались в подвал этого «тучереза» – отдельная история. Один ржавый замок на двери чего стоил. И ведь здоровый, сволочь, – не собьешь! Наверное, еще с царских времен там висит. Еле открыл его своими отмычками. Пока добрались до знакомой лестницы, сто потов сошло. Андрей на меня уже коситься начал, как на вора-домушника. А когда понял, что мы сейчас еще по старому коллектору пойдем, не выдержал:

– Леш, твоя фамилия точно Русин?

– Сомневаешься?

– Да, сдается мне, что ты Сусанин. Ты куда меня завел?

– Помолчи лучше, юморист. Я за тебя головой, между прочим, поручился.

Литвинов фыркает, но дальше идет молча. Не знает он, что это ему еще повезло: старый отрезок коллектора практически сухой в отличие от нового, проходящего прямо под переулком и полного сейчас сточных вод. У самого входа в офис заставляю его отвернуться к стене, чтобы он не увидел, где расположен рычаг. Дверь со щелчком открывается, я машу рукой:

– Проходи.

Андрей, не ожидая подвоха, поднимается по лесенке. И за дверью тут же попадает по дуло автомата Николая Демидовича.

– Парень, руки подними. У нас здесь строгие порядки. Если есть оружие, придется сдать.

Деваться Литвинову некуда. Табельный пистолет переходит к Николаю Демидовичу. И лишь после того как его тщательно обыскивают, я веду злого как черт Андрея в комнату отдыха, соседнюю с моей.

– Русин, ты точно гад! Куда ты меня притащил?

– Успокойся, а? Это Особая служба при ЦК КПСС. Слышал поди? – Дождавшись кивка, продолжаю: – Приедет начальство, само тебе все расскажет. А сейчас если хочешь в душ – вон он за дверью. Чай нам тоже скоро принесут.

Не обращая внимания на зло пыхтящего Литвинова, иду к себе, снимаю пальто, ботинки, плюхаюсь на постель, устало прикрываю глаза. Слышу в коридоре шаги, приглушенные ковровой дорожкой, и характерное позвякивание шприца о стенки кюветки. А вот и моя доза пенициллина! Ася, постучав, заходит в комнату:

– Опять геройствовал? – «Груша» прикладывает холодную руку ко лбу. – Ох ты боженьки мой, да ты весь горишь!

– Врагу не сдается наш гордый «Варяг», – хрипло пропеваю я.

– Подставляй попу, варяг. – Ася набирает шприц. – Где твой спутник?

– В соседней комнате. – Я поворачиваюсь на живот, получаю свой укол. После медицинских процедур мы идем знакомится с гэбэшником.

– Ася Федоровна, это Андрей Литвинов – доверенный сотрудник Степана Денисовича. Андрей, это Ася Федоровна – добрый ангел и хозяйка этого… дома.

«Груша» смущенно улыбается:

– Скажешь тоже, «хозяйка»! Голодные?

Наевшийся пельменей Литвинов пожимает плечами.

– Мы недавно перекусили, а вот от чая с плюшками точно не откажемся.

После чая и лекарств меня разморило и клонит в сон. Расходимся с Литвиновым по своим комнатам…

Просыпаюсь от легкого похлопывания по плечу. Ася пришла.

– Леш, укол и температуру надо бы померить.

– Как там наши, не приехали еще? – спрашиваю я спросонья и послушно переворачиваясь на живот.

– Нет пока…

Ртуть на градуснике как приклеенная держится на отметке 37,6. Ну, спасибо хоть вверх не ползет. Зато сухой кашель перешел в кашель с мокротой, и, наверное, это хорошо. Но Ася все равно недовольно качает головой:

– Отлежаться бы тебе недельку, а ты по лужам под дождем бегаешь.

– Покой нам только снится… Вот наведем порядок в стране, тогда и отлежусь.

Полежав и поняв, что не усну, одеваюсь и выхожу в коридор. Тишина… Только Литвинов похрапывает за соседней дверью.

– Не спится? – скупо улыбается мне Николай Демидович.

– Не спится… Все думаю, как там наши. Хоть бы все обошлось.

– Ты правда думаешь, что они эту базу ГРУ штурмовать будут? – хмыкает он. – Да бог с тобой! На базе не меньше двух тысяч бойцов, никто там войну развязывать не будет. И вообще, давно прошли те времена, когда конфликты среди разведчиков доходили до… – Коллега глубокомысленно замолкает. – Встретятся, посидят за рюмкой чая, вспомнят старые времена, поговорят да миром и разойдутся. Ивану Георгиевичу сейчас есть что рассказать гэрэушникам.

Даже не сомневаюсь. Но вот в благостную картинку с рюмкой чая что-то верится с трудом. Если бы было все так просто, Степан Денисович и сам давно бы с гэрэушниками договорился. Но армия и все спецслужбы настолько настроены против Хрущева, что защищать его никто не станет. Хотя для ГРУ алкоголик Малиновский тоже сомнительный подарок. Их скорее маршал Гречко устроит – первый зам нынешнего министра обороны.