Текст книги "Я спас ссср! том iv (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

Намного проще делается все,

когда пуста бутылка на столе;

истории шальное колесо –

не пьяный ли катает по земле?

И. Губерман

– Руки в гору!! Я сказал в гору!

На третьем этаже Сенатского дворца две группы мужчин наставили в коридоре друг на друга оружие. Справа столпились охранники Малиновского, защищавшие вход в бывший кабинет Хрущева. Слева вскинули автоматы сотрудники Особой службы.

Покрасневший Иванов водил дулом АК, выцеливая главного охранника.

– Пистолеты на пол! Или мы открываем огонь.

– Открывайте! – крикнул ему в ответ грузный седоватый мужчина в офицерской форме, но без кителя, зато сразу с двумя пистолетами ТТ в руках – Сами тут все ляжете!

– Емельян! – Иванов обратился с седому – Кремль уже захвачен дивизией Дзержинского – Сопротивляться бесполезно. Не Кремлевский полк, ни сотрудники 9-ки в конфликт вмешиваться не станут, и вас не поддержат.

– Откуда меня знаешь? – зло удивился охранник.

– Забыл, как вместе на втором Украинском фронте воевали?

– Ты Иванов из СМЕРШа – утвердительно произнес Емельян.

– Узнал? А со мной люди из Особой службы. Слышал про нас? – генерал повернулся к Судоплатову. Тот стоял с пулеметом ПК в руках – Паша, выйди вперед, покажись Емельяну.

Судоплатов сделал шаг вперед, демонстративно поднял ствол вверх, выдал короткую и оглушительную очередь в потолок. Гильзы попадали на ковровую дорожку, в коридоре едко запахло порохом.

Обе группы отшатнулись назад, но побелевшие пальцы главного охранника по-прежнему сжимали ТТ.

– Емельян, не дури. Тут уже бронетехника, здание окружено – продолжил увещевать Иванов – Выгляни в окно!

Охранник сделал один шаг назад, другой. Бросил быстрый взгляд в окно, которое выходило во внутренний двор Сенатского дворца. Там и, правда, стояла пара БТРов, нацелив стволы на фасад здания.

Из дверей приемной вышел, покачиваясь, Малиновский. Хмуро осмотрел коридор. Встретился взглядом с Ивановым.

– Емельян, кладите стволы – глухо произнес министр обороны – Мы проиграли. Говорил же я этому трусливому мудаку, что надо вводить войска в Москву! – Малиновский со всей злости ударил кулаком в дубовую панель стены.

Охранники начали осторожно опускать пистолеты на пол, сотрудники Особой службы по одному обыскивали людей из личной охраны министра, надевали на них наручники. Последним оружие сдал сам Малиновский, от которого сильно пахло водкой. Судоплатов шагнул к нему с наручниками, но Иванов отрицательно качнул головой, и тот отступил. Потом под охраной нескольких бойцов повел бывшего министра обороны в сторону лестницы.

Иванов толкнул дверь в приемную Хрущева. Тут было непривычно тихо и сумрачно. Тяжелые плотные гардины полностью закрывали окна, место секретаря пустовало.

Начальник Особой службы в окружении автоматчиков прошел в кабинет Хрущева и огляделся. Огромное помещение, размером 100 кв. метров имело какой-то не обжитой вид. Дубовые панели, все загромождено множеством сувениров, некоторые из которых были совершенно безвкусными, здесь же стояли модели спутников, самолетов, паровозов… Короче, все то, что Хрущеву в изобилии преподносили советские граждане и иностранные гости. А еще – многочисленные вазы, в том числе с портретами самого Никиты. На одной из них Никита Сергеевич был изображен в форме генерал-лейтенанта.

Во главе длинного стола для совещаний расположился массивный рабочий стол хозяина кабинета. За ним сейчас, вжавшись в кресло, сидел бледный Суслов.

– Ну что Михаил Андреевич? Испужались? – Иванов присел на краешек стола, положив автомат перед собой.

– Что теперь будет со мной? – глухо спросил главный идеолог страны, косясь на автомат Иванова.

– Это уже Пленуму решать, мое дело доложить членам ЦК сложившуюся обстановку – пожал плечами Иванов – Пойдемте, покажем вас народу.

– Да я вовсе…

– Вот это сейчас Пленуму сами и расскажете, Михаил Андреевич. А мы с генералом Мезенцевым вас поправим, если вы вдруг чего забыли.

* * *

За полчаса до этого…

– Здравствуйте, товарищи!

В Свердловский зал вошел Юрий Гагарин в сопровождении Михаила Шолохова. Оба были серьезны, словно принесли дурные вести. И зал, громко обсуждавший до этого последние новости, замолк. Первый космонавт СССР прямиком направился к трибуне, но не поднялся на нее, а просто остановился в проходе у подножия сцены так, чтобы его все видели.

– Товарищи! Прошу прощения, что явился незваным гостем. Но поскольку открытие Пленума все-равно задерживается, я прошу несколько минут вашего внимания. Поверьте, меня на это толкнули чрезвычайные обстоятельства.

В президиуме уже сидело несколько человек – Микоян, Кириленко, Гришин, Рашидов, Ефремов, Косыгин. Но некоторые места были свободны.

– Товарищ Гагарин! – нахмурился Кириленко – Вы нарушаете регламент Пленума!

– Нарушаю – кивнул космонавт – Но, поверьте, у меня для этого есть веские основания.

– Да дайте уже человеку слово сказать! – возмутилась из зала Екатерина Фурцева.

Обведя взглядом притихший Пленум, Гагарин, который без своей «фирменной» улыбки выглядел несколько непривычно, продолжил:

– Многие из вас, идя сегодня в Кремль, увидели студенческий митинг у его стен. Но не все знают, что толкнуло студентов МГУ на такой отчаянный шаг. Позвольте вам рассказать то, что мы с Михаилом Александровичем – Гагарин повернулся к Шолохову – услышали от самих студентов. Вы все знаете молодого талантливого писателя и журналиста Алексея Русина. Все, наверное, успели прочитать его роман «Город не должен умереть», а многие и видели в «Известиях» его замечательные репортажи с Олимпиады в Токио. Но не все знают, что он учится на 4-м курсе журфака Московского университета, и сегодняшний митинг проводят в его защиту друзья и сокурсники. Три дня назад Русин был арестован в аэропорту Внуково прямо у трапа самолета, прилетевшего из Токио. Арестован на глазах нашей Олимпийской сборной. И с тех пор о нем больше ничего неизвестно. Друзья даже не знают, жив ли он.

– Компетентные органы с этим разберутся – попытался оборвать космонавта Рашидов – Товарищи, давайте не будем подменять их собой…

– Не разберутся! – из зала к трибуне вышел бледный, похудевший Аджубей – Товарищи! Я тоже прошу вас срочно вмешаться в дело Русина. Поверьте, у меня есть серьезные основания опасаться за его жизнь. Один из моих сотрудников – журналист Герман Седов, летевший вместе с Русиным из Японии, рассказал, что Алексей заболел еще в Токио и очень плохо чувствовал себя в тот день. Но особое беспокойство вызывает тот факт, что задержанием Русина почему-то руководил генерал Захаров, который сейчас сам должен находиться под арестом по делу об организации теракта и покушении на жизнь Первого секретаря ЦК КПСС товарища Хрущева.

В зале зашумели, раздались нестройные выкрики.

– Тише товарищи! – повысил голос Гагарин – Алексей Иванович еще не закончил.

В президиуме обеспокоенно переглянулись Кириленко с Микояном.

– Так кто же подписал ордер на освобождение генерала? – продолжил главный редактор Известий – Это точно не Генеральный прокурор Руденко, я звонил Роману Андреевичу. И кто тогда дал подследственному генералу, лишенному всех постов и полномочий, право арестовывать людей? И где сейчас находятся Русин и исполняющий обязанности Председателя КГБ генерал Мезенцев, предотвративший тот июльский теракт? Кто у нас в стране обнаглел настолько, что посмел арестовать генерала КГБ, и к тому же члена Президиума ЦК КПСС?

Аджубей тоже обвел тяжелым взглядом зал. И члены ЦК прекрасно поняли его намек – журналист Русин фигура мелкая, но если уж арестовали всемогущего Мезенцева, то и их собственное положение настолько шатко, что не стоит и ломанного гроша. Да и сам вопрос главного редактора Известий в общем-то был чисто риторическим – понятно же, что в отсутствии заболевшего Хрущева все это можно было провернуть только с согласия кого-то из верхушки КГБ, министра обороны Малиновского, и Суслова, естественно. А отсутствие двух последних в зале заседания наводило на серьезные размышления.

Воцарилась тишина. Кто-то, как Фурцева, возмущенно качал головой, но были и такие, кто отводил взгляд в сторону. Вставать на пути Суслова и становиться его следующей жертвой никто не хотел. А смелость Аджубея была скорее жестом отчаяния – понятно, что сегодня их с Фурцевой выведут из состава ЦК, и вскоре они потеряют свои посты.

– … Здравствуйте товарищи! Простите за опоздание.

В распахнутые двери вошел генерал Мезенцев с портативной рацией в руке и бодрым шагом направился к трибуне. На лице Фурцевой расцвела улыбка, когда он, походя мимо них, пожал по очереди руки Гагарину, Шолохову и Аджубею. Взошел на трибуну, положил на нее рацию и внимательно посмотрел на Президиум. Микоян и Кириленко отвели взгляды, начали перешептываться.

– Думаю, вам, товарищи, будет интересно узнать о событиях, произошедших в столице за последние пять дней…

Рассказ генерала Мезенцева о его аресте и содержании в старой казарме военной базы под охраной особо доверенных людей Малиновского, поверг присутствующих в шок. Всем казалось, что времена, когда военные могли арестовать председателя КГБ, а уж тем более поднять руку на Главу КПСС и Правительства, безвозвратно канули в лету.

– … Ну, а о том, что произошло с Алексеем Русиным, я думаю, он вам расскажет сам – закончил свой рассказ генерал и махнул рукой.

На пороге зала появился виновник сегодняшнего переполоха и направился к трибуне. Но, не дойдя нее, вдруг покачнулся, схватился рукой за грудь и начал медленно оседать, хватая ртом воздух. Когда он упал в проходе рядом с трибуной, все увидели, на его рубашке в районе груди расползающееся пятно крови.

– Убили!!! Смотрите, у него вся грудь в крови! – раздался испуганный крик Екатерины Фурцевой.

– Врача! Позовите немедленно врача!

* * *

Очнулся я оттого, что мне на лицо капало что-то. Я открыл глаза и увидел Вику. Растрепанная, заплаканная. Но такая милая и родная!

– Викуся, любимая…! – прохрипел я.

– Боженьки! Очнулся! – Вика бросилась мне на грудь и я застонал от боли.

– Ой! Какая же я дура – моя девушка отстранилась, озабоченно положила руку на лоб – Ты весь горишь!

– Из искры возгорится пламя! – я откашлялся, приподнялся на локте. Лежал я на кушетке в каком-то обычном чиновничьем кабинете, правда, большом. Ореховая мебель, шкафы с томами классиков…

– Где я?

– В Кремле.

– А ты как тут оказалась? – я сел, ощупал голую грудь. Она была туго перевязана бинтами.

– Меня Гагарин провел. Его Пленум к нам парламентером отправил, они хотели чтобы мы разошлись. Но ребята твердо решили не сворачивать митинг, пока все не закончится. И тогда Степан Денисович разрешил Юре меня к тебе провести.

За дверью кабинета раздался какой-то шум, а затем громкая очередь из автомата. Или пулемета. Я подскочил, покачнулся. Вика подхватила меня под руку и мы кинулись к окну. Окно выходило на внутренний дворик Сенатского дворца. Во дворике стояло несколько БТР, солдаты Северцева смотрели вверх, тихо переговариваясь. У одной из боевых машин пулемет в башне был направлен прямо на фасад здания. Ага, значит совсем рядом идет Пленум, и меня принесли сюда из Свердловского зала. Но откуда стрельба?

– Ужас какой – нахмурилась Вика – Неужели дойдет до гражданской войны?

– Не дойдет – в кабинет в сопровождении пожилого доктора в белом халате зашел осунувшийся Мезенцев. В руках Степан Денисович нес рацию, ворот его сорочки был небрежно расстегнут.

– Все, спекся Родион! – генерал повернулся к врачу – Семен Семенович, что скажете по Русину? Вы его осмотрели?

– Осмотрел – кивнул пожилой доктор – У него странная рана на груди, из нее сочится кровь. И обширная гематома. Сделал пальпацию вокруг раны – не исключена трещина в грудине. Я наложил тугую повязку, но надо его на рентген везти.

– Собирайся – кивнул мне Мезенцев – Поедешь в больницу.

– Давайте в Первую Градскую его отправим – предложил врач – я договорюсь об отдельной палате.

– На Ленинский? – спросила Вика – А можно мне с ним?! Я его одного теперь не оставлю!

– Езжай, конечно, красавица – устало улыбнулся генерал – я распоряжусь.

– Степан Денисович, на два слова! – я кивнул в сторону коридора.

Мы вышли из кабинета, я без сил прислонился к стене.

– Алексей, мне некогда! Там на Пленуме первые секретари орут, вот-вот ситуация выйдет из под контроля.

– Родион – это же Малиновский? Он арестован? – я пытался собрать мысли в кучу, но получалось плохо.

– И Суслов тоже – Мезенцев посмотрел на часы.

– И кто теперь станет Первым секретарем ЦК?

– Микоян, наверное – пожал плечами генерал.

Этот интриган и хитрец?!? Тот самый Микоян, что «счастливо» избежал расстрела по делу 26 бакинских комиссаров?? Да на нем же клейма ставить негде – непотопляемый Анастас! Такой человек скорее сам страну потопит. Продаст быстрее, чем Горбачев с Ельциным.

– Степан Денисович! Нельзя Микояна делать Первым секретарем ЦК!

– Много ты понимаешь! – раздраженно ответил Мезенцев – В ЦК большинство у секретарей обкомов. А Микоян с ними со всеми “вась-вась”, уже небось раздает обещания, да посулы…

– И пусть раздает. А вы сломайте ему игру!

– Да как?! Микоян – старейший член Партии и ЦК, у него все нити в руках!

– Дайте Пленуму другую удобную кандидатуру.

– Какую?!

Кого же предложить? Я вижу, что Мезенцев уже совсем потерял терпение. Сейчас уйдет. Косыгина? Но «золотой пятилетки» еще не было – у Алексея Николаевича просто еще нет того авторитета экономиста мирового класса, который он заработал в «моей» истории. Мазуров? Та же история. Отличная кандидатура – воевал среди белорусских партизан, был ранен, честный и прямой человек. Но у чиновников не пройдет. Он ведь из своих, из первых секретарей обкомов, и те будут завидовать – из принципа не проголосуют.

– Товарищ, Мезенцев! – из кабинета выглядывает доктор, озабоченно на меня смотрит – Русина надо уже везти. На нем же лица нет.

За спиной доктора я вижу обеспокоенную Вику.

– Все, Русин, спускайся во двор и езжай в больницу. Я пошел.

Кого же предложить-то?! Поврежденная печать на груди отзывается сильной, пронзительной болью, я слышу где-то совсем далеко грохот Слова. Да, неужели?!

– Степан Денисович! Предложите им Гагарина!! – Слово в голове отзывается космическим рокотом одобрения, печать раскалывает грудь дикой болью, и я падаю на пол. На меня вновь накатывает беспросветная чернота.

* * *

На какое-то время я зависаю в непонятной, но довольно уютной темноте. То прихожу в сознание, то теряю его, даже слышу отрывочные фразы окружающих, только глаза открыть нет сил. Судя по тряске и слабому запаху бензина, меня куда-то везут на машине. Совсем рядом тихо всхлипывает Вика, ее рука нежно гладит меня по щеке. Хочу улыбнуться ей, успокоить, что со мной уже все в порядке, но… даже пальцами не могу пошевелить, не то, что губами. В какой-то момент сквозь гул мотора до меня начинает доноситься какой-то шум, как в радио эфире, когда пытаешься настроиться на нужную волну. Мне почему-то кажется, что это со мной разговаривает Логос, только слов, я никак не могу разобрать. Я напряженно вслушиваюсь, но от бесплодных попыток понять божественную речь, начинает ломить виски. Быстро устаю и, наконец, сдаюсь, проваливаюсь в крепкий сон…

Очнулся я уже под вечер. Судя по знакомым медицинским запахам и белым стенам – снова в больнице. Правда, теперь в небольшой отдельной палате кроме меня никого нет. Осторожно приподнимаюсь на локте, чтобы оглядеться. Рана на груди отдает тупой болью, но теперь она вполне терпима, не то, что днем. Только вздохнуть глубоко по-прежнему не могу. Кошусь на грудь – тугой повязки там больше нет, а бывшая печать Люцифера прикрыта только маревой нашлепкой, закрепленной пластырем.

На тумбочке за моей спиной горит настольная лампа, очерчивая на полу ровный круг. Где-то далеко за дверью еле слышны людские голоса. Тишина и покой… И есть очень хочется. Вспоминаю, что последний раз ел еще рано утром, когда нас с Литвиновым Ася Федоровна накормила завтраком. Сколько же времени с тех пор прошло…? Такое ощущение, что вечность.

Дверь в палату открывается, на пороге Вика – в белом халате и медицинской шапочке. Серьезная такая, в руках кюветка – ну, настоящий медицинский работник. На губах моих расплывается улыбка…

– Лешенька…! Ох, наконец-то ты очнулся!

Вика бросается ко мне, обдает таким родным запахом! Я аж зажмуриваюсь от счастья. Но не надолго. Ведь в приоткрывшимся халатике Вики видны два упругих полушария в бюстгальтере. Таких знакомых и любимых.

Вика перехватывает мою шаловливую руку, забавно хмурит брови:

– Ожил!

Я счастливо киваю. Кровь забурлила, дыхание участилось. Я и правда ожил.

– Ну, что ж ты никому не сказал, что у тебя воспаление легких, а?! – строго отчитывает меня моя персональная медсестричка – А если бы тебя сегодня не повезли на рентген? Разве можно так безалаберно относиться к своему здоровью?

Я осторожно беру Викину ладонь и подкладываю под свою щеку. Умиротворенно вздыхаю. Пусть ругается, сколько захочет, все стерплю. Господи, да ради этого родного голоса я готов на любые испытания!

– Викусь – виновато вздохнув, начинаю оправдываться – свет ведь не без добрых людей. Меня же лечили, делали уколы, я принимал лекарства. И даже на рентген меня возили.

– Это на тот, с которого ты сбежал? – острый ноготок упирается мне грудь. Почти рядом с повязкой.

– Ага…

На большее моего терпения не хватило, и я мягко притягиваю ее к себе, укладывая голову на подушку и вдыхая любимый запах Викиных волос.

– Соскучился, сил нет… Каждый день о тебе в Японии думал.

– И я места себе не находила. Так скучала, что считала дни, а в конце уже и часы… А когда узнала, что тебя арестовали, думала, с ума сойду. Куда бежать? Что делать?!

– И ты помчалась к Федину…!

– А куда мне еще было идти?! Кого я еще в Москве знаю? Тем более уже слухи поползли, что Хрущев при смерти, а Степан Денисович арестован. Решила – буду биться за тебя до последнего. Сяду на Лубянке перед дверью – пусть меня тоже арестовывают!

Я тихо смеюсь, уткнувшись носом в висок своей красавицы. Мой смелый, маленький мышонок. Она даже не понимает, какие силы сейчас вступили в борьбу.

– Нет, а разве ты бы за меня не вступился? – возмущенно сопит «мышонок» на мой смех.

– Викусь, я бы просто стер с Земли всех твоих обидчиков. И меня бы ничего не остановило. Веришь?

– Верю…

Тонкие руки обвивают мою шею, Вика целуют меня. Внутри опять просыпается вулкан. И тут же у двери раздаются мужские голоса, подруга шустро вскакивает с кровати, на ходу поправляя свою белую, накрахмаленную шапочку и одергивая халат. А в дверь уже заходят двое врачей – пожилой мужчина и женщина средних лет. Включается верхний свет.

– Ну, как здесь наш больной, пришел в себя? А то мне уже весь телефон оборвали – из Кремля раз пять успели позвонить!

– Это Сергей Леонидович, заведующий нашим отделением общей терапии – улыбается женщина-врач – а я Тамара Семеновна, ваш лечащий врач.

– Алексей Русин – представляюсь я в ответ.

– Наслышаны… Внизу целая делегация митинг устроила, требует немедленно пропустить их к вам.

– Всех сразу что ли? – поражаюсь я нахальству друзей – нет, это точно лишнее!

– Вот и я им сказала, что лишнее – смеется Тамара Семеновна – но ведь не уходят, настырные! Что делать будем, Алексей?

– А можно только двоих пропустить?

– Двоих можно. Сейчас мы осмотром займемся, а ваша… э… невеста – лечащий врач тепло улыбается Вике – пока сходит за ними, да?

Моя радость кивает и тут же скрывается за дверью.

– Хорошая у вас невеста, Алексей, самоотверженная – настоящий медик! Заявила нам, что сама за вами ухаживать будет, чтобы персонал не отвлекать. Аж, до главврача дошла, чтобы ей позволили здесь находиться! Ну, давайте-ка теперь послушаем вас…

Дальше меня по очереди «выстукивают» и слушают стетоскопом, подробно расспрашивают о самочувствии, рассматривают на свет рентгеновские снимки в двух проекциях. Видимо их успели сделать, пока я был без сознания. Судя по спокойным лицам врачей, ничего экстраординарного на снимках они не видят.

– Ну-с, батенька, спешу вас «обрадовать» – добродушно улыбается Сергей Леонидович – следующую неделю вы точно проведете в нашем отделении, а дальше будем смотреть по состоянию. Первоначальный диагноз полностью подтвердился – пневмония у вас типичная, односторонняя, очаговая. Плюс в грудине обнаружена трещина, плюс в наличие поверхностная, неглубокая рана в области солнечного сплетения. Странная какая-то – пожевал губами доктор – Первый раз такую вижу. Как-будто с кожи что-то сорвали…

Врачи на меня выжидательно смотрят, но я благоразумно молчу. Расскажи им про Люцифера, борьбу сил света и тьмы – мигом в дурку уедешь.

– Трещина и рана большой опасности не представляют – вздохнул Сергей Леонидович, так и не дождавшись моих комментариев – Организм молодой – все быстро само заживет. Но, к сожалению, тугую повязку пришлось снять – при пневмонии больной должен дышать свободно, а у вас явная дыхательная недостаточность. Возможно, даже придется давать кислород. Повезло еще, что лечение было начато вовремя.

Ну… что-то подобное я и ожидал, большой новостью диагноз врачей для меня не стал. Если честно, то могло быть и хуже, особенно после моей вчерашней прогулки под дождем и по щиколотку в воде в коллекторе. Но вот Андрея Николаевича мне поблагодарить точно стоит – если бы не его принципиальность, все могло закончиться совсем по-другому.

– И хочу сразу предупредить, Алексей: с пневмонией шутить не стоит – строго произносит Тамара Семеновна – вам придется пройти серьезный курс лечения. И после выписки из больницы будете наблюдаться у терапевта по месту жительства, пневмония часто дает осложнения.

Врачи, застращав меня, уходят, а в палату тут же врываются Кузнецов на пару с Коганом младшим. В сетке у них апельсины, яблоки, лимоны и трехлитровая банка какого-то сока.

– Старик, ты как?!

Удостоверившись, что я пока еще не при смерти, друзья немного успокаиваются, рассаживаются вокруг. Потом перебивая друг друга, с жаром начинают докладывать мне последние новости. От которых я слегка офигеваю.

Поняв, что сажать в кутузку их никто не будет, студенты совсем перестали бояться милиции. Митинг решено продлить до окончания Пленума, иначе есть опасение, что партийцы по традиции все спустят на тормозах, и виновные снова уйдут от ответа. Плакаты с призывами освободить меня больше не актуальны, их решено заменить на лозунги в стиле «Карателей Русина к ответу!», все остальные лозунги пока останутся на месте. Завтра у нас День рождения ВЛКСМ, и это тоже хороший повод напомнить коммунистам, что у них подрастает достойная смена. Она вон, раздраженная и злая стоит за кремлевской стеной.

Помитинговать у стен Кремля в свой праздник подтянутся комсомольцы из многих столичных ВУЗов.

– Парни, вы только следите, чтобы крикунов и «борцов с режимом» не было. Обидно будет ни за что пострадать.

– Лех, не дрейфь! – смеется Димон – Мы своих от чужих завтра сразу отличим. Девчонки красной шерсти закупили, сегодня все женское общежитие будет вечером шарфы вязать.

– И кроме метеоритов – нашей боевой дружины, от каждой группы из других ВУЗов тоже кто-то за порядком следить будет – добавляет Лева – так что провокаторов мы быстро вычислим и милиции сдадим.

Я качаю головой. Надо же, боевая дружина, блин…! Но с красными шарфами это они здорово придумали. Ага… Восстание красных шарфов. Как бы это все не закончилось плохо… Хрен потом народ удержишь, когда все вразнос пойдет.

– Ребят, я еще раз убедительно вас прошу – никакой политики! – я тяжело вздыхаю, внимательно смотрю на парней – Все строго по делу и в рамках законности.

– Мы что тебе, маленькие? – обижается Лева – Да Ольга с Ленкой и Юлькой каждый новый лозунг по сто раз обсуждают, прежде чем на плакате написать!

– Вот и молодцы.

– А еще ребята из клуба решили завтра стихи читать. И твои, и про комсомол, и всякие патриотические…

– Тоже дело хорошее. Но громко не орите, а то за нарушение общественного порядка влетит.

Дальше нам поговорить не удалось, потому что часы посещений закончились. И санитарки начали ужин по палатам развозить. Так что Вика быстро выставила парней за дверь. Лева только успел крикнуть на прощанье.

– Завтра тоже обязательно придем, жди!

* * *

Просыпаюсь от легкого поцелуя в щеку. Вика склонилась надо мной, словно и не уезжала ночевать домой. Я вчера уснул рано, так что не видел, как она уходила. Да, и уходила ли вообще?

– Ты что, всю ночь просидела рядом со мной? – сонно возмущаюсь я.

– Нет, просто я уже вернулась, а ночевала в общежитии.

– Но посетителей так рано не пускают же?

Прислушиваюсь к себе. Вроде бы чувствую себя неплохо, сильного жара нет, кашель тоже особо не донимает.

– А мне главврач пропуск подписал! – Вика показывает мне серую картонку с затейливым автографом. Невеста улыбается, но чувствуется в ней какая-то обеспокоенность и даже тревога. И это явно не результат бессонной ночи.

Смотрю в окно – там еще даже не начало светать. Ну, да… подъем в больницах ранний “с первыми петухами”. Распорядок дня и темп жизни сейчас у людей вообще другой – рано вставать, рано в кровать… Получив из любимых рук укол и таблетки, снова затихаю с градусником подмышкой. Вика тем временем убегает в сестринскую, чтобы вернуть туда кюветку с использованным шприцем. Теплый, уютный свет настольной лампы навевает мысль подремать еще немного. Но возвращается моя строгая медсестричка и развивает бурную деятельность – приоткрывает фрамугу, чтобы проветрить помещение, делает влажную уборку, разводит таблетку фурацилина в стакане теплой воды, чтобы я потом прополоскал горло. Из спортивной сумки извлекается моя зубная щетка, тюбик болгарского «Помарина» и пластмассовая мыльница. Спортивный шерстяной костюм, нижнее белье и даже домашние тапочки. Моя хозяйственная невеста, кажется, предусмотрела все!

Как выяснилось еще вчера, санузел у меня в палате расположен прямо за дверью в небольшой прихожей. Так что ходить в общий душ и туалет мне не придется. И это очень хорошо – так я смогу сохранить хоть какую-то приватность. Иначе, зная повышенное внимание нашего народа к известным личностям, потом о моем пребывании в больнице будут слагать целые легенды. Ну, не хочу я, например, пока бриться, хожу в больнице со щетиной – почему я должен стыдиться своей небритой физиономии? Болею я или как?

По выходе из душа меня ожидает стакан сока и очищенный апельсин. Вика ловко орудует небольшим кухонным ножом, явно принесенным из дома, мелко нарезая яблоко в большую фарфоровую чашку.

– Вот сейчас залью яблоко кипятком, потом добавлю туда дольку лимона и чайную ложку меда – получится очень полезный напиток. Нам с сестрой мама всегда так делала, когда мы болели. Но сначала анализ крови натощак сдашь.

– Викусь, ты хоть толком поспала сегодня? Смотрю, вечером еще и на Таганку заезжала?

– Успею потом выспаться – машет рукой моя красавица – мне сейчас главное тебя на ноги поставить. Скоро придут кровь брать на анализ, через полчаса завтрак, потом обход врача. Температура у тебя небольшая, думаю, Тамара Семеновна еще какую-нибудь физиотерапию в дополнение к уколам и таблеткам назначит.

Да уж… жена – медик, это вам не фунт изюма, веселая меня семейная жизнь ожидает.

Я смотрю в лицо Вике и решительно отставляю чашку:

– Рассказывай, что случилось.

Невеста отводит глаза, но потом все-таки сквозь силу произносит:

– В общаге девчонки болтали, что Хрущев вчера вечером умер…

Я тянусь к радиоточке, щелкаю выключателем. Играет подозрительно траурная музыка. Кажется, что-то из Бетховена.

– Соседка рассказывала – Вика взяла чашку с взваром, помешала ложкой кусочки яблока – что парни “голоса” ночью слушали…

Черт! Неужели уже и на Запад утекло?!

– И что там говорят?

– Ничего конкретного: в Кремле обострилась борьба за власть, Хрущев умер не приходя в сознание.

Я погружаюсь в тяжелые раздумья. Выходит я своими действиями можно сказать убил «волюнтариста». Если бы не мое вмешательство в историю, Никиту мирно бы отправили на пенсию и он прожил бы еще семь долгих лет в окружении семьи и внуков. Да, его бы прослушивал Комитет, сидел бы Хрущев на даче фактически под домашним арестом. Но это все лучше, чтобы умереть вот так, даже не попрощавшись с родными. Стоят ли быстрые перемены в судьбе страны жизни пусть и плохого ее правителя, но все же живого человека?

– О чем ты, Леша?

– Так, о своем, наболевшем – я даже не заметил, как произнес вслух последнюю мысль.

– Все, хватит о плохом – Вика машет градусником – Приступаем к лечению!

Вся первая половина дня наполнена у меня больничной суетой. Только и успеваю, что выполнять распоряжения врача. Тамара Семеновна в Вике души не чает – все ее назначения выполняются безукоризненно и в срок, пациент Русин находится под строгим и неусыпным контролем. Заметно, что моей невесте все это привычно, в больнице она чувствует себя, как рыба в воде. С детства рядом с мамой – врачом, да и сама Вика медик от бога.

Днем выглянул в окно, посмотреть, как там погода, и обомлел – в парке под окнами растянут большой транспарант из белого полотнища: “Русин, выздоравливай, мы тебя ждем!”. Приятно, конечно, чего уж говорить… Но перед другими пациентами все же неудобно, теперь вся больница будет знать, что здесь лежит «тот самый Русин».

А ближе к обеду ко мне пришел первый посетитель – Марк Наумович. И конечно, не с пустыми руками. Разве Мира Изольдовна могла допустить, чтобы «бедный больной мальчик» умер с голода?

В ярком китайском термосе, укутанном в пуховый платок, мне был доставлен живительный «еврейский пенициллин» – душистый куриный бульон, сваренный из домашней курицы с различными кореньями и специями. Вика радостно расцеловала Когана в обе щеки и тут же налила мне полную чашку божественно пахнущего супа. К бульону прилагались слоеные пирожки – бурекасы. С начинкой из картофельного пюре вперемешку с грибами.

– Такая вкусная домашняя еда самого тяжелого больного на ноги поставит! – я пытаюсь улыбаться, но Марк Наумович в ответ только тяжело вздыхает.

– Так это правда? – спрашиваю, откладывая ложку – Никита Сергеевич умер?

– Да, на Пленуме вчера вечером объявили.

– Кто назначен Председателем похоронной комиссии? – тут же задаю я наиважнейший вопрос.

– В корень зришь – печально кивнул Коган – Пока никто. Рашидов предложил Микояна. Мезенцев – Гагарина.

Вот собственно и сразу все ясно. Тот, кто станет Председателем похоронной комиссии – тот и возглавит потом партию и страну. Так было и так будет. Значит, борьба на Пленуме сейчас в самом разгаре, медлить с назначением им нельзя – времени уже нет.

– Идея с Юрой – твоя что ли? – в лоб интересуется Марк Наумович.