Текст книги "Начало (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Эх, как же картошки не хватает! Овощ уже завезен в Россию (еще Петром I), но пока не получил должного распространения.

Кушали мы за огромным дубовым столом в шикарной гостиной Рейнсдорпа. Фарфоровая посуда, хрустальные бокалы…

– Прямо удивительно – Харлова покачала головой – У вас появились манеры. Вы умеете пользоваться ножом! То, что я видела раньше…

Коля нахмурился, уставился мрачно в тарелку.

– Не будем о прошлом – я налил вдове красного вина из бутылки. И сразу почувствовал себя распоследней сволочью. Казачками пить запретил, а сам употребляю – Мы же договорились начать с чистого листа.

Татьяна опять раскраснелась. Но теперь по другой причине – вино ударило ей в голову. Выглядела она при этом чудесно. Даже траурное черное платье ее не портило. Я залюбовался девушкой. Но мое любование долго не продлилось. Стук в дверь, смущенный Иван просовывает голову.

– Царь-батюшка, Овчинников с Твороговым приехали!

Я закрыл глаза, протер руками лицо. Устал. А ведь так нужны силы. Сейчас я должен сдать свой главный экзамен Хранителя. Ведь именно Андрей Афанасьевич Овчинников – был правой рукой Пугачева. Его дети собрали прах казненного Праотца и заложили святилище у станице Зимовейской. Сам Андрей Афанасьевич погиб в битве на степном берегу Волги и дожить до крушения дела всей свой жизни не успел. А может оно и к лучшему – так бы без сомнений его бы казнили на Красной площади вместе с Чикой-Зарубиным, Шигаевым, Подуровым и другими казацкими полковниками и генералами. Слишком уж он был активным и уважаемым членом восстания.

– Зови к столу. Сначала Овчинникова. Перемолвится мне с ним надо – я приглашающее машу рукой. Харлова поколебавшись встает – Петр Федорович мы сыты, пойдем.

Дергает за руку Коленьку. Я внимательно на нее смотрю, но не препятствую. Доверия ей пока нет. Казаки убили мужа, саму чуть не изнасиловали. После такого она еще хорошо держится.

– Приборы для твоих друзей пришлю с Иваном? – вдова вопросительно на меня смотрит.

– Будь любезна. Благодарю за обед.

Брат с сестрой уходят, сталкиваясь в дверях с мощным, мускулистым брюнетом лет тридцати. Одет в простой казацкий чекмень, шаровары. За поясом аж две сабли. Обоерукий боец? Ни отец, ни дед ничего про это не рассказывали. Двигается стремительно, легко. Такие же голубые глаза, как у Татьяны, смотрят с прищуром, весело. Казак ищет красный угол, не находит.

– Вот нехристи-лютеране! – Овчинников легко улыбается, демонстрируя белоснежные зубы – Даже перекреститься некуда. Мое почтение, Татьяна Григорьевна!

Овчинников стаскивает шапку, изображает легкий поклон. Харлова меняется в лице, не отвечая, подталкивает брата к двери. Уходит.

– Эх, все никак не простит. Мужа то ее, я ухайдакал на валу форта. Крепкий был вой.

Я встаю, подхожу ближе. Овчинников ничуть не смущаясь распахивает объятия.

– Петр Федорович, надежда ты наша! Все казачестве тебе в ножки кланяется. Это же надо! Пока я в Бердской слободе прохлаждался, ты Оренбург на саблю взял. Вот же визгу скоро будет в Питере!

– Саблю вообще из ножен не доставал – я улыбаюсь, мы обнимаемся. От атамана пахнет порохом, табаком, лошадиным потом…

– Да, да, в баньку бы надо – вздыхает Андрей Афанасьевич уловив что-то в моем лице – Щичаз закончим делишки наши, попаримся.

– Наши делишки только начинаются – я тяжело вздыхаю – Садись на стол, наливай вино. Из погребов самого губернатора.

– Все знаю, все уже послоухал от братьев-казаков. Превозносят тебя до самых небес. Виват! – Овчинников налил вино в бокал Коленьки, махом выпил.

В гостиную зашел Иван, принес тарелки, вилки. Сразу за ним появился высокий, с узким лошадиным лицом мужчина, на котором бросается в глаза густая растительность. Творогов. Еще один атаман пугачевского войска. Уважаемый казак, правда с гнильцой, как у Лысова. Вместе с Чумаковым предали Пугачева и сдали его властям.

– Хлеб да соль!

– Едим да свой – смеется Овчинников, начиная накладывать себе жаркое.

– Петр Федорович! Я думал моя виктория будет громкой, но твоя… – Творогов тоже лезет обниматься. Вот никакого почтения перед царем. Внутренне морщусь, но терплю.

– Садись, Иван Александрович, рассказывай как взял Пречистенскую крепость?

– Да щитай впустую сходили. Как подошли к крепости – Творогов наломал хлеба, перекрестился – Местные казачки нас пустили внутрь. Повесил коменданта, вот и весь сказ. Даже пострелять не случилось.

– Ваня – я обратился к Почиталину, что стоял и слушал нас, раскрыв рот – Принеси карту. На столе в кабинету. И перо с чернильницей.

Пока ждали Ивана, я посвятил обоих атаманов в детали штурма Оренбурга, присяги и указа о воли народной. Рассказал о своих планах устроить регулярные войска. Казаки долго отходили от новостей. Я уже успел поразглядывать карту, обдумать некоторые мысли. Первым пришел в себя Овчинников.

– На два полка по полтысячи пешцев у нас людей хватит – задумался атаман – Может даже и на три. В Бердской слободе уже с тысячу окрестных крестьян колобродят. И все новые и новые приходят. Я распорядился хаты строить, запасы делать.

– Регулярство нужно – осторожно произнес Творогов – Но верстать яицкие полки по-новому… Да минуя казачий круг…

– Сход проведем – успокоил я атамана – И вам никакого ущерба. Были атаманами, жалую вас генералами!

– Как енералами?? – опешил Овчинников. Творогов тоже в удивлении откинулся в кресле.

– А вот так – принялся я разъяснять – Казачков то тоже прибыло. Ты, Иван Александрович, сколько из Пречистинской привез?

– Да человек двести присоединились. А может и более. Мы там еще полсотню оставили, как ты и велел.

– Щитайте, господа станичники – я перевернул карту, написал корявые цифры – Яицкие, илицкие, теперь оренбургские и пречистинские казаки. Четыре полка!

– Никак не сходится – наморщил лоб Творогов – Оренбурских мало. Пречистинских також едва на полполка.

– А мы из других сотен передадим россыпью – я назидательно поднял перо – И не забывай Иван Александрович о татарах, башкирах и киргизах. Вот не лежит у меня сердце отдельно их регулярствовать. Распишем по полкам!

– Помилуй, бог! Царь наш батюшка, Петр Федорович! – Творогов нахмурился – Воевать с иноверцами в одном строю??

– А в Пречистенскую крепость ты с татарами ездил? Ездил! Боевые они хлопцы?

– Боевые! – Овчинников потянулся за бутылкой, но я отставил ее прочь.

– А раз так – я прихлопнул рукой по столу – Не супротивьтесь мне.

– И кого в полковники? – поинтересовался Творогов, опустив взгляд.

– Всеми конными казаками и башкирами с татарами начальствовать Андрею Афанасьевичу – я повернулся к Овчинникову – Справишься?

Лицо атамана стало серьезным. Он почесал в затылке, кивнул – Справлюсь!

– В полковниках у тебя будет Чика на яицкий полк. Лысов на илицкий. Мясников на оренбургский.

– Тимофея Григорьевича отдаешь? – удивляется Овчинников.

– Отдаю – вздыхаю я – На гвардию мы кругом есаула выберем, а Мясников на оренбургском полке нужнее. Больно там люди ненадежные. Про Могутова слышали?

Оба атамана одновременно кивнули.

– Но и последний по счету, но не по важности – сумничал я – Новый полк. Пречистинский. Отдаю вам Шигаева. Он мне по интенданству незаменим, но на полку нужнее. Как все наладит – заберу обратно, так и имейте в виду.

– А Подуров? – удивился Овчинников.

– А я?? – с обиженной миной привстал с кресла Творогов.

– Тебя, Иван Александрович, вижу на большой должности. Губернатора то нынче у губернии нет. Непорядок. Я дальше уйду воевать, за Русь святую, да народ ее многострадальный – я перекрестился, атаманы вслед за мной – А здеся кто начальствовать будет? Ты бывал в головах в Яицке, и тут справишься. Оставлю тебе наказы исполнять.

– Спасибо, царь-батюшка – Творогов вновь встал, торжественно поклонился. Видно, что доволен – Не подведу тебя. Губернаторствовать буду честно, по твоему слову…

– Воеводствовать! – я поднял палец – Хватит нам уже этой немечтины в словесах. Только портят наш исконный язык.

– Пусть так будет – пожал плечами атаман – Так что с Подуровым? Грят Тимофей Иванович себя добре при штурме проявил.

– Вижу его токож генералом. Надо пешцев в полки собирать. Фузеи есть, порох есть. Чего ждать? И экзерцировать каждый день! Вот они займется.

– Вот, царь-батюшка, ты супротив немечтины в языке – засмеялся Овчинников – А пользуешь словечки то!

Творогов заулыбался, а я задумался.

– Прав ты…упражнять! Годно?

– Любо! – атаманы ответили одновременно.

– Сколько говоришь то крестьян уже набежало в Берды? – спросил я Овчинникова.

– Да с тысячу будет. Мужиков. Ежели с женками, да детьми – больше. Каждый день прибывают.

– Два полка – прикинул я. Плюс в артиллерию надо бомбардиров учить.

Да… создать регулярную армию – это не фунт изюма съесть. Наломаемся по самое немогу. Училищ нет, военных городков нет, рекруты такие, что плюнь в них – разбегутся. Суворова не надо, генерал Бибиков легко справится.

Да и шестнадцать офицеров, честно сказать, доверия не внушают.

– Вот что господа генералы – я подвинул к себе карту, перевернул ее обратно – Есаулов то я у вас из сотен позабираю. Нельзя офицериков без надзору оставлять. Повысите дельных на их должности.

– Офицериков вздернуть надо было бы – буркнул Творогов, но продолжать мысль не стал. Видимо уже слышал про Лысова. Овчинников промолчал.

Атаманы доели обед и мы начали разглядывать карту. Всего на Урале и в Приуралье создано аж 6 оборонительных линий громадной протяженности. Во-первых, самарская – от Самары до Оренбурга (крепости Красносамарская, Бордская, Бузулукская, Тоцкая, Сорочинская, Новосергеевская, Ельшанская). Во-вторых, Сакмарская линия. От Оренбурга вверх по реке Сакмаре на 136 вёрст. Крепости Пречистинская (уже в наших руках), Воздвиженская и редуты Никитский, Жёлтый. Их только предстояло взять. В-третьих, Верхнеяицкая линия. Проходит – от Оренбурга вверх по Яику на 560 вёрст до Верхнеяицкой крепости (12 крепостей, три форпоста и тринадцать редутов). С этой линией почти все благополучно. Часть крепостей и форпостов пугачевцы уже захватили. Служат там яицкие казаки и крепости – словно спелые яблоки должны были сами упасть в наши руки. Наконец, Исетская линия. По реке Миасс до впадения её в Исеть (крепости Миасская, Челябинская, Еткульская и Чебаркульская, острожки Усть-Миаский и Исетский). Это уже Сибирь. Про последнюю линию я даже думать не хотел. От Уйска аж до Тобола.

– Да… – вздохнули атаманы, почесали в затылках.

– Это ж какое мы дело затеяли! – Овчинников все-таки дотянулся до бутылки – доразлил ее. Мы молча опрокинули бокалы.

* * *

Обер-гофмейстер граф Никита Иванович Панин смотрел в окно Гатчигского дворца, как марширует рядом с гвардейцами низенький Павел I. Его бывший ученик был одет довольно легко – в однобортный, темно-зеленый мундир с двумя рядами пуговиц, с низким воротником красного сукна и аксельбантами. Несмотря на порывистый ветер и моросящий дождь Павел упрямо не уходил с плаца.

– Все экзесцирует? – к Панину подошел худощавый мужчина в черном парике, слегка поклонился.

Это был кавалер Франсуа-Мишель Дюран де Дистрофф. Французский посланник при дворе Екатерины II.

– Экзесцирует – согласился Панин, тяжело вздохнул – Франсуа, я переманю вашего повара! Сей же час поделитесь секретом вашей худобы!

Панин в шутку похлопал себя по необъятному животу.

– Это есть импосибле! – засмеялся посланник – Мой сьекрет в постоянном твижении.

– Да… – Панин с хмурым лицом отвернулся от окна – Еще Аристотель сказал – Движение – жизнь. А если движения нет… Особенно в государственном смысле.

– Вы весьма правы, граф! – де Дистрофф перешел на французский – Общество должно развиваться. Государство – словно человеческое тело. Застой крови – вредит здоровью.

– Сколько раз уже было говорено матушке – лицо Панина сморщилось – Еще десять лет тому назад я представлял Екатерине Алексеевне проект учреждения Императорского совета и реформы Сената! Законы утверждаются министрами и только после попадают на подпись императрице… А там один шаг до конституции.

– А это ваше ужасное крепостное рабство! – посланник покачал головой – Это же варварство.

– Богатые вы – вздохнул граф – У нас отними у помещиков крестьян – с чего они жить будут? Вмиг обнищают, да заговор организуют. Впрочем, я не могу подобное обсуждать с дипломатом. Прошу меня понять.

– Исключительно приватно! – де Дистрофф помахал треугольной шляпой с белым пером, которую держал в руках – Я знаю о вашем отношении к Франции и смею надеяться, что когда-нибудь…

– Бросьте, кавалер! Я не для того столько лет трудился ради создания Северного аккорда…

– Но теперь, когда вы в опале, вас отстранили от обучения наследника, а ваши союзники – Пруссия, Англия – не стремятся вам помочь, я хочу заверить вашу светлость, что во Франции остались друзья, которые…

– Что этот французик тут делает? – по коридору дворца шел плотного сложения мужчина в генеральском мундире – Братец, нам бы перемолвица конфидентно.

– Ваша светлость, я всегда к ваши услугам. Разрешите откланяться – посланник изобразил легкий поклон и не глядя на генерала быстро заспешил прочь.

– Слетелось воронье – граф пристукнул тростью по паркету, глядя вслед французу – С чем пожаловал Петя? Тебе разрешили выезд из поместья?

– Я инкогнито – генерал кинул треуголку на подоконник.

– По краю лезвия ходишь, Петя! Матушка недовольна тобой. Называет тебя за твои шутки и насмешки «персональным оскорбителем». Орловы требуют твою голову!

– Доносили уже – Петр Панин достал табакерку, заложил понюшку в ноздрю. Чихнул – Плевать. Про Емельку слышал?

– Вся столица бурлит – сколько крепостей взял… – Никита Панин тоскливо посмотрел в окно. За стеклом стучали барабаны, играли флейты гвардейцев – К Оренбургу подступает.

– Кара послали. Бездельника этого.

– Чем худ сей генерал? Кажется, в Польше подавлял уже восстания…

– Ты, Никита, не путай поляка с русаком. Если нашинские бунтуют – вся Европа дрожит. Попомни мое слово!

* * *

– Откель же катькины войска пойдут? – первым задать правильный вопрос сообразил быстрый Овчинников.

Творогов подвинул к себе карту, закряхтел.

– И думать неча – я ткнул пером в Казань – От Москвы, через Нижний на Казань. Потом по сибирскому тракту к нам.

– С Симбирской губернии також кто-то двинется – сообразил, наконец, Творогов – По самарской линии в направлении Татищевой крепости. Другого пути тут нет.

– Надо усилить ее – согласился я – Как разверстаем казачков, пошлем сборный отряд. Кто там сейчас управляется?

– А ты запамятовал, царь-батюшка?? – удивился Овчинников – Поп Стефан Симеонов. Он тебя первый признал.

Мнда… Вот он кадровый голод. Крепостью управляет священник! Впрочем, у Екатерины ситуация тоже пиковая. Все боевые генералы в Турции или давят восстания в Польше. Франция науськивает Швецию напасть на Россию и отнять часть завоеванных ранее земель. Так что и в Питере приходится держать несколько генералов – на случай если им срочно надо будет воевать в Финляндии. На нас пошлют Кара, который прямо скажем звезд с неба не хватает. Праотцу довольно легко удалось его разбить под Юзеевой, после чего военачальник бросил войска и сбежал в Москву. Пришлось назначать нового генерала – Бибикова. Впрочем, в защиту Кара можно сказать то, что ему дали весьма мало войск. Да и центральные власти просто не представляли масштаб армии Пугачева в ноябре 73-го года.

– Казачки гутарили, что в Верхне-Озёрной крепости сидит бригадир Корф – вспомнил Творогов – Поди его тоже на нас пошлют.

Ну вот и определились три главных удара по Оренбургу. Один главный – Кара и два вспомогательных. Плюс костью в горле сидел так и не взятый Яицкий городок. Местные казаки его блокировали и у коменданта не было сил на вылазки, но это только пока.

– Месяц у нас есть – тяжело вздохнул я – Навряд больше.

Внезапно зазвонили массивные напольные часы Рейнсдорпа.

– Некогда лясы точить – я понял, что время стремительно утекает как вода из рук – Айда на осмотр города!

Мы встали, вышли из комнаты. Только стали спускаться по парадной лестнице, как меня перехватывает Шигаев.

– Петр Федорович, свет наш солнышко! – полковник умильно улыбается – Все сделали по твоему слово, вот казна. Прикажешь счесть при видоках?

Шигаев кивает на двух казаков, которые держат на весу деревянный ящик с замком.

– Верю тебе, Максим Григорьевич. Ступайте за мной.

Пришлось отправить генералов седлать коней, а мне идти в подвал. Выставив вон любопытного Шигаева и сменив на посту Никитина, я принялся копаться в губернаторской казне. Чего тут только не было! Разнообразные драгоценности, иностранные монеты, включая французские, прусские… Рейнсдорп явно не был простым чиновником. Я дал себе слово разобраться в чем дело. Собрав кое-какие нужные ценности и рассовав их по карманам, догнал генералов. Незнакомый молодой джура[5]5
  Оруженосец и слуга казацкого старшины


[Закрыть] уже держал моего оседланного вороного. И ведь не спросишь кличку лошади! Окружающие не поймут.

Наше путешествие по городу сразу началось с неприятностей. Сначала мы встретили пьяных казаков. Трое всадников, покачиваясь, ехали по улице и орали песню:

 
Мы в фортеции живем,
Хлеб едим и воду пьем;
А как лютые враги
Придут к нам на пироги,
Зададим гостям пирушку:
Зарядим картечью пушку…
 

– Вам ли не доносили мой указ о запрете пьянства?! – не выдержал я, дернув за узду коня ближайшего казака. Генералы двинули своих лошадей и прижали пьяниц к дому.

– Царь-батюшка! – молодой парень с огромным чубом прижал руку к сердцу – Ну как не выпить?? Такая же виктория! Век люди помнить будут.

– Чья сотня? – поинтересовался я.

– Полковника Лысова – повесил голову парень.

– Слезайте с лошадей, сдавайте оружие. Вы под арестом на два дня – я кивнул джуре, что нас сопровождал – Где гауптвахта знаешь?

– Да, царь-батюшка!

– Веди.

Генералы подкрутили усы, но ничего не сказали. Спустя четверть часа мы были возле приземистого, серого здания. Овчинников постучал в дверь и к нам вышел… каторжник Хлопуша. Его заклейменное лицо озарила страшная улыбка. Арестованные казаки дружно выдохнули.

– А я тут ваше величество, заселился, обстраиваюсь. Капрал то местный, сбег.

– Раз так, принимай пополнение – я ткнул ногайкой в сторону пьяниц – Запри их до послезавтра. Пусть протрезвеют. Вот тебе человечек в помощь – я кивнул на джуру.

Хлопуша поклонился, молча схватил казаков за шиворот и потащил к себе. На улице почти стемнело, генералы разожгли факелы. Я же повернулся к Овчинникову:

– Андрей Афанасьевич, надо на ночь разъезды по городу пустить. Будь любезен, распорядись!

Мы отправились дальше и я даже не удивился, когда уже на следующем перекрестке мы столкнулись судя по малахаям с двумя башкирами, которые тащили в четыре руки расписной сундук. За ними бежала растрепанная простоволосая молодая девушка в разорванной душегрейке. Она цеплялась за ящик, азиаты ее со смехом отталкивали. Увидев нас, девушка повалилась на колени, закричала:

– Ой, родные, государи мои!.. Спасите! Я ж невеста… Это ж мой сундук, с приданым!

Башкиры бросили сундук, схватились за сабли.

– А ну на колени перед царем, сучьи дети – закричал Творогов.

– Встань, милая, – я слез с коня, подхватив девушку под мышки, поднял ее, как перышко – Как тебя звать-величать?

– Марья.

– Искусница? – пошутил я.

Тем временем Творогов и Овчинников наезжали конями на башкир. Те достали сабли и отходили к стене дома. Я пожалел, что почистив пистолеты, так и не зарядил их. Все некогда было. Да и охрану надо было взять, а не надеяться на генералов.

– Что будем с ними делать? – Овчинников передал свой факел Творогову.

– Руби их к псам – я решился посмотреть, чего стоит Андрей. И тот показал класс. Дал шенкелей жеребцу, тот с места прыгнул вперед. Я даже не заметил, как в руках привставшего в стременах генерала оказались сабли – так быстро он их выхватил. Чирк, чирк и башкиры валятся на землю, хрипя и зажимая горло.

Девушка визжит, по земле течет кровь.

– Любо Андрей Афанасьевич! – одобрил Творогов, светя факелом – Кончаются

Глава 4

Конец дня проходит стремительно. Я пытаюсь успеть везде и нигде толком задерживаюсь. На объезде, захватив с собой Марью и ее сундук, мы сначала посещаем местный госпиталь. Два полковых врача не сбежали и даже перевязали раненых. Делаю себе еще одну пометку в памяти поговорить с эскулапами. Отворять кровь больным – это совсем не то, что лечит болезни.

Разговариваю с ранеными казачками, одариваю их золотыми рублями. Пугачевцы довольны. Заехав в казармы и проведав сотни, осматриваю тюрьму. Тут распоряжается Чика.

– Всех заперли пока по камерам да казметам. Офицериков, да с пару сотен солдат ренбурхских. Еле влезли.

– Так много? – удивляюсь я.

– Сдались на твою милость. Готовы присягу дать.

– Все завтра – я от усталости уже валюсь с ног, а день то еще не закончился!

После тюрьмы нахожу разграбленную лавку золотых дел мастера. Грустный чернявый мужичек, в чьем виде легко угадываются семитские корни встречает нас поклонами. Не ропщет, не ругается. Имя у мастера впрочем, оказывается вполне русское – Авдей. На грозный вопрос Овчинникова, который при чернявом оттирает кровь с сабель – «Не выкрест ли ты?» Авдей обреченно кивает головой. Ясно. Евреям в Россию въезд запрещен. Но если ты отказался от веры отцов, крестился… Многие двери перед тобой открываются.

Я компенсирую мастеру раззорение лавки, выдаю золото из запасов губернатора. Пытаюсь договориться об изготовлении отличительных знаков. Надо как-то выделить моих начальных людей. Авдей обещает что-нибудь придумать. Обсуждаем внешний вид знаков. Мастер смотрит на меня печальными глазами, в которых видна толика удивления.

– Такового я еще не делал. Но у меня остались в тайничке, царь-батюшка, заготовки медалек для Вольного экономического обчества. Оренбургские чиновники заказали. Из них могу изделать по твоему слову.

Вот это новость.

– И что за звери эти экономы? – поинтересовался я. В преданиях о Праотце ни слова не говорилось, что в Оренбурге жили какие-то экономисты.

– Некто Рычков – ответил мне Авдей – Большой учености человек!

– Сбег поди – качает головой Овчинников – А может казачки споймают.

– Тады и глянем в мошне сколько Рычков наэкономил – смеется Творогов.

Споймали. И не только его. К нашему возвращению к губернаторскому дому тут стоит под охраной группа мужчин и женщин. Толстая, надменная губернаторша в шубке. Выводок ее взрослых детей – девушек и юношей, плешивый мужчина лет 50-ти в сюртуке.

– Пытались затемно сбежать через валы – пояснил один из казаков, рассказывая кого поймали.

– Да как ты смеешь, быдло яицкое! – губернаторша брызгает слюной, бьется в руках казаков.

– Маша – я оборачиваюсь к спасенной девушке – Мне нужна помощница домоправительницы. Плачу хорошо, пять рублей в месяц.

У окружающих отваливаются челюсти. Извозчик канцелярии армейского штаба, получает 50 коп в месяц, сержант – 3,75 рубля, оклад асессора (гражданская должность, соответствующая воинскому званию майора) составляет 37 рублей с полтиной.

Мария краснеет, бледнеет, тихо произносит – Куда мне сироте податься, я согласная.

– Бери вот этих девиц – я указываю на двух дочек губернатора – Они теперь здешние служанки. Дом мыть, чистить, мне баню истопить.

Губернаторшу сейчас хватит инфаркт. Она хватает воздух губами, пытается что-то сказать. Я демонстративно достаю незаряженный пистолет, играю им в руках. На крыльцо выходит напряженная Татьяна Харлова. Одна.

– Вот, Татьяна Григорьевна! – я указываю стволом на губернаторшу – Нашел вам прачку. Буде вести себя дерзко – велю пороть на главной площади прилюдно.

Теперь уже все таращат на меня глаза. Пороть дворян?? При Петре то можно было, а вот Екатерина отменила телесные наказания. Губернаторша пытается изобразить обморок.

– Петр Федорович, окститесь! – тихо говорит мне Харлова на ухо – Это же лучшие люди Оренбурга! Они дворяне.

– Кончились дворяне, Татьяна Григорьевна – я тоже наклоняюсь к уху вдовы – Или лучше, чтобы казачки их убили или они замерзли в степи? Пусть пока так – и уже громче, для всех – А это Мария, ваша помощница. Будет руководить служанками.

Губернаторские девицы бледнеют, кусают губы. И молчат. А как не молчать, если рядом играют плетками казаки?

– Что с хлопцами будем делать? – Овчинников тыкает в трех сыновей Рейнсдорпа.

– Отдай в сотни, в джуры.

– Забреем в рекруты – генерал смеется.

– Умоляю! – губернаторша пытается взять меня за руку, но я киваю казакам и те ее утаскивают. Овчинников с Творговым уводят сыновей, Татьяна – Марию и дочерей. Остается лишь один человек – тот самый плешивый мужчина.

– Рычков. Петр Иванович – представляется он, заискивающе заглядывая мне в глаза – Смею надеяться, что надо мной не будет учинено насилие?

– Зайдем в дом – я уже порядком замерз и мне хотелось чем-нибудь согреться. Мимо поста казаков, мы прошли в ту же самую гостиную, в которой пировали с генералами. К моему удивлению, не прошло и пяти минут, как Харлова лично принесла черный чай в чашках. Боже! Что это был за напиток! Амброзия. Только попробовав местный чай, я понял какую бурду в пакетиках мы пили в будущем.

– С последнего китайского каравана – пояснила Татьяна в ответ на мой вопросительный взгляд – Все в Оренбурге знали, что Иван Андреевич брал с купцов не только деньгами…

Ага, а вот и разгадка огромной казны в подвале. Видимо там Рейнсдорп хранил свой бакшиш. А взятки с китайских караванов – это огромные деньги. Интересно, а губернатор «засылал» наверх? А если да, то кому? Орловым?

– Петр Федорович – Харлова опустила взгляд – Умоляю, пересмотри свое решение насчет Елены Никаноровны.

– Кто это? – удивился я.

– Супруга губернатора. Она не переживет подобного урона чести!

– Очень даже переживет.

Опыт жизни российских дворян после революции – тому пример.

– Предлагаю пари – я посмотрел на тихо сидящего в углу Рычкова – Если она откажется стирать и сбежит… – тут я задумался, чтобы поставить на кон – Я отпускаю из слуг ее дочерей. Пристрою их на чистую работу.

– Согласна! – на румяном лице вдовы появилась робкая улыбка.

– Согласна она – усмехнулся я – Что ты то, Татьяна Григорьевна, ставишь на кон?

Харлова еще больше покраснела.

– У меня и ничего нет…

– Петр Иванович – я обратился к Рычкову – В городе есть губернский театр?

– Есть, точнее был… – мужчина подскочил на месте, преданно на меня уставился – Актеры могли разбежаться…

– Татьяна Григорьевна, даю вам слово – я допиваю чай, с сожалению отставляю чашку – Я верну театр к жизни. И если вы проиграете, то ваш заклад таков – делаю паузу по Станиславскому – На премьеру идем вместе. Ожидаю от вас вечернего платья.

– Но швеи дорого берут… – Харлова растеряна, Рычков с любопытством смотрит на нее.

– Это уже моя забота. И уговор. Елене Никаноровне о нашем пари – ни слова! Договорились?

Вдова ошарашено кивает, уносит посуду. Я начинаю беседовать с Рычковым. К моему удивлению, он состоит не только в Вольном экономическом обществе, но и является членом-корреспондентом Академии наук. Богата русская земля талантами.

Работает Рычков в должности начальника соляного дела Оренбургской губернии и очень печалится по ходу разговора, что знаменитые соляные промыслы в Илецком городке пограблены и наполовину порушены пугачёвцами.

Я ему обещаю восстановить производство и тут же возвращаю должность асессора.

– Кто везет – того и грузят, Петр Иванович – я встаю, давая понять, что разговор окончен – Завтра дам вам крестьян, казачков в охрану и вперед. Покажете свою нужность, а ежели все устроится с солью, то и других делах подумаем.

– Но как же так… вы собираетесь восстановить в губернии гражданское управление??

– Собираюсь.

– И мне надо вам присягать? – бледный Рычков тоже встал – Я слышал о казнях, что вы учинили офицерству…

Я задумался. Тут главное не передавить. Гражданские чиновники – это не «ать-два» офицерство. Тут нужно тоньше.

– Пока подождем. Гляну, как с солью выйдет. Тогда и решим. По рукам?

Рычков неуверенно протянул мне руку, я сильно ударил по ней. Раздался громкий хлопок.

– Давши слово, держись, а не давши, крепись!

* * *

13 октября 1773 года, среда.

Оренбург, Российская империя.

Будят меня рано утром, еще затемно, громким стуком в дверь. После молебна в Егорьевской церкви, я наконец, добрался до хорошо истопленной бани. Исхлеставшись веничком и прогнав от себя дурные мысли позвать кого-нибудь из женского пола попарить меня (с продолжением), я сразу завалился спать. Меня даже не смутила чужая кровать, ангелочки-купидоны со стрелами на потолке. Отрубился за мгновение. А вот просыпаться оказалось очень тяжело. Несколько раз хотелось послать стучавших – царь я или не царь? Но справился, встал.

В дверях, с подсвечником в руках стоял Иван Почиталин.

– Вот будто бы, Ваня, ты и не ложился – мой помощник и правда выглядит свежо.

– А мне, Петр Федорович, много сна и не надо. Батя затемно приучил вставать.

В принципе понятно. Хоть и казаки, а крестьянское хозяйство накладывает свой отпечаток – корову подои, выгони в стадо. Она ждать, пока ты выспишься, не будет. Молоко, пока не прокисло, сбей в масло. За конем и свиньями убери, корма курицам с гусям задай…

– Что стряслось?

– Гонец до тебя, Петр Федорович. С цидулей от атамана Толкачева.

– Оставь свечи, я сейчас спущусь.

Вот еще радость на мою голову. Я принялся быстро одеваться, заодно зарядил второй пистолет – с первым я так и спал под подушкой. Нацепил саблю, проверил волосы. Насекомых вроде бы не было – баня помогла. Идея обриться на лысо все еще не покидала мою голову.

Я спустился в служебную часть дома, порадовавшись, что везде стоят посты из гвардейцев Мясникова. В приемной уже было битком. Тут стояли толстопузые купцы с цепями через брюхо, сидели мои генералы и полковники…

– Царь-батюшка! – раздался дружный возглас. Сидевшие казаки встали, и дружно с купцами поклонились. Я специально выждал немного и по живому коридору прошел к кабинету.

– Поздорову вам господа казаки и купцы! Всех приму, никого не обижу. Пока обождите, Ваня скажи губернаторским дочкам подать почтенным чаю.

Я зашел в кабинет, там уже стоял переминаясь молодой парень с заклеенным сургучем письмом в руках.

– Здрав буде, царь-батюшка! – парень тоже поклонился, отдал послание. Я сломал сургуч, быстро ознакомился с ним.

– И тебе поздорову. Погодь чуток.

Я заметил, что сброшенный портрет Екатерины все также валяется на полу. Вытащил императрицу из рамы, скатал картину в рулон. Убрал его в один из стоящих рядом шкафов. Раму оставил. Понадобится. Потом начал читать послание, написанное крупными строчными буквами. Такое ощущение, что их выводил на бумаге ребенок.

Атаман Толкачев, который сочувствовал пугачевцам, но еще пока не присоединился к восстанию, писал из Яицкого городка о том, что подполковник Симонов усиливается. Строит вокруг войсковой канцелярии «ретраншмент» – укреплённую линию с валом и рвом, рассылает по соседним поселениям вестовых, призывая не поддаваться пугачевским посулам. Силы Симонова растут – в Яицком городке уже больше 500 солдат и верных правительству казаков. Заканчивалось двумя постскриптумами. В первом Толкачев предупреждал, что от Симонова в Оренбург выехал известный казак – Афанасий Петрович Перфильев. Убеждать пугачевцев прекратить бунт и сдать властям зачинщиков. Второй постскриптум призывал меня не медлить с Симоновым. Иначе я могу получить удар в спину при осаде Оренбурга.