Текст книги "Князь Николай Борисович Юсупов. Вельможа, дипломат, коллекционер"
Автор книги: Алексей Буторов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Большую редкость представляло собрание нот русских композиторов, в том числе первых отечественных нотоиздателей. Как известно, тиражи этих произведений были мизерными и порой дошли до нашего времени в одном-двух экземплярах. Видимо, Николай Борисович очень любил русскую камерную музыку, особенно сочинения для гитары, появившиеся в конце ХVIII столетия.
Небольшая часть нотной коллекции Юсупова и теперь продолжает храниться в музейном собрании Архангельского, а большая на заре революционных лет оказалась изъята из Юсуповского дворца в Петербурге в пресловутый Госфонд, а из оного стараниями хитрого Андрея Николаевича Римского-Корсакова (сына композитора) передана в Российскую национальную библиотеку, бывшую Публичную. Печатные ноты собраны в 800 томов-конвюлотов в одинаковых переплетах. В них вошло свыше 2 тысяч названий печатных изданий. Пьесы композитора Ш. Берио надписаны им Николаю Борисовичу. Во дворце имелось еще какое-то количество нотных рукописей, но их точное число неизвестно, так как судьба их решалась отдельно от печатных изданий.
Книги русских авторов по театру хранились в разделе Юсуповской библиотеки под названием «Российские книги». Здесь была очень полно представлена вся русская драматургическая литература. Среди уникумов, приобретенных уже в московский период жизни князя, имелась рукопись комедии «Горе от ума» Александра Сергеевича Грибоедова, автор которой с ненавистью относился лично к Юсупову. Знакомство их, разумеется, не могло состояться.
Немаловажная деталь – большую часть своих книг по театру Николай Борисович, судя по пометам, тщательно прочитал, так что театральным чиновником, а равно и театралом-любителем он являлся на редкость знающим, чего, увы, никак не скажешь о большинстве его современников – в равной степени и старшего, и младшего поколений. Читал князь не только пьесы, но и специальную литературу по сценической машинерии, устройству всяких эффектов и т. д. [151]151
Дружинина Е.В. Указ. соч.
[Закрыть].
Юсуповы собрали у себя значительную по объему и выдающуюся по качеству коллекцию музыкальных инструментов, однако достоверно неизвестно, какие скрипки или альты работы Амати и Гварнери принадлежали самому Николаю Борисовичу, а какие его полному тезке и внуку Николаю Борисовичу-младшему, известному музыканту. Скорее всего, большая часть шедевров старых скрипичных мастеров приобреталась уже после смерти Николая Борисовича-старшего – ведь музыканты его крепостной «капели»-оркестра вполне довольствовались инструментами доморощенных крепостных мастеров, зачастую не сильно уступавших по качеству работам иностранных знаменитостей.
В советской театроведческой литературе о директорстве князя Юсупова не принято говорить что-то определенное, а уж тем более расточать похвалы – просто являлся начальником, спектакли шли, театры ремонтировались, оклады платились и повышались, даже пенсии появились. На самом деле хорошо отлаженная Юсуповым театральная машина в это время вновь обретала признаки высокого искусства, вновь становилась гордостью русской национальной культуры. Даже императрица Екатерина Великая во второй раз принялась писать пьесы для театра. Они были крайне примитивного свойства, к тому же царица в своих сочинениях злоупотребляла матом, так что цензоры не все «венценосные» сочинения разрешали к постановке – цензура проходилась анонимно и была обязательной для всяких публичных представлений вне зависимости от должности и звания автора. Только в Зимнем дворце, в Эрмитажном театре, куда посторонняя публика не допускалась, царила бесцензурная театральная демократия вкупе с Юсуповым в качестве директора и великой царицей в качестве великого же драматурга.
5 ноября 1796 года в Эрмитажном театре назначена была премьера комедии Екатерины II «Недоразумение». Увы, в тот день трагическое недоразумение случилось не на сцене, а в самом Зимнем дворце. Императрицу хватил удар, от которого она так и не оправилась…
Юсупов любил и понимал театральное действо не отдельными элементами, а в комплексе – когда одно художественное явление взаимодополняет другое. Среди важных составляющих сценического искусства князь выделял театральную живопись, которую не случайно называли в те времена «музыкой для глаз». Николаю Борисовичу удалось пригласить в Императорский театр художника, которого современники и потомки с полным основанием называли Моцартом «музыки для глаз»…
Наверное, не случайно магическое слово – театр связывало внука итальянского сапожника и потомка легендарного правителя Дамасского халифата…
Как водится, даже в «северной Венеции», то есть в Петербурге, между соседями ставили заборы, подобно какой-нибудь провинциальной Кеми. Те, кто побогаче, отделялись друг от друга стенами кирпичными, бедняки довольствовались частоколом – лишь бы отгородиться и друг друга не видеть. Летом 1792 года с кирпичным забором дворца князя Юсупова на Фонтанке, который возвышался вокруг обширного дворцового парка, случилась неприятность. Точнее, неприятность случилась с княжеским гостем. Как не предупреждали его, он все равно со всего размаха врезался лицом в забор. Попытался пройти сквозь стену! Оказывается, на каменной ограде помещалась причудливая роспись, изображавшая густые заросли с легкими солнечными просветами. Написано все было так искусно, что отличить живописное изображение от настоящих кустов не могли даже петербургские птицы, не то, что слегка подвыпившие княжеские гости. Лишь зимой, с появлением снега, исчезала эта своеобразная художественная обманка – одна только живопись оказалась не подвержена перемене времен года.
Ш. Ришар. «Портрет Екатерины II в образе Минервы». 1789. ГТГ. Портрет вмонтирован в крышку табакерки.
Не удивительно, что театральным декорациям автора этой обманки аплодировали прежде, чем на сцене появлялись актеры. Звали создателя росписи Пьетро Готтардо ди Гонзага, а в России величали его просто – Петром Федоровичем [152]152
Сыркина Ф.Я. Указ соч.
[Закрыть].
А. Решетников. «Любопытный художник и ремесленник». М. 1791. ГМУА. Библиотека князя Н.Б. Юсупова.
Во время долгого заграничного житья князь Юсупов стал восторженным свидетелем последнего взлета итальянской культуры, в том числе и культуры театральной. Если говорить точнее, то это была культура Северной Италии, Венецианской республики времен ее заката, истинно «пышного потухания». Эпоха позднего барокко, переходившая к классицизму, подарила миру такие имена, как Пиранези, Каналетто, Гварди, Чимарозо, Паизиелло, Гольдони, Гоцци, Альфери…
Как и всякий итальянец или путешествующий иностранец, Юсупов восторгался спектаклями, оформленными фантастической кистью знаменитого театрального декоратора Бибиенны, его родственников и последователей. Князь стал также свидетелем невероятного триумфа и другого итальянского мастера театральной живописи – Пьетро Гонзага, чье искусство получило от благодарной публики определение «музыки для глаз».
Внук простого сапожника Готтардо, чьим именем Гонзага подписывал все свои работы и которого очень любил, появился на свет в 1751 году, а умер в один год с Юсуповым – в 1831, от холеры. Гонзага родился в небольшом городке Лонгароне в семье художника Франческо Гонзага. Франческо специализировался по декоративным росписям аристократических вилл. Сын с детства помогал ему, хотя мечтал стать актером. Сцена открылась ему совсем с другой стороны. Гонзага попал под влияние гениального Бибиенны, от которого, правда, смог освободиться. Его искусство творца театрального пространства стало совершенно самостоятельным, единственным в своем роде.
Павловск (б. Слуцк). «Галерея Гонзага». Фотогр. В.В. Преснякова. 1930-е гг. Открытка Союзфото. Собрание автора.
Путь художника не часто украшался лавровыми ветвями, хотя и работал он для ведущих итальянских театров, а лавр в Италии растет обильно. Работал много, быстро и буквально до изнеможения. Помимо восторженных поклонников, Гонзага имел множество завистников – так писать декорации умели немногие из его соотечественников. С 1779 по 1791 год он оставался главным «механиком и художником сцены» знаменитого в будущем миланского театра Ла Скала, одновременно ухитряясь выполнять заказы на стороне, для других театров.
Петр Федорович, это русское имя как-то больше подходит работавшему в Северной Пальмире мастеру, чем родное, итальянское, отличался удивительной работоспособностью и энергией. Так, обыкновенно он за один театральный сезон собственноручно исполнял декорации к 10 разным постановкам. Конечно, художнику помогали подмастерья, но после них мастер сам проходил все громадные холсты. Интересно, что в Италии у Гонзага не нашлось способных учеников, одни подмастерья – не то, что в России, где учеников появилось немало.
В 1788 году художник исполнил декорации сразу к 33 постановкам, что стало своеобразным рекордом. При этом зрители продолжали бешено рукоплескать едва ли не всякому взмаху кисти великого мастера. Справедливости ради надо заметить, что кисти у Гонзага скорее напоминали швабры, но зрителя мало интересовал процесс создания декораций. Важнее оказывался блестящий результат на сцене.
В 1791 году слава художника достигла «культурной столицы» Италии – Венеции. Гонзага получил приглашение в главный театр республики «La Fenice». Созданные им в короткий срок декорации вызвали такой восторг публики, что все занавесы, падуги, кулисы и задники, исполненные его волшебной кистью, после снятия спектаклей с репертуара бережно хранились в театральных запасниках подобно выдающимся художественным творениям старых мастеров. Обыкновенно же театральные декорации скоро облетают, и холст расписывается для новых постановок. Творения Гонзага хранились в театре и после его смерти – вплоть до 1836 года, когда «La Fenice» в очередной раз погорел вместе со всем имуществом. Этот знаменитый театр имеет печальную склонность к регулярным пожарам, остановить которые почему-то не может даже самая современная противопожарная техника.
По некоторым сведениям, не нашедшим пока документального подтверждения, уже в 1789 году знаменитый художник впервые посетил по приглашению князя Юсупова «северную Венецию» – Петербург. Понятно, что ему не очень хотелось навсегда или даже на время покидать благодатную и теплую Италию, но обстоятельства, а точнее – людская злоба и зависть, заставили мастера, в конце концов, решиться на такой нелегкий шаг.
Милан. Театр Ла Скала. Гравюра середины XIX в.
«Незадолго до моего отъезда из Италии, – вспоминал художник, – устав от усилий опровергать устарелые взгляды, я избрал уделом молчание, уже тогда решив опираться только на собственный опыт и на собственные принципы в качестве руководства… В 1789 году меня пригласили в Россию в качестве художника-декоратора. Спектакли тогда были под управлением одного из русских вельмож, большого любителя художеств и покровителя художников. Этот вельможа изведал во время своих путешествий и знал у себя на родине все лучшее, что было создано по части художеств. Привыкший к технике и общепринятому языку художников, он первоначально весьма изумился моим необыкновенным речам и был весьма поражен моей манерой работать, совершенно своеобразной и беспримерной! Я показался ему неким феноменом, выходящим из ряда вон, а те художники, к которым он питал доверие, были еще более поражены моей работой и тем, что я уже имел имя, и глухо роптали.
Мудрого директора это несколько огорчило, ибо для него было бы унизительным, если б оказалось, что он ошибся в выборе и назначил мне слишком значительное жалование. Поэтому, желая внести ясность в этот вопрос и стремясь узнать, какое решениенадлежит ему принять, этот вельможа стал часто приглашать меня в свой дом к трапезе и в присутствии своих советчиков внезапно требовал от меня разъяснений относительно сущности моих взглядов, которые, казалось, находятся в таком противоречии с общепринятой техникой искусства.
Я никогда не блистал в споре, да и к тому же стоит ли спорить, если проще всего показать?» [153]153
Цит. по Сыркиной Ф.Я. Указ. соч.
[Закрыть].
Вероятно, показывать Гонзага действительно умел превосходно. Переговоры с ним шли достаточно долго, но условия, которых смог добиться для него в России Юсупов, оказались действительно великолепны и превосходили многие ожидания. Гонзага приехал в Россию с супругой Карлоттой, урожденной Ванини, в конце 1791 или начале следующего года, а уже в январе 1792 года подписал эскизы и план парка для резиденции наследника престола, великого князя Павла Петровича в Павловске. Николай Борисович «пристроил» художника на работу и к Малому Двору.
Для русского искусства это оказалось большим счастьем. На протяжении многих лет в летнюю пору Гонзага ходил по Павловску. В руках у его помощника имелось два ведра с краской. Белой он метил деревья, подлежащие сохранению, черной – предназначенные к вырубке. В Павловском парке Гонзага создал несколько уникальных пейзажей, но даже если бы пейзаж оказался всего один, то и его хватило бы для громкой славы. Неповторимый ансамбль «Белой березы», где простота оказалась равной совершенству, и сегодня, после немецкой оккупации и вырубки парка во время Великой Отечественной войны, не оставляет равнодушным. Даже сто лет спустя после создания запечатленный на фотографических открытках начала ХХ века ансамбль «Белой березы» поражает совершенной красотой. Увы, остается только пожалеть, что художнику не удалось поработать в подмосковных парках и особенно в Архангельском в качестве ландшафтного архитектора.
Восторг современников вызывали не только театральные, но и монументальные работы мастера, прежде всего росписи «Галереи Гонзага» в Павловском дворце, погибшие в годы войны. Роспись создавала иллюзию бесконечного пространства в весьма скромных и малозначимых с архитектурной точки зрения помещениях.
Архангельское. Зрительный зал театра. Занавес работы П. Гонзага. Фотогр. 1970-х гг.
Николай Борисович ввел художника «в дом» наследника Павла Петровича и его жены Марии Федоровны, ставших не только многолетними заказчиками и покровителями Гонзага, но и достаточно близкими ему людьми. Разумеется, по соображениям придворного этикета о близости этой распространяться не полагалось. Предполагается, что Гонзага, как и Павел Петрович, и князь Юсупов, принадлежал к масонской ложе.
Павел I вплоть до смерти оставался ревностным поклонником творчества художника, тогда как императрица Екатерина скорее терпела его в качестве большого европейского мастера, придающего дополнительный блеск ее правлению. К искусству Гонзага она оставалась равнодушна.
Император Александр I испытывал к художнику искреннюю неприязнь. Внук Екатерины II и самого князя Юсупова терпел скорее как крупного чиновника-управленца, которому трудно найти замену. В качестве утонченной художественной мести Николай Борисович вынудил Александра открывать в Архангельском театр Гонзага, своеобразный мемориальный прижизненный музей выдающегося мастера, чем царь остался крайне недоволен. В тот праздничный день стояла на редкость дурная погода, и гулять по парку было нельзя. Поэтому Юсупов устроил длиннющее представление декораций Гонзага, чем Александр искренне возмущался, хотя и скрывал дурное настроение под маской приличия.
Юсупов же вызвал именно Гонзага в Москву в 1826 году для художественного оформления траурной церемонии прощания с умершим Александром I и постарался истратить на это печальное действо как можно меньше казенных средств. Впрочем, случилось это через много лет. Александр, кстати, обижался на художника явно зря. Траурное оформление получилось очень монументальным. Чего стоило одно декорирование башен Кремля – сложнейшая художественная задача.
13 июля 1792 года Петр Федорович Гонзага подписывает контракт на работу в Императорских театрах. Он получает замечательную мастерскую непосредственно в Эрмитажном театре, у него появляется много учеников, в том числе и крепостные мастера, которые потом перенесут художественные приемы создания «музыки для глаз» в провинциальные крепостные труппы. Среди учеников Гонзага – Григорий Мухин, крепостной графов Шереметевых, возглавлявший с 1795 года в качестве главного декоратора крепостной театр в подмосковном Останкине.
Завистники нашлись у Петра Федоровича и в России, все из тех же бездарных иностранцев. Они стремились уверить Николая Борисовича, что он де пригласил из Италии за громадные деньги неизвестно кого, что этот человек только и может нести вздор… После первого же спектакля, оформленного Гонзага, язычки пришлось прикусить.
Четыре года спустя, в 1796 году, контракт возобновляется. Гонзага платят громадную сумму годового жалованья в десять тысяч пятьсот рублей. На нем лежит контроль за всей художественной жизнью театра.
В России художник нашел не только вторую родину. Здесь в 1794 году появился на свет его единственный и любимый сын – Паоло, звавшийся просто Павлом Петровичем. Он окончил Императорскую Академию Художеств и продолжил дело отца – стал театральным декоратором. Знатоки, правда, считали его живопись несколько суховатой, не в пример романтической легкости творений отца. В 1841 году Паоло вышел на пенсию, а его вдова Генриетта, рожденная Вагнер, стала получать пенсию за мужа с 1878 года, т. е. после смерти Павла Петровича. «Искусство здравого смысла» – основный критерий творчества Гонзага. «Кистью и разумом» художника восхищались его русские современники. К Николаю Борисовичу Юсупову обращался художник в своей главной книге «Сообщение моему начальнику или надлежащее разъяснение театрального декоратора Пьетро Готтардо Гонзага о сущности его профессии». Не с начальником-чиновником, но с умным и понимающим другом говорил художник на страницах своего программного сочинения. Увы, тираж издания едва ли превышал сто экземпляров. Книгу, принадлежавшую когда-то Николаю Борисовичу, троцкисты МОНО из библиотеки Архангельского изъяли – к чему она тут, лучше продать за границу..
В заключение несколько затянувшегося рассказа о театральной деятельности Николая Борисовича хочется привести еще одну любопытную деталь. Сам князь тоже выходил на сцену в качестве актера-любителя. Достоверно известно, что по возвращении из-за границы Юсупов принимал участие в домашних спектаклях при дворе наследника престола Павла Петровича, а также прославился как превосходный бальный танцор.
Незадолго до выхода в отставку, в 1801 году, Николай Борисович сделал большой, точнее – неоценимый, подарок русскому театру. На петербургскую сцену он пригласил знаменитого французского танцовщика и балетмейстера Шарля Дидло, чьи постановки составили золотой век русского романтического балета. Впрочем, как у нас водится, всем не угодишь.
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло мне надоел.
А.С. Пушкин.
В жизни Юсупов также с блеском умел давать театральные представления. Особенно удавались ему исторические спектакли-шарады, столь модные в те времена. Разгадать их и ныне может далеко не каждый. Одной из таких шарад-загадок стал брак Николая Борисовича – благодеяние, которым по дружбе одарила князя императрица Екатерина Великая в 1794 году.
Ф. Сидо. «Портрет княгини Т.В. Юсуповой». Силуэт.
Глава 12
Как не потерять свободу. Были-небылицы о княжеском браке
Когда ж вы сердцем слабы сами,
Равно любите женщин всех,
И все им делайте в угоду,
Но не теряйте лишь свободу.
П. Бомарше
В этих предостерегающих от соблазнов строках, обращенных к Николаю Борисовичу в пору его молодости знаменитым автором «Женитьбы Фигаро», главное слово – «свобода». Именно оно дает ключ к пониманию загадочного для современников, хотя и вполне законного брака князя.
Многолетняя добросовестная государственная служба Юсупова получила высокую оценку Императорского Двора. Многолетние личные симпатии царицы тоже немалого стоили. Императрица Екатерина постаралась не остаться в долгу перед князем. Она решила устроить семейное счастье Николая Борисовича. Ведь ему в начале 1790-х годов «стукнуло» сорок. Императрица искренне любила князя, а с нею, повторюсь, такое случалось нечасто. Екатерина справедливо считала, что Николаю Борисовичу давно пора жениться и обзавестись законным наследником состояния, титула и фамилии. Более того, царица захотела сделать давнего своего друга еще и родственником, пусть и неофициальным…
И.Б. Лампи-старший. «Портрет княгини Т.В. Юсуповой». 1795–1797 гг. ГТГ.
Не меньше князя Юсупова Екатерина любила племянниц светлейшего князя Потемкина-Таврического. Богатый дядюшка обожал их также сильно. По феодальным своим предрассудкам он счел нужным воспользоваться «правом первой ночи» с каждой из них и, как говорят злопыхатели, не только первой. Впрочем, какая девушка могла отказать лучшему мужчине века!
Младшей из племянниц Потемкина как раз и выпала, по мысли императрицы, роль любящей супруги князя. Юсупов не привык перечить царице, к тому же и невеста отличалась редкостным обаянием. Была она, правда, обременена двумя детьми от первого брака, но все обременения покрывало ее громадное состояние, доставшееся от вельможи-дядюшки. Собственный капитал новобрачной составлял 18 миллионов рублей (по другим сведениям – 19). Кроме того, Екатерина со своей стороны, в качестве родственницы и свахи, сочла нужным подарить «молодым» еще «немного» в виде приданого за невестой, а царица скареднностью, как известно, не отличалась. Она же сама убирала невесту к венцу – знак не столько монаршей милости, сколько чисто человеческой привязанности и приязни. Официальное бракосочетание состоялось в церкви Зимнего дворца. Затем «молодые» уехали на Фонтанку, во дворец князя, где прошли первые годы их не особенно счастливого брака.
Неизв. художник. «Портрет М.С. Потемкина». Миниатюра.
Татьяне Васильевне Энгельгардт вообще как-то мало везло в жизни. Первый муж ее – М.С. Потемкин рано умер странной и страшной смертью, оставив молодую вдову с двумя детьми. Во втором браке, с князем Юсуповым, у Татьяны Васильевны родилось двое детей, из которых один скончался младенцем – подействовало родовое Юсуповское проклятие.
Любопытно, что потомство ее детей от обоих браков в третьем поколении соединится – Николай Борисович Юсупов-младший, внук и полный тезка своего знаменитого дедушки, вступит в брак со своей сводной кузиной. В середине XIX столетия такое близкое родство супругов не поощрялось, и для венчания пришлось пойти на хитрость. К тому же муж и жена принадлежали к высшему свету Петербурга и пусть неофициально, но считались родственниками царского дома, за которыми особенно пристально следил император Николай I, родством подобного рода всегда «считавшийся», в отличие от своих потомков [154]154
Сахаров И.П. Указ. соч.
[Закрыть].
В.Л. Боровиковский. «Портрет дочери Екатерины II Е.Г. Темкиной в образе Дианы». 1798. ГТГ.
В собрании Г.И. Рипобьер считался портретом кн. Т.В. Юсуповой. О Темкиной постарались забыть.
Дальнейший мой рассказ довольно сложно подтвердить документально – слишком многих «сильных мира сего» касались отдельные его страницы, но логика событий подсказывает, что развивались они примерно в этом русле, хотя в деталях могут возникнуть какие-то разночтения. Не мне одному будет приятно, если еще через двести пятьдесят лет после рождения Николая Борисовича возникнут какие-нибудь иные, документально обоснованные версии происходивших событий. Ведь глубоко научно изучаются они с начала 1920-х годов!
Еще в конце XIX столетия появились слухи о том, что Екатерина Великая и «светлейший князь Тавриды» Потемкин состояли во вполне законном, церковном браке, чему в более поздние времена нашлись и некоторые документальные доказательства. Более того, родившаяся от этого союза дочь Елизавета Григорьевна носила весьма прозрачную фамилию – Темкина, сокращенно от Потемкина. Она унаследовала богатство и красоту родителей; проблемы оказались с умом – растратила и прожила все деньги, что смогла, а тратить было что и на кого. Это родные племянницы «светлейшего князя Тавриды» являлись дамами бережливыми, если не сказать скупыми.
В.Л. Боровиковский. «Портрет Е.Г. Темкиной». 1798. ГТГ. В Цветковскую галерею приобретен из собрания внука изображенной – Н.К. Калагеорги.
Императрица Екатерина не любила свою кровную немецкую родню, тогда как своих родственниц по линии законного мужа Потемкина по-русски привечала, делала им самые разные, подчас очень дорогие подарки. Один из них – будущий Юсуповский дворец в Петербурге, подаренный царицей родной сестре супруги князя Николая Борисовича – графине Браницкой.
С учетом всех этих обстоятельств брак князя Юсупова с Татьяной Васильевной Энгельгардт делал его ближайшим родственником самой императрицы Екатерины Великой. Потому-то и документов, которые проливали бы хоть лучик света на эту не самую светлую сторону жизни Юсуповых, по сию пору историками в громадном Юсуповском архиве так и не обнаружено – придворное архивное ведомство умело не только создавать, но и тщательно хранить тайны. Можно думать, что будущих супругов это вполне устраивало. Все делалось в императорском дворце, лично императрицей Екатериной, как говорится по-домашнему, а внешне особых тайн и не наблюдалось. К сожалению, брак носил чисто династический характер и не подкреплялся хоть какими-то чувствами. Явно присутствовало только одно – взаимное уважение. Не прошло даже традиционное для России брачное «авось» – стерпится, слюбится. Не стерпелось и не слюбилось.
Неизв. художник. «Портрет Т.В. Юсуповой». Копия.
Супружество и странная совместная жизнь княжеской четы Юсуповых «в разъезде» вызывала в свое время немало пересудов в высшем обществе, преимущественно у завистников. Новобрачные честно прижили двоих детей (один из них – Николай, как уже говорилось, умер младенцем), а потом, после кончины Екатерины II, взяли да и разъехались. Николай Борисович остался очень дружен со своей супругой – приезжая из Москвы в Петербург, непременно останавливался у нее в доме. Татьяна Васильевна принимала участие во многих хозяйственных предприятиях мужа, занималась его имениями и даже вникала в экономические расчеты и номенклатуру товаров по фабрикам – у нее для этого имелась не только доверенность от мужа, но и деловая хватка. О степени близости живших «в разъезде» мужа и жены свидетельствует такой любопытный факт – перед возвращением Николая Борисовича из последней заграничной поездки Татьяна Васильевна указывала крепостным музыкантам супруга – какие музыкальные произведения надлежит выучить к его приезду.
К.И. Кольман. «Гостиная в особняке Юсуповых в Петербурге». 1833. Акварель. ГЭ. Портреты Н.Б. и Т.В. Юсуповых висят на противоположных стенах.
В гостиной дома Татьяны Васильевны в Петербурге живописные портреты супругов висели по стенам один против другого и мило друг другу же улыбались – на зависть недоброжелателям. Сохранилась акварель, где изображена эта комната со сценой семейной идиллии.
Такой порядок супружеской жизни считался характерным для высшего общества Франции перед Великой французской революцией. У того же Вольтера официально не было семьи, но имелась дочь. В свою очередь, у любимой женщины знаменитого философа имелся муж, с которым они жили в полном уважении и разъезде, осуществленном по обоюдному согласию, – церковный развод как для католика, так и для православного человека в ХVIII столетии оставался делом крайне затруднительным. Однажды выяснилось, что у возлюбленной Вольтера будет ребенок. К ней срочно приехал законный супруг, дабы для посторонних глаз соблюсти все приличия. Таким образом, и у Вольтера появилась вроде бы законная дочь, на которую никто не решался бросить косого взгляда, и честь семьи сохранилась.
Г.П. Виллевальде. «Зал в доме Браницких в Белой Церкви». Акварель. Пушкинский Дом. На противоположных стенах портреты четы Браницких.
Жена Николая Борисовича всегда оставалась женщиной смирной, романов на стороне не заводила и даже в высший свет после очередного замужества совсем перестала выезжать, чего о Юсупове никак не скажешь. Романы у Николая Борисовича случались постоянно, но его ухаживания не касались дам высшего общества. Он предпочитал актрис или иностранных мещанок.
Внешне Татьяна Васильевна не отличалась красотой, была скорее обаятельна. Ее портрет и ныне украшает один из парадных залов дворца в Архангельском, который по традиции носит название кабинета княгини. К себе Татьяна Васильевна привлекала душевной красотой. Много и охотно княгиня помогала бедным, но при этом отнюдь не в ущерб семейному бюджету, надо заметить, очень скромному по понятиям высшего света.
Иные современники откровенно называли Татьяну Васильевну скупой и скрягой – у нее, согласно неписаного закона, нельзя было «перехватить» без отдачи, что почиталось в высшем свете в порядке вещей. В «Русских портретах» великого князя Николая Михайловича жене Юсупова дана такая характеристика: она «просто одевалась и, ведя скромный образ жизни, прослыла скупой, но, отказывая себе, она значительную долю доходов тратила на дела благотворения и редко отказывала в помощи» [155]155
Вел. кн. Николай Михайлович. Русские портреты.
[Закрыть].
Среди друзей и знакомых Татьяны Васильевны, постоянно бывавших в ее петербургском доме, оказалось немало поэтов. Один из них – Гавриил Романович Державин как-то обратился к княгине Юсуповой со стихотворным посланием:
Иных веселье утешает,
С тобой оно живет всегда:
Где разум с красотой блистает,
Та м не скучают никогда.
Являя благородны чувства,
Не удишь ты страстей людских,
Объяв науки и искусства,
Воспитываешь чад своих.
В твоем уединеньи скромном
Ты так добротами блестишь,
Как Ангел в храме благовонном, —
Всем обожать себя велишь [156]156
Цит. по сб. Юсуповский дворец.
[Закрыть].
Справедливости ради надо сказать, что воспитательницей Татьяна Васильевна оказалась неважной. Младший ее сын Борис Николаевич, родившийся 9 июня 1794 года, вырос «маменькиным сыночком» и ему пришлось немало преодолеть трудностей и соблазнов, пережить много горьких уроков молодости. Одно слово – «безотцовщина»…
Известно, что «чужая душа – потемки», особенно у Потемкиных, но некоторые косвенные данные позволяют высказать предположение о причинах столь неудачного брака князя Николая Борисовича. Были они отнюдь не физиологического, прошу прощения, свойства – в этом деле Юсупов до последних дней сохранял молодецкую прыть. Сказывалась большая разница между мужем и женой. В чем же она заключалась?
Неизв. художник. С живописного оригинала И.-Б. Лампи-старшего (ГЭ). «Портрет светлейшего князя Г.А. Потемкина-Таврического». ГТГ.
Ответ на этот вопрос находится в жизнеописании Татьяны Васильевны. Оно довольно коротко.
Первая половина жизни будущей княгини Юсуповой, появившейся на свет в 1767 году, прошла в лучах славы ее вельможного дядюшки – «светлейшего князя Тавриды». Восьми лет Татьяна Васильевна осталась круглой сиротой. Младшая из детей средней сестры Потемкина Марфы Александровны и скромного ротмистра Василия Андреевича Энгельгардта, она, как и сестры, воспитывалась при Дворе императрицы Екатерины на правах фактической родственницы.
