Текст книги "Только хорошие умирают молодыми"

Автор книги: Алексей Гридин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Значит, это его сестра.

Музыкант, бормоча что-то, зашел в квартиру, услышал, что можно не разуваться, и разуваться не стал. А девушка – («меня зовут Ира, а ты Олег, я слышала») – пробежала из комнаты в кухню, затем обратно, тонкой черной стрелкой мелькнула туда-сюда, ставя чайник, предлагая какое-то варенье – сама варила, Сережка говорит, почти как у бабушки, сама-то я бабушку плохо помню, – и Музыкант понял, что драться с братом этого невероятного чуда он не будет ни за что и никогда.

Они просидели за чаем не меньше часа, когда пришел Тайлаков. Бухнул дверью, нарочито громко, чтобы все в квартире слышали, так же преувеличенно громко ворча, стянул сапоги.

– Ты же сказала, что можно не разуваться? – Олег смущенно посмотрел на свои заляпанные мутной дождевой водой ботинки.

– Да брось ты, – всплеснула она тонкими руками, – ты же гость.

Олег поднялся с уютного полосатого дивана, вышел навстречу Тайлакову. Тот ждал его молча, набычившись.

– Вы чего, мальчики? – спросила Ира.

И Музыкант понял, что Тайлаков не сказал ей ни слова о том, зачем придет Музыкант.

– Вы что, поссорились? – бессильно спросила девушка. – Ну не надо, ребята, давайте я еще чаю поставлю, вы поговорите…

И тогда Олег, пересилив себя, шагнул вперед, протянул ставшую неожиданно чужой и оттого непривычно тяжелой руку и сказал то, что удивило его до невозможности:

– Извини, – пробормотал он, – я не хотел тебя обидеть. Уставший был, как черт. Ну сам же понимаешь…

Сережка внимательно рассмотрел протянутую ему ладонь. В его глазах толкнулось какое-то понимание: неужели он меня боится? Нет, непохоже. Он оценивающе взглянул в лицо Музыканта. То, что хотел сказать Олег, читалось совершенно ясно: мужик, я драки-то не боюсь, но давай не будем изображать двух горилл, которые не могут найти общего языка. Начистить табло друг дружке мы еще успеем.

Тайлаков сдался. Так же медленно он протянул руку Музыканту. Ладони встретились. Переплелись пальцами в суровом мужском пожатии: каждый стремился проверить другого на прочность, сдавливая изо всех сил. Ни один не охнул. Зато оба понимающе усмехнулись.

– И ты меня… Извини, – выдавил из себя Сережка. – Все мы тогда были… Уставшие.

– Принято.

– Вот и здорово, – засуетилась, закружилась, затанцевала вокруг Ира. – Олег, ты же еще не уходишь?

Сережка еще раз внимательно посмотрел на Музыканта. Потом на сестру. Что-то хмыкнул.

– Думаю, что не уходит. Но пить мы будем, Ирка, отнюдь не чай. Музыкант, ты водовку уважаешь?

Олег кивнул:

– Под закуску. И под разговор.

– Тебе ж мои разговоры не нравятся, – сверкнул хитрой улыбкой Тайлаков. – Опять обидишься на что-нибудь.

– А я их пока что маловато слышал, разговоров твоих, – развел руками Олег. – Тащи лучше свою водовку. Ир, ты с нами?

Какое-то время он зачастил к Тайлаковым в гости. Через две недели Ира, которой, как выяснилось, больше нравилось, когда ее зовут Иришкой, переехала к нему, бросив брата в одиночестве. Впрочем, тот недолго страдал от того, что некому стирать ему носки и готовить обед. Вскоре в квартире на втором этаже дома, что на углу улиц Московской и Щукина, появилась Леночка, такая же конфликтная и язвительная, как сам Сережка. Говорят, они доставали друг друга, доводили до белого кипения и испытывали на прочность каждодневно, подтверждая всю верность поговорки о том, что милые бранятся – только тешатся. Несколько раз Леночка заявляла, что больше не может так жить, била о стену пару тарелок, собирала вещи и уходила, чтобы через неделю-другую вернуться.

После Катастрофы отношения между полами стали значительно проще. Никого не волновало, есть ли у людей штамп в паспорте на соответствующей странице. Особенно если учитывать тот факт, что сами паспорта ушли в прошлое.

– Расскажешь мне что-нибудь? – спросила девушка. – Ну, что там с тобой приключилось?

Олег, не прекращая жевать, мотнул головой. Мол, не буду. Настаивать Иришка не хотела, к тому же она прекрасно знала, что это не поможет. Если Музыкант упрется, то он поспорит упрямством с ослом. Причем в споре между длинноухим серым животным и своим мужчиной она безошибочно поставила бы на Олега и выиграла.

– Я спать ложусь, – сказала Иришка и поднялась со стула. – Поешь и приходи. Посуду можешь не мыть.

Глава 3
НОЧЬЮ, У КЛУМБЫ С АСТРАМИ

Олег проснулся посреди ночи. Рядом сопела уткнувшаяся носом в плечо любимого мужчины Иришка. Было темно, и в окно еще подглядывала бледная луна. Странно. Олег обычно просыпался поздно, и растолкать его раньше девяти утра представляло собой сложную проблему даже по нынешним тревожным временам. Значит, случилось нечто экстраординарное. Он поворочался, отбросил одеяло и сел, медленно привыкая к тому, что уже не спит. Где-то вдалеке перекликнулись гудками два автомобиля. Музыкант услышал их перекличку, потому что спал, не снимая слухового аппарата: его женщина считала, что он не должен дома укрываться от нее своей глухотой. Снайпер полагал – она имеет право так считать.

Когда он вернулся домой, аппетита не было, а вот сейчас зверски хотелось есть. Он, не включая света, дошел до кухни, сжевал наскоро бутерброд, запил недопитым с вечера чаем из стакана. Услышал за спиной шлепанье босых ног. Повернулся – Иришка, заспанная, закутавшаяся в одеяло, смотрела на него удивленными сонными глазами-щелочками:

– Олег, ты чего?

– Сам не знаю, – ответил Музыкант. – Не спится.

Он протиснулся по узкому коридору мимо девушки и принялся одеваться.

– Олег… ты куда?

На этот раз слова прозвучали гораздо более испуганно.

– Тоже не знаю, солнышко… – Он подошел к Иришке, обнял лицо ладонями, нагнулся и нежно чмокнул ее в кончик носа.

Затем натянул сапоги и потянулся за автоматом. Сейчас он собирался не на снайперскую охоту, и ему нужна была не винтовка с оптикой, а совсем другое оружие.

– Да куда ты собрался! В такую темень!

– Извини, Иришка. Правда, совершенно не представляю. Меня будто толкнуло что-то: нужно идти.

Что разбудило его, что заставило подняться, что позвало его вон из уютного квартирного мирка в ночь, в порубежье, в «серую зону»? Олег на самом деле не знал ответа – просто где-то внутри нарастало тревожащее, беспокойное, странное, едва знакомое чувство. Как будто он находился здесь и одновременно звал самого себя издалека, из какого-то далекого уголка Города.

– Ты… ты вернешься? – обеспокоенно прошептала она.

– Конечно, солнышко. Я же всегда возвращаюсь, ты же знаешь. Я тебя когда-нибудь обманывал?

Иришка вздохнула:

– Я теперь заснуть не смогу. Ты там осторожней, ладно? И, – она слабо улыбнулась, – хвосты неси сразу в Штаб. Чтоб я дома этой мерзости не видела больше. Понял?

– Понял. – Музыкант зевнул. – Ой… Извини еще раз. Все понял. Вернусь с хвостами и цветами. Штабу – хвосты, тебе – цветы. Так? Ничего не перепутал?

– Ничего, ничего. Ладно, иди уж, полуночник. И что это на тебя нашло…

Музыкант шел по ночному городу. Несмотря на прошедшие после Катастрофы четыре года, он неплохо помнил, как выглядели эти места раньше: переливающиеся ожерелья неоновых огней, шум двигателей редких автомобилей, неторопливо бредущие прохожие… Ничего этого больше нет. Олегу на миг подумалось, что даже Иришка, которую он совсем недавно оставил, не более чем сон. А на самом деле есть только Город и он, одинокий человек, осторожно пробирающийся по залитой лунным светом улице, вдоль бессмысленно таращившихся черными провалами окон зданий.

Вообще-то он миновал пост, но останавливаться и отмечать пропуск не стал. Его неведомое чувство подтолкнуло Музыканта изнутри, тот метнулся в тень, когда все смотрели в другую сторону, и проскользнул в порубежье, никем не замеченный. Просто Олег очень любил свободу и ради нее готов был порой нарушать установленные сверху порядки. Конечно, когда он вернется, ему нужно будет заглянуть на пост – в конце концов, прятаться от своих просто некрасиво. Доцент узнает, что Олег вышел в порубежье, не отметившись, и Вась-Палыч узнает тоже, и Зинаида Вершинина по прозвищу Бой-баба, и другие члены Штаба. Ну и пусть. Что они Олегу сделают? Пока же он просто сдернул слуховой аппарат, аккуратно убрал его в карман куртки и отдался своим потаенным ощущениям, старательно сливаясь с окружавшим его миром. Мы с тобой одной крови, шепнул он беззвучно Городу. Город никогда не отвечал, однако такое положение дел вполне устраивало снайпера.

Музыкант уже понял, что тайное чувство вновь вывело его на охоту за крысой с флейтой. Он только пока не знал, где именно искать серого ловца человеков. Поэтому снайпер наметил себе прогуляться до роскошной клумбы на площади Победы, где до сих пор цвели дивные астры, – все-таки он обещал Иришке букет. В той части Города, где жили люди, большинство клумб, скверов и парков были заняты под посадки и огороды. Так было проще, чем ломать асфальт. Так что с цветами на территории людей было не очень хорошо, в основном их выращивали в квартирах, в горшках на подоконниках.

Лучше, конечно, сначала подстрелить крысу, а затем уже собирать цветы. Честно говоря, Олег не представлял себе, как будет преследовать крысу, сжимая в руке букет астр. Но пока что таинственного хвостатого флейтиста не предвиделось, и цветы выглядели вполне достижимой целью.

Интересно, подумал он, проходя в тени гигантского торгового центра «Все для всех», былой гордости Города. Когда людей стало меньше, на улицах сделалось гораздо чище. Нет, конечно, разруха дает о себе знать: битое стекло, раскрошенный кирпич, брошенные вещи, стреляные гильзы – всего этого на асфальте предостаточно. Зато, по крайней мере, в порубежье и «серой зоне» днем с огнем не сыщешь изжеванных сигаретных окурков, смятых пивных банок, шуршащих пакетов, промасленных бумажек, в которые кто-то когда-то заворачивал горячие жирные пирожки. Не шелестят под ногами фантики от шоколада и не долетевшие до мусорных урн автобусные билеты, не дожидаются опасливо оглядывающихся по сторонам бомжей пустые бутылки. Одна радость осталась ветру – листья. Если сравнивать с теми временами, что были до Катастрофы, листопад еще только начинался. Но дворники давно уже стали достоянием истории, и подметать тротуары было некому. Так что ветер игриво подбрасывал вверх целые охапки сухих листьев, перемешивал их, раскладывал пестрым ковром, вновь расшвыривал – и так до бесконечности. Только свист ветра и шорох листьев.

Однако Музыкант, сняв слуховой аппарат, и этого не слышал. Шестое чувство осторожненько подтолкнуло его. Что? – не говоря ни слова, спросил Олег. Будь начеку, ответило нечто внутри него. Хорошо, покладисто согласился снайпер, перехватывая оружие поудобнее.

Небо тем временем заволокли белесые тучи, похожие на облака порохового дыма, стелющиеся над полем битвы. Звезды недоуменно таращились в разрывы между пороховыми клубами, словно пытаясь понять, что делает этот странный человек в пустом и безжизненном городе.

Вот и площадь. Огромная неухоженная клумба кольцом окружала черную даже в накрывшей город ночи траурно-мрачную каменную иглу обелиска. Справа от обелиска стояли две плоские стелы. На их поверхности были имена. Много имен. Одна из строчек – фамилия Олегова деда. И какие-то далекие родственники, не вернувшиеся с той войны, тоже были отмечены.

Астровое море волновалось в такт порывам ветра. Олег покрутил головой вправо-влево. Затем прислушался к неведомому чувству внутри себя. Вроде ничего. Тишина. Он выскользнул из-под прикрытия простроченной автоматной очередью автобусной остановки и быстро перебежал площадь.

Все спокойно.

Ограждение, которое когда-то не удерживало любителей заполучить букет на халяву, было снесено грузовиком, полусгоревший остов которого торчал в клумбе уродливым бредом скульптора-дадаиста. Олегу было несложно и перепрыгнуть невысокую ажурную ограду, но он предпочел идти там, где препятствия не было. Снайпер обогнул разбитую машину и, нагнувшись, принялся присматриваться к цветам.

И тут его пронзило огненным шилом. Позвоночник налился пульсирующей болью. Перед глазами взмахнули пламенеющими крыльями бабочки. Тайное чувство спохватилось слишком поздно и теперь голосило внутри хозяина вовсю.

– Черт тебя дери, – выдохнул снайпер, распрямляясь и вскидывая автомат.

Встав во весь рост, он разглядел в нескольких метрах от себя крысу – темную тень в темной безлунной ночи.

Крыса подняла тонкую трубочку флейты и пробежалась по ней когтистыми пальцами. Музыкант, разумеется, не слышал ни звука. Тварь удивленно – ни дать ни взять человек, а не вставшая на задние лапы серая хвостатая подделка – отняла от усатой морды флейту, посмотрела на нее, вновь сунула в рот и подула.

– Отправляйся в ад, сука, – едва шевеля губами, сказал Музыкант, не слыша собственных слов.

И нажал на курок.

Сухо щелкнул боек. Осечка.

Как странно, успел подумать он. Я ведь вроде бы его регулярно чистил и смазывал. Почему он меня подвел?

А потом крыса швырнула флейту на асфальт и бросилась на человека, визжа и растопырив лапы. Олег не успел увернуться. Увесистое тело обрушилось на него, обдав острым животным запахом. Оружие вылетело из рук снайпера, он упал, придавленный к асфальту, а крысиные когти метко нацелились в глаза. Музыкант с трудом отбросил лапы в сторону, попытался ударить в ответ, но когти метнулись к горлу, едва не разорвав его. Впрочем, снайпер вновь отшвырнул лапы крысы. Судорожно изогнувшись, он скинул крысу с себя – та ловко откатилась в сторону, угрожающе направив когтистые пальцы в его сторону, – и встал в стойку.

Крыса опять рванулась в атаку. Олег встретил ее ударом ноги в голову. Зверюгу мотнуло назад, но она удержалась на задних лапах и только потрясла головой. Музыкант попытался было закрепить успех и нанес еще один сокрушительный удар ногой, но на этот раз тварь пригнулась и когтями расцарапала ему голень.

Противники, тяжело дыша и внимательно изучая друг друга, разошлись.

Плохо, подумал Олег. Очень плохо. До одури отвратительно, что меня подвел автомат. Врукопашную против полутораметровой крысы драться рискованно. У нее на двух верхних лапах десяток дарованных природой ножиков. Пусть каждому из них далеко до бритвенной остроты, но их заточки вполне достаточно, чтобы вспороть мне брюхо и полюбоваться тем, что там внутри. А есть ведь еще и задние лапы. И еще этот хвост… Бес знает, что эта тварь умеет им делать.

Они неторопливо двинулись по кругу, делая осторожные движения руками. Ни один из сошедшихся в схватке не торопился атаковать первым.

В Гонконге душу бы продали за эту сцену, пришла на ум снайперу мысль. Он неожиданно вспомнил старый сериал про черепашек-ниндзя. У них, как помнилось Олегу, наставником как раз была гигантская мутировавшая крыса по имени Сплинтер. Но в фильме ни разу не показывали, как она дерется. На долю Сплинтера, как истинного учителя ниндзя, оставалось произнесение в нужный момент Великих Истин. Идеологическое, так сказать, руководство.

Ну почему же она не нападает…

В этот момент крыса ринулась вперед, нанося серию быстрых ударов лапами с растопыренными когтями. Теперь тварь целила Музыканту в глаза, и лишь удача помогла ему не лишиться вслед за слухом еще и зрения. Слепой снайпер – что может быть нелепее. В свою очередь Олег еще раз чувствительно зацепил зверюгу, пнув ее тяжелым ботинком, – он не рисковал лезть в ближний бой, боясь когтистых лап, и делал ставку на удары ногами.

Его хвостатый противник вновь отпрянул, наткнувшись на яростное сопротивление человека. Драка затягивалась. Оба – и крыса, и человек – явно надеялись справиться с врагом быстро, рассчитывая на свои особые способности и оружие. Когда этого не получилось, у них остались только они сами.

Усы, лапы, хвост – вот мое оружие, мысленно ухмыльнулся Олег, глядя на крысу, продолжавшую беззвучный танец у поросшей астрами клумбы. Жаль, что превратившаяся в человека обезьяна, спустившись с деревьев, отбросила хвост. Впрочем, помог бы мне сейчас обезьяний хвост? Тогда уж лучше хвост кенгуру: если верить слухам, австралийские зверушки очень лихо бьют друг друга именно этой частью тела.

Вообще все это мысленное балагурство – от азарта драки и сводящего с ума ощущения проигрыша и возможной смерти. Говорят, профессионалы могут настраивать себя так, чтобы голова в бою оставалась холодной, а не такой, как у меня, – словно я пару раз по сто граммов хлопнул. Все-то у меня не как у людей… Зря я ножа с собой не взял, вот что. Ну, в следующий раз – обязательно. Если он будет, этот следующий раз…

Крыса на удивление грациозно, как будто и на самом деле обучалась рукопашному бою в каком-нибудь восточном монастыре, метнулась к Музыканту. Ее лапы чертили в воздухе замысловатые узоры, дразня, отвлекая, обманывая. Олег растворился в закрутившейся карусели схватки, отбил пару ударов, ударил сам, почувствовал, как когти рассекли ему бок, – ничего… это ничего… неглубоко, самыми кончиками… лишь бы никакой заразы… горячее потекло по коже… удачно извернулся и ответил мощным пинком в живот. Крыса согнулась пополам, но, когда Олег рубанул ребром ладони чуть пониже крысиного уха, тварь упала и откатилась в сторону. Она замерла, скрючившись и надрывно кашляя, но ее черные глаза внимательно смотрели за противником.

Музыканта вдруг замутило. Только через несколько минут после начала драки он осознал, что запах крысы раздирает ему ноздри. Прежде он практически никогда не сталкивался с тварями так близко, если не считать быстротечной и нелепой заварушки, когда он в составе группы Левашова патрулировал кварталы за стадионом «Спартак» и у станции метро «Центральная» группа нос к носу столкнулась с десятком крыс, явно вылезших на поверхность из тоннелей метро. Тогда не было времени долго и тщательно целиться, а нужно было бросаться на врага, бить его прикладом, стрелять в упор, видя, как пули разворачивают шерсть, кожу, мясо, кости, превращая их в единое месиво, брызжущее кровью, но продолжающее визжать, бить когтями, тянуться клыками и стрелять в ответ.

Что-то подсказало Олегу, что сейчас можно уйти. Поднять бесполезный автомат, попятиться и, когда он будет уверен, что крыса не нападет со спины, просто стать частью ночи и под ее покровом спокойно вернуться домой. Ему никто не помешает. Но в таком случае он никогда не поймет, что за странная тварь встретилась ему, почему она играет на флейте и что флейта делает с другими людьми. Крыса была загадкой. А Музыкант не любил загадок, оставшихся без ответа. Поэтому он решил задержаться и попробовать довести бой до конца.

Серая зверюга с трудом поднялась. Похоже, Музыкант зацепил ее всерьез. Ну и хорошо. Это только в кино человек может без вреда для себя пропустить десяток-другой ударов. Но кино осталось в прошлом, и вместе с ним исчезли супермены, спокойно переживавшие удары, которые должны были бы раздробить кости или разорвать внутренние органы. Олег двинулся вперед, собираясь покончить с противником. Он пока что с трудом представлял себе, что ему делать, оставшись без оружия. Одно дело – просто драться, хотя бы защищая свою жизнь. Совсем другое – убить противника голыми руками – не в пылу боя, дурманящего голову, которая уже не ведает, что творят руки, а по расчету. Как? Музыканту еще не приходилось делать этого, даже несмотря на то что он уже несколько лет жил в мире, отложившем пока в сторону до лучших времен представления о гуманизме, распространенные до Катастрофы.

Задушить? Забить руками и ногами до смерти? Сама мысль об этом показалась Олегу отвратительной. Да, печально подумал он, принимая боевую стойку и привычно уклоняясь от атаки крысы, которая была неожиданно вялой, – без оружия-то мало на что мы способны. Один на один, без дубины в руках, уже имеем все шансы проиграть. Цари природы, блин! С другой стороны, у кого дубина, тот и царь. Вот у хвостатой твари нет дубины – она и проигрывает.

Следующий удар Олега пришелся крысе в челюсть. Тварь с визгом отлетела назад, шлепнулась на спину, но нашла в себе силы лягнуть бросившегося за ней Музыканта задней лапой. Снайпер в последний момент сумел отдернуть ногу, крысиные когти только распороли брючину.

Кстати… А почему бы нет… Олег, решив, что за несколько секунд крыса никуда не денется, отбежал в сторону, где валялся его автомат, отказавшийся стрелять и выбитый противником в первые мгновения боя. Оружие не стреляет? Так оно сойдет за ту самую дубину, с которой человек царствует над природой. Поудобнее перехватив автомат за ствол, Музыкант обрушил на пытающуюся встать крысу град ударов.

Серая тварь пыталась увернуться, закрыться лапами, но это не помогало. Ее противник сам превратился в зверя. По крайней мере, это в бою с человеком можно вести себя как человек, а сейчас против Олега было животное, и чтобы одолеть его, Музыкант сам стал животным. Он что-то нечленораздельно выкрикивал, ощутив вкус победы, – не той, к которой он привык, стреляя издалека и видя врага через оптический прицел, а той, настоящей победы над врагом, которую приходится выцарапывать у него из глотки. Сухо треснула кость, сломанная ударом приклада, крыса уже и не пыталась встать, обреченно визжа, брызжа слюной и пытаясь из последних сил достать Олега лапами.

Еще немного, подумал Музыкант, размахиваясь автоматом и опуская его на это визжащее, извивающееся, мягкое, о которое приклад ударялся с глухим шлепком. Да сдохни уже, тварь! Перестань дергаться! Я победил, мать твою! Подохни! Подохни!! Подохни!!!

Он не сразу сообразил, что уже кричит это вслух, на всю площадь, рискуя привлечь сюда всех крыс в округе.

И совсем не сразу понял, что крыса, переставшая визжать и извиваться, смотрит на него широко раскрытыми глазами, в которых застыла обреченность, и негромко говорит по-русски.

Конечно, снайпер был без слухового аппарата. Но, как любой глухой человек, он с годами научился читать по губам. И хотя крысиные губы двигались совсем не так, как человеческие, было видно, что тварь пытается что-то ему сказать.

Олег надел слуховой аппарат и вновь обрел слух.

Она произносила всего одно слово, но этого хватило Олегу, чтобы остановиться и замереть в изумлении.

– Пощади, – шептала поверженная им тварь. – Пощади… Пощади… Пощади…

Левая передняя лапа, сломанная в двух местах, безжизненно лежала поперек груди, другой крыса пыталась прикрывать голову. Задние лапы бессильно царапали когтями асфальт. Вонь от крысы усилилась, и Музыкант подумал, что, если не заставит себя не слышать отвратительного запаха, его вырвет. Неужели эта тварь в предчувствии близкой гибели еще и обгадилась? На то похоже.

Мерзость.

– Пощади… – еще раз простонала крыса.

Этого не могло быть. Потому что этого не могло быть. Потому что раньше такого никогда не было.

Все когда-нибудь случается в первый раз. Потрясенный Музыкант отступил назад, опуская автомат, которым он только что молотил крысу, истово желая ей как можно скорее отправиться на тот свет. Сил больше не осталось. Ярость куда-то ушла. Багровый туман, колыхавшийся перед глазами, рассеялся. Теперь перед Олегом лежал не побежденный враг, которого требовалось добить как можно быстрее, а жалкое, искалеченное существо. Его легко было презирать и очень трудно – ненавидеть.

– Пощади… – Крыса закрыла глаза.

Олег грубо выругался. Он вообще-то не особо ценил грязные словечки, но при случае пользовался ими. Сейчас, похоже, был именно такой случай. Ну и что ему теперь делать?

Добить крысу он уже не сможет, это ясно. Рука не поднимется. У, гуманист хренов! Ладно, а что, лучше бросить ее здесь, посреди площади, с переломанными лапами, избитую, чтобы она попросту подохла сама? Тоже не очень правильный вариант.

Ага, одернул Олег сам себя. Остается, видимо, принести ее к своим и сказать: вот вам подарочек. Лечите. Действительно, люди несколько раз захватывали крыс в плен, но со временем прекратили так поступать, предпочитая добивать раненых врагов на месте. Как «языки» крысы не годились, потому что говорить ни на одном человеческом языке, разумеется, не умели, а люди не могли общаться на языке крыс. Правда, кто-то пытался установить контакт с пленными крысами, используя рисунки, но толку от этого не было. Пленные твари наотрез отказывались общаться с тюремщиками. Еще на захваченных в плен серых тварях пытались ставить какие-то опыты, изучать поведенческие реакции, но беда в том, что в городе не осталось настоящих специалистов, которые могли бы получить внятные результаты, а затем интерпретировать их и выдать хоть чего-нибудь стоящий ответ на вопрос, что с крысами делать. Так что по-хорошему Музыканту сейчас стоило помочь крысе, наконец, умереть, но делать этого он уже не собирался.

Пока он размышлял, крыса вновь разлепила глаза. Теперь, несмотря на плавающую в зрачках боль, она смотрела с явным интересом. Ладно, попробуем поговорить.

– Ты почему разговариваешь? – спросил Олег, сам удивляясь глупости вопроса. Разговаривает – и все тут. Сейчас есть проблемы поважнее.

Крыса, видимо, была с ним согласна. Раздвинув губы, она простонала:

– Какая разница… Пощади…

– Уже, – грубовато бросил Музыкант. – Дальше-то что?

– Не понимаю…

– Что мне теперь с тобой делать? Лечить я тебя не буду. Не надейся. Не для того я с тобой дрался.

– Я сам… не дойду. Помоги.

– Как?

Еще несколько минут назад они, заклятые враги, сражались насмерть. Как быстро все иногда меняется, подумал Олег. Мы уже не бросаемся друг на друга с кулаками, не вцепляемся в глотки – мы разговариваем. И понимаем более-менее, что говорит другой.

– Тут недалеко… Помоги дойти.

– Ты встать-то можешь? – спросил Олег.

– Если дашь руку…

Музыкант шагнул вперед и хотел наклониться, когда простая и страшная мысль обожгла его: сейчас он нагнется, и говорящая тварь полоснет его когтями по горлу! Как все просто, и какой он наивный дурак. Снайпер отскочил назад и замер. Крыса напряглась и вновь осела на асфальт.

– В чем дело? – тяжело дыша, спросила она. – Боишься? Я не ударю.

– Почему я должен тебе верить?

– Должен? Плохое слово. Ты не должен. Ты или веришь… Или не веришь… У вас есть поговорка: «Кто не рискует…» – Крыса неуклюже заворочалась и громко застонала, в глазах ее опять плеснулась боль. – Вот… «Кто не рискует, тот не пьет шампанского». Ты любишь шампанское, человек?

Вопрос застал Олега врасплох. Он подумал: а когда ему вообще в последнее время случалось пить шампанское? Запасы алкоголя в городе, несмотря на прошедшие после Катастрофы годы, оставались внушительными, но распределялся он Штабом, и Музыкант помнил только водку, дешевое молдавское винцо и вполне сносный, но далеко не отличный коньяк. Ну, еще самогон, который гнали из картофеля. Шампанское – это что-то из жизни до Катастрофы, тяжелая зеленая бутылка, игра холодных колючих пузырьков на языке и нёбе, бесшабашное веселье…

– Да, люблю, – наконец ответил он.

– Я тоже пробовал, – сказала крыса. – По-моему, редкостная гадость… Вот такие мы разные, человек. Ну… Ты поможешь мне? Или мне здесь подохнуть? Тогда хоть добей. Наши на площади появляются редко, меня вряд ли найдут.

Интересно, подумал Олег. Она довольно неплохо разговаривает. Но для того, чтобы говорить на чужом языке, нужно иметь практику. С кем же она общалась раньше? Может быть, кто-то среди нас уже встречался с ней, что-то обсуждал, спорил. Может быть, даже строил планы.

Существование говорящей крысы многое меняло в картине мира снайпера. Например, принято было считать, что, коли обе стороны совершенно несовместимы, предателей среди людей не бывает. Нет таких бочек варенья и корзин печенья, которые серые твари могли бы пообещать человеку. Более того – даже пообещать они не могли, потому что нет возможности разговаривать. Поэтому и секретностью в Штабе особо не увлекались. Зачем беречь секреты, если их никто не выдаст? Да и с большой вероятностью противник этих секретов просто не поймет.

Или все гораздо проще? Подудела крыса в свою волшебную дудку, человек бросил оружие, сложил лапки и покорно отправился с ней в «серую зону». Там тварь отложила флейту и заставила пленного учить ее русскому языку. Бредовая картина. А потом что? Куда денется человек? Ну, судя по тому, что Олег ничего не слышал о том, как кто-то возвращался от крыс, ничего хорошего такого человека не ожидало. И еще одно интересно: там, где одна говорящая крыса, может оказаться и вторая.

Черт с тобой, зло подумал Олег. Пусть мне будет хуже, но, наверное, я не до конца проникся этой выживательской философией. Убей или будь убитым – это пока что не совсем про меня. Он вернулся к лежащей раненой крысе и осторожно наклонился над ней.

Удара не последовало. Тварь внимательно наблюдала за человеком, но не предпринимала ни одной попытки напасть. Что ж, уже хорошо. Подсунув обе руки под плечи и стараясь убедить себя, что никакого крысиного запаха не существует… ничем не пахнет… вообще… вот так… Олег помог крысе сесть. Тварь двигалась с трудом, стараясь, чтобы покалеченная конечность оставалась на весу, и морщась, если лапу задевали. Потом она посмотрела куда-то в сторону. Олег проследил направление ее взгляда.

Отброшенная в начале боя флейта лежала у клумбы с астрами.

– Нет, дорогая моя, – ухмыльнулся Музыкант. – Даже не проси. Не дам.

Сейчас, когда слух вернулся к нему, снайперу совершенно не хотелось, чтобы крыса заполучила музыкальный инструмент обратно в свои лапы. Нет уж. Как-нибудь в другой раз. Серая тварь его прекрасно поняла и настаивать не стала. Интересно, она уже задумалась, почему сыгранная мелодия на него не подействовала? И если задумалась, то к каким выводам пришла? Если для снайпера говорящая крыса – диковинка из диковинок, то не кажется ли ей настолько же странным человек, не восприимчивый к ее музыке?

Опираясь на человека, крыса с трудом встала.

– Куда? – спросил Олег.

– Вон туда… – Крыса ткнула здоровой лапой в сторону здания, в котором когда-то располагался крупнейший в городе книжный магазин. – Пока что.

Они побрели по залитой лунным светом площади. Раненая тварь шла медленно, приволакивая левую заднюю лапу. Судя по напряженному дыханию, каждый шаг давался ей с трудом. Несколько ссадин на плечах и морде кровоточили, и грязно-серая шерсть в этих местах намокла и стала бурой. Олег и сам измазал куртку пылью и крысиной кровью. Придется выбросить, мельком подумал снайпер, а то как потом объяснишь, что сам цел, а куртка в крови?

Кое-как они добрались до книжного магазина.

– Постой, – попросила крыса.

Музыкант послушно остановился. Ему показалось, что опиравшееся на него тело стало еще тяжелее. Если бы снайпер сейчас отпустил раненую крысу, она наверняка не удержалась бы на ногах и упала.

– Надо… – выдохнула с трудом тварь, – отдохнуть. Больно.