Текст книги "Проклятие красной стены"

Автор книги: Алексей Витаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА 8

– Ты откель взялся, холера в бога мать! – Савва смотрел на вынырнувшего из кромешной тьмы Тишу недоуменным взглядом.

– А я эта, как его…

– Говори, «как его»…

– Я из дома сбежал, дядь монах!

Савва грозно вскинул бровь и замахнулся для хорошей оплеухи, но решил еще спросить:

– Как же ты мать с больным отцом бросил, недоделок штопаный?

– Помер батя! Вот как ты ушел тогда, так на третий день и помер. Проклятый пан Войцеховский! Я так мамке-то и сказал: найти мне его надобно, за батю поплатиться!

– А мамка что ж, пустила?

– Не-е. Кричала шибко. Но я все одно удрал. Нету мне места в батином доме, понимаешь, дядь монах?

– Стараюсь!

Савва хорошо понимал подростка. Мстить нельзя – Христос не велит, но как жить на земле, ежели такие ироды по ней шастают? Когда ты весь изнутри пылаешь от гнева праведного, от разгоревшегося пламени, переданного и завещанного тебе предками?

– Дядь монах?..

– Зови Саввой. Да не шибко ори тут!

– А… Савва. А ты че здесь-то стоишь? Знобко тут!

Тиша нашел монаха возле острога, из зарешеченных окон которого раздавались приглушенные стоны.

– Да вот стою, запоминаю и полнюсь болью человечьей! А ты че дале-то мыслишь?

Неожиданно из подвала донесся нечеловеческий, душераздирающий крик, у Тиши сердце аж до макушки подпрыгнуло.

– Не знаю, – ответил отрок. – Тебя вот искал.

– Меня-то зачем?

– Да вот подумал: непростая у тебя палка-то, посох твой? Ты, вин, ей хорошо мутузишься.

– Шел бы ты, Тишка. И лучше всего домой, к мамке.

– Не-е. Я тут постою.

– А тут чего?

– А вот тоже буду запоминать и полниться болью человечьей.

– Ишь каков! – хмыкнул Савва. – Ну стой, коли так!

Монах, прищурившись, скосил взгляд на Тишу.

– Запоминать он будет!

Блез Зиновитский, лучший дознаватель тайной королевской канцелярии, прибыл в Смоленск в конце лета, чтобы помочь местной администрации справиться с волнениями из-за приближения московского войска. Это была неизвестно какая по счету подобная командировка пана Зиновитского. Пан считался непревзойденным специалистом. Ему доверяли самые беспокойные воеводства Речи Посполитой. Там, где появлялся Зиновитский, начинали вращаться жернова смерти: вспыхивали костры на площадях, скрипели вдоль дорог виселицы, стучали о плаху топоры палачей. Пана боялись даже те, кому его присылали в помощь.

Когда черный экипаж Зиновитского, сопровождаемый телегами с прислугой и помощниками, въехал через западные ворота в Смоленск, кичливые, разжиревшие городские вороны – и те разом куда-то подевались.

С собой пан всегда возил проверенных заплечников, особые инструменты, изготовленные флорентийскими мастерами, свое каменное, безжалостное сердце и черную, зияющую пустоту в том месте, где у человека должна быть душа.

За полтора месяца Зиновитский отправил на смерть несколько десятков человек, в некоторых казнях участвовал лично. Особенно его заводило, до сладостной дрожи в членах, наказание, когда человека разрубали пополам. Он и сам неоднократно выходил на эшафот, как на сцену, чтобы взять в руки огромный топор. О, как он умел это делать, какое дикое получал удовлетворение! Наказуемого, уложенного лицом вниз на козлы, Зиновитский расчленял хладнокровно, стараясь не попасть первым же ударом по позвоночнику. Кровь, кишки, каловые массы несчастных разлетались на несколько метров вокруг, забрызгивая с ног до головы разинувших рты наблюдателей. А сухие, кашляющие звуки, вырывавшиеся из глотки дознавателя, напоминали что-то звериное, что-то потустороннее, сатанинское, пробившееся из самых недр чудовищного ада; истеричные обрывки обличительных неразборчивых фраз походили на крики гиены и лай обезумевшей лисицы.

– Ну что у нас тут?

Зиновитский подошел к лежащей на дубовом столе девушке.

– Фьють!

Единым движением он задрал подол сарафана, оголив всю нижнюю часть дрожащего от бешеного страха тела.

– О-о, милочка вы моя! А ну-ка, ну-ка… – провел узкой бледной ладонью по промежности и резко просунул средний палец во влагалище. – Какая прелесть. Да мы девственница. О, пардон, уже нет…

Он слизнул с пальца капли крови. Постоял, запрокинув голову к каменному своду, задержал дыхание и резко, изменившимся тоном крикнул:

– Филипп!

– Да, месье! – отозвался человек в серой кожаной маске, полностью скрывавшей лицо.

– Как там у нас?

– Все готово, месье!

– Здоров ли наш каталонский козлик?

– О да, месье! – маска растянулась, приоткрыв ощеренную пасть.

– Чего же мы тянем?

– Наш каталонец готов поразить своим оружием любое отверстие. Для него уже не важно, кто перед ним. Он доведен до отчаянного буйства. Его плоть жаждет приключений.

Зиновитский гордился своими пыточниками, которых выписывал из просвещенной Европы.

– Итак?

– Ждем ваших указаний, месье Зиновитский.

– Итак. Мне нужен римский станок и наш маленький козлик с таким большим-большим…

Дознаватель проводил взглядом пыточника и повернулся к девушке, которая вращала круглыми, вытаращенными глазами и часто стучала зубами.

– Дура-девка! Радуйся, бревно смоленское! С тобой сегодня будут общаться люди, известные всей Европе. Мы тебя положим в станок, красиво прогнем твою угловатую спину, после этого твой зад будет выглядеть куда аппетитнее. А потом предложим тебя нашему козлику. И ты сразу обо всем нам расскажешь. Не зря же мы его так долго приучали к запаху твоей крови!

Зиновитский снова понюхал пальцы.

– А потом мы тебе пропишем легкую смерть. А хочешь, скажу, что с тобой случится, если тебе вздумается быть несговорчивой? То-то же. То-то же. Ты будешь кричать от боли и наслаждения, а мы будем аккуратно за тобой записывать каждое слово. Филипп, вы скоро, друг мой?

В ответ откуда-то из недр темного сводчатого коридора раздалось нетерпеливое блеянье. Зиновитский посмотрел туда и снова повернулся к допрашиваемой. И вдруг что-то в приближающихся шагах показалось ему странным.

– Филипп, у вас все в порядке? Филипп?.. Э-э…

Крик застрял в горле у пана. Он увидел маску Филиппа, но перед ним стоял другой человек, отличавшийся от французского пыточника исполинским ростом и длинной, до самых пят, черной одеждой.

– Ну что, панове! – раздался глухой голос. – Приляжем малость? Сам али помочь?

Зиновитский вдруг почувствовал дикую боль между ребрами. Это Савва нанес короткий удар костяшками пальцев в бок.

– Сам али как? – еще раз спросил он.

– Сам… – сдавленно прохрипел Зиновитский и мелкими шажками пошел к станку.

– Ложись, пан. Теперь с тобой поговорят лучшие люди Европы! – Савва достал нож и резким движением разрезал панталоны на Зиновитском.

Перед повлажневшими от возбуждения круглыми глазами каталонского козла предстали дряблые, бледные до синевы ягодицы пана Зиновитского.

– Ну, пан, желаю, чтоб все у тебя было в лучшем виде.

Савва треснул с оттягом посохом по заголенной плоти поляка и, кивнув Тише, двинулся к выходу.

– Савв… – услышал он голос Тиши.

– Че рот раззявил?

– А девку-то, може, забрать?

Тиша стоял перед привязанной к столу обнаженной девушкой, боясь даже посмотреть на нее, не то чтобы прикоснуться.

– Тьфу на вас! – Савва сплюнул. – Отвязывай давай шустрей.

Еле живого, провалившегося в темное безумие, с трясущейся головой и глазами навыкате, пана Зиновитского утром нашли пришедшие на смену тюремщики. Рядом со злосчастным станком на каменном полу лежал изможденный каталонский козел. Половое истощение было настолько серьезным, что бедное животное не могло поднять голову.

Чуть позже они обнаружили во дворе острога задушенных европейских заплечников пана, оглушенную и связанную стражу, запертых надзирателей.

В тот же день черная карета, глухо постанывая осями, жалобно повизгивая на ухабах, навсегда покинула город Смоленск, увозя в неизвестном направлении то, что было когда-то грозным паном Зиновитским.

Болен вот уже три дня приходил к тому месту, где повстречал высокого монаха. Вновь и вновь он преодолевал весь путь от угла серого каменного дома до дна оврага. С одной стороны, он мечтал познакомиться с человеком, которого пришлось безуспешно догонять, с другой – изрядно побаивался встречи, поскольку слухи о невероятной истории, произошедшей с паном Зиновитским и его свитой, будоражили воображение. Юноша не сомневался, что монах имеет к этому делу непосредственное отношение.

Ищейки сыскной канцелярии рыскали по всему городу, солдаты вламывались в жилища и переворачивали все вверх дном, отдельные дома даже поджигали, думая, что выкурят злоумышленников. Специальные караулы можно было встретить не только на главных улицах, но и в переулках, глухих, пахнущих испражнениями тупиках и подворотнях.

Десятки высоких мужчин подверглись аресту и пыткам. Но все безрезультатно – настоящих преступников отыскать не удавалось.

В шестой раз вернувшись к углу серого дома, Болен решил, что появляться здесь наверняка бесполезно и больше он приходить не станет.

Как бы ни тянуло его к Анжеле, он огромным усилием воли заставлял себя обходить ее дом стороной, поскольку справедливо боялся, что грязные сплетни замарают возлюбленную.

А времени оставалось все меньше и меньше.

Быстро смеркалось. Ночь летела в город на крыльях пронзительного октябрьского ветра, распинывая никому не нужное золото опавшей листвы.

Болен присел на ствол рухнувшего этим утром старого вяза. Отломил прут и принялся отрешенно водить им по черной от дождя земле, рисуя непонятные знаки. Неожиданно на плечо ему легло что-то твердое и вместе с тем легкое и пружинистое.

– Тс-с… Сиди, не обертывайся! – прозвучал из наступившей темноты голос.

– Да-да, понял! – Болен почувствовал, как спина начинает каменеть и наливаться тяжестью.

– Вот так и сиди.

– Д-да-д… – молодой пан закивал, впервые в жизни ощутив приступ заикания.

– Сиди и помалкивай пока. Вот спрошу – ответишь.

Позади Болена стыла на холодном ветру темнота, еле слышно перебирая листьями. И наконец…

– Чего бегать-то за мной вздумал?

– Я должен рассказать все с самого начала. Понимаете, я помог одной девушке. Занес ее в дом. Потом мне дали выпить какого-то зелья. И все. Утром меня застали в ее постели раздетого. Выяснилось, что она беременна. Понятно, все это сделано для того, чтобы ей не просто избежать позора, а еще и получить ключ от двери, ведущий в приятную жизнь. Вы меня понимаете?

– Лей дале давай!

– А это, собственно, и все. У меня есть невеста, от которой теперь я должен отказаться. Меня прогнал пан Соколинский. Да еще меня вызывает отец той девушки, ее зовут Алисия, на Божий суд. Станислав Валук рассчитывает убить меня и завладеть имуществом, оставшимся мне и моей сестре от родителей. Одним словом, мало того, что я окажусь в земле, моя сестра пойдет по миру.

– Слышал я, о чем ты говорил со своей… Тогда еще, когда ты за мною бегать удумал.

– А-а. Вы все и так знаете.

– Знаю, – Савва глубоко вздохнул. – Сиди ужо, не обертывайся. Ишь, вон ведь караульные, сейчас пройдут.

По камням мостовой и вправду застучали приближающиеся шаги солдат.

– Пан Новак? – офицер, прищурившись, посмотрел на Болена.

– Да, пан офицер!

– У вас все в порядке? Зябко сидеть, поди, на ночном ветру?

– Все в порядке, пан офицер. Как служба?

– Да вроде идет помаленьку. Чего творится-то, слышали?!

– Вы про историю с Зиновитским?

– Ох, не приведи Дева Мария такое испытать!

– Это точно. Хоть и не святым был дознаватель, но все же!.. – Болен покачал головой.

– Согласен с вами полностью…

– Не удалось напасть на след преступников?

– Какое там. Канули, как в воду, – офицер посмотрел на переминающихся с ноги на ногу солдат. – Мы пойдем, пан Новак. А вы уж будьте бдительны. Да не задерживайтесь здесь. Чего недоброго, застудитесь.

– Не волнуйтесь за меня. Я привык подолгу дышать воздухом перед сном.

Офицера раздирало любопытство, но он не знал, как правильно задать вопрос по поводу беременной Алисии. Болен почувствовал нездоровый интерес собеседника и решил сам удовлетворить его.

– Все хорошо. Я думаю, беременная девушка скоро покается.

– Вы хотите сказать, что одолеете Валука на Божьем суде? Это ведь сам черт в человеческой плоти!

– Судить нас будет Бог.

– Э-э… Скажите честно: вы нашли того, кто будет за вас биться?

– Скоро. Очень скоро вы обо всем узнаете, пан офицер. Не смею больше вас задерживать.

– До скорого, пан Новак. Храни вас Богородица. Я знал вашего отца. Золотой был человек!

– Спасибо. Можно мне побыть одному?

– Конечно. Покорнейше прошу простить меня.

Офицер поправил пояс с висевшей на нем венгеркой и уверенно зашагал в сторону главной площади. За ним следом двинулся и весь караул. Болен выдохнул и вытер рукавом кафтана со лба капли предательски проступившего пота.

– А-а, вот ведь, – бросил через плечо удаляющийся офицер, – чего неймется этим варварам? Мы им – цивилизацию, а они – за вилы!

– Разве они нас об этом просили? – неожиданно для самого себя громко возразил Болен.

– А? Что?!

Офицер остановился и приложил ладонь к уху.

– А, вы об этом! Нам неведомы пути Божьей воли, молодой человек. Уж коли Он так решил, – офицер указал толстым пальцем в небо, – то мы должны следовать. Чертов варварский город!

– Хочу заметить, что я родился в этом городе, пан офицер, – сказал Новак опять неестественно громко, словно в нем ожило какое-то говорливое существо.

– Да. Конечно. Ваш родитель, должно быть, участвовал в той непростой кампании!

– Да. Я родился в первый год после полной капитуляции города. Выходит, это моя родина. Значит, и я – варвар?

– Полноте, пан Новак. Не подумайте только, ради Пресвятой Девы Марии, что я что-то такое имел в виду.

– Не подумаю. Идите с Богом.

– Странный у нас разговор получился.

– Чем же он странный? – Болен нетерпеливо почесал колено.

– Да вот, стоим в паре десятков шагов друг от друга и громко болтаем на всю улицу.

– У русских говорят: «на всю Ивановскую».

– Черт бы их побрал, этих русских! Уже выросло целое поколение. Город больше двадцати лет входит в состав нашего прекрасного королевства. А они!.. Черт бы их всех побрал!

– Мы даже не попытались вникнуть, в чем суть конфликта! Понимаете меня?! Никто!

Болен вскочил. Ему вдруг пришло в голову, что лучше отвести караул подальше от этого места.

– Я не понимаю таких слов, пан Новак!

– Вы себя называете образованным человеком, а не знаете, что означает слово «конфликт»?

– Я прекрасно знаю, что означает слово «конфликт». Просто не хочу использовать цивилизованную лексику, когда дело касается русских варваров.

– Вот в этом залог нашего будущего поражения, пан офицер.

– Хорошо, что вы еще сказали «нашего», пан Новак, а не как-то иначе! – офицер скривился.

– Бог вам судья, пан офицер! Я пройдусь с вами, чтобы не задерживать?

– Не думаю, что это будет правильно. За болтовней можно забыть о службе и многого не увидеть. К тому же солдаты, – офицер кивнул на караульных, – развесили уши так, что они схлопываются перед их носами, и бедняги ничего не видят!

– О, речь, достойная хорошего мима!

– Я немного баловался театром!

– Меня тоже не покидает ощущение, что все мы исполняем волю какого-то очень циничного драматурга.

– Понимаю. В вашем случае действительно радоваться не приходится.

– Давайте обойдемся без «моего случая». На душе и так кошки скребут.

Болен резко остановился. Расстояние, которое он прошел за разговором, его устраивало.

– Ну, до встречи, пан офицер! Пожалуй, мне пора домой.

– Охотно пожелаю вам спокойного сна!

Офицер чуть заметно кивнул.

Болен поспешил вернуться к упавшему вязу. Несколько минут он стоял, напряженно вслушиваясь в темноту, но ответом ему вновь была тишина. «Как же так! О Господи, как же так! Ну отзовись же, незнакомец!» – бормотал он себе под нос. С досады пнув ствол дерева, он направился к своему дому. Но шагал медленно в надежде на оклик. Пересек улицу, вошел в примыкающую к флигелю арку, в темноте похожую на вогнутое воронье крыло. Задержался под темным каменным сводом, затем повернул направо и оказался перед крыльцом. Тяжело переставляя ноги, словно налитые чугуном, Новак слушал, как, скрипя, проседают деревянные ступеньки. А скрипели они на разные голоса – то длинно и пронзительно, то коротко и отрывисто, точно сухой лай состарившейся дворняги. Лай. Лай. Чак почуял хозяина и громко и радостно забухал на низких нотах.

– Чак. Чак! Ах ты, паршивец! Соскучился? А где наша Агнешка?

Пес, услышав имя хозяйки, опустил морду и отвел увлажненные грустью глаза.

– А ну говори, что произошло? – Болен трепал пса по загривку.

Слабо повиливая хвостом, Чак привел его к комнате Агнешки и, привстав на задних лапах, осторожно поскреб по дверной коробке.

– Агнешка! – Болен постучал костяшками пальцев. – У тебя все хорошо?

Послышались легкие неторопливые шаги. Дверь отворилась.

Агнешка была небольшого роста, белокурая, с длинными, чуть завивающимися локонами. На этом различия у них с братом заканчивались. В остальном между ними наблюдалось поразительное сходство, и самое невероятное, что у обоих горела маленькой коричневой точкой родинка над правым уголком рта.

– Ты вернулся. Ты жив! – Агнешка уткнулась в грудь Болену, обхватив за шею. – Больше так не делай! Обещай мне больше так не делать! В ту ночь, когда ты остался у Анжелы, я чуть с ума не сошла. Подумала: ну все, не сдается, значит, его подкараулят в темном переулке.

– Нет, что ты, бедная моя сестренка, я им нужен живым. Если я погибну раньше срока, Валук может не получить наше имущество.

– А может и получить, если суд решит, что он не имеет никакого отношения к этому… Я все теперь знаю. Целую неделю изучаю правила Божьего суда! Вот!

– Какая ты теперь у меня вумная! – Болен нарочно добавил к слову букву «в». Именно так они говорили в детстве.

– Не дразнись. Я очень боюсь, Болен. Черт с ним, с этим имуществом! Лишь бы ты остался живой! Знаешь, я сегодня ходила к колдунье.

– Тьфу на тебя, Агнешка. Зачем тебе это?

– А затем. Она обещала меня научить одному проклятию, которое действует на семь колен вверх и на тринадцать вниз.

– Ты сходишь с ума, дорогая сестренка! Прошу тебя, не ходи больше с такими просьбами. Я за тобой раньше такого не замечал.

Болен взял сестру за плечи и отодвинул от себя, пытаясь заглянуть в глаза. Агнешка быстро замотала головой, отводя взгляд. Болен легонько встряхнул ее:

– Агнешка, милая! Все будет хорошо. Я тебе обещаю.

– Как ты можешь давать обещания, если знаешь, что не сдержишь их? Как?

– Послушай меня. Конечно, мне не устоять против Валука. Не продержаться даже одной минуты. Но мир ведь не без отважных людей. Я обязательно найду того, кто выйдет постоять за мою честь.

– Во всем Смоленске, бедный мой Болен, нет лучшего воина, чем Станислав Валук. И угораздило же тебя попасть в сети именно к его чертовой дочке!

– К его или к чертовой?

– Не время шутить, пан Новак!

– Больше не буду. Я должен тебе сказать, м-м… Ты ведь знаешь, что произошло с Блезом Зиновитским?

– Если честно, я даже порадовалась. Нельзя так говорить. Но не осуждай. А при чем здесь изнасилованный козлом изувер?

– Я, кажется, знаком, нет-нет, почти знаком с тем, кто это сделал.

– Брат, ты здоров? Что значит: почти знаком?

– Я разговаривал с ним сегодня. Я не видел его, поскольку он стоял у меня за спиной, да еще в кромешной темноте. Но сердце подсказывает мне, что я нашел нужного человека.

– Господи! – Агнешка поднесла ладонь к горячему лбу брата. – Ну, немудрено. Ты весь горишь.

– Теперь ты шутишь надо мной. Я похож на выжившего из ума?

– Когда человек переживает то, что пережил ты, ему и не такое может померещиться. Хотя все это ужасно горько!

Агнешка уронила руки.

– Клянусь, я не призрак видел. Еще шесть дней назад я побежал за высоким человеком в одежде православного монаха. Но потерял его из виду. В ту же ночь я пришел к Анжеле. Мы не сразу оказались в ее спальне, вначале мы немного поговорили, стоя по разные стороны ворот.

– Не понимаю, какая связь между монахом и твоей возлюбленной? – Агнешка грустно смотрела на бледное лицо брата.

– Очень простая. Сегодня, когда я сидел на стволе рухнувшего пару дней назад вяза, у меня за спиной раздался голос человека, который спросил, зачем я его преследовал. Э-эх. Вижу, ты смотришь на меня, как на чокнутого. Но правда, Агнешка, этот голос сказал, что подслушал наш разговор с Анжелой. Да-да. Нечаянно, разумеется. А может, и специально, чтобы вникнуть во все. Так вот…

Болен тяжело дышал от нетерпения, и речь его была настолько неуклюжей, что Агнешка закрыла лицо ладонями.

– Пресвятая Дева Мария, что он такое говорит! Какой-то голос подслушал его разговор с Анжелой, а потом явился и стал из-за спины с ним разговаривать!.. Как это все понимать?!

– Я не сказал, что явился бестелесный голос, – Болен попытался взять себя в руки. – Я сказал, что слышал голос, но самого человека не видел. Он просил меня не оборачиваться. Даже смешно как-то выразился. Сейчас. А, ну вот: «сиди и не обертывайся». Агнешка, скажи, разве мог я сам придумать такое слово?

– «Не обертывайся». Конечно, не мог. Куда тебе с твоим классическим образованием, – Агнешка горько усмехнулась. – Но в том-то и дело. Тебе стали приходить голоса людей, о существовании которых ты даже не догадывался. Чей голос явится тебе в следующий раз? Потусторонний мир живет рядом с нами. Он все время начеку, и как только в сознании человека образовывается брешь, он тут как тут.

– Агнешка. Ты читаешь мне проповеди отцов-инквизиторов!

– Не думаю, что они все время ошибались. Это же так очевидно.

– Послушай же меня. Я совершенно здоров. Что, по-твоему, представители потустороннего мира сломали шеи помощникам Зиновитского, а его самого засунули в станок с голым задом и оставили на утеху возбужденному козлу?

– Это, должно быть, сделали партизаны. Не мог ведь один человек совершить такое?

– Партизаны, говоришь? Да никакие не партизаны. Город на военном положении. Всех приходящих тщательно досматривают. И потом, после таких публичных казней, народных мстителей осталось не так уж и много.

Болен подошел к стене и со всего маху шарахнул по ней кулаком.

– Вот видишь, ты не совсем в здравии.

– Думай, как хочешь.

Повисла тягостная тишина. Слышно было только, как нетерпеливый Чак стучит по двери хвостом. Агнешка села на стул в углу комнаты, тяжело опустив голову. Болен стоял возле черного ночного окна, глядя на свое отражение. В изголовье кровати чадила и потрескивала масляная лампа, отбрасывая на потолок причудливые тени и полосы дыма.

– У нас кончились деньги? – спросил Болен.

– С чего ты взял?

– Ты залила плохое масло. Посмотри, сколько дыма от него!

– Я залила то, что нашла в кладовой.

– Почему это не сделала служанка?

– Я никого не хотела пускать в свою комнату. Никто не имеет права видеть моих слез и страха, понимаешь? Все должны знать: Новаки ходят с гордо поднятой головой, им не о чем беспокоиться, они не совершали преступлений и не нажили долгов. Поэтому у меня должен быть свой угол, где никто не заметит ужаса в моих глазах.

– Прости меня, – Болен опустился на колени перед сестрой и прижался лицом к ее платью. – Я не должен был тебе всего этого рассказывать. Действительно, выглядит очень вздорно и нелепо.

– Тебе нужно больше спать! – Агнешка погладила брата по голове.

– Да-да! Ты только скажи мне перед сном, что веришь в меня! И… и пообещай сразу же уехать отсюда, если вдруг со мной что-нибудь случится.

– Куда уезжать! Я не хочу. Я останусь навсегда с тобой, что бы ни случилось. Это ведь наш родной город. Мы родились здесь. Здесь могилы наших родителей. Здесь будут когда-нибудь и наши могилы. И могилы наших детей. Все будет хорошо… Давай, я расскажу тебе сказку на ночь!

В детстве Марко-королевич пас свиней и был такой слабый мальчик, что его постоянно колотили товарищи. Однажды он набрел на прекрасного вилина ребенка и, видя, что дитя лежит на солнцепеке, перенес его в тень. Тут пришла вила и промолвила древнее заклинание. После этого приказала Марко ступать, куда тот захочет, и никто его отныне не одолеет. Королевич сковал себе огромную боевую палицу и отправился на богатырские подвиги. С тех пор он был непобедим в бою; вилы постоянно помогали ему в кровавых сечах. Сражаясь с русским царем, он воскликнул: «Вила, помоги мне!» И победил неприятельские рати. А однажды повстречался Марко-королевич с Мусой Кеседжия. После первых ударов изломалось у обоих воинское оружие; они соскочили с коней и схватились врукопашную; долго бились витязи, кровавая пена капала с них на землю, но вот Муса повалил противника и сел ему на грудь. И возопил Марко к вилам. Явилась тогда вила из облака и сказала: «Зачем жалуешься, Марко-королевич? Не я ли, бедный, тебе говорила, чтобы не начинал ссоры в воскресенье? И разве у тебя нет змия за пазухой?» В последних словах был намек на острый нож. Заслышав голос вилы, Муса взглянул на облако, откуда она вещала; а Марко выхватил нож из-за пазухи и распорол Мусу от пояса до самого горла.

А еще все вилы любят танцы, пение и музыку. Собираясь в особых местах – в лесах и горах, они водят хороводы, играют на свирелях и дудках, поют, бегают и резвятся. Морские вилы выходят при свете месяца из своих подводных жилищ, затягивают чудные песни и в легких грациозных плясках носятся по берегу или по зыбкой поверхности вод. Вилы охотно пляшут и под гусли, на которых играет пастух; они так пристрастны к танцам, что предаются им до полного изнеможения. Но смертным небезопасно смотреть на их веселые забавы, всякий, кто набредет на их хоровод или вечернее пиршество, всякий, кто расположится станом на их дивном игралище, дивном певалище, подвергается страшному мщению. Однажды Марко-королевич шел по горам мимо того места, где играли вилы. Они увидали его и пригласили состязаться с ними в танцах. Но витязь был крепок ногами и одержал уверенную победу над всеми вилами, которые, несмотря на свою воздушную природу, попадали от усталости на землю. Побежденные вилы заключили с королевичем братский союз и с той поры состояли у него на службе, помогая ему во всякой беде.

Напевы вил до того притягательны, что человек, услышав их однажды, не может наслаждаться песнями земных дев и всю жизнь томится и тоскует.

– Ну вот ты и спишь, мой маленький Болен… – Агнешка наклонилась и поцеловала брата в макушку. – Так и будем спать, стоя на коленках?

А про себя добавила: «Хоть на коленках, да лишь бы поспал. А я посижу. Ничего. Спокойных снов, малыш Болен!»