Текст книги "Проклятие красной стены"

Автор книги: Алексей Витаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– А ты можешь предъявить хоть малейшее доказательство в поддержку своей теории? – Марций громко отхлебнул из кубка. – Ничего не желать, конечно, лучший способ избежать разочарований, да и сама мысль свести религию к совокупности безобидных приемов крайне изобретательна. Римляне предпочитают удовлетворять все свои желания, пусть ценой утрат или неприятностей. Если я правильно понял, ты избегаешь есть мясо для того, чтобы добиться более высокого рождения, а то и окончательно освободиться от телесных оболочек?

– Именно так.

– Во что же превращается твоя свобода?

– Обретя новое обличье, ты волен делать все, что угодно – наслаждаться жизнью или отречься от нее.

– Значит, богатые индусы имеют все основания презирать бедных. Дескать, это вы сами заслужили в прошлых жизнях.

– Поэтому нищий индус всегда являет собой образец терпения. У нас не бывает мятежей и бунтов.

– По той же самой причине ты даже не догадываешься, каким страшным оружием может быть твой посох!

Геркулес вздрогнул.

– Хорошо. Скажу так. Есть еще одно обстоятельство: желание родиться с белой кожей, с молочно-белой. У вас в Риме цвет кожи не влияет на отношение к человеку. Вы презираете лишь отсутствие образования. А мы считаем, что чернота кожи – кара за дурные поступки в предыдущем рождении, и особенно за неправедные помыслы, ибо, по нашим верованиям, мысли важнее действий. Видишь, моя кожа черна, как деготь.

– И ты надеешься в следующей жизни родиться белокожим? Забавно. Что же это тебе даст?

– Я знал одного монаха-буддиста с белой кожей. Его все считали правой рукой Будды. Я уверен, что после жизни в образе белого человека он прервал цепь перерождений.

– А вот еще такой вопрос: прожив жизнь в Индии, в следующей ты окажешься в той же стране?

– Это совсем необязательно, – аскет вдруг задумался. – А где бы мне хотелось оказаться? Не знаю. Для многих путь к освобождению бесконечен. Тысячи лет человек то развивается и духовно растет, то снова падает, обретая самые разные обличья. Надежда достигнуть конечной цели не позволяет мне больше совершать сделки с собственной совестью.

– Путь аскета?

– Именно так.

– А не попахивает ли этот путь откровенным самоубийством?

– Самоубийство привело бы к самому катастрофическому возрождению.

– Какое убожество! Бедные индусы вынуждены отказываться от той малости, что имеют, из-за каких-то безумцев или мнимых просветленных, которые бесятся с жиру, а их отрешенность – всего лишь очередное упражнение для ума.

Геркулес пропустил мимо ушей возмущенный тон Марция.

– Будда предложил себя на обед изголодавшейся тигрице, ибо она дошла до того, что собиралась пожрать своих детей. Впрочем, мне пора, Марций. Надеюсь, мы неплохо провели время.

Аскет поднялся и слабой походкой, опираясь на посох, побрел по пыльной дороге.

– Значит, говоришь, с молочно-белой кожей… – Марций глядел вслед индусу, не замечая, как из опрокинутого кубка выбегает розовая струйка вина.

– Именно так. Именно так.

ГЛАВА 3

Слухи о том, что Москва собирается напасть на Речь Посполитую, чтобы вернуть Смоленск, всколыхнули партизанское движение в народе от Дорогобужа и Трубчевска аж до крепости Белая. Польские карательные отряды жестоко уничтожали группы вооруженных крестьян, а иногда выжигали целые селения, дабы подавить всякую волю к инакомыслию. Но крестьяне, испытав на своей шкуре звериную дикость польского владычества, предпочитали оставлять дома и бежать в лес, нежели оставаться под кнутом и чеканами панов. Беглые сколачивали шайки «лихих людей», становясь настоящим ужасом лесных дорог. Ни публичные казни, ни карательные экспедиции не могли остановить народных восстаний. Впрочем, кому – беда, а кому-то чем хуже, тем лучше – есть над чем позабавиться.

Алисия, дочь польского офицера Станислава Валука, проснулась в тот день с первыми лучами летнего солнца. Мягкая и нежная после сна, она долго прохаживалась по комнате, то и дело поглядывая на себя в зеркало. «Ну, чудо как девка хороша!» – не стеснялась она произносить вслух всякий раз, лишь завидев свое отражение. «А ежли вот так!» – когда обнажала плечо. «А так!.. О… О!» – задирая сорочку и любуясь изящной белой ножкой. Примерно через полчаса ей наскучило это занятие, и она уставилась в окно. По улице сновали редкие прохожие. По мере того как поднималось солнце, людей становилось все больше. Вот и знакомый пирожник. Она помахала ему, он в ответ кивнул и раскрыл лоток. Пирожник знал свое дело: девушки по утрам страсть как нуждаются в сладком, особенно те, у кого еще не появился свой мужчина.

Не было случая, чтобы Алисия отказалась от утреннего пирожного. Она поспешно накинула зеленый лиф, натянула одну юбку, вторую, впрыгнула в низкие ботинки и припустила по лестнице вниз.

– Пани Алисия, вы забыли свой чепец! – кричала вслед служанка. – Опозоритесь без чепца-то, пани Алисия!

Но девушка и слышать не хотела, что из-за какого-то чепца нужно возвращаться домой.

– Пан Бонифаций, мне, как всегда, мои любимые! – еще издали радостно кричала девушка пирожнику.

– Конечно, конечно, пани! Вот, ваши любимые, – он подцепил на деревянную лопатку пирожные и протянул мчащейся со всех ног пани.

– А вы слышали, пан Бонифаций, что скоро будет война?! Я страсть как люблю военных!

– Война останется войной, что бы мы о ней ни говорили. И жизнь останется жизнью, несмотря на все ветры бестолковых слов о ней, – грустно заметил пирожник.

– О, да вы поэт, пан Бонифаций! А я вот скучаю по Кракову.

– Человеку всегда легче дышится там, где он родился. Хотя рождение – это открытая рана.

– Да что с вами сегодня, пан Бонифаций?

– Я помню, как русские бились за свой город двадцать лет назад! Бились даже тогда, когда из Москвы пришел приказ сдаться! Русские хорошо воюют, пани Алисия! Будет много крови.

– Если хорошо воюют, значит, против них будут стоять лучшие из лучших Речи Посполитой, – возбужденно затараторила девушка. – Значит, я увижу самых прекрасных витязей!

– Это ли не тщеславие, пани? Жизнь скудеет в тщеславии. Радость, возникшая от покорения мнимых вершин, сродни уродству. А еще будут отравленные колодцы, забитые дохлыми кошками и собаками. Болезни, голод и ужасающие раны от осколков русских бомб.

– Ну а разве мы, поляки, плохо умеем воевать? У нас очень большое королевство! – Алисия развела руки в стороны.

– Вы, конечно, правы, дорогая пани, но русские владели обширными землями задолго до возникновения Речи Посполитой!

– Мне не нравится сегодня ваш тон, пан Бонифаций!

– Когда-то я был солдатом. Вышел на пенсию и теперь вот предпочитаю кормить пирожными по утрам очаровательных молоденьких красавиц. Но, поверьте, я знаю, о чем говорю.

– Ха-х, знает он! – фыркнула пани.

И неизвестно, в какое русло потек бы их разговор, если бы в нескольких шагах не появились двое нищих: слепой старик-гусельник и мальчик-поводырь. Старик дрожащими пальцами дергал за струны, а мальчик пел пронзительным высоким голосом.

– Видите этих двоих? – пан Бонифаций кивнул в сторону нищих. – Так вот, скоро их участь покажется вам завидной, по сравнению с тем, что принесет на своих плечах война.

Веснушчатый певец не мог оторвать глаз от пирожного в руках пани и так давился слюной, что глотал окончания слов.

– А коли так, то и нечего тогда им подавать! – Алисия заметила взгляд отрока и произнесла последнюю фразу нарочно, чтобы подразнить его.

– Если вы спросите у мусорщика, почему он копается в мусоре, он ответит, что ему нравится запах гнили, – пирожник пожал плечами. – Это всего лишь говорит об одном: Бог нас всех сделал разными!

В стороне раздался торопливый стук башмаков. Алисия повернула голову и увидела свою подружку, которая бежала по мощеной улице, подобрав широкие юбки.

– Брецлава! Ты куда так торопишься?

– Ты разве не знаешь? У Копытинской башни сегодня казнь!

– И ты поэтому летишь мимо пирожных?! – Алисия говорила с набитым ртом, удивленная отношением подруги к «святому».

– Если не поторопиться, опять не будет свободных мест возле эшафота. Придется все представление стоять на цыпочках в задних рядах.

Брецлава все же глянула с сожалением на пирожное в руках Алисии, но невероятным усилием воли подавила глупую девичью слабость.

– Э-эх, а мне тоже хочется! Я тебя догоню, но ты придержи на всякий случай местечко!

– Ладно! – убегая, крикнула Брецлава.

– Пан Бонифаций, дайте мне еще два. Нет, пожалуй, три. Я деньги верну чуть позже. Э-э, это не все мне. Вы не подумайте, пан Бонифаций!

– Я ничего такого и не подумал, – грустно улыбнулся пирожник.

Глядя на удаляющуюся Алисию, он пробормотал себе под нос:

– Безжалостная радость сродни убийству. Черствая женщина живет в извращенном мире. И, живя в нем, не понимает дерева, которое отдает плоды и ничего не получает взамен. Грустно. Очень грустно.

Казни, участившиеся в последнее время, устраивали обычно по утрам у Копытинской башни или на площади. Знатоки утверждают, что в утренние часы легче работается палачам и у публики достаточно сил, чтобы отстоять в добром здравии всю экзекуцию. Ведь расправы длились иногда по нескольку часов и завершались чуть ли не к полудню.

К Копытинской башне вели три больших мощеных дороги. Три бурлящие, ухающие реки, в которые стекались крупные ручьи и мелкие ручейки улиц, проулков, а то и просто тропинок. Посмотреть на казни преступников шел не только весь город с посадом, но и ближние деревни, и хутора с левого берега Днепра. Конечно же далеко не всех интересовала сама казнь, одни отправлялись за новостями, другие – побывать в соборе, а кто-то – посмотреть, как изменился город, да и себя показать.

Алисия пребывала в том суетливо-трепетном возрасте, когда все интересно, до всего есть дело и всего хочется попробовать. Она на бегу запихивала в рот куски пирожного, успевала расставлять локти, чтобы не пропустить вперед особо бойких, крутить головой во все стороны, подмечая, кто во что одет и какого цвета лифы у взрослых пани, и при этом обругивать тех, кто специально или нечаянно наступал на ее невозможно-аккуратную ножку.

Она, несмотря на все сложности с пирожными, несмотря на потерю времени, все же почти нагнала Брецлаву. Та трусила в толпе ремесленников, уже без чепца.

– Брецлава! – крикнула Алисия. – Я тут. Держи место. Брец!..

От сильного удара в плечо девушка полетела на мостовую, прямо под ноги группе кожевенников, которые всюду ходили в деревянных башмаках и потому их всегда было слышно за три версты. Об нее несколько раз споткнулись, один даже упал, обронив пропахший кожевенными смесями башмак. Перед лицом пани возникла черная от грязи подошва голой ноги. Хозяин этого богатства был молод, на ступнях еще видны были выпуклости костей и синие тонкие вены. Обычно у людей этого ремесла ноги через несколько лет работы напоминали старые необструганные столбы.

Алисия плюнула, отпихнула неприятную конечность и попыталась встать. Но ее снова уронили. На этот раз калашники. Вечно упитанные и потные, в льняных передниках, которые они, похоже, не снимали даже на ночь, эти трудяги всегда появлялись раньше всех и, в силу профессии, обо всех новостях тоже узнавали первыми. И горе тому, кто попытался бы обогнать их. Вот и сейчас они старались настичь кожевенников, разметать их и ворваться на площадь.

Алисии наконец удалось подняться. Она отерла рукавом грязь с лица, поправила съехавшую на бок юбку и продолжила движение к месту казни.

Звать Брецлаву уже не было никакого смысла, и девушка отдалась на волю людского потока, больше не споря с его течением и не сожалея о растоптанных пирожных.

Неожиданно вокруг зазвучали голоса с характерным «гхэканьем». Девушка оказалась среди левобережных крестьян, которые произносили букву «г» скорее как «х». Получалась твердая грубая смесь сразу двух звуков. Мало того, левобережцы все время меняли ударение в словах, от этого их речь не всегда понимали чужестранцы, а иногда и сами русские из глубинки. Например, вместо слова «нОгу», они говорили «ногУ», или «головУ», а не «гОлову». Еще сложнее дело обстояло с глаголами, и зачастую целые предложения были понятны только им самим. Они этого не замечали, а для особо несмышленых добавляли красноречивый и остроумный язык жестов.

Но вот открылась площадь перед Копытинской башней. На второй ярус кремлевских стен, где во время военных действий выполняют свою нелегкую работу защитники города, поднялась городская знать и представители власти. Оттуда все было видно как на ладони.

Высота стен, возведенных сто лет назад прекрасным русским зодчим Федором Конем, достигала пяти человеческих ростов, по второму ярусу могла проехать телега, запряженная тройкой коней-тяжеловозов. Башни же насчитывали три, а то и четыре внутренних яруса: из бойниц первого, самого нижнего, смотрели черные пасти орудий, на втором и третьем, как правило, располагались пищальники или мушкетеры. Бойницы были повернуты таким образом, чтобы простреливалась каждая пядь пространства. И горе было противнику, оказавшемуся под перекрестным огнем.

Но далеко не всем высокородным хватило места на стене, поэтому по другую сторону эшафота построили крепкие трехэтажные лаги, сделанные из свежесрубленной сосны, – запах смолы висел в утреннем прозрачном воздухе и совсем не сочетался с тем, ради чего эти лаги были возведены.

Толпа окончательно затопила площадь, поэтому Алисии пришлось довольствоваться местом в задних рядах, и она то и дело приподнималась на цыпочки. Она посмотрела наверх и увидела среди чинно сидящих мужчин и изысканно одетых пани своего возлюбленного, Болена Новака, который был старше нее на три года, и быстро отвернулась. Ей не хотелось, чтобы Болен увидел ее в толпе простолюдинов да еще без этого чертова чепца.

Ах, как хорош был Болен в голубом атласном жупане, в белых обтягивающих кальсонах и высоких, мышиного цвета, замшевых сапогах!

Алисия заметила, что Агнешки, сестры-двойняшки Болена, нигде нет. Она никогда не посещала подобные мероприятия.

Но все испортил чудовищно отвратительный запах. Алисия обернулась. Ну, конечно, рядом с ней стоял тупо скалящийся золотарь. Короли выгребных ям никогда не отказывались от интересного зрелища. Иногда их прогоняли, и они смотрели на представление издалека, но частенько золотари нагло проходили прямо в центр толпы. Тогда вокруг них образовывалось пустое пространство. Далеко не бедные, эти люди вынуждены были вести замкнутый образ жизни, который можно сравнить разве что с одиночеством заплечных дел мастеров.

Алисия испуганной курицей шарахнулась прочь от молодого золотаря, но парень, решив повеселиться, раскинул руки с растопыренными пальцами, словно желая поймать в свои объятия нежную пани.

Послышались ехидные шуточки. Потом кто-то крикнул: «Не трогай девку!». Алисия увидела чернобородого монаха, возвышавшегося над окружающими подобно огромному ворону из сказок, что рассказывала ей на сон грядущий русская служанка. Монах опирался на длинную, до самого подбородка, палку серо-красного цвета. Под тяжестью крепкого подбородка она красиво выгибалась правильной дугой и чем-то напоминала маленькую радугу, которую, вопреки всем законам, удалось пленить. Только вот не витязю, а монаху.

Оглашение приговора заняло несколько минут. Затем панцирный строй у эшафота пришел в движение, оттесняя людей. Ударили барабаны. Толпа нехотя расступилась.

– Ведут, ведут!

– Ох, не видно. Хоть бысь глазком…

– Да чаво там. Все как у всех…

– Ох, как зуб болит! Ну, сил моих нету!

– Ой, кошель резанули!

– Держи поганца! Вона-сь посквозил. Держи поганца!

По толпе пробежало легкое волнение.

– Да пуще смотреть надо за кошелем-то за своим. Стой ужо, али проваливай искать добро свое, а другим не мешай.

– Да постою ужо. Там невелика сумма была.

– Вот и стой, а то все пропустишь!

Четверо, скованные одной цепью, еле переставляя опухшие после пыток ноги, брели, опустив головы. Женщина, мальчик лет тринадцати и двое мужчин. Последние, как было объявлено, приходились женщине мужем и братом. Всех четверых вывели на эшафот и поставили напротив инструментов казни.

Решили начать с отрока. Взяли за локти, потащили к столбу. Тот вяло дергался в лапах палачей, похожий на тонкую ящерку. Затрещала на теле полуистлевшая ткань и упала к ногам. Открылась костлявая, обтянутая желтоватой кожей спина с торчащим хрупким позвоночником.

Свистнула плеть. Начался отсчет ударов. Вспыхнули багровые рубцы, брызгами полетела кровь, кожа обвисла лоскутами, обнажив кости. Ровно сто.

После столба привязали к колесу. Палач дважды взмахнул утяжеленной свинцом палкой. Хруст. Душераздирающий крик. Переломаны ступни.

– И это еще не все, уважаемые жители города и наши гости! – заговорил человек в парчовом жупане алого цвета и темно-зеленом плаще. – Все вы знаете, как мы печемся о вашем благосостоянии и радеем за всех подданных королевства. Не смотрите, что перед вами совсем юное создание. Это настоящее исчадие ада! Он убивал наравне со взрослыми и, более того, съедал несчастных. В чем он и признался на допросе. Мы сохраним ему жизнь. Пусть живет и испытывает муки за свой разбойничий путь!

Палач поставил отрока на колени перед плахой, перехватил веревкой руки повыше локтей. Помощник веревками оттянул запястья. Два взмаха топора, и отсеченные кисти остались на плахе, а тело наказуемого повалилось на бок. Его подняли и бросили на телегу, возле которой наготове стоял лекарь.

Женщина получила пятьдесят плетей, потом ей вырвали язык, ноздри, отрезали одно ухо и тоже бросили на телегу.

Настал черед мужчин. Плети. По триста ударов. Раскаленными щипцами им вырвали половые органы, содрали кожу, выкололи глаза. Изуродованные до неузнаваемости тела подвергли четвертованию, разорвав несчастных лошадьми.

***

Примерно через полчаса после того, как все завершилось, Алисия обнаружила Брецлаву в компании двух изрядно подвыпивших рейтаров.

– Брецлава, я, во-первых, тебя потеряла, а во-вторых, у меня большая неприятность. Я бы сказала – беда.

– Ты потеряла свой чепец? – Брецлава подмигнула рейтару.

И тот включился в разговор:

– О, если бы пани потеряла пару своих юбок!

– Брецлава, ты не находишь, что этим солдатам нужны женщины более свободных нравов?!

– Что же у тебя за беда, Алисия?

– Я честно-честно несла тебе два пирожных. Но у меня их выбили и растоптали в толпе.

– Неужели действительно два? На тебя это совсем не похоже. Что ты скажешь о сегодняшнем представлении?

– Я опять толком ничего не увидела! – Алисия недовольно махнула рукой.

– А Болен? Снова не досидел до конца?

Алисия решила не отвечать на вопрос подруги, поскольку он показался ей не просто глупым, но и ехидным.

– Может, познакомимся поближе, пани? – рейтар протянул руку к Алисии, чтобы обхватить ее за талию.

Девушка отпрянула, но солдату это показалось неубедительным, и он повторил атаку.

– Да отстанешь ты! – Алисия хлопнула пухлой ладошкой рейтара по костлявому предплечью.

– Будешь знать, подруга, как выбегать из дома без чепца! – Брецлава хохотнула и прижалась большой грудью к усатому рейтару. – Пошли с нами! Я там уже была, тебе понравится!

Она махнула рукой в сторону трапезной, которая располагалась в нескольких десятках шагов в полуподвале каменного дома.

Было видно, как пани Алисия, закусив нижнюю губку, борется с собой, выбирая между трапезной с красавцами рейтарами и возвращением домой. Но за нее неожиданно решил рейтар, с которым они даже не познакомились; солдат обхватил рукой пани за талию и чуть подтолкнул вперед. А дальше ноги сами понесли Алисию по мостовой за Брецлавой и ее кавалером. Перед глазами Алисии вздымались и ходили ходуном юбки Брецлавы, обнажая полноватые икры, радостно стучали ее башмачки, рядом с которыми щелкали по камням подошвы мужских коротких сапог. Заливистый смех подруги и ее спутника заводил Алисию, и она сама смеялась, не понимая, над чем. Смеялась и сходила с ума от какой-то дикой, полуживотной радости.

Все четверо стремительно сбежали по ступеням к дубовой с железными накладками двери, от толчка сразу четырьмя ладонями она тут же распахнулась.

Перед Алисией открылась картина, от которой она невольно съежилась. За всеми столиками пили и веселились люди, от ругани, пьяного хохота, бьющейся посуды и ломающейся мебели стоял невообразимый шум. В довершение ко всему почти ничего не было видно. В угарном полумраке висели плотные столбы сизого едкого дыма, у Алисии сразу защипало глаза. Она попятилась было, но сильная рука ухватила ее за запястье и повлекла в самую гущу кабацкой жизни.

Не успела она опомниться, как почувствовала, что сидит на коленях у «своего» рейтара.

– Как же тебя зовут, пухленок? – услышала она над самым ухом.

– Алисия. А тебя?

– Хга-ха! Друджи. Моя деревня недалеко от Варшавы.

– А я из Кракова.

– Давай я угощу тебя вином, пухленок?

– Я не знаю, что это такое!

– Хга-ха! Сейчас узнаешь. Эй, черти неповоротливые, два кубка – мне и этой пухленькой пани. Ворочайте поживее там своими задами, схизматики убогие!

Друджи так громко кричал, что Алисии пришлось ладонями заткнуть уши.

– Хга-ха. Я еще не так могу! – парень был доволен. – Показать?

– Нет-нет, не надо! Я тебе верю!

– Веришь. Хга-ха! – он отхлебнул большой глоток и осклабился. – А я ведь могу на тебе жениться!

– Ой. Я не раз слышала о том, как витязи предлагают девушкам жениться, а потом обманывают!

– Я не из таких. Давай чокнемся, пани Алисия!

Они громко стукнули кубками, и Алисия сделала первый в своей жизни глоток вина. Она поперхнулась, закашлялась и едва не уронила кубок. Глядя на это, Друджи осклабился еще шире.

Неожиданно девушка услышала знакомый голос. Она резко повернулась. За столом, держа на коленях нарумяненную толстуху, сидел ее отец. Белые, тяжелые груди женщины были целиком выпростаны, а жесткие светло-желтые усы Станислава Валука топорщились в разные стороны.

– Ай-я-ха-ха! – хохотала женщина. – Щекотно! Кожу сдерешь мне своими усищами!

Алисия резко отвернулась.

У нее не было матери. Отец часто менял служанок. В детстве Алисия не понимала, зачем он так делает. Гораздо удобнее все время быть с одной. Но, взрослея, понемногу начинала догадываться, что отец страстно любит женщин и, когда не происходит перемен на этом фронте, то серьезно страдает.

Как очень многие польские офицеры, Станислав Валук слыл влюбчивой вороной, юбочным таскуном и рыцарем с голодным до настоящей любви сердцем. Впрочем, влюбленности и пылкие любови не мешали ему одновременно получать удовольствие с легкодоступными женщинами. Как, например, сейчас.

Жена Валука умерла через месяц после родов. Оставшись вдовцом с грудной Алисией на руках, Станислав стал искать подходящую женщину. И нашел мать-одиночку, которая тоже совсем недавно разрешилась от родов. Бедная девушка, не раздумывая, согласилась поступить в дом Валука кормилицей. Вилена, так звали новую служанку, оказавшись в достойных бытовых условиях, стала расцветать на глазах, и вскоре о ее красоте пошли слухи. Как водится, нашлись злые языки, утверждавшие, будто бы Вилена метит высоко, а именно в жены Валуку, и хочет даже извести его законного ребенка, чтобы сделать своего наследником всего немалого состояния.

Мнительный, вспыльчивый, к тому же редко бывающий трезвым, польский офицер однажды ворвался в комнату Вилены и потребовал показать детей. Подержав поочередно на руках свою дочь и сына служанки, он обнаружил существенную разницу в весе, и в подпитии не сообразил, что мальчики-грудники всегда тяжелее девочек.

Он обвинил Вилену во всех смертных грехах, какие только существуют, и нет бы просто вышвырнул на улицу! Разъяренный хмельной Валук застрелил ее. Что стало с сыном Вилены, никто не знает.

Спустя несколько лет произошла другая история, исчерпавшая последние капли терпения у начальства. Валук вызвал на дуэль невиновного человека и, по слухам, изрубил того в капусту своей венгеркой. Чтобы избежать преследования по закону и мести родственников, он подал рапорт о переводе на границу Речи Посполитой. Просьба его была удовлетворена, поскольку он не раз проявлял завидное мужество на войне, да и вообще был известным рубакой. Такие вот странности встречаются в жизни: безжалостный изувер и храбрый гусар в одном человеке.

– Друджи, мне нужно в уборную. Я быстро! – не имея привычки к вину, девушка почувствовала, как ее начало мутить.

– Ты мне обещаешь?

– О, да. Я вправду быстро.

Она поднялась с места и на неверных ногах пошла к выходу. В глазах плавали круги, к горлу подступила тошнота, а во всем теле ощущалась невероятная слабость. Алисия словно продиралась сквозь винные пары, клубы дыма и удушающий перегар. Но, впрочем, ей уже все это нравилось, несмотря на появление отца, плохое самочувствие и, о боже, отсутствие на голове чепца. К черту чепец!

– А ну, постой, красавица! – перед ней вырос мужчина вдвое старше нее. – Дай я тебя приласкаю!

Алисия попыталась позвать Друджи, но не услышала своего голоса. Словно овцу, ее закинули на плечо и куда-то понесли.