Текст книги "Саладин. Победитель крестоносцев"

Автор книги: Алексей Владимирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Имад ад-Дин прибавляет, что султан в один из этих дней собрал около себя своих эмиров и сказал им: «Если Аллах окажет нам милость и дозволит изгнать врага его святого дома, то какой радостью исполнимся мы! С какими благодарениями мы обратимся к нему! Вот уже более 80 лет, как святой город находится во власти неверных, и Аллаху воздается нечестивое поклонение. Давно уже властители мусульманские стараются освободить его; но им не удавались их намерения; Аллах сохранил эту славу для Айюбидов, чтобы склонить к ним сердце мусульман. Употребим же все усилия к завоеванию Иерусалима. Мечеть Аль-Акса, находящаяся там, построена неверными; она была местопребыванием пророков и служит местом покоя святых и целью пилигримства небесных ангелов; там произойдет всеобщее воскрешение мертвых и последний суд; туда стекутся все избранники Господа; там хранится камень недосягаемой красоты, с которого Магомет поднялся на небо: там блистала молния, светились мистерии ночи и выходило пламя, освещавшее вселенную.

Между прочими вратами св. города стоят и врата Милосердия; кто входит этими вратами, делается достойным рая. Там и трон Соломона, часовня Давида и Силоамский источник, подобный райской реке. Храм Иерусалимский принадлежит к числу тех трех мечетей, о которых Магомет говорит в Алкоране. Нет сомнения, что Аллах возвратит нам его в лучшем виде, потому что ему сделана честь быть упомянутым в той священной книге».

Когда окончены были все приготовления, вслед за тем началась и сама осада. «Иерусалим, – говорит Ибн-Алатир, – был городом весьма укрепленным. Нападение началось с севера, близ ворот Алеуда или Колонны, недалеко от Сионского храма. Именно там находилась ставка султана. Машины были устроены ночью, а приступ произошел на следующий день, 20 реджеба. Франки обнаружили сначала большую храбрость. С обеих сторон смотрели на эту войну как на священную. Не было надобности в убеждении со стороны предводителей для воодушевления войск: все бесстрашно защищали свой пост, все нападали, не думая об отступлении. Осажденные делали вылазки ежедневно и спускались в равнину.

Во время одного приступа был убит знатный эмир, и мусульмане, бросившись вперед, как один человек, для отомщения его смерти, обратили христиан в бегство; потом они приблизились ко рвам укрепления и сделали пролом. Стрелки, расставленные по соседству, сбивали христиан стрелами с укреплений и прикрывали рабочих. В то же время готовили подкоп; когда все было сделано, подложили бревен и зажгли их. Ввиду такой опасности вожди христиан решились сдаться. К Саладину были отправлены важнейшие из граждан, и он им отвечал: «Я поступаю с вами так, как христиане поступили с мусульманами, когда взяли святой город, то есть я прикажу убить мужчин, а остальных обращу в рабство; одним словом, воздам злом за зло». При таком ответе Балиан, сын Басрана, начальствовавший в Иерусалиме, просил охранную грамоту, чтобы самому вести переговоры с султаном. Его просьба была исполнена. Он явился к Саладину и сделал ему мирные предложения. Саладин оставался непреклонным, и он унизился до просьбы и мольбы. Но увидев, что султан не обращает ни на что внимания, он отложил в сторону кротость и сказал: «Знай же, султан что мы бесчисленны, и одному Богу известно, сколько нас. Жители не хотят бороться только потому, что надеются на сдачу, как то было допущено многим другим. Они не хотят смерти и желают жизни, но если смерть сделается неизбежной, то клянусь Богом: мы умертвим наших жен и детей; мы истребим все имущество, не оставив вам ни одной монеты. Вы не найдете ни женщин для рабства, ни мужчин для цепей. Мы разрушим мечеть Аль-Акса и другие святые места. Мы перережем всех мусульман, которые в числе пяти тысяч находятся у нас в плену. Мы не оставим ни одного вьючного животного. Мы выступим против вас: мы будем драться, как дерутся, защищая жизнь. Много падет ваших на каждого из нас. Мы умрем свободными или со славой восторжествуем».

После этих слов Саладин совещался с эмирами, которые подали голос в пользу сдачи на условиях. «Христиане, – говорили они, – должны выйти из города пешими и не уносить с собой ничего, не показав нам. Мы будем рассматривать их как своих пленников, и пусть они выкупаются за определенную цену». Саладин совершенно согласился с этим. Было условлено с христианами, что каждый горожанин, бедный или богатый, заплатит за себя 10 золотых монет, женщины – пять и дети обоего пола – две. Сроком уплаты этой дани назначили 40 дней. После же того все, не взнесшие деньги, будут обращены в рабов. Но заплатив дань, каждый получает свободу и может идти куда пожелает. Относительно бедных жителей города, число которых было определено приблизительно до 18 тысяч, Балиан обязался внести за них 30 тысяч золотых монет. После заключения таких условий святой город открыл свои ворота, и мусульманское знамя водрузилось на его стенах. Все это происходило 24 реджеба (начало октября 1187 г.)» (значит, осада Иерусалима продолжалась всего 4 дня).

Вслед за тем Саладин вступил с войсками в Иерусалим. «Этот день, – говорит Имад ад-Дин, – был днем торжества для мусульман. Султан приказал устроить за городом палатку для принятия поздравлений от вельмож, эмиров, софи и законников. Сам он восседал скромно, но сохраняя всю важность; радость блистала на его лице, ибо он надеялся снискать великую славу за овладение святым городом. Двери его ставки были открыты для всех, и он оказывал при этом великую щедрость. Около него стояли чтецы и произносили правила закона; поэты пели свои стихи и гимны. Повсюду читали манифест, объявлявший о таком счастливом событии; трубы звучали; глаза всех были наполнены слезами радости; сердце каждого в уничижении приписывало успехи Аллаху; все уста славословили Бога».

Люди ученые и набожные толпами стекались из соседних стран, чтобы быть свидетелями взятия Иерусалима. Все эти правоверные выражали свою радость каждый по-своему. Историк Эмадеддин, находившийся в Дамаске по болезни, рассказывает, что он при первом известии об осаде Иерусалима вдруг почувствовал себя здоровым и поспешил туда, чтобы разделить всеобщую радость. Он прибыл на следующий день после сдачи. Так как он славился красноречием, то его друзья толпились около него с просьбой написать им письма, которые они желали отправить родственникам и приятелям. В один первый день он написал 70 таких писем. Обстоятельство, особенно возбуждавшее энтузиазм мусульман, по свидетельству самих арабских писателей, состояло в том, что день взятия Иерусалима был именно тот самый день, когда, по всеобщему верованию, Магомет чудесно поднялся на небо, сопровождаемый ангелом Гавриилом…

В числе удалившихся из города был также и патриарх; он уносил с собой все золотые и серебряные украшения с Гроба Господня. Видя то, говорит султану: «Тут будет вещей больше чем на 200 тысяч золотых монет: мы обеспечили христианам их собственность, но не украшения церквей». – «Пусть, – отвечал султан, – иначе они обвинят нас в вероломстве; они действуют не по договору, но за то мы вынудим их восхвалять кротость нашей религии».

Вследствие того с патриарха, как и со всех других, взяли 10 золотых монет. Христиане, имевшие чем заплатить, выходили друг за другом из города. Ибн-Алатир жалуется при этом на жадность эмиров и лиц им подведомственных, которые, вместо того чтобы представить эти деньги султану, укрыли часть их в свою пользу. «Если бы они оставались верными долгу, – говорит историк, – то казна была бы полна. В городе считали христиан, способных носить оружие, до 60 тысяч, кроме женщин и детей. Действительно, город был велик и население его увеличилось еще жителями Аскалона, Рамлы и других соседних мест. Толпы наводняли улицы и церкви, едва можно было отыскать себе место. Доказательством такой многочисленности служит то, что весьма многие заплатили дань и получили свободу. Вместе с ними удалились 18 тысяч бедных, за которых Балиан внес 30 тысяч золотых; и несмотря на то, оставалось 16 тысяч христиан, которые по неимению чем выкупиться были обращены в рабство. Этот факт я заимствую из официальных списков, которые не оставляют никакого сомнения. Присоедините к тому большое число жителей, ушедших обманом, не заплатив дани: одни тайно спустились по веревке со стен; другие купили себе мусульманские одежды и вышли без всякой дани. Наконец, некоторые из эмиров объявили многих христиан своей собственностью (то есть жителями принадлежавших им поместий) и взяли их выкуп в свою пользу. Одним словом, в казну попала самая ничтожная часть дани…»

Христиане, удаляясь, имели право идти куда угодно: одни отправились в Антиохию и Триполи, другие – в Тир; некоторые же пошли в Египет, чтобы в Александрии сесть на суда и отплыть на запад. По свидетельству историка «Александрийских патриархов», Саладин обнаружил при этом случае большое великодушие. Он дал удалившимся конвой с целью охранять их на пути; те же, которые в числе 500 отправились через Александрию, были освобождены от всех расходов. Так как в Александрии не нашлось в то время корабля, готового к отплытию, то они ждали целых шесть месяцев. Саладин приказал доставлять им все нужное и заплатил даже за дорогу, чтобы, как он говорил, они остались им довольны. По его же приказанию правитель Александрии и его чиновники оказывали им всевозможное внимание до самого отъезда.

Относительно христиан, оставшихся в Иерусалиме, особенно греческого исповедания, которых вовсе не беспокоили, мы читаем у Имад ад-Дина, что они сохранили свое имущество под условием взноса ежегодной дани сверх общего выкупа. Только четыре латинских священника получили право оставаться для служения в храме Гроба Господня, не платя притом никакой дани. «Некоторые из ревностных мусульман, – говорит Имад ад-Дин, – советовали Саладину разрушить храм, полагая, что если Гробница Мессии будет истреблена и плуг пройдет по тому месту, где стоял храм, то христиане лишатся предлога к пилигримству; но другие предпочитали сохранить этот религиозный памятник, ибо не храм, но Лобное место и гробница привлекали христиан, и потому, если бы землю поднять на небо, то и тогда они не перестали бы стекаться в Иерусалим. Они ссылались также и на то, что халиф Омар в первые века исламизма, овладев Святым городом, позволил христианам оставаться и оказал уважение храму Гроба Господня».

После того Саладин занялся возобновлением мечетей и между прочим открыл в Аль-Аксе (мечеть Омара) мираб, которую тамплиеры застроили стеной и обратили в хлебный магазин, а по словам других – в отхожее место. Саладин отстроил мираб просторно и удобно, чтобы мусульмане могли там предаваться молитве. Там же была поставлена кафедра.

«Мираб, – говорит Имад ад-Дин, – был очищен: пол покрыли прекрасными коврами; к потолку привесили лампады и читали там слова, нисшедшие с неба (Алкоран). Так возвратилась истина, и ложь была обращена в бегство; Алкоран восторжествовал, Евангелие изгнано. Совершались все наши обряды; молились за калифа и султана; на всех сходило благословение, и печаль удалилась. Скрытое сделалось явным; древние учреждения восстановлены; стихи Алкорана читаются вслух; знаки нашей религии водружены на своем месте. Звучит голос, призывающий на молитву; колокола замолкли. Изгнанная вера возвращается в свое убежище: дервиши, люди набожные, великие и малые, все спешат поклониться Аллаху; с высоты кафедры раздается голос, напоминающий правоверным о дне воскресения и последнего суда».

Последними словами Имад ад-Дин намекает на церемонию, которая происходила в мечети в первую пятницу по взятии города. Известно, что пятница у мусульман есть, по предписанию, день молитвы; известно также и то, что в этот день после службы проповедник восходит на кафедру, чтобы обратиться к молельщикам с назиданиями. Но вот как говорит о том наш автор, очевидец рассказа: «Султан, по словам Имад ад-Дина, не назначил еще никого для проповеди; многие говорили себе: ”Если бы Аллах удостоил меня почетного звания имама! Если бы мне досталось такое счастье на этот день, а после все равно, кто будет имамом за мной”. В пятницу рано утром все спрашивали: ”Кого назначит султан проповедником?” Мечеть была полна; собравшиеся ожидали с нетерпением; глаза всех были устремлены на кафедру, слух напрягался, сердце билось сильнее; слезы лились. Недоставало мест для множества присутствующих; все говорили: ”Счастлив тот, кто дожил до дня восстановления исламизма! Какое дивное торжество! Какое блестящее собрание! Как достославно быть имамом в подобный день! Как знаменито царство Айюбитов! Найдется ли в странах мусульманских собрание, подобное нынешнему, которое было бы столь почтено Аллахом?”

Наконец султан повелел кади, Могиэддину Абулмаали Магомету, сыну Цеки, отправить должность катиба, или проповедника. Это возвещение покрыло внезапным путом чело тех, которые ожидали для себя этой же почести. Что касается до меня, то я подал кади черную одежду, полученную мной в дар от халифа. Кади взошел на кафедру; речь, произнесенная им, вызвала наше изумление; обороты его речи были находчивы и легки: он переходил от молитвы к убеждению, от убеждения к молитве; он представил все преимущества и святость Иерусалима; говорил об очищении мечети, упомянув коротко о бегстве священников и о молчании колоколов. В своей молитве он помянул халифа и султана и закончил из Алкорана тем стихом, который предписывает правосудие и добрые дела. После окончания проповеди он сошел с кафедры и исполнил молитву в мирабе, начав ее словами: ”Во имя милосердного Аллаха!”

После того молился султан; присутствовавшие, став около него рядами, делали обеты за вековечность его славы. Лица всех были обращены к Кибле, в сторону Мекки; руки подняты к небу. Султан слышал, как молились за него…»

После восстановления мираба мечети Аль-Акса Саладин приказал поместить там следующую надпись золотыми буквами: «Во имя милосердного Аллаха! Этот святой мираб был восстановлен, и мечеть Аль-Акса, дело благочестия правоверных, возобновлена повелением слуги и друга Аллаха Иосифа сына Айюба, победоносного Малек Нассера Салах ад-Дина, когда Аллах отверз врата святого города, в 583 году. Он молил Аллаха ниспослать ему благодать, силой которой он пребудет к нему благодарным, и сделать его участником своей благости и милосердия».

По свидетельству Имад ад-Дина, Саладин устроил в церкви Св. Анны училище факиров из секты Шафеи (шафиитов). Дом патриарха, близ храма Гроба Господня, был отдан одной общине софи. Султан приписал к обоим этим учреждениям значительные доходы; подобное же было сделано в пользу других мусульманских общин. Саладин устроил в Иерусалиме также училище для юношества».

Французский историк Мишо так описал взятие Иерусалима: «Показав себя беспощадным в первые дни после победы, победитель затем решил представиться милосердным. Он отпустил из Тивериады без выкупа жену Раймонда Триполийского, а взяв Птолемаиду, дозволил всем христианам с их пожитками уйти из города.

Слухи, идущие впереди мусульманской армии, открыли Саладину без боя ворота Наплузы, Рамлы, Иерихона, Кесарии, Яффы и множества других городов. Только Тир и Аскалон оказали сопротивление. Жители Аскалона согласились на сдачу лишь при условии, что Саладин вернет свободу королю иерусалимскому; подобная преданность была бы понятна в отношении государя много более достойного, чем глупый и бездарный Лузиньян! Тем не менее удивленный султан пообещал освободить своего пленника по истечении года.

После взятия Газы и нескольких соседних крепостей наступила очередь Святого города. Волею обстоятельств он был обречен. Рыдающая королева, дети воинов, погибших в Тивериадском сражении, горстка спасшихся солдат да несколько паломников, пришедших с Запада, оставались единственными защитниками Гроба Господня. Множество беженцев, прибывших из разоренных областей Палестины, вместо помощи лишь увеличивали смятение и страх, господствовавшие в Иерусалиме. Однако о сдаче не думал никто.

Подступив к городу, Саладин вызвал именитых граждан и сказал им, что не собирается осквернять христианских святынь и даже готов предоставить сдавшимся землю и часть своих сокровищ, если все обойдется без сопротивления, которое все равно бесполезно. «Мы не можем, – ответили ему, – уступить вам город, в котором умер наш Бог, и тем более продать его». Тогда разгневанный султан поклялся над Кораном, что разрушит стены и башни Иерусалима и ответит великой кровью за смерть мусульман, зарезанных «соратниками» Готфрида Бульонского.

Между тем горожане, ободряемые духовенством, стали деятельно готовиться к обороне. Своим вождем они избрали воина Ивелина, участвовавшего в Тивериадском сражении. Он создал импровизированную армию из рядовых мещан, возведя их в рыцарское достоинство, а средства на вооружение собрал с церквей, предоставивших для этого часть своих богатств.

Когда штандарты Саладина появились на высотах Эммауса, христиане частыми и небезрезультатными вылазками изумили мусульман, собиравшихся взять город быстро и без сопротивления. Простояв несколько дней с западной стороны Иерусалима, султан приказал переместить основные силы на север и приступить к подкопу стены от Иософатовых ворот до ворот Св. Стефана. С бесстрашием отчаяния осажденные пытались помешать этим работам, но безуспешно. Когда стало ясно, что стены и башни вот-вот рухнут, оставалась только надежда: либо на милость Божию, либо на милость победителя. Бог, однако, не пожелал ответить на мольбы осажденных, безмерно прогневавшись на нечестие и разврат, долгие годы гнездившиеся в городе; поняв это, городские старшины отправились в лагерь победителей, предлагая капитуляцию. Но Саладин, не забывший своей клятвы разрушить Иерусалим и уничтожить его жителей, теперь был непреклонным. Несколько раз пришлось Ивелину ходить к нему с безуспешными просьбами и мольбами. Наконец, исчерпав все средства и ничего не добившись, вождь осажденных воскликнул: «Ну что ж, если мы не можем получить от вас ни малейшей милости, то знайте: дворцы и храмы, которыми вы надеетесь овладеть, будут нами разрушены до основания, все богатства Иерусалима станут добычей пламени; мы уничтожим все ваши святыни, находящиеся в городе, перебьем пять тысяч пленных мусульман, умертвим собственных жен и детей, а затем выйдем с оружием в руках и умрем славной смертью, убив каждый по десятку ваших и призвав на вас вечное проклятие Бога Иерусалима!»

Такая угроза смутила Саладина. Он посоветовался со своими законоведами, которые решили, что можно принять предложенную капитуляцию, не нарушая клятвы. Ее условия были составлены и подписаны на следующий день, и этот день стал концом Иерусалимского королевства…

Иерусалим снова попал в руки врагов христианской веры после восьмидесяти четырех лет господства латинян. Историки заметили при этом некоторые удивительные совпадения. Крестоносцы вошли в Святой город в пятницу, в тот час, когда Спаситель погиб на кресте; сарацины взяли город обратно также в пятницу, в день годовщины, когда, по их верованию, Мухаммед совершил путешествие из Иерусалима на небо. Последнее обстоятельство в значительной мере побудило Саладина подписать капитуляцию именно в этот день, что прибавило блеска его триумфу в глазах единоверцев.

По условиям капитуляции все воины получали разрешение беспрепятственно покинуть город. Победитель даровал жизнь горожанам; западные христиане имели возможность выкупить свою свободу, уплатив десять золотых за каждого мужчину, пять – за женщину и два – за ребенка. На проведение этой операции давалось сорок дней, по истечении которых выкупившиеся должны были покинуть Иерусалим. Все, кто не имел средств для выкупа, обращались в рабов, распределявшихся между новыми хозяевами…

В первый момент осажденные были обрадованы этими условиями. Но затем, по мере приближения срока оставления Иерусалима, их охватывали смятение и скорбь. Они горевали, что покидают святые места, давшиеся им когда-то такой дорогой ценой и теперь снова отходившие к неверным; и еще в большей степени многие, не имеющие средств, страдали оттого, что приходилось навечно расставаться с близкими и прозябать в неволе…

Слезы и стенания несчастных матерей, протягивающих к победителям своих младенцев, несколько смягчили сердце султана. Он дал разрешение отпустить без выкупа тех членов семей, на которых у выкупившихся не хватило средств; кроме того, сам внес крупную сумму на выкуп неимущих. Еще большие деньги на этот же предмет употребил Ивелин, воспользовавшись средствами, ранее собранными на оборону города. Так или иначе, но большая часть стотысячного христианского населения города сумела его покинуть, оставив в мусульманском плену не более четырнадцати тысяч человек…

Саладину христиане Иерусалима сами предложили сдаться и даже вымаливали у него капитуляцию, в то время как перед взятием города Готфридом Бульонским мусульмане длительное время бешено сопротивлялись, не шли ни на какие компромиссы и бились с изуверским упорством до последнего; кроме того, в отличие от Саладина, Готфрид и его товарищи, находясь в чужой стране, среди враждебного населения, боялись… оставлять в тылу у себя лютых врагов. Все это, впрочем, отнюдь не обеляет крестоносцев, но лишь в какой-то мере объясняет их действия, ничем не умаляя поведения Саладина в 1187 году.

Саладин пышно отпраздновал свой триумф. Он вступил в Святой город, предшествуемый победными знаменами и сопровождаемый многочисленными имамами, законоведами и послами соседних государств. По его приказанию все церкви, за исключением храма Гроба Господня, были превращены в мечети, а стены и двери главной из них, мечети Омара, были омыты розовой водой, специально для этого доставленной из Дамаска. В ближайшую пятницу верховный имам прочитал народу благодарственную молитву и закончил ее словами: «Аллах даровал вам эту победу; он велит не останавливаться на полпути. Война, священная война – вот благороднейший призыв, который должен руководить вами! Отсеките все ветви нечестия, доставьте повсеместное торжество Исламу, освободите землю от презренных народов, неугодных Аллаху!»

Итак, священная война полумесяца против креста была громко провозглашена. А между тем в дни и часы, когда победители упивались своим торжеством и звали на новые битвы, побежденные, тысячи несчастных беженцев, выброшенные из Иерусалима, бродили как тени по чужой земле, проклиная жизнь, которую сохранили им сарацины. Нигде не находили они приюта; даже свои же братья-христиане с презрением отвергали их, обвиняя в потере Гроба Господня. Без денег, без продовольствия, не имея места преклонить голову, они массами умирали или в лучшем случае превращались в рабов. Лишь немногим из них удалось добраться до Европы, чтобы поведать о страшных бедствиях Святой земли».

Поскольку в Иерусалиме было очень мало воинов, Саладин, строго говоря, ничем не рисковал, отпуская большинство католических жителей Иерусалима из города за выкуп. Подавляющее большинство иерусалимцев, изгнанных из города, предпочли отправиться не в Европу, а в Тир, последний палестинский порт, остававшийся еще под контролем крестоносцев, но они не столько усилили местный гарнизон, сколько увеличили число едоков и осложнили продовольственную ситуацию для осажденных. Саладин надеялся, что это будет только способствовать скорейшей капитуляции Тира. Он не предполагал, что у христиан окажется достаточно кораблей и припасов для бесперебойного снабжения осажденных. Полученного же выкупа, наряду с захваченным в Иерусалиме имуществом, хватило для продолжения войны в ближайшие месяцы. А 14–15 тыс. рабов-христиан пригодились для работ по возведению крепостей.