Текст книги "Путь в счастливую страну"
Автор книги: Алексей Кожевников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
А. Кожевников
Шпана: Из жизни беспризорных
Путь в счастливую страну
Самая покорно протянутая рука не могла вытянуть за день и пятачка, самая жалостная рожица не могли вымолить ничего из очерствевших карманов пермяков.
Те дни, когда подавали беленькими, стали далеким былым, и ни один самый отчаянный враль не осмеливался заявить, что он получил гривенник. Его бы непременно избили.
В одну из последних весен захлопнулись для беспризорников окна в городе Перми; на стук в ворота отвечали только собаки злым лаем, и стали нещадно выгонять с вокзалов. Сильней заговорили о счастливой стране, имени ее не называли, но была она где–то на западе, и нужно было ехать в нее с поездами, которые шли на Вятку, Вологду и Москву.
Началась тяга, и ни одному поезду не удавалось уйти из Перми на запад, что бы не увязалось за ним полдесятка безбилетных пассажиров.
С одним из поездов решил уехать и оголец Сингапур выбрал он для своего путешествия скорый, идущий из Читы на Москву, справился об отправлении по расписанию и за час до отхода залег в вагоне с каменным углем. Сингапуру четырнадцать лет, десять из них он жил на воспитании у одной мещанки в городе Вольске на реке Волга. Она считала его сыном. В 1920 году, когда начался голод, мещанка сказала Сингапуру, что он ей не родной, а приемыш, и держать его она не хочет. Может уходить куда угодно, это ее не беспокоит. И Сингапур ушел. Четыре года живет Сингапур, как пыль, которую ветер гонит по дорогам, полям, кидает по своей прихоти. Много такой пыли, как Сингапур, гонит ветер по дорогам нашей страны, и от этого трудно приходилось Сингапуру. Куда бы он ни приехал тянуть руку, там уже были и тянули; где бы он ни стал петь и показывать фокусы, до него уже пели и показывали; каким бы несчастьем он ни вздумал разжалобить людей, до него уже многие рассказывали о тех же несчастьях.
Среди беспризорной толпы Сингапур – красавец и франт, он экипирован от подошв до макушки. На левой ноге у него сандалия рыжей кожи, а на правой – дамский замшевый ботинок с высоким каблуком. От этой разницы в обуви Сингапур прихрамывает. Выше у него холщовые майские штаны с двумя большими заплатами красного сукна на коленках. На плечах болтается вытертая плисовая рубаха и поверх нее – пиджачок под цвет бурой глины. Пиджачок в два раза короче рубахи и туго застегнут на четыре медные пуговицы с якорями. На голове у Сингапура широкополая соломенная шляпа, без верха, потому выше шляпы торчит круглая макушка головы. Ни в карманах, ни за пазухой у Сингапура нет ничего, только вокруг тела накручена пеньковая веревка. Она будет заменять в дороге билет.
Лежал Сингапур на кусках угля, в открытую дверь он видел небо, звезды, месяц и думал что они везде одинаковые. Земля везде разная, а небо со всем что на нем есть, везде одинаково, только местами туч много, а местами их совсем нет. А ведь тучи к небу не относятся, они, как беспризорники, носятся по всем дорогам.
С Камы тянул ветерок, уголь похолодел, у Сингапура слегка знобило спину. Почуял он рокот вагонных колес, высунулся. К вокзалу подошел скорый.
Все вагоны – красавцы, под свежей краской, внутри яркий свет. Туда надо попасть Сингапуру, но кондуктора на площадках проверяют входящих. Поезд должен был стоять около часа, и Сингапур побежал настрелять еды. он просил у пассажиров, – были и еще попрошайки им удалось проникнуть на пути. Кондуктора гнали их. Сингапур отшучивался, что собирает дань, стрижет овец. Один ретивый кондуктор погнался за ним, но Сингапур нырнул под поезд и спрятался за составом. Перед отходом он крикнул.
– Гармошка, Воробей! При сюда!
– Кто, Сингапур? – появились ребята.
– Я уезжаю
– Куда, с этим?
– С этим…
– Трудно. Что нам не сказал, все бы поехали.
– Одному трудно, всем вовсе не проехать.
– Ну, катай, вернешься?
– Едва ли, здесь голодно стало. Скоро и вы винта нарежете?
– Может, следом за тобой…
– Только не с этим, ссадят
– Ясно, тебе мешать не будем.
Попрощались товарищи, закурили, разошлись.
Поезд мягко двинулся. Сингапур присел на ступеньку у неоткрывающейся двери, веревкой привязал себя к железному поручню, запустил руки в карманы поглубже и тихонько засвистал.
Поезд увеличивал ход, усиливался встречный ветер и скоро обратился в настоящий ураган. Хлестал он Сингапура, как большая могучая птица холодными и тугими крыльями, в ушах заныло от напора воздуха, и в голове загудел звон. Сингапур сжался, прикрыл глаза, чтобы защитить их от вихрей песка, вздымающихся с насыпи. Холод проник под одежонку, и Сингапур чувствовал себя посаженным в прорубь. Руки немели. Сингапур начал выбрасывать их, сгибать, сжимать кулаки, напрягать мускулы – был он похож на сумасшедшего, который тянется, хочет ухватить столбы и деревья, бегущие навстречу со скоростью шестидесяти верст в час.
Перегон был длинный, поздней ночью остановился поезд у маленькой станции, Сингапур еще на ходу дернул легко развязывающийся узел веревки и спрыгнул. Позади появились красный фонарь и тень человека. Сингапур завернул за станционное здание, обежал его кругом. Дали в колокол два удара, поезд стоял одну минуту. Сингапур толкнулся в дверь первого вагона, она была закрыта; он ко второму. Открыл и шагнул на темную площадку. Если бы встретил кондуктора, пришлось бы быстро соскочить, пропустить мимо себя два–три вагона и прыгнуть в хвосте на ступеньки. Но Сингапур никого не встретил, залез в ящик с мусором и прикрылся крышкой. Он рассчитывал, что до утра вагон не будут подметать вагон, следовательно, не заглянут и в мусорный ящик. Зарокотали колеса, захлопнулась дверь, щелкнул ключ и кондуктор ушел в вагон. Сингапур теперь был заперт, но зато в тепле. У него уже побежала теплынь по окоченевшим членам, и захотелось спать. Но Сингапур крепился, а когда сон начинал одолевать, он щипал себя ногтями и отгонял дремоту. Ящик был тесен, у Сингапура устали ноги от скрюченного положения. Он рискнул, вылез из ящика и осторожно, босой ходил по темной площадке. За дверью был ветер, быстро мелькали огни разъездов, и Сингапур был безмерно счастлив, что он не на ступеньках. Через запыленное окно пробился на площадку серый утренний свет. Надо бы уходить Сингапуру, но поезд мчался, и двери были закрыты. Овладела парнем тревога, – вдруг да станция еще далеко, поезд придет при полном рассвете, и тогда уж никак не ускользнуть незамеченным. А рассвет наступал, небо голубело и в одном месте загорелось краснотой. Краснота ширилась, на площадке стало совсем светло.
Глуше зашумели вагонные колеса, паровоз выкрикнул, на площадку кто–то вышел. Сидел Сингапур в ящике, сжался комком, ждал, что откроют крышку, сыпанут на него мусору, а потом увидят и вытащат за волосы. Погибнет он, сдадут в ГПУ – и закачается там надолго. Поскреб ключ в двери и человек ушел. Сингапур выпрыгнул из ящика, сел на ступеньки вагона и прикрыл за собой дверь. Приближалась зеленокрышая станция. На платформе стоял начальник в красноверхой фуражке. Сингапур соскочил на довольно большом ходу, споткнулся, упал и зашиб колено. Поезд прошел мимо. Сингапур бегом за ним, перебежал пути, что бы вспрыгнуть с противоположенной от станции стороны. Догнал он поезд уже в движении, догнал второй и третий вагон, тогда и поезд и Сингапур уже сравнялись. Сингапур дал толчок ногам – выбросил вперед руки. Был момент, когда он не мог схватить руками железного прута, руки могли сорваться, и тогда упал бы на рельсы под колеса или был бы отброшен вагоном в сторону на шпалы, но руки схватили и не сорвались.
Поезд рванул Сингапура и тело его долго летело вместе с вагоном, распластанное, как флаг. Руки судорожно согнулись, ноги нашли ступеньку и тут же, не ожидая ни минуты, Сингапур поднялся на крышу и прижался к ней.
Кондуктор заднего вагона видел, как бежал Сингапур за поездом, ему показалось, что парень ему знаком. Ловил он его в Перми и видел ночью на станции. Кондуктор осмотрел площадки и ступеньки по всему составу, не нашел зайца и решил, что он сорвался, а мысль, что заяц уже ехал целую ночь и, застряла и злила – как это можно на скором поезде проехать зайцем пятьсот верст.
Взошло солнце, нагрело крышу и Сингапурову спину. Он отдыхал и не прочь был бы заснуть, но потряхивало сильно и можно было скатиться на землю, а главное впереди мелькнула станционная водокачка.
Опять надо придумывать, как провести кондукторов. Сингапур не хотел было слезать с крыши, но его издалека заметила станционная служба, закричали, замахали, побежали ловить. Сингапур повис на лестнице меж вагонов, выбрал, где песок потолще и нет голых шпал, прыгнул. Заболело внутри, будто все перевернулось там. Застонал он, схватился за грудь и побежал к составам на путях.
Сингапур был голоден, обессилен, разбился. Но все же решил еще проехать один перегон. Когда тронулся поезд, он выскочил из–за вагонов, погнался за ним, но на всех площадках у всех дверей стояли кондуктора. Они грозили ему. Сигапур остановился, последний кондуктор крикнул:
– Откуда едешь?
– С Перми, – ответил Сингапур.
– Сво… – конец унес поезд, заглушил колесам, но поднятый кулак долго грозил с площадки последнего вагона.
Сингапур огляделся, кругом лес, и в нем станция, при ней несколько служебных домиков. Ни сел, ни деревень вблизи. Пошел на станцию, начальник бросил сердитый взгляд на него. На платформе было много мужиков, баб, подростков. Смеялись они над Сингапуром, говорили на плохом русском языке. Позднее узнал он, что это вотяки. Повстречавшийся рыжий кондуктор спросил:
– Не удалось, откуда ехал?
– С Перми…
– С Перми, ловко. А в ГПУ тебя бы следовало.
– Нечего с меня вашему ГПУ взять, – и Сингапур рассмеялся, и ему стало весело, что у него нечего отнять.
Сидел Сингапур на скамейке, отдыхал, подошел с рыжим кондуктором агент.
– Этот с Перми на скором приехал.
– Ну, ты дальше поедешь?
– Хорошо примете, здесь останусь…
– Да мы тебя постараемся принять, попридержать такого приятного гостя. Тягой занимаешься?
– Искусство имею…
– Искусство… и по тяге есть искусники, спецы. Знай – сидеть у меня тихо, если хочешь цел остаться, – пригрозил агент и ушел.
Сингапур знал много разных искусств. Умел великолепно выпрашивать, играть в карты, знал и тягу, но самым любимым у него искусством было пение с тремя ножами. На этой заброшенной станции просить было не у кого, вотяки – они пилили дрова тресту Северолес, и сами были полунищими. Красть тоже было не у кого, и здесь первая же кража была бы замечена и приписана ему. Сингапур не думал красть, он боялся, кто другой не сделал этого. Он решил заняться пением. Голос был с ним, песни он помнил, но не было ножей, их он продал в Перми во время голода. Сингапур решил заменить ножи камнями, взял три величиной по яйцу, вышел на платформу и запел:
В Петрограде за Нарвской заставой,
От почтамта версте на седьмой,
Есть обрытый глубокой канавою,
Всем рабочим завод дорогой.
Булыжники Сингапур покидывал вверх, они падали, он их ловил на лету и опять подкидывал. Вокруг него стали собираться пильщики дров, пришел рыжий кондуктор т похвалил:
– Ишь, какой соловей…
Вышел буфетчик, агент, начальник станции выглянул в окошко конторы, сбежались ребятишки.
Сингапур видел, что и здесь есть беспризорники. Они с удивлением смотрели на ловкого певца, им еще не была известна вся наука беспризорной жизни, были они жалкие попрошайки и мелкие воришки. Сингапур кончил. Буфетчик – солдат–инвалид сказал:
– Видал я, так ножи подбрасывают.
– И я умею, давайте ножи.
Совали Сингапуру ножи всех сортов, он вернул все складни и выбрал один столовый нож, один финский.
– Давай еще один, у кого есть?
– принеси из буфета, – зашумела толпа.
Буфетчик принес длинный сверкающий нож. Сингапур раздвинул толпу, снял шляпу, попробовал ножи и запел.
Эх, лавки бакалейные,
Торговцы все лилейные,
Ну, как у вас торговые дела?
Ножи летали сверкающими перьями, казалось, вот они ударят в грудь, в лицо Сингапура, а он быстрым движением ловил их и подкидывал вверх.
Пел с усмешкой:
Налоги подоходные,
Квартиры, чай, холодные.
Зачем вас только мама родила?!
Сингапур вытер ладонью пот.
– Пой еще, пой! – шумела толпа.
– Может кто пожертвует, кладите в шляпу, – сказал Сингапур.
Бросили несколько медяков.
– Хлеб можно, все, – прибавил певец.
Бабы полезли в узлы и пожертвовали по большому куску.
Ничего не дали кондуктор, агент и начальник станции, они считали, что на своей станции могут бесплатно пользоваться всеми удовольствиями.
Сингапур решил удивить их, а потом и взять плату.
Он все громче пел, ножи подкидывал выше, и они горели над головами сталью, как падающие радуги. Сингапур решил показать все красоты своего искусства, он так кидал ножи так, что встречаясь – один при падении, а другой при взлете они касались своими лезвиями и звенели. Сначала они звенели тихо, потом все громче и под конец с визгом, как струны, которые рвутся.
Сингапур пошел, на ходу пел и играл ножами, толпа отступала перед ним. Показал Сингапур и самый ловкий номер, он кидал нож, крутил его штопором, и тот летел сверкающим волчком. Устал Сингапур, оборвал песню, откинулся назад, ножи упали к его ногам.
Но и за это удовольствие ему ничего не дали не агент, ни начальник. Еще просили спеть, но Сингапур сказал «довольно» пообещался вечером и пошел в буфет отдыхать и закусывать. Буфетчик взял с его только за колбасу, а за чай не взял, подсел он к певцу и предложил:
– Будешь у меня петь…
– Пассажирам?
– Да. Я буду платить.
– Нет. Поеду дальше.
– Сегодня ведь не уедешь, поездов не будет, вечером приходи.
– Ты мне дай три хороших ножа.
– У меня пой и ножи будут.
– Я спою начальнику.
– Не унесешь ножи, ты ведь…
– Да, я бродяга, а не унесу.
Все–таки уговорил Сингапур буфетчика и получил ножи. Встал под окнами начальникова дома, запел. Открылись окна, высунулись дети и жена. Начальник было велел уходить Сингапуру, но дети просили:
– Спой, спой. Папа можно ему спеть?
Ножи, как интересно и страшно.
– Ну, спой им, – согласился начальник, и Сингапур долго пел, показал все фокусы с ножами, уходя, получил от начальника гривенник.
«А, один сдался, другие тоже не устоят,» – радовался Сингапур, ходил петь к агенту, и с него получил.
Прожил Сингапур на станции три дня, отдохнул и решил ехать дальше. На станции жить нельзя, она мала, скоро все привыкнут к Сингапурову пению, не станут слушать и не станут платить. Он думал, что ему не помешают сесть на один из проходящих поездов.
Отходил товарный, Сингапур хотел сесть, но его поймал рыжий кондуктор и отвел к агенту.
– Бежать задумал? – ворчал кондуктор.
– Ты что это гостить у нас не хочешь? – начал допрашивать агент. У самого голос строг, а в лице улыбочка.
– Поеду дальше, здесь будет голодно.
– Ты погости, кто же нам будет петь, мы ведь затоскуем без тебя.
– А кормить будешь?
– Такого артиста, да кормить. Сам достанешь.
Молчал Сингапур, не нравились ему эти шутки, хотелось скорее в большой город, в большую толпу, где можно вечно петь, и всегда найдутся слушатели.
– Иди, я не держу, – отпустил агент.
С этого дня вся станция начала играть с Сингапуром злую игру. Перед приходом поездов агент забирал его и уводил к себе, а когда поезда трогались, отпускал. Видел Сингапур виляющие по изгибам пути состава, а станция от мала до велика хохотала:
– Уехал, съездил, приехал уж?
– Нет, он не желает на товарном, дождется скоростного.
– Он нам еще споет.
А Сингапур прекратил пение, ходил полуголодный, от злости грыз воротник своего пиджака. Пробовал уходить он по путям вперед, что бы на ходу вспрыгнуть в поезд, но за ним по пятам шли мальчишки целым стадом, хватали за руки, за штаны, окружали кольцом и, когда поезд уходил, кричали:
– Садись, опоздаешь, догоняй!
Увлеклась станция этой игрой, даже начальник посмеивался и одобрял мальчишек. Пошел однажды Сингапур пешком по путям, хотел дождаться поезда на следующем разъезде, но мальчишки увязались за ним. Он уже подходил к разъезду, они не отставали, тогда Сингапур повернулся и запустил в них камнем. Ему ответили хохотом и тоже пригрозили камнями. Ну что сделаешь против целой толпы? Упал Сингапур в траву и заплакал. Шевельнулась в ребятах жалость и стыд, отошли они, но как только встал Сингапур, им опять захотелось играть в свою игру и они пошли за ним.
Вернулся Сингапур на станцию и начал петь, будто и забыл про отъезд.
– Останешься, вот и хорошо, – посмеивался агент.
Показалось Сингапуру, что теперь можно ехать, за ним не следят. Ночью он залез под тендер почтового поезда и укрепился на тормозах. Уже дали сигнал к отходу, зашумели пары. Сейчас дернет и вынесет Сингапура с проклятой станции. Дрогнули колеса, пойдет, пошел, эх, воля!.. Оказывается и Сингапура есть что отнять – это его воля.
Что такое? Поезд остановился. Голоса и свет…Темные люди нагнулись, заглянули под тендер, осветили красными фонарями.
– Здесь!.. – сказал один.
Кто–то взял Сингапура за ноги и сильно потянул. Руки оторвались от железных рычажков. Вытащили Сингапура на шпалы. Поезд ушел, только красный фонарик под кузовом последнего вагона долго вглядывался в ночь напряженным красным взглядом.
– Иди вперед! – приказал агент и достал из кобуры револьвер. Все были серьезны, никто не подшучивал над Сингапуром. На ночь его заперли в пустующую камеру хранения багажа. Сингапур пробовал открыть дверь, оконную решетку, но они не поддавались. Ходил он из угла в угол и обессиленный перед рассветом заснул на полу.
Разбудил Сингапура рыжий кондуктор.
– Выходи! – грубо приказал он
– Куда?
– К агенту.
Агент встретил Сингапура угрозой.
– Если ты еще попробуешь проделать штуку вроде вчерашней!.. – не договорил он, сделал полуоборот и сказал тише: – иди занимайся своим делом, сыт – и будь доволен, привык раскатываться, – и посмотрел с упреком.
Ушел пришибленный Сингапур, не знал он как вырваться со станции, ставшей для него тюрьмой. А счастливая страна представлялась совершенно непохожей на нее.
На следующий день мимо станции без остановки прошел товарник. На одной из платформ из тесовой кучи высунулись две головы. Узнал их Сингапур и закричал:
– Гармошка! Воробей!
– Сингапур! – откликнулись ему.
Поезд уносил друзей. Они поднялись и помахали шапками. Побежал за ними Сингапур. Он спотыкался в своей неудобной обуви, сбросил ее и побежал босиком. Станционные ребята пустились за ним вдогонку. Он слышал их крики, видел уходящий все дальше состав с белым тесом, как улетающая цепь лебедей, и гнался, гнался за ним. В голове зазвенело, в боку под сердцем заколотилась боль. Состав еще мелькнул и завернул за холм. Сингапур устало присел на канаву. За ним уже никто не гнался, а на проклятой станции торчала только крыша водокачки. Налегке и быстро пошел Сингапур по шпалам в счастливую далекую страну.
Был вечер, когда Сингапур подходил к станции. Был вечер, закат был пламенный, и блестящие, незанятые рельсы тоже горели пламенем. Сингапур увидел впереди на путях две хорошо ему известные фигуры.
Одна босая, в красных кавалерийских галифе, в рубашке серой, как пыль мостовых, кожаной коричневой фуражке. Медью горела фуражка от заходящего солнца.
Другая – тоже босая, в широченных цыганских, зеленого сукна штанах. Рубашки на ней не было никакой, а свободные волосы покрывали голову, как соломенная взъерошенная крыша.
Первым был Гармошка, а другой Воробей.
Сингапур собрал все силы и крикнул:
– Гармошка-а! – он хотел крикнуть и Воробья, но сообразил, что Гармошка получается громче и еще раз повторил: – Гармошка-а!
Фигуры повернулись и остановились. Гармошка сложил кулаки трубкой и ответил:
– Эу… Кто ты?
– Син–га–пур…
– Син–га–пур, леший, догоняй!
Обе фигуры сели на блестящую рельсу.
– Вы пешком, билеты кончились? – спрашивал Сингапур, когда шли все втроем.
– Кончились. Здесь нас сняли.
– Воробей, где твой ватник? – Воробей носил вместо рубахи длинный ватник со множеством сквозных дыр.
– Бросил, теперь не по сезону, тяжел. Я в трусиках, физкультура, – и Воробей похлопал себя по голым бокам. – Зарядку сделаем.
Ночью на одном из разъездов друзья погрузились в товарник. Тащился он с тесом, каменным углем и прессованным сеном. Ночь провели на пустующей площадке угольника. Воробей из своих цыганских штанов достал кошель с махоркой, газетину и предложил всем закурить. Теплилось три огонька, ветер раздувал их, и папиросы быстро таяли.
Сингапур начал рассказывать свою дорожную историю. Воробей тихо насвистывал в маленький черный свисток, напоминающий сладкий рожок. Гармошка растянулся на площадке и заиграл на губной гармошке – ливенке. Он никогда не расставался с ней.
Кондуктор ближайшего вагона удивлялся, откуда мог быть свист и музыка. Он решил, что какая–нибудь проволочка или жестянка дрожит от движения и наигрывает, и все–таки ему стало грустно от наигрыванья, потянуло домой, к семье, которую он видел один день в неделю.
Под утро друзья разошлись искать более потайных мест. Сингапур и Воробей спрятались среди досок. Гармошка сумел приткнуться между тюками сена. У него было вполне безопасное положение, только тюки сильно давили бока и было от них жарко. Сено внутри их запрело. Гармошка даже мог видеть, а его закрывал клочок сена.
Днем Сингапура и Воробья заметили, начали ловить. Видел Гармошка беготню, слышал крики.
Поезд тронулся, Воробей и Сингапур отстали. Воробей дал три протяжных свистка, прощальный сигнал уезжающему товарищу. Не вытерпел Гармошка, вылез из своей засады и соскочил под откос. Зарылся он головой и руками в горячий пухлый песок и начал отплевываться, песок попал в рот.
– Ты зачем прыгал? – подбежали товарищи к Гармошке.
– Пойдем все вместе, веселее, заодно уж. – Гармошка не пожалел ради дружбы дарового и спокойного места.
Ехали они с попутными и пассажирскими поездами, не раз их ссаживали, и друзья шли пешком. Присели как–то отдохнуть в канаву. Росла по ней мягкая, буйная трава. Друзья растянулись на траве.
– Я слышу, говорят, и близко – заметил Сингапур.
Прислушались.
– Да, говорят, – согласились Воробей и Малышка.
– Играют в карты. Слушай…
Было слышно со стороны:
– Сдавай, бей козырем. Взятка!
Друзья встали и пошли на голоса. В канаве неподалеку, на траве лежали два человека; можно было сразу узнать, что они тоже из беспризорного класса.
– Здорово, огольцы! – приветствовал их Сингапур.
– Здорово! – те собрали карты и сели.
– Куда?
– В Сибирь.
– А мы из нее, в Россию. Как там?
– Скверно. В Петроград лучше не ездить. В Москве было недурно, да наперла наша братва, испохабила все. Теперь кусочка не выманишь, ничего не украдешь, все обмануты и обворованы.
– А мы в Москву гнем. Из Перми, там так отполировано все, ничего не уцепишь. Про Москву у нас слухи добрые ходят.
– Была она добра для нашего брата, а теперь заскупилась.
– Не хай больно–то, в Москве, может, лучше, чем в твоей Сибири, – заметил другой.
– Лучше, не лучше, а едем в Сибирь. Вы больно–то не опасайтесь Москвы, для кого она добра, а кому бежать впору. Делов я там натворил, ну и плетую в Сибирь.
– А, вот отчего Москву хаешь? Мы попробуем. Если сломаем зубы, дальше двинемся.
– Знамо! – поддержали Сингапура Воробей и Гармошка.
– Сыграем, – предложил новый знакомец.
– Денег нету…
– На щелчки.
– Идет.
И все пятеро играли на щелчки; разошлись с красными, припухшими лбами.
Двигались друзья дальше медленно и с большой борьбой. Счастливая страна начала меркнуть, ехали многие из нее и говорили, что там дурно – и не подают, и за пение не платят, и двери не открывают.
Приуныли друзья. Гармошка наигрывал тоскливое на своей ливенке, Воробей стал реже насвистывать. Один Сингапур бодрился и утешал:
– Что головы повесили, не трусь! Едем в Москву, найдем таких, которым и наше искусство придется по душе!
Сингапур запел:
По дорожкам, по проселочным плетусь, плетусь.
Приюти меня, пригрей, родная Русь, родная Русь!
Гармошка и Воробей подхватили буйными смелыми голосами.
Сверкали рельсы, день угасал, а запад пламенел зарей. К нему они шли…
