Текст книги "Три жизни господина N (СИ)"

Автор книги: Алексей Вебер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5
На школьной вечеринке

Утром, придя в редакцию, Денис первым делом позвонил Самохину. Сообщил, что рукопись его очень заинтересовала. В майский номер он ее, к сожалению, не успеет вставить, но, начиная с июньского номера, начнет публиковать отдельными главами. Говорил он вполне искренне, правда, уже по ходу своего монолога, сообразил, что выход июньского и всех последующих номеров напрямую зависит от щедрости спонсора. Так что, в его словах при желании можно было усмотреть мелкий шантаж.

– Благодарю вас. Будем вместе с автором ждать июньского номера, – сухо ответил Самохин. Но Денису показалось, что он слышит в его голосе усмешку. Положив трубку, редактор журнала «Прорыв» опять почувствовал неловкость. Хуже всего ему давалось общение с людьми, от которых он в чем-то зависел. Причем, самым сложным контингентом были бескорыстные благотворители.

«С начальством куда проще. Тут зависимость обоюдная», – рассуждал Денис. А потом неожиданно пришла мысль, что парадоксальная нелюбовь, которую объекты щедрот порой испытывают к своим благодетелям, объясняется именно этим чувством неловкости и униженности.

«Спонсор, профессия небезопасная. Много тайных врагов наживаешь».

После короткого экскурса в психологию Денис все-таки заставил себя сесть за верстку. Ко второй половине дня майский выпуск можно было отдавать в набор. Облегченно вздохнув, он извлек из сейфа бутылку виски, и отметил рождение очередного номера полной рюмкой. Напиток «настоящих шотландцев» Ленка подарила ему на двадцать третье февраля. С тех пор, соблюдая традицию, он выпивал примерно по семьдесят грамм только после окончания очередной верстки. Теперь в бутылке оставалось около половины.

«До августовского номера хватит. А дальше уже и загадывать нечего!» – думал он в очередном приступе фатализма. Между тем в голове наступило приятное состояние легкого опьянения. Чтобы усилить эффект, Денис закурил. Потом, устроившись поудобней, достал из портфеля папку с рукописью. Читать начал с того момента, где герой хочет пойти на школьную вечеринку, но еще сомневается, нужно ли ему это делать…

…Отправляясь в свое школьное прошлое, я искренне собирался полностью посвятить себя учебе. С высоты прожитых лет хорошо видел, сколько драгоценного времени было потрачено зря, и какой шаткий фундамент я заложил для своего будущего. Вспоминая, что руководило мной в наивной и глупой молодости, я хорошо осознавал ошибочность своей прежней стратегии жизни:

«Чего ты добивался в те годы? Уважения среди одноклассников? Любви сверстниц?»

Скромная роль зубрилы никак не увязывалась тогда с этими благородными целями. Но сейчас, с высоты прожитых лет было видно, что только кропотливый труд мог заложить основу будущей карьеры. Она же давала абонемент на все остальные составляющие успешной жизни. И уже к этому входному билету прилагались и авторитет, и успех у прекрасного пола.

«И что с того, если уважение окружающих будет отдавать лицемерием! Оно всегда неискренне, потому, что несет в себе элемент зависти. Нет беды и в том, что любовь к тебе женщин может иметь меркантильную подоплеку. Тут ведь своекорыстный интерес перемешан с природным женским началом. Они инстинктивно выбирают себе успешных и сильных особей, как производителей жизнеспособного потомства. А сила, в наше время, определяется не гусарской бравадой, а умением добывать презренный металл, и, полученная вовремя квалификация, в этом первый помощник».

Правда, думая о «нашем времени», я имел в виду начало будущего века. А до этого мне еще предстояло пройти добрую половину жизни. И не малая часть ее придется на совершенно иную эпоху с другими лозунгами и приоритетами. Вглядываясь в путь, который еще предстоит проделать, я уже чувствовал, что не смогу уподобить себя машине, которая скрупулезно исправляет совершенные когда-то ошибки. К тому же юноша, который обитал во мне на равных правах с познавшим суету бытия мужем, хотел жить здесь и сейчас.

Кончились мои сомнения тем, что, выбрав подходящую одежду из своего небогатого гардероба, я все-таки отправился на вечеринку. Отец с улыбкой пожелал мне удачи. Мать строго предупредила, чтобы не смел прикладываться к спиртному. По сведениям от Анны Петровны, запретное зелье стало появляться на подобных сборищах. Послушно кивнув, я отправился навстречу приключениям.

Вечеринка организовывалась для двух параллельных девятых классов. Я всегда предпочитал такие мероприятия общешкольным, на которые просачивалась дворовая шпана из окрестных микрорайонов. Войдя в полутемный актовый зал, я увидел принаряженную Анну Петровну в окружении нескольких наших девочек. И тут случился курьез. Пятидесятилетний мужчина во мне сразу выделил «училку», как объект, наиболее достойный внимания. Я уже раздумывал над тем, удобно ли будет пригласить классную руководительницу на танец, когда рядом со мной оказался Салохин:

– Гони рубль, Вини! Все уже скинулись, сейчас гонцов пошлем, – прошептал он, наклоняясь к моему уху. Высыпая из кармана сэкономленную на школьных завтраках мелочь, я увидел, что на меня подозрительно смотрит Анна Петровна. Стараясь не подавать виду, что совершаю нечто противозаконное, я вложил деньги в потную ладонь Салохнина и тихо произнес:

– Анька сечет. За дверями пересчитаешь.

Понимающе кивнув, Салохин куда-то исчез. А я проследовал к краю зала, где стояли сдвинутые ряды кресел. Тем временем, на сцене физрук Анатолий Павлович возился с аппаратурой, ему помогал Костик.

Этот плейбой класса и объект воздыхания доброй половины наших девочек выглядел старше своего возраста. Наверное, тут сыграла роль заложенная в его генах программа ускоренного развития. Пройдет еще пару лет и Костик потеряет данную ему природой фору. С большим трудом он поступит в заштатный вуз, а на втором курсе женится на Альке Присыпкиной. Где-то на рубеже тысячелетий супруги разведутся. Алька сделает карьеру в бизнесе, и к сорока пяти годам, следуя поговорке, превратится в импозантную даму. Костик же покатится по наклонной. Но сейчас он наголову выше и привлекательней прыщавых пятнадцатилетних подростков. К тому же, играет на бас-гитаре в школьном вокально инструментальном ансамбле.

Вечеринка началась с тяжелых басовых аккордов. Несколько наших парней встали в вкруг. Они дергались, не всегда попадая в такт музыке. Наблюдать это было очень забавно. Если раньше я стеснялся своего неумения исполнять быстрые танцы, то теперь просто не хотел в этом участвовать и я дожидался спокойной мелодии. И вот, наконец, из колонок послышалась романтичная и наивная песня, кажется из репертуара группы «Голубые гитары». Я пошел по залу, собираясь пригласить Анну Петровну. Но она в том момент о чем-то увлеченно говорила с физруком, и я, изменив направление, направился к Присыпкиной. «Лягушонок» даже зарделся от проявленного к ней мужского внимания. Возложив друг на друга руки, мы медленно вращались по залу. Партнерша находилась от меня на «пионерском» расстоянии, но я не собирался сокращать дистанцию:

«Хватит с тебя на сегодня и этого. А вот потом, когда превратишься в прекрасную царевну, мы с тобой Аллочка еще потанцуем!»

Наклоняясь, я болтал ей на ухо какую-то чушь. Присыпкина смеялась, но я замечал, как она ревниво поглядывает в сторону Костика и Маши. Их пара танцевала по соседству с нами.

Как только закончилась мелодия, Салохин утянул меня в закуток за сценой.

– С тебя еще двадцать копеек! – сообщил он по дороге. Я не возражал, хотя почти был уверен, что при пересчете мелочи приятель ошибся, и не в мою сторону.

В укромном месте собралось восемь нарушителей режима. На всю компанию приходилось четыре бутылки сухого. Пили «по жесткому» из горла с одной конфеткой на закуску. В последующие годы мне приходилось принимать куда более серьезные дозы спиртного, так что я отнесся к этому, как к невинной детской забаве, однако, не рассчитал возможности своего еще неокрепшего юношеского организма. Полбутылки «сушняка» резко ударили в голову. Ноги сами понесли в круг, где я лихо дергался под популярную в те годы «Шиизгаре». Когда песня закончилось, я, слегка пошатываясь, двинулся к креслам и тут же снова поймал на себе подозрительный взгляд Анны Петровны. В голове промелькнуло:

«Надо сваливать!»

Конфликт с классным руководителем, а также репутация любителя выпивки, не входили ни в текущие ни долгосрочные планы. Но тут объявили «белый танец». Я увидел, как Присыпкина приглашает Костика, а Маша через весь зал идет в мою сторону. До последнего мгновения я думал, что она выберет кого-то другого. Но она остановилась прямо напротив, и сделал неглубокий книксен. Чувствуя, что волнуюсь, словно настоящий влюбленный подросток, я повел партнершу в центр зала. Танцевать мы начали со строгой дистанции. Но сейчас все было иначе, чем с Присыпкиной. Даже на расстоянии я чувствовал ее близость и улавливал легкий аромат духов (наверное, выпросила что-то из заграничной коллекции мамы). Полагалось что-то говорить, но я терялся в поисках подходящей темы. Наконец, Маша сама нарушила молчание:

– Аля тебя не заревнует? – произнесла она с усмешкой, и кивнула в сторону соседней пары. Я посмотрел, как «лягушонок» пытается прижаться к мужественному плечу Костика, и мне вдруг стало весело.

– Нет, она у меня не ревнивая! – ответил я, как можно беспечней. Маша улыбнулась, оценив мое чувство юмора. И ту же доверительно сообщила:

– А ты в последнее время изменился. Повзрослел что ли…

– Пора уже. Пятнадцать стукнуло – в тон ей ответил я. И тут Мария придвинулась на минимальное для школьной этики расстояние. В волнующей близости от себя я ощутил молодое женское тело.

– Я домой собираюсь уходить. Проводишь? – тихо произнесла Мария, наклоняя к моему плечу голову. Я так же тихо произнес в ответ «Да». И когда мы покидали зал, даже спиной чувствовал ненавидящий взгляд Костика.

Оказавшись на улице, я постарался успокоиться. Опытный и искушенный жизнью мужчина, окончательно взял верх. Эта девочка мнила себя гораздо взрослее своего провожатого, а, на самом деле я был неизмеримо старше ее.

– А ты Костика не боишься? – поинтересовалась она с коварной улыбкой.

– Боюсь! – охотно согласился я, и тут же добавил, что боюсь, но не очень сильно. Мария рассмеялась:

– А ты действительно повзрослел!

Мы медленно шли по тротуару. Редкие фонари отражались в апрельских лужах под ногами. Мария рассказывала мне, что их отношения с Костиком зашли в тупик, и она собирается их разорвать. В голосе ее вибрировал пробуждающаяся женственность. Иногда наши пальцы соприкасались, и мои мысли принимали опасное направление. Но усилием воли я сдерживал себя.

«Зачем тебе это! Ничем серьезным этот флирт не кончится. А если и кончится, это будет совращением малолетних. И не важно, что в теперешней ситуации уголовную статью тебе не пришьешь…»

Проводив Марию до лифта, я по-отечески поцеловал ее в лоб. Не оборачиваясь, сбежал по ступенькам. Но чувствовал, как она в растерянности смотрит мне вслед.

На следующий день, когда входил в класс, меня буквально ожег ее взгляд. Чувствуя, как внутри снова мечется взбунтовавшийся подросток, я даже забыл проверить сидение. За что и получил укол кнопки, прямо в центральную часть левой ягодицы.

Глава 6
Опасный эксперимент

Денис все чаще ловил себя на том, что начинает анализировать авторские фантазии господина N, как реальность:

«А можно ли действительно что-то изменить, если перенесешься в собственное прошлое? И что все-таки такое судьба – наш свободный выбор или стечение случайностей?»

Из институтского курса философии он помнил, что на эту тему писал Шопенгауэр. По теории мудрого немца выходило, что человек практически не волен в своих поступках. С одной стороны давят внешние силы, с другой стороны субъект реагирует на них согласно своему характеру, который дан от рождения и переделке не поддается. Получалось, что при неизменных обстоятельствах, ты обречен повторить те же действия. Похоже, что этим вопросом мучился и герой повести…

…После вечеринки, я почувствовал себе гораздо увереннее. Казалось, полученный опыт дает фору перед сверстниками. Но потом я спросил себя:

– А что собственно изменилось?

Взгляды, которые украдкой бросала на меня Мария, щекотали самолюбие. Но не более того! В целом все развивалось, как и много лет назад. Маша продолжала свои «сложные отношения» с Костиком. В дальнейшем ее ожидали еще более сложные отношения с тремя будущими мужьями. Что касается моей персоны, то и тут мало что поменялось. Успеваемость в школе улучшилась, но не кардинально. Мешало предвзятое отношение учителей, другим сдерживающим фактором оставался я сам. В отличие от моей «первой попытки», я хорошо знал, что должен делать. Но знать и хотеть, это еще не исполнить! Подростковая лень накладывалась на духовную усталость пятидесятилетнего человека. Когда-то, подобно герою повести Лермонтова, я чувствовал в душе «силы великие». Годы развеяли иллюзию. Не так уж и много ожидал я теперь от будущего. Рассчитывал лучше устроить свое материальное благосостояние, Подсуетиться в девяностые, организовать какую-нибудь небольшую фирму.

«На что-то великое ты вряд ли способен!» – этот прискорбный факт я теперь осознавал уже совершенно отчетливо. И все чаше с назойливостью зубной боли сверлил вопрос:

«А зачем ты в это ввязался?!»

Иногда я готов был растоптать ногами предмет, который ввел меня в искушение. Но «прерыватель времени» остался там, в моем будущем. Между мною и инопланетным артефактом лежала пропасть шириной в тридцать с лишним лет. И единственный достойный выход, который я для себя видел, заключался в том, чтобы попытаться изменить свой характер.

А впереди меня еще ожидало опасное испытание. Я мог бы его избежать, но целенаправленно шел на риск. Хотелось проверить, закалился ли я, хотя бы немного, за все прожитые годы.

В первое воскресенье после майских праздников я вошел в подъезд дома, где на четвертом этаже жил Колька Салохин. Но и в этот раз мне не предназначено было туда подняться. Пять длинноволосых отморозков оккупировали нижнюю лестничную площадку. Некоторых я знал по именам, вернее по кличкам. Компания Хорька собирала дань с нашей школы. Один – два раза в неделю, эти порождения подворотен подходили к концу занятий и выворачивали карманы у учеников старших классов. Суммы, которые им доставались, даже по тем временам казались смехотворными. Наверное, куда важнее был моральный фактор. Дети из неблагополучных семей демонстрировали свое превосходство над чистенькими, хорошо одетыми юношами, будущими студентами ВУЗов. А, может быть, парни интуитивно чувствовали, что когда-нибудь настанет их время, и тренировали себя на роль рэкетиров.

Но в тот вечер мне было не до исторических параллелей. Мое появление в подъезде прервало чей-то вялотекущий матерный монолог, и взгляды с плотоядным любопытством обратились в мою сторону. Изо всех сил стараясь не показывать страха, я подошел к лифту и нажал кнопку. Двери уже готовы были открыться, когда на плечо легла тяжелая рука и резко развернула меня в противоположную сторону.

Передо мной стоял Хорек. Он был чуть старше и выше, но не производил впечатление особенно сильного молодого человека. По-настоящему страшным казалось только лицо. Я не знаю, отражало ли это зеркало души ее опасную агрессивную сущность, или гримаса была специально натренирована для устрашения потенциальных жертв. Во всяком случае, впечатление на окружающих угрожающая ухмылка дворового «короля» производила.

– Ты чего, спешишь что ли? Деньги есть? – поинтересовался Хорек прокуренным голосом.

– Для тебя, нет! – как можно тверже ответил я.

На лице вымогателя появилось удивление, и даже растерянность. Но тут рядом возник хрупкий белокурый и розовощекий юноша. Наверное, за этот ангельский вид парня прозвали Мальвиной. Но в данном случае внешность была обманчива. Я знал, что этот один из самых опасных.

– Ты чего, борзый? – с ласковой улыбкой поинтересовался Мальвина и потянулся двумя пальцами к моему носу. Отбив руку, я почти свалил его сильным ударом. И тут же вдогонку врезал боковой Хорьку. Правда, получилось не так успешно. Противник успел отклониться, и кулак только скользнул по подбородку. А после секундного замешательства на меня, изрыгая угрожающие вопли, бросилась вся компания.

В своей первой юности, после этого инцидента я записался в секцию бокса. Потом уже в студенческие времена занимался карате, вернее тем, что выдавалось за этот вид боевого искусства в восьмидесятые годы. А когда стукнуло тридцать пять, я решил возобновить занятия и по счастливой случайности попал в группу к настоящему профессионалу. Продолжая тренировки до самого последнего времени, я надеялся, что подсознание сохранит наработанные рефлексы. Но расчет, увы, оказался неверным. Дикий животный страх заблокировал все мои бойцовские навыки. Закрывая лицо руками, я метался среди нападавших и униженно умолял:

– Ребята простите! Не надо!

Но мои жалкие просьбы только раззадоривали агрессоров. Несколько рук вцепилось в куртку. И я понимал, что меня сейчас повалят на пол и будут бить ногами. Сделав отчаянный рывок, я оставил в их руках куски болоньевой ткани и рванулся к дверям подъезда. Выбежав на улицу, со скоростью перепуганного зайца понесся к своему дому. Вслед летели угрозы.

Плохо помню, как оказался на своей лестничной площадке. Глаз уже начал затекать синяком, губы были разбиты, и я чувствовал во рту солоноватый вкус крови. Но куда больнее, было осознавать свое унижение. Пятидесятилетний мужчина во мне тоже пребывал в полном смятении:

«Ничего не изменилось! В экстремальных обстоятельствах ты снова растерян, испуган, беспомощен. А значит все бесполезно! Ты ничего не изменишь в своей судьбе, а просто побежишь по тому же кругу».

Наверное, от стыда и отчаяния обе моих сущности решились на рискованный поступок. Забежав в квартиру, я открыл стенной шкаф и достал из отцовских инструментов тяжелый молоток.

– Павлик, ты уже вернулся? Иди ужинать, – позвала с кухни мать.

– Скоро приду! – крикнул я, и, стараясь не попадаться ей на глаза, выскочил из квартиры.

Кампания по-прежнему находилась в подъезде и громко обсуждала только что совершенный «подвиг». Снова увидев меня, они что-то почувствовали и, кажется, даже испугались. А я, не тратя времени на словесные прелюдии, подошел к Хорьку и нанес удар. Наверное, Господь, в последний момент немного скорректировал мою руку и вместо виска молоток обрушился на ключицу. Даже через рукоятку я ощутил, как под моим оружием хрустнула кость. Хорек, даже не вскрикнув, просел, словно загнанный в шпалу костыль. Компания подалась назад, но тут ко мне с хищным криком метнулся Мальвина. Его тонкие пальчики цепко впились в мою правую руку. Еще секунда и я бы снова был безоружен и беспомощен. Однако, теперь уже проснулись натренированные рефлексы. Резко сделав полный оборот, я освободился от хватки и слету обрушил деревянную рукоять на его челюсть. От полученного удара Мальвина отлетел назад, и, схватившись за подбородок, начал оседать на пол. А я, играя молотком, поинтересовался:

– Еще кто-то хочет?

Новых желающих рискнуть, к счастью, не нашлось…

На следующее утро я явился в школу в весьма живописном виде. Пришлось врать, давая объяснение учителям, а на перемене рассказать о своих злоключениях одноклассникам. Оказывается, они были уже в курсе. Колька Салохин слышал шум драки, потом видел в окно, как я убегаю из подъезда. В его версии событий я выглядел еще менее героичным, чем на самом деле. Но в тот момент, меня мало волновало, как выгляжу в глазах товарищей по классу. Жизненный опыт все-таки научил не принимать слишком близко к сердцу мнение окружающих. Куда серьезней, представлялась угроза мести со стороны компании Хорька. Уже проверенный в бою молоток лежал в портфеле, но я очень боялся, что и враги придут вооруженными. Однако, как вскоре выяснилось, опасаться надо было совершенно другого.

На математике в класс неожиданно зашла Анна Петровна и попросила взять меня с урока. По дороге к директору она молчала и, кажется, тоже была напугана. Войдя в кабинет, я увидел рядом с Нестором Петровичем невысокого блондина. И хотя молодой мужчина был в штатском, я сразу понял, с кем теперь предстоит иметь дело.

В больницу, где оказывали помощь пострадавшим от моего молотка, вызвали сотрудника милиции. И вопреки понятиям дворовой этики, Хорек и Мальвина дали против меня показания. И теперь вместо поступления в институт мне реально грозили несколько лет исправительной колонии.

Казалось, что это происходит с кем-то другим. Словно наблюдая себя со стороны, я поехал вместе инспектором в отделение милиции. Там мне впервые пришлось сидеть в обезьяннике. Соседями оказались веселый алкаш и сумрачный молчаливый тип, которого вскоре под конвоем увели куда-то по коридору. Затем настала и моя очередь. Дрожащим голосом я давал показания следователю, когда в кабинет вошел отец. Он тоже был испуган, но держался твердо. После нескольких вступительных фраз, следователь потребовал, чтобы я подождал в коридоре.

Десять или пятнадцать минут их разговора за закрытыми дверями показались целой вечностью. Наконец, отец вышел и коротко бросил мне:

– Пошли, герой!

Прямо из отделения мы поехали на метро куда-то в центр, на судебно – медицинскую экспертизу. Там врачи, с холодным безразличием профессионалов, зафиксировали нанесенные мне побои. Домой возвращались в молчании. После пережитого стресса, я чувствовал, как подкашиваются ноги. Даже по-летнему теплое солнце было сейчас не в радость. У папы обнаружился нервный тик с левым глазам. Правда, держался он по-прежнему не плохо. А на подходе к дому предупредил, что не надо пока ничего говорить матери.

В итоге дело все-таки удалось замять. Однако, еще несколько недель страх оказаться в тюрьме висел надо мной дамокловым мечом. Кроме этого, один из одноклассников сообщил, что, по слухам, со мной теперь хотят разобраться личности более авторитетные чем Хорек. Когда я рассказал это отцу, он вполне серьезно воспринял угрозу, и, отпрашиваясь с работы, до конца месяца встречал меня из школы. О каких-то вечерних прогулках с товарищами естественно не могло быть и речи. К счастью учебный год вскоре завершился. Отец договорился с Анной Петровной, чтобы меня освободили от практики и в начале июня я с целой горой учебников был отправлен к бабушке в деревню. Перед ссылкой было объявлено, что меня постараются перевести в элитную школу с математическим уклоном, где-то недалеко от Садового кольца. Но для этого я должен хорошо подготовиться за лето, чтобы сдать вступительные тесты.

Трудно переоценить роль моего родителя во всех этих событиях. Я чувствовал искреннюю благодарность и в то же время жгучий стыд. Я хорошо помнил, что вскоре должно произойти. Через несколько лет, когда нас оставит мать, я буду слишком занят своими проблемами и фактически брошу своего самого близкого человека один на один с одиночеством и бедою. Но теперь я давал клятву, что хотя бы эту ошибку своей первой жизни исправлю.