Текст книги "Герои 1812 года. От Багратиона и Барклая до Раевского и Милорадовича"

Автор книги: Алексей Шишов

Князь Багратион, не будучи атакован, сам бы с успехом ударил на правый фланг неприятеля. Для прикрытия же нашего правого фланга, защищаемого уже местоположением, достаточно было бы построенных укреплений, 8-ми или 10-ти батальонов пехоты, 1-го кавалерийского корпуса и казачьих полков 1-й армии.

Князь одобривал, по-видимому, сию мысль, но она не была приведена в действие».

Эти слова, изложенные полководцем М.Б. Барклаем-де-Толли в «Соображениях военных действий 1-й армии в 1812 году», стали лишь частью затянувшейся дискуссии по поводу кутузовского плана на генеральную баталию. Но на поле Бородина не могло быть двойного прочтения плана на битву ни с той, ни с другой стороны. Поэтому мнение Михаила Богдановича на позиционное положение 1-й и 2-й Западных армий можно считать только его, частным, мнением. Главной русской армией в день 26 августа 1812 года командовал другой полководец России. Великий полководец.

…Все, кто видел Барклая-де-Толли в славный Бородинский день, единодушно отмечают его бесстрашие. Он появлялся в самых опасных местах расположения своих войск в центре кутузовской позиции. Поговаривали даже, что он не хотел жить и искал для себя смерти. Четыре лошади пали под ним. Все адъютанты, сопровождавшие его, за исключением одного, были убиты или ранены, а командующий армией остался невредим. Один из адъютантов главнокомандующего 1-й армий барон Вольдемар фон Левенштерн свидетельствовал в своих «Записках»:

«…Барклай поспешил к тому пункту, где произошло замешательство, но так как его лошадь была ранена (хотя продолжала скакать), то он оказался в большой опасности. Его преследовали несколько польских улан.

Мы сделали попытку спасти нашего генерала. Несколько кавалеристов разных полков, которых нам удалось собрать, помогли в этом. Мы бросились на польских улан, из которых одни были нами изрублены, а другие обращены в бегство. Барклай был спасен…»

26 августа 1812 года генерал от инфантерии М.Б. Барклай-де-Толли проявил большое искусство командования войсками и личное мужество при отражении натиска наполеоновских корпусов на центр русской позиции. Он не только занимался переброской войск на поддержку армии Багратиона, но и занимался защитой собственной позиции, когда накал битвы переместился от Семеновских флешей к Курганной высоте.

Этот Большой редут (как его назвали французы), известный нам больше как Батарея Раевского, стал свидетелем грандиозной кавалерийской схватки, которой, равно как и Бородинского сражения, Отечественная война 1812 года не знала. Император французов приказал маршалу Иоахиму Мюрату очистить кавалерией от русских поле у Большого редута и помочь пехоте овладеть высотой в центре позиции противника.

Та массированная кавалерийская атака превратила Бородинское поле в самый большой могильник лошадей за всю историю антинаполеоновских войн. Сам Барклай-де-Толли описывал финальную часть сражения 26 августа так:

«…Во время самого нападения на высоту центра неприятельская кавалерия, состоявшая большей частью из кирасир и нескольких полков уланских, ударила на 4-й корпус, там встретила она Перновский пехотный и 24-й егерский. Сии храбрые полки выжидали нападения неприятеля с неимоверным мужеством, допустили его на 80 или 60 шагов и дали по нему столь удачный залп, что он отступил в расстройстве.

Сумской и Мариупольский гусарские полки и Сибирский драгунский преследовали неприятеля, но, столкнувшись с неприятельской пехотой и артиллерией, возвратились в расстройстве. Неприятельская кавалерия, усиленная резервами, следовала по пятам за нашей конницей, пробилась вперед между колонн и пехотных каре и явилась таким образом в тылу 4-го и 6-го корпусов. Храбрые сии войска не замешкались, но приняли неприятеля с задних фасов своих каре; огонь, производимый ими и нашей конной артиллерией, привел в беспорядок неприятельские ряды.

Кавалерия наша снова построилась и с помощью нескольких драгунских полков ударила на неприятеля и совершенно его опрокинула, так что он вовсе из виду отступил за свою пехоту.

Тогда снова артиллерия открыла с обеих сторон смертоносное свое действие; казалось, что Наполеон решился уничтожить нас артиллерией. Пехота наша с чудесной твердостью выдержала ужаснейший пушечный огонь, в особенности войска, составлявшие угол центра, весьма потерпели, ибо там пересекало огонь со многих неприятельских батарей.

Во время сей ужасной канонады, сбившей с обеих сторон целые ряды, неприятель устроил несколько кавалерийских и пехотных колонн. Я предвидел жестокое нападение со стороны неприятеля; я послал немедленно за 1-й кирасирской дивизией, полагая, что она все еще на месте, мною предписанном, в коем намеревался я сохранить ее для решительного удара, но по несчастию была она уведена, не знаю кем, на край левого фланга. Адъютант мой едва достиг двух только кирасирских полков гвардии и, воротив оные, привел немедленно ко мне.

Между тем неприятель начал уже нападение, с частью своей кавалерии занимал он нашу, а с другой врубился в 24-ю дивизию, употребленную для прикрытия батарей на высоте центра. Неприятель опрокинул оную и облегчил тем атаку пехотным колоннам, подвинувшимся тогда с другой стороны.

Высота с частью артиллерии была взята штурмом, а 24-я дивизия возвратилась в величайшем смятении, но была немедленно остановлена и построена; тогда неприятельская кавалерия соединенными силами устремилась на нашу пехоту, я предвидел уже минуту решения нашей участи. Кавалерия моя была недостаточна к удержанию сей громады неприятельской, и я не смел ее вести против неприятеля, полагая, что будет опрокинута и в расстройстве притеснена к пехоте. Всю свою надежду полагал на храбрую пехоту и артиллерию, сделавшихся в сей день бессмертными; обе исполнили мое ожидание, неприятель был приостановлен.

В сию затруднительную минуту прибыли на рысях два гвардейских кирасирских полка, я указал им неприятеля, и они с редкой неустрашимостью устремились в атаку. Полки Сумской, Мариупольский и Оренбургский гусарские, Сибирский, Иркутский и Оренбургский драгунские последовали за ними. Псковский драгунский и Изюмский гусарский, также отряженные без моего о том сведения, прибыли тогда под начальством генерала Корфа, я поставил их в резерве.

Так началась кавалерийская битва из числа упорнейших, когда-либо случавшихся. Неприятельская и наша конница попеременно друг друга опрокидывала, потом строились они под покровительством артиллерии и пехоты, наконец наша успела с помощью конной артиллерии в обращении неприятельской кавалерии в бегство. Она совершенно отступила с поля сражения.

Пехота, стоявшая против 4-го корпуса, также отступила почти из виду артиллерии, оставив одну цепь стрелков; но взятая высота все еще сильно была защищаема, позади оной находилось еще несколько колонн пехоты и малое число кавалерии.

Пушечный огонь с обеих сторон возобновлялся, неприятельский мало-помалу ослабевал, но с наших батарей производилось беспрерывное действие до самого вечера по упомянутой высоте и колоннам, позади оной поставленным. Наконец темнота ночи водворила и с нашей стороны тишину…»

Когда под вечер шквал огня постепенно стих и битва в тот день завершилась, генерал от инфантерии М.Б. Барклай-де-Толли не сомневался в том, что на следующий день дело продолжится. Он считал, что борьба должна продолжиться и 27 августа. С аванпостов ему донесли, что французы почти всюду отошли на исходные позиции, словно соглашаясь на ничейный счет в состоявшемся сражении.

Не сомневаясь в том, что на следующий день сражение продолжится, Барклай-де-Толли дал соответствующие указания командирам подчиненных ему корпусов. Было приказано войскам, которые отошли с утренних позиций, возвратиться на них, в том числе и на Курганную высоту, хотя ее земляные укрепления были разрушены шквалом артиллерийского огня. Михаил Богданович пишет об этом так:

«Я поручил генералу Милорадовичу занять с войсками 1-й армии следующую позицию: правое крыло 6-го корпуса должно было опираться на высоты при деревне Горки. Направление 1-й линии находилось в прямой линии от сей точки к деревне Семеновское. 4-й корпус стал возле 6-го корпуса во второй, оба кавалерийские занимали 5-й корпус в резерве.

Для точности направления приказал я расположить огни в некотором расстоянии друг от друга, что и облегчило движение войск. Я предложил генералу Дохтурову подкрепить войска 2-й армии, собранные на левом фланге 4-го корпуса, и занять место между оным и корпусом Багговута. Я предписал сему генералу снова занять позицию, защищавшуюся им накануне. Я предписал приготовления к построению редута на высоте при деревне Горки; 2000 человек ополчения были на сие употреблены.

Я донес обо всех сих мерах князю Кутузову, он объявил мне свою благодарность, все одобрил и уведомил меня, что приедет в мой лагерь для ожидания рассвета и возобновления сражения.

Вскоре потом объявлен также письменный приказ, одобряющий все мои распоряжения. Я предписал сделать рекогносцировку, дабы узнать, занимает ли неприятель высоту центра (Курганную высоту. – А.Ш.): на оной найдены только рассеянные команды, занимающиеся своим отступлением. Вследствие сего предписал я генералу Милорадовичу занять сию высоту на рассвете несколькими батальонами и одной батареей.

Все утешались одержанной победой и с нетерпением ожидали следующего утра».

Но… в полночь Барклай-де-Толли получил предписание главнокомандующего, по которому следовало 1-й и 2-й Западным армиям отступать с Бородинского поля на Можайск. Потом Михаил Богданович напишет в своих мемуарах:

«Причина, побудившая к сему отступлению, еще поныне от меня сокрыта завесою тайны».

За заслуги в Бородинском сражении по представлению главнокомандующего М.И. Голенищева-Кутузова («храбрость его превосходила всякие похвалы») Михаил Богданович был награжден Военным орденом Святого великомученика и победоносца Георгия 2-й степени.

Отступая по Можайской дороге к Москве, Барклай-де-Толли верил, что со дня на день, по крайней мере, под стенами первопрестольной русской столицы, завяжется новая битва. Настрой солдат и офицеров подавал Михаилу Богдановичу надежды на успех. 31 августа по 1-й армии был зачитан его приказ, написанный в селении Сетунь:

«…Небезызвестно каждому из начальников, что армия Российская должна иметь решительное сражение под стенами Москвы: каждый из начальников должен употребить возможное усилие к приведению в устройство частей войск подчиненных…»

Но на знаменитом в отечественной истории военном совете в Филях генерал от инфантерии М.Б. Барклай-де-Толли первым высказался за оставление Москвы ради спасения армии. Он сказал тогда пророческие слова, которые сбылись в том же 12-м году:

«Горестно оставить столицу, но если мы не лишимся мужества и будем деятельны, то овладение Москвою приготовит гибель Наполеону».

Его мнение авторитетно поддержал генерал-фельдмаршал М.И. Голенищев-Кутузов, который, подводя итоги непростого, в бурных высказываниях, военного совета, сказал:

«Доколе будет существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, до тех пор останется надежда счастливо довершить войну, но по уничтожении армии и Москва, и Россия потеряны…

Первою обязанностью поставляю сохранить армию…

Сами уступлением Москвы приготовим мы гибель неприятелю».

Барклай-де-Толли оказался одним из тех начальников, на которого была возложена обязанность вывода войск из Москвы. Пройдет немного времени, и он увидит ее снова, но уже превращенной в пожарище.

…В середине сентября Барклай-де-Толли оставил действующую армию и пост военного министра вследствие болезни. Он просил императора за «милость» об увольнении ввиду «беспорядков, изнурения и безначалия, существующих в армии». Академик Е.В. Тарле писал по этому поводу:

«Барклай был глубоко уязвлен и не мог служить с Кутузовым, не мог простить ему, что тот похитил у него пост «и власть, и замысел, задуманный глубоко», как впоследствии говорили о Барклае и о Кутузове многие из пушкинского поколения».

Он получил отпуск на излечение, и кружным путем от Москвы через Калугу, Владимир в ноябре прибыл в свое поместье в Лифляндии. Помимо болезни чувствовалась и моральная подавленность. Прощаясь со своим адъютантом Левенштерном, Михаил Богданович сказал:

– Великое дело сделано. Теперь остается только пожать жатву. Я передаю фельдмаршалу армию сохраненную, хорошо одетую, вооруженную и не деморализованную… Фельдмаршал ни с кем не хочет разделить славы изгнания неприятеля из империи».

Барклай-де-Толли, покидая армию, сказал немногим его провожавшим людям пророческие для своей судьбы слова:

– Народ, который бросит теперь, может быть, в меня камень, позже отдаст мне справедливость.

С отъездом главнокомандующего 1-я Западная армия прекратила свое существование. 16 августа она была объединена вместе со 2-й Западной армией в единую Главную русскую армию. Все же разделение, отлаженное войной, существовало, и в последующее время, до самого конца 1812 года названия двух Западных армий встречаются как у мемуаристов, так и у историков.

В «прифронтовой» Калуге, тогда большом губернском городе, по прибытии военного министра «народ собрался толпою, и град камней посыпался в карету. Раздавались крики: Смотрите, вот изменник!» Только строжайшее инкогнито спасло его от дальнейших оскорблений».

В изгнании наполеоновской Великой армии из пределов России М.Б. Барклай-де-Толли не участвовал. Но император Александр I Павлович помнил о своем полководце, сохранившем для него и для России действующую армию.

Впоследствии «неразгаданный» Барклай «из грозы 12-го года» станет героем немалого числа литературных творений. Поэт А.С. Пушкин посвятил ему вторую часть своего известного стихотворения «Полководец», навеянного впечатлениями от Военной галереи 1812 года в Зимнем дворце:

 
У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится под стеклом;
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой…
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Но в сей толпе суровой
Один меня влечет всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним – и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжелой…
О вождь несчастливый!.. Суров был жребий твой:
Все в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шел один ты с мыслию великой,
И, в имени твоем звук чуждый невзлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою,
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал…
 

…Михаил Богданович возвратился в армейский строй только в последний день января 1813 года. В этот день император в городе Плоцке назначил его своим повелением командующим 3-й армией вместо адмирала П.В. Чичагова, попавшего в немилость. Вместе с ней Барклай-де-Толли, вступивший в должность 4 февраля, совершил поход в Европу, которую русские войска вместе с союзниками освобождали от французских завоевателей.

Заслуги бывшего военного министра в Отечественной войне 1812 года помнились. Менее чем через полгода он был возвращен в действующие войска и снова стал во главе армии, которая тогда не имела людей и на полную дивизию. Когда один из генералов сказал ему об этом, то в ответ услышал такие слова:

«Я служу отечеству и государю, и когда государь находит меня способным командовать 100 000 армиею, то я обязан командовать, а когда поручают мне в командование 100 человек, то я не должен отказываться».

После смерти в Бунцлау «освободителя Отечества» генерал-фельдмаршала Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова император Александр I с согласия других монархов-союзников поставил генерала от инфантерии М.Б. Барклая-де-Толли во главе объединенной русско-прусской армии силой в 242 батальона пехоты, 188 эскадронов кавалерии, 20 казачьих полков при 608 орудиях.

Союзная армия состояла из русского корпуса генерала от кавалерии П.Х. Витгенштейна, прусского корпуса генерал-лейтенанта Ф.Г. Клейста и резерва цесаревича Константина Павловича. Резерв состоял из Гвардейского, Гренадерского, Кирасирского и платовского Казачьего корпусов. От Пруссии в состав армейского резерва входила гвардейская бригада.

Заграничные походы русской армии 1813–1814 годов стали вершиной полководческой биографии героя антинаполеоновских войн. Он успешно руководил войсками и отличился под Торном, принудив к сдаче баварский гарнизон крепости, в сражениях при Люцине (командовал 12-тысячным корпусом) и Бауцене (командовал правым флангом), при отступлении союзников от Бауцена начальствовал арьергардом, у местечка Кенигсварте разбил итальянскую дивизию.

Во время короткого перемирия сторон в 1813 году (май – июль) был назначен главнокомандующим союзными армиями. Занимался вопросами снабжения и укомплектования войск (в некоторых полках «считалось под ружьем от 150 до 200 человек, ими командовали капитаны»). Русские войска расположились в Силезии, имея штаб-квартирой город Рейхенбах. Император Александр I на исходе июля провел смотр всем корпусам и «нашел их в блистательном положении».

Когда перемирие закончилось, генерал от инфантерии Барклай-де-Толли получает в командование отдельный отряд (корпус) союзных войск, входивший в состав Богемской армии.

Последовали сражения при Дрездене и Кульме (довершил разгром корпуса Вандама), бои под Нолендорфом и Пирновом. За Кульм (чешский Хлумец) Михаил Богданович удостоился высшей военной награды Российской империи – ордена Святого Георгия 1-й степени.

Так он стал в отечественной истории вторым после М.И. Голенищева-Кутузова полным кавалером ордена Святого Георгия, то есть обладателем всех его четырех степеней.

В «Битве народов» под Лейпцигом (4, 6 и 7 октября) Барклай-де-Толли начальствовал союзными войсками на первых ролях. 4-го числа полководец командовал второй колонной союзных войск (русский корпус Витгенштейна, прусский – Клейста, гренадеров и Гвардия). 6-го – их центром. Затем командовал колонной в движении на Наумбург. 24 октября занял город Франкфурт-на-Майне. За Лейпциг удостоился титула графа Российской империи.

Когда началась кампания 1814 года, его войска, форсировав реку Рейн, занимают Базель, вступают в Лангр. Затем с участием Барклая-де-Толли на французской земле проходят сражения при Ла-Ротьере, Арси-сюр-Об и Фер-Шампенаузе.

За победу при Бриенн-ле-Шато Михаил Богданович награждается золотым Георгиевским оружием «За храбрость» – шпагой с алмазными лаврами и надписью: «За 20 января 1814 года».

18 марта берется Париж: при его штурме Михаил Богданович командует средней колонной, состоявшей из трех корпусов, – генерала Н.Н. Раевского, Гвардейского и Гренадерского. В ожесточенных схватках эта колонна, получив запоздалую поддержку от колонны прусского фельдмаршала Блюхера, продвигаясь вперед, овладела высотами между Роменвилем и Пантеном. Затем была взята последняя позиция французских войск перед самым Парижем – Бельвиль. Барклай-де-Толли приказал войскам приготовиться к последнему натиску.

Маршал Мармон, руководивший защитой столицы Франции, прислал к императору Александру I своего офицера для ведения переговоров. Российский государь сказал ему, что «он прикажет остановить сражение, если Париж будет сдан: иначе к вечеру не узнают места, где была столица».

Париж капитулировал. Трофеями союзников стали поле битвы, 86 орудий, 2 знамени, 1000 пленных и сам город. Потери (выбывших из строя) победителей составили 9093 человека: 7100 русских, 1840 пруссаков и 153 вюртембергца.

Так длинная серия антинаполеоновских войн завершилась триумфальным вступлением союзных войск в столицу побежденной Франции, Барклай-де-Толли вполне заслуженно значился в числе полководцев-победителей. В день падения Парижа он получает от всероссийского самодержца чин генерал-фельдмаршала. В императорском рескрипте говорилось кратко:

«Приказ нашим армиям.

Генерал от инфантерии граф Барклай-де-Толли за подвиги, оказанные в течение всей войны, и за победу, одержанную под стенами Парижа, всемилостивейше жалуется в генерал-фельдмаршалы.

Александр».

После парижского триумфа следует назначение главнокомандующим Силезской армией. После заключения 18 мая Парижского мира сопровождает императора Александра I в его поездке в Лондон. В июле становится главнокомандующим 1-й армией со штаб-квартирой в Варшаве. В ее состав входило две трети всех полевых войск России.

В начале 1815 года он получает отпуск по болезни, но воспользоваться им не смог. Пришло известие о бегстве низложенного императора Наполеона с острова Эльба и его торжественном вступлении в Париж. На карте Европейского континента вновь, на «Сто дней», появилась наполеоновская Французская империя.

По приказу императора Александра I («идти вперед, для довершения начатого благого дела») Барклай-де-Толли ведет огромную армию (216 тысяч строевых и 25 тысяч нестроевых чинов) к Рейну. Там он получает известие о битве при Ватерлоо. Русские войска занимают область Шампань и становятся здесь на временные квартиры. В Париж вместе с союзными войсками вводятся 3-я гренадерская и 3-я кирасирская дивизии.

В августе генерал-фельдмаршал участвует в высочайшем смотре русских войск в Вертю. Это было грандиозное зрелище, немало поразившее союзников России: в параде участвовали 150 тысяч человек и 540 орудий (!). Церемониальным маршем лично начальствовал император Александр I. Герцог Веллингтон, победитель Наполеона при Ватерлоо, скажет, что никогда не смог бы представить себе, что можно «довести армию до столь высокого совершенства».

Михаил Богданович в тот месяц удостаивается за образцовое состояние действующей армии по волеизъявлению государя пожалования «с потомством в княжеское достоинство».

По возвращении в Россию Барклай-де-Толли продолжает командовать 1-й армией, имевшей теперь штаб-квартиру в городе Могилеве. Из Франции были выведены все русские войска, за исключением корпуса генерал-лейтенанта графа М.С. Воронцова. Он вошел в состав оккупационных войск, которыми начальствовал герцог Веллингтон, победитель при Ватерлоо.

1818 год начался для генерал-фельдмаршала посещением Санкт-Петербурга. Он получает от Александра I двухгодичный отпуск для лечения и 100 тысяч рублей на поездку с семьей на чешские минеральные воды. В конце апреля тяжело больной полководец тронулся в путь.

14 мая он скончался на мызе Штилитцене под городом Инстернбургом (ныне Багратионовск Калининградской области) в Восточной Пруссии. Похоронен был в своем имении Бекгоф в Лифляндской губернии (ныне Йыгевисте, Эстония). Над его могилой был возведен мавзолей.

…Генерал-фельдмаршал князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли был награжден: орденами Святого Андрея Первозванного (за Кенигсберг), Святого Георгия: 1-й (за Кульм), 2-й (за Бородино), 3-й (за Пултуск) и 4-й (за Вильну) степеней, Святого Владимира: 1-й (1811 год), 2-й (в 1809 году) и 4-й (с бантом и Золотым Крестом на Георгиевской ленте за Очаков) степеней, Святой Анны 1-й степени, Святого Александра Невского (за переход через Кваркен) с алмазными знаками к нему (за Торн), Золотыми Крестами за Очаков и Прейсиш-Эйлау, золотой шпагой с алмазами и лаврами с надписью: «За 20 января 1914 г.» (за Ла-Лотьер), медалью «За взятие Парижа».

Награжден он был и многими иностранными орденами: прусскими Черного Орла (за Торн) и Красного Орла 1-й степени (за кампанию 1806–1807 годов), шведским Меча 1-й степени (за кампанию 1814 года), австрийским Марии Терезии 2-й степени, французскими Святого Людовика и Почетного легиона 1-й степени, британским Бани 1-й степени, нидерландским Вильгельма 1-й степени, саксонским Святого Генриха.

В 1816 году он получил в награду от муниципалитета города Лондона шпагу, украшенную алмазами.

В 1826 году 2-й карабинерный (бывший 3-й егерский) полк был переименован в Карабинерный генерал-фельдмаршала князя Барклая-де-Толли полк. Позднее именной полк получил название Несвижского гренадерского.

О Михаиле Богдановиче Барклае-де-Толли в отечественной истории написано достаточно много. Своей биографией, в первую очередь событиями 1812 года, он сам призвал к перу многих современников и последующих исследователей. Противоречивые великие личности всегда интересны и памятны потомкам.

Одним из тех, кто близко знал полководца по жизни и в войнах, был такой же противоречивый для российской истории человек – генерал А.П. Ермолов. В его мемуарных «Записках» о личности Барклая-де-Толли сказано достаточно много. И самое главное – достаточно полно:

«Барклая-де-Толли долгое время невидная служба, скрывая в неизвестности, подчиняла порядку постепенного возвышения, стесняла надежды, смиряла честолюбие. Не принадлежа превосходством дарований к числу людей необыкновенных, он излишне скромно ценил хорошие свои способности и потому не имел к самому себе доверия, могущего открыть пути, от обыкновенного порядка не зависящие.

Он замечен был в чине генерал-майора, бывши шефом егерского полка, который превосходно был им приуготовлен к службе в военное время. Многих офицеров полка он не остановил на изучении одного французского мастерства, но сообщал им необходимые по знанию сведения.

Барклай-де-Толли, быстро достигнувши чина полного генерала, совсем неожиданно – звания военного министра, и вскоре соединя с ним власть главнокомандующего 1-ю Западною армиею, возбудил во многих зависть, приобрел недоброжелателей. Неловкий у двора, не расположил к себе людей, близких государю; холодностию в обращении не снискал приязни равных, ни приверженности подчиненных.

Приступивши в скором времени к некоторым по управлению переменам, изобличая тем недостатки прежних распоряжений, он вызвал злобу сильного своего предместника (временщика генерала от артиллерии А.А. Аракчеева. – А.Ш.), который поставлял на вид малейшие из его погрешностей.

Между приближенных к нему мало имел людей способных и потому редко допускал их разделять с ним труды его, все думал наполнить своею деятельностью. Вначале произошло медленное течение дел, впоследствии – несогласное частям и времени несоразмерное действие и, наконец, – запутанность неизбежная.

Барклай-де-Толли до возвышения в чины имел состояние весьма ограниченное, скорее даже скудное, должен был смирять желания, стеснять потребности. Такое состояние, конечно, не препятствует стремлению души благородной, не погашает ума высокие дарования; не бедность, однако же, дает способы явить их в приличнейшем виде. Удаляя от общества, оно скрывает необходимо среди малого числа приятелей, не допуская сделать обширные связи, требующие нередко взаимных послуг, иногда даже самых пожертвований.

Семейная жизнь его не наполняла всего времени уединения: жена не молода, не обладает прелестями, которые могут долго удерживать в некотором очаровании, все другие чувства покоряя. Дети в младенчестве. Хозяйства военный человек не имеет!

Свободное время он употребил на полезные занятия, обогатил себя познаниями. По свойствам воздержан во всех отношениях, по состоянию неприхотлив, по привычке без ропота сносит недостатки. Ума образованного, положительного, терпелив в трудах, заботлив о вверенном ему деле; нетверд в намерениях, робок в ответственности; равнодушен к опасности, недоступен к страху. Свойств души добрых, не чуждый снисходительности; внимателен к трудам других, но более людей, к нему приближенных. Сохраняет память претерпенных неудовольствий; не знаю, помнит ли оказанные благотворения.

Чувствителен к наружным изъявлениям уважения, недоверчив к истинным чувствам оного. Осторожен в обращении с подчиненными, не допускает свободного и непринужденного их обхождения, принимая его за несоблюдение чинопочитания. Боязлив перед государем, лишен дара объясняться. Боится потерять милости его, недавно пользуясь ими, свыше ожидания воспользовавшись.

Словом, Барклай-де-Толли имеет недостатки, с большею частию людей неразлучные, достоинства же и способности, украшающие в настоящее время весьма немногих из знаменитейших наших генералов. Он употребляет их на службе с возможным усердием, с беспредельною приверженностию государю наилучшего верноподданного!»

…Русскому полководцу генерал-фельдмаршалу М.Б. Барклаю-де-Толли в старой России было создано три памятника. Первый открыт в 1837 году на Казанской площади в Санкт-Петербурге, второй на собранные офицерами деньги – в 1849 году в Дерпте (ныне Тарту, Эстония), третий – в 1913 году в Риге (не сохранился). В современной Российской Федерации открыт ему четвертый по счету памятник – в городе Черняховске (ранее – Инстербург) Калининградской области, на земле бывшей Восточной Пруссии. Бюст полководца украшает сквер Памяти Героев в древнем Смоленске.

Чтят память Барклая-де-Толли и на немецкой земле. На деньги короля Пруссии ему был сооружен памятник-обелиск на месте кончины полководца в Штилитиене. Его скульптурное изображение украсило так называемую Регенсбургскую валгаллу – мемориал германских полководцев.

Торжества по открытию памятника полководцу, поставленного в городе на Неве, в тот же 1837 год попали в… «Обозрение расположения умов и некоторых частей государственного управления». То есть в годовой отчет III Отделения, мозгового центра политического сыска при императоре Николае I. В этом секретном документе, составляемом лично для особы монарха, о том событии сообщалось в таких словах:

«…В заключение сего нашего обозрения упомянем о том приятном впечатлении, которое произвело на здешнюю публику, и в особенности на войско, оказанная Государем почесть монументом фельдмаршалов Кутузова и Барклая-де-Толли. Присутствовавшие при сем старейшие генералы наши, бывшие участниками в незабвенной и славной борьбе России против Европы, были особенно тронуты таковым торжественным изъявлением Государем уважения Своего к памяти героев того времени».