Текст книги "Разведчик с Острова Мечты"

Автор книги: Алексей Тихонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

– Угу. То есть все умные от них бегут, одни мы бодро гуляем по ночам?

– А чего ж? Чай, идем не в одиночку, при оружии, по сквозному тракту, не через погост. Почему же не отбиться-то, ежели что?

– Не слыхал я, дядюшка, чтобы от мертвяков кто железом отбился.

– Да ну тебя, право! Пугаешь старика. По совести говоря, уже давненько нечисти лишь бабы с дураками боятся. Жизнь потребует – ночь-полночь, и по кладбищу, и в полную луну… Крест да меч везде дорогу проложат.

– Ладно, с нечистью понятно. А во-вторых что?

– Во-вторых-то? А! Ну и разбойничков народ, конечно, побаивается, озоруют они частенько. Однако ты нас с ними, Шагалан, не равняй! – Шурга гордо задрал куцую бородку, насколько это было возможно, лежа на животе. – Мы ж не заурядные лиходеи! Не ради злата, за свободу войну ведем. Понимай!

Юноша скривил губу:

– Скажешь, и на тракте с кистенями никогда не появляетесь? Святым духом кормитесь?

– М-да, не торопится Господь окормлять из длани Своей, святости нам, видно, недостает, – и не подумал смутиться ватажник. – Ее-то, вон, и у благоверного Торена не хватило. А ушлых вдовиц на всех не напасешься… Много и грязи на руках, и грехов на душе, не спорю. Только ж судьбина, Шагалан, понудила к делу большому, великому, через него-то, знать, и очистимся. А грязь… Это ведь отшельник наш, даром что богатырь, терзается, корится, места себе не находит. А мы люди простые, лапотные, из грязи вышли, в ней выросли, в нее и канем. Ради доброго каравая готовы и навозом замараться… Ты лучше, молодец, ответь, самому-то доводилось разбоем промышлять?

– До сих пор обходился.

– Чем же жили все время?

– Когда как. То подрабатывали, то старые запасы выгребали.

– Хороши, видать, уродились те запасы, – буркнул Шурга себе под нос. – А ежели с нами до горячего дойдет, как поступишь?

– Вот дойдет, тогда и решу.

Равнодушно уронив эти слова, Шагалан и не предполагал, как скоро случится принимать подобное решение. Повстанцы вытерпели еще примерно час, пока сгустится тьма да окончательно заплывут грязной жижей растревоженные за день дорожные колеи. Первым, как обычно, двинулся разведчик. Выскользнул на открытое пространство, огляделся, провернувшись волчком, тихо свистнул и юркнул обратно в кусты. Его поджидал самый сложный путь – вдоль дороги по зарослям с ямами. За спиной, уже не особо сторожась, с треском и топотом вываливались на тракт товарищи. Донеслись даже слова чьей-то шутки, приглушенный смех. Шагалан не обращал внимания: вожаки сейчас наведут должный порядок, построят бойцов и отправятся с предельно возможной для заспанных людей скоростью. А скорость эта получалась немалая. При всей своей прыти юноша выкладывался полностью, часто пускался в бег, чтобы не отстать от колонны. Только от него ныне зависела общая безопасность, от его глаз, ушей, нюха, интуиции, наконец. Слева вдоль дороги тянулись обширные убранные поля. Если на отряд, марширующий по тракту, налетит затаившийся в кустах враг… их перережут ровно кроликов, а рассыпавшихся по полям будут травить ночь напролет. И поэтому Шагалан бежал сквозь колышущийся мрак, взрывая его всеми чувствами. Он обязан обнаружить засаду, в крайнем случае – наткнуться на нее. Стрелы здесь бесполезны, наготове оставалась сабля, а в ладони грелся широкий нож – первое оружие для страшного ближнего боя.

Заметить угрозу оказалось совсем не трудно. Разведчик застыл, припав к высокому трухлявому пню, спешно успокоил дыхание, вновь присмотрелся. Не светлячок, не гнилушка – лешачья забава – и не искры в глазах, впереди отчетливо горел огонь. Слишком неосторожно для засады. Разболтавшийся вдали от начальства пост? Или свой брат-разбойник, что иной раз опасней мелонгов? Кто еще в этой глуши отважится ночевать под открытым небом? Как бы то ни было, Шагалан сложил ладони и заухал через них филином. Согласно договоренности, идущий поблизости отряд должен сейчас немедленно остановиться, укрыться на обочине, а Шурга – выдвинуться к разведчику за разъяснениями. До сих пор, правда, к таким маневрам прибегать не доводилось, и слаженность действий вызывала сомнения.

На всякий случай Шагалан затаился, косясь то в сторону тракта, то на мигающий во мраке огонек. Шурга не заставил себя ждать, хотя среди общей ватной тишины его подкрадывание напомнило рвущегося сквозь бурелом кабана. Юноша коротко цокнул языком, обозначив себя, подтянул товарища за рукав.

– Нельзя же так шуметь, дядя! Рано вы, братцы, расслабились, о врагах забыли.

– Что, опять отыскал кого? – тяжело задышал ватажник.

– Возможно. Видишь, вон там за деревьями светится?

– Хм, на засаду-то не похоже. И для поста не больно удобно. Никак мирный кто на ночлег устроился?

– И это возможно. Однако по дороге давно уже никто не проезжал, а последние путники успели бы в деревню засветло. Все мирные люди попрятались, позапирались, ваши ватаги даже звероловов распугали.

– Да ладно тебе! Пойдем и проясним. Если большая толпа – обогнем, небольшая – прощупаем. Ворога, удалец, надобно бить, а путника – облегчать.

– Не торопись, дядюшка! – Шагалан сердито дернул повстанца назад. – Осмотреться забыл, разнюхать.

– А чего разнюхивать-то? Сам ведь заверял, что из облавы мы выскочили. Или нет?

– Мало ли что заверял?… Только не по нраву мне такой нежданный подарок. Очень уж к месту, прямо по пути, ночью…

– Уж не западни ли боишься?

– Хотя бы и ее. Представь, как легче выловить бродячий отряд вроде нашего? Никто его толком не видел, не распознал. Какую дорогу сторожить? В какую сторону кидаться? А тут будто нарочно одинокие путники заночевали в рощице, богатые и беззащитные. Для старого разбойника нестерпимый соблазн, да?

– Думаешь, на живца ловят? – Шурга с минуту сопел и чесался, потом махнул рукой: – Не-е, вряд ли. Откуда супостатам-то ведомо, что мы нынче по ночам ходим? Да и на скольких же тропах приманки раскладывать? А на каждую еще по засадному отряду? Нет, парень, чушь все и зряшные страхи. Пойдем, проясним.

– Я и не утверждаю, что это именно засада, – вновь холодно осадил Шагалан. – Но исключать нельзя и подобной опасности. Посему ты, дядюшка, жди здесь, а я сделаю кружок, разведаю.

– Ты впотьмах до зари кружить будешь… Ну, хоть ребят-то сюда подтяну, к бою для верности изготовимся.

– Ладно, подтягивай, только в атаку очертя голову не бросаться. Слышь? До моего второго филина.

На том и порешили. Шурга направился к тракту, юноша – к маняще переливающемуся огоньку. Через несколько минут он приблизился достаточно, чтобы рассмотреть происходящее впереди. Картина и впрямь абсолютно мирная: на небольшой поляне в перелеске горел костер. Около него человек – темный силуэт устало сутулился на фоне пламени. За костром располагалась маленькая палатка, скорее, навес из накиданных на жерди одеял. Оттуда возникла другая фигура – женщина в длинном дорожном плаще. Склонившись к мужчине, она попыталась о чем-то заговорить, тот лишь досадливо отстранился. Вдали, на грани света, кособоко громоздилась крытая повозка, откуда донесся шум, сдержанная ругань. Подошли двое. Судя по осторожным, заискивающим поклонам, они были слугами человека, сидевшего у огня, и чувствовали себя виноватыми. Обернувшись, хозяин принялся громко их распекать, отзвуки резкого голоса достигали ушей разведчика. Понурые фигуры слуг согнулись еще ниже. Назревала трепка, однако тут вмешалась женщина. Она вновь наклонилась к хозяину и заговорила на ухо. Мужчина дергал раздраженно плечом, порывался вскочить, тянул какое-то оружие, отчего отпрядывали даже привязанные поблизости лошади. Победило все равно женское влияние. Напоследок выругавшись, мужчина развернулся спиной к исступленным поклонам слуг. Женщина, продолжавшая говорить, опустилась рядом, незаметно, знаком, повелев непутевым убираться прочь.

Дождавшись столь идиллической развязки, Шагалан отправился дальше. Путь лежал вокруг светового облака, сотворенного костром, по самой границе тьмы. Здесь юноша был невидим для странников, хотя любой нечаянный звук мог его тотчас выдать. В собственную идею о засаде верилось теперь слабо, и развивалась проверка скорей из врожденной педантичности. Если все же предположить, что бивак – настороженная ловушка, а люди у костра – опытные лицедеи… тогда засада под боком. Вкрадчивым шагом разведчик обогнул поляну. За это время слуги успели спрятаться под повозкой, женщина, окончательно утихомирив своего спутника, ушла в палатку. Хозяин так и сидел у костра, вороша палкой угли.

Врага не обнаружилось. Впереди дорога и голое поле, там искать вовсе бессмысленно. Покосившаяся фура, у которой, похоже, подломилась задняя ось, могла скрыть в себе от силы четыре-пять человек, бесшумных и неподвижных. В жалкую палатку влезло бы еще не более трех, и то при условии, что изгнали бы на улицу женщину. Оставалось признать – путники совершенно безобидны. По умозаключению Шагалана, встретился, вероятно, какой-нибудь мелкий торговец с женой и свитой. Как ни старались бедолаги поспеть до темноты под надежную крышу, нежданная поломка вынудила ночевать в лесу. Несомненно, хозяин считал именно слуг ответственными за происшествие, почему и бранил их, когда заступилась жена. В общем, все мирно и банально. Ему, Шагалану, работы здесь не предвидится, а по лавочникам есть другие мастера.

На близкий крик филина человек у костра настороженно вскинул голову. В то же мгновение поляну залил вооруженный люд. «Пройдоха Шурга, все-таки не дотерпел до сигнала, подвел своих орлов вплотную», – усмехнулся юноша. Сопротивление, толком не возникнув, было сломлено. Двое повстанцев вцепились в руки купца, слуг выволокли из-под повозки к огню. На роль бойцов они не годились, перепуганные и подавленные. За всю компанию устроила шум купчиха, чьи крики и вой разнеслись по округе, оборвавшись только со звуком тяжелого удара. Муж дернулся на выручку, однако его уняли.

Лишь теперь Шагалан двинулся к товарищам. Там кипела деловитая суета, быстро и сноровисто потрошились добытые вещи. Сегеш, как заметил юноша, наблюдал издали, из тени, разграблением же заправлял Шурга. Заправлял привычно и четко.

– Видал, удалец? – Он повернул к разведчику возбужденное лицо. – А ты хотел их стороной обойти! Риска-то никакого, а навар… небольшой навар, но пособит. Эй, ты! Все тащи сюда, к свету! Ну как, брат? Пусть не золото, а серебро, зато нам такого мешочка… на месяц, поди!

Шагалан бесстрастно качнул на ладони увесистый кожаный кошель.

– Людей не забейте в горячке. И лошадей посмотрите, неплохо бы мальчонке и Се…

– Тс-с, без имен! Если одних мертвецов оставлять не желаешь.

В этот миг затихшая палатка внезапно ожила, заходила ходуном, затрещала, из нее донесся истошный женский визг. Словно удесятеривший силы купец отпихнул охрану и скачком перемахнул через притухший костер. Шурга схватился за меч. Шагалан преграждать беглецу путь не стал, а коротко ткнул проносившегося мимо человека концом лука в висок. Мужик полетел на землю, растянулся, вновь вскочил, шатаясь и ревя. С боков накинулись сразу трое, повалив, начали вязать. Слуги так и не попытались помочь своим хозяевам, боязливо жались друг к другу под настороженными взглядами ватажников. Потом взгляды переметнулись на палатку. В вернувшейся тишине, нарушаемой лишь мычанием пеленаемого купца, ритмично разносились недвусмысленные женские всхлипы. В такт с ними крохотная палатка раскачивалась всеми стенками. Повстанцы переглянулись чуть смущенно.

– Ну… что ж тут поделаешь? – развел руками Шурга. – Не совсем это по нашим обычаям, да… не пропадать же добру, в конце-то концов? Если есть охотливые, нагружайте бабу, только быстро. Вдоволь мы задержались, нашумели, натоптали, уходить пора.

Два человека неуверенно двинулись к замершей палатке, после серьезных колебаний – третий. Шурга, покосившись на Шагалана, вздохнул:

– М-да, неладно получилось. Однако и ты, парень, пойми, истомились мужики-то, а когда до женского еще дорвутся – неизвестно. С твоей помощью ведь откормились. А насчет бабы не тревожься: увечить никто не намерен, а полдюжины… Видал я ее мельком, крепкая бабенка, не девочка, чаю… И срам у сучек вынослив, даже натешить вволю не успеет… Стерпит. Сам-то поучаствовать не желаешь?

Юноша скривился:

– Нет, благодарствую. Предпочитаю таким заниматься с обоюдного согласия.

– Оно конечно, – кивнул ватажник. – Оно-то и спокойней и приятней, да вот как нынче повернулось… Ну не бить же своих из-за какой-то визгливой потаскушки?

Приблизился Сегеш, за ним – Торен, тащивший за шиворот упирающегося мальчишку. Выглядел атаман сумрачно и раздосадованно.

– Проследи здесь, – буркнул он Шурге, не поднимая глаз. – Едва эти кобели наиграются, собирай и выводи к тракту. Времени в обрез, идти надо. Мы там пока лошадей подготовим.

– Я с вами, сир. – Шагалан наконец спрятал за спиной лук.

Когда шли мимо злосчастной палатки, оттуда как раз выскочил любитель наслаждений. Глаза бегают, лицо взмокшее, но довольное, точно у нашкодившего со сметаной кота. Заметив атамана, повстанец понурился и поспешил в темноту, на ходу поправляя одежду. Откинувшийся полог проглотил очередного алчущего. На мгновение Шагалану показалось, будто он разобрал в сумраке лежащее навзничь изломанное белое тело. Рядом отчаянно брыкался Йерс, тщась столкнуть с глаз широкую ладонь отшельника.

– Да пусти ты, святоша! – пищал он. – Что я, баб голых не видел, что ли? В Галаге девки прямо в подворотне за сребреник раскорячиваются, насмотрелся.

– Прошлые грехи мне неподвластны, отрок, – супился Торен, – а от новых по мере сил тебя огражу. Нечего раньше времени в душу бессмертную грязь впускать.

Углубившись в перелесок, Шагалан очутился бок о бок с хмурым Сегешем. Спросил словно бы в сторону:

– И часто у вас случаются подобные… неожиданности?

Старик метнул в ответ яростный взгляд:

– Иногда бывает! Это, сударь, все же вольная ватага, не монастырь! А то, что наша главная цель – освобождение страны, не делает тотчас людей безгрешными. Не хватает в Гердонезе святых для заметной армии, увы!… Чтобы накормить и вооружить бойцов, нужно треклятое золото, а добывая его, обязательно получаешь довеском кровь, насилие и всякое… Поверь, меня тоже от таких шалостей тошнит. Но… притерпелся, смирился как с меньшим, неминучим злом.

Какое-то время шли молча.

– О чем теперь нахохлился? – Атаман заговорил первым, точно безмолвие юноши жгло больнее порицания.

– Думаю. Ваши люди, сир, живут в, мягко сказать, особых условиях. Годами живут.

– Это редко.

– Все равно. Когда возродится Гердонез, под вашим началом окажется множество людей, свыкшихся с разбойным промыслом. Они могут геройски проливать кровь за свободу, однако затем… Верю, вам претит пустое насилие и нынешнее положение. А вы поручитесь, что прочие также захотят прекратить вольное житье? Или страна обретет озверелые банды?

Настал черед Сегеша надолго замолчать.

– Основная часть уйдет, – напряженно произнес он в конце концов. – Кое-кто выберет лес. Про некоторых не рискну предполагать заранее. Только что это меняет? Передо мной, брат, великая цель, вероятно последняя и главная в жизни. Отказаться от нее я не вправе. Слишком много друзей схоронил на этом пути, еще больше оставил непогребенными. Куда мне отступать? Идет война, жестокая и кровавая. Как мне печься в такой момент о чести каждой встречной бабы?

– Война все спишет? – хмыкнул Шагалан.

– Все, не все… Моему народу нужна свобода, ради нее он готов на нешуточные жертвы. Я видел, как под Брансенгертом крестьянские полки шли на верную смерть! Да, цена огромна, почти неподъемна. И потому весь Гердонез должен, так или иначе, заплатить за общую победу. Воин платит своей кровью, крестьянин – своим хлебом, купец – потерянным товаром и кошелем…

– А подвернувшаяся неудачно женщина – своей…

– Черт побери, не самая тяжелая плата! Да простит Творец… Оставь ты ее в покое, брат, ничего с ней не случится. Чистые и благородные войны только в песнях менестрелей, подлинные великие сражения выигрывают грязные, потные, голодные, завшивевшие мужики. Ты до сих пор не понял?… Сам-то как ко всему этому относишься, ревнитель морали?

Шагалан невесело усмехнулся, пожал плечами:

– Никак не отношусь. Не мое дело судить и оценивать.

Сегеш с настороженным любопытством глянул на юношу:

– Никогда не оценивать? Совсем никогда? Но ведь попадается и настоящее зверство. Что бы ты сказал, начни вдруг парни с той бабы шкуру спускать? Вмешался бы?

– Вероятно.

– То есть оценил бы их поступок?

– Вовсе не обязательно. Вы, сир, путаете оценку поступка и реакцию на него, а это не всегда одно и то же. Иногда как в зеркале: существо – отражение. Понимаете? Как эхо в горах: событие – отклик. И никакой оценки, сравнения или ранжира.

– И когда ребята взялись насильничать, – недоверчиво пожевал губами старик, – никакого… эха у тебя не возникло, так?

– Любое событие дает отклик, но не любой отклик означает мясорубку.

– Опять оценки… Тогда присоединился бы к ним. Дело-то молодое, неужели ни на секунду не качнулось в душе?

– Отчего без этого. Да, видать, слишком вы меня измотали за последние дни, побоялся оконфузиться перед столькими зрителями.

Тут юноша чуть ускорил шаг, прерывая разговор. Атаману оставалось лишь недоуменно качать головой да глядеть в спину своему непонятному союзнику.

Мужики управились с нуждой на удивление быстро, они показались из леса, едва на тракте успели кое-как взнуздать двух добытых лошадок. Некоторые, явно стыдясь, прятали глаза, молчком занимали места в колонне. Другие, напротив, петушились, свистящим шепотом с хохотками передавали товарищам подробности приключения. Мрачный Шурга одернул их мимоходом.

– Закончили там, – сообщил он Сегешу негромко. – Купца, хоть и очухался, пока не развязывали – буянил шибко. Слуг освободили, все равно у них сейчас с перепугу штаны отжимать можно. Обсохнут, тогда пособят и хозяевам. Фуру осмотрели тщательнее, но ничего занятного.

– А бабой? – Атаман покосился на Шагалана.

– Да чего с ней случится-то? Живая, здоровая, и не порвали. Сил встать нет, но голос подавала. Перок-то, вон, вообще божится, что ей даже понравилось, якобы под ним задом подмахивать начала… Брешет, конечно, жеребец. Прикрыли ее тряпьем, да и ладно.

Разведчик неодобрительно скривился, однако тут поднял руку Сегеш:

– Так, все! Что сделано, то сделано. Проповеди и душеспасительные беседы отложим до лучших дней. Например, до дня окончательной победы над варварами. А для этого каждому еще предстоит немало потрудиться. Трогаем.

Несколько помешкав и потоптавшись, отряд возобновил поход. Шагалана опять ждали овражки с буреломами, тяжелая, грязная, но становившаяся уже привычной работа. «Надеюсь, никого больше не угораздило нынче ночью устроить привал возле окаянного тракта», – только и подумал юноша, перед тем как с головой окунуться в бесконечный бег по мельтешащему лесному морю.

Вскоре после полуночи миновали погруженную во мрак деревню. Как повелось, огибали дальним кругом, тем не менее какая-то самая беспокойная собака сумела учуять, а от ее пронзительного тявканья разом взбеленились и все окрестные псы. Впрочем, хозяева оказались осторожней своих собак, ни одна дверь так и не скрипнула, ни в одном окошке не промелькнул прикрытый ладонью огонек. Опасность проходила стороной, и практичный крестьянский рассудок требовал, прежде всего, не привлекать ее внимания.

Еще часа два напряженного марша. На сей раз Шурга сам подозвал условленным сигналом юношу. Шагалан вышел к дороге мокрый и пошатывающийся от усталости, отряд совершенно его загнал. Теперь хромающий Сегеш и малыш Йерс перестали тормозить движение, ехали верхом, отчего темп вырос резко. Мальчишка же, вон, задремал даже, уткнувшись носом в шею своей лошади, – Шагалан без дружелюбия глянул на невинно застывшую посреди лужи кобылу, которую отшельник держал в поводу.

– Запыхался? – Шурга оскалил редкие зубы. – Ничего, брат, впредь с нами пойдешь. Гулянию по тракту шабаш, в лес сворачиваем, в настоящие дебри. Там и мне-то непросто будет нужную тропинку отыскать.

– Тогда, может, не след и соваться туда в потемках? Пока не влетели в какую-нибудь трясину.

– Мыслишь-то, парень, правильно, да только и на открытом месте утро встречать не с руки. Углубимся где-то на милю – остановимся. Полянку для лагеря подобрать сумеешь еще?

– Ух! – отмахнулся юноша. – Никак по вкусу вам, ребята, на моей шее кататься. Ладно, не силком навязали, сам взвалил. Дайте хоть баклажку – воды отпить, моя давно сухая.

Чащоба в стороне от дороги и впрямь оказалась дремучая. С трудом верилось, что совсем неподалеку примостилась солидная деревня, а под боком – людный некогда тракт. Однако же дневали со всеми предосторожностями, без костров и дымов, без песен и криков, ощетинившись постами. Около полудня Шагалана разыскал Перок:

– Вставай, дружище, Шурга на новую прогулку кличет. Понравились, видать, атаману твои находки в Мокрой Балке.

Верзила, веселый и довольный собой, испытующего взгляда Шагалана даже не заметил. Шурга, напротив, встретил товарищей серьезным и сосредоточенным.

– Петлять не хочу, мы должны сегодня найти основной отряд, – негромко, словно размышляя вслух, произнес он, когда направлялись в лес. – Все прочие-то наши схроны завалящие, шансов застать там кого-либо мало. Поэтому только здесь…

– Что ты так посматриваешь, дядюшка? – хмыкнул Шагалан. – Я не колдун, чудесам не обучен. Могу лишь то, что могу, а достать из-под земли ватагу вне моих способностей.

Повстанец сердито дернул плечом:

– Тебе-то, удалец, чего… За тобой какой-никакой тыл, норка имеется, в которую заползти. Пусть небогато, да пересидишь зиму. А нам-то куда податься?

– Брось, дядюшка, раньше времени заупокойную петь. Дубраву еще не обшарили, вот и полагай, что там и скрывается наше счастье. Знак ведь в балке верный был? На худой конец, другой такой отыщем.

– Точно, эдак по всей стране и бегать, пока снегом не накроемся, – буркнул Шурга.

Путь оказался неблизким. Почти час ломились сквозь дикую, болотистую пущу, где даже звериные тропы попадались редко. Затем мшистые столбы сосен смилостивились, расступились, и скитальцы вышли на отлогий берег небольшой речки. Медлительная лента воды отливала ледяной серостью. В двух десятках шагов вздымался противоположный, совсем непохожий берег. Чудилось, там начинался иной мир – песчанистый обрыв будто светился под невидимым солнцем, а дальше качались упрямо сохраняющие листву ветви могучих дубов.

На кромке воды Шагалан осмотрелся из-под ладони.

– Славное местечко, – заметил застывшим рядом спутникам. – Если в Мокрой Балке нашли подобие ада, то здесь вырисовывается истинный рай. И неизвестно, что хуже. Как до столь прелестного уголка еще не добрались окрестные дровосеки? Пропустить его сложно.

– Всякие прощелыги тут сновали, – сухо отозвался Шурга. – Некоторых случалось пугнуть, надолго дорогу забудут.

– Бродяги уйдут – стражники заявятся… С обратной стороны что?

– Второй рукав реки, только совсем заросший.

– Остров, значит? Выглядит сказочно, хоть и уязвимо. Думаешь, не расстреляют нас с откоса, пока будем переправляться?

– Это уж, парень, один Бог ведает. Другого-то выхода все равно нет.

– Другой выход есть всегда. Но вам же, дядюшка, срочно нужно, немедленно, так? До темноты не дотерпим?

– Не хотелось бы, – помялся Шурга. – Измучились люди в ожидании. Да и чего тебе-то бояться? Видали же с Перком, как ты от стрел в упор уворачивался.

Юноша усмехнулся:

– В таком занятии раз на раз не приходится. Да и вас-то ведь, братцы, это не спасет.

– Ничего, авось оборонит Создатель. Двинулись!

– Стой ты, бестолочь! – Шагалан еле успел схватить за рукав рванувшегося вперед Перка. – Не спеши к смерти в зубы, она сама никого не запамятует.

Прошелся неторопливо по песку, присел, пополоскал в воде ладонь. По-настоящему студеная, не чета той, что встретилась по пути к Большому Аалю. И на дальнем берегу все тихо, лишь стайка пташек-подзимников затеяла азартную чехарду на краю обрыва.

– Ладно… – Юноша отряхнул руки, потянул из-за спины лук. – Переправляемся в сапогах, цепочкой, вдоль течения, разрыв два шага. Внимательно смотрим по сторонам и друг за другом. Речушка не быстрая, но если ноги сведет – утащит к водокрутам за милую душу.

Разведчик вступил в стылый поток последним, чуть ниже остальных по течению. На него, как обычно, ложилась двойная ответственность – подстраховывать товарищей и от случайного соскальзывания, и от вражьей атаки. Лук покачивался, обводя жалом стрелы безлюдный обрыв. Хотя какая от оружия польза? Одинокого врага юноша, пожалуй, попробовал бы опередить, но что поделать против целого десятка? Тяжелая, вязкая вода, едва доходившая до пояса, высасывала тепло, выстуживала тело с каждым ударом сердца. Тут, на открытом месте, они малоподвижны и беззащитны, словно младенцы. Шагалан, вероятно, еще кинулся бы при опасности с головой в ледяную купель и тем спас бы себе жизнь, однако его спутники были бы определенно обречены. Вся надежда на узость преграды. Ближе к середине русла юноша перешел на неуклюжий бег, уже не заботясь о тишине и поднимая тучи брызг, выскочил на отмель, нырнул под обрыв. Осторожно выглянул: кругом ни души. Вспугнутые нежданными гостями пичуги порхнули в чащу, откуда разразились недовольным свистом. Сзади, кряхтя и фыркая, выбрались на песок товарищи.

– Холодища-то какая! – Перок, шлепнувшись на задницу, стянул сапоги и принялся яростно растирать ладонями посиневшие ступни.

– Здесь завсегда так, – зашелся Шурга надрывным кашлем. – Даже летом вода студеная. Бают, ключи подземные бьют во множестве. Водичка-то в них чистейшая, зато коснешься нечаянно – враз ногу скрутит.

Юноша шикнул на болтунов. Он успел выжать одежду и теперь напряженно всматривался в мерно гудящий на ветру лес.

– Учуял чего, следопыт? – шепнул, подползая, Шурга.

Шагалан помедлил с ответом.

– Трудно сказать. Явных угроз вроде нет, только… неспокойно в этой дубраве… что-то настораживает. Пойдете сзади неподалеку, постоянно начеку. Если на меня вдруг навалятся толпой, не геройствовать, разворачиваетесь и тикаете обратно.

– Еще чего! – фыркнул повстанец. – Чай, не зайцы, пятками-то сверкать.

– Не о храбрости тут, дядюшка, речь. – Шагалан говорил терпеливо, но непреклонно. – Я-то один как-нибудь отобьюсь, вывернусь, а вот вам ускользнуть будет нелегко. Поэтому помчитесь во все лопатки, да вдобавок не напрямки. Погоня случится – лагерь ею и поднимете.

– Ясно, ясно. Не первый год по лесам-то гуляем, следы путать, петлять да затаиваться научены.

Юноша пристально посмотрел в серые, тонущие в мелких морщинах глаза Шурги, вздохнул и вскарабкался на обрыв. Пригнувшись, броском достиг передового ствола, вжался бугристую кору. Вокруг продолжала размеренно течь скупая, но мирная осенняя жизнь, лес полнился шорохами, посвистами, щелчками. Местная живность сновала в ветках, мелькала в жухлой траве, копошилась под корнями, деловито готовясь к скорой стуже. На фоне этого все людские предосторожности выглядели совершенно нелепыми и излишними, однако что-то тем не менее упорно заставляло стеречься. Когда спутники, повинуясь сигналу, показались над обрывом и тоже добежали к зарослям, юноша устремился вглубь. В лесу он ощущал себя гораздо спокойнее: здесь не приходилось ждать внезапного залпа по открытой цели, а в чащобных играх-прятках разведчик рассчитывал потягаться с любым. Несколько шагов по прямой, пируэт, нырок, перекат под корни очередного векового исполина. Померещилось или вправду его неожиданный танец сбил ровную песню леса? На всякий случай следовало бы повторить маневр, окончательно раствориться среди листвы и веток, сгинуть для возможных наблюдателей, но… по пятам шли товарищи. Шли неплохо, вкрадчиво и сторожко, однако вместе раствориться у них не получится. Обнаруживать себя почему-то отчаянно не хотелось, но ведь он сам велел идти сзади! Раньше бы разбираться с предчувствиями…

Шагалан через силу поднялся из-за редких кустов, махнул начавшим озадаченно озираться ватажникам. Дальше двигался уже без всяких заумных уверток. Собственно, люди тут, несомненно, бывали, причем подолгу. Примет предостаточно, вот только все они старые, остывшие. Ничего свежего. Ни одного подозрительного шороха или шевеления вокруг. Благодать. И неуклонно нарастающее беспокойство. Разведчик совсем было решился остановиться и перекроить план, когда за небольшим взгорком внезапно открылся лагерь. Никакой поляны или вырубки, десятка два низких шалашей равномерно, мохнатыми муравейниками рассеялись между уходящими в небо стволами. Чернели пятна кострищ. И опять ни звука, ни дымка, безжизненное, давно покинутое стойбище.

Шагалан замер на кромке откоса, по его знаку шелест за спиной послушно смолк. Приподнявшись, втянул ноздрями воздух, вжался обратно в землю. В другой ситуации он ни за что бы не спустился – этот заброшенный бивак уж чересчур напоминал настороженную западню. А как поступить сейчас? Если строго по науке мастера Кане, надо вновь исчезнуть для всяческого наблюдения, обойти лагерь кругом, возможно неоднократно. Маневр позволит обличить засаду и выяснить наконец, кто ее устроил – друзья или враги. Друзей успокоить, врагов – уничтожить… Но куда девать Шургу с Перком? Не успеет ли заглотать ловушка их? Шагалан шепотом выругался. Терпеть не мог вызывать удар на себя, а в последнее время исключительно тем и выпадало заниматься. Они влезли уже слишком глубоко, оставалось уповать разве на дерзкий встречный натиск…

Не особо таясь, юноша перебрался на откос и направился вниз. Что его поджидает, ныне осознавал довольно четко, хотя ни единого внятного довода привести бы не сумел. Доводы начали собираться лишь сейчас, на ходу, словно сами покатились под ноги. Он шел, выпрямившись, быстрым шагом, уверенно, не поворачивая головы. Только глаза под опущенными веками непрерывно стреляли по сторонам да ладони все плотнее придерживали рукояти сабель. Навскидку определил центр лагеря, здесь же обнаружился и самый большой шалаш. Рядом – самое большое кострище. Разведчик припал на колено, сунул пальцы в рыхлый блин золы. Встал, неспешно отряхнулся, чуть качнулся на носках, пробуя опору. Дальше озираться смысла не имело, и он одновременно с вытягиванием клинков из ножен резко крикнул под ноги: – А теперь вышли все разом!