Текст книги "Теплом повеяло"
Автор книги: Алексей Тихонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
– Ну, когда же приведет Бог опять увидеться-то, Надя? – опрашивает Порфирий Иванович. – Когда опять-то приедешь?
– А уж не знаю, дедушка. Как удастся, – ласково отвечает Надя.
– А ты приезжай как-нибудь погостить подольше... на все лето.
– Хорошо, дедушка, как-нибудь соберусь. Только ведь мы летом-то везде по мелким городам играем. Во всяком случае теперь подумаю об этом и как-нибудь приеду...
Вдруг ей приходит в голову новая мысль.
– А если мы вместе с Марьей Ивановной нагрянем? – спрашивает она. – Ты нас не прогонишь?
– Что ты, что ты, Надя! Приезжайте, приезжайте. Ты не сердись, девочка, что я тебя так нехорошо вчера встретил. Этого уж больше никогда не будет... Это я... просто, сразу-то... думал, что так и надо. Все еще это с тех пор, как с матерью-то твоей мы разошлись, точно застыло во мне что-то. А теперь вот все растаяло. Теперь я бы, кажется, сам с вами поехал...
– Поедем дедушка, – шутит Надя.
– Нет, стар я для этого, службу вдруг бросить нельзя, да и у вас мне делать нечего – мешать только тебе буду. А ты не забывай меня, старика – приезжай непременно. Да пиши мне, смотри, да чаще.
– Ну уж это, дедушка, извини. Писем не жди. Приехать – непременно приеду, а писем не жди. Ленива я письма писать, да и некогда, да и не умею. С новым годом поздравлю, этого не забуду, – смеясь сказала Надя, – а то о чем писать? Жива и здорова – это само собой разумеется. Целую тебя заочно – это вздор: разве можно заочно целовать. Почтовую бумагу что ли целовать. Так я этих сантиментальностей не люблю. Адрес мой сообщать? Так он так часто меняется, что никогда я его сообщить не соберусь, как он уже изменится. В какой роли я играла, сколько раз вызывали – это тебе не интересно; а если интересно, так это в местных газетах печатают. Вот газету с рецензией иногда пришлю...
– А все же ты напиши мне, Надя, как-нибудь, – умоляющим голосом продолжал упрашивать Порфирий Иванович.
– Ну, хорошо, хорошо, дедушка, напишу откуда-нибудь.
– Ты обещай.
– Обещаю! Торжественно клянусь! – с комической важностью произнесла Надя и, встав, обняла и поцеловала Порфирия Ивановича.
– И если тебе когда-нибудь деньги очень понадобятся, – смущенно заговорил Порфирий Иванович, – ты напиши. Много я не могу, а что могу...
– Ладно, ладно, дедушка, спасибо, – прервала его Надя, – спасибо, дорогой, не надо. Я ведь экономная. У меня всегда немножко в запасе есть.
Порфирий Иванович раздумывает, не предложить ли внучке какой-нибудь подарок теперь? Но ему это кажется неделикатным. Он не хочет отравлять этим радость первого знакомства. И он отказывается от этой мысли.
Наконец, время и на поезд. Рабочий с кухни несет саквояж и кулечек подорожников, изготовленных Настасьей для барышни. Порфирий Иванович сам провожает Надю.
"Так вот он – этот пассажирский, No 3", – думает Порфирий Иванович, когда вдали показывается дым локомотива.
Семнадцать лет тому назад он сам приехал сюда с этим поездом в первый раз. С тех пор в расписаниях поездов делались перемены на зиму и лето, но "пассажирский, No 3" всегда приходил утром около этого часа, и Порфирий Иванович хорошо помнил его. И мог ли он ожидать когда-нибудь, что этот самый поезд даст ему столько радости – привезет ему внучку – и теперь будет причиной большого горя – увезет ее опять.
Надя едет в третьем классе. Порфирий Иванович просит знакомого начальника станции усадить ее поудобнее.
– Прощай, дедушка, будь здоров. Молись за меня, за маму, – говорит Надя, высовываясь из окна вагона.
– Прощай, голубка моя, прощай, – говорит Порфирий Иванович, делая в воздухе крестное знамение над внучкой.
Поезд трогается.
– Приезжай же, Наденька.
– Приеду, приеду, дедушка, прощай! До свиданья.
Порфирий Иванович долго смотрит вслед удаляющемуся поезду, смахивая набегающие слезы.
– Кого это провожать изволили, Порфирий Иванович? – спрашивает его начальник станции.
– Внучку... внучку, – растерянно отвечает Порфирий Иванович, – благодарю вас, благодарю, что похлопотали... До свиданья-с, тороплюсь на службу, – говорит он, стараясь скрыться, чтоб не выдать охватившего его волнения.
* * *
Жизнь Порфирия Ивановича опять потекла по-прежнему.
Только другие мысли волнуют теперь его седую голову, когда он идет "в Корзинкино, сигару выкурить".
Не думает он, как прежде, что люди – дрянь, ничтожество, что все их стремления – прах, тлен и суета. Глядя на мелкие сосенки вокруг песчаного бугра в Корзинкине, не говорит он сам себе, что лучше следить за их ростом, – за тем, как они с каждым годом пускают новые побеги, стремясь от земли к небу, – чем интересоваться жизнью людей, неблагодарных, завистливых, недостойных, чтоб их любили. Нет, – теперь, за горизонтом, на котором исчезают, сливаясь с далекими полями, эти мелкие сосенки, для Порфирия Ивановича открылся снова весь мир, полный людей с их радостями и тревогами, людей и хороших, и дурных... заблуждающихся. И Порфирий Иванович теперь уже не безучастен к ним – он живо интересуется ими. Он хотел бы, чтоб и они не были все так холодны друг к другу, как был некогда он; и к каким бы профессиям они ни принадлежали, он хотел бы, чтоб они были добры и любили друг друга, и чтоб всем было хорошо, – потому что среди них, свободная, никем не охраняемая, живет и действует его внучка, дорогая, милая девочка, Надя. Его сердце бьется любовью к ней и ко всем, кто близок ей. Он любит и эту Марью Ивановну, которую он не знает, и того неизвестного антрепренера, который будет посаженым отцом, и, как родного, любит того будущего жениха, которого выберет себе Надя, и Порфирию Ивановичу и в голову не приходит усомниться, будет ли жених этот "пара" ей, будет ли он хорош: конечно, будет; ведь Надя сама выберет.
1890 г.
–
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.








