Текст книги "Магнит"

Автор книги: Алексей Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

А цель у них была тогда одна – добраться до избы в глухом лесу. Там жил девяностолетний старик /чем не жених для вахтерши Марфы Семеновны?/, который обещал показать – куда упала прямо с неба "огромная железяка", судя по всему ступень от ракеты или чтото подобное. Цели они достигли, но деда живым застать не пришлось. Он умер. У изголовья его кровати лежала блестящая, с заклепками, трубка /наверняка часть "огромной железяки"/, в этом глухом месте настолько чужеродная, что могла свалиться только с неба...

Любопытство не позволило деду дожить хотя бы до ста лет.

Последняя поездка в лес запомнилась Шуйскому не только этим. В ближайшей деревне они договорились с местными, что умершего заберет завтра с утра тракторист.

И тут Шуйский понял, как глупо он поступил. Надо было сидеть в подвале и не высовываться. Снимать стружку, вкручивать шурупы, сверлить и приколачивать. Да мало ли в жизни развлечений? Его же понесло в лес.

Дело было не в том, что дед не дожил до своего столетия. Хотя его и было жалко. Шуйского взволновало другое. Деревня, в которой они оказались, вплоть до мелочей вроде деревянной часовни, вплотную примыкавшей в пузатому зданию заколоченного промторга, напомнила ему поселок на Белом озере. Пять лет назад он это место выбрал сознательно, искренне считая, что именно там его жизнь, наконец, приобретет смысл. Потому что туда каждое лето приезжала Алиса – хрупкое и невероятно подвижное создание, ставшее ему родным как только он впервые на нее взглянул, случайно оказавшись в тех краях.

Алиса Медникова перешла на пятый курс иняза и мечтала стать переводчицей. Бабушка, к которой она каждое лето приезжала в поселок, очень ею гордилась. Шуйский тоже стал гордиться. Бывает, что в любовь перерастает дружба, а в его случае это была именно гордость – за то, что ходит по земле и плескается в Белом озере большеглазая длинноногая Алиса.

Они встречались дважды в сутки – днем и ночью, и все никак не могли надоесть друг другу. Весь день и вся ночь – это безнадежно мало...

Как можно забыть холодное высокое небо, теплый мох, прохладную озёрную воду, переполненную лунным светом?.. Этого света в воде было так много, что озеро выходило из берегов. Счастье их не оставляло никаких пустот, заполняя все. Они купались в нем как могли. Уже видно было дно, но достигнуть его они не умели. Берега тоже были недосягаемы.

На их стороне был переполненный земляникой лес, костер, печеная картошка. Затейливая тень от деревянной часовни спасала их от солнца. Солнце освещало им путь. Путь приводил их к бабушке Алисы, и та долго возилась возле печи, а они, вытащив из чулана коромысло, смеясь и брызгаясь носили воду, таскали за вихры сорняки...

Ближе к осени Алиса уехала в Москву. Он отправился к ней через месяц и там, в Москве, все продолжилось. Только тени там были проще и длиннее, а вместо земляничной поляны имелась Красная площадь.

Вообще-то Москва была не так хороша, как выглядела издалека, но то что именно в ней училась Алиса – делало этот город столичным.

Потом они на некоторое время расстались, чтобы встретиться в зимние каникулы...

Так прошел год, за который многое решилось. Алиса закончила университет с одной четверкой, ей подвернулась возможность поработать в Голландии.

Еще зимой, когда Шуйский вновь, скопив деньги, приехал в Москву, – выяснилось, что счастье не может быть беспрерывным. Оказалось, что одинаково любя ночное купание в Белом озере, они поразному относятся к ночным клубам и прочему в этом же духе.

Алиса была вся в работе и, боясь потерять найденное недавно место в хорошей фирме, пользуясь каникулами большую часть времени проводила в офисе. Это слегка задевало Шуйского, который, приехав на неделю, рассчитывал быть с Алисой день и ночь, как летом. Впервые ему пришла мысль, что они, в общем-то, разные люди. Он сочинял песни, искал вдохновения, причем чаще всего в тех местах, где, по ее же словам, делать было нечего. Раза два они поругались Внешне это было почти незаметно, но появилась внутренняя насторо женность. И самое главное – впереди их ждала неопределенность. У каждого в отдельности все шло как надо, но совместная жизнь переводчицы, уезжающей в Голландию и столяра-самоучки, мечтающего стать профессиональным артистом в России, оказалась под угрозой.

Оба прилагали усилия, чтобы вернуть утраченное настроение, но для этого Алисе надо было, по крайней мере, вернуть полученный диплом и отправиться на Белое озеро. Да и то вряд ли бы это помогло.

То есть, кроме любви, у них, в сущности, не было ничего общего. Вроде бы не так мало. Но Шуйскому стало казаться, что если так будет продолжаться – вместе им не быть. Однажды закравшись, мысль уже не отпускала. Проклятый здравый смысл... И не только свой, но и друзей.

Так ничего и не решив окончательно, они дотянули до прощания в аэропорту, где все напоминало кадры из мелодраматического фильма. Они говорили те слова, которые принято произносить в таких случаях. А сами думали, что могут больше и не увидеться.

Потом произошла какая-то неувязка с адресом. Едва завязавшаяся переписка – прервалась.

Прошло пять лет, за которые Шуйский из жаждущего новых впечатлений молодца превратился в субъекта, которому лучше бы сидеть в подвале и не высовываться.

В настоящее время геральдически

правильный лев сохранился на гербах

следующих государств:

Бельгии, Нидерландов, Норвегии,

Швеции, Финляндии /золотой/, Испании,

Люксембурга /красный/, Дании /синие

львята/, Великобритании /золотые

львята/...

Среди государств Азии два – Индия и

Шри-Ланка... имеют своей главной

эмблемой львов... У Индии – это

историко-религиозный памятник, капитель

колонны эпохи Ашоки в местечке Сарнап

... являющемся одним из древнейших

памятников буддизма.

из книги(7)

Оля Баритончик влюбилась в Льва Мохова раз и навсегда. Завистливые подруги утверждали, что так не бывает. Она тоже думала, что не бывает, но от Льва отказываться не собиралась. На сцене он выглядел замечательно, в кавээновских разминках часто выходил к микрофону и его в меру остроумные ответы вызывали в зале такой же умеренный смех. Оля изо всех сил старалась смеяться громче остальных. Ничем другим она не могла показать свою любовь. Чем менее остроумны были ответы Льва, тем шумнее вела себя Оля. Однажды, когда ее избранник уже стал капитаном, она даже крикнула: "Браво!", что Львом Моховым ошибочно было принято за издевательство. Было видно, как он нахмурился, глядя в ее сторону, после чего Оля целую ночь проплакала, а наутро не явилась в институт на первую пару. Ко второй паре слезы высохли.

Мечты ее были также как и ее Лева – красивы. То она предста вляла, как ее избранник прямо на КВН-е, во время музыкального конкурса спускается в зал и приглашает ее на сцену, и у Оли открываются широкие перспективы – то ли быть на подтанцовках, то ли на подпевках. Но она все никак не может выбрать. То и другое так привлекательно, что с ума можно сойти. Но сходить с ума на виду умеют, наверно, только настоящие кавээнщики. Оля же, к сожалению, к их числу пока не принадлежала. Впрочем, она и себе как выражались раньше в романах – уже не принадлежала, что делало ее беззащитной и восприимчивой к любой боли. Лев Мохов, сам не подозревая, нес полную ответственность за это безобразие /все слова с окончанием на "е" Лев любил произносить так, что получалось "безобразиё", "растениё", "длинношеё" и даже "ёё". Но в дальнейшем об этом ни слова/.

Но однажды на дискотеке в клубе "Дэнс Сяопин"/где накануне каких-то выборов один из кандидатов выкупил все столики специально для студенческого актива, Мохов больно наступил Оле на ногу. Вышло это почти случайно. Оля лишь слегка подставила ногу. Да и сама поклонница Льва Мохова оказалась в ночном клубе случайно, ни к какому активу не принадлежавшая. Одна из тех самых завистливых подруг мыла тарелки в домашних условиях и сломала мизинец на левой руке, и вынуждена была уступить свой пригласительный билет Оле Баритончик. Ну а дальше все пошло как надо. В нужном месте подвернулся Лев Мохов, который был настолько неловок, что наступил Оле на ногу и чуть было не сломал и ей палец, но уже на левой ноге. Если бы Оля вдруг влюбилась не в высокого красавца Льва Мохова, а, например, в лысого неприметного Оскара Александровича Бурга, и его бы случайно занесло в ту удивительную ночь в клуб "Дэнс Сяопин", то Оскар Александрович непременно бы сломал палец бедной Оле Баритончик своим подкованным каблуком. А так все закончилось относительно благополучно. Мохов извинялся, Оля краснела. Потом это им надоело и они стали пить пиво и оно быстро сгладило острые углы.

Оля не верила своему счастью, а Лев тоже не верил, – в то, что Оля интересна и тем более красива. Ему надо было некоторое время, чтобы придти к этой неожиданной мысли. Он долго плутал, но все же пришел. Правда случилось это не в ту ночь, а через три или четыре дня, когда стало ясно, что кандидат, выкупивший столики в "Дэнс Сяопине", с треском выборы проиграл.

И Лев с горя поцеловал Олю в липкие / от конфеты "Люкс"/ губы.

Время шло, а Олег Мохов все не находился. И первоначальная досада, некоторая обеспокоенность и другие не слишком внятные чувства тех, кто Олега знал, стали сменяться самой настоящей тревогой. Родители, конечно, тревогу забили сразу, но, как глубокомысленно изрек участковый инспектор Хромов, "родители – в таких делах лица заинтересованные", и потому обращать на них внимания не стоит. В любом хорошем деле нужна выдержка. Неужели им еще трех дней не потерпеть? А потом уж заявлять, что пропал человек... К заинтересованным лицам Хромов относился холодно.

Три дня – это действительно не так много, но участковый не принимал в расчет шестнадцати лет и восьми месяцев, прожитых Олегом Моховым до дня исчезновения. За три дня родителям предстояло прожить эти самые шестнадцать с лишним лет заново. А это было почти невыносимо. Ждать они не собирались. Отец, Александр Кириллович, забросив свои инженерные дела, обзванивал всех, кто имел хоть какое-нибудь отношение к младшему сыну, затем садился в специально одолженные соседские "Жигули" и объезжал те места, куда дозвониться не мог. Потом возвращался домой, пил теплый чай, и все начиналось заново.

Мама, Александра Николаевна, в это время смотрела видео. Не изза бессердечия, конечно. Просто на кассетах был ее сын, снятый еще тогда, когда он и не думал исчезать. Но вряд ли Александре Николаевне было от этого легче. Точнее сказать, ей было тяжелее, но комментарии здесь неуместны, иначе психоаналитиков придется отгонять поганой метлой, а поганые метлы нынче в цене.

Пока Александра Николаевна смотрела на сына, Лев перебирал гимназические тетради брата, зная по собственному опыту, что обложки тетрадей – лучшее место для беглых записей.

Записной книжки нет никогда, а тетрадей – сколько угодно. Поэтому он бы не удивился, обнаружив там какой-нибудь неизвестный пока номер телефона или еще что-то в этом роде.

Олег, действительно, к тетрадям относился без старомодной аккуратности, и некоторые обложки скорее напоминали Розеттский камень. Но вряд ли это означало что-то важное. Просто, Олег таким образом заполнял паузы между учительскими объяснениями. Младший брат с раннего детства отличался умиляющей некоторых странностью, и фантазии его иногда приобретали форму неведомых знаков.

Года полтора назад Олег познакомился с неким лохматым челове ком, которого все знали как Финалгон / по-аруански "фин" означает "швед"; "ал" – "из"; "гон" – "долина"/. Финалгон закончил среднюю школу милиции, но запланированная карьера ему не удалась. У Финалгона обнаружилась патологическая нелюбовь к написанию всяческих документов. Все свидетельские показания умещались в однудве строчки, что вызывало закономерный ропот у начальства, в конце концов материализовавшийся в приказ об увольнении. Финалгон перешел на работу в магазин "Посуда", продавцом. Досуг же / в магазине еще не додумались до сверхурочных, до ночных дежурств и командировок на Северный Кавказ/ Финалгон решил занять играми. Начинал с компьютерных, но затем перешел на живых людей. Футбол его, по каким-то причинам, не устраивал, и Финалгон стал обыгрывать сюжеты книг, по преимуществу принадлежащих жанру фэнтези. Это напоминало ему среднюю школу милиции.

Из спинки скамейки, взятой в детском саду напротив, Финалгон выстругал деревянный меч. Из своей коллекции пивных пробок соорудил подобие кольчуги. Пивные же банки безжалостной рукой были превращены в шлем. Возможно поэтому Финалгон смахивал на "приблизительного воина с подсознанием в руке".

Вокруг постепенно собралась группа единомышленников обоего пола – от четырнадцати до шестидесяти лет включительно. В едино мышленники не мог не попасть и Олег Мохов. В нем быстро обнаружился талант сочинителя, что было очень кстати, помня взаимоотношения Финалгона с письменной речью.

Пожалуй, это была самая безобидная забава Олега. Уже раза три он собирал рюкзак и уезжал с Финалгоном и другими на день-два в какой-нибудь лес, где жил чуждой большинству людей жизнью, бегал между деревьев, изображая волков, леших, королевских шутов. Его убивали, ранили, женили, приносили в жертву, после чего он возвращался к обычной жизни, и о ролевых играх напоминали ненадолго приклеивавшиеся к нему прозвища вроде последнего "Шорох".

Нельзя сказать, что новое увлечение слишком повлияло на Олега. Его некоторая странность была при нем и до того, да и надолго погружаться в придуманный мир он не собирался, хорошо понимая где настоящий вымысел, а где всего лишь реальная жизнь.

Когда Лев всерьез стал беспокоиться об Олеге, то первым делом съездил к Финалгону. Выпускник средней школы милиции, кажется, был сильно огорчен исчезновением. Похоже что не притворялся и, используя старые связи, не дожидаясь специальной просьбы, начал собственные поиски, при этом подняв на ноги почти всех своих подопечных – от Черного Короля до Рыжего Шута.

Теперь вот Лев перебирал тетради, пытаясь прочитать остроконечный почерк брата, очень похожий на его собственный. Иногда попадались занятные тексты. Например, набросок реферата про слонов или стихотворное поздравление одноклассницам на 8-ое марта, или легенда, сочиненная по просьбе Финалгона для одной из прошлогодних игр. Вот этот текст / можно было бы, конечно, привести поздравление одноклассницам, тем более что оно короче, но там проскользнуло несколько нецензурных словечек/.

Прежде всех был Всевидящий, но не было вокруг никого и ничего. И мог Он смотреть лишь внутрь Себя.

Однажды узрел Он свет. И вспыхнули звезды, с тех пор послушные Его воле. Тем завершился первый день творения.

На второй день Всевидящий погасил все звезды. С того времени не проходит и дня, чтобы звезды не рождались и не умирали, отчего первые люди прозвали Всевидящего Укротителем звезд.

Но слишком долго не было на Земле первых людей. Возможно оттого не было, что Земли еще не существовало. А появилась Земля, когда Всевидящий единственный раз на мгновение закрыл глаза, устав от себя самого.

Затем Всевидящий создал Семерых Бессмертных, волею Первосоздателя по очереди посланных на Землю.

Первым умер первый Бессмертный. Так появился воздух. Вторым умер третий Бессмертный. Так появилась вода. Третьим умер седьмой Бессмертный. Так появилось Новое Ничто, еще ничтожнее старого.

Вслед за этим возникли бабочки и от них – люди, а затем антилопы и иные твари Всевидящего.

... И жили на Земле первые люди – Они. Ходили Они едва слышно, подобно тому, как летали бабочки. Но рассказы об Их доблести звучали повсюду. Рыба сама приходила Им в руки. Олени искали встречи с охотниками. Лес внимал Их песням. Они в ответ тоже слушали песни леса...

За тысячу лет устал Всевидящий от всего земного. Густой туман окутал Землю. Так исчез прежний мир.

Пришла в движение Земля. Загорелся воздух. Так умер второй бессмертный. И исторгла Земля то, что вначале казалось водой. Но ее было так много и она была так солона, что это могли быть только слезы пятого Бессмертного, оплакивающего участь первого, третьего, седьмого и второго.

И мир стал меньше в четыре раза. Однако гладкое Серебряное море, напоминающее зеркало без рукояти, возникшее там, где привыч но было видеть Золотые поля, многократно отразило его.

Рассказывают, что рыбаки из Их числа вознамерились отправиться на озеро, что со дня основания Земли сверкало на Западе. Они попрощались со своими женами, вытащили на берег лодки, спустили их, развернув весла, но остались на месте.

Так обнаружилось, что там, где было озеро – вырос мертвый лес, и рыба в нем была тоже мертвая.

А на Севере громко дышала Неведомая вода, перебивая дыхание всего живого.

На Юге воздух тем временем еще горел. Дым подымался все выше, но не рассеивался, а превращался в то, что вначале казалось горами.

Позднее, когда Они попытались подняться еще выше, это подтвер дилось. Люди увидели настоящие горы, устрашающе неприступные. И Им казалось, что Бледный хребет с каждой ночью становится ближе звездам.

И тогда задумались бабочки, люди и антилопы – зачем посланы на Землю четвертый и шестой Бессмертные ? Задумались и первоначально устрашились.

В новом мире было сумрачно и одиноко, словно неведомый Великан вдохнул в себя залпом весь воздух и его огромная рука вырвала с корнем все окрестные сосны. Так и Они, чьи взгляды с тех пор устремлены назад, туда, где все было на своих местах. Прошлое окрасилось яркими цветами. Мир и покой навечно поселились в нем.

Настоящее было меньше, бледнее и больнее. К нему трудно было привыкнуть, подобно тому, как трудно привыкнуть к своей собственной смерти.

И приходилось только надеяться на оставшихся в живых Бессмертных. Бояться их и все же надеяться вернуться. Потому что Они еще не ко всему привыкли в прежнем мире. По-настоящему умирать можно только тогда, когда привык ко всему на свете.

Прочитав текст, Лев подумал, что лет через десять из Олега получится неплохой литератор. Вот почувствует жизнь, забудет Всевидящего и Бессмертных, и станет писать о любви, маньяках, природе. В общем, об окружа ющем мире. Непременно напишет и о том, как однажды потерялся.

Пробираясь среди домишек из досок

и рифленого железа, похоже, в любой

момент готовых рухнуть и рассыпаться на

куски...

из книги(8)

Прежде чем попасть в мастерскую Шуйского, надо было пройти темным коридором, обязательно натыкаясь при этом на всевозможные полезные в хозяйстве вещи: на широкие лопаты для чистки снега, достоинство которых прежде всего в том, что при падении они издают шум гораздо меньший, чем лопаты обыкновенные; на грабли, ценные тем, что в темноте с помощью одного движения ноги их легко отличить от лопат; наконец, любители остренького, если им по какимто причинам не подходили грабли, могли наткнуться и на лом. Лом стоял в некотором отдалении, как аристократ, и падал только при самых исключительных случаях, которых, впрочем, в последнее время становилось все больше.

Но имелись в подвале и такие места, куда люди, включая Шуйского, предпочитали не ходить вообще. Если пройти по коридору дальше, не поддавшись искушению заглянуть на огонек в столярную мастерскую, то непременно упрешься в груду списанных парт. Но плотно прижавшись к сырой стене, наиболее настойчивые пройдут еще несколько шагов. Потом, вроде бы, следует повернуть налево, в другой ...Э-э ... в другой коридор, где гуляет такой сквозняк, что, по слухам, немедленно гаснет не только спичка или свеча, но и электрический фонарик.

Куда ведет этот второй коридор – в точности не знал никто. Версий же было множество. Среди них преобладали исторические, учитывая то, что здание гимназии было построено в конце девятнадцатого века и в нем поочередно размещались купеческий дом, губернская чрезвычайная комиссия, интернат, госпиталь для солдат и офицеров вермахта и средняя школа No99.

Говорили даже, что под гимназией начинается / а может заканчивается/ подземный ход. Правда, понять – куда он в таком случае ведет – было непросто. Поверившим в само существование подземного хода выбирать приходилось из заброшенной каменоломни, полуразрушенной крепости и, конечно же, из старого городского кладбища. В свое время об этом говорили так много, что не было возможности слухи проверить. Все время тратилось на болтовню. Кроме того, людей смущало отсутствие разговоров о спрятанных кладах. Точнее, разговоры заводились, но толку от этого было мало. Странное дело, слухи о кладах упорно не приживались, а охотников просто так прогуляться под землей и достигнуть, наконец, заветного места назначения – кладбища, было меньше, чем один. Постепенно о подземном ходе стали забывать. Процесс шел быстро, возможно потому, что был естественен. Никто не был заинтересован в том, чтобы о подземном ходе забыли навсегда. Тем более, если его не было вообще.

Людей интересовали вещи куда более актуальные – повышение цен на электроэнергию, фактическое двоеженство одного высокопо ставленного городского чиновника, строительство бензоколонки на территории детского парка... Не говоря уже о избирательной системе в США. Тут не до подземных ходов. Вот если бы высокопоставленный чиновник тайно пробирался под землей от одной жены к другой тогда другое дело. Но скрываться он не собирался. Иначе бы его популярность резко пошла на убыль. В общем, о подземном ходе благополучно забыли, так и не выяснив – есть ли он вообще.

Даже Шуйский не проявлял никакого интереса. Лазить по темным пыльным, продуваемым сквозняками коридорам было не так увлекатель но, как сочинять и записывать песни. Тем более, что Шуйский ко всяким будто бы таинственным вещам относился равнодушно. Так что после известия об исчезновении Олега Мохова до определенного момента о подземном ходе даже не вспоминали. Помог случай. Шуйский сидел на верстаке и подбирал рифму к слову "крот". Aрод...род...рот...оборот...огород.., пока в голову не пришло слово "ход" Не самая лучшая рифма, но для столярки подойдет, тем более что по смыслу неплохо. Крот – подземный ход... Вот тут-то Шуйский вспомнил о том, что могло быть у него под боком и обругал себя предпоследними словами / последние берег на крайний случай/. Судя по тому, как отзывались об исчезнувшем ученике педагоги, Мохов мог сделать и такую глупость тоже . На поверхности земли он уже примелькался, всем наскучил. Почему бы, если такое дело, не углубиться? В памяти Шуйского всплыла позавчерашняя сцена с приглашением его к телефону, когда в столярке появился гимназист с красной повязкой на рукаве. Не Мохов ли?

Надо сказать, Шуйский, пребывая на другом уровне, в подполье, практически в другой реальности, гимназистов в лицо знал плохо, так что вопрос неудивителен. Пришлось выяснять – как выглядел пропавший. И не он ли дежурил позавчера? Оказалось, что он, и это вызвало у Шуйского чувства, которые некоторые бы назвали противоречивыми. Но и тогда желающих поверить в то, что Мохова надо искать за грудой списанных парт в гимназическом подвале нашлось немного. Физрук Юрий Павлович решительно отказывался верить в существование подземного хода. Но ему было простительно. В прошлом он занимался греблей, был рулевым и комплекцию имел соответствующую, миниатюрную, весил килограмм пятьдесят. И однажды с ним случилось недоразумение. Уже после того, как он покинул большой спорт, он честно приобрел боязнь замкнутого пространства. Тогда Юрий Павлович, проявив недопустимую в его положении неловкость, прямо на уроке застрял в шведской стенке, но и в этом виде на похороненную в кремлевской стене персону походил мало. Собственно, такой задачи Юрий Павлович перед собой и не ставил, и это немного утешало. Однако, если отбросить на время всеразъедающую иронию, то следует сказать -физрук испытал тогда самые гадкие чувства, – беспомощности, растерянности и, конечно, жуткого стыда перед застывшими от изумления учениками, которые от неожиданности даже засмеяться не могли. Но Юрий Павлович, как настоящий спортсмен, призвал на помощь все резервы своего организма, вырвался из капкана и, представив все произошедшее шуткой, довел урок до конца. Но неприятный осадок остался навсегда. В общем, он считал, что Мохов как человек хотя бы отчасти разумный, в подземный ход не полезет, следовательно и нет никакого хода. Логика физрука поражала своей стройностью.

Директор гимназии Мирослав Афанасьевич Ходунов не верил в существование подземного хода по другой причине – исключительно по служебной необходимости. Во вверенном ему учебном заведении такого безобразного излишества просто не могло быть. В уставе гимназии, утвержденном городской администрацией с первого раза, подземный ход не упоминался даже косвенно и, следовательно, вера Мирослава Афанасьевича имела документальную основу.

Оскар Александрович тоже вначале не воспринял предположение Шуйского всерьез. Но затем, в течении какого-то получаса, проникся этой новой идеей и стал ее твердым сторонником. Может быть потому, что человеку, даже если он Бург, обязательно надо во что-нибудь верить. Иначе его жизнь пуста и бессмысленна. Подземный ход, в таком случае, не самый плохой объект для приложения своей веры.

– Ну что, пошарим в подвале? – спросил Шуйский, хотя все было уже давно решено.

Шел восьмой час вечера. И сам Шуйский, и Оскар Александрович успели сбегать домой – поужинать, запаслись фонариками и вернулись в гимназию уже тогда, когда ночной сторож Леха, широко зевая, закрывал двери на ночь.

Никто кроме самих участников поисковой экспедиции о предсто ящем походе не знал. Оба не спешили делиться этим даже с родными, чтобы не выглядеть окончательными дураками. Сами до сих пор до конца не верили в то, что ход существует. Но даже если бы Оскар @лександрович решился рассказать жене о том, что собирается делать вечером – она бы никогда не поверила. Не то чтобы Бург часто давал повод ему не верить. Просто срабатывало традиционное мышление. Вся мировая литература основана на супружеских изменах, а сюжеты, если литературоведы не врут, в книгу попадают обычно из жизни. Иногда происходит и обратный процесс, что тоже Татьяну Михайловну Бург не радовало. В общем, в последние часа два Оскар Александрович был молчалив и сосредоточен, на Мохова уже не злился и воспринимал его несколько отвлеченно, как будто бы в самом деле тот был литературный персонаж. После чего и Оскар Александрович автоматически мог стать с ним в один ряд. Настоящий О.А. Бург , в таком случае, превращался всего-навсего в прототип, а подземный ход должен был искать опять-таки литературный герой. Но это было бы уже слишком. Ничего подобного Бургу в голову придти не могло. Так что отрешенность преподавателя химии проще было бы объяснить нервной усталостью. Но еще лучше – совсем ничего не объяснять.

Шуйский же воспринимал все как маленькое приключение. Выдался свободный вечер – почему бы не занять его таким образом? По телевизору сплошные повторы. В гитаре лопнула четвертая струна. Подходящей книги или хотя бы подруги в нужный момент не нашлось... Имело смысл попробовать что-нибудь необычное. Некоторые предпочитают извилистые ущелья Анд, но это как-нибудь в следующий раз.

До наваленных друг на друга парт добрались сравнительно быстро. В подвале по-прежнему был устойчивый запах краски, да не одной. Никакой сквозняк не мог одолеть его. Наверно, он и не пытался.

В ход пошли карманные фонарики, выделявшие избранные места подвала. Избранное – не значит лучшее. Иначе не попадались бы на глаза, потревоженные расплывчатым светом, предметы отвратительного вида, а именно испоганенная неведомым усердным хулиганом огромная репродукция Саврасова "Грачи прилетели"; одинокая крышка рояля, пробитая чем-то, что было размером с человеческую голову; внушительной величины глобус с глубоким кратером на месте Северного полюса... Куда только смотрела противопожарная инспекция? Наверно, у нее не было хотя бы одного плохенького карманного фонарика, чтобы высветить все это безобразие.

Первым шел Шуйский. Прижавшись спиной к стенке, продвигался он медленно, боясь обрушить всю груду парт и остаться здесь навсегда. Слегка игривое настроение, в котором он пребывал несмотря на серьезность задуманного дела, незаметно сменилось неосознанной тревогой.

Что-то похожее почувствовал и Оскар Александрович. Ему, человеку в общем-то не слишком впечатлительному и уж во всяком случае – без поэтических фантазий, – показалось, что он находится в каком-то средневековом подземелье, в котором вот-вот начнут твориться необъяснимо ужасные вещи. У Бурга даже дыхание пере хватило. А тут еще, пытаясь переложить фонарик из руки в руку, Оскар Александрович выронил его на каменный пол, и стало в два раза темнее.

– Что случилось? – почему-то прошептал Шуйский.

– Да вот... уронил... Сейчас подниму...

– Осторожнее, лучше не нагибайтесь. Вы все тут опрокинете.

Из-за больной поясницы он сам не нагибался и других этого удовольствия лишал.

И немедленно раздался какой-то зловещий скрип, после которого у Бурга отпало всякое желание не то что нагибаться, но и вообще двигаться. Он даже закрыл глаза, в попытке уйти внутрь себя, подальше от этих скрипов.

– Что это было? – немного придя в себя, спросил Оскар Александрович.

– Может быть сквозняк дверь открыл? – неуверенно ответил Шуйский.

– Какую дверь?

– Откуда я знаю.

Правильнее было бы повернуть обратно, но как-то неудобно было друг перед другом. Все-таки не клад искали, а человека. И при первом скрипе готовы бежать прочь как младшие школьники.

Шуйский художественно изобразил на своем лице бодрую улыбку, но цели своей не достиг – Оскар Александрович ее не увидел. Тогда столяр произнес как можно тверже:

– Пойдемте быстрее, а то я, кажется, программу не на ту неделю посмотрел. Сегодня же "Спартак" играет... Вроде бы...

Но нет, не чувствовалось в его голосе нужной твердости.

Пройдя опасный участок, они оказались на перепутье. Коридор раздваивался. Выбирать приходилось между западом и востоком. Над ними, судя по всему, располагался кабинет математики. Значит тот коридор, что вел налево, проходил под кабинетами географии, химии и учительской, и, если раньше не заканчивался, то еще и под спортзалом. Как раз по направлению к кладбищу, до которого, правда, было километра три.

Шуйского мучительно влекло именно в этом направлении. А Оскара Александровича уже никуда не влекло / чтобы добраться до дома, надо было вновь протискиваться между парт и в любую секунду ожидать нового зловещего скрипа/.

Сквозняк усиливался. Темнота сгущалась, хотя, казалось бы, некуда было больше. Свет карманного фонарика стал выхватывать у темноты какие-то жалкие крупицы действительности, вроде искореженной ржавой вешалки или помятого ведра... Но и они выглядели здесь значительно. Казалось, они специально были расположены таким образом, чтобы вызывать отвращение. Наступить на такое ведро было все равно что босиком наступить на ужа. Не то чтобы опасно, а просто противно.