Текст книги "Конструктор живых систем: На пути к цели (СИ)"

Автор книги: Алексей Птица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 6
Дирижабль

Рейсовый дирижабль медленно подплыл к высокому помосту для посадки пассажиров и застыл, медленно работая двигателями. На площадке засуетилась небольшая кучка людей, собравшихся в путь. Сам дирижабль внешним видом не внушал особого доверия: его гондола оказалась потрескавшейся от частого использования, а обшивка баллона значительно потёртой, но другой придётся ждать полдня, а мне торопиться нужно.

Уже по стародавней привычке я стал внимательно присматриваться к людям, ощущая тяжесть пистолетной кобуры под мышкой. Не знаю почему, мне показалось, что люди старательно избегали моего взгляда, а наталкиваясь на него, поспешно отводили взгляд.

Возможно, я слишком пристально смотрел на них, а может из-за моего шрама, что упорно не желал бледнеть, и мне приходилось каждый день менять на лице пластырь. Один из пассажиров явно занервничал и принялся ходить взад-вперед по площадке.

У меня проверили билет и документы, что стало нововведением после объявления нам войны Великой Манчжурией. Войдя в гондолу, я быстро нашёл и занял своё место, немного позже на входе появился и занервничавший пассажир. Это мне не сильно понравилось, но не выгонять же его теперь? Да и на каком основании? Поэтому я отвернулся и начал смотреть в иллюминатор.

Вскоре, приняв на борт всех желающих, дирижабль сильнее заработал обоими двигателями и поднялся в небо. Лететь до Павлограда нам предстояло около шести часов и я, удобнее устроившись в кресле, раскрыл газету, желая подробнее ознакомиться с последними новостями.

Как оказалось, Великую Манчжурию решил вдруг поддержать Ниппон и, заключив военный союз, собирался направить свои войска на её поддержку. Наше положение, в связи с подобными изменениями, усложнялось в разы. Газеты пестрели заголовками, предрекая то победу, то поражение, обвиняя в том всю Европу, и не только её.

Однако ситуация даже мне, несведущему в политическом закулисье, представлялась очень серьёзной. Как поведет себя император, и какие действия предпримет под его руководством вся Склавская империя, мне лично оставалось неясным, как и всем остальным.

Дирижабль разогнался и теперь скользил в воздушном пространстве, пожирая километр за километром. Внизу проплывала земля, еле видная за облаками, а если я направлял взгляд прямо, то те же самые облака, только намного гуще, полностью закрывали весь обзор. Лишь солнце иногда пробивалось сквозь них, но ненадолго, почти сразу же вновь скрываясь.

Пассажиры гондолы, расслабленно устроившись в креслах, занимались своими делами: спали, читали газеты, а кто-то, как и я, смотрел в иллюминатор, думая о своём. Такая спокойная поездка продолжалось часа два, после чего один из двигателей начал барахлить. Команда дирижабля засуетилась, стараясь при этом не спровоцировать панику у пассажиров.

А двигатель стал чихать или даже «кашлять», захлёбываясь то ли воздухом, то ли керосином, пока окончательно не заглох. Дирижабль стоически тянул гондолу на одном двигателе, а я подумал о том, что моя невезучесть переходит все границы, и я уже устал от неё. Вот если сейчас дирижабль рухнет, что делать? И как вообще быть?

Неработающий двигатель – это не террорист, его в пузырь не возьмёшь, не заставишь работать дальше, и не остановишь, да он и так уже сам остановился. Оставалось только уповать на лётное и техническое мастерство команды, что сражалась сейчас, как за корабль, так и за собственные жизни.

Из рубки управления то и дело выбегал техник и пытался что-то сделать с помощью каких-то рычагов управления в заднем отсеке гондолы. В самой рубке тоже не теряли времени даром, пробуя запустить двигатель дистанционно.

Попытки восстановить работу двигателя продолжались примерно минут десять, и всё это время дирижабль продолжал снижаться. Пока не быстро и не сильно, всё-таки хорошо работал второй двигатель, приняв на себя дополнительную нагрузку, да ещё заработали мелкие двигатели, что обычно использовались для точной стыковки гондолы к помосту. Однако и второй двигатель вскоре стал гудеть с перебоями.

Всё это длилось ещё минут десять, пока капитан дирижабля окончательно не понял, что либо он обратится за помощью к пассажирам, в надежде её получить, либо гондола рухнет, со всеми вытекающими последствиями. Может, и не катастрофическими, но весьма существенными. Поэтому капитан вышел из рубки управления и, встав в центре гондолы, произнес.

– Граждане пассажиры, прошу вашего внимания! Наш дирижабль сейчас медленно опускается, в связи с поломкой первого из двигателей. Мы идём на одном двигателе на снижение и через несколько десятков минут найдём удобную площадку для приземления, где совершим экстренную посадку, но у меня вопрос ко всем пассажирам. Есть ли среди вас люди, имеющие дар?

Я, внутренне сжавшись в ожидании неминуемого и лихорадочно перебирая в голове возможные варианты спасения, тут же насторожился и, подняв голову, внимательно посмотрел на капитана, не торопясь отвечать.

Со всех пассажирских мест тут же раздались возгласы удивления, страха, возмущения, но никто так и не признался, что имеет дар, хоть какой-нибудь. Один лишь мужчина, что изрядно нервничал перед полётом, занервничал ещё больше и после повторения вопроса капитана вскочил со своего места.

– Я владею даром, я!

– Каким⁈

– Воздушным!

– Тогда вы можете нам помочь и обеспечить более плавное снижение дирижабля.

– Нет, нет, нет, я не могу, я не умею, я умею своим даром только усиливать ветер и всё, – почти стал биться в истерике мужчина, и у меня появилось подозрение, что у него что-то не то с психикой.

Дольше тянуть нельзя, и я подал голос.

– У меня есть дар, капитан, но не знаю, как он может пригодиться, у меня он защитный и не имеет определённую природу. Очень уж разноплановый, но с воздухом я тоже работаю.

И капитан, и мужчина тут же повернулись ко мне и уставились во все глаза, особенно незнакомец.

– Я умею вот так, – и, описав рукой полукруг, я нарисовал в воздухе корзину с подвешенным в нём двигателем, точно таким же, что висел под баллоном дирижабля.

Все вокруг раскрыли рты, а я убрал картину, вопросительно уставившись на капитана.

– Не поможет, – покачал головой тот, – нам нужно создать тягу и по инерции отпустить дирижабль, как можно плавнее.

В этот момент внезапно чихнул и остановился и второй двигатель. Два вспомогательных взвыли на высокой ноте и один за другим замолкли, издав поочередно громкий хлопок. Наступила мёртвая тишина, которую нарушал только свист ветра за тонкими стенами гондолы, да истерические всхлипывания какой-то мадам.

Дирижабль какое-то время продолжал висеть в воздухе, медленно двигаясь вперёд и одновременно снижаясь, но так продолжалось недолго, и более тяжёлый нос гондолы с рубкой управления стал тянуть его вниз. Осталось буквально пять минут до того, как мы можем воткнуться вертикально в землю.

– Спасите! – взвизгнула какая-то барышня, её поддержала пожилая мадам, и… Решение пришло неожиданно.

– Умеешь делать ветер? – схватил я за плечо мужчину – носителя дара. Почему я схватил его за плечо, я так и не смог потом себе объяснить. Сделал это практически интуитивно, просто почувствовал, что так надо.

– Да!

– Откройте иллюминатор, нам нужно видеть землю.

Капитан, который не потерял присутствия духа, кивнул обоим стюардам, и общими усилиями они распахнули один из аварийных иллюминаторов. В гондолу тут же ворвался ветер. Дирижабль – это не самолёт, и он не падает с большой скоростью, и сейчас он скорее тонул в воздушном пространстве, медленно запрокидываясь на нос и устремляясь к земле. А до неё уже не так и далеко оказалось. Поэтому поток воздуха за бортом не являлся настолько сильным, чтобы сбить нас с ног и, высунувшись наружу, я смог увидеть многое, как и мой психически неуравновешенный напарник.

– Смотри вниз, – дёрнул я в сторону иллюминатора оцепеневшего мужчину, благо он оказался меньше меня и намного слабее, да и вообще больше напоминал какую-то безвольную куклу. Тот подался моим усилиям и глянул вниз, чуть не потеряв сознание при этом.

– Эгей, подожди падать в обморок! Делай ветер! Делай ветер и бей им в землю прямо под дирижаблем. Я сделаю линзу.

Мне пришлось повторить несколько раз одно и то же, пока мужчина не очнулся и не стал выполнять мои инструкции. А земля уже близилась, оставалось буквально пару минут до столкновения, когда мой подопечный взмахнул руками и создал настолько сильный ветер, ударивший в уже совсем близкую поверхность, что мне стоило больших усилий создать линзу и удержать её.

Линза получалась очень обширная, хоть и тонкая, благодаря ей я сумел выровнять дирижабль и держал его столько, насколько хватило сил и у меня, и у моего помощника. Наших усилий хватило, чтобы дирижабль затормозил и, приблизившись почти к поверхности, на мгновение завис, после чего я отпустил свой дар. Дароносец, имени которого я не спрашивал, ещё по инерции ударил ветром, тот отразился от поверхности, качнул дирижабль и иссяк.

Корабль грузно опустился на землю, сильно ударившись гондолой, но не причинив ей особого вреда. Мы повалились друг на друга. Мне повезло, и я со всего маха упал на какую-то довольно молодую барышню, прижавшись к её мягкой груди, упругость которой я смог ощутить собственной щекой, правой, кстати. А вот мой нежданный напарник вывалился по инерции в иллюминатор и, покатившись по траве, застыл на месте, весь дрожа то ли от страха, то ли от напряжения.

– Полёт окончен, господа! – прокомментировал не потерявший присутствия духа капитан, и все очнулись.

Барышня не стала терпеть мою голову на своей груди и возмущённо откинула её обеими руками. Эх, как же женщины непостоянны: то зовут на помощь, то, когда приходишь на их зов, отталкивают тебя обеими руками, вместо того, чтобы отблагодарить исстрадавшееся по женской ласке сердце. Эх!

Однако, мы приземлились, в очередной раз с моей помощью. Хоть не летай и не езди ни на чём, но с моей жизнью это невозможно. Стюарды и вся команда принялись открывать дверь и аварийные люки, выпуская напуганных пассажиров, и стали выходить сами, осматривая дирижабль и пытаясь понять, где именно мы приземлились.

Это выяснилось гораздо позже, когда к нам на помощь прибыли крестьяне из ближайших деревень, а потом и вызванная ими полиция, пожарные и врачи. До Павлограда оставалась примерно половина пути, которую я преодолел за оставшиеся сутки, приехав туда уже глубокой ночью на попутном дилижансе.

Капитану я оставил все свои данные. Пусть уж знает, кто спас его дирижабль, может опять с наградой повезёт. Я почти как штатный спасатель стал, а вот другой пассажир, который помогал мне в спасении воздушного судна, почему-то сбежал до приезда полиции. Не знаю уж, почему, пусть этим сама полиция и занимается, а я после приземления сразу стал искать возможность поскорее добраться до Павлограда.

Приехав в общежитие, я разбудил вахтёра, который, пока отдавал ключ, своим кряхтением и жалобами на полуночные заботы изрядно мне надоел. Добравшись до комнаты, я быстро разделся и, помывшись с дороги, бросился в кровать. Ах, как хорошо лежать в своей комнате и не думать ни о чём, не переживать и не спасать всех, в том числе и самого себя. Устал я что-то от всех этих приключений, с этим и заснул.

Проснувшись, первой меня посетила мысль: «А где письмо-ответ из военного министерства?» Как оказалось, письмо мне пришло и хранилось в сейфе у коменданта, который и вручил мне его утром, когда пришёл на работу. С нетерпением вскрыв письмо, я стал читать.

В тексте кратко указывалось, что мне нужно позвонить по такому-то номеру в такой-то промежуток времени, с такого-то по такое число, и узнать, когда меня примут. Я сверился с календарем и облегченно выдохнул: срок, указанный в письме для обращения истекал завтра. Так что, мне повезло, и я успел вернуться. Не теряя времени, я умылся, оделся и направился в ближайшее кафе, чтобы позвонить по указанному номеру.

Телефонную трубку взяли сразу, практически после первого гудка. Ответил мне то ли секретарь, то ли адъютант замминистра. После непродолжительного разговора мне назначили время на завтрашний день, на пятнадцать часов дня. Повесив трубку и не теряя времени, я поехал в мастерскую забирать свой новый форменный мундир.

Он оказался давно готов и, примерив его и расплатившись, я вернулся обратно в общежитие. Весь день я готовился: приводил себя в порядок, ходил по магазинам в поисках недостающих мелочей, готовил себе еду, чтобы назавтра отправиться на аудиенцию, которая, скорее всего, связана с планируемым приёмом у государя-императора. Я долго думал, что надеть, и решил пойти в своём старом студенческом мундире, а новую форму оставить для приёма у императора.

Выйдя заранее, на аудиенцию я отправился на локомобиле, стараясь прибыть примерно за час до назначенного времени, а получилось, что приехал за час пятнадцать. Здание военного министерства бурлило и плескало волнами людей, что то и дело выходили, или наоборот, заходили в него.

В основном его посещали офицеры, чиновники в мундирах различных министерств, и изредка гражданские лица. Дверь то и дело хлопала, а два гвардейца, что стояли на охране по обе стороны от входа, внимательно ощупывали взглядами всех, стремящихся попасть внутрь, держа при этом руки на кобурах с револьверами. Меня тоже осмотрели, особенно моё лицо, и один из них буркнул.

– По какому вопросу, господин студент?

– По приглашению, – и я показал им пропуск, что прислали мне вместе с письмом. На пропуске не стояла дата, он предназначался для уведомления и подтверждения того, что меня действительно вызвали в военное министерство. Вот его я как раз и предъявил на главном входе.

– Проходите.

Кивнув, я подождал, когда выйдут два офицера с озабоченными лицами, запыленные с ног до головы, и шагнул в дверной проём. Внутри царила ещё большая суета, а дежурный офицер с двумя унтер-офицерами то и дело проверял пропуска, давал указания и советы, и объяснял, как пройти в нужный кабинет. Подойдя к нему, я представился и протянул сначала тот же самый пропуск, а потом уже и само письмо.

– Мне назначено на три часа дня к заместителю военного министра генерал-лейтенанту Прокофьеву.

– Минутку, сейчас посмотрим в книгу запланированных посещений.

Найдя нужную запись, поручик поднял трубку телефона и, переговорив с адъютантом генерала, разрешил мне пройти, объяснив, как добраться до нужного кабинета, предварительно проверив ещё мой паспорт и студенческий билет.

Я поднялся на третий этаж и, найдя нужную дверь, постучал в неё. За ней оказался просторный кабинет, в котором находился адъютант генерала, молодой подпоручик. А на широком диване и в двух креслах сидели, ожидая аудиенции, два седых полковника и один бравый штабс-капитан.

Все трое внимательно и удивленно посмотрели на меня, явно не ожидая увидеть здесь какого-то студента.

– Барон Дегтярёв? – обратил на меня внимание адъютант.

– Так точно!

– Ваши документы, пожалуйста!

– Пожалуйста, – и я вновь передал все взятые с собой бумаги. Часы в это время пробили половину третьего.

Адъютант внимательно сверил все документы, посмотрел ещё раз запись графика посещений и, убедившись, что всё верно, показал рукой на свободное место на диване.

– Ожидайте.

Я кивнул и, пройдя вперёд, уселся на краю широкого дивана. Через пару минут молчаливого ожидания дверь кабинета заместителя военного министра распахнулась, и оттуда вышел неизвестный мне полковник, весь красный и какой-то растерянный. Нахлобучив себе на голову фуражку, он, ни на кого не глядя, прикрыл дверь и, кивнув адъютанту, тут же вышел.

Адъютант встал, постучался в кабинет замминистра, вошёл, пробыл там несколько десятков секунд и, выйдя, пригласил в кабинет двух полковников. Оба пробыли там до без пяти минут три, а когда вышли, то следом зашёл штабс-капитан, который то и дело бросал на меня любопытные взгляды, но так ничего и не спросил.

Пробыл он там десять минут, за это время в кабинет зашли один генерал и два майора. Как только вышел штабс-капитан, в кабинет зашёл генерал, а меня попросили подождать. Стрелки на часах уже показали половину пятого, когда меня, наконец, пригласили.

– Барон Дегтярёв?

– Так точно, Ваше высокопревосходительство!

Генерал внимательно оглядел меня и указал рукой на стул.

– К сожалению, времени у меня очень мало для беседы с вами, как изначально планировалось. Увы, война внесла свои коррективы в мой график, как и в жизнь всей нашей империи, а пригласил я вас вот зачем. Думаю, вы догадались и сами, что это связано с вашим подвигом в военно-полевом лагере под Ливнами? Вы получили приглашение на приём к императору?

– Да, но в связи с началом войны, я предполагаю, что мне не удастся туда попасть.

– Император никогда не отменяет своих указаний, несмотря ни на что, и если он определил аудиенцию, то обязательно её проведёт, так что, насчёт этого вы можете быть спокойны. Однако, вы в столь юном возрасте совершили очень значимые поступки, самый главный из которых, я считаю, – это спасение двух офицеров и одного унтер-офицера. Военное ведомство, в моём лице, утверждает, что данное деяние должно получить заслуженную награду, о чём мы ходатайствовали перед императором, в связи с чем он и назначил вам личную аудиенцию, – генерал сделал паузу.

– Благодарю Вас, Ваше высокопревосходительство! – тут же отреагировал я.

– Я изучил вашу биографию и понял, что вы достойный сын своего отца, о чём свидетельствуют ваши успехи и деяния. Получить личное, а потом и наследное дворянство за столь короткий промежуток времени и попасть на карандаш самому императору за очевидные успехи, такого я на своей памяти не припоминаю. Жаль, что вас не взяли в военное училище, но сейчас уже поздно и особого смысла это не имеет. Нашей стране нужны новые разработки оружия, которыми вы, и иже с вами, и займётесь в своей инженерно-духовной академии. Соответствующее распоряжение военного министра уже подано на утверждение императору. Однако, как вас наградит император, мы не знаем, и поэтому военный министр поручил мне вручить вам именное оружие за спасение трёх человек в бою.

Министр нажал на звонок, что стоял у него на столе, вызвав его переливчатую трель, услышав которую в кабинет тотчас вошёл адъютант.

– Виктор, неси награду.

– Есть, Ваше высокопревосходительство! – адъютант вышел и через минуту вновь вошёл, неся в руках короткую драгунскую саблю.

Генерал встал, взял у него из рук саблю и, протянув её мне, сказал.

– Военное министерство Склавской империи в моём лице награждает вас саблей со знаком ордена Святой Анны четвёртой степени с надписью «За храбрость». С этого момента вы являетесь кавалером этого ордена четвёртой степени. Поздравляю Вас!

Я стоял и не мог сказать ни слова, на глаза навернулись слёзы, я задрожал и, преклонив колено, принял в руки саблю.

– Владейте и соответствуйте!

– Благодарю Вас, Ваше высокопревосходительство!

– У адъютанта заберёте все наградные документы, и он вам расскажет про остальное, а сейчас прошу извинить меня за короткий приём. У нас идёт война!

– Слушаюсь! – поклонившись и крепко сжимая в правой руке саблю, я развернулся и вышел из кабинета.

Увидев меня с наградной саблей, все ожидающие приёма удивились и зашептались, на этот момент приёма ожидало двое: майор и подполковник. Я же прошёл к адъютанту и спросил у него.

– Генерал Прокофьев сказал, чтобы я забрал у вас документы на награду и выслушал от вас еще какие-то объяснения.

– Да, всенепременно. Вот документы, вот уведомление о том, что при уходе на пенсию вы получаете прибавку за полученную награду в размере пятидесяти злотых в год. И вот ещё распоряжение военного министра, что в случае вашего призыва в действующую армию, вы, как получивший звание младшего унтер-офицера после окончания первичных военно-полевых сборов, произведены в старшие унтер-офицеры, и представлены к получению звания прапорщика. На этом пока всё.

– Благодарю Вас! Я могу идти?

– Да, пожалуйста.

Выйдя из здания, я купил в ближайшем магазине обычную обёрточную бумагу и, бережно завернув в неё саблю, отправился домой.

Глава 7
Аудиенция

Уже приехав домой, я смог детально рассмотреть свою награду. Сабля оказалась не простой, а в ножнах с серебряной насечкой. На темляке виднелась так называемая «клюква», знак ордена Анны четвёртой степени и надпись «За храбрость».

Теперь у меня есть и медаль за спасение, и сабля за храбрость, и орден Анны четвёртой степени. Чего же боле, как говорится? Наверное, император если и решит чем-то наградить, то уже не орденом, а деньгами или своим особым расположением. Мне и этого окажется более, чем достаточно.

Оставшиеся дни до аудиенции я провёл в подготовке к новому учебному году, примерке и подгонке нового мундира, на который нацепил медаль, а также купил подвес к сабле, чтобы повесить её на ремень.

Попутно я решал накопившиеся мелкие дела и писал письма, одно из которых направил Елизавете. Не знаю, ответит или нет, но она писала, что готова встретиться возле своего музыкального училища, но сейчас каникулы и её там наверняка пока нет. Пётр обещал приехать на днях, о чём даже прислал телеграмму, а остальное не имело большого значения.

И вот наступил долгожданный день, накануне которого я уведомил телеграммой в адрес императорской канцелярии о том, что буду к назначенному сроку. Да и сама канцелярия побеспокоилась заранее и прислала ко мне курьера, чтобы узнать о моих планах, и нахожусь ли я вообще на месте. Всё же, осечек и провалов перед императором оказаться не должно, и камергер, выполняя свои обязанности, узнавал всю информацию о вызванных на приём.

К назначенному часу я стоял уже перед входом, на который мне и указали. Приехал я заранее, в новом отглаженном мундире, со всеми полученными наградами, и с наградной саблей на поясе. Приехал, сообщил о прибытии охране, охрана доложила дальше, пришёл помощник камергера и началось.

– С оружием к императору нельзя, допускаются только военные, – увидев мою саблю, категорично заявил он.

– Но я её получил из рук заместителя военного министра за боевые заслуги и у неё есть даже орден на темляке⁈

– Я вижу, но саблю придётся сдать, а на грудь повесить орденский бант вместо неё.

– У меня нет его, – потерянно сказал я.

– Найдём. Однако, с таким лицом к императору на приём идти нельзя.

Я промолчал. Пластырь я снял, открыв всему миру багровый рубец, тянущийся по щеке. Сейчас шрам приобрёл ещё более багровую окраску, изрядно уродуя лицо, и бледнеть в ближайшее время не собирался.

Я попытался его замазать мелованной пудрой, но безуспешно, он только немного побелел и по-прежнему напоминал всему миру обо всём, что со мной произошло. Однако я не считал это недостатком, о чём и сказал, в конце концов, помощнику камергера.

– Я его не уберу, он теперь всегда со мной.

– Разберёмся. Пойдёмте за мной, у нас есть в запасе ещё полтора часа, и мы сделаем всё возможное, чтобы не огорчать императора вашим суровым видом. Давайте вашу саблю, она подождёт вас пока в сейфе, так, все сюда!

На крик помощника камергера явилось ещё двое мужчин, не знаю, в каком дворцовом звании, наверное, помощники помощника, или секретари помощника, или швейцары, или ещё невесть кто. Далёк я от императорского дворца, а ещё слишком молод, да и глуп пока. Но ничего, я быстро учусь.

Эти мысли вихрем промчались в моей голове, а потом за меня взялись всерьёз, и в течение часа как только не издевались. Отобрали саблю и действительно убрали её в сейф. Поместили на грудь бант ордена святой Анны четвертой степени. Перевесили медаль за спасение, намазали какой-то мазью шрам, отчего он потерял свой багровый цвет, но стал более выпуклым, хоть и менее заметным на моём лице.

Поправили на мне мундир, навесили на него непонятный аксельбант, добавили ещё что-то для украшения, отчего я стал похож на свадебного генерала, только слишком молодого. После чего пристально оглядели и остались вполне довольными.

– Да, вот теперь можно и на приём! – ответствовал камергер, глядя на мой отутюженный мундир, на брюки с такой стрелкой, от одного взгляда на которую можно было порезаться, и на начищенные до зеркального блеска ботинки. – Хорошо! Вам, господин барон, нужно не садиться, чтобы не помяться. Выглядите просто отлично!

Я придирчиво осмотрел себя в зеркало и остался доволен. Шрам, конечно, остался заметен, но лицо перестало иметь вид обожжённого огнём, даже в глазах появилось что-то другое, менее жёсткое. В общем, я снова приобрёл вид обычного, в меру симпатичного юноши, что меня несказанно порадовало.

Однако часы показывали, что осталось всего полчаса до начала приёма, и меня провели в комнату, где ожидали аудиенции разные вельможи. Оказалось, что аудиенция назначена не только для меня, и посвящалась награждению различных государственных мужей в штатном порядке, и не в первый раз. Естественно, для меня подобное мероприятие оказалось неожиданным, и я не знал, как себя вести.

Все указания, которые мне надавал помощник камергера, сразу же вылетели у меня из головы, как только я увидел это великосветское сборище дам и государственных деятелей самого разного возраста и чинов. Дамы, надменные, холёные, стояли с благородной осанкой, придирчивым взглядом рассматривая всех вокруг, в том числе и меня. Одетые в зауженные в талии платья, сверкая золотыми украшениями с драгоценными камнями, они производили впечатление небожителей, которые в кои веки опустились на землю, чтобы порадовать простых людей.

Кавалеры, что держали их под руку или беседовали друг с другом невдалеке, не отставали от своих подруг, блистая великолепными мундирами, обильно украшенными государственными наградами и прочими регалиями принадлежности к власти. На меня каждый из них обратил внимание, но чисто из любопытства. У меня сложилось впечатление, что я внезапно для себя стал молодым беспородным псом, очутившимся среди стаи гончих, ведущих свою родословную от начала века, когда их впервые приручил человек.

Я отошёл далеко в сторону и встал под портретами исторических деятелей прошлого, где никого не оказалось, и принялся молча рассматривать картины. Тем временем придворная жизнь текла по своим, давно установленным правилам. Дамы, в сопровождении своих кавалеров, стояли или бродили по залу, встречаясь и тихо переговариваясь между собой. Через минуту обо мне все забыли и занялись друг другом.

До начала официального приёма оставалось пятнадцать минут, когда одетый в цвета императорского дворца швейцар распахнул резные огромные двери, а вышедший оттуда камергер провозгласил.

– Дамы и господа, приглашённые согласно утверждённому списку, прошу всем занять свои места!

Я выучил свой номер наизусть и знал, что буду сидеть где-то позади всех, и потому не торопился последовать указанию камергера. В актовый зал приёма первыми вошли высшие сановники, затем потянулись приглашённые рангом ниже, в числе последних зашёл и я, мимоходом увидев в толпе одно знакомое мне лицо.

Им оказался граф Васильев, которого я видел в самом начале своего обучения на торжественном приёме первокурсников в академию. Тогда на линейке он стоял одетый в гражданскую одежду, а сейчас оказался облачён в мундир генерал-губернатора. На меня он не смотрел, и вряд ли вообще меня заметил, хотя я поневоле притягивал к себе взгляды своим одиночеством, мундиром и молодостью.

Оказавшись внутри просторного зала, я уселся в самом конце, на месте, которое мне указал швейцар. Видимо, на счёт меня он получил дополнительные указания, чтобы я ни своим видом, ни своими действиями не нарушил протокол и не внёс сумятицу в его проведение.

Рядом со мной никого не оказалось, да и не все места в зале оказались заняты. Присутствующие, рассевшись, начали шушукаться между собой, обсуждая насущные проблемы и впечатления, а я стал рассматривать во все глаза убранство самого зала и тех, кого мог рассмотреть сзади, уже никого не стесняясь.

Зал поражал моё воображение своим великолепием. Потолок, возвышающийся не менее, чем на три метра, украшали прекрасные фрески, изображающие одну из битв, что имели в место в истории. Какая именно из них оказалась запечатлена на нём, я затруднялся понять, но всё выглядело очень красочно и ёмко.

Стены с большими окнами, прямоугольниками вытянутыми вверх, имели по обе стороны тяжёлые бархатные шторы тёмно-зелёного оттенка, с большими кистями внизу, касавшимися кончиками пола. На небольших и узких простенках между окнами располагались великолепные канделябры, отлитые из старой бронзы, по внешнему виду никак не меньше ста пятидесяти лет, сейчас выполнявшие сугубо декоративную роль.

В самом начале зала, там, где должен появиться император, находился большой, вырезанный из чёрного дерева трон, украшенный красный бархатом и различными символами императорской власти, сочетавший жёлтое и белое, то есть серебро и золото.

Над троном нависла тень двуглавой совы, хищно раскинувшей по обе стороны от трона свои могучие крылья из красного дерева. За троном располагался небольшой стол, с расставленными на нём различными ящиками и ящичками, в которых, по всей видимости, находились награды. Ими сейчас заведовал камергер, что сидел за ним и с важным видом оглядывал всех присутствующих в зале, словно выцеливая себе очередную жертву. Оно и немудрено, с таким-то составом.

Кроме камергера за столом сидели несколько министров, в том числе глава МИДа, военный министр, министр промышленности и министр внутренних дел. Каждый из них работал с какими-то бумагами, скорее всего, со списками награждаемых от своего министерства.

Император вошёл в малый зал приёмов минута в минуту, когда часы, висевшие на стене позади стола, показали ровно пятнадцать часов ноль-ноль минут.

– Господа! – скомандовал камергер.

Все тут же встали, включая и дам.

– Благодарю! Все⁈ – отреагировал император.

– Так точно, Ваше императорское величество! – ответствовал камергер, – за исключением тех, о ком вам было заранее доложено.

– Прошу присаживаться! – и скомандовав, император сел на трон, окидывая внимательным взором всех присутствующих.

Народу в приёмном зале находилось около сорока человек, не считая обслуживающего персонала, и я смог затеряться между ними, как я поначалу и предполагал. Скорее всего, император и не увидел меня.

– Господа! – обратился ко всем присутствующим император, – сегодня я собрал вас для того, чтобы оценить заслуги каждого по достоинству, награждая за верную службу империи. Все вы знаете, что нам объявили войну, и где-то на краю нашей империи, за десятки тысяч вёрст от нашей столицы, сейчас ведут борьбу солдаты и офицеры имперской армии, выполняя священный долг защитника Отечества. Я верю, что, несмотря на все трудности, империя победит и выйдет с честью из тех неблагоприятных условий, которые нам пытаются создать некоторые страны. Наша доблестная армия, её солдаты и офицеры покроют себя неувядаемой славой на полях сражений и смогут дать достойный отпор хоть всему миру, если он вдруг ополчится против нас. И сейчас, Я, данной мне властью, награждаю тех, кто приложил все свои силы на благо Империи и её победе над врагами!