Текст книги "Большой словарь мата. Том 1"

Автор книги: Алексей Плуцер-Сарно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Алексей Плуцер-Сарно
Большой словарь мата. Том 1

Опыт построения справочно-библиографической базы данных лексических и фразеологических значений слова
«хуй»

19 значений,

9 подзначений,

9 оттенков значения,

23 оттенка употребления слова хуй,

523 фразеологических статьи,

в которых представлено

около 400 идиом и языковых клише и более 1000 фразеологически связанных значений слова хуй

Вступительные статьи доктора филологических наук, профессора, зав. кафедрой славистики Тартуского университета, академика A. Д. Дуличенко и доктора филологических наук B. П. Руднева

Благодарность

В составлении базы данных принимала участие Е. А. Жданова. Ею же осуществлено научное редактирование всех словарных статей данного тома, составлен раздел «Источники базы данных» и проведена сверка всех цитат данного тома с источниками цитирования.

В составлении обсценной части базы данных в принимала участие Е. А. Бе-лоусова.

Принципы построения обсуждались с А. С. Гердом на возглавляемой им кафедре математической, прикладной и структурной лингвистики СПбГУ. Помощь и поддержка, оказанная А. С. Гердом, не может быть переоценена.

В 1994 году черновые материалы базы данных были отредактированы И. А. Богдановой (словарный отдел издательства СПбГУ).

Выражаю благодарность Ю. С. Степанову и Ю. Н. Караулову, ознакомившимися с рукописью и оказавшими поддержку автору.

Предварительные материалы базы данных обсуждалась в 1994 году с А. Н. Барановым в руководимом им Секторе экспериментальной лексикографии Института русского языка.

Фрагменты обсценной базы данных любезно согласились прочитать и обсудить Ю. Д. Апресян, Е. Э. Бабаева, А. К. Байбурин, А. Д. Дуличенко, Е. В. Душечкина, М. М. Болдуман, Ю. А. Клейнер, В. Д. Луков, С. Ю. Мазур, Н. В. Перцов, В. П. Руднев, А. Л. Соболев, С. А. Старостин, В. Н.Топоров и М. И. Шапир, критические замечания и советы которых были небычайно ценными для автора.

Спасибо А. К. Жолковскому (Санта-Моника), М. А. Колерову (Москва), И. П. Смирнову (Констанц), А. М. Пятигорскому (Лондон), проявившим интерес к данной работе.

Автор признателен за оказанную помощь Хенрику Барану (Олбани), К. Г. Лей-бову (Ратинген), Т. М. Лийре (Тарту), Хью Олмстеду (Гарвард) и Д. М. Рогинскому (Нюрнберг).

Неоценимую помощь автору в архивной работе оказали В. Н. Сажин и Е. А. Пережогина.

Сборка компьютеров, сетевое и программное обеспечение на протяжении последних пяти лет осуществлялись Александром Можаевым, которому автор выражает свою бесконечную признательность.

Автор благодарит за предоставление ценных материалов и источников

B. И. Беликова, А. Ф. Белоусова, Александра Бренера, В. В. Гущина, Д. Я. Калугина, Т. Ю. Кибирова, Р. В. Клубкова, В. К. Кондратьева, Владимира Котля-рова (Толстого), Т. М.Левину, А. И. Машнина, Е. Ю. Подвальную, Е. И. Ревзина,

C. А. Савицкого, А. И. Сосланда, В. Ю. Степанцова, М. С. Трофименкова, А. Е. Ша-бурова, Ю. Шилова и В. И. Эрля.

Автор выражает свою признательность за советы Г. В. Обатнину, И. А. Пиль-щикову, И. В. Рейфман, Т. В. Рождественской.

Замечания Л. Ф. Кациса позволили автору сделать целый ряд дополнений.

Автор бесконечно обязан главному редактору журнала «Логос» В. В. Анашвили, ответственному секретарю журнала «Логос» В. П. Рудневу, директору издательства «Ad Marginem» А. Т. Иванову, главному редактору издательства «Языки русской культуры» А. Д. Кошелеву, редактору журнала «Новый мир» А. А. Носову, главному редактору журнала «Новое литературное обозрение» И. Д. Прохоровой, редактору журнала «Новое литературное обозрение» К. Р. Кобрину, редактору журнала «Новая русская книга» Г. А. Мореву, главному редактору газеты «Ex libris» И. А. Зотову и главному редактору журнала «Антураж» Е. Ю. Мень за бескорыстную поддержку данного проекта.

Мне также хотелось выразить глубочайшую признательность моим учителям Л. И. Соболеву, который увлек меня профессиональной филологической работой, И. А. Чернову и А. Д. Дуличенко, оказавшим автору поддержку в тартуский период, 3. Г. Минц и Ю. М. Лотману, которые своим личным примером обрекли автора на бесплодные попытки завершения этой бесконечной работы.

«И это все о нем»
('Хуй': Феноменология, антропология, метафизика, прагмасемантика)

0. Вводные замечания

'Хуй' является самым важным объектом в жизни человека, начиная с самого раннего детства, а также в истории человеческих отношений, культуре, науке, искусстве и философии – и соответственно самым важным словом в языке, (даже если оно реально не произносится). Обоснованию этого тезиса в основном и будет посвящено настоящее исследование[1]1
  Одновременно это обоснование будет служить иллюстрацией важности и ценности представляемой на суд читателя книги Алексея Плуцера-Сарно и ее главного героя. Мы считаем излишними дежурные слова о том, что эта книга заслуживает бесконечного внимания, что в ней собран бесценный лексикографический материал и так далее, и тому подобное. Все это представляется и без того совершенно очевидным.


[Закрыть] .

1. Кастрация и фаллос

Одним из важнейших открытий психоанализа (первых подвижников которого в начале нашего века обыватели точно так же обвиняли в легкомыслии, аморализме развратности и т. д. (см. об этом подробно, например, биографию Фрейда[Джонс 1998]), как они в конце века обвиняют в том же самом Владимира Сорокина, Виктора Ерофеева, Олега Кулика, Александра Бренера и как, безусловно, будут обвинять и автора этой книги) было обнаружение нескольких фундаментальных фактов относительно предмета нашего исследования (здесь мы должны извиниться перед просвещенной частью наших читателей за несколько абзацев психоаналитического ликбеза, без которого мы не сможем продвинуться дальше в исследовании того, о чем идет речь). Дело в том, что, как было показано Фрейдом, маленький ребенок, будь то мальчик или девочка, полагает, что все люди наделены или должны быть наделены пенисом.

В 1908 году в статье "О теории инфантильной сексуальности" Фрейд писал: "Уже в детстве пенис является ведущей эрогенной зоной и главным автоэротическим объектом, причем оценка его роли у мальчика вполне логично связана с невозможностью представить себе человека, подобного себе, но лишенного этого важного органа" (цит. по:[Лапланш-Понталис 1996:198]; курсив мой. – В. Р.). Итак, мальчик не в состоянии представить, что у кого-то нет пениса, и понятно, что он есть у отца. Следующий важнейший шаг – это фантазматическое наделение матери воображаемым фаллосом (о разграничении понятий 'пенис' и 'фаллос' мы будем говорить ниже). При этом, когда ребенок обнаруживает, что на самом деле у матери нет фаллоса, это становится одной из страшных невротических травм его детства.

Потому что, когда обнаруживается, что у кого-то его нет, это может означать только, что он раньше он был и его за какую-то провинность ликвидировали.

Отсюда берет начало самый универсальный страх в жизни человека – страх кастрации и комплекс, связанный с ним.

А как же девочки? У них ведь реально нет пениса. Согласно психоаналитическим воззрениям, маленькая девочка не знает, что у нее есть влагалище, и считает своим основным половым органом клитор, в котором – отчасти справедливо – видит недоразвившийся маленький пенис. Поэтому одним из самых и важных и тягостных переживаний инфантильной сексуальности у девочки является зависть к мужчине как обладателю большого пениса, или зависть к пенису (Penisneid).

"Зависть к пенису, – пишет американский психоаналитик Геральд Блюм, – возникает, когда девочка замечает анатомическое отличие в гениталиях. Она не только чувствует, что ей хотелось бы обладать пенисом, но, вероятно, предполагает, что имела и лишилась его. В ее глазах обладание пенисом создает преимущество по сравнению с клитором в мастурбации и мочеиспускании. Параллельно возникает мысль об отсутствии пениса как результата наказания, заслуженного или незаслуженного"[Блюм 1996: 126].

Комплекс кастрации и зависть к пенису являются универсальными проявлениями человеческой сексуальности и всей психической жизни, мотивировкой многих жизненных поступков на протяжении всей жизни. Даже психоаналитическое вмешательство не может устранить эти два фундаментальных невротических переживания.

"Никакой завершенный психоанализ, – писал Жак Лакан, – не устраняет последствий комплекса кастрации в бессознательном мужчины и зависти к пенису в бессознательном женщины"[Лакан 1997: 137].

Почему же все-таки страх потерять пенис и зависть из-за его отсутствия является таким универсальным, почему он страшнее даже страха смерти? Откуда берется комплекс кастрации?

На первый вопрос Фрейд ответил в одной из своих поздних работ, где он, опираясь на воззрения одного из своих учеников, Отто Ранка, создателя теории "травмы рождения"[Rank 1929], пишет, что страх потерять член связан с первоначальным страхом, сопровождающим появление человека на свет. Ведь при этом происходит отделение тела ребенка от тела матери. Маленькое тело ребенка, отделяющееся от места, где должен находиться фаллос, отождествляется в бессознательном человека с самим пенисом[Freud 1981]. (Для женщины отождествление пениса с ребенком связано с фантазией о том, что у нее в теле находится пенис-ребенок, что служит манифестаций желания коитуса (первоначально, в Эдиповой стадии, – с отцом, обладателем большого пениса) и желания иметь настоящего ребенка.)

Таким образом формируется первое главное отождествление, которое будет играть важнейшую роль в дальнейшем обсуждении нашего предмета. Это отождествление фаллоса с его обладателем, с субъектом. Хуй – это человек. Более того, хуй это не просто человек, хуй – это я сам, или, как говорят психоаналитики, "собственное я". Поэтому утрата хуя равнозначна утрате собственной идентичности, собственного Selbst, а это страшнее смерти, потому что при своей смерти человек не присутствует, а уничтожение "собственного я" (реально представляющее собой психоз, утрату связи с реальностью) переживается им как ужасающая катастрофа.

На второй вопрос (хронологически он был поставлен первым): откуда возникает комплекс кастрации? – Фрейд ответил уже в 1905 году в знаменитой работе о маленьком Гансе ("Анализ фобии пятилетнего мальчика"[Фрейд 1990]), где показывается, что страх кастрации является реакцией на эдипов комплекс (инфантильное желание сексуального контакта с матерью и устранения отца как мешающего этому контакту). В более поздней работе "Достоевский и отцеубийство" Фрейд пишет по этому поводу: "В определенный момент ребенок начинает понимать, что попытка устранения отца как соперника угрожала бы ему кастрацией. Стало быть, из-за страха кастрации, то есть в интересах сохранения своего мужского начала, ребенок отказывается от своего желания обладать матерью и устранить отца"[Фрейд 1994: 288].

Фантазматическая угроза кастрации служит для преодоления Эдипова комплекса, но при этом может приводить к невротическим последствиям, в частности к фобиям, как это и случилось с героем фрейдовской работы о пятилетнем Гансе, который боялся, что большая белая лошадь (которую он бессознательно отождествлял с отцом, потому что у лошади большой пенис) откусит ему хуй[Фрейд 1990].

После прохождения эдипова комплекса у ребенка начинается так называемая фаллическая стадия развития, когда центром его внимания становится собственный член (у девочки – клитор) и формируется фундаментальное противопоставление фаллоса и пениса, которое пора разъяснить. Под словом'пенис' в психоанализе понимается мужской половой орган в его физиологическом значении, тогда как фаллос – это некий универсальный символический объект, играющий важнейшую роль в человеческой жизни, – его наличие или отсутствие, как пишут французские психоаналитики Лапланш и Понталис, "пре-вращает анатомическое различие в главный критерий классификации человеческих существ, поскольку для каждого субъекта это наличие или отсутствие не простая данность, а проблематический результат внутри – и внесубъ-ектного процесса, связанного с принятием субъектом своего пола"[Лапланш-Понталис 1996: 549].

Другими словами, 'хуй' во всем многообразии его онтологических и лингвистических функций и ролей – это, конечно, скорее фаллос, а не пенис. Жак Лакан, который применил к психоанализу основные методологические оппозиции структурной лингвистики Соссюра, говорит о фаллосе как об универсальном "означающем желания". Что под этим подразумевается? Вспомним соссюровское разграничение означаемого и означающего в структуре языкового знака[Соссюр 1998], то есть обозначаемого знаком предмета, денотата, и его формальной стороны, того, как означает этот знак, означающего.

Специфика психической жизни человека, особенно в ее невротическом варианте – а по сути подавляющее большинство людей, во всяком случае читателей этой книги, являются в той или иной степени невротиками, – заключается в том, что в ней форма преобладает над предметом, означающее над означаемым. Что это значит? Это может значить очень простую вещь. Мы всегда, не имея даже никакой психологической подготовки, можем обнаружить у говорящего так называемую симптоматическую речь, такую речь, в которой форма преобладает над содержанием, как преобладает над что. Если, например, вы сравните следующие две фразы, которые вы, предположим, услышали от своего знакомого:

(1) Пошел, блядь, на хуй, козел!

(2) Блядь, блядь, козел на пошел, блядь-блядь на хуй козел козел на на на, – то ясно, что текст (1) – это текст нормального человека, а текст (2) принадлежит сумасшедшему – в нем акцентуирован план выражения, означающее.

И вот, по Лакану, фаллос – это универсальное означающее человеческой жизни, универсальная симптоматическая метка, все время напоминающая о том, что в этом плане у человека с самого начала существуют проблемы. Эти проблемы Лакан, обобщая психоаналитическое учение о комплексе кастрации, назвал символической кастрацией. Под символической кастрацией Лакан понимал такое положение вещей, когда вследствие экстракорпорального развития человека (что мы обычно называем более привычным нам словом "культура") человеческое тело из чисто физиологического инструмента отправлений физиологических потребностей сделалось неким признаком или, как говорят психоаналитики, симптомом универсальной нехватки удовлетворенности в сексуальном объекте. Произошло это потому, что, став человеком – именно в этот момент, так сказать, пенис превратился в фаллос, – человек перестал подобно животному сугубо физиологически удовлетворять свой сексуальный голод с первым попавшимся объектом противоположного пола. Человеку стало не все равно, с каким объектом иметь сексуальные отношения (как любил говорить Лотман, феномен культуры заключается в том, что оппозиция "мужчина" vs "женщина" сменяется оппозицией "только этот" vs "только эта"[Лотман 1978].

Именно эту невозможность иметь сексуальные отношения с кем попало Лакан и называет символической кастрацией. Говоря обыденным языком, это соответствует тому, что в человеческой жизни появляется такой феномен, как любовь, выражающийся в стремлении наделить свой сексуальный объект сверхценными свойствами. А поскольку реальный объект всегда разочаровывает в этом стремлении субъекта идеализировать его, то и обнаруживается, как говорит Лакан, "нехватка в другом", и фаллос является драматическим символом, универсальным означающим этой нехватки. (Подробно эта концепция Лакана изложена в книге философа из Любляны Ренаты Салецл[Салецл 1999].)

Другими словами, человек в своих сексуальных отношениях отличается от животного тем, что для него как (форма) начинает преобладать над что (содержанием). В этом смысле важно не наличие большого пениса, а обладание огромным Фаллосом.

2. Фаллос и хуй

Наиболее очевидным следствием универсальности фаллоса в человеческом бытии является универсальность слова 'хуй' в человеческом языке, что в обсценной речевой практике проявляется прежде всего в том, что словом'хуй' может быть обозначен в принципе любой объект и любое отношение, то есть, попросту говоря, словом 'хуй' и его дериватами может быть обозначено любое другое слово (об этом достаточно подробно пишет также Ю. И. Левин в статье[Левин 1996: 115]). Прежде всего, словом 'хуй' может быть обозначен любой одушевленный объект мужского рода (что является естественным

следствием отождествления фаллоса с "собственным я", о чем мы писали выше). "Где этот хуй пропадает? Наконец-то пришел, старый хуй. Опять этот хуй Руднев написал очередную статью!" и так далее.

Естественно при этом, что объект женского рода соответственно называется словом 'пизда' (примеры могут практически теми же), но пизда все-таки на втором месте, она не столь универсальна (да простят мне читательницы этот сексистский тезис), что доказывается хотя бы тем фактом, что вместо пизда могут быть употреблены дериваты слова'хуй', такие, например, какхуедрочка, хуеплетка, хуесоска и даже хуепиздка.

Вообще можно с уверенностью сказать, что три базовых матерных слова, то есть 'хуй', 'пизда' и 'ебать' – в его наиболее стандартном употреблении в выражении "Еб твою мать" – являются отражением первичного объектного мира на эдипальной стадии, когда в картине мира 3-5-летнего ребенка присутствуют прежде всего мать, отец и эдипальное отношение.

В сущности, "Еб твою мать" – ведь и есть образное выражение самой сути эдипова комплекса. (О том, что второе лицо местоимения в этом выражении имеет вторичный характер и, в сущности, оно означает свою мать, мать того, кто говорит, подробно писал Б. А. Успенский[Успенский 1996: 61]; срав. аналогичные выражения, эксплицитно обращенные говорящим к себе или ни к кому типа "Ебать меня в сраку!", "Ебать мой сраный хуй!", "Ебать мои старые кости!", "ебена мать", "ебаный хуй", "ебаный по голове"; для обыденной речи этот феномен может быть объяснен и тем, что человек часто говорит "ты" или "твой", обращаясь к себе или в обобщенно-личном значении вроде "Ну что ты будешь делать!", поэтому выражение "Еб твою мать!" может быть и изначально расценено как обращение говорящего к себе в эмфатическом или обобщенно-личном втором лице.)

Любой неодушевленный объект может быть обозначен существительным 'хуевина' (со значением, синонимичным слову'штука'): "Куда этахуевина подевалась", "Дай мне эту хуевину", "Возьми с полки эту хуевину" и т. д.

Любое абстрактное существительное может быть обозначено такими дериватами слова'хуй', какхуйня, хуета, хуетень, причем вовсе не обязательно с пейоративным оттенком (см. также[Левин 1996]). Например, во фразе "Вся это хуета занимала огромное количество времени" под 'хуетой' может пониматься лекция, половой акт, драка, дискуссия, посещение ресторана и т. п.

Любое свойство или качество может быть обозначено прилагательными хуёвый, хуев, охуительный и охуенный (существует при этом слово "пиздатый" (синоним слова "охуительный"), но оно является несопоставимо менее частотным – здесь действует тот же принцип – пизда всегда на втором месте).

Причем первое будет коннотировать значению 'плохой', а второе – значению 'замечательный, превосходный' (то же самое распространяется на наречия хуёво и охуенно (охуительно). Эти дериваты слова 'хуй' представляют собой крайне немногочисленные в русском языке примеры энантиосемии – языкового явления, при котором один корень развивает противоположные значения. Последнее связано с фундаментальной амбивалентностью понятия 'хуй' в свете категорий эроса-танатоса, а также персонажа по имени Хуй как культурного героя-трикстера, медиатора между жизнью и смертью, о чем будет достаточно подробно сказано ниже.

Глаголы хуярить, хуячить имеют в русском языке такое же универсальное прономинальное значение, как глагол делать.

Универсализм слова 'хуй' и его дериватов проявляется в такой детской языковой игре, когда каждое слово (последнее слов фразы) переиначивается в окказиональный неологизм с корнем hui-. Например:

– Дай мне масло.

– Хуясло!

– Принеси карандаш.

– Хуй-дашь!

– Сними пальто.

– Хуй-то!

– Пойдем домой.

– Хуй-мой!

– Отойди от окна.

– Хуй-на!

– Какая хорошая погода.

– Хуёда!

– У меня болит живот.

– Хуй-тебе-в-рот!

– Мы здесь все больны.

– Хуй-вам-всем-в-штаны! И так далее.

Ср. также выражение "головка от хуя", которым могут ответить, когда кто-то говорит "Я" (вспомним об отождествлении фаллоса с "собственным я"). Пример использования этого выражения в анекдоте о Штирлице:

– Штирлиц! – позвал Плейшнер. – Я! – привычно крикнул Штирлиц. – Головка от хуя, – пошутил Плейшнер. – Плейшнер не предатель, – подумал Штирлиц.

Вообще в детском и любом обсценном сознании все, что кончается на – уй, – уя или – уём, почти автоматически влечет за собой соответствующую неприличную ассоциацию. Например, Татьяна Ларина в обсценно переиначенном варианте своей знаменитой арии в словах, посвященных Онегину, поет, конечно, не "Я жду тебя, я жду тебя", а "Я жду хуя, я жду хуя".

В своей универсальности слово 'хуй' не обязательно может быть непосредственно воспроизведено в речи, оно может существовать в виде огромного числа эвфемизмов и паронимов. Так, наиболее частым эвфемизмом хуя-фаллоса является нога (срав. также выражения "пятая нога", "двадцать первый палец" в значении 'хуй'). Вспомним, например, стихотворение капитана Лебядкина, посвященное описанию сломанной ноги Лизы в романе Достоевского "Бесы":

Краса красот сломала член И интересней втрое стала И трижды сделался влюблен, Влюбленный и до члена немало.

Здесь обыгрывается двусмысленная амбивалетность слова 'член' применительно к женской ноге (подробно о ноге как заместителе фаллоса см. нашу работу[Руднев 2001]).

В качестве заместителя члена может также выступать и рука. Современный русский философ Владимир Колотаев показал, что в романе Чернышевского "Что делать?" постоянное целование рук служит субститутом орального гомосексуального поведения героев – Веры Павловны, Лопухова и Кирсанова[Колотаев 2001].

В знаменитой реплике из комедии Чехова "Вишневый сад" – "Епиходов бильярдный кий сломал" слово'кий', конечно, является паронимическим субститутом слова'хуй'. Точно так же гоголевский Вий не что иное, как'хуй', огромное фаллическое чудовище. (О гоголевских носах уже и не приходится говорить, об этом в 1920-х годах исчерпывающе написал один из основателей русского психоанализа И. Д. Ермаков[Ермаков 1999]; о знаменитом носе Сирано де Бержерака как субституте фаллоса см. нашу статью[Руднев 2001а].)

Здесь, конечно, имеет значение не только фонетическая паронимия, но и просодическое сходство слов 'хуй' – 'кий' – 'Вий' – 'нос' (односложные слова, построенные по принципу "консонант + вокал + консонант" (сюда можно также добавить буй, клюв, хвост, хлыст, кол, дуб, рог, плуг, прут, лом, болт (срав. выражение "забить болт"), конь (срав. конь в пальто), зверь, хорь, слон, морж (хуй моржовый) и многие другие.

Вспомним, что Фрейд в одной из самых ранних и самых знаменитых своих книг "Толкование сновидений", а также в лекциях о сновидениях 1916 года построил целую номенклатуру лексических и предметных субститутов фал-лоса-пениса-хуя: это палки, зонты, шесты, деревья, ножи, кинжалы, копья, сабли, револьверы, ружья, пистолеты, водопроводные краны, лейки, фонтаны, висячие лампы, выдвигающиеся карандаши (последний символ использован Томасом Манном в романе "Волшебная гора" – в гомосексуальных воспоминаниях-фантазиях Ганса Касторпа, когда его одноклассник Прибыслав Хиппе дает ему карандаш с выдвигающимся стержнем), ручки, пилочки для ногтей, молотки, воздушные шары, аэропланы, цеппелины (последние Фрейд связывал с идеей эрекции как силы, преодолевающей силу притяжения), змеи, рыбы, шляпы и пальто[Фрейд 1989: 96-97] (см. также пятую главу книги "Толкование сновидений").

В искусстве XX века, особенно в классическом французском сюрреализме 1920-1930-х годов, психоаналитическая закваска настолько была сильной, (художники-сюрреалисты страстно увлекались психоанализом и использовали его основные принципы в своем творчестве; например, идея свободных ассоциаций имплицировала знаменитую технику автоматического письма), что психоаналитическая символика буквально затопляла их произведения. Вспомним название известной картины Рене Магритта, в котором (подобно понятию нулевой фонемы в классической фонологии Н. С. Трубецкого) лексема "хуй" выступает как "нулевая лексема" (или "минус-прием", как любил говорить Ю. М. Лотман). Речь идет о картине "Ceci n'est pas une pipe" ("Это не трубка"), на которой изображена обыкновенная курительная трубка ярко выраженной фаллической формы. В свете всего изложенного выше заглавие картины однозначно прочитывается как "Это не трубка-это хуй" (срав., впрочем, гораздо более утонченный и глубокомысленный анализ этой картины в книге[Фуко 1999]).

Вспомним также языковые игры, построенные на эффекте обманутого ожидания, свидетельствующие о том, что языковое сознание всегда готово воспринять слово "хуй" до такой степени, что его отсутствие или замена другим словом переживается как нечто экстраординарное, например комическое. Мы имеем в виду детские стишки вроде

 
Завидев в море красный буй,
К нему поплыл какой-то… дядя.
А с берега на это глядя.
Смеялись две крутые… тети.
 

 
Ехал на ярмарку Ванька Холуй,
За три копейки показывал свой х…
 

 
Художник, художник, художник молодой,
Нарисуй мне бабу с рыжей пи….
 

 
Пиками, пиками стали воевать,
А потом раздумали, стали баб е…
 

 
Ехал на ярмарку – и так далее.
 

Или не менее знаменитый текст, в котором слово 'хуй' заанаграммировано в каждой строчке, но в конце концов оно так и не появляется:

 
Себя от холода страхуя,
Купил доху я на меху я.
Купив доху, дал маху я –
Она не греет… ни хрена (вар.: ни черта, абсолютно).
 

О готовности детского и вообще обыденного сознания во всем видеть хуй свидетельствует феномен восприятия иностранных слов, омонимичных слову 'хуй' (применительно к мату в целом об этом пишет, в частности, в своей книге В. И. Жельвис[Жельвис 1997]). Так, например, формант 'хуй-' часто встречается в китайских именах собственных (обывательское редакторское сознание в советских издательствах в переводах с китайского лицемерно заменяло 'хуй' на 'хой'; например, выразительное имя военачальника Чуань Хуй заменялось на Чуань Хой), что используется в детском фольклоре, когда придумываются каламбурно осмысляемые китайские имена с формантом 'хуй', например Жуй Хуй (из анекдота о китайском дипломате и Брежневе):

Китайский дипломат (представляясь): Жуй Хуй.

Брежнев (возмущенно): Жуй сам!

Или (самое коронное в нашем детстве) – Сунь Хуй Вчай Вынь Су Хим.

Кажется, мы достаточно убедительно показали языковую и онтологическую универсальность нашего героя. Теперь на основе анализа собранной в книге А. Плуцера-Сарно уникальной коллекции фразеологизмов со словом 'хуй' обратимся к тем многообразным значениям, которые принимает Хуй как герой речевого фольклора и обыденного речевого поведения, будучи мифологическим амбивалентным персонажем – трикстером, культурным героем, посредником между жизнью и смертью (об этой функции трикстера см.[Леви-Строс 2000, Мелетинский 2000]) вроде германского Локи, античного Гермеса или палеоазеатского Ворона. Медиативно-амбивалентная роль хуя-фаллоса несомненна. С одной стороны, это предмет, который дает жизнь, с другой, он оценивается как нечто приносящее смерть в общей эротико-танатоло-гической динамике сексуальных отношений (к тому же еще мифологически осмысляемых в народном сознании в аспекте космогоническо-эсхатологичес-кого совокупления с землей (и, чаще всего, ее осквернения)[Успенский 1996]), обращенных как к инстинкту жизни, так и к инстинкту смерти (понятие, введенное Фрейдом в работе "По ту сторону принципа удовольствия"[Фрейд 1990а], а также – за восемь лет до него – его ученицей Сабиной Шпильрейн[Шпильрейн 1995]).

Хуй в качестве трикстера – это прежде всего веселый персонаж, жизнеутверждающий богатырь, символизирующий плодородие во многих ритуально-мифологических традициях, например в античной.

Вновь переходя на психоаналитический язык, можно сказать, что у нашего героя Хуя и / или его обладателя ярко выраженный фаллический (или фаллическо-нарциссический (это понятие ввел в психоанализ (Вильгельм Райх[Райх 1999]) характер (что нельзя не признать, вполне естественно, каким же еще быть характеру у хуя!). Фаллический характер связан с фиксацией на фаллической фазе (о ней мы говорили выше), то есть с таким положением вещей, когда в период фаллической фазы с ребенком произошли какие-то травмирующие его события, которые на уровне бессознательного навсегда сделали его зависимым от страха кастрации (у девочек от зависти к пенису) и от неумеренной инфантильной любви к своему фаллосу.

Вот как описывает этот характер Геральд Блюм:

«Люди с фаллическим характером ведут себя в беспечной, решительной, самоуверенной манере. Это вызывающее поведение представляет неосознанную защитную реакцию на не преодоленный в детстве страх кастрации. Переоценка пениса и его отождествление со всем телом (что мы и наблюдаем в нашем случае. – В. Р.) типичны для ранней фаллической стадии и отражаются с огромном тщеславии, эксгибиционизме (да, что-что, а уж показать себя наш герой любит! – В. Р.) и повышенной чувствительности (что и говорить: просто цветочек, чуть что – сразу и поникнет головкой. – В. Р.). Человек стаким характером живет в предвосхищении нападок на себя и поэтому наступает первым. Его агрессивность и провоцирующее поведение выражаются скорее не в словах, а в поступках (до чего точно сказано! – В. Р.). Показное мужество в духе бесшабашного мотоциклиста считается способом гиперкомпенсации»

[Блюм 1996: 211-212].

В соответствии с этим обладатель хуя может, показывая его силу и лихость, бить им по столу (как в анекдоте про боцмана, который, ударив хуем по столу, вызвал кораблекрушение), околачивать груши и даже поднимать гири, как Порфирий Мудищев из поэмы «Лука», который

 
Подымая хуем гири,
Порой смешил царя до слез.
 

Поведение Хуя или обладателя хуя в соответствии с особенностями фаллического характера не только агрессивное, но и наглое, вызывающее. Срав.:

 
Шел я лесом, видел чудо:
Крокодил ебет верблюда.
Я кричу ему: «Нахал!»
Он мне хуем помахал.
 

Фаллическо-нарциссический ХУЙ в качестве одной из своих ведущих особенностей обладает огромными размерами, это хуй-богатырь. Примеры из книги А. Плуцера-Сарно:

хуй в оглоблю; хуй в полтора аршина: …Смотрит – у него на полосе поросли хуй аршина в полтора, стоят себе красноголовые, словно мак цвет;

хуй в три локтя: Села-де на печь, расплакалася: / – Не мои-та-де щас-ки, что мне найти хуя в три локтя;

хуй огромный: Огромный хуй, как Божья кара, / Витал над грешною землёй; Выше леса, выше темного, / Пронесли хуя огромного, / Девки плачут, голосят, / Бабы голосом ревут, / Куда старателя несут?;

хуй до колена: Я беден, нет у меня ни полена, только и богатства, что хуй по колена!

хуй пятивершковый: Самые страшные хуй – это пятивершковый и с пятью зарубками;

хуй с аршин: – Тебе привет передавал Лапшин! – …(?) – У которого хуй с аршин!