Текст книги "Россия 2015. Эпидемия"
Автор книги: Алексей Фомин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Александра Ефимовна, давайте другой номер попробуем.
– Я не помню наизусть других номеров, – она была явно расстроена.
– Да вы не расстраивайтесь, мобильные, наверное, и в Москве не работают, а домашний… Мало ли где может быть человек в такое время. Рано ведь еще. Вечером повторим попытку.
– Да, да, – пробормотала Петровская.
Тем временем Виктор Петрович с помощью Марины и Вики собрали разбросанное по поляне имущество и уложили все в машину.
– Миша, Александра Ефимовна, садитесь в машину, мы уже уезжаем.
К бронетранспортеру подъехали ровно в восемнадцать ноль-ноль. На этот раз около него оказался только один солдатик. Усевшись на теплый асфальт дороги, он мирно спал, привалившись к колесу бронетранспортера. Из-за кустов, с обочины, выбрался лейтенант, услышавший урчание фордовского мотора.
– А, это опять вы. У вас еда есть с собой?
– Есть, – ответил Мишка, – консервы.
– Ну, отлично. С вас двадцать банок, – лейтенант прищурился, что-то прикидывая в уме, – нет, двадцать четыре. Нас здесь четверо, – улыбаясь, пояснил он. – И хлеба. У вас есть хлеб?
– С хлебом у самих напряженка, – улыбнулся в ответ Виктор Петрович, – но мы дадим галеты. Две пачки. Идет?
– Идет. И сто баксов, – лейтенант оценивающим взглядом окинул отца и сына Колосовых и их машину, – нет, двести. И езжайте себе спокойно.
– Лейтенант, а ты не того? – Мишка аж покраснел от возмущения. – Не слишком ли круто завернул?
– Да нет. Нормально. Я же должностное преступление совершаю.
Виктор Петрович рассмеялся и, протянув руку лейтенанту, сказал:
– Добро. По рукам?
– По рукам, – лейтенант протянул свою.
Колосов собирался уж было идти к машине за обговоренной данью, но тот удержал его руку в своей и, вдруг понизив голос до шепота, спросил:
– «Калаши» нужны? Два, с подствольниками. По два рожка к каждому и по две гранаты. По сто баксов за каждый.
Колосовы переглянулись.
– Добро. Берем. Добавь только еще по одному рожку.
– Нет вопросов. Только с вас дополнительно еще двенадцать банок консервов.
– Ну, ты и жучила, – на этот раз уже не выдержал и рассмеялся Михаил.
Обе стороны расстались довольные совершенной сделкой. «Форд-Транзит» снова мчался по шоссе, держа путь на юг.
– Миха, держи среднюю скорость не менее сотни, – скомандовал Виктор Петрович, – мы тогда успеваем в Орел засветло приехать. Нам ведь еще предстоит в незнакомом городе человека искать. Не забудь, Александру Ефимовну высаживаем в Малоярославце.
Глава 6
– Толька! Свирский!
– Олег? Данко? Ты?
Двое уже немолодых, солидных, убеленных сединами, прилично одетых мужчин стиснули друг друга в объятиях.
– Подожди, подожди, раздавишь. Дай на тебя посмотреть. Ну, ты раздобрел, Олежка.
– Ты тоже не снегурочка. Хотя справедливости ради надо признать, что ты, в отличие от меня, почти в форме.
– А ты помнишь, как мы познакомились?
– Еще бы.
Это было на первом курсе, на второй или третий день после начала занятий. Толик Свирский опоздал к первой паре. Ткнулся в закрытую дверь, подергал за ручку – заперто. Почесал в затылке: «Может быть, номер аудитории перепутал?»
– Ты что, тоже из двенадцатой группы?
Толик обернулся. Вопрос задал здоровенный парняга с цыганскими глазами, прислонившийся к стене коридора напротив входа в аудиторию. Он был ненамного выше Толика, но плечист, плотен, а его круглое лицо с толстыми щеками украшали большие черные усы. Толик тогда никому не признался бы, даже самому себе, но именно эти усы вызывали у него, вчерашнего школьника, только-только начавшего бриться, симпатию к Олегу Данко. Приятно было иметь другом такого взрослого, бывалого парня. Олег, как потом оказалось, был на три года старше и уже успел поучиться в Гидромелиоративном институте, но бросил его. Как он потом с важным видом объяснял сокурсникам: «Не мое это было, не мое…»
– Да, из двенадцатой, – ответил Свирский.
– Опоздал, значит?
– Выходит, так.
– А я заглянул туда, одна мелкотня. Детишки. Скучно. Хорошо, что тебя встретил. Давай знакомиться. Олег Данко, – он протянул Толику руку.
– Толик Свирский, то есть Анатолий.
– Слушай, я тут еще на вступительных приглядел недалеко один гадюшничек. Но пиво ничего, не очень здорово разбавляют. Давай отметим начало учебного года, наше знакомство… И вообще.
«Ну вот и начинается та самая, настоящая, студенческая жизнь, при воспоминаниях о которой даже немолодые дяденьки и тетеньки тяжко вздыхают, на губах их появляется непроизвольная улыбка, а глаза загораются молодым задором», – подумал Толик.
В тот день он первый раз напился. Ну, может быть, и не напился, но очень и очень хорошо выпил. Именно с этого дня для Анатолия Львовича Свирского и начался отсчет череды дней, составивших его пять прекрасных студенческих лет. Это были очень быстрые, но чрезвычайно емкие пять лет. В них вместились и первый жизненный опыт, и первая настоящая работа, и первая ответственность, и познание азов своего ремесла… и первая любовь.
– Толька, а ты помнишь, как мы с девчонками на прудах к экзаменам готовились?
– Помню.
– Хотя «с девчонками» это больше ко мне относится, ты-то последний год всюду был только с Ниной. Кстати, как она?
– Нину мы похоронили два года назад.
– Прости. – Данко как-то сразу стушевался и обмяк, даже как будто стал меньше ростом. – Я не знал.
– Ничего. Это уже подернулось пеплом, хотя привыкнуть к тому, что ее нет рядом, я до сих пор не могу.
– А Лева? Я его последний раз видел в 90-м, когда приезжал к тебе на защиту докторской. Тогда ему было лет десять-двенадцать.
– Десять. Лева сейчас взрослый, самостоятельный мужчина. Закончил МВТУ. Программист. Уехал по оргнабору в Германию. Уже три года как. – Свирский недоуменно хмыкнул. – Раньше, понимаешь ли, народ из провинции ехал по лимиту в Москву, а теперь из Москвы – по лимиту в Германию. Через пару лет, кажется, получит гражданство. Недавно женился там. Одним словом, возвращаться домой не собирается. Так что я теперь остался один как перст.
– А если тебе переехать к сыну? Не пробовал?
– Да пробовал. Ездил в Германию в командировку на два месяца – курс лекций читал. Нет, – Свирский покачал головой, – я там не смогу. Все чужое, понимаешь? Получается еще хуже, чем в Москве. Ни друзей, ни знакомых. А сын? У него своя жизнь. За эти два месяца нам удалось провести вместе два дня. А в таком случае какая разница, сколько километров нас разделяет: двадцать, двести или две тысячи? Что это мы все обо мне да обо мне. Сам-то как? Чем сейчас занимаешься?
– Ты же знаешь, я все больше по административной части. Последние три года командую опытно-селекционной станцией в Орловской губернии. По сути дела, тот же самый многоотраслевой совхоз, но без производственной гонки, без борьбы за выживание. Хозяйство создавалось в рамках федеральной программы. Финансирование идет ну не то чтобы рекой, но вполне полноводным ручьем. Курирует нас лично губернатор. С чиновниками ниже уровня замгубернатора я теперь и не общаюсь. Скажу тебе честно, в таких тепличных условиях я не работал никогда – ни при советской власти, ни в нынешние времена. Что еще можно сказать? Три тысячи гектаров земли, коровки, овечки, свинюшки, птичек немножко. Новенький, с иголочки, коттеджный поселок. Производственная и лабораторная база. Все наисовременнейшее, из Европы. На это денег не жалели. Ну и, конечно, народ. Коллектив у меня, Толька, закачаешься. Лично подбирал почти каждого. И рабочих, и научных сотрудников. Толковые ребята. Соорудили мне за полгода диссертацию. Без всякого нажима с моей стороны. Честно. Ты же знаешь, я никогда не играл в эти игры и не собирался играть. Стар уже. Но говорят: «Давай, Иваныч, защищайся. А то как-то неприлично даже, что у нас шеф неостепененный». Так что я сподобился на старости лет, стал кандидатом биологических наук.
– Что же ты меня в известность не поставил, на защиту не пригласил? – удивился Свирский.
– Прости, Толь, но, ей-богу, стыдно было.
– Дурак ты старый, стыдно, видите ли, ему.
– Ну вот. А теперь говорят: «Давай мы тебе докторскую напишем». Но тут уж я сказал им: «Стоп, ребята. Пора и честь знать».
– Ну и зря. Докторская степень тебе не помешала бы. Чиновники твои будут больше уважать хотя бы.
– Чиновникам, – Данко приобнял Свирского за плечи и, сделав заговорщическое лицо, наклонился к нему, – наплевать на всякие наши с тобой степени. Они совсем другие вещи уважают. – Он сделал небольшую паузу. – И я им эти вещи обеспечиваю. Они мне, я им. Так и живем. Послушай, Анатолий Львович, приезжай ко мне. Посмотришь, как мы живем, чем занимаемся. Право слово, тебе будет интересно. Ты работаешь на прежнем месте?
– Я там не работаю. Я там, можно сказать, только числюсь.
Профессор Свирский работал заведующим лабораторией в Институте вирусологии и тропических болезней. Состояние института было плачевным. Девяностые годы стальным катком прокатились по отечественной науке. Когда руководство института обращалось в Академию наук или правительство, им отвечали: «На бюджетное финансирование не рассчитывайте, выживайте сами, как можете». И они выживали. Большую часть площадей сдали в аренду коммерческим организациям, сами продавали все, что только можно было продать. Свирский как мог старался сохранить самое драгоценное – коллектив лаборатории. Но все его усилия оказались тщетными. Слишком уж надолго затянулся тот период безвременья и неустройства. А десять лет для человеческой жизни – это очень большой срок. В результате к тому моменту, когда начался очередной нефтяной бум и в фундаментальную науку стали долетать финансовые капли от бурной нефтедолларовой реки, из коллектива всей лаборатории остались только сам Свирский да два пенсионера. С кем работать прикажете? За эти годы ушли в небытие целые научные школы.
И если уж быть до конца честным самим с собой, то необходимо признать, что речь надо вести не о возобновлении работы с того места, где она была приостановлена, а о создании заново отдельных направлений в фундаментальной науке. А на это тех самых капель никак не могло хватить. Их хватало только на то, чтобы платить оставшимся сотрудникам более или менее приличную зарплату, такую, чтобы они смогли впервые за десять лет поменять свои штопаные штаны и стоптанные ботинки на новые и стали хоть чуть-чуть похожи на научных работников. Соответственно, ни о каких новых серьезных исследованиях и речи быть не могло. Занимались переписыванием старых отчетов. Естественно, такое положение дел не могло устроить такого деятельного человека, как Анатолий Львович Свирский. Выход для себя он нашел в преподавательской работе. Еще в начале девяностых он вернулся в alma mater, но уже в качестве преподавателя. Сначала – на четверть ставки, впоследствии – на полную профессорскую ставку. А в Институт вирусологии Анатолий Львович приезжал на пару часов один-два раза в неделю.
Идея провести в стенах академии встречу выпускников 1976 года в честь тридцатилетия выпуска принадлежала ему. Ректор, бывший сокурсник Свирского, охотно и активно поддержал его. Так, после длительного перерыва, снова встретились бывшие однокурсники Данко и Свирский.
Уже потом, поздно ночью, после длинных, торжественных речей, обильного и шумного застолья, друзья сидели дома у Свирского. Анатолий Львович достал бутылку коньяку, порезал лимон, поставил на стол бокалы.
– Извини, живу по-холостяцки.
– Это ты о чем? Ты что же, думаешь, что после такого обжорства на банкете в меня еще что-то полезет? Да я о еде теперь и думать даже не могу. Ты лучше достань кофе и сахар. Есть у тебя? Отлично. Сделаем «николашку». Помнишь, как тогда, в студенческие годы. Как мы лихо коньячок «николашкой»-то закусывали. Сколько стоил тогда коньяк? Три рубля? Три с полтиной?
– По-моему, семь.
– Да нет. Семь это было потом, гораздо позже.
– Не помню, Олег. Все это как будто в другой жизни было.
Данко поколдовал над тарелкой, посыпая дольки лимона кофе и сахаром.
– Ну, давай. За встречу.
Они выпили, закусили лимоном. Данко внимательно оглядел комнату, в которой они сидели. На самом видном месте – портрет покойной жены Свирского, Нины.
– У тебя как с заработком, Толь? Наверное, обе зарплаты – и профессорская, и завлабовская такие огромные, что с трудом домой доносишь. Да?
– Это точно. Но мне хватает. Во-первых, мне одному не так уж много и нужно. А во-вторых, я беру взятки.
– Что-о? – Данко выглядел ошарашенным. – Ты? Ты берешь взятки? Невероятно. Скажи кто другой, ни в жисть не поверил бы, что Толька Свирский берет взятки.
– Да. А ты что же, не знал, что сейчас вся высшая школа стоит, можно сказать, зиждется на взятке? Это, мой дорогой, целая система. Я долго держался. Слышал только разговоры коллег и о коллегах: «Тот берет, этот берет…» Но сам – ни-ни. И не думал даже об этом. Но… состоялся однажды у меня один разговор. С… лицом, скажем так, облеченным административной властью. Вот он, пардон, оно, лицо, и говорит: «У нас после твоего курса лекций, Анатолий Львович, группы сокращаются вдвое. Ты что делаешь? Ты нам весь бюджет подрываешь. Нам студенты нужны, а мы их вынуждены отчислять из-за твоей принципиальности. Ты или бери, или ставь так, бесплатно. А чистоплюйство свое академическое спрячь куда-нибудь подальше. По крайней мере, платников не тронь. Можешь показывать свою принципиальность на бюджетниках. Хотя они тоже денег стоят». Вот так вот. И что же, я должен сначала у каждого поинтересоваться, платник он или бюджетник? Платников у нас, кстати, более семидесяти процентов.
А студент нынче пошел, я тебе скажу, весьма своеобразный. Мало кто хочет чему-нибудь научиться. Платят за них родители, и они считают, что этого достаточно для того, чтобы быть студентом. А любую проблему можно разрешить опять же таки с помощью денег. Ну… я подумал, подумал и решил перестать выпендриваться. Теперь, как все нормальные люди, беру взятки и никому не делаю хвостов. По крайней мере поменял свою старую «Волгу» на новую корейскую «Сонату» и не думаю о том, хватит ли мне денег дожить до следующей зарплаты.
– Понятно, – растягивая каждый слог, сказал Данко. – Давай еще по одной. Толь, а тебе, наверное, тоскливо тут одному. И работать по-настоящему эти сволочи тебе не дают.
Свирский согласно кивнул. И было непонятно, к чему относится этот кивок, то ли к одиночеству, то ли к анонимным «сволочам», то ли к тому и другому вместе. Данко снова наполнил бокалы янтарным, искрящимся на свету напитком.
– Знаешь что? – Олег хитро прищурился. – Переезжай ко мне. Замом по науке. Найдем для тебя коттеджик…
– На кой черт он мне нужен, этот коттеджик?
– Не хочешь коттеджик – сделаем для тебя квартирку в лабораторном корпусе. Все в твоем распоряжении: оборудование, люди, денежки кой-какие. Плановой работы у тебя будет совсем немного. Полная свобода творчества. Я уверен, ты что-нибудь придумаешь толковое. Да с моими ребятами можно горы свернуть. А? Ха-ха, – хохотнул Данко, – да мы еще Нобелевскую премию отхватим. Представляешь – лауреат Нобелевской премии колхоз «Червоно дышло».
Тут уж и Свирский не выдержал, рассмеялся. Смеялся долго, хорошо, от души. Отсмеявшись, сказал:
– Ладно, черт. Уговорил. Поедем к тебе.
Этот памятный для обоих разговор состоялся девять лет назад, в 2006-м. А сегодня, 16 июля 2015 года, Анатолий Львович сидел на кухне своей однокомнатной квартиры в Орле и с тоской смотрел через открытое окно на пустынную улицу.
Эту квартиру ему сделал пару лет назад все тот же Олег Данко. Как он тогда сказал, отдавая Свирскому ключи от квартиры: «Бери, пока у меня есть такая возможность. На всякий случай, мало ли как жизнь дальше сложится». Это было последнее благодеяние уходящего губернатора для Данко и его команды. Новым губернатором уже был назначен человек из Москвы. Поговаривали, что в Москве страшно недовольны тем, что старый губернатор регулярно срывает продовольственные поставки в столицу. А как их было не сорвать? К этому времени в области из-за боязни куриного гриппа уже уничтожили всю скотину и птицу. А хлеба и других культур год от года сеяли все меньше и меньше из-за сумасшедшей дороговизны солярки. На данковской опытно-селекционной станции удалось сохранить весь скот и всю птицу.
К тому времени все животные уже были неоднократно привиты различными противогриппозными вакцинами, став фактическими участниками широкомасштабных экспериментов, проводимых командой Свирского. Данко оказался прав, предрекая, что Анатолию Львовичу удастся придумать что-нибудь толковое. Последние несколько лет перед переездом в Орловскую область Свирский пытался заниматься разработкой вакцин, противостоящих различным разновидностям вируса гриппа. Но только пытался. Скудное финансирование прекращалось, едва успев начаться, и его старички снова возвращались к переписыванию старых отчетов. На новом месте он помолодел лет на двадцать. Та творческая энергия, тот молодой задор, которыми, казалось, был заряжен даже воздух в лабораториях, где трудились молодые генетики и микробиологи, проникали в плоть и кровь Анатолия Львовича, заставляя его мыслить все быстрее, все тоньше, все изощреннее.
Ребят Данко подобрал действительно талантливых и амбициозных. Им нужно было только указать цель, поставить задачу, достойную их высоких амбиций и способностей. И Свирский подбросил им такую задачку. Задачку, самая постановка которой у каждого мало-мальски грамотного профессионала вызывала не только недоумение, но и сомнение в психическом здоровье человека, предлагающего ее решить. Свирский предложил им создать универсальную противогриппозную вакцину. Привитый ею человек или животное не должен заболевать гриппом, в том числе и куриным, как бы ни мутировал вирус. Самонастраивающаяся вакцина, обнаруживающая вирус в живом организме, определяющая его разновидность и разрушающая его генетическую программу, превращая вирус из врага в союзника. И через семь лет такая вакцина была готова. По большому счету оставалось только завершить программу испытаний. Но сомнений в ее чрезвычайной эффективности уже ни у кого не оставалось. Все, кто участвовал в этой работе, уже неоднократно имели возможность, в том числе на себе, убедиться в чудесных свойствах полученной вакцины. И тут это известие о снятии губернатора. Его принес Свирскому Данко. Олег Иванович ввалился к нему в кабинет, тяжело дыша, прохрипел с порога:
– Толька, хана нам. Деда снимают.
Анатолий Львович поднял голову от бумаг, глядя, как грузный, раскрасневшийся Данко пересекает кабинет и усаживается в кресло рядом с его столом.
– Ну и что? Ты чего такой запыхавшийся, бегом на третий этаж поднимался, что ли?
– А как ты думаешь, кто прикрывал эту нашу с тобой самодеятельность? Дед. Он хоть и не знал, чем конкретно мы занимаемся, но кое о чем догадывался.
Дедом Данко называл губернатора. Олег Иванович достал из кармана брюк носовой платок и стал вытирать пот, катящийся градом по его красному толстому лицу, несмотря на работающий в кабинете Свирского кондиционер.
– Ты представь, – продолжал он, – приходит новый человек. Обязательно начнутся всякого рода проверки. Да и доброжелатели найдутся, стукнут.
В администрации таких добровольных помощников пруд пруди. И что же обнаруживается?
– Что? – переспросил Свирский.
– А то, что объем финансирования любимого детища губернатора, то есть нашего с тобой хозяйства, никак не соответствует количеству выращенного и переданного, в соответствии с федеральной программой, в другие области племенного скота.
– Не сгущай краски, Олег. Я думаю, что там найдется к чему прицепиться и помимо нас с тобой. Наше хозяйство – это так, мелочовка. Так что успокойся, если Дед на чем-то и погорит, то вряд ли виноваты будем мы.
– Ты так ничего и не понял. Дед свои проблемы как-нибудь решит. А когда нас вычислят, как мы будем решать свои?
– Олег, я давно хотел тебе сказать. Пора публиковать результаты. Еще немного – и вакцину можно будет запускать в производство. Сам видишь, она сейчас нужна как воздух, даже больше воздуха.
– Милый мой, ты так и не понял, в какой стране живешь. У нас ведь как – либо ты крышуешь, либо тебя крышуют. Оказавшихся вне системы просто сжирают. Как только ты объявишь, что у тебя есть вакцина, здесь настоящая война разгорится между желающими взять это дело под свое крыло. И я тебя уверяю, они очень быстро поймут, что им совсем не нужно двенадцать носителей суперсекрета. Ведь вакцина против куриного гриппа – это деньги, сумасшедшие деньги. Толя, они оставят в живых только кого-нибудь одного, самого сговорчивого. А развязывать языки, поверь, они очень хорошо умеют. Остальных просто отстрелят. Да и этот один им будет нужен на очень короткий период времени. Толя, если тебе наплевать на себя, подумай о ребятах. У них ведь семьи, дети малые. Да и не успеешь ты ничего опубликовать. Как только информация уйдет от нас, она попадет в лапы соответствующих структур. Официальных или неофициальных – неважно. Действовать они будут одинаково. Нам сейчас нужно выиграть время, пока я буду решать вопрос с запуском в производство. Да и неплохо было бы и нам что-то заработать на нашей вакцине. Что, мы зря столько лет жизни на нее положили?
Свирский поднял трубку телефона, набрал три цифры внутреннего номера:
– Светлана Васильевна, зайдите ко мне, пожалуйста, – и уже обращаясь к Данко: – А вот мы сейчас спросим, как нам быть, у нашей Василисы Премудрой.
Дверь распахнулась и в кабинет вошла русоволосая, слегка полноватая женщина лет тридцати пяти. Пока она шла от двери и устраивалась в кресле напротив Данко, мужчины искренне любовались ею. «Живое воплощение истинно русского типа красоты», – подумал Свирский.
– Светлана Васильевна, – обратился к ней Данко, – что посоветуете, как нам замаскировать плоды нашей многолетней работы? Дело в том, что нашего губернатора снимают. Я опасаюсь, что у нас будут проблемы.
– Я уже думала об этом, Олег Иванович. Считаю, что это правильное решение, в смысле замаскировать. Мы сейчас действительно подошли к опасному этапу в нашей работе. Ну… во-первых, почистить память компьютеров, всю информацию сбросить на носители, а их спрятать в надежном месте. Бумагу: все отчеты, рабочие тетради, журналы наблюдений – пересмотреть. Все, что необходимо, перебросить на диски и тоже – в надежное место. Остальное – уничтожить. Во-вторых, животные. Животных необходимо убрать. Мы никому не объясним, как мы сумели их сохранить в таком большом количестве. Но забивать их жалко, Олег Иванович. Ведь суперэлита. Я предлагаю раздать по частным хозяйствам. У нас и в другие места. Кое-где ведь люди сумели сохранить частный скот и птицу. Так что это в глаза бросаться не будет. А время пройдет – заберем их обратно. Ведь должно же закончиться когда-то все это безобразие. А чтобы провести это по бухгалтерии…
– Я решу этот вопрос. Оформлю документы на мясокомбинате задним числом. А на птицу тоже задним числом оформим акт на сжигание. А вот как нам быть с освоенными ресурсами, чем мы все эти годы занимались? На что деньги пошли?
– Ну, это совсем просто. Мы любым проверяющим мозги запудрим. Анатолий Львович, помните, Дима Панов ввел в помидор ген глубоководной рыбы? Вы еще тогда ему приказали бросить заниматься ерундой, помните?
– Да, да, – закивал Свирский, – что-то такое было.
– Так вот, он таки не бросил. Занимался потихонечку. И делянка у него небольшая есть.
– И что?
– У него теперь эти помидоры вызревают аж до декабря. Деляночку увеличим. За недельку бумаг всяких наплодим – шкафов не хватит складывать. Так что будет чем отчитаться.
– Отлично, – обрадовался Данко, – вот вы этим всем и займитесь. Анатолий Львович, а ты устрой пару публикаций в академических изданиях. У нас и за границей. Ну, сам знаешь, где лучше. А я через недельку соберу у нас областную прессу, включая телевидение. Устроим, так сказать, презентацию чудо-помидора. Кстати, как у него со вкусом, Светлана Васильевна?
Она рассмеялась:
– Вкус у него, скажем так, сложный. Если откровенно, отвратительный вкус. Но Димка надеется на улучшение со временем.
– Ну что ж, значит показывать будем одни помидоры, а кормить другими.
Тогда они расстались, довольные найденным решением. А потом появилась эта однокомнатная квартира в Орле, оформленная на подставное лицо. В ней-то и были спрятаны все результаты их многолетней работы. После смены губернатора к ним действительно нагрянула комиссия, но не найдя ничего особенно крамольного, разочарованная, уехала ни с чем. Впоследствии Данко удалось установить контакт с Шатуновым и договориться с ним о производстве вакцины на выгодных для себя условиях. Программа испытаний на людях успешно подходила к концу. Непредвиденное произошло уже в июне 2015. Губернская администрация продала хозяйство Данко. Новым хозяином оказался китайский бизнесмен. Все работавшие в хозяйстве были разом уволены. Территория хозяйства обнесена новым забором. Свирскому, жившему в квартире, находящейся в лабораторном корпусе, в пожарном порядке пришлось переезжать в Орел, в ту самую однокомнатную квартиру. На следующий день с Данко случился инфаркт. То ли инфаркт был очень обширным и тяжелым, и медики действительно ничего не смогли поделать, то ли не очень-то и старались что-то сделать, но Анатолий Львович потерял своего старого товарища. С его смертью вся тяжесть организационной работы и ответственность за судьбы людей обрушилась на плечи Свирского.
– Мишка, да держи же руль! Не крути!
– Я стараюсь, – только и успел выдохнуть тот, яростно вращая руль из стороны в сторону.
Машину потащило сначала влево и вынесло на встречную полосу, потом она резко, клюнув носом, пошла вправо, и в следующее мгновение, когда Михаилу уже вроде бы удалось выровнять ее и она опять начала слушаться руля, нажатие педали тормоза снова сделало ее неуправляемой. «Форд» повторил пирует и наконец остановился, ударившись бортом правого переднего колеса о высокий бордюр тротуара. Мужчины выскочили из машины.
– В чем дело, черт возьми, – выругался Мишка, – ведь не январь же месяц?!
– А вот в чем. – Виктору Петровичу удалось выдернуть из колеса стальную колючку, сваренную, наподобие противотанкового ежа, из кусков толстой проволоки с заостренными концами. – Это, Миша, кто-то на нас охотится. – Старший Колосов пнул ногой по колесу, из которого с шумом выходил воздух. – А вот и сами охотники.
К ним бегом приближалась группа подростков, человек 7–8. Обрезки труб и стальные прутья в руках говорили о том, что шутить они не собираются. Колосов нырнул в кабину и схватил стоящий за сиденьем автомат. Снять с предохранителя и передернуть затвор – доля секунды. Колосов дал короткую очередь прямо в асфальт, под ноги бегущим. Передние враз остановились, задние налетели на передних, кто-то упал, громко ругаясь. По асфальту со звоном покатился обрезок трубы. Толпа развернулась и, побросав свои прутья, со всех ног бросилась обратно. Последним, прихрамывая, бежал упавший. Колосов огляделся вокруг. В доме напротив, из распахнутого окна, на него смотрела женщина. Встретившись взглядом с Колосовым, она тут же исчезла в полумраке комнаты. «Пуганый народ тут какой-то, – подумал он, забыв про «калашников», который был у него в руках. – Да это и неудивительно, когда на улицах хозяйничают стаи таких вот волчат. А если встретились волчата, значит, водятся тут и волки. Зато все местные менты занимаются грабежом на дорогах». Знакомство с орловскими милиционерами оставило у Колосова тягостное впечатление. От границы Орловской области до самого Орла их останавливали пять раз. Везде они откупались сотней долларов. Но на въезде в Орел Колосов вынужден был оставить наглым гаишникам, отказывающимся пропускать машину с московскими номерами, две тысячи. «Конечно, – подумал Колосов, – что такое эти бумажки, эти две тысячи долларов, на фоне тех кошмарных событий, которые с нами произошли, но черт возьми, как тяжело они мне доставались и с какой легкостью вытряхнули их из меня эти вымогатели в погонах. Если так пойдет дальше, то моих средств ненамного хватит. Придется обращаться к Марине».
Лиловые сумерки опустились на город. Нигде не зажглось ни одного фонаря. Только кое-где окна домов озарились тусклым светом. То ли свечи, то ли керосиновые лампы зажглись.
– Пап, ну что ты стоишь? Помоги ее чуть от бордюра оттолкнуть, а то я домкрат никак не поставлю.
Пока Виктор Петрович стоял, задумавшись, перебирая в уме перипетии сегодняшнего дня, Мишка с помощью Вики и Марины уже заменил оба левых колеса. Стальные колючки впились во все четыре, но заднее правое все-таки держало воздух.
– Жаль, что у нас только три запаски, – сказал Михаил, убирая на место домкрат и ключ. – С четвертым надо что-то делать. Оно пока держит, но это ненадолго.
– Давай-ка мы уберемся с этого места поскорее, подальше от этих волчат, – ответил Виктор Петрович, – свернем с улицы куда-нибудь в глубь квартала и там заночуем. Скоро совсем стемнеет, так что этого Свирского мы сегодня все равно не найдем.
Они уселись в свой микроавтобус.
– Миша, ты впереди проверил, там колючек нет?
– Я смотрела, – отозвалась из салона Вика, – в разумных пределах, конечно. Метров сто впереди чисто. Колючки только сзади остались.
Они отъехали от места аварии не более километра, когда сзади захлопало окончательно спустившее колесо.
– Вон видишь, проулок слева, сворачивай туда.
Свернув с главной дороги, они на небольшой скорости поползли мимо ряда похожих друг на друга пятиэтажек.
– Достаточно, давай остановимся здесь, – скомандовал Виктор Петрович.
Михаил завернул во двор и остановился у среднего подъезда «хрущевки». Все вышли из машины.
– Вы только посмотрите, какие звезды! – восторженно воскликнула Вика.
– Звезды звездами, а колесо снимать нужно, – ответил ей Михаил, вытаскивая из машины домкрат, – иди, включи переноску.
– Что делать собираешься, сын? – спросил у него Колосов-старший.
– Ну не латать же его сейчас. Камеру поставлю.
Я брал с собой две штуки.
Пока Михаил возился со снятым колесом, орудуя молотком и монтировкой, а Вика стояла рядом, подсвечивая ему фонарем, Марина и Виктор разглядывали дом, перед которым они остановились.
– Смотри, Вить, на улице такая жарища, а открытых окон: раз, два, три… всего восемь штук на весь дом. – Марина размахивала рукой, считая окна. – И свет. В этих есть хоть какой-то свет, а в тех нет.
– Ну и что? Что-то я не пойму, куда ты клонишь?
– Фу, какой ты непонятливый. Закрытые окна – это значит, что люди не живут в этих квартирах.
– Это еще ничего не значит, но даже если и так, нам-то что от этого?
– А то, что переночевать мы сегодня можем не в машине, скорчившись на сиденье, а в одной из этих квартир, в относительном комфорте. А если уж совсем повезет и в этом доме идет вода, то и принять душ.
