Текст книги "Время московское"

Автор книги: Алексей Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Алексей Фомин
Время московское

ОТ АВТОРА

Эта книга не научный экскурс в историю Средних веков. Ни в коем случае! Хотя большинство персонажей романа – реально существовавшие люди. И не просто люди, а, можно даже сказать, герои и титаны русской истории.

Но любой роман – прежде всего фантазия автора. Он задумывается, рождается, растет и развивается, следуя своей собственной внутренней логике, зачастую имеющей мало общего с логикой развития реальной истории. Даже Л. Н. Толстого знатоки наполеоновских войн укоряли за неточности, несоответствия, а порой и противоречия, допущенные им в «Войне и мире» – этом величайшем романе всех времен и народов. Что уж тогда говорить обо мне, грешном… Тем более что мир, в который я поселил своих героев, – это мир «новой хронологии» академика Фоменко.

Вполне возможно, что как официальные историки, так и специалисты по «новой хронологии» найдут массу поводов для того, чтобы уличить автора в искажении «исторической действительности». Но, повторюсь, это не научный труд, это – роман, плод моей фантазии, и герои его живут и действуют не столько в мире истории, сколько в мире приключений. И да простят меня суровые критики, если моя фантазия порой покажется им слишком буйной.

Итак, добро пожаловать в миры «новой хронологии». Эти миры ничуть не лучше и не хуже любого другого из миров, выдуманных авторами фантастических романов. И прошу вас, уважаемый читатель, именно так к ним и относиться. Надеюсь, что вы полюбите моих героев и с удовольствием и интересом, из книги в книгу, будете внимательно следить за их приключениями.

ПРОЛОГ

Кто управляет прошлым, тот управляет будущим;

Кто управляет настоящим, тот управляет прошлым.

Джордж Оруэлл

Сопровождающий закрыл за собой дверь, и Виталий Голиков остался в полном одиночестве, если, конечно, не считать человеческий череп на столе, ощерившийся в грустной улыбке. По обе стороны от него стояли подсвечники с горящими свечами, а перед черепом – тоненькая стопка бумаги и бронзовая чернильница с торчащим из нее гусиным пером. Виталий прошелся по комнате, заглянул за стол и, увидев открытый гроб, заполненный костями, усмехнулся, подумав: «Небось ради этого пришлось обчистить всю анатомичку в Первом меде».

Вообще-то комнатка была еще та. Стены и пол – черные-пречерные, как в детской страшилке, которую мальчишки и девчонки, сидя ночью у костра, пересказывают друг другу зловещим шепотом. Гроб, человеческие останки – все это должно было, видимо, навести соискателя на мысли о бренности человеческого бытия и неизбежности смерти. Но у старшего лейтенанта ФСБ, неоднократно видевшего реальную, а не бутафорскую смерть, эти атрибуты не могли вызвать ничего, кроме усмешки.

Виталий присел за стол, пододвинул к себе бумагу и, вынув перо из чернильницы, попробовал написать на листе заголовок. Но… чернильница оказалась пуста. Такой же муляж, как и все остальное в этой комнате. Тогда он достал из кармана свою авторучку и бисерным почерком, строка за строкой, принялся быстро заполнять лист. Текст он заранее заучил наизусть и теперь писал, не думая, – что называется, на автопилоте. В голове зароились обрывки каких-то дурацких, совершенно не соответствующих важности и торжественности момента мыслей. Потом почему-то всплыла картинка из далекого детства и заслонила собой все остальное.

Отец, вернувшийся с работы, пытается что-то объяснить, виновато улыбаясь. Мать с истерической ноткой в голосе причитает:

– Ты чё? Не можешь тряхнуть этого Мельника? Третий месяц, сволочь, зарплату задерживает!

– Люсь, ну чё ты… Как все, так и мы…

– Как все, да? Как все? А на базаре с тряпками ты стоишь, да? От людей стыдно уже! Чё я, как базарная какая, должна там… Мне, думаешь, хорошо там? На базаре-то? А? У Витальки уже весь пуховик полез, а ты – чё, чё…

Картинка получилась такой живой и красочной и настолько полно заняла все сознание Виталия, что поток заученного текста, только что щедро изливавшийся на бумагу, вдруг пресекся и Виталий, до того спокойный и уверенный в себе, испугался и запаниковал. Он безуспешно рылся в своей памяти, пытаясь разыскать ускользнувшую нить зазубренного текста, когда в комнату вошел сопровождающий и принялся задавать вопросы. Ответы на них выплывали откуда-то из глубин подсознания, и Виталий выпалил их, даже не вдумываясь в смысл произносимых слов. Сопровождающий, произнеся короткую речь о целях общества, вышел, и текст завещания вдруг вспомнился сам собой. Виталий вновь успокоился, быстро дописал завещание и, не дожидаясь поручителя, принялся раздеваться. Он снял пиджак, галстук и выложил на стол часы, перстень, бумажник, зажигалку и мелочь, завалявшуюся в карманах. Расстегнув рубаху, он обнажил левую сторону груди, после чего снял левый ботинок и закатал правую штанину и правый рукав рубахи.

Вскоре в комнату вошел поручитель и, увидев уже приготовившегося к дальнейшему прохождению обряда Виталия, задал вопрос о твердости его намерения вступить в общество. Получив утвердительный ответ, он надел ему на шею веревочную петлю, свободный конец которой забросил ему за спину, закрыл глаза бархатной повязкой и, приставив к его обнаженной груди кинжал, повел Виталия из комнаты. Они долго шли какими-то коридорами и переходами, один раз даже пришлось преодолеть несколько ступенек. Виталий споткнулся, но поручитель успел его поддержать, однако при этом он умудрился проколоть ему кожу на груди своим кинжалом. И теперь Виталий чувствовал, как по его животу медленно ползет вниз горячая кровяная капля. Наконец его привели в комнату, где он услышал шепот многих голосов. Его поставили и, взяв за правую руку, положили ее на что-то. В левую ему дали циркуль и велели приставить его к груди, после чего властный голос спросил:

– Веруешь ли ты в Бога?

– Да!

– Разделяешь ли ты цели Братства?

– Да!

– Тогда клянись!

Рядом кто-то забубнил, монотонно читая заготовленный текст, а Виталий громко повторял его:

– Клянусь, во имя Верховного строителя всех миров, никогда и никому не открывать без приказания ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев ордена, обещаю и клянусь… – Повторяя за читающим эти слова, он вдруг вспомнил, как принимал воинскую присягу, и ему стало смешно от стремления организаторов подобных церемоний сделать их как можно более торжественными, в результате чего они, эти церемонии, превращаются в некое подобие детской игры. Чтобы не дать себе рассмеяться, Виталий принялся покусывать губы и язык, от чего речь его стала замедленной и косноязычной: —…да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет подвешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталось ни следа, ни памяти изменника.

Смеяться больше не хотелось.

– Покажите ему свет, – услышал Виталий, и кто-то сдернул у него с глаз повязку.

Яркий белый свет ударил в глаза, заставив его крепко зажмуриться. Перед глазами поплыли сверкающие разноцветные круги. Но вот источник света, бивший прямо в глаза, погас, и Виталий, приоткрыв глаза и попривыкнув к яркому освещению, принялся оглядывать зал и людей, в нем находившихся. Все они были в белых перчатках и белых же кожаных фартуках – запонах. Большинство – незнакомые, но кое-кого он знал. И то, что эти люди находились здесь, в этом зале, рядом с ним, наполнило его душу безграничной уверенностью и надеждой. Уверенностью в правильности сделанного шага и надеждой на будущее.

Один из Братьев подошел к нему и, взяв одной рукой его под руку, второй стал указывать на знаки, изображенные на ковре, на котором стоял Виталий. Он объяснял значение каждого символа, а Виталий зачем-то кивал головой, как будто кто-то требовал от него согласия или одобрения. Он слушал, не слыша и не воспринимая никакой информации; настолько был взволнован и погружен в собственные эмоции. Другой Брат, приблизившись, надел на него белый кожаный фартук, еще один вручил ему белые перчатки и серебряный мастерок. «Теперь посмотрим, – торжествуя, думал Виталий, – так ли уж безнадежен в смысле карьеры старший лейтенант Голиков. Уж теперь-то всем этим начальственным сынкам, зятькам и прочим племянникам придется потесниться, чтобы пропустить вперед меня, простого парня с рабочей окраины».

I

Сегодня они были особенно наглы и назойливы, как никогда ранее. И это было неплохо. Можно даже сказать, что это хорошо, ибо могло означать только одно: исчезновение семьи полковника Ракитина из поля их зрения стало для них полнейшей неожиданностью. А раз так, то руки у полковника, считай, ничем не связаны и он может приступить к заключительной части своего плана, а именно – к устройству собственного исчезновения.

«Хвост» привязался к полковнику, едва он вышел из дверей управления. Их было двое, и они держали дистанцию не более пяти метров. Не торопясь полковник шагал по тротуару, а перед самым входом в метро резко ускорился и ввинтился в толпу. Проскочил вестибюль, сбежал вниз по эскалатору и успел вскочить в отходящий поезд, после чего внимательно огляделся. Вот они, эти двое, никуда не делись. Один справа, другой слева. И держатся теперь еще ближе к объекту наблюдения. К слежке за последний месяц Ракитин уже успел привыкнуть, но эти… Глаз не отводят, взгляд жесткий, решительный. «Пожалуй, это не филеры, – решил полковник. – Это – убийцы. Они проморгали мою семью и решили, что хватит со мной чикаться. Получается, что я сам спровоцировал их на решительные действия. Что ж… Тем лучше. Мы еще посмотрим, кто кого».

Несколько месяцев назад полковника Ракитина вызвал к себе генерал Буровский и, вручив ему тоненькую папочку, попросил:

– Слава, я хочу, чтобы именно ты занялся этим делом.

Давние друзья, оставаясь наедине, они были на «ты», без экивоков.

Ракитин раскрыл папку, полистал дело и, удивленно подняв брови, поглядел на генерала.

– Коля, так это же не по нашему ведомству. Хозяйственное дело, чистой воды уголовщина… Ну коррупция… Или у тебя личный интерес?

– Считай, что личный, – закуривая, ответил генерал. – Именно поэтому я прошу тебя никого больше к нему не привлекать. Ты позанимайся им чуток, а потом мы с тобой еще побеседуем на предмет – наше оно или не наше.

И Ракитин им позанимался, как выразился генерал, «чуток». Отдельно взятый случай коррумпированности некрупного государственного чиновника катастрофически быстро разрастался в грандиознейшее дело о коррупции как системном пороке, поразившем весь государственный организм. Через какое-то время полковнику начали позванивать коллеги из других силовых ведомств и интересоваться, как идет расследование, на что Ракитин неизменно отвечал недоуменным вопросом: «Простите, но с чего вы взяли, что именно я занимаюсь этим делом?» Это уже был звоночек. И Ракитин вновь отправился к Буровскому.

– Дело принес? – поинтересовался генерал, когда Ракитин бухнул на стол два толстенных тома. – Ну и как? Наше оно или нет?

– Это организация, Коля, – с твердой убежденностью в голосе ответил полковник. – Это не бессистемное хапанье вконец обнаглевших ворюг. Это целенаправленный и хорошо организованный подрыв экономики и обороноспособности страны. Сотни иностранных шпионов не смогли бы нанести такой ущерб. Они везде, Коля. В каждом силовом ведомстве, в каждом министерстве, возможно, и в армии тоже. Я пока не разобрался до конца и не вышел еще на их верхушку… Хотя кое-какие наметки у меня уже есть…

– Ты когда последний раз разговаривал с этим… – оборвал Ракитина генерал. – Ну, с которого все началось…

– С Чижиковым?

– Да, да, с ним.

– Два дня назад вызывал его к себе.

– Брать под арест его не собирался?

– Попытался получить ордер у прокурора, но там мне ответили, что нет пока оснований. Запросили дополнительные материалы, но я до поры до времени решил попридержать информацию. Так что пока не получилось.

– И не получится уже. – Левое верхнее веко Буровского задергалось в нервном тике, и он, закрыв глаз, прикрыл его ладонью.

– То есть? – От удивления полковник даже привстал.

– Сегодня ночью Чижиков скончался. Инсульт. – Генерал вышел из-за стола, открыл сейф и под удивленным взглядом Ракитина спрятал туда тома с чижиковским делом. – В связи со смертью главного фигуранта я получил приказ дело закрыть. Вот так вот.

– Ты подожди, подожди… Коль… Так что ж это получается? Они и у нас?

Генерал усмехнулся и, покачав головой, постучал себя согнутым пальцем по лбу.

– Можете идти, полковник Ракитин. Дело окончено, забудьте.

Но так это дело они с генералом конечно же не оставили. Ракитин продолжал потихоньку копать, правда, уже неофициально, а встречи свои им приходилось организовывать по всем правилам конспирации. Но несколько дней назад у Буровского случился обширнейший инфаркт прямо в рабочем кабинете. «Скорая» успела довезти его до госпиталя, но… Медицина, как говорится, оказалась бессильна.

Неподалеку от полковника освободилось место, и он сел. Громилы тут же переместились вслед за ним. Один, взявшись обеими руками за верхний поручень, встал прямо напротив Ракитина, буквально нависая над ним. На наглой роже – глумливая улыбка, смотрит глаза в глаза, будто желая морально подавить свою жертву, лишить ее воли к сопротивлению. «Оч-чень хорошо», – подумал полковник, сосредотачиваясь и пристальным взглядом, не мигая, вглядываясь в самые зрачки своего преследователя. Тот вначале как-то забеспокоился, переступил с ноги на ногу, опустил одну руку, потом другую, но взгляда отвести так и не сумел. Лицо его стало неподвижным, как у статуи, тело, наоборот, расслабилось, обмякло. Посторонний взгляд вряд ли мог обнаружить эти внешние изменения, но полковник Ракитин уже знал – он полностью контролирует волю этого человека. Поезд начал замедлять ход, въезжая на станцию. Ракитин поднялся и стал пробираться к выходу. Один из громил тут же последовал за ним, но его товарищ повис на нем, сдавив его шею железной хваткой. В вагоне началась полная неразбериха и толкотня. Один поток выливается из вагона, другой вливается, а между ними – двое вцепившихся друг в друга, как питбули. Полковник вышел на перрон, дождался, пока закроются двери и поезд уйдет, после чего перешел на другую сторону перрона и поехал обратно.

Он несколько раз переходил с линии на линию, прокатился по кольцевой, пока окончательно не убедился – слежки нет. Тогда он поднялся наверх и решил взять такси. Прибегать к услугам профессиональных «бомбил», постоянно отирающихся у метро, полковник не стал и, отойдя чуть в сторону, проголосовал. Первую машину, подъехавшую к нему, он отправил, сделав вид, что его не устраивает цена и, не торгуясь, сел во вторую.

– Голиков?! Вот так встреча!

За рулем остановившейся машины сидел офицер из его, ракитинского, отдела.

– Я же живу в этом районе, товарищ полковник. По дороге домой иногда и подвезешь кого-нибудь. Зарплата у нас, сами знаете, не так чтобы уж очень… Так что…

– Ладно, ладно, не смущайся, капитан. – Полковник по-дружески хлопнул Голикова по колену. – Все, что ни делается, все к лучшему. Тебя мне, видимо, сам Бог послал; не придется на перекладных добираться. Давай-ка, Виталий, выруливай на Варшавку и дуй прямиком в Тулу.

– В Тулу-у? – с сомнением в голосе переспросил капитан.

– Что, далековато? Небось дома жена ждет?

– А… Поехали, товарищ полковник. – Капитан включил передачу. – Полтора часа туда, полтора обратно… Я дома раньше по-любому не буду.

Машина плавно набрала ход и скрылась за ближайшим поворотом, увозя полковника Ракитина в неизвестность. Сегодняшним вечером все складывалось для него очень удачно. Может быть, даже слишком удачно.

II

Это было обычное рабочее утро, не сулившее никаких сюрпризов. Солнышко уже светит, но еще не греет. Свежий майский ветерок весело гуляет по салону, врываясь в приоткрытое окно; и даже пробки и заторы были в это утро самыми заурядными, привычными и почти нераздражающими. Сюрпризы начались со звонком Верочки – помощницы и секретаря.

– Доброе утро, Роман Михайлович. Вы уже приехали или еще едете?

Хороший вопрос. Особенно в такой формулировке. Такой вопрос может означать все что угодно, – от всемирного потопа до завалившейся за плинтус скрепки; а тот, кто его задает, имеет одну цель – подготовить спрашиваемого к той информации, которую ему сейчас предстоит получить.

– Привет, Вера. Я буду через десять минут. Что там у тебя приключилось?

– Через десять минут? А… Десять минут я потерплю.

И отбой. В последовавшие за этим звонком минуты Роману Михайловичу Лобову, 45 лет от роду, владельцу и директору небольшой консалтинговой фирмы, стало казаться, что сидит он не в удобном кресле своего автомобиля, а на раскаленной сковородке.

– Что у вас приключилось, Вера? – выпалил Лобов, влетая в свой офис.

– У меня? – Вера сделала круглые глаза. – У меня ничего не приключилось. А что вы знаете о… – Она перевернула листок на перекидном календаре и прочитала:…«South Caucasus Telecommunications»?

– Ничего не знаю. Да не томите Вера, говорите толком.

– А кто такой Шадикян Александр Мовсесович, тоже не знаете?

– Нет, не знаю. Вера!

– А что – Вера? Я вам все по порядку рассказываю. Этот самый Шадикян – генеральный директор вышеупомянутых «Коммьюникейшнс». Он прислал вам проект договора и билеты – в Тбилиси и обратно.

– Интересно… – Лобов был так удивлен, что даже не прошел в свой кабинет, а, бросив портфель на пол, взял стул и уселся рядом с Верой, за ее компьютер.

– Но самое интересное еще впереди, – интригующе улыбаясь, заявила Вера.

– То есть? – На сегодня, похоже, сюрпризы еще не закончились.

– Этот самый Шадикян в качестве аванса перечислил нам сто двадцать тысяч долларов. Я уже звонила в банк, деньги зачислены на наш счет.

Вот это сюрприз так сюрприз! В последнее время дела у лобовской фирмы шли ни шатко ни валко. Вообще-то услуги такого рода на российском рынке были весьма и весьма востребованы, ибо Роман Михайлович Лобов занимался тем, что избавлял своих клиентов от проблем, вызванных явлением, называемым на новорусском «наезд». Он никогда не рекламировал свою деятельность, и новые клиенты у него появлялись лишь по рекомендации тех людей, с которыми он уже когда-то имел дело. Роман Михайлович помогал отражать попытки рейдерских захватов, причем делал это весьма успешно. Обычно, когда клиент приходил к нему в офис со своей проблемой, Лобов внимательно выслушивал его, иногда просил принести какие-нибудь документы и приглашал зайти дней через десять. Как правило, этого времени хватало на то, чтобы хищные рейдеры отказались от любых попыток захвата чужого имущества. Через десять дней счастливый клиент расплачивался с Лобовым. Результат был стопроцентным. Как он этого достигал, никто не знал, хотя некоторые клиенты, проявляя неуместную настойчивость, иногда пробовали заводить разговор на эту тему, но Лобов жестко пресекал подобного рода попытки. Конечно, пожелай того Роман Михайлович, он был бы весьма состоятельным человеком, миллионером как минимум. Но принципиальная позиция его состояла в том, что работал он исключительно с людьми маленькими – с лавочниками, владельцами небольших оптовых фирм, хозяевами заводиков, мастерских и фабричек. Он прекрасно понимал, что выход на более высокий уровень клиентуры неизбежно повлечет за собой широкую огласку. И тогда ему не только не сохранить в тайне своего метода и технологий, но и самому не обойтись без покровителей, без того, что ныне именуется кратким, но емким словом «крыша». А вот этого-то Роман Михайлович как раз и не желал, ибо превыше всего в жизни ценил свободу и независимость.

Поэтому получение столь крупной суммы, как сегодня утром, явилось для него обстоятельством не только необычным, но и тревожным.

– Какое-нибудь сопроводительное письмо он хотя бы прислал, этот Шадикян? – поинтересовался Лобов у своей помощницы. Вера пощелкала «мышью», и на экране появился короткий текст, всего несколько строк. – Рекомендация-то хоть у него есть?

– Да, его рекомендует Акопов, – утвердительно кивнула Вера. – Помните такого?

– Кажется, дрожжевой завод в Тверской области. Правильно? – Вера вновь кивнула, подтверждая сказанное. – Ну, это уже кое-что. Хотя… Такая сумма… Акопов не мог ему не сказать, сколько стоят наши услуги.

– Ну и что сумма, Роман Михайлович? Да у них там, на Кавказе, свои мерки, свои масштабы. К тому же он просит, чтобы вы к нему вылетели, а не он к нам. Вот за это и платит. Да и, в конце концов, все это происходит в Грузии. У нас с ней и дипломатических отношений-то нет. Даже будь он там местный олигарх, все равно сюда никакая информация не дойдет. И… Ну что мы теряем, Роман Михайлович? Слетаете в Тбилиси, не понравится вам что-то, вернем ему деньги. А? – Верочке очень не хотелось отказываться от столь соблазнительной суммы, могущей обеспечить фирме много месяцев спокойного, безмятежного существования. – К тому же, Роман Михайлович, вы ведь давно собирались генераторы поменять, я уж не говорю о медоборудовании, которого явно недостаточно. А тут можно будет сразу, одним махом…

– Ладно. Уговорила. Когда лететь? Да… И как там с визой?

– Завтра. Утром туда, вечером обратно. – Верочка просто-таки светилась от удовлетворения, став от этого еще краше. – Насчет визы я уже все узнала. Получите по прилете, в аэропорту.

В Тбилиси Лобова встречал человек, державший над головой табличку с надписью: Лобов Р. М.

– Вы Шадикян? – на всякий случай поинтересовался Роман Михайлович, подходя к нему.

– Нет, господин Шадикян ждет вас в отеле, я только должен довезти вас туда, – ответил встречающий.

В гостинице Лобов даже не стал заходить в забронированный номер, а поднялся сразу на второй этаж, в ресторан, где, как ему сказали, его ждет Шадикян. Роман Михайлович окинул взглядом небольшой зал. Все столики были свободны, кроме двух. В дальнем углу, экспрессивно жестикулируя и дымя массивными сигарами, что-то шумно обсуждали два грузина, а за третьим столиком от входа сидел одинокий мужчина и не торопясь поглощал яичницу с беконом, запивая ее соком. Он был примерно одних с Лобовым лет, может, чуть старше. Сухопарый, подтянутый, с европейским типом лица. Увидев в дверях Лобова, мужчина сделал приветственный жест рукой. «Значит, это и есть Шадикян, – понял Роман Михайлович. – Хотя, судя по облику, на Шадикяна-то он меньше всего и похож».

– Здравствуйте. Я – Лобов, – представился Роман Михайлович и сел за стол, следуя приглашающему жесту.

– Александр, – Шадикян протянул руку для рукопожатия. – Завтракать будете? – По-русски он говорил безукоризненно, без малейшего акцента.

– Нет, спасибо. Стакан сока.

– Может быть, кофе?

– Не хочу. Давайте ближе к делу.

– Замечательно. Тогда допиваем сок, а потом совершим небольшую загородную прогулку; там и поговорим.

Лобов кивнул, соглашаясь с тем, что серьезный разговор лучше вести если уж и не в проверенном помещении, то тогда на природе.

– Это дачное местечко называется Коджори, – сказал Шадикян, паркуя машину на обочине. – Удобно, всего полчаса от центра, и мы уже здесь. Люблю это место, здесь воздух хороший. Давайте пройдемся.

Они вышли из машины и мимо дачных заборов двинулись в глубь леса. Осмотревшись, Лобов не мог не признать, что место для разговора выбрано очень удачно. Старый сосновый бор, чистый, без подлеска, он просматривался далеко, на много десятков метров вокруг; не говоря уже о том, что здешний горный воздух, напоенный ароматом разогретой хвои, был действительно замечателен.

– Для начала хотел бы извиниться перед вами, господин Лобов, – начал Шадикян, когда они отошли уже достаточно далеко, так что их не было видно ни с дач, ни с дороги, – за ту маленькую мистификацию, к которой мне пришлось прибегнуть для того, чтобы организовать встречу с вами.

– Зовите меня просто Роман, – предложил Лобов. – Александр – это ваше настоящее имя?

– Да. – Шадикян кивнул, и они вновь обменялись рукопожатием, как бы знакомясь вновь. – Дело в том, что я четыре года проработал в посольстве США в Москве, и там меня, как говорится, каждая собака знает. Поэтому я был вынужден для нашей встречи вытащить вас сюда.

– Нечто подобное я и предполагал, – пробурчал себе под нос Лобов. – Ну правильно… А в Тбилиси… Одним американским шпионом меньше, одним больше… Кто ж их здесь считал? Логично, – заключил он.

– Самое главное, – Александр негромко вежливо рассмеялся, – здесь нет русской контрразведки. Но… В данном случае я беспокоился не о себе, а о вас. – (Лобов сделал удивленные глаза.) – Это в ваших интересах, чтобы о нашей с вами встрече никто не узнал.

– Ну… Если уж вы устроили нашу встречу, то наверняка потрудились изучить мою биографию. Как вы, наверное, знаете, определенное количество лет своей жизни я потратил на службу в разведке и с тех пор получил стойкую идиосинкразию ко всякого рода шпионским штучкам и приемчикам. Теперь я частное лицо и веду жизнь, которая меня устраивает. Я одинок, у меня нет близких, и даже если бы вы нашли, чем можно меня шантажировать, то вам все равно не удалось бы меня завербовать. И не удастся. Именно по причине вышеупомянутой идиосинкразии.

Александр вновь негромко рассмеялся.

– Я вам еще ничего не предложил, а вы уже произнесли целую речь. Я знаю, что вы занимаетесь наукой. Вернее, работаете на стыке науки и мистики. Это, кажется, называется ноэтика? Так? – (Лобов молчал, дожидаясь, пока выскажется собеседник.) – А чтобы иметь деньги для ваших экспериментов, вы делаете небольшой бизнес, помогая людям, как это у вас сейчас говорят, разруливать ситуацию. Так?

Лобов скептически скривил губы:

– Не думаю, что это достаточно прочная платформа, с которой можно вести вербовку агента.

– Да что вы все заладили: вербовка, вербовка. Не собираюсь я вас вербовать. Я обратился к вам по просьбе вашего покойного друга полковника Ракитина.

– Вячеслав… Вы с ним были знакомы?

– Да. Мы весьма плодотворно сотрудничали.

– Вы хотите сказать, что…

– Нет, нет. Ни он, ни я не были ничьими агентами. Мы просто сотрудничали и были друзьями. Ваш опыт работы в разведке должен вам подсказать, что такое взаимовыгодное сотрудничество возможно.

– Не знаю, может быть… – Лобов пожал плечами. – Он погиб во время командировки на Северный Кавказ, а я слишком поздно узнал об этом и даже не был на его похоронах.

– Это хорошо, что вас не было на его похоронах, – с удовлетворением констатировал Александр, и Лобов в который уже раз с удивлением на него посмотрел. – Это хорошо, потому что ничто в настоящем не связывает вас с полковником Ракитиным. А совместная служба десять лет назад… Это ничто. Да мало ли кто служил вместе с Ракитиным за всю его долгую карьеру.

– Не понимаю вас, потрудитесь объясниться.

– Полковник Ракитин погиб не во время командировки на Северный Кавказ. Я думаю, его убили в Москве. Незадолго до своей смерти он передал мне информацию и свою просьбу – передать эту информацию вам, подполковник Лобов.

– В отставке, – уточнил Лобов.

Не реагируя на эту поправку, американец продолжал:

– Видимо, Вячеслав перед своей смертью находился под тотальным контролем, поэтому он не мог связаться с вами без риска засветить вас. Эта ситуация заставила его воспользоваться экстраординарным каналом связи, который существовал у него со мной. Похоже, на тот момент он уже не мог доверять никому из своих московских знакомых.

– Прямо-таки чертовщина какая-то. – Лобов все еще не верил американцу, решив, что тот просто готовит почву для вербовочного предложения.

– Пару лет назад полковник Ракитин начал некое дело. Коррупция, бизнес, откаты, распилы и т. д. Обычное хозяйственное дело, как ему вначале казалось, совершенно случайно попавшее в ФСБ. Но, чем глубже он копал, тем более интересная картина перед ним представала. Он наткнулся на организацию, разветвленной сетью проникшую во все сферы русского государства и русского общества. Их цели и методы мало назвать подрывными. Скорее, здесь ведется война на полное уничтожение.

– Эта организация действует легально?

– Сложный вопрос. Подавляющее большинство членов этой организации ведет вполне легальный образ жизни и вроде бы не делает ничего антигосударственного. Но вкупе их деятельность создает тот эффект, о котором я вам говорил. Более того, далеко не каждый из них знает или подозревает, что он входит в состав некой единой тайной организации. Данная конспиративная структура задумана и исполнена так, чтобы активно использовать легальные структуры в качестве своих подразделений.

– Например?

– Например, масоны.

Лобов усмехнулся:

– Опять масонский заговор?

– А вы не смейтесь, – вполне серьезно сказал Александр. – Масоны – отличное прикрытие и орудие для некой закулисной силы, имеющей глобальные цели. Вы хотя бы немного знакомы с масонством?

– Скорее нет, чем да. – Лобов сопроводил свой ответ недоуменным пожатием плеч.

– Так вот. У каждого масона есть три задачи, которые перед ним ставит Братство. Первая – хранить и оберегать древнюю тайну, доверенную масонам от первых людей, от Адама. Вторая – совершенствоваться самому, чтобы когда-нибудь достичь уровня совершенства, при котором тебя наконец-то посвятят в эту самую тайну. И третья – способствовать совершенствованию окружающих и общества, в котором ты живешь. При этом, имейте в виду, эту самую тайну раскрывают только масонам, достигшим самого высшего, тридцать третьего градуса посвящения. Но 99,99 процентов масонов никогда не поднимаются выше третьего градуса посвящения. Подавляющее большинство лож возглавляют масоны третьего градуса. Масоны же высших степеней составляют особые ложи, действительно глубоко законспирированные, о существовании которых можно только догадываться. Итак, подавляющее большинство масонов клянется хранить и защищать тайну, которой они не знают и никогда не узнают. Просто идеальные исполнители. Пчелы. Недаром символом масонской ложи является пчелиный рой. Итак, подполковник, у вас еще не возникло желание приспособить масонов для решения каких-нибудь своих задач?

– Да уж… – только и смог вымолвить Лобов.

Александр достал из бумажника флэшкарту и несколько сложенных вчетверо листков и передал их Лобову.

– Здесь материалы дела, над которым работал Ракитин. Их мне переслал Вячеслав. Не думаю, что мне стоило переправлять эту информацию или вам тащить ее через границу. Я специально для вас распечатал эти три листа. На них имена и должности людей, входящих в эту организацию. Красным подчеркнуты десять фамилий, запомните их, а бумагу потом уничтожьте. Вячеслав считал, что среди этих десяти и находятся главные негодяи.