Текст книги "Возвращение великого воеводы"

Автор книги: Алексей Фомин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Согласен. Когда поедете?

– А сейчас прямо и поедем, государь, если не возражаешь.

– Не возражаю.

– Тогда еще одно. Золотишко, которое мы из Балдуччи выбили, в целости и сохранности?

– Сам знаешь, Гаврила Иванович. Куда ж ему деться? Шестьдесят пять тысяч золотых, что для воинов брали, никто и не трогал. Мы ж их так и не раздали, отложив на потом, когда война закончится.

– Жирно им будет, по десять золотых на брата, Тимофей Васильевич, – недовольно проворчал Безуглый. – Хватит и по одному. А не то богачами себя еще возомнят и службу того гляди бросят. А у меня мыслишка имеется, как эти деньги правильно использовать. Говорить пока не буду, проверить надо.

– Хорошо, не говори, – согласился Сашка. – И от той суммы, что Балдуччи на фрахт выделил, еще семь тысяч золотых осталось.

– Вот и замечательно. Бог даст, все сладится. – Безуглый, хитро улыбаясь, потер друг о дружку свои сухие ладошки, словно растирая между ними в невидимую пыль все существующие сегодня проблемы.

Сашка не стал допытываться, что же задумал старый лис, а со спокойной совестью завалился спать – нервное напряжение последних дней все-таки сказалось. Проснулся уже на закате. Поинтересовался у Адаша:

– От Дмитрия посыльных не было?

– Нет, государь. Забыл он о твоем существовании. Может, оно и к лучшему.

– А в лагере что творится?

– У нас – тишь да гладь. Безуглый с отрядом в сто человек на разведку уехал. А у них… Кутерьма. Грузятся сейчас в струги и в море выходят. – Похоже, это разделение на «мы» и «они», возникшее изначально, теперь только укрепилось и обещает, судя по всему, остаться таковым до самого конца этой войны.

Считается, что на Черном море не бывает очень сильных штормов. Зато на Черном море бывают очень внезапные штормы. Еще пять минут назад ласковое море было нежным, как домашняя ванна, на ясном небе – ни облачка. И вдруг откуда ни возьмись как налетит шквал… И начинается такое…

Царские струги и версты не отошли от берега, как недавно всплывшую над морем полную луну внезапно заслонило косматое черное облако. Не успели воины посетовать, что стало, дескать, без луны темновато, как все крепчающий ветер нагнал стада таких же косматых черных туч, закрывших собой и звезды. Наступила полная темнота, рулевые засомневались – куда править-то? И только тут опытные люди сообразили – сейчас на море начнется ад кромешный. Страшная ломаная стрела молнии, зигзагом вспоров тучи, ударила белым огненным столбом в самый берег, туда, откуда только что отплыли воины.

– На берег, на берег, правь на берег, – разом заорали те, кто уже понял, что сейчас произойдет.

Тут налетел страшный ветер и поднялась такая волна, что тот, кто не успел повернуть свой струг к ней носом, разом оказался в воде. А на берегу после удара молнии разгорелся большой костер, словно специально, чтобы подать воинам знак, куда им путь держать.

Сашка проснулся на заре от стука топоров. Адаша уже не было в шатре. Наскоро умывшись и одевшись, он пошел на стук. Небо совсем не по-летнему затянуло низкими свинцово-серыми облаками, дул холодный северо-восточный ветер, присущий более ноябрю, чем июлю. Сашкины воины дружно рубили сосны, обрубали сучья, делили стволы на части. А кое-кто уже и тащил бревна к морю.

– Здорово ночевал, государь, – приветствовал его Адаш.

– Привет, Адаш. Спал как убитый, пока топоры не разбудили, – ответил ему Сашка.

– Это хорошо. Знать, совесть твоя чиста. А тут такое творилось…

– Ну?

– Ночью буря поднялась, едва струги царь в море вывел. И недалеко от берега отошли, а еле обратно вернулись. Много народу потопло, ведь в доспехах были. Царь приказал надеть. А в лагерь молонья ударила. Прямиком в царский шатер. Сгорел дотла.

– Вот это да! – ахнул Сашка.

Адаш понизил голос и почти прошептал в самое ухо великому воеводе:

– Казаки говорят, что слишком много невезения на этой войне. И воевать еще толком не начали, а десятую часть, считай, уже потеряли. Царь, говорят, невезучий. Не будет с ним победы. Небо само знак подает – молонья в царский шатер. Не угоден он богам.

– Гм, гм, – хмыкнул Сашка, – надеюсь, ты понимаешь, каким боком это может нам вылезти.

– Понимаю… Потому и выгнал людей чуть свет на работу. Скоро готовы будем. А как первый струг потянем, так можешь и к Дмитрию идти, он сегодня в Боброковом шатре ночует.

Дорогу из сосновых бревен, щедро смазанных салом, выложили более чем на версту. Первый же струг, поставленный на бревна, пошел легко, даже легче, чем ожидалось. Подмазывай только, не забывай, да бревна подкладывай. Самое трудное оказалось – это втащить нос струга на первое бревно. Когда дотащили первый струг до конца выложенной из бревен дороги, взялись за второй, а там и за третий. Теперь можно было и Дмитрию демонстрировать достигнутое.

Когда Сашка подошел к шатру, его остановили два воина.

– Царь спит…

– Будите! – разозлился Сашка. – Дело срочное!

Тут на голоса из шатра вышел Боброк.

– А-а… Это ты, Тимофей Васильевич… Спит великий князь. Уже знаешь, что сегодня ночью случилось?

– Знаю. Потому и пришел. Буди его, Дмитрий Михайлович. Я выход придумал. И не только придумал, но и кое-что сделал.

Боброк нырнул внутрь. Через несколько мгновений из шатра появился Дмитрий, полуодетый, в одной нательной рубахе. На измученном, усталом лице залегли темные тени, под покрасневшими от недосыпания глазами набрякли мешки, а пухлые, обычно пышущие румянцем щеки, сморщились и обвисли, подобно пустым мешкам.

– Великий князь, я придумал, как нам крепость осадить. Пойдем со мной, покажу.

Не говоря ни слова, тот лишь махнул рукой и последовал за Сашкой, за ними, не отставая ни на шаг, – Боброк. Они прошли вдоль ряда шатров, нырнули в узкий проход меж ними, и вот пред ними предстала сосновая дорога, по которой как раз полз струг, влекомый впрягшимися в веревочные постромки воинами.

– Здорово! – Глаза Дмитрия вспыхнули огоньком радости и надежды. Он бросился вдоль дороги и бегом добежал до самого ее конца. Сашка даже не подозревал, что грузный, тяжелый Дмитрий может так быстро бегать.

– А чего в пролив не вывели? – тяжело дыша, осведомился он.

– Нельзя здесь в пролив, государь, – объяснил Сашка. – Надо дорогу дальше вести, верст за десять. А там струги в пролив спустим и пересечем его. А в крепости это никто и не увидит. Они нас будут все с моря ждать, а мы с тыла, с суши зайдем.

Дмитрий схватил Боброка за рукав.

– Давай, поднимай этих… – Тут он употребил не менее десятка ругательств вместо одного-единственного слова «темник». – Всех будить, и – за работу. Вот он, – Дмитрий ткнул пальцем в грудь великого воеводы, – главный. Делать, как Тимофей Васильевич прикажет! – Теперь Дмитрий уже не выглядел, как тяжелобольной человек, помеченный знаком близкой смерти. Это был просто бесконечно уставший, хронически невысыпающийся человек. – Прошу тебя, брат, сделай мне это дело, и я по гроб жизни буду тебе обязан. – Он сладко зевнул, выворачивая челюсти. – А я пойду вздремну все-таки.

К наступлению темноты все струги были переброшены на берег Босфора за десять верст от Еросалима. По проливу ветер гнал высокую волну, но Дмитрия уже нельзя было остановить. Он почувствовал, что удача снова с ним. Переправа прошла без сучка без задоринки. От берега колонны бойцов, одна за другой, уходили к крепости. Завтрашним утром защитники Еросалима будут очень удивлены, увидев под стенами города свежеотрытые траншеи. И если им вдруг вздумается открыть ворота и вновь сделать вылазку, то – помогай им Бог!

Перед тем как уйти с очередным отрядом в сторону Еросалима, великий князь и царь Тохтамыш дал великому воеводе свои последние на сегодня указания:

– Струги береги. Перегони их на тот берег и оттащи подальше вглубь. Не дай бог, Михайлов флот подойдет да пожжет их. Да не забывай, что вся конница у тебя в распоряжении. По обеим сторонам Босфора разграбь и сожги все, что может гореть. Все! Ну, с Богом!

Дмитрий подал знак, и отряд тронулся в путь вслед за ним. Последним шел Боброк.

– Жаль, что тебя с нами не будет, Тимофей Васильевич, – сказал он, пожимая руку великому воеводе. – Я бы предпочел, чтобы осаду вел ты.

Сашка вздохнул.

– На все воля великого князя, – ответил он тоном преданнейшего слуги. – У каждого своя задача.

В ту же ночь все струги были вновь переброшены на европейский берег Босфора. Но выполнять приказ Дмитрия и вытягивать их на берег великий воевода не стал. Воины доложили ему, что дальше по берегу есть подходящий залив. Сашка осмотрел его. И точно, залив был чрезвычайно удобен для размещения в нем кораблей. В Босфоре по-прежнему гуляла высокая волна, а в заливе в то же время лишь легкая рябь морщила поверхность воды. Лучше места было не сыскать. На следующий день сюда же перенесли и лагерь.

Грабить и жечь всю округу, выполняя распоряжение Дмитрия, Сашка не торопился – ожидал возвращения Безуглого. В то же время несколько тысяч человек, находящихся под его началом, необходимо было чем-то занять, чтобы не дать червю безделья пожрать изнутри то, что обычно именуется дисциплиной. К тому же у него в обозе имелись оружейная и плотницко-столярная мастерские, которые тоже, мягко говоря, работой завалены не были.

Начали с устройства позиций для имеющихся шести пушек. Пушки установили на входе в залив для противодействия возможному нападению вражеского флота. За работу все взялись с такой охотой, что обычные земляные позиции как-то сами собой переросли в две высокие деревянно-земляные башни, стоящие по обе стороны залива. А чтобы окончательно обезопасить себя, меж башнями натянули мощную цепь, перекрывающую вход в залив. И почти сразу же в заливе начали строить глубоководную пристань для больших кораблей. Великому воеводе пришла в голову мысль: «Неизвестно, что еще там будет с еросалимской пристанью, а грузить хозяйство все одно придется. И что? Опять через этот геморрой проходить? Нет уж. Я лучше пристань построю рядом со своим лагерем».

А Адаш, когда ему Сашка рассказал об этой своей задумке, сразу же предложил:

– Слушай, государь, а давай мы местных каменщиков привлечем да укрепления свои еще усилим. Валы с частоколом – это хорошо, но еще лучше было бы имеющиеся башни камнем обложить и еще хотя бы пару построить. Как там дальше дела у нашего царя пойдут, неизвестно. – (К этому времени Дмитрий, обложивший Еросалим, уже трижды предпринимал попытку штурма, и все безуспешно). – А мы тут сидим, как прыщ на заднице. Не дай бог, войско из Греции к Михаилу на помощь подойдет. Мы у них первыми на дороге и окажемся.

День ото дня военный лагерь, постепенно обрастая укреплениями и постройками, все более походил на город. Через две недели вернулся Безуглый с отрядом.

– Ого, как вы тут развернулись, – искренне удивился он, глядя на обросший укреплениями лагерь на берегу залива.

– Так не бездельничать же людям, тебя ожидаючи, – огрызнулся Адаш. – Чуть мохом от безделья не покрылись. Великий князь требует: «Сожгите к чертям собачьим всю Тивериаду» [10]10
  Тивериада– ныне европейская часть Турции.


[Закрыть]. А мы ему отвечаем: «Не можем, государь. Нам дьяк Безуглый запретил. У него какой-то чрезвычайно хитрый план есть, как войну выиграть и Еросалим взять. Только он его никому не рассказывает».

– Теперь можно и рассказать. – Безуглый довольно улыбнулся. – Хотя дело сделано всего лишь наполовину. А может быть, даже на четверть. Короче говоря, проехали мы всю Тивериаду и дальше до самого Лакедемона [11]11
  Лакедемон– область на севере Греции.


[Закрыть]. Гостил я у тивериадского деспота. Это управитель провинции.

– Ишь гостил он… – Адаш хмыкнул. – А мы тут, как черви, в земле копались…

– Ты рассказывай, Гаврила Иванович, – поддержал Безуглого Сашка. – В чем суть дела-то?

– А суть в том, что вся тивериадская знать готова от Михаила [12]12
  Согласно официальной истории, ромейским базилевсом в это время был Мануил.


[Закрыть]отказаться, а Дмитрия ромейским базилевсом признать и присягнуть ему на верность.

– Иди ты… – не поверил Адаш.

– Да. Так точно, – вполне серьезно подтвердил Безуглый. – Готовы они тут собраться и присягу свою Дмитрию принести. А стоить это нам будет… – Безуглый извлек из-за пазухи бумагу. – Тридцать тысяч семьсот восемьдесят шесть золотых. Из них шесть тысяч деспоту Никифору. – Он протянул лист Сашке.

Тот замахал на него руками:

– Оставь у себя, Гаврила Иванович. Кто ж учтет лучше тебя? Но… Что это нам даст? Как войну остановит?

– Ну как же… По эту сторону Босфора народ присягнет Дмитрию… А я еще и на ту сторону съезжу, к туркам. Да их еще сманю, чтоб они признали Дмитрия своим непосредственным повелителем. Над кем же будет властвовать Михаил? Над одной крепостью Еросалим? Так мы позаботимся, чтобы там народ правду узнал. Так что Михаилу некуда деваться будет. Придет и в ножки поклонится.

– Но греки лживы, сребролюбивы и лицемерны, – засомневался Адаш. – Не обманут ли?

– А кто не сребролюбив? Не давай обмануть себя, вот тебя и не обманут. Мы пошлем тивериадскую знать собирать отряд в две с половиной тысячи конников. А задатка у них собой будет только четверть суммы. Остальное отдадим после присяги. А я тем временем с отрядом в две с половиной тысячи отправлюсь на ту сторону Босфора – с турками договариваться.

– А что… Мне этот план нравится! – Сашка даже расхохотался от избытка эмоций. – Интересная война у нас получится! Только…

– Что только? – в один голос воскликнули Адаш с Безуглым.

– Только ты, Гаврила Иванович, когда к туркам поедешь, бери деньги сразу с собой, чтобы время зря не терять.

VIII

За повседневными заботами и хлопотами главная Сашкина задача – найти Некомата-Рыбаса и его «рыбасоидов», не то чтобы уж совсем была им позабыта, но как-то была оттеснена на обочину сознания, дожидаясь очередного яркого напоминания о себе, вроде того покушения в Кафе, организованного Балдуччи. «Рыбасоиды» – ребята серьезные. И думать, что использование мафиози Пескаторе для достижения цели – это предел их умственных возможностей, было бы непростительной ошибкой. Они обязательно предпримут еще попытку и, скорее всего, не одну. «Раз уж решил выступать в роли «живца», никуда не денешься. Жди и не теряй бдительности, – думал Сашка. – Странно только, что прошло уже столько времени, а они не предпринимают никаких активных действий». Смутная тревога, несмотря на внешне спокойную, мирную жизнь, уже который день терзала его.

Начала съезжаться тивериадская аристократия. Для шатра деспота Тивериады Сашка забронировал место внутри укрепленного лагеря. Остальные разбивали свои шатры за пределами укреплений. Народу съехалось неожиданно много. Приезжали семьями с чадами и домочадцами, с многочисленными слугами и прислугой, а один, то ли действительно тупой, то ли прикидывающийся таковым, землевладелец, притащил с собой чуть ли не сотню своих крестьян. Сам он поселился в красно-белом полосатом шатре, а его крестьяне понаставили вокруг него несколько десятков шалашей, скомбинированных из срубленных веток и какой-то дерюги. Наверное, парень рассчитывал получить денежку еще и за них, но здесь он явно просчитался. У Безуглого все было подсчитано, записано и согласовано с деспотом Тивериады Никифором, и платить ни на один золотой больше он не собирался.

Сам Гаврила Иванович уже вернулся с азиатской стороны Босфора, достигнув результата еще более впечатляющего, чем в Тивериаде. Первый же из туркских племенных вождей, с которым познакомился отставной дьяк, узнав о его миссии, разослал гонцов и в течение нескольких дней собрал совет всех племенных старейшин. Предложение Безуглого пришлось им по нраву, и теперь, через два дня после принятия присяги у греков, Дмитрию предстояло принять присягу и от турок.

Теперь, когда его предположения не только приобрели под собой реальную почву, но и почти уже стали реальностью, Гаврила Иванович смог рассказать о том, что его натолкнуло на столь смелую и неординарную мысль.

– Понимаете, – вещал Безуглый, обращаясь к великому воеводе и Адашу, – я обратил внимание на одну странность в донесениях своих разведчиков. Все они начинались не с обычных слов воина о противнике и тому подобном, а примерно так: «Ох, Гаврила Иванович, ну и нищета здесь. Весь запас хлеба, что с собой брал, местным детишкам скормил. Такая земля благодатная, а народ живет хуже зверей лесных». Голодно здесь, одним словом. Да и тивериадская знать живет не намного лучше простолюдинов. Царский же двор в Царьграде всегда был пышен и богат необычайно. Тем, кому довелось увидеть воочию это великолепие, обычно слов не хватало, чтобы описать увиденное. На содержание свое и своего двора ромейские базилевсы денег никогда не жалели. Думаю, нынешний – не исключение. Вот мне в голову и пришла мыслишка; ежели в поле недород, и торговля захирела, и ремесла увяли – одним словом, тяжелые времена наступили, а повелитель твой не разделяет с тобой трудности, а лишь обдирает тебя, как липку, то как ты будешь относиться к своему повелителю? Будешь ли ты его защищать, рискуя своим имуществом, здоровьем, а то и самой жизнью, когда враг стоит у ворот? Мы вот все стереглись тут флота ромейского да дополнительных войск из Греции, спешащих на помощь своему базилевсу. Так вот… Флот весь у Родоса и других островов на приколе стоит, а команды разбежались, потому как им за службу который год не плачено. А кое-кто из моряков, поговаривают, и вовсе пиратствовать отправился. Войско же… Одним словом, все, что есть у базилевса, все сейчас в крепости. И вся власть его за крепостной стеной фактически заканчивается.

Сашка, Адаш и Безуглый прятались от жары в тени огромного, раскидистого тутовника, потягивая белое вино, разбавленное, по местному обычаю, более чем наполовину холодной родниковой водой. Два бурдюка; один с вином, а второй с водой, лежали тут же на траве, рядом с ними, и когда кто-то осушал свою чашу до дна, то передавал ее Адашу для того, чтобы тот вновь наполнил ее. Жара сегодня стояла небывалая. Даже в море, которое нагрелось, казалось, еще больше воздуха, не было спасения. Выпитая жидкость лишь ненадолго утоляла жажду, мгновенно проступая потом и тут же испаряясь. Ожидали приезда деспота Никифора, чтобы тут же послать за Дмитрием. Тот поначалу настаивал, чтобы греки принесли ему присягу прямо в осадном лагере, под стенами неприступного Еросалима, чтобы лишний раз досадить упрямому Михаилу, но Сашка вместе с Боброком убедили его, что лучше столь ответственное политическое действо проводить в более спокойной обстановке.

Осада Еросалима меж тем продолжалась. После первых пяти безуспешных штурмов Дмитрий с подачи старшины распорядился вести сразу три подкопа под стены. Но казаки – не великие охотники рыть норы в земле, словно кроты слепые. Для такой работы надо было брать в войско тысяч десять валахов [13]13
  Валахи– молдаване.


[Закрыть]. Вот тогда бы был толк. А так – подкопы велись в час по чайной ложке.

Безуглый сделал добрый глоток из своей чаши и продолжил рассказ:

– Положение ромейских турок еще хуже. Самые плодородные земли на азиатской части страны, почти все побережье, заняты греческими землевладельцами. Турки же теснятся на нагорье, на каменистых землях. При нынешнем недороде голод, я думаю, там свирепствует. К тому же для царьградского базилевса они, похоже, не дети родные, как должно быть для доброго монарха, отца своих подданных, а скорее пасынки. Так и оказалось на самом деле. Все туркские племена за счастье почли встать под десницу великого князя и царя Тохтамыша.

А нашему государю это вдвойне выгодно. Обстановка-то кругом непростая. Наши же братья-сербы короля своего провозгласили и собираются Царьград воевать. И не просто воевать, а столицей своей сделать и всю Ромею к себе присоединить. А зачем им это нужно? Уж не хотят ли они бросить вызов самому великому князю Владимирскому и выйти из-под его руки? Стать самостоятельными? А? Хорошо еще, что болгарский царь бросил носиться с этой дурной затеей и теперь служит как надежный подданный. Кстати, Тимофей Васильевич, а почему его великий князь к нынешней войне не привлек? Не знаешь?

– Не-а, – лениво ответил Сашка и жадно высосал целую чашу разбавленного вина. – Жарко, страсть просто! Адаш, налей-ка мне еще, – попросил он.

Вместо Сашки Безуглому ответил Адаш, наполняя чашу великого воеводы:

– При нынешней старшине, как я погляжу, любая глупость может случиться. А умные и правильные вещи, наоборот, не случаются. Темников, что при твоем отце служили, Тимофей Васильевич, ни одного не осталось. Сказался, видно, год безвластия. Да и при Мамае, похоже, твердой руки не хватало. Знаешь, как это бывает… Людей, которые могут неприятную правду в глаза сказать, убирают, а подличающих возвышают. Вот теперь Дмитрий и расхлебывает. Да он и сам, сдается мне, предпочитает таких вот… лизоблюдов. Держи, государь.

Тот, приняв чашу, лег на спину и, приложив ее холодным дном ко лбу, мечтательно вздохнул:

– Ох, хорошо… Так бы по всему телу… Так что там, Гаврила Иванович, ты про турок говоришь?

– Говорю, что это будут отличные подданные и надежные союзники. Если им отдать земли по побережью Средиземного моря, они по гроб жизни благодарны будут.

– А греки в курсе этих твоих планов? – усмехнулся Сашка.

– Незачем им пока об этом знать. Так вот турки… Они и против сербов помогут, и Михаил перестанет взбрыкивать время от времени. А самую главную пользу от них я вижу, знаете в чем…

– В чем?

– Использовать их против атамана Семиреченской и Сибирской орд Темира-Желязы.

– А с чего ты взял, Гаврила Иваныч, – удивился Адаш, – что с ним воевать придется? Он же вроде признал Дмитрия царем и присягу принес. Правда, на Большой круг сам не приехал, но грамоту присяжную прислал.

– В том-то и дело! – Безуглый поднял вверх указательный палец, как будто грозя далекому отсюда Темиру. – А разве сейчас в войске есть его воины?

– Так собирались же спехом, – попробовал объяснить сей факт Адаш. – А им из своего далека – не ближний путь. И без них царь почти стотысячное войско собрал. По мне, так оно и не нужно здесь такое большое. Половины хватило бы за глаза.

– Не-ет, помяните мое слово, – уверенно заявил отставной дьяк, – еще придется воевать царю с семиреченским атаманом. И здесь ромейские турки очень даже ему пригодятся.

Из-за пределов лагеря послышался какой-то шум. Безуглый, хоть и самый старший по возрасту, но сухой, легкий и спорый на подъем, вскочил на ноги.

– Деспот Никифор приехал, – сказал он. – Холопы его высыпали из своих шатров и криками, и вот так (Гаврила Иванович изобразил аплодисменты поднятыми над головой руками) приветствуют.

Адаш кряхтя тоже поднялся на ноги.

– Пойду, отошлю гонца к великому князю да встречу этого деспота. Государь, – обратился он к Сашке, – одеться бы надо. Он ведь будет проситься представленным быть тебе.

– Да пошел он… – отмахнулся Сашка. – Не могу, жарко. – Он лежал на траве голый по пояс, порты же его были подвернуты, оголив ноги до самых колен. – Проводи его в шатер, пусть сидит – ждет великого князя. А со мной на пиру познакомится. Скажешь, нет меня. Уехал, мол. А я лучше вздремну здесь пока. Приедет Дмитрий, разбудите.

Адаш с Безуглым ушли. Сценарий предстоящего действа был разработан отставным дьяком, после чего Сашка обкатал его в разговоре с Боброком. Вдвоем же они пошли и к Дмитрию – докладывать. Вопреки всем ожиданиям великий князь к желанию тивериадской аристократии принести ему личную вассальную присягу отнесся скептически.

– Зачем это нужно? – скривив губы, поинтересовался он у Сашки. – Они и так все мои холопы через Михаила.

– Так они отрекутся от Михаила, – попробовал ему объяснить Боброк. – А мы еще весть об этом подбросим в город. Пусть знают, что остались одни. Глядишь, и горожане отвернутся от него. Михаилу ничего не останется как сдаться. Вот и войне конец.

Но вот этого-то, похоже, Дмитрий и не желал. Воевать он был готов, судя по всему, еще лет десять, лишь бы закончить дело эффектным штурмом, резней и прочими развлечениями, случающимися при взятии большого, богатого города. Битых два часа уламывал его Сашка вместе с Боброком, убедив, в конце концов, что хуже ему, по крайней мере, от этого не будет.

За этими воспоминаниями Сашка не заметил, как действительно заснул. Разбудил его шепот Адаша.

– Вставай, государь, великий князь уже приехал.

Сашка, еще не успев открыть глаза, уже был на ногах. Ворох одежды, принесенной Адашем, уже лежал на траве рядом с ним. Сашка еще не закончил одеваться, как трубно взревели рога – в распахнутые ворота лагеря въезжал великий князь и царь Тохтамыш со своей свитой.

Саму процедуру принятия присяги от местной аристократии проводили в лагере. Царь, одетый в пурпурную тогу, восседал на кресле, отдаленно напоминающем трон (поисками подходящего кресла разведчики занимались достаточно долго, без устали рыская по всей округе). В нескольких метрах перед ним, преклонив одно колено, стоял деспот, а за ним плотными рядами и шеренгами коленопреклоненно же – его вассалы. Деспот сначала прочел текст присяги по-гречески, дружно повторяемый вассалами, затем по-русски. Здесь с повтором было заметно хуже. После этого великий князь и царь поблагодарил новых холопов за службу и жаловал их же нынешними поместьями. Деспот поставил свое имя под текстом присяги и благоговейно припал к руке своего нового повелителя, вслед за ним выстроилась длинная очередь его вассалов. Акт принятия присяги состоялся.

После же лобызания царской ручки следовало продолжение, так сказать, неофициального свойства, о чем, естественно, ни Дмитрию, ни членам его свиты знать не следовало. Греки, по одному, вслед за своим деспотом заходили в шатер к Безуглому, где и получали свои золотые согласно заранее согласованной ведомости.

А венчал сие важнейшее событие конечно же пир. Тут уж великий воевода превзошел самого себя, постаравшись максимально возможно разнообразить сытное, но примитивное ежедневное войсковое меню. Несколько сотен воинов заранее было отправлено на охоту, а местные рыбаки со всей округи поставили свой сегодняшний улов исключительно к столу великого воеводы. Не бог весть что, конечно, но для походных условий очень даже неплохо.

Пировали по-ромейски – лежа. Хотя правильнее было бы сказать, что это обычная полевая воинская трапеза, дополненная некими элементами ромейского сибаритства. Обедать лежа ли, сидя ли на земле, пусть и покрытой персидскими коврами, совсем не то же самое, что возлежать в триклинии на мягких ложах, усыпанных для удобства еще и пуховыми подушечками разных размеров. Полог от солнечных лучей и возможного дождя был натянут лишь над царским импровизированным «столом», но солнце уже клонилось к закату, и его лучи уже не были столь жгучими, как еще пару часов назад.

Первую здравицу – за царя Тохтамыша – провозгласил великий воевода на правах формального хозяина, устраивающего пиршество. Вторым поднялся Боброк и поздравил царя с новыми подданными, а новоявленных царских слуг с обретением справедливого и милостивого господина. Почти сразу же готовился выступить один из ордынских темников, но Сашка, опять же, на правах хозяина, оборвал его и предоставил слово деспоту Никифору. Тот, вынужденный следовать обычаям русских, кряхтя, поднял с земли свое тучное холеное тело и, подняв чашу с вином чуть ли не выше головы, начал речь следующими словами:

– О великий государь! Я должен признаться, у меня уйма недостатков, но все они меркнут перед одним, самым главным. А главный мой недостаток заключается в том, что я не умею лгать. Поэтому, государь, я говорю тебе все, что думаю, прямо в глаза. Таков мой обычай. И что же я вижу? – Он сделал рукой величественный жест в сторону залива. – Этот прекрасный залив, носящий имя Золотой Рог, существует здесь со дня Сотворения мира. Считается, что имена всему сущему дают люди. Но кто мог догадаться дать заливу, к пустынным берегам которого лишь изредка причаливают утлые челны местных рыбаков, столь величественное имя? Разве мог кто-то из людей иметь столько ума и прозорливости? А может быть, сама Деметра, Мать-земля, дала название одному из своих уголков, зная, какая судьба его ожидает? Ведь недаром наш господин носит имя Деметреос, что означает сын Матери-земли. Он пришел, наш господин, и устроил военный лагерь на берегу этого залива. И этот военный лагерь чудесным образом начал превращаться в город. У него уже появляются стены и башни, у него уже выросли портовые причалы. Что это, как не божественное провидение, соединенное с волей нашего господина? Он пришел сюда, чтобы наказать ничтожнейшего из когда-либо носивших звание базилевса. Он пришел и основал Новый город! – Никифор обвел вокруг себя рукой. – Новый Ром! Он пришел, чтобы объединить славу и мощь Руси с традициями и наследством Рома! И заложил новую столицу! Он! Наш господин! Константинос Мегалион Деметреос! Неизменно Великий Сын Матери-земли! Восславим же владыку мира и нашего базилевса Константина Великого и его новую столицу, город Константина – Константинополис! – Речь деспота была заряжена такой энергией, что все участники пиршества уже давно повскакивали на ноги, внимательно слушая его слова, а последние фразы этой речи сопровождали все усиливающимся ревом. – Солнце скатывается с небосклона, грозясь вот-вот утонуть в море. – Деспот театральным жестом воздел руку вверх, указывая на оранжевый шар дневного светила. – Оно уползает, как пес, от стыда поджавший хвост, потому что базилевс Константинос Мегалион, Константин Великий своим сиянием затмил его! И это самая великая правда!

Никифор осушил чашу и опустился на свое место, а пирующие еще долго не могли успокоиться, вопя на все лады:

– Константинос Мегалион Деметреос! Константинос Мегалион!

Боброк ткнул в бок великого воеводу.

– Ах, лицемерный, двоедушный грек! – забубнил он ему в ухо. – Ты смотри, в какую сторону он вывез! Великий князь явился сюда, чтобы наказать своего холопа Мишку Тверского, вздумавшего претендовать на первенство, и вернуть все на круги своя. А этот хитрован представил дело так, якобы великому князю и царю еще титула ромейского базилевса не хватает, и он явился сюда именно за этим. Чтобы основать новый Ром и вновь возвысить Ромею!

«Ах черт, – думал в этот самый момент Сашка, почти не слушая, что ему говорит Боброк, – а ведь и вправду Стамбул-Константинополь стоит на берегах залива Золотой Рог. Это что же получается? Опять я нарушил этот самый континуум? Не было никакого ни Константинополя, ни Константина. Стоило мне влезть – и вот тебе новый Рим – Константинополь, и вот тебе и Константин образовался! Черт! А ведь еще Вещая Гота мне предсказала, что стану я основателем двух Римов. Один, положим, Москва. А второй, получается, Константинополь?! Жесть!» Делая вид, что слушает Боброка, он кивал головой, а, уловив последнюю фразу, возмущенно среагировал на нее: