Текст книги "Годы странствий"

Автор книги: Алексей Арбузов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Алексей Николаевич Арбузов
Годы странствий

Драма в двух частях, восьми картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Ведерников Александр Николаевич – в начале действия ему 23 года, с виду он ничем не примечателен.

Лаврухин Михаил Иванович – в начале действия ему 30 лет, но выглядит он старше.

Павлик Тучков – 22 года, это худенький, юркий мечтательный человечек, который смотрит на мир с восторгом и удивлением.

Архипов Никита Алексеевич – в 1943 году ему 35 лет.

Люся Ведерникова – 18 лет, жена Ведерникова Александра Николаевича, она миловидная, худенькая, у нее звонкий, чистый голосок.

Галина – 26 лет; это полная, очень красивая блондинка, в повадке ее есть нечто мужское. Она то задумчива, то подчеркнуто весела. Много курит.

Ольга – 19 лет, она удивительно хороша.

Нина – её сестра, на три года моложе.

Тетя Тася – бывшая опереточная актриса. Красивая, плохо видит и слышит.

Олег Д о р о н и н – 24 года, он красив, хорошо сложен, по виду и по костюму похож на спортсмена.

Кузя – его жена, она непоседа и весельчак, на ее лукавой физиономии поблескивают черные роговые очки, но и это не делает ее серьезнее.

Прохожий.

Бочкин – водитель машины.

Девушка и з ц е х а.

Солдатенков – старший сержант.

Артиллерист.

Зойка Т о л о к о н ц е в а – санитарка.

Солдаты у переправы:

Первый.

Второй.

Третий.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАРТИНА ПЕРВАЯ. ЮНОСТЬ.

Август 1937 года.

Дача на Клязьме. Сад. На ступеньках террасы стоят Лаврухин и Ольга. Возле них лежат чемоданы. У Лаврухина высокий морщинистый лоб, вьющиеся волосы. Из-под густых бровей смотрят спокойные умные глаза. В саду тихо. Жаркий августовский день идет к концу. Лаврухин протягивает Ольге руку, она берет ее, и несколько мгновений они молча смотрят вокруг.

Лаврухин. Здесь хорошо, правда?

Ольга. Очень. (Помолчав.) Смотри, солнце заходит.

Лаврухин (негромко.) Вот ты и приехала.

Ольга (засмеялась). Вот я и приехала! (Перепрыгивает через чемоданы, вбегает на террасу.) Что это? В дверях записка. (Читает.) «Граждане, располагайтесь, как умеете, а я поехал в Москву за народом. Оля, я о вас много слышал. Михей говорит, что вы… Впрочем молчу. За болтливость бьют по шее. Милые граждане, целую вас. Небезызвестный Павлик Тучков. Дано на Клязьме, пятого августа, в лето одна тысяча девятьсот тридцать седьмое». (Смеется.) Вот чудак.

Лаврухин. Он тебе понравится, увидишь. (Достает из-под ступенек ключ и открывает двери.) На прошлой неделе его родители в Крым уехали, вот он и пригласил нас к себе. До экзаменов у тебя десять дней, ты тут отлично подготовишься.

Ольга (достает из чемодана полотенце). Миша, я, пожалуй, выкупаюсь с дороги, ведь речка отсюда недалеко?

Лаврухин (останавливает ее). Погоди! (Не сразу.) Вероятно, со следующим поездом из Москвы приедут мои товарищи. Словом, не обижайся, если они будут шутить на наш с тобой счет. Я им объяснил, что воспитывался в вашей семье и что у нас чисто дружеские отношения, но они как-то несерьезно отнеслись к этой версии.

Ольга. Ну, а сам ты к этой версии относишься серьезно?

Лаврухин. Видишь ли…

Ольга (улыбаясь). Знаешь, Мишенька, у меня такое недоброе предчувствие, что мы с тобой в конце концов все-таки поженимся.

Лаврухин. Ты думаешь?

Ольга (проводит рукой по его волосам). Ты лучше всех. Я не видела человека лучше тебя.

Лаврухин (улыбнувшись). Это приятно слышать.

В калитку входит Прохожий, полный, круглолицый молодой человек с двумя портфелями, которые туго набиты различными съестными припасами.

Прохожий. Ну, вот, наконец пришел! (С торжеством опускается на скамейку.) В электричке страшная теснота. Под выходной, вполне понятно. Еле до вас добрался. Ну, а где Вася? Давайте сюда Васю!

Лаврухин. Какой Вася?

Прохожий. Хозяин, Васенька. Ведь это Гусевых дача?

Лаврухин. Это дача Тучковых.

Прохожий. Как же так. И Гусев здесь не обитает?

Лаврухин. Увы.

Прохожий. Так. Значит, осечка. Ну что ж, буду продолжать поиски. (Идет к калитке, оборачивается). Прошу извинения, вы не знаете в окрестностях какого-нибудь киоска с газированной водой?

Лаврухин. В конце этой улицы буфет-закусочная, там бывает пиво.

Прохожий. Пиво?! Значит, и Гусев недалеко. Уж он этой возможности не упустит. Пойду выпью кружечку и с новой энергией за поиски! (Уходит.)

Ольга. Смешной человек.

Лаврухин. Так вот, Оленька, я не хочу тебя связывать словами, обещаниями. Ничем, понимаешь? (Улыбается.) А если ребята будут посмеиваться, дай им отпор со всей решительностью.

Ольга. Ладно. (Бежит к калитке, оборачивается.) А чудесно будет после всех пересадок, вокзалов и прочего – бултых в воду!

Лаврухин. Не думаю, чтобы после Волги наша Клязьма произвела на тебя особенно сильное впечатление.

Ольга. Авось! (Махнув Лаврухину рукой, убегает.)

Лаврухин задумавшись, смотрит вслед, потом берет чемоданы и входит в дом.

В саду появляются Доронин, Кузя, Павлик и Галина.

Павлик. Внимание! Они уже здесь!

Кузя. Братцы, помираю от любопытства!

Д о р о н и н. Кузя, утихомирься!

Кузя (Доронину). Уважаемый супруг, давай сумку. (Вываливает из сумки на стол яблоки.) Налетайте, братцы! Будем есть яблоки. И молчать. И смотреть по сторонам. Тут очень хорошо.

На террасе показывается Лаврухин.

Лаврухин (поднимая сжатый кулак). Салют! А где Шурка с Люсей?

Павлик. Вероятно, со следующим поездом приедут. Шура сегодня с утра в анатомичке, он просто не успел.

Галина. Ну конечно! Любимое занятие – резать трупы.

Д о р о н и н. Однако я не вижу долгожданной девушки из Саратова. Куда ты ее спрятал, старик?

Лаврухин (улыбаясь, смущенно). Она купаться пошла.

Кузя. Олег, мы должны немедленно последовать ее примеру. Возьми полотенце, оно в сумке. Идем, Павлик.

Павлик. Нет, я уж тут по хозяйству. (Уходит.)

Д о р о н и н. Счастливый Павлик! А я должен всюду следовать за этой Кузей. Такова моя жалкая участь.

Кузя. Идем-идем, старый болтун.

Они убегают.

Галина (подходит к Лаврухину). Ну, как живешь, Гиппократушка?

Лаврухин. По-разному. (Помолчав.) Хорошо, что ты приехала.

Галина. Ого, ты, кажется, действительно взволнован?

Лаврухин (кивает головой). Есть немного.

Галина (шутливо). Очень она красивая?

Лаврухин. Не в этом дело. (Помолчав.) Ко мне все приходит позже, чем к другим. Мои сверстники учились в школе, а я работал в аптеке; отец вернулся с германской без ног, и надо было хоть чем-нибудь помогать семье. Еще тогда, мальчишкой, я мечтал о профессии врача. И вот после смерти родителей я за два года сдал экстерном девять классов. Но райком комсомола не отпустил меня на учебу. Шесть лет я провел на комсомольской работе. Не подумай, что я считаю эти годы потерянными. Я видел жизнь и знаю почем фунт лиха. И все-таки, мне уже тридцать. Молодость прошла, а я все еще студент. Конечно, человек может добиться всего, чего захочет, но вот любовь. Пожалуй, это то, на что не распространяется сила воли, а?

Галина. Но разве любовь нельзя заслужить?

Лаврухин. Этого я и боюсь, друг. Нет, уж если говорить правду, я мечтаю о любви, которая ни за что ни про что сваливается на голову. Тебя полюбили, а ты рот разинул и диву даешься – за что?

Галина. Ох, что-то мудрствуешь, Мишук!

Лаврухин. Я старше Ольги на одиннадцать лет и знал ее еще девчонкой, мы были соседи по двору. Ее мать, учительница, занималась со мной. Когда она умерла, Ольге шел четырнадцатый год, а младшей, Нинке и одиннадцати не было. С ними осталась их тетка, Настасья Владимировна, опереточная актриса. (Улыбнулся.) Красивая, в нее весь город был влюблен. Мы жили вместе, и они считали меня за своего. Ну, а потом Настасья Владимировна заболела. Ей пришлось оставить сцену: она почти перестала видеть и слышать. Им стало трудно жить, ее пенсии не хватало на троих, а девочкам нельзя было бросать школу.

Галина. Так вот почему даже здесь, в Москве, ты работал по ночам, выполняя аптечные заказы.

Лаврухин. Я был в доме за своего.

У калитки появляется Прохожий, шляпа его съехала на затылок, и вообще он чувствует себя значительно веселее.

Прохожий. Виноват. Я опять по поводу Гусева. Я вот посмотрел по бумажке – улица совпадает, номер тоже. Может, вы меня разыгрываете и Гусев все-таки тут?

Лаврухин. Гусева тут нет.

Прохожий. А жаль, жаль, что нет, – чудесный человек, мой большой друг. (Смотрит на свои съестные припасы.) Была идея отдохнуть и повеселиться.

Лаврухин. Вот что: тут есть еще Малая Красная. (Показывает.) Вторая направо, как раз мимо буфета.

Прохожий. Мимо буфета? Годится. Простите, что нарушил тишину. (Смотрит на Галину.) Однако вы здорово изменились. До свиданьичка. (Уходит.)

Лаврухин (улыбаясь, смотрит ему вслед). Боюсь, что до Гусева он уже не дойдет. (Вдали слышен шум электропоезда.) Электричка. Вероятно, Шура едет.

Галина (помолчав). Шура едет, Шура едет. (Неожиданно.) Почему ты дружишь с ним?

Лаврухин. Он очень на меня не похож, мне с ним интересно. И потом, он никогда не старается казаться лучше, чем есть на самом деле. А почему это тебя занимает?

Галина. По старой привычке. Как-никак, я чуть не стала его женой. (Пауза.) Да, пожалуй, мне не следовало сегодня являться, я знала, что он будет здесь, и все-таки приехала. Это не говорит в мою пользу, не так ли?

Лаврухин. Почему? Мне кажется, у вас отличные отношения. Вот только ты зря бросила свой машиностроительный институт.

Галина (усмехнулась). Я хорошая машинистка и стенограф, следовательно, общественно полезная единица. А остальное… К бесу остальное!

Павлик (выходит из дому). Люся идет.(Бежит к калитке.)

Галина (смотрит в сторону улицы). Бедненькая.

В сад входит Люся. Одета она аккуратно, но во все простенькое. Увидев Галину, она останавливается.

Ей неприятно ее присутствие, в ее голосе прорываются сварливые, раздраженные нотки.

Люся. Галина Сергеевна, и вы здесь? Здравствуйте, Михаил Иванович. Вы уж нас простите, Павлик, что мы на поезд опоздали. Шура в кинохронику зашел, там новый выпуск событий в Испании показывают. А он про Испанию ничего не пропускает, смотрит по несколько раз.

Павлик. Сейчас-то он где?

Люся. Зашел в буфет, тут, рядышком, пива выпить.

Галина. Узнаю Шурку. (Берет Павлика под руку и идет с ним в глубь сада)

Люся. Не понимаю, Михаил Иванович, зачем она его Шуркой называет? Какой он ей Шурка! Что было, то прошло. Вот и ступай своей дорогой.

Лаврухин. Галина Сергеевна наш друг, Люся, и мы все очень любим ее.

Люся. Ох, простите, я, кажется, опять не так сказала. Вы уж не обращайте внимания, если я чего сболтну. Со мной бывает. (Смеется.)

Лаврухин. Темнеет. Идемте на реку Ольгу встречать! (Кричит.) Галина, Павлик, пошли на реку!

Люся. Вы только меня под руку не держите, а то еще Шура подумает что-нибудь. (Уходит.)

По аллее вслед за ними идут Галина и Павлик.

Павлик. У меня, Галина Сергеевна, мама страшная фантазерка. Решила, что я обязательно должен стать выдающимся деятелем медицины, этаким советским Мечниковым, что ли. А талантов у меня к тому решительно никаких. Но и маму, знаете, огорчать не хочется. (Уходят.)

Почти совсем стемнело. На соседней даче играет патефон.

У калитки показывается Ольга, она вытирает полотенцем мокрые еще волосы.

Ольга (поднимаясь на террасу). Миша! (Громко.) Михаил!

Молчание. Ольга, недоумевая, оглядывается по сторонам. В калитку входит Ведерников.

Он идет к террасе, на ступеньках останавливается, увидев Ольгу. Оба смотрят друг на друга.

Вы к Мише?

Ведерников. Да.

Ольга. Он, вероятно, сейчас придет.

Ведерников. Ну что ж, пусть приходит. (Пауза.) Где и когда я вас видел?

Ольга. Вы никогда меня не видели, я сегодня первый день в Москве.

Ведерников. Явились в Москву учиться? Хотите быть врачом?

Ольга. Откуда вы знаете это?

Ведерников. У вас глаза врача, они светятся в темноте. Мы наблюдаем этот феномен только у кошек и докторов.

Ольга. Почему же ваши глаза не светятся?

Ведерников. Я не доктор. Я летчик.

Ольга (с недоверием). Летчик?

Ведерников. Хорошая профессия – летать куда придется. Сегодня – Японское море, а завтра – небеса Испании.

Ольга. Вы были в Испании?

Ведерников (задумчиво). Кажется.

Ольга (сбитая с толку). Я вас не понимаю.

Ведерников. А я и сам не часто себя понимаю, девушка.

Ольга молча смотрит на него. Издали доносятся приближающиеся голоса. Слышно, как Павлик говорит: «А я утверждаю, что портреты Серова – высшая ступень русского национального искусства.»

В сад входят Лаврухин, Галина, Люся и Павлик.

Лаврухин (Ольге). Вот где ты? А мы искать тебя отправились. (Ведерникову.) Хорош, однако. Приехал на дачу и сразу же в буфет.

Ведерников. Я сегодня с утра в анатомичке, а, как, известно, ничто так не возбуждает аппетита, как препарирование трупов, об этом даже у Диккенса где-то есть.

Люся. Как не совестно такие ужасы говорить.

Лаврухин (Ольге). Познакомься, это мои друзья. (Несколько смутившись.) А это Оля. Ольга Петровна Вышеславцева, мой земляк и друг. Будет учиться в нашем институте.

Павлик (кланяясь). Павлик Тучков, студент пятого курса. Я очень рад, что вы благополучно доехали. Чувствуйте тут себя как дома, готовьтесь к экзаменам. Мы все очень рады за Мишу. (Смутился.) Но если вы хотите поехать в Третьяковку или на концерт, я вам буду попутчиком.

Ведерников (Ольге). Александр Ведерников, студент медик. Нет, не летчик и в Испании не был. А это моя жена, ее зовут Люся, ей восемнадцать лет, и она работает на телеграфе. Замечательная личность.

Люся. Здравствуйте.

Ведерников (Ольге). Не смотрите на меня так укоризненно, девушка, Я не врун. Я, так сказать, мистификатор. Впрочем, во всем, что я говорю, всегда есть доля истины.

Галина. Доля истины! Это недурно звучит. (Протягивает руку Ольге.) Меня зовут Галина Сергеевна – вот, собственно, все, что можно обо мне сказать.

Лаврухин. А куда девался Доронин с Кузей?

Павлик. Целуются где-нибудь. (В сторону Лаврухину.) Ах, счастливые молодожены. Ах, ах.

Лаврухин (грозит ему кулаком). Во всяком случае, давайте готовиться к ужину. Зажжем свет. Павлик, тащи сюда стулья.

Ведерников подходит к Галине, Люся с террасы наблюдает за ними.

Остальные тащат в сад посуду, хлопочут у стола.

Ведерников. Здравствуй, Галка. (Жмет ей руку.) Ну, как живешь?

Галина. Спасибо. Хорошо.

Ведерников (помолчав). Все куришь? Все дымишь?

Галина. Вот именно, Шуренька. (Идет к столу.) А самовар у вас есть? На даче самое интересное – это самовар.

Люся (подходит к Ведерникову). Что она тебе сказала?

Ведерников (берет ее руки и нежно их целует). Люсенька, милый мой маленький человечек, не будь злюкой, ладно? Жить на свете очень хорошо, но очень трудно. Всякое бывает. Вот именно: всякое! Хочешь, убежим к реке и будем там сидеть вдвоем, пока скучно не станет?

Люся (ей понравилась эта идея). А как же Михаил Иванович? Он определенно обидится.

Ведерников. Ничего, мы ему купим петушка на палочке.

Люся. Давай, лучше уедем в Москву и зайдем к твоей маме. Я вчера была у нее, она так без тебя скучает.

Ведерников. Нет.

Люся. Почему, Шура?

Ведерников. Она обязательно даст мне денег взаймы. А я возьму и буду себя ругать целую неделю. Вот погоди – стану знаменитым, заберу маму к себе, и мы славно тогда заживем все вместе.

Люся (с восторгом смотрит на него). Какой ты красивый, Шура. Господи, почему ты такой красивый?

Ведерников. Много каши ем.

В сад входят Доронин и Кузя.

Лаврухин. Пришли, пропавшие люди?

На террасе показывается Ольга, она переоделась по-домашнему.

Знакомься, Ольга, это наши бывшие студенты, кончили этой весной и оставлены в аспирантуре, Олег Доронин и Кузя.

Д о р о н и н (жмет руку Ольге). Отстал от событий, Мишенька. На будущей неделе мы с Кузей уезжаем в Нарьян-Мар. Хочу видеть плоды своих трудов, черт возьми! У меня душа практика, а не исследователя!

Кузя (с азартом). Да, нам интересно иметь дело с людьми, а не с колбами, пробирками и прочим!

Ведерников. Все вздор! По мне в тысячу раз важнее узнать причины и следствия болезни, постичь то, чего никто не знал до меня. В конце концов, настоящая медицина еще не начиналась!

Кузя. Уж не с тебя ли она начнется, Ведерников?

Ведерников. Почему бы и нет? Перед собой надо ставить крупные задачи. А скромность неудачникам, она их здорово украшает. Нет, если говорить серьезно, я мечтаю вот о чем: стать микробиологом и поступить в Экспериментальный институт. Должен же хоть кто-нибудь из нашего выпуска туда попасть! (Весело.) Так вот – пусть это буду я!

Павлик. Ну, Экспериментальный институт это, конечно, не для меня, а вот из Москвы уезжать бы не хотелось; все-таки здесь МХАТ, Третьяковка, консерватория.

Лаврухин. Ну что ты за травоядное существо, Павлушка! Нет, главное в жизни должно быть одно, а все остальное следует этому подчинять, друг.

Ведерников. Одно? Но ведь и жизнь одна. Неужели тебя не мучают искушения, Михаил? А вот я ночью просыпаюсь, и мне вдруг страшно от мысли, что я уже никогда не буду геологом, журналистом, актером, летчиком. А ведь я обо всем этом мечтал когда-то! И вот я придумываю себе разные судьбы, сочиняю небылицы. Сегодня, например, соврал одной особе, что я летчик. Но ведь я мог быть этим летчиком? Мог! И все-таки никогда им не буду. Никогда, понимаешь, Миша? (Пауза.)

Кузя. Ох, братцы, милые вы мои, до чего хорошим человеком быть хочется!

Все засмеялись.

Ведерников. На кого ты меня оставляешь? О Кузя, Кузя.

Д о р о н и н. А ну-ка, господин Буслаев, сколько раз ты признавался Kузе в любви? Ответствуй.

Ведерников. Всего два раза.

Д о р о н и н. Почему так мало?

Ведерников. Она не в моем вкусе.

Кузя. Ах, так? Ну, трепещи за свою подлую жизнь, несчастный!

Ведерников. Кузя, ты забываешь, что я чемпион «Медика» по боксу в среднем весе.

Кузя. Смерть ему!

Вооружившись гитарой, Кузя бегает за Ведерниковым, тот прячется от нее за деревьями; суматоха.

Лаврухин (подходит к Ольге). Что ты, Ольга?

Ольга. Мне очень хорошо сегодня. Я почему-то счастлива. Очень. (Крепко жмет ему руку.) Милый Миша.

Галина (почти про себя). Вот тебе и раз. Вот тебе и два.

Люся (Ведерникову). Ты в самом деле ей признавался?

Ведерников. Кузе? Да. Только она не поверила. Она умная.

Павлик. Внимание, прошу к столу! Правда, с закусками у нас не богато, но, как говорит Кузя, налетайте, братцы!

В саду появляется Прохожий. Сказать про него, что он весел – значило бы ничего не сказать. Шляпа его окончательно съехала за затылок.

Прохожий (с решительностью). Ну, вот что, довольно скрывать Гусева! Говорите, куда вы его дели? (Увидев Ведерникова.) Шура, голубчик. Что же ты меня оставил одного?

Ведерников. Ничего, мы снова вместе, Аркаша.

Люся. Это твой друг?

Ведерников. Да. Мы только что с ним познакомились. В буфете.

Прохожий. Я был на Малой Красной. Меня прогнали оттуда. Сказали, что я хулиган. (Оскорбленный, опускается на скамейку.) Крышка, Гусева больше не найти.

Ведерников. Я не понимаю, зачем тебе Гусев! А ну, что у тебя в портфеле? Ого! Забудь Гусева, Аркаша, и ставь бутылки на стол.

Прохожий (извлекая из портфеля бутылки и закуску). Шура, друг! (Обращаясь к остальным.) Аркадий Липский, инженер общественного питания.

Ведерников (гладит его по голове). Смотри какой умница. Так сказать, тамада, с высшим образованием. Идем к столу, будешь править бал, солнышко.

Все с шумом рассаживаются.

Люся (вскрикивает). Ой, Олег Павлович, Ольга Петровна, да зачем же вы за один стакан держитесь? Быть вам мужем и женой. В Сибири такое поверье есть, ей-богу.

Д о р о н и н. А вдруг это когда-нибудь и сбудется, а, Ольга Петровна?

Кузя. Протестую. Решительно!

Лаврухин. Я тоже!

Все смеются.

Прохожий. Лично я каждому холостому завидую.

Д о р о н и н. Почему?

Прохожий. Потому что он завтра же может жениться. Тогда как мы, женатые люди, к сожалению, лишены такой прелестной возможности.

Ведерников (налив стаканчик вина, подходит к Ольге). Милая девушка Ольга Петровна, вот вы сели рядом с Мишей. Не будем это считать случайностью, идет? Разрешите же вас поздравить с этим удачным соседством. Михей замечательный парень; все мы рядом с ним ни черта не стоим.

Лаврухин (весело). Перестань конфузить, Александр.

Ведерников. Я пью за ваше счастье, Оленька!

Ольга (негромко). Спасибо! (Чокается с Ведерниковым.)

Прохожий (неожиданно). Правильно, за Ниночку!

Ведерников. Аркаша, я тебя поставлю в угол.

Д о р о н и н. Друзья, братцы мои, через несколько дней мы с Кузей уезжаем. Что нас ждет в незнакомом краю, и увидимся ли мы с вами когда-нибудь, кто знает. Но мне кажется почему-то, что сегодняшний вечер никто из нас не забудет. Бывают такие дни – и помнишь о них всю жизнь. Но ведь ничего не случилось нынче, правда? А может быть, мы все прощаемся с юностью сегодня?

Все замолчали, стало очень тихо.

Слышите, где-то далеко поют, идет поезд на Москву, а над нами полное звезд августовское небо, и вот, уже луна взошла над лесом. И нам чуточку страшно, словно мы стоим на самом пороге будущего. А что там, впереди? Кто знает!

КАРТИНА ВТОРАЯ. ЗАВИСТЬ.

Май 1939 года.

Небольшая квартира в поселке Сокол, скорее, впрочем, похожая на дачу, чем на городскую квартиру. Десятый час вечера. В кресле сидит Ольга, она читает книгу, делая на полях пометки. На подоконнике, попыхивая трубкой, расположился Лаврухин.

Лаврухин. Жарко. Ночью гроза будет. (Помолчав.) У тебя какой экзамен завтра?

Ольга. Зоология. (Отрывается от книги.) Удивительно. Еще две недели – и я на третьем курсе. Не верится!

Из коридора слышен голос тети Таси: «Миша, Миша!» Затем входит и она сама, маленького роста, белокурая, совсем не седая. Она плохо слышит и почти ослепла, однако двигается быстро и уверенно, видимо, отлично ориентируясь в знакомой обстановке.

Тетя Тася. Миша, ну что же ты тут сидишь? Опять со двора на кухню явилась эта ужасная собака. Я убеждала ее уйти, но она меня решительно не слушает. Пожалуйста, выпроводи ее на двор, и пусть она больше никогда не приходит.

Лаврухин (улыбаясь). Ладно, я ей скажу. (Уходит.)

Тетя Тася. К нам на кухню постоянно являются разные животные. Вчера, например, пришел совершенно незнакомый петух. По-моему, с этим явлением необходимо как-то бороться, починить калитку, во всяком случае.

Лаврухин (возвращается). Пес удалился, Настасья Владимировна.

Тетя Тася. Прекрасно. Только не садись на подоконник с ногами, Миша, это неприлично. (Помолчав.) Десятый час, а Нины еще нет. Странно. Да, больше всего меня поражает в Нине ее удивительная серьезность. Восемнадцать лет – и ни одного увлечения. Когда я служила в Саратове, у нас за кулисами висел плакат: «Поменьше темперамента в жизни, побольше его на сцене». Это так верно! К сожалению, я не всегда придерживалась этого правила.

Ольга (помолчав). Я слышала, у Ивана Степановича в Экспериментальном институте освободилось место старшего ассистента?

Лаврухин (глядя в окно). Да.

Ольга. Знаешь, я почему-то уверена, что он выберет Шуру Ведерникова. (Смутилась.) Он ведь мечтал об этом.

Лаврухин (улыбнулся). У нас в аспирантуре многие об этом мечтали.

Из сада на веранду поднимается Галина.

Галина. А я к вам. Не поздно? Вдруг такая тоска напала! И, как нарочно, вечер нынче душный, майский. Вся Москва черемухой пахнет. Я совсем одурела.

Лаврухин. Будет гроза.

Галина. Настасья Владимировна, милая, здравствуйте! (Целует ее.) А хорошо у вас тут, в поселке Сокол. Тишина, живете как на даче, и метро рядом! Вот вы и москвичи теперь. Оседлые москвичи. Только со свадьбой вы затянули дело, граждане.

Ольга (неуверенно). Это все Миша никак не соберется.

Тетя Тася (заметив, что все молчат). В Саратове у нас была чудесная квартира. Бельэтаж, зеркальные окна! Впрочем, привыкнуть можно ко всему. Даже к Москве.

Лаврухин. Позавчера письмо от Олега Доронина пришло из Нарьян-Мара.

Галина. Ну, как там?

Лаврухин. Ты же знаешь – Кузя умерла от воспаления легких.

Пауза.

Галина. Да, бедная Кузя, очкарик. (Помолчав.) Трудно ему будет одному.

Лаврухин. Зовет меня к себе.

Галина. Поедешь?

Лаврухин. Не решено. Следовало бы, конечно, поехать. Нет, тут не в одном Олеге дело. (Сжимая кулаки.) Самостоятельность! Это мне сейчас знаешь как потребно? За все отвечать самому. Заманчиво, черт. Но сегодня меня вызвал Иван Степанович и предложил.

Галина (перебивая). Кстати! На днях Ведерников рассказывал, что ваш знаменитый Иван Степанович переводит его к себе в Экспериментальный институт.

Лаврухин. Не знаю. (Подумав.) За последнее время Шура со всеми перессорился в клинике. И вообще – неладно с ним. Изобрел какой-то новый мозольный пластырь и получил уйму денег, а потом истратил их самым дурацким образом. Словом, совсем закружился малый. (Помолчав.) Вот и сегодня всех нас подвел. Не явился на занятия, а записи были у него, и наш кружок не состоялся.

Ольга. Мне как-то Иван Степанович про него сказал: «Если бы вы знали, как я не люблю своего любимого ученика!»

Лаврухин (помолчав). Я пойду к себе, займусь немного. Когда будет чай, позовите! (Уходит в соседнюю комнату.)

Галина (смотрит на раскрытые тетрадки Ольги). А вы все с экзаменами мучаетесь?

Ольга (улыбнулась). Приходится. Я ведь всегда хотела быть врачом. Помню, еще в детстве всех своих кукол лечила.

Галина. У вас, верно, в семье врачи были?

Ольга. Нет, у нас семья военная. Отец был штабс-капитан царской армии, его в двадцатом году расстрелял Колчак за переход на сторону красных. Мы ведь сибиряки, моего прадеда в Тобольскую губернию сослали, он был декабрист, служил в Черниговском полку.

Пауза.

Галина (неожиданно). Ведерников часто у вас бывает?

Ольга. Нет, у них нелады с Мишей.

Галина. Еще бы! На курсе Шура Ведерников считался самым способным, и вдруг первую кандидатскую степень из окончивших получает не он, а Миша. (Усмехнулась.) Есть от чего прийти в отчаяние.

Ольга (уклончиво). Он, кажется, очень нуждается сейчас?

Галина. Конечно, им живется труднее. Родилась девочка, и Люсе пришлось бросить работу на телеграфе. Впрочем, Шурку это совершенно не заботит. Он тратит не задумываясь все, что у него есть в кармане.

Ольга. Но он у всех занимает деньги. Даже у вас.

Галина (удивленно). Откуда вы знаете это?

Ольга. Он сам рассказывал. (Пауза.)

Тетя Тася. Дождичка не миновать. А Нина ушла без калош! Это может очень повлиять на ее голосовые связки. (Озабоченная, уходит.)

Ольга. Галина, скажите, что произошло между вами? Почему вы…

Галина (резко). Почему я не стала его женой? Так вот, выражаясь не фигурально, милая девушка, ему было на меня наплевать! Понятно? О, иногда он бывал очень внимателен и заботлив, но из вежливости. Он жил какой-то странной, единоличной жизнью, в душевном смысле. Ничего не давал и брать не хотел тоже. Последнее было особенно обидным, и я ушла. (Усмехнулась.) Как видите, он не очень огорчился. Впрочем, совесть у него все-таки есть, и если бы он понял всю меру своего эгоизма, то еще застрелился бы, пожалуй. Вот почему он никогда не позволит себе этого понять. (Помолчавю) Здесь, в Москве, живет его мать, но он почти не бывает у нее. Придумал, видите ли, что прежде ему следует прославиться! Явится этакий герой с портретом, напечатанным во всех газетах, и поразит старуху мать! (В сильном волнении.) Он все отнял у меня, все, даже мою любовь к нему. А знаете, что во всем этом самое страшное? (Тихо.) Я жалею, что оставила его. До сих пор жалею.

Ольга (настоичиво). Почему?

Галина. За что, по-вашему, можно полюбить? По-моему, за талант. Это самое красивое, что есть в человеке. Я любила его талант, пожалуй больше, чем его самого. Придумывала Шуре волшебное будущее и в этом будущем первое место оставляла себе. Ну, а нынче, как видите, осталась ни с чем. Бросила учиться. Все полетело кувырком. Все. (Молчание.) Но, собственно, что вам до этого?

Ольга. По-моему, вы очень одиноки. Мне бы хотелось быть вам другом.

Галина. Женская дружба? Не знаю. Это звучит как-то провинциально. Дружба дело мужчин, только у них мы ее можем встретить в чистом виде. (Пауза.) Впрочем, для вас моя история может быть поучительной.

Ольга (живо). Для меня?

Галина. Вы очень любите Михея?

Ольга (не сразу). Он самый чистый и честный человек из всех, что я встречала. Правда, слово «любовь» очень неточное слово. Раньше, девчонкой, мне казалось, что любить значит пожертвовать всем, что имеешь. Я ошибалась. Любить – значит научить, помочь, спасти.

Галина. Спасти? По-вашему, выходит, можно полюбить только того, кто нуждается в спасении?

Ольга (растерялась). Нет. Не знаю. (Пауза.) Да. Может быть.

Галина. Ну, если так, положение Миши безнадежно, он сам всякого спасет. (Помолчав.) Бедный Миша. Но он все еще надеется, что вы полюбите его. Вот почему второй год откладывает свадьбу. (Пауза.) Фу-ты, наболтала я вам с три короба всякой дичи! Вы не очень верьте тому, что я говорила о Шуре. Мне ведь трудно быть объективной. Вероятно, он лучше, чем я думаю о нем. Вероятно.

На веранде появляются Павлик и Люся.

Павлик. Оленька, можно к вам? Галина Сергеевна, примите привет.

Ольга. Конечно, входите, Павлик. Здравствуйте, Люся.

Люся. Добрый вечер. А что, Александр Николаевич не у вас? Прямо не знаю, что думать, он ведь и ночевать не приходил после вчерашего.

Ольга. После вчерашнего?

Люся. Ну как же! Ведь сейчас первенство Москвы по боксу разыгрывается, и у Шуры вчера был бой с самим Штейном! Ах, если бы вы видели, как Шура в первом раунде работал! Он шел вперед, непрерывно атакуя, и чисто выиграл раунд. Скажешь, не правда, Павлик? А во втором Штейн подловил его под левую руку, и тут началось. Он три раза сбивал Шурика в нокдаун, но Шурик все-таки подымался, и все кричали: «Ведерников, давай!» А кричать было не надо, на Шурика это так действует. Он перестал закрываться и в конце раунда Штейн его нокаутировал прямым слева. Его унесли с ринга. Мы с Павликом ждали его, но он вышел другим ходом, он ведь такой стеснительный, когда проиграет.

Ольга. Где же он ночевал?

Люся. Не знаю. (Улыбнулась.) Ну, ничего, скоро все переменится. Вы слышали, его в Экспериментальный институт переводят.

Павлик (радостно). Вот увидите, Оленька, лет через десять все нас будут спрашивать: «Как? Неужели вы сокурсник знаменитого Ведерникова?» Увидите!

Люся. Ну, знаменитого! Вы скажете, Павлик! А по мне даже лучше, если он не знаменитый.

Галина. Почему же это?

Люся (очень искренне). Все-таки! И любить меня больше будет, и к другой не уйдет. (Улыбнулась.) Я иногда даже иду по улице и думаю: вот если бы он под трамвай попал, я бы так о нем заботилась.

Ольга. Ну что за чудовищные вещи вы говорите, Люся.

Люся. А что. Я правду сказала. Я верно так думаю.

Галина. Да. (Помолчав). Вероятно, самое страшное, это летающая рыба, а? Щука, у которой крылья. Представляете?

Люся. При чем тут рыба, я не понимаю.

На веранде появляются тетя Тася и Нина, худенькая восемнадцатилетняя девушка.

Тетя Тася. А если бы пошел дождь? Ты должна беречь голос. Он – все для актрисы.

Нина. Тетя, я это знаю. (Входит в комнату.) Здравствуйте. Чаю у вас нет?