Текст книги "Женщины – наше всё (лучшее) 1 том"

Автор книги: Алексей Мильков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Вдвоем мужчине и женщине хорошо переносить тяготы жизни.

Но Гуля презрела эти прекрасные слова.

Пусть они так и останутся на ее совести, думал Звездинцев.

Ужас заключался в том, что сам он продолжал любить жену. Непонимание, исходящее от человека на которого рассчитываешь, и с которым некогда делил постель – это опять же шекспировская трагедия. Теперь у него не осталось ничего и никого, кто бы принял в нем участие. Ему надоело участвовать в бездарно исполняемой симфонии ошибок. Достойные применения мысли он решил облечь в более конкретную форму. Он задумал способ, с помощью которого намеревался прервать свое положение, полное отчаяния и унизительного существования. Может, хоть этим выдавит слезинку-другую из жены. Мысль о ней укрепила решимость Звездинцева. Раз любовь Гули со временем превратилась в безразличную терпимость, а потом и в ненависть – острую, значит…

Однажды он тайком пробрался в химлабораторию и уже представлял, как едкое вещество губительно щекочет и парализует его внутренние органы.

Гуля застала Звездинцева за странным занятием.

– Ты что здесь делаешь? – спросила она.

– Пришла шальная мысль, как сэкономить кислород. Надо проверить одну идею! – отшутился он.

– Пока неудачные опыты?

– На этот раз, думаю, получится.

– А что за странный запах?

– Забыл включить вытяжной шкаф.

– А почему руки дрожат?

– Тремор разгулялся.

Гуля насторожилась.

– А почему стоит специфический запах горького миндаля?

– С твоим обонянием да в палату мер и весов, как эталон! – снова отшутился он.

– Фу, мерзость! Ага, синтезируешь цианистый калий!

Звездинцев обомлел и попытался скрыть следы преступления.

– Я знаю, что ты задумал, – сказала Гуля, насильно открыв ему рот и вложив туда какую-то нейтрализующую таблетку. – Хотя, продолжай, пожалуйста, если находишь нужным. Я не буду чинить препятствия, и настаивать на обратном.

Она величаво удалилась, небрежно помахивая бедрами.

Яд, раскрытый иллюминатор и Звездинцев почти наполовину выплывший в открытый космос, ловивший ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды.

Но где-то не хватало чуть-чуть мужества – Гуля буквально в последнюю минуту за ноги оттаскивала мужа от опасного места.

Снова яд, раскрытый иллюминатор, слишком тугая, неподдающаяся бритве яремная вена.

Много крови – мало эффекта.

– Тряпка! – говорила Гуля, для которой мужчина все делающий вполсилы, наполовину, с кондачка окончательно потерял свой авторитет.

И тогда Звездинцев решил уйти в анабиоз. Он проскользнул в незакрытую дверь командирской рубки. Видимость с Землей была безупречна. Связь закашляла, и стали различимы слова:

– Мы вас слушаем.

– Не нахожу себе применения, – признался он. – Прошу разрешения на анабиоз?

Координатор посмотрел в “Трудовое законодательство”, и на просьбу голос стал строг и официален:

– Работу в ближайшее время не обещаем.

– Так как же? Объясните.

– Право каждого космолетчика на анабиоз не в ущерб основному производству, а безработному в этом случае все льготы.

Итак, Звездинцев согласовал свое желание с Землей и получил “добро”. Теперь предстоял сложный разговор с женой. Он решил начать издалека.

– Военно-космическая форма и ты – супер! – поправил он у нее пилотку.

– Что?! – удивилась Гуля.

– Ты лицо корабля, ты украшаешь собой не только эту форму, но и весь наш славный космический флот…

– Паша, если серьезно, тебе надо лечиться – у тебя сдвиг по фазе и лопнул тормозной шланг в мозгу, – покачала она головой.

Теперь наступила финальная пора оправдываться, и он сказал:

– Гуля, беспокоиться за меня нечего. Лучше поговорим о тебе. По “космосвахе” на встречном корабле наверняка найдется озверевший бобыль и охмурит тебя с голодухи, и ты выйдешь за него замуж.

– Ты это о чем? – изумилась она.

– Терпение мое лопнуло. Такое угнетающее меня существование не может продолжаться бесконечно, и я решился на крайний шаг.

– Какой?

– Я понял, что, покончив с собой, ничего не добьешься. И в душе у меня вспыхнул огонек надежды, хотя я не хотел показывать его. Я решил сделать ход конем, уйти из мира сего не навсегда, а на время, но спасти семью от разрушения.

– Что ты еще придумал за глупость?

– Я решил уйти в анабиоз.

– А как же я? – взвилась Гуля.

– Вместе нельзя.

– Ну-да, работа, а я командир.

– Полет еще долгий. За безопасность корабля, твои штурманские способности я ручаюсь.

Гуля нахмурилась.

– Сначала развод!

Звездинцев усмехнулся:

– У героев литературных произведений всегда вопрос: самоубийство или жениться? У нас почему-то другое: самоубийство или развод? Первое не позволяешь ты, второе не позволяю я.

– Не смейся! Я настаиваю!

– А где здесь загс? Как вернемся домой на Землю, пожалуйста. А пока анабиоз.

Гуля внезапно содрогнулась от мысли.

– Я ясно представляю себе, что когда мы прилетим на Землю, нас примут за мать с сыном!

– Глупые не поймут, умные не покажут вида, – успокоил Звездинцев.

– Мне будут говорить: “О! У молодой мамаши такой взрослый, такой очаровательный и культурный сынище. С ним всегда приятно поболтать на возвышенные темы!” И мне каждый раз надо будет поправлять: “Он – мой муж, а не сын”. А мне будут, включаясь в словесную игру, отвечать: “Надо же?! Неужели? Парадокс! Ну конечно, вы – супруги, это видно невооруженным глазом”, и каждый раз извиняться: “Какая с моей стороны непростительная, простите, я бы даже сказал (а), нелепая ошибка не видеть дальше своего носа”.

Звездинцев терпеливо слушал. Гуля продолжала:

– Или такой случай, который нельзя сбрасывать со счетов: я подойду заплатить за платье, а мне скажут: “Ваш сын уже заплатил!” Ты вечно, Паша, будешь лезть во все дыры, путаться под ногами, будешь вмешиваться не в свои дела. Глупые ситуации, когда мои брови каждый раз будут сходиться на переносице, отчего будущие морщины вокруг глаз станут глубже и длиннее, и от этого еще больше появится возрастная пропасть между мной и тобой, позабавят кого угодно, только не меня.

Это привело Гулю в бешенство. Крепко взяв мужа за плечи, она сказала:

– С какой стати? – в темных глазах жены вспыхнули электрические искры.

– Без загса ни в коем случае! – Звездинцев вырвался из ее рук.

Он рассеянно смотрел сквозь жену и печально улыбался, уносясь мыслями за облачность. И все же Гуля казалась прекрасной, и красота ее смертельно ранила его, и оттого сжималось сердце.

И эта улыбка больше всего вывела из равновесия Гулю.

– Смеешься надо мной? Издеваешься? Я не даю добро уйти в анабиоз, – снова взвилась она.

– Но почему?

– В мои планы не входит разводиться с тобой или тебе позволить разойтись со мной. – Через каждое слово она сглатывала и слегка задыхалась, как будто ей мешала увеличенная щитовидка.

– В мои – тем более… – уже почти согласился Звездинцев.

– Лучше не ты, а я уйду в анабиоз! – вдруг заявила Гуля.

– Ты?..

– Я жертвую собой ради целостности семьи.

Неприятная перспектива замаячила теперь уже перед Звездинцевым.

– Ты хоть дальше своего носа можешь заглянуть? – запротестовал он. – Я буду намного старше тебя, и тебе придется спасать меня от подагры, от простатита. У меня начнутся абстиненции на женщин, следовательно, и на тебя. Кому я такой нужен? Судьба не радужная. Лучше посчитай, сколько воды уплывет за пятнадцать лет?

– Да. Ситуация обоюдно тупиковая.

– Даже больше – проигрышная.

Несколько дней Звездинцев и Гуля следили друг за другом, плохо спали. Когда в тренажерном зале муж лежа жал штангу, подкравшаяся Гуля неожиданно захлопнула наручники на своей руке и руке Звездинцева.

Он засмеялся удачной шутке:

– Навечно приковались друг к другу.

– Теперь ни на шаг, теперь мы еще больше единое целое, скованные одной цепью, – подтвердила Гуля.

– Обманула!

– Чтобы никто из нас не ушел в анабиоз.

– Зачем ты это сделала?

– Чтобы ты или я и в самом деле не натворили глупостей.

– Дай сюда ключ! – потребовал Паша.

Гуля элегантным движением бросила ключ в эвакуатор мусоропровода. В иллюминаторе было видно, как ключ плыл за бортом вместе с кораблем.

– Ты ответишь за хулиганский поступок и своеволие!

Гуля даже не обратила внимание на эти слова, занятая своими:

– Ты даже не представляешь, какие сильные чувства я к тебе испытываю. Если тебе наплевать на меня, подумай хотя бы о будущих детях. Нам надо срочно, сегодня же, сейчас же, немедленно, сию минуту, повторяю, неотложно завести ребенка.

Звездинцев – Гуля не препятствовала – нежно обнял и поцеловал ее. Далекие светила снова стали отзывчивыми и горячими. Он согласился с доводами, пророчески сказав:

– Сириус, ты мой дорогой, 384-й! Любая женщина, не просто способная, а напрашивающаяся зачать прекрасное существо, вовсе не эгоистка, и заслуживает от мужчин пристального внимания и глубочайшего преклонения перед ней. Ну и, засыпать ее цветами и подарками!

От этих слов Гуля подобрела и еще сильнее прильнула к Звездинцеву.

– Паша, не поверишь, но звезды не только светят, но и греют. Ты будешь хорошим отцом! – произнесла она.

– Чего хочет женщина – того хочет Бог! И мужчина не должен препятствовать этому, а только благоприятствовать. – Звездинцев, грустно улыбнувшись, подтвердил ее желание.

– Помогать всеми доступными способами. И ты это сделаешь, – Гуля потащила мужа в сторону.

Двигаться на привязи в наручниках было неудобно, и он предложил:

– Пора снять наручники.

– Теперь уж до конца будем ходить вместе, пока я не рожу, – ответила она.

– Но я боюсь присутствовать при родах.

– Это не так страшно, как кажется.

– А если я упаду в обморок?

– Не бойся – я всегда рядом с тобой! Важно мне самой не потерять сознание, чтобы не потерять ребенка. А в обмороке оба сразу муж и жена – такое бывает редко.

Звездинцев знал, что водит Гулю по отсекам в последний раз, поэтому подробно рассказывал назначение аппаратов.

– Сегодня по плану проверка кессона на герметичность, – напомнил он.

– Знаю, открыть вентили три, пять, семь, закрыть четыре, шесть, девять, – удивила его Гуля.

– Сначала закрыть, а затем открыть, – поправил Звездинцев.

По пути он незаметно прихватил из мастерской пресс-ножницы и спрятал их под одеждой.

В спальне Гуля поставила цветы, зажгла свечи и курильницы с благовониями, дым в спальне возносился из кадильницы, и стала готовить постель. Наручники мешали, но Звездинцев, смирившись, помогал, как мог, ползая на коленках.

– Я знаю, – продолжала она, – ты очень хотел детей. Глупо, что мы так долго тратились на всякие пустяки, забывая о главном. Но мы сейчас оплошность поправим…

Эту ночь Звездинцевы посвятили себе.

– Ты лепишь всё новые и новые гиперболоиды из моих губ, вдувая в них и выдувая из них новые образы, – восхищалась Гуля.

– Но как-то машинально и безжизненно, – впал в беспокойство муж. – Разве фигуры получаются не какие-то абстрактные? Я их множу и принимаюсь за ваяние следующих таких же бездарных. И так до бесконечности.

Тем не менее, Гуля восторженно повторяла:

– Боже! Какие фигуры красивые и романтичные из высшего пилотажа. Я давно не была настолько любимой.

– Знаешь, я, наверное, слишком долго поступал не так, думал не то, жил не тем, – оправдывался он.

Гуля не поддержала его слова.

Сомнения уходили прочь вместе с последней ночью, отличающейся по нежности чувств и накалу страстей непревзойденным колоритом.

Перед самым искусственным рассветом Звездинцев осторожно достал из-под кровати пресс-ножницы, перекусил цепочку и, напоследок, поцеловал спящую Гулю.

К утру всё было кончено, он непоколебимо ушел в глубокий анабиоз, и счастливее человека не было во всей вселенной, а жизнь снова стала для него такой же прекрасной, какой была до этого злополучного полета.

На саркофаге светилась табличка:

“Гуля, прошу не морочить мне голову в течение ближайших пятнадцати лет!

Твой любящий муж, Паша!”

Целый день Гуля, вся в черном, у саркофага рыдала и ломала руки как вдова. Еще Гуля потрясала половинкой наручников, наблюдая, как вторая блестела на руке Звездинцева.

Пришло сообщение: “взять на борт три саркофага с вошедшими в анабиоз, кои доставить попутно до следующей станции”. Саркофаги сгрузили и поставили рядом с Звездинцевым. В одном, примыкая к нему, опочивала молодая девушка. И Гуля, вспыхнув, воспылав к сопернице ненавистью от ревности, долго била кулаками по крышке ее саркофага, но тщетно.

В операционном отсеке № 6 координаторы, затаив дыхание, смотрели с беспокойством на манипуляции Гули. Наконец, она подняла взор на экран. Запинаясь, 1-й координатор сказала:

– Извините, “Сириус-384”. Закралась грандиозная ошибка. Произошла путаница вас с другим кораблем: адресат Звездинцевс, “Спириус-384”…

Гуля в сердцах отключила космосвязь.

И тоже ушла в анабиоз. Она последовала за мужем, как декабристка, согласившись с его словами:

“Знаешь, я читал историческую монографию о древних славянах. У них, когда умирал родовитый человек, вместе с ним хоронили всех его жён и рабынь. Я для тебя умер. Ты могла бы на такое решиться… добровольно войти в их число и последовать за мной?..”

Сейчас ответ был ясен. Гуля тоже вслед за мужем ушла в анабиоз.

Звездинцев лежал рядом с Гулей. Вился дымок заморозки. Стелился мягкий свет от проблесковых маячков. Время на табло было “14:30”.

В операционном отсеке № 6 1-й координатор оправдывалась:

– А я что говорила. Я этот вариант прогнозировала, не исключала с самого начала. Я сказала: “Павел и Гуля Звездинцевы – семейная пара в космосе, пусть в чём-то примитивная, но всё же самая приемлемая, самая прогрессивная форма существования белковых тел, позволяющая легко переносить любые тяготы жизни”. Но никто не обратил на мои слова внимания, никто не внял моему пророчеству.

_______________

УТИЛИЗАТОР И УДВОИТЕЛЬ

Маргарита Фиалковская, глава телекоммуникационной компании “Телеэко”, всегда чертыхалась при упоминании имени Колпвайзинина, потому что он без ее согласия женился на ее восемнадцатилетней дочери Элеонтине, самой перспективной и богатой невесте премиум и комфорт-класса, как говорили в городе. Он, незавидный жених на большом пространстве неограниченного рынка подходящих кандидатур, хотел сравнительно легко войти в общество, куда доступ закрыт для всяких проходимцев и бездельников, и он сумел-таки проскользнуть ужом. Маргарита тайно в душе обвинила его в банальной охоте за приданым, еще, ко всему прочему, он не продемонстрировал талант финансовых манипуляций. У неё было чувство, будто она выбралась из гнилой помойки и никак не может отмыться. И мятежный зятек резко попал в немилость. “Редкостное животное!” – нелицеприятно чертыхалась она о нем.

Он видел, что Маргарита Фиалковская была немыслимо богата, но что поразительно – еще и умна с креативным и нестандартным мышлением. Всё в одном флаконе: она музицировала, играла в теннис и шахматы, управлялась автомобилем и велосипедом, пела, рассуждала о литературе, о репертуарах в театрах, всё это делала превосходно для дилетантов. А если точнее, о-о-очень талантливый человек на свои-то 38 лет, уже сумевшая сколотить музыкальную группу с оригинальным стилем и выпустить три альбома, умеющая писать обалденные и замысловатые тексты и перекладывать их на музыку, умела офигительно рисовать, играть на клавишных и ударных, да к тому же еще и обладающая способностью петь различными голосами – это стоило восхищения. Плюс знание и понимание общества. Говорили еще, что она обладательница черного пояса по Тхэквондо, черного пояса по Каджукенбо, пурпурного пояса по бразильскому джиу-джитсу, и участница боев без правил.

“Нет, это уж слишком!” – считал Колпвайзинин. Было чего бояться, удручаться и отчаиваться даже такому неординарному и мускульному мужчине, как он.

Тридцативосьмилетняя, она была хороша собой: ровные густо подрумяненные щечки, ухоженные длинные ногти, губы, намазанные чуть ярче, декольте чуть ниже, платье с разрезом чуть выше, еще оголенные спина и плечи – всё это на грани широкого диспута, что считать приличным, а что нет. Конечно, красиво, недурственно и пристойно в ее обществе, у такой богатой влиятельной женщины. “Нет, это уже и не слишком, и не очень, а так себе!” – успокаивал он себя, как лиса из басни Эзопа сказала себе, что виноград зелен.

В строгих глазах старушки Колпвайзинин в который раз читал осуждение: “Человек не из их света… и такая прелестница жена!” На что он рассуждал: “Есть что-то важнее, чем просто наплевать на личное мнение тещи – это доказать обратное и прибрать к рукам всё состояние компании “Телеэко”. И удваивать капитал! Утраивать и учетверять!” “Нет, а это уже не было слишком, потому что было осязаемо!” – прикинув риски и просчитав последствия и свои возможности, надувал он себя проблесками надежды.

И в то же время он был даже больше чем реальным человеком и настраивал себя на нешуточную борьбу с тещей на неопределенное время: “Мечты, мечты! Никто за просто так зятю состояние не отдаст”.

Колпвайзинин в свои сорок с небольшим лет был статный, красивый блондин. В его взгляде лучистых, бесхитростных глаз приветливо сквозила неудержимая страсть к своей молодой жене, а крепко стиснутые губы выдавали непреодолимое упрямство теще. В движениях проглядывалась уверенность милашки, только что нарисовавшегося с картины Кранаха “Аполлон и Диана”, тут же с места в карьер непростительно сошедшего с корабля на бал в чужой дом, отхватив большой куш. С виду Колпвайзинин производил на всех впечатление упорно следующего своим принципам человека, постоянно следящего за собой и умеющего подать себя со стороны. Все сходились на том, что он ревностно относится к своим правам и обязанностям в отношении новой семьи и ко всем членам этой семьи, включая тещу. Тому порукой была любовь к молодой супруге, готовящейся стать матерью и отбывшей на этот момент в расположение частного перинатального центра на сохранение. К ней присоединили монитор и капельницу. Опутанная удивительными шлейфами из катетеров и проводов к разным органам, изумляющая всех навевающими тоской торчащими иглами в позвоночнике между третьим и четвертым позвонками и иглой в вене, она была лишена признаков изящества, но как медицинский объект являла собой ценность. Вокруг шла нормальная врачебная суета. Колпвайзинин удивлялся тому, что, как мужчина, он довёл свою жену до такого критического состояния, что он, по существу, палач по отношению к женщинам, подвергшихся физическим мучениям по его причине, при этом сохранивший за собой лицо честного человека без тени вины перед окружающими, позволив женщинам самим разбираться в своих бедах, что это их проблемы. Только Маргарита, нет-нет, да напоминала ему, что у него отсутствует всякая совесть и порядочность.

Сегодня они пили коктейли. Колпвайзинин и Маргарита. В отсутствии Элеонтины. Насколько была случайная встреча? Колпвайзинин и Маргарита, представшая перед ним в ярком лазоревом платье и изящных замшевых туфельках, были неподражаемы в комплиментах. Разбирали отношения. И вот когда вслед зятю должны были понестись слова последнего аккорда: “Урод, подлец, мерзавец, сволочь!”, она забыла, что хотела выплеснуть ему резкое возмущение прямо в лицо. У Маргариты после первого бокала блестели глаза, щеки заливал румянец. Уже говорили, как старые знакомые, переходя с темы на тему, и всё не могли наговориться. И о любви с первого взгляда, и о родстве душ не важно с какой разницей в возрасте и общественного положения, и о взаимном понимании, и о том, как редко встречается в жизни настоящее чувство. Колпвайзинин давал обещания, чтобы потрафить теще, что у них будут дети, лучше девочки, чем мальчики…

Маргарита не то чтобы, но возмутилась:

– Нет, не надо много девочек, лучше одного мальчика. Мы стареем. Кто будет развивать компанию “Телеэко” дальше?

– Как скажешь, мамочка, так и сделаем! – Маргариту, которая моложе его, он называл мамочкой.

– Вот-вот, это правильное направление.

– Я хочу смотреть в глаза с максимально близкого расстояния, – медом расплывался перед ней Колпвайзинин, – и днем и ночью, и завтра, и послезавтра. Только смотреть и ловить взаимность и желание. Да-да, желание! И чтобы всё-всё исполнилось! Когда жжет в груди от огня и сердце поет, это и есть любовь, да?

– Ты – чудо! – раззадорилась Маргарита. – Ты вне всякой критики, приятной наружности, координированный и гармоничный, с логично просматривающимися поведением, движениями, уникально упорядоченными частями тела – тем больше, тем выразительнее эффект органичности, данной тебе природой, как некий дар. Твоё содержание в единстве личности, в единстве личности с другой личностью, в единстве личности и общества…

– Ой, мамочка! Да ты, оказывается, еще и философ: с кем поведешься – от того и наберешься! – удивился Колпвайзинин.

Маргарита пошла в атаку.

– Ты выше всех надприродных факторов, ты само совершенство, олицетворение земли и неба!

– А ты? – спросил он. – Ты?

– А я… А я…

– Да. Докажи единство с обществом, с другими личностями. Поставь себя на место той другой личности, способной на единство с тобой.

Маргарита мгновенно поставила… и интуитивно почувствовала, что…

– В соревновании с тобой я нисколько не проигрываю по шкале ценностей! – гордо заявила она.

Потом они каким-то образом оказались на озере. На золотистом песке пляжа лежали четкие тени берез. Нежно ластились накатывающиеся к ногам волны от проходящих катеров, и тогда вода накрывала их обувь, а когда волна отходила, зыбь играючи колыхалась у берега с шелестом отходящего песка. Маргарита на тонких каблучках не могла идти по вязкому песку, руки раскинула, глаза полузакрыла – таким манером ходят, должно быть, лунатики по коньку островерхой крыши, или огнепоклонники по горящим угольям, или пытающие судьбу ходоки по лезвию бритвы. Она завязла и хохотала над своей беспомощностью.

И вдруг упала на спину, неловко подвернув ножку. У нее проблеснуло подобие слезинки.

Колпвайзинин даже призадумался: “За что он так ненавидит Маргариту и не лучше ли все-таки попытаться полюбить ее?” Вот она вся перед ним распластанная на песке, соблазнительная, влекомая к приключениям.

Он взял ее на руки и увидел у самого лица бездонные расширенные зрачки. Игривое лицо женщины сразу стало серьезным, и он понял, что пора ее поцеловать и даже больше. Другого не дано, и, если он этого не сделает, прощай любое упоминание в ее завещании в его пользу.

Внутренность его взбунтовалась от промашки, какую он сделал. Он то думал, что распинался в любви к ее дочери, а Маргарита решила, что к ней. Как далеко можно зайти в разговорах с женщинами? И тут он смекнул, что существует удивительная сила слов, что слова, предназначенные к одной женщине, могут сработать не хуже на другой. Это то же самое, если будешь признаваться в любви по телефону “киска – я твой суслик”, и тебя подслушают другие женщины, то эти другие воспримут обращенное признание на свой счет.

А тут Маргарита призналась:

– Хочу умереть от любви! – закатила она глаза.

– Не имею права препятствовать в этом, – засмеялся он.

Тогда Колпвайзинин в свою очередь упал, тоже подломив ногу… и подмяв тещу. Это был удачный выход из щекотливого положения. Они лежали и хохотали всласть.

Вчерашний день открыл Колпвайзинину на многое глаза. Нет, на этот крючок его не поймаешь, не на того Маргарита напала. И самое главное – с ней надо что-то делать, решиться основательно, бесповоротно и окончательно, если она вмешивается в его личную жизнь и когда нельзя с тещей сладить. На карту ставилось завещание. Черт с ним – есть другие исторические пути! Но и горячку пороть необязательно – избавляться от тещ нужно с умом, умеючи и играючи. И жена будет приветствовать его инициативы обеими руками.

В глубоких мыслях он провел утро, пока не зазвенел звонок, и чуткий спаниель не рванулся к двери. Она открылась. Показался грузный с характерным профилем удлиненного затылка краснолицый коротышка в очках, который заискивающе старался пропихнуться в комнату. Всем своим обликом он напоминал умытого поросёнка. Розовое добродушное лицо, украшенное простоватостью, создавало именно такое впечатление. Возле его ног, облаивая большого спаниеля, уже прыгала мелкая чихуахуа, мешая хозяину передвигаться. Маленькое худое рыжее собачье отродье – существо с длинными ушами, влажным носом и желтыми глазами. Собаки тут же нашли общий язык, а спаниель к тому же начал обнюхивать чихуахуа.

– Я не от фирмы широких функциональных услуг “Ванита Парк”, надоевшей всем. Я – частное лицо. Вы богаты и не постоите за ценой. – Он уже наполовину переступил порог, не обращая внимания на начавшего лаять на него спаниеля.

– Что вы хотите?

– Вас должны заинтересовать Утилизатор и Удвоитель. Эксклюзивные экземпляры.

– Знаю ваши штучки: “повсеместно распространенные, многоканальных систем разных модификаций”, – возразил Колпвайзинин.

– Нет-нет, первые и единственные экземпляры.

– Носки утилизировать может, за два года накопились?

– Может.

– Пиджак, брюки, рубашку?

– Может.

– Сталь, золото, пластмассу, резину?

– Всё может. Наш утилизатор марки ВП (всепоглощающий) может утилизировать всё, что пожелает клиент, вплоть до живой и мертвой субстанции.

– И даже всё сразу.

– Всё сразу.

– Гарантия?

– Сто лет.

– Хорошо, присылайте утилизатор.

– А удвоитель не желаете?

– Вообще-то мне нужен только утилизатор.

– Берите, не пожалеете.

Колпвайзинин решительно сказал, как отрезал:

– У меня и так есть всё, чего душа желает. Я ни в чем не нуждаюсь.

– Деловые люди, которые не понаслышке знают, что такое арифметическая и геометрическая прогрессия в финансах, дебет-кредит, сальдо-бульдо, никогда не упускают случая разбогатеть. Удвоить можно всё, вплоть до всевозможных авуаров, как-то, аккредитивы, векселя, чеки, акции, драгоценные камни и металлы и т. д. Они отличаются различной ликвидностью и, в зависимости от вашего плана, вы будете выбирать, каков будет наращиваться состав и размер активов в определенный период времени. Кроме того, они могут служить своеобразной “подушкой безопасности” в том случае, если у вас появятся какие-либо проблемы в бизнесе, то есть, грубо говоря, это своеобразная копилка возможностей.

– Уговорили, и удвоитель тоже, – уступил Колпвайзинин.

Розовый поросёнок распорядился внести два больших, длинных ящика, по форме чем-то напоминающих гробы своей суживающей к одному концу конструкцией. Никаких циферблатов, рычажков, кнопок, – словом, никаких приспособлений, которые, по мнению Колпвайзинина, должна иметь каждая машина. Просто деревянные ящики, снаружи обтянутые красной материей, а внутри отделанные пурпурным бархатом. Сбоку прибиты бронзовые таблички с выходными данными.

– Утилизатор и удвоитель, стилизованные под… гм… – недовольно пробурчал Колпвайзинин.

Розовый поросёнок не остался в долгу.

– Не обращайте внимания. Главное, как они выполняют свои функциональные требования и обязанности.

– А это для чего? Красный бархат с черной бахромой? Недобрая примета, вестник несчастья, даже больше – смерти. Что это такое, хотел бы я знать?

– Не подумайте – еще одна дополнительная из декоративных деталей отделка интерьера.

– Принцип действия утилизатора?

– Молекулярное разложение на составные части с последующим распылением по биосфере.

– И следа не останется?

– Конечно. Что с воза упало, то пропало.

– А сам себя ящик утилизировать может?

– Если постараться – сможет.

– А удвоитель?

– Какой разговор – удвоит.

– Принцип действия удвоителя?

– Вы видели фильм про похороны, прокрученный наоборот? Покойника достают из могилы, вносят в дом, и он из гроба встает живой. Не было чего-то – появилось что-то. Так вот у удвоителя действие обратное утилизатору.

– А каковы его перспективы для удвоения?

– Места в нем много. Не забывайте, что выпуклая крышка несет еще один дополнительный объем.

– Э… вместимость?..

– Ровно 0,3 куба.

– Не сказал бы, что много для такого ящика.

– Строго в соответствии с замыслом. Целью было добиться сочетания оптимального объема с внешней атрибутикой, связанной с внушаемостью доверием на клиентов.

– Отличный вид!

– Я рад, что вам нравится. Над проблемой стиля бились долго и упорно. Некоторые доказывали, что образцовые утилизатор и удвоитель непременно надо создать в форме стиральной машины или телевизора. А если длинномер? И возобладало мнение, что они должны быть в виде гроба, это ближе человеку по духу, психологии и сути, уходящими корнями в старину, в традиции и обычаи.

– Красота и функциональность мне нравятся, не нравится их откровенная циничность.

– Победило требование рациональности и универсализма. Когда вы увидите наши изделия в деле, все сомнения отпадут сами собой. Очаровательно, не правда ли?

– Недурно задумано, – сказал Колпвайзинин, закуривая очередную сигарету.

– Абсолютный императив – человек стремится к реализации своего высокого звания и смысла жизни, заранее подходя к черте достойного существования.

– Во всем остальном тайна фирмы?

– Возможно.

– Чудо?

– Не то что бы… но если вдуматься в их потенциал, то – да. Мир перед проблемой, например, куда девать ненужный хлам.

– Или приобретение новых вещей…

– Да-да. Вот ваш спаниель. Почтенный кобель. Я правильно говорю?

– Как в воду смотрите.

– Вы любите свою собачку?

– Люблю.

– А сколько ему лет?

– Двенадцать.

– Скоро умрет. Но смею заверить, что удвоитель поможет вам сохранить обычное душевное равновесие, так сказать, состояние эмоционального спокойствия, а утилизатор выполнит миссию круговорота веществ в природе…

– Я хочу, чтобы пес остался живым.

– Тогда задействуйте удвоитель.

– И еще. Можете продемонстрировать? – потупился Колпвайзинин.

– Пожалуйста. – Продавец посмотрел доверчивыми, чуть испуганными глазами, но взобрался в ящик, улегся в нем и сложил руки крест-накрест. Только что был розовый поросёнок, а с закрытыми глазами и бледным лицом странным образом он уже напоминал покойника.

– И когда ящик начинает срабатывать?

– С того самого момента, как только закроется крышка.

Колпвайзинин усмехнулся, глядя на лежащего, а тот произнес:

– Кстати вам смешно, а самый лучший утилизатор – это именно гроб. Поэтому наши конструкторы, не мудрствуя лукаво, взяли прототип прямо из жизни, из практики.

Вид лежащего продавца навел скуку или больше того тоску на Колпвайзинина. Нельзя сказать, чтобы он был особо очень потрясен. Когда происходит что-нибудь сверхъестественное, только тупые, умственно ограниченные люди не в состоянии этого принять. Колпвайзинин, несомненно, был не из их числа. Он был блестяще подготовлен к восприятию чуда. Кроме того, вид гроба в некоторых случаях обычно убеждает самых недоверчивых и легкомысленных в далеко идущих планах задуматься о душе.

Он резко взял крышку в руки, и коммивояжер с ужасом на лице как полоумный выскочил из гроба.

Несчастный вид коротышки сказал всё, и Колпвайзинин для себя решивший, махнул рукой: