Текст книги "Стихи"

Автор книги: Алексей Жемчужников

А. М. ЖЕМЧУЖНИКОВ

ТАМБОВСКОЕ КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО

1959

Подготовка текста и вступительная статья Б. Илёшина [1]1
  Перенесена в конец книги. Прим. автора fb2.


[Закрыть]

Алексей Михайлович Жемчужников

ИЗБРАННОЕ

ВЕРСТА НА СТАРОЙ ДОРОГЕ

 
Под горой, дождем размытой,
У оврага без моста
Приютилась под ракитой
Позабытая верста.
 

 
Наклонившись набок низко,
Тусклой цифрою глядит;
Но далеко или близко —
Никому не говорит.
 

 
Без нужды старушка мерит
Прежний путь, знакомый, свой
Хоть и видит, а не верит,
Что проложен путь иной…
 

1854 г.

* * *

 
Уже давно иду я, утомленный,
И на небе уж солнце высоко;
А негде отдохнуть в степи сожженной,
И все еще до цели далеко.
 

 
Объятая безмолвием и ленью,
Кругом пустыня скучная лежит…
Хоть ветер бы пахнул! Летучей тенью
И облако на миг не освежит…
 

 
Вперед, вперед! За степью безотрадной
Зеленый сад, я знаю, ждет меня;
Там я в тени душистой и прохладной
Найду приют от пламенного дня;
 

 
Там жизнию я наслаждаться буду,
Беседуя с природою живой;
И отдохну, и навсегда забуду
Тоску пути, лежащего за мной…
 

1855 г.

* * *

 
По-русски говорите, ради бога!
Введите в моду эту новизну.
И как бы вы ни говорили много,
Все мало будет мне… О, вас одну
Хочу я слышать! С вами неразлучно,
Не отходя от вас ни шагу прочь,
Я слушал бы вас день, и слушал ночь,
И не наслушался б. Без вас мне скучно,
И лишь тогда не так тоскливо мне,
Когда могу в глубокой тишине,
Мечтая, вспоминать о вашей речи звучной.
 

 
Как русский ваш язык бывает смел!
Как он порой своеобразен, гибок!
И я его лишить бы не хотел
Ни выражений странных, ни ошибок,
Ни прелести туманной мысли… нет!
Сердечному предавшися волненью,
Внимаю вам, как вольной птички пенью.
Звучит добрей по-русски ваш привет;
И кажется, что голос ваш нежнее;
Что умный взгляд еще тогда умнее,
А голубых очей еще небесней цвет.
 

1856 г.

СЕПТУОР БЕТХОВЕНА

 
Бессмысленно, во след за праздною толпой,
Я долго, долго шел избитою дорогой…
Благоразумием я называл покой,
Не возмущаемый сердечною тревогой;
Я ни к кому враждой не пламенел; привет
Готов был у меня всем встречным без изьятья
Но научить меня не мог бездушный свет
Любить и понимать святое слово: братья!
 

 
И совестно сказать, что жил я; мне жилось.
Ни страсти, ни надежд, ни горя я не ведал;
И мыслей собственных я сдерживал вопрос,
И на призыв других ни в чем ответа не дал.
День за день так текли бесплодные года…
 

 
Раз я сидел один. Ни раута, ни бала
В тот вечер не было; и, помню я, тогда
Мне на душу тоска несносная напала…
Меня уже давно без зова навещать
Она повадилась, как верная подруга.
В тот раз решился я убежища искать
За чайным столиком приятельского круга.
 

 
Две дамы были там. Наш вялый разговор
Был скучен. Занялись Бетховеном от скуки:
Сыграть им вздумалось известный септуор —
И дружно раздались пленительные звуки.
Мне эта музыка была знакома: но
В тот вечер мне она особенно звучала…
 

 
Смотрю – в гостиную открыта дверь; темно
В ней было. Я туда ушел и сел. Сначала
Все слушал, слушал я; потом вторая часть —
Andante началось… Глубокое мечтанье
Вдруг овладело мной. Чарующую власть
Имело чудное аккордов сочетанье!..
 

 
Все время прошлое мне вспомнилось; стоял
Тот призрак предо мною, как смерть безмолвен и бледен.
И ясно в первый раз тогда я понимал,
Как сердцем сух и черств, как жизнию я беден…
И грустно стало мне! Жалел я о себе,
Об участи души, надеждами богатой,
Средь светской суеты и в мелочной борьбе
Понесшей на пути утрату за утратой.
Я не с улыбкой скептической читал
 

 
Невозвратимых дней мной вызванную повесть,
Я чувству скорбному простори волю дал;
Заговорила вслух встревоженная совесть.
Я честно, искренне покаялся во всем;
Я больше пред собой не лгал, не лицемерил;
 

 
Не мог и не хотел забыть я о былом,
Но в обновление свое я твердо верил…
И стала музыка отрадней мне звучать…
Как будто тяжкий сон прошел, – я пробудился,
И веселей смотреть, и легче мне дышать,
И сердцем наконец до слез я умилился…
 

1856 г.

* * *

 
Странно! Мы почти что незнакомы —
Слова два при встречах и поклон…
А ты знаешь ли? К тебе влекомый
Сердцем полным сладостной истомы —
Странно думать! – я в тебя влюблен!
 

 
Чем спасусь от этой я напасти?..
Так своей покорна ты судьбе,
Так в тебе над сердцем много власти…
Я ж, безумный, думать о тебе
Не могу без боли и без страсти…
 

1857 г.

МЫСЛИТЕЛЮ

 
Орел взмахнет могучими крылами
И, вольный, отрешившись от земли,
О немощных, влачащихся в пыли,
Не думает, паря под небесами…
 

 
Но, от мертвящей лжи освободясь
И окрыленный мыслью животворной,
Когда для сферы светлой и просторной
Ты, возлетев, покинешь мрак и грязь;
 

 
Когда почувствуешь, как после смрадной
И долго угнетавшей тесноты
Трепещет грудь от радости, и ты
Вдыхаешь воздух чистый и прохладный;
 

 
О, ты начнешь невольно вспоминать
О доле смертных темной и ничтожной!
Взирая сверху, будет невозможно
Тебе, счастливому, не пожелать,
 

 
Чтоб братьев, пресмыкающихся долу,
Свет истины скорей освободил!..
Когда ж они без воли и без сил,
Не будут твоему внимать глаголу, —
 

 
С высот своих ты властно им кричи!
Окованных невежественным страхом,
Заставь ты их расстаться с тьмой и с прахом
И смелому полету научи!..
 

1857 г.

ОХОТА

 
С утра я скитаюсь без пользы и толку…
Надвинулась новая туча!
Бросаю охоту и прячусь под ёлку,
Дождем беспрерывным наскуча.
А все еще лес оглашает охота,
И голос несется собачий…
Порскают охотники… выстрелил кто-то…
Победу трубит доезжачий.
Опять прояснилось. Гляжу я на небо,
На влажные леса макушки,
На желтое поле созревшего хлеба,
На свежую зелень опушки.
Стою хоть с ружьем, но без всякой заботы;
Мечтаю… Труда никакого…
Чу!.. Слышится вновь приближенье охоты,
И туча сбирается снова…
 

 
Раскинулась радуга лентой широкой;
Вдали виден дождь полосами;
В лесу прокатился гул грома далекий…
Вот заяц присел за кустами!
Косых-то здесь много, да жаль что не хромых,
По мне чересчур они прытки.
Попробую, впрочем, я в этого… Промах!
Другой уж не будет попытки.
Вот гончие след отыскали горячий…
А дождик все боле и боле…
Порскают, стреляют, трубит доезжачий..
Охота, знать, пуще неволи!..
 

1857 г.

ВОСПОМИНАНИЕ В ДЕРЕВНЕ О ПЕТЕРБУРГЕ

 
Жаль, что дни проходят скоро!
К возвращенью время близко.
Снова, небо скрыв от взора,
Тучи там повиснут низко.
 

 
Ночью, в дождь, слезами словно
Обольются там окошки;
А на улице безмолвной,
Дребезжа, проедут дрожки;
 

 
Да очнувшись: вора нет ли, —
Стукнет палкой дворник сонный;
Да визжать на ржавой петле
Будет крендель золоченый…
 

1857 г.

ЗИМНИЕ КАРТИНКИ

I

Первый снег

 
Миновали дождливые дни —
Первый снег неожиданно выпал,
И все крыши в селе, и плетни,
И деревья в саду он усыпал.
 

 
На охоту выходят стрелки…
Я, признаться, стрелок не хороший
Но день целый, спустивши курки,
Я брожу и любуюсь порошей.
 

 
Заходящее солнце укрыв,
Лес чернеет на небе румяном,
И ложится огнистый отлив
Полосами по снежным полянам;
 

 
Тень огромная вслед мне идет,
Я конца ей не вижу отсюда;
На болоте застынувшем лед
И прозрачен, и тонок, как слюда…
 

 
Вот снежок серебристый летит
Вновь на землю из тучки лиловой,
И полей умирающий вид
Облекает одеждою новой…
 

1857 г.

II

Еще воспоминание о Петербурге

 
Снова снег пушистый увидали мы,
Наискось летящий…
Закрутил он к ночи, словно средь зимы,
Вьюгой настоящей.
Ничего не видно в темное окно;
Мокрый снег на стеклах.
Будет завтра утром все занесено
На полях поблеклых…
 

 
Комната уютна, печка горяча,—
Что мне до метели?
Далеко за полночь, но горит свеча
У моей постели.
Сердце мне сжимают, как перед бедой,
Вслед за думой дума:
Уж близка неволя с пошлой суетой
Городского шума.
Этот мир чиновный, этот блеск и шум —
Тягостное иго!
Нужно мне приволье для свободных дум,
Тишина и книга…
 

1857 г.

III

3имняя прогулка в деревне

 
Вид родной и грустный!.. От него нельзя
Оторваться взору…
Тянутся избушки, будто бы скользя
Вдоль по косогору…
Из лощины тесной выше поднялся
Я крутой дорогой;
 

 
И тогда деревня мне открылась вся
На горе отлогой.
Снежная равнина облегла кругом;
На деревьях иней;
Проглянуло солнце, вырвавшись лучом
Из-за тучи синей.
 

 
Вон – старик прохожий с нищенской сумой
Подошел к окошку;
Пробежали сайки, рыхлой полосой
Проложив дорожку.
Вон – дроздов веселых за рекою вдруг.
Поднялася стая;
Снег во всем пространстве сыплется как пух,
По ветру летая.
 

 
Голуби воркуют; слышен разговор
На конце селенья;
И опять все смолкло, лишь стучит топор
Звонко в отдаленьи.
И смотреть, и слушать не наскучит мне,
На дороге стоя…
Здесь бы жить остаться! В этой тишине
Что-то есть святое…
 

1857 г.

Зимний вечер в деревне

 
На тучах снеговых вечерний луч погас;
Природа в девственном покоится убранстве;
Уж неба от земли не отличает глаз,
Блуждая далеко в померкнувшем пространстве
 

 
Поземный вихрь, весь день носившийся, утих:
Но в небе нет луны, нет блесток в глыбе снежной;
Впотьмах кусты ракит и прутья лип нагих
Рисунком кажутся набросанным небрежно
 

 
Ночь приближается; стихает жизнь села;
Но каждый звук слышней… Вот скрипнули ворота,
Вот голосом ночным уж лаять начала
Собака чуткая… вдали промолвил кто-то.
 

 
Вот безотрадная, как приговор судьбы,
Там песня раздалась… Она в пустой поляне
Замрет, застонет вновь… То с поздней молотьбы
На отдых по домам расходятся крестьяне.
 

1857 г.

ОСВОБОЖДЕННЫЙ СКВОРЕЦ

 
Скворушка, скворушка! Глянь-ко, как пышно
Дерево гибкие ветви развесило!
Солнце сверкает на листьях и слышно,
Как меж собой они шепчутся весело.
 

 
Что ж ты сидишь такой чопорный, чинный?
Что не летаешь, не резвишься, скворушка?
Хвостик коротенький, нос зато длинный
Ножки высокие, пестрое перышко.
 

 
Вскочишь на ветку, соскочишь обратно;
Смотришь лениво на листья зеленые;
Петь не поешь, а бормочешь невнятно,
Будто спросонья, слова заученные.
 

 
Ты удивления, птица, достойна;
Этаких птиц на свободе не видано;
Очень уж что-то смирна и пристойна —
В клетке, знать, вскормлена, в клетке воспитана.
 

 
Скворушка, скворушка, ты с непривычки
Чуешь на воле тоску и лишения;
Ты ведь не то, что все прочие птички,
Дружные с волею прямо с рождения.
 

 
Вон как играют! Высоко, высоко
В небе их стая нестройная носится;
В поле, в лесу, за рекою далеко
Слышится звонкая разноголосица.
 

1857 г.

ПОЧЕМУ?

 
С тех пор как мир живет и страждет человек
Под игом зла и заблужденья —
В стремлении к добру и к правде каждый век
Нам бросил слово утешенья.
Умом уж не один разоблачен кумир;
Но мысль трудиться не устала,
И рвется из оков обмана пленный мир.
Прося у жизни идеала…
Но почему ж досель и сердцу, и уму
Так оскорбительно, так тесно?
Так много льется слез и крови? Почему
Так все запугано, что честно?
О, слово первое из всех разумных слов!
Оно, звуча неумолимо,
Срывает с истины обманчивый покров
И в жизни не проходит мимо.
Да! почему:и смерть, и жизнь, и мы, и свет,
И все, что радует и мучит?
Хотя бы мы пока и вызвали ответ,
Который знанью не научит, —
Все будем требовать ответа: почему?
И снова требовать, и снова…
Как ночью молния прорезывает тьму,
Так светит в жизни это слово.
 

1857 г

* * *

 
Когда очнусь душою праздной,
И станет страшно за себя, —
Бегу я прочь с дороги грязной,
И негодуя, и скорбя…
 

 
Болящим сердцем я тоскую
И узы спутанные рву;
И с неба музу мне родную
В молитве пламенной зову…
 

 
Когда ж на зов она слетает,
Как летний сумрак хороша,
И искаженная душа
Свой первообраз в ней узнает, —
Как больно, следуя за ней,
В ту область, где светлей и чище,
Переносить свое кладбище
Погибших звуков и теней!..
 

1857 г.

* * *

 
Мы долго лежали повергнуты в прах,
Не мысля, не видя, не слыша;
Казалось, мы заживо тлеем в гробах,
Забита тяжелая крыша…
Но вспыхнувший светоч вдруг вышел из тьмы,
Нежданная речь прозвучала, —
И все, встрепенувшись, воспрянули мы,
Почуяв благое начало.
В нас сердце забилось, дух жизни воскрес, —
И гимном хвалы и привета
Мы встретили дар просиявших небес
В рождении слова и света!..
 

1857 г.

СКАЗКА О ЖИВЫХ МЕРТВЕЦАХ

 
Граждане – по чину, по навыку в службе – витии,
Два зрелые мужа судили о благе России,
И так были плавны, умны и блестящи их речи.
Как будто они говорили на вече.
 

 
По мненью их – «общество станет на прочных основах
При старых началах с прибавкою к оным из новых
И с тем, чтобы к знанью законов и догматов веры
Немедля принять надлежащие меры…
Чтоб не был начальник источником зол и напасти,
В народе потребно развить уважение к власти;
Полезно бы ложь и пороки преследовать гласно, —
Но так, чтобы не было это опасно.
Потом, без сомненья, появятся с помощью бога
В чиновниках честность, в бумагах изящество слога,
И общее будет тогда благоденствие близко —
Когда сократится в судах переписка.
Лишь долгая опытность в службе и практика в жизни
Помогут устройству порядка в любимой отчизне;
Стремленья ж людей молодых хоть разумны и честны, —
Но в деле столь важном совсем неуместны!..»
 

 
Они продолжали еще излагать свои мненья,
Как прямо пред ними явилося вдруг привиденье…
Их волосы дыбом… дрожащие подняты длани…
Прилипнул язык онемевший к гортани!..
И к ним обратило видение слово такое:
«Оставьте Россию, о зрелые мужи, в покое!
Но пусть из вас каждый – будь сказано вам не в обиду —
Отслужит один по другом панихиду!»
 

 
Исчезло виденье, и жутко им стало обоим.
Их члены дрожали, объяты морозом и зноем…
Пригрезилось им, или вправду не знаю я… То есть —
Быть может – виденье, а может быть – совесть.
Потом они стали в себя приходить понемногу;
Тот руку тихонько подымет, тот выдвинет ногу,
И в знак, что осталась свобода их тело-движеньям, —
Расшаркнулись друг перед другом с почтеньем.
 

 
Расстались… но тайная долго их грызла досада
Затем, что не знали, чему удивляться им надо —
(Так были их мненья и чувства наивно-правдивы!)
Тому ли, что мертвы? тому ли, что живы?
 

1853 г.

РАСКАЯНИЕ

 
Средь сонма бюрократов умных
Я лестной чести не искал
Предметом быть их толков шумных
И поощряющих похвал.
 

 
Я знал их всех; но меж народом
Любил скрываться я в тени,
И разве только мимоходом
Привет бросали мне они.
 

 
Моих, однако, убеждений
Благонамеренность ценя,
Иной из них, как добрый гений,
Порою в гору влек меня.
 

 
Казалось, к почестям так близко
И так легко… да, видно, лень
Мешала мне с ступени низкой
Шагнуть на высшую ступень.
 

 
Мы не сошлись… Но в нраве тихом
Не видя обществу вреда,
Они меня за то и лихом
Не поминают никогда.
 

 
О, я достоин сожаленья!
К чему же я на свете жил,
Когда ни злобы, ни презренья
От них ничем не заслужил?
 

1859 г.

* * *

 
Когда, еще живя средь новых поколений,
Я поздней старости заслышу тяжкий ход,
И буря пылких чувств, восторженных стремлений
И смелых помыслов в душе моей заснет, —
Тогда с людьми прощусь и, поселясь в деревне,
Средь быта мирного, природы чтитель древний,
Я песни в честь ее прощальные сложу
И сельской тишины красу изображу.
 

 
Пойду ль бродить в полях, я опишу подробно
Мой путь среди цветов, растущих вдоль межи,
И воздух утренний, и шорох спелой ржи,
Своим движением – морским волнам подобной.
Под вечер сяду ли к любимому окну, —
Я расскажу, как день на небе догорает,
Как ласточка, звеня, в лучах его играет,
А резвый воробей уже готов ко сну
И, смолкнув, прячется под общую нам крышу;
Скажу, что на заре вдали я песню слышу…
 

 
На все откликнется мой дружелюбный стих;
Но, боже, до конца оставь мне слух и зренье,
Как утешение последних дней моих
И уж единственный источник вдохновенья!..
 

1859 г.

* * *

 
Светло, как в полдень, – лампы, свечи
Изящен светский вид мужчин;
Открыли дамы грудь и плечи;
И за столом, средь яств и вин,
Они ведут пустые речи.
А небо хмуро и черно;
В тиши зловещей зреет буря;
Беда сбирается давно…
Но им покуда все равно, —
Они смеются, балагуря…
 

1859 г.

СОСЛОВНЫЕ РЕЧИ

 
Вослед за речью речь звучала:
«Народ, законность, власть, права»…
Что ж это? Громкие ль слова?
Или гражданские начала?.. Нет!
Гражданин сословных прав
Ярмом на земство не наложит!
И возглашать никто не может, —
Народной думы не узнав.
 

 
И от земли не полномочен, —
Что строй его правдив и прочен!
Тот строй законен и живуч,
Где равноправная свобода,
Как солнце над главой народа,
Льет всем живительный свой луч.
 

 
Во имя блага с мыслью зрелой, —
И кроме блага – ничего!
Так вековое зиждут дело
Вожди народа своего.
 

 
А вас, сословные витии,
Вас дух недобрый подучил
Почетной стражей стать в России
Против подъема русских сил!
 

1864 г.

* * *

 
О, скоро ль минет это время,
Весь этот нравственный хаос,
Где прочность убеждений – бремя,
Где подвиг доблести – донос;
 

 
Где, после свалки безобразной,
Которой кончилась борьба,
Не отличишь в толпе бессвязной
Ни чистой личности от грязной,
Ни вольнодумца от раба;
 

 
Где быта старого оковы
Уже поржавели на нас,
А светоч, путь искавший новый,
Чуть озарив его, погас;
 

 
Где то, что прежде создавала
Живая мысль, идет пока
Как бы снаряд, идущий вяло
И силой прежнего толчка;
 

 
Где стыд и совесть убаюкать
Мы все желаем чем-нибудь,
И только б нам ладонью стукать
В «патриотическую» грудь!..
 

1870  г.

ЛИТЕРАТОРЫ-ГАСИЛЬНИКИ

 
«Свободе слова, статься может,
Грозит нежданная беда…»
Что ж в этом слухе их тревожит?
Что ропщут эти господа?..
Корят стеснительные меры?
Дрожат за русскую, печать?
Движенье умственное вспять
Страшит их, что ли?.. Лицемеры!..
Великодушный их порыв
Есть ложь! Они, одной рукою
Успешно жертву придушив,
На помощь к ней зовут другою…
 

 
Храни нас бог от мер крутых,
От кар сурового закона,
Чтобы под вечным страхом их
Народа голос не затих,
Как было то во время оно;
Но есть великая препона
Свободе слова – в нас самих!
Сперва восстанем силой дружной
На тех отступников из нас,
Которым любо или нужно,
Чтоб русский ум опять угас.
Начнем борьбу с преступным делом
И не дозволим впредь никак,
Чтобы свободной мысли враг,
С осанкой важной, с нравом смелым,
Со свитой сыщиков-писак
И сочиняющих лакеев,
Как власть имеющий, – возник
Из нас газетный Аракчеев,
Литературный временщик…
 

 
Тому едва ли больше году, —
(Ведь бесцензурная печать
Уже нам мыслить и писать
Дала, так думалось, свободу!)
Когда б я, дерзкий, захотел
Представить очерк даже слабый
Народных язв и темных дел
На суд сограждан, – о, тогда бы
Какой я силой мог унять
И клевету, и обвиненья?
Чем опровергнуть подозренья?
Какие меры мог принять,
Чтобы писака современный
В какой-нибудь статье презренной,
Меня «изменником» назвав,
Значенье правды не ослабил;
Чтоб он моих священных прав
Быть «русским» ловко не ограбил;
Чтоб уськнуть он не смел толпу,
Иль крикнуть голосом победным
С сияньем доблести на лбу,
При сочетанье с блеском медным;
Чтоб у него отнять предлог
Для намекающей морали;
Чтобы того, что уж жевали,
Он пережевывать не мог;
Чтоб он газетной этой жвачки
Не изблевал передо мной
Ни из-за денежной подачки,
Ни хоть: «из чести лишь одной»; [2]2
  «Из чести лишь одной я в доме сем служу». Так в одной рукописной поэме объясняет служанка позор своего общественного положения.


[Закрыть]
Чтоб он, как шарят по карманам,
Не вздумал лазить в душу мне
И, побывав на самом дне,
Представить опись всем изъянам;
Чтоб даже он не рылся там
Для похвалы, что все, мол, чисто,
Но в ней потом оставил сам
Следы и запах публициста?..
 

 
Теперь как будто для ума
Есть больше воли и простора, —
Хоть наша речь еще не скоро
Освободится от клейма
Литературного террора…
Несли мы рабски этот гнет;
Привыкли к грубым мы ударам.
Такое время не пройдет
Для нашей нравственности даром…
И если мы когда-нибудь
Поднимем дружно чести знамя
И вступим все на светлый путь,
Который был заброшен нами.
И если ждет нас впереди
Родного слова возрожденье,
И станут во главе движенья
С душой высокою вожди, —
Все ж не порвать с прошедшим связи!
Мы не вспомянем никогда
Ни этой тьмы, ни этой грязи
Без краски гнева и стыда!..
 

1870 г.

ОСЕННИЕ ЖУРАВЛИ

 
Сквозь вечерний туман мне под небом стемневшим
Слышен крик журавлей все ясней и ясней…
Сердце к ним понеслось, издалека летевшим,
Из холодной страны, с обнаженных степей.
Вот уж близко летят и все громче рыдая,
Словно скорбную весть мне они принесли…
Из какого же вы неприветного края
Прилетели сюда на ночлег, журавли?..
 

 
Я ту знаю страну, где уж солнце без силы;
Где уж савана ждет, холодея, земля,
И где в голых лесах воет ветер унылый, —
То родимый мой край, то отчизна моя.
Сумрак, бедность, тоска, непогода и слякоть,
Вид угрюмый людей, вид печальный земли…
О как больно душе, как мне хочется плакать
Перестаньте рыдать надо мной, журавли!..
 

28 окт. 1871 года. Югенгейм, близ Рейна.

ПРИВЕТ ВЕСНЫ

 
Взгляни, зима уж миновала;
На землю я сошла опять…
С волненьем радостным, бывало,
Ты выходил меня встречать.
Взгляни, как праздничные дани
Земле я снова приношу,
Как по воздушной, зыбкой ткани
Живыми красками пишу.
 

 
Ты грозовые видел тучи?
Вчера ты слышал первый гром?
Взгляни теперь, как сад пахучий
Блестит, обрызганный дождем.
Среди воскреснувшей природы
Ты слышишь: свету и теплу
Мои пернатые рапсоды
Поют восторженно хвалу?
 

 
Сам восторгаясь этим пеньем
В лучах ликующего дня,
Бывало, с радостным волненьем
Ты выходил встречать меня…
 

 
Но нет теперь в тебе отзыва;
Твоя душа уже не та…
Ты нем, как под шумящей ивой
Нема могильная плита.
Прилившей жизнью не взволнован,
Упорно ты глядишь назад
И, сердцем к прошлому прикован,
Свой сторожишь зарытый клад…
 

1877 г.

ПОЛЕВЫЕ ЦВЕТЫ

 
Полевые цветы на зеленом лугу…
Безучастно на них я глядеть не могу.
Умилителен вид этой нежной красы
В блеске знойного дня иль сквозь слезы росы
Без причуд, без нужды, чтоб чья-либо рука
Охраняла ее, как красу цветника;
 

 
Этой щедрой красы, что, не зная оград,
Всех приветом дарит, всем струит аромат;
Этой скромной красы, без ревнивых забот:
Полюбуется ль кто, или мимо пройдет?..
Ей любуюся я и, мой друг, узнаю
Душу щедрую в ней и простую твою.
 

 
Видеть я не могу полевые цветы,
Чтоб не вспомнить тебя, не сказать: это ты!
Тебя нет на земле, миновали те дни,
Когда, жизни полна, ты цвела, как они…
Я увижу опять с ними сходство твое,
Когда срежет в лугу их косы лезвие…
 

1877 г.

* * *

 
Что за прелесть сегодня погода!
Этот снег на вершинах вдали,
Эта ясность лазурного свода,
Эта зелень цветущей земли…
 

 
Все покрыто торжественным блеском;
Словно все упрекает меня,
Что в таком разногласии резком
Мое сердце с веселием дня.
 

 
О, желал бы я сам, чтоб хоть ныне
На душе моей стало светло,
Как на той вечно снежной вершине,
Где сияние солнце зажгло;
 

 
Чтоб чредой понеслись к моим думам
Годы счастья былые мои,
Как реки этой с ласковым шумом
Голубые несутся струи…
 

 
Пусть затмит мне минувшее время
Эту жизнь и что ждет впереди…
Упади же с души моей, бремя,
Хоть на этот лишь день упади!
 

 
Не боли хоть теперь, моя рана!
Дай пожить мне блаженством былым
Много лет, горячо, без обмана
И любил я, и был я любим.
 

1877 г.

Тун, в Швейцарии.

 
Грустно смотрю я на жизнь, как в окно на ненастную осень…
Словно холодный туман, всю природу сокрывший от взора,
Нравственной мглы пелена облекает весь мир наш духовный.
Разума яркое солнце не может лучом благотворным
Эту мглу пронизать и достигнуть до нашей юдоли.
 

 
Помню: когда-то простор расстилался красиво пред нами;
Помню: виднелися нам нас зовущие вдаль горизонты…
Ныне ж: взгляну ли вокруг – ничего ниоткуда не видно,
Кроме безжизненной, серой, отовсюду нахлынувшей мути.
Жизни явленья застыли. Недвижны крылатые мысли.
Сердце любить опасается. Замерло вещее слово…
Страшно подумать, что жизнью зовется подобие смерти!
 

 
Жутко, в себя заглянув, сознать, что одни за другими
Все отлетели, поблекнув, живые когда-то надежды,
Словно в ненастную осень последние с дерева листья!..
 

1879 г.

ПАМЯТНИК ПУШКИНУ

 
Из вольных мысли сфер к нам ветер потянул
В мир душный чувств немых и дум, объятых тайной;
В честь слова на Руси, как колокола гул,
Пронесся к торжеству призыв необычайный.
И рады были мы увидеть лик певца,
В ком духа русского живут краса и сила;
Великолепная фигура мертвеца
Нас, жизнь влачащих, оживила.
 

 
Теперь узнал я все, что там произошло.
Хоть не было меня на празднике народном,
Но сердцем был я с тем, кто честно и светло,
Кто речью смелою и разумом свободным
Поэту памятник почтил в стенах Москвы;
И пусть бы он в толпе хвалы не вызвал шумной,
Лишь был привета бы достоин этой умной,
К нему склоненной головы. Но кончен праздник…
 

 
Что ж! Гость пушкинского пира
В грязь жизни нашей вновь ужель сойти готов?
Мне дело не до них, детей суровых мира,
Сказавших напрямик, что им не до стихов,
Пока есть на земле бедняк, просящий хлеба.
Так пахарь-труженик, желающий дождя,
Не станет петь, в пыли за плугом вслед идя,
Красу безоблачного неба.
 

 
Я спрашиваю вас, ценители искусств:
Откройтесь же и вы, как те, без отговорок.
Вот ты хоть, например, отборных полный чувств,
В ком тонкий вкус развит, кому так Пушкин дорог;
Ты, в ком рождают пыл возвышенной мечты
Стихи и музыка, статуя и картина, —
Но до седых волос лишь в чести гражданина
Не усмотревший красоты.
 

 
Или вот ты еще…
Но вас теперь так много,
Нас поучающих прекрасному писак!
Вы совесть, родину, науку, власть и бога
Кладете под перо и пишете вы так,
Как удержал бы стыд писать порою прошлой…
Но наш читатель добр; он уж давно привык,
Чтобы язык родной, чтоб Пушкина язык
Звучал так подло и так пошло.
 

 
Вы все, в ком так любовь к отечеству сильна,
Любовь, которая все лучшее в нем губит, —
И хочется сказать, что в наши времена
Тот – честный человек, кто родину не любит.
И ты особенно, кем дышит клевета,
И чья такая ж роль в событьях светлых мира,
Как рядом с действием высоким у Шекспира
Роль злая мрачного шута…
 

 
О, докажите же, рассеяв все сомненья,
Что славный тризны день в вас вызвал честь и стыд!
И смолкнут голоса укора и презренья,
И будет старый грех отпущен и забыт…
Но если низкая еще вас гложет злоба,
И миг раскаянья исчезнул без следа, —
Пусть вас народная преследует вражда,
Вражда без устали до гроба!
 

1880 г.

Близ Фрейбурга, в Швейцарии.

ФИЛОСОФИЯ ЧЕРВЯКА

 
Вперед я двигаюсь без фальши;
Ползну, отмеряю, и – дальше.
Живу смиренно здесь внизу;
Но все куда-нибудь ползу,
И доползти всегда в надежде, —
Коль не раздавлен буду прежде.
 

1883 г.

ОТГОЛОСОК ПЯТНАДЦАТОЙ ПРЕЛЮДИИ ШОПЕНА

(Посвящается Ольге Алексеевне Жемчужниковой)

 
Мне больно!.. Рвется стон из груди;
Ручьями слезы льют невольно;
И хочется, чтоб знали люди,
Как на душе мне больно, больно.
Мне больно!.. Боль невыносима…
Кто ж скажет ей: не мучь, довольно!?
Никто!.. Толпа проходит мимо,
Не слыша криков, как мне больно.
Мне больно!.. Вопль не достигает
И до небес о скорби дольной…
И, оборвавшись, замирает,
Никем не понят, как мне больно.
 

1883 г.

В. М. ЖЕМЧУЖНИКОВУ

 
О, друг ты мой, – как сердца струны
Все задрожали, все звучат!..
И лет минувших призрак юный.
Манящий издали назад;
И призрак старости жестокой,
Вперед торопящий меня,
Туда, к той грани недалекой,
Где нет уж завтрашнего дня;
 

 
И тех судьба, кто сердцу милы,
Кому черед пожить теперь;
И молчаливые могилы —
Моих владетели потерь…
Как бы смычком, порой так больно,
Вся жизнь по сердцу поведет, —
И сердце бедное невольно
Под ним и плачет, и поет.
 

1883 г.

НА ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ

 
Еду, все еду… Меня укачало…
Видов обрывки с обеих сторон;
Мыслей толпа без конца и начала;
Странные грезы – ни бденье, ни сон…
Трудно мне вымолвить слово соседу;
Лень и томленье дорожной тоски…
 

 
Сутки-другие все еду, все еду…
Грохот вагона, звонки да свистки…
Мыслей уж нет. Одуренный движеньем,
Только смотрю да дивлюсь, как летят
С каждого места и с каждым мгновеньем
Время – вперед, а пространство – назад.
 

1884 г.

НА РОДИНЕ

 
Опять пустынно и убого;
Опять родимые места…
Большая пыльная дорога
И полосатая верста!
 

 
И нивы вплоть до небосклона,
Вокруг селений, где живет
Все так же, как во время оно,
Под страхом голода народ;
 

 
И все поющие на воле,
Жильцы лесов родной земли —
Кукушки, иволги; а в поле —
Перепела, коростели;
 

 
И трели, что в небесном своде
На землю жаворонки льют…
Повсюду гимн звучит природе,
И лишь ночных своих мелодий
Ей соловьи уж не поют.
 

 
Я опоздал к поре весенней,
К мольбам любовным соловья,
Когда он в хоре песнопений,
Поет звучней и вдохновенней,
Чем вся пернатая семья…
 

 
О, этот вид! О, эти звуки!
О, край родной, как ты мне мил!
От долговременной разлуки,
Какие радости и муки
В моей душе ты пробудил!..
 

 
Твоя природа так прелестна;
Она так скромно-хороша!
Но нам, сынам твоим, известно,
Как на твоем просторе– тесно
И в узах мучится душа…
 

 
О, край ты мой! Что ж это значит,
Что никакой другой народ
Так не тоскует и не плачет,
Так дара жизни не клянет?
 

 
Шумят леса свободным шумом,
Играют птицы… О, зачем
Лишь воли нет народным думам
И человек угрюм и нем?
 

 
Понятны мне его недуги
И страсть – все радости свои,
На утомительном досуге.
Искать в бреду и в забытьи.
 

 
Он дорожит своей находкой,
И лишь начнет сосать тоска —
Уж потянулась к штофу с водкой
Его дрожащая рука.
 

 
За преступленья и пороки
Его винить я не хочу.
Чуть осветит он мрак глубокий,
Как буйным вихрем рок жестокий
Задует разума свечу…
 

 
Но те мне, Русь, противны люди,
Те из твоих отборных чад,
Что, колотя в пустые груди,
Все о любви к тебе кричат.
 

 
Противно в них соединенье
Гордыни с низостью в борьбе,
И к русским гражданам презренье
С подобострастием к тебе.
 

 
Противны затхлость их понятий
Шумиха фразы на лету,
И вид их пламенных объятий,
Всегда простертых в пустоту.
 

 
И отвращения, и злобы
Исполнен к ним я с давних лет.
Они – «повапленные» гробы…
Лишь настоящее прошло бы,
А там – им будущего нет…
 

1884 г.

ИЗ СЕЛЬСКИХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ И КАРТИНОК

(Серия первая)

В вагоне за Москвой

 
Милая природа! О, мой край родимый,
Точно сонмом тихих ангелов хранимый!
Только что простившись с жизнью городскою
Я один остался, окружен тобою,
И уж груз душевный – страхи и тревоги —
Побросал за окна вдоль моей дороги.
 

 
Думы, мои думы также поневоле
То плутают в рощах, то гуляют в поле;
А теперь умчались к крайним тем полянам,
Где садится солнце в зареве румяном.
Милая природа! О, мой край родимый!
Точно сонмом тихих ангелов хранимый!
 

 
Прелестью безмолвной, жизнию безлюдной
Ты целишь иль губишь? – распознать мне трудно.
Ласкою ли нежной прочь кручину гонишь?
К сонному ль покою ум и совесть клонишь?..
Грезы роем легким вьются надо мною,
Словно опьянен я брагою хмельною.
 

 
Вот и сумрак сходит, в воздухе прохлада…
Ни о чем не мыслю, ничего не надо.
 

1886 г.

Ракиты набольшой дороге

 
Нет, сердце, значит, не остыло,
Не загрубел с летами вкус!
На то, что прежде было мило,
Я и теперь не нагляжусь.
 

 
Меня пленяет особливо
Своеобразный этот вид
Дороги грустно молчаливой
С ее аллеями ракит.
 

 
Я их разгадываю думу,
Когда под тенью их иду;
И с ними сам, в ответ их шуму,
Беседы долгие веду.
 

 
Они, ветвисты и могучи,
Про старину мне говорят;
Про вихри, грозовые тучи,
Снега, метель, мороз трескучий
И дней счастливых длинный ряд.
 

 
Но вот сухие две ракиты
Лежат в изнеможенье сил…
Не бурей злой они убиты, —
Злой человек их погубил.
 

 
Они сломились и ветвями,
Как будто крепкими руками,
Упав, о землю оперлись;
И, распростившись с небесами,
С тех пор печально смотрят вниз.
 

 
Но смерть ракиты вековые
Со света выжить не могла:
Пошли побеги молодые
От расщепленного ствола.
 

 
О, как пред смертию бессильной
Я за мои ракиты рад!
И мнится мне: глядя умильно,
И эти также говорят;
 

 
Мне говорят, являя обе
Дупло прожженное внутри:
«Наперекор жестокой злобе,
Мы все живем еще, смотри!»
 

 
Бедняги! На меня похожи.
Имлучше медленно хиреть,
Лишь только б свет им видеть божий,
Лишь бы попозже умереть.
 

1886 г.

Прогулка по большой дороге

 
Иду давно – и пред глазами
Дороги тот же все простор;
Все тот же, с пестрыми цветами,
Зеленый стелется ковер.
Здесь редко люди проезжают.
Почти что некому пройти;
И только бабочки летают
Вдоль по широкому пути.
 

 
И тишина зато какая!
Как будто с тем проложена
Была дорога, чтоб немая
Здесь воцарилась тишина.
Шумят лишь ласково деревья,
Да мне доносит ветерок
При стаде мальчика со жневья
Поющий песню голосок.
 

 
Сравнить покой мне этот не с чем,
Как с тихой грезой в сладком сне;
Лишь ворон раз ее при мне
Нарушил карканьем зловещим.
 

1886 г.

Отдых при дороге

 
На мураве присев кудрявой,
Я в одиночестве счастлив;
И все любуясь – то направо
Сребристой гладью сжатых нив;
То милым зрелищем налево,
Как нежной зеленью взошли
Ростки озимого посева
На черном бархате земли.
 

 
Смотрю, как тучки в небе тают;
Как тени их, при блеске дня,
Окрестность дымкой застилают —
И будто меркнут зеленя;
Иль как несутся тени эти
За горизонт поверх полей…
Что проще может быть на свете
И что же может быть милей?..
 

1886 г.