Текст книги "Царство и священство"
Автор книги: Алексей Величко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Как легко убедиться, власть составляет стержень любого политического союза. Но в чем заключается идея власти? В первую очередь, очевидно, власть – это внешнее повеление, накладываемое на других лиц. В свою очередь, дабы повиновение власти имело место не только из-за страха наказания, чтобы политическая жизнь человека носила добровольно-инициативный характер, лица должны быть убеждены в нравственном характере власти, в справедливости накладываемых на них повелений. Эта презумпция нравственной природы политической власти, впрочем, как и любой власти вообще, проходит красной нитью через всю историю развития человечества. И совершенно обоснованно, поскольку власть политическая не только внешне объединяет некую общность людей, но и обеспечивает их духовное единство, торжество единого для всех понимания правды.
Конкретные нравственные нормы, обращенные к каждому из нас, не создаются государством – они даны изначально Богом и запечатлены в каждой человеческой душе. Но их существование невозможно без государства; справедливость крайне нуждается в его властном оформлении. В свою очередь, без единомыслия невозможно никакое человеческое общество, ни один союз. Сегодня, как какую-то аксиому, утверждают, что каждый человек от рождения имеет «право» на собственное понимание добра и зла. И за исключением некоторого, весьма незначительного перечня идей (правда, все время варьируемого), которые признаются антиобщественными, ему разрешают создавать «свою» нравственность. Ложность этой посылки совершенно очевидна сегодня, когда в течение нескольких десятилетий оказались забытыми достижения христианской цивилизации (к слову сказать, очень многие христианские этические нормы фигурируют и в других мировых религиях – исламе и иудаизме), культивировавшиеся тысячелетиями.
Нравственные основы бытия даны Богом и носят абсолютный характер, а потому любое «личное мнение» о добре и зле несет в себе семена хаоса и разрушения, является не истинным. Но при чем здесь государство? – спросят нас. Притом что нередко критическое отношение человека к внешнему нравственному порядку приводит к полному отрицанию вообще какой-либо объективной нравственности во имя собственной автономии. Как следствие, такой человек начинает утверждать, что все вопросы нравственности решаются исключительно его личной совестью, вне которой нет никакого авторитета[116]116
Михайловский И.В. Очерки философии права. Т. 1. Томск, 1914. С. 158.
[Закрыть]. Именно такое положение дел сейчас возведено в абсолют, и ему придали значение некоего «естественного права».
Когда человек пошел по этому пути, мало-помалу оказались отброшенными чуть ли не все обычные для нормального человеческого сознания запреты: убийство в виде аборта и суицида, однополые половые отношения и даже «браки», и т. п. Некогда это считалось преступлением против Бога, затем отношение к подобным событиям в обществе стало нейтральным: «Это – не плохо, и не хорошо; каждый выбирает сам!». Сегодня стараниями «прогрессивной» и «толерантной» общественности эти деяния объявили признаком «прогресса» и «свободы». И это еще не самый худший сценарий развития событий, поскольку в Европе, в частности, на повестку дня вынесен вопрос о необходимости разрешения единокровных браков – между братом и сестрой, матерью и сыном, отцом и дочерью. Надо полагать, что «прогресс» стал заметнее.
Это то, что касается господствующей ныне на обломках европейской цивилизации практики «личной этики». А с философской точки зрения ее глубочайшая ущербность была отмечена еще в древности. Отцы и Учители Церкви неоднократно утверждали, что уже сам по себе выбор между добром и злом свидетельствует о поврежденности нашей природы, потере человеком подобия Божьего, поскольку изначально душа, созданная Творцом, может воспринимать лишь добро. И то, что понимается светской наукой под «свободой», в действительности представляет собой результат проявления греха, умаления нашей духовной природы. Настоящая свобода заключается «в максимальной зависимости от абсолютного конкретного нравственного Добра, т. е. Бога, и в независимости от всего стремящегося к независимости от Него, поскольку свобода есть жизнь нашего духа, а источником и причиной нашей жизни может быть только Бог»[117]117
Тышкевич Станислав, священник. Учение о Церкви. Париж, 1931. С. 47.
[Закрыть].
Поэтому, первое предназначение политической власти заключается в том, чтобы сохранить нравственность, данную нам Богом, в ее незапятнанной редакции. Отливая ее в твердые формы закона, сохраняя в виде традиций и обычаев, государство, во-первых, не дает ей раствориться в хаосе индивидуального толкования, а, во-вторых, приучает следовать Божественным заповедям даже в тех случаях, когда лицо не желает этого. Нередко утверждают, что никакими внешними принудительными мерами нельзя заставить человека признать ту или иную нравственную норму – в лучшем случае он будет подчиняться только внешне, «совесть по самому существу своему не поддается принуждению»[118]118
Михайловский И.В. Очерки философии права. Т. 1. С. 158.
[Закрыть].
Но в действительности все не так однозначно. Положим, человека нельзя заставить верить принудительно, но его можно обязать силой политической власти не нарушать нравственные заповеди, сохраняя при этом в глубине души собственные убеждения. Для общественного блага и мирного сосуществования людей этого вполне достаточно. А большего государству и не надо, поскольку оно не занимается вопросами личного спасения индивида, это – прерогатива Церкви.
Власть вовсе не является идейным антиподом права, как зачастую утверждают современные исследователи, словно речь идет о щите и мече, яде и противоядии. Более того, по более взвешенным размышлениям элемент власти не составляет исключительной особенности государственного общения: он может присутствовать во всяком правопорядке. И потому правопорядок не противостоит государству, как нечто совершенно чуждое власти; право относится к государству, как власть к власти. «Властность и есть та стихия, которая соединяет государство и право»[119]119
Алексеев Н.Н. Основы философии права. С. 214.
[Закрыть]. Таким образом, власть есть среда, в которой рождается право, без которой оно немыслимо.
При всей затемненности в греховной человеческой душе понятий о правде и справедливости человек все же всегда остается Божьим творением и силой данной Господом благодати стремится к свету. И все лучшее, что есть в народе, власть пытается закрепить в законе. Иными словами, оно аккумулирует народные представления о власти, праве, нравственности и справедливости, делая их обязательными. Как отмечал Л.И. Петражицкий, «государственная власть, как, впрочем, и власть семейная, родовая, клановая, всегда действуют не в их собственных интересах, а в интересах подчиненных им лиц либо общественной группы – семьи, рода, клана, государства. Соответствующие права на управление действиями других, право наказания и т. д. являются средствами служения благу подчиненных либо общественной группы»[120]120
Петражицкий Л.И. Очерк теории власти. С. 872.
[Закрыть].
Политический характер государственной власти определяется понятием «публичный», что совпадает с понятием «жертвенность», поскольку связан с отказом людей от своих партикулярных интересов и со служением обществу в целом. «В этом смысле политическая власть не может строиться на частном интересе и далеко не всегда идет путем права – разве идея служения не есть идея, прежде всего, чисто нравственная? И разве власть, сознающая свои нравственные обязанности, будет служить хуже целому, чем власть, построенная на праве?» Это наглядно проявляется в теократии, где вовсе не правовая форма, а нравственные качества властителей являются основанием власти[121]121
Алексеев Н.Н. Основы философии права. С. 216, 217.
[Закрыть].
Безусловно, государство бывает «плохим», т. е. не соответствующим своему высокому идеалу. Как говорил Гегель, «государство – это не произведение искусства, оно находится в мире, тем самым в сфере произвола, случайности и заблуждения; дурное поведение может внести искажения во множество его сторон»[122]122
Гегель Г.В.Ф. Философия права. С. 285.
[Закрыть]. Следовательно, хотя проявления власти могут носить негативный характер, тем не менее это всегда поддающееся корректировке частичное отступление от той идеи справедливости, которая заложена в ее природе. Даже если власть плоха, заблуждается, злоупотребляет своим положением, то всегда остаются средства ее трезвления. Если же власти нет, то наступает анархия, хаос, вакуум, который, очевидно, исправлению не поддается, поскольку никакого содержания не имеет.
Важно также сказать, что всякая земная власть не является абсолютной по той причине, что не имеет источника в самой себе. Этот тезис не вызывает сложностей в восприятии для религиозного сознания. Для него совершенно ясно, что власть не является по своей эйдетической природе плодом рук человеческих, так называемым сгустком «народной воли». И государство также не является источником власти, как иногда утверждают в научной литературе и обиходе. Она лишь реализуется через него. Неравенство людей обусловлено их врожденными, т. е. им данными, качествами. Оно неизбежно рождает иерархию, иерархия – власть. Следовательно, власть исходит из того же Источника, из какого появляются на свет человеческие добродетели и таланты. Иными словами, политическая власть дана людям Богом и Им рождена вместе с сотворением мира и человека. При этом в своем онтологическом аспекте и государство и власть есть вечные, нетварные Божественные идеи, содержащиеся в воле и Премудрости Божией. Земная же власть является энтелехией вечного логоса власти, даром Бога первым людям для владычества над остальным тварным миром (Быт. 1: 28). Таким образом, мы постулируем не только Божественное происхождение государства, но и самой власти.
Ею Он наделяет отдельных лиц и органы, получившие наименование «властных» или «государственных». Сам по себе факт предоставления человеку власти Богом и от Бога является актом высочайшего доверия к нему, поскольку власть предполагает соработничество с Ним, изменение человечеством к лучшему окружающего мира, обеспечение торжества правды в мире. Власть, проистекающая из Божественного источника, не ограничивается отнюдь земной сферой и чисто человеческими отношениями. Столь же наглядно она проявляется и в духовном мире. То, что в Царствии Небесном не будет иерархии в человеческих отношениях, не означает, что исчезает вообще начало власти как таковой. Ведь есть Бог, Его Ангелы, которые уже сейчас и навечно пребывают в известной иерархии между собой (Архангелы, Власти, Начала, Ангелы), и все спасшиеся для Царствия Небесного вечно пребудут в качестве слуг Господа нашего Иисуса Христа, Его соработников. А Сам Христос предстанет перед всеми в качестве Царя Небесного государства.
Пожалуй, нет более доказательной книги, наглядно иллюстрирующей и подтверждающей данный тезис, чем Священное Писание. В нем фигурирует Христос – царь, пророк и священник, Владыка Царства Небесного, пришедший приоткрыть завесу будущего века, вернуть миру надежду на спасение. Власть Его всеобъемлюща, безальтернативна и носит абсолютный характер.
Так, например, Христос являет Свою власть перед книжниками в синагоге, где Он говорил «как власть имеющий» (Мк. 6: 2; 7: 37; 10: 26). Спаситель имеет власть и над адом, над нечистыми духами, что ярко подтверждает Его встреча с бесом, овладевшим человеком в Капернаумской синагоге (Мк. 1: 24). Сам бес признает высшую власть Христа над собой и называет Его «Святой Боже». И Христос повелительно обращается к бесам, говоря: «Замолчи», «выйди» и т. п. Христос имеет власть исцелять больных, воскрешать мертвых, прощать и оставлять грехи (Мк. 2: 5). И сами книжники вынужденно признают Его Божественную власть, говоря: «Что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога?» (Мк. 2: 7). Сам Христос говорит: «Дана Мне всякая власть на Небе и на земле» (Мф. 28: 18)[123]123
Тракателлис Димитрий, митрополит Вресфенский. Власть и страдание. Христологические аспекты Евангелия от Марка. М., 2012. С. 20–27.
[Закрыть].
И не случайно, согласно богословским толкованиям, в известном отрывке об искушении Спасителя сатаной, где тот обещал Христу все царства мира (Мф. 4: 8, 9), таится обман, поскольку сам нечистый такой властью над землей и на земле не владеет. А Христос, напротив, ею обладает, потому Он и есть Владыка царей земных (Откр.1: 5.), Он дает им власть и утверждает на царство, как это прямо сказано о святом царе Давиде (2 Цар. 5: 12) и святом царе Соломоне («Ты поставил раба Твоего царем» – 3 Цар. 3: 7).
Как прообраз будущего Царства Небесного, государство пронизано идеей Божественного властвования, которое так многократно и в различных видах демонстрировал Царь будущей «Божественной политии» Иисус Христос. Земное и небесное соединяется в Спасителе. Ему принадлежит не только грядущее Царство Небесное, но и нынешнее, земное государство. Об этом напрямую говорит пророк относительно израильтян: «Сделаю их одним народом, и один Царь будет царем у всех их» (Иез. 37: 22), «и Господь будет Царем над всею землею» (Зах.14: 9). А потому царство Господа – это царство всех веков и «владычество Его во всяком роде и роде» (Пс. 144: 13).
Даже языческий Персидский царь Кир (559–530 до Р.Х.) восклицает: «Все царства земли дал мне Господь Бог небесный» (2 Пар. 36: 23). Господь отнимает царство от дома Саулова (2 Цар. 3: 10), но Он же возвышает царство Давидово (2 Цар. 5: 12). Повествуя о грядущих веках, пророк Даниил прямо говорит о том, что «Бог небесный воздвигнет царство, которое вовек не разрушится» (Дан. 2: 44).
Тексты посланий апостолов также проникнуты убеждением в благостности политической власти, которая в тот момент не только не благоволила первым христианам, но предавала их мечу. Так, апостол Павел пишет: «Прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих», имея в виду весьма конкретную целью – «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте» (1 Тим. 2: 1–2). Нет власти не от Бога (Рим. 13: 4). Противящийся же повелениям начальника на себя Божий гнев (Еф. 5: 6).
И апостол Петр настаивает на том, чтобы его братья по вере Бога боялись, а царя чтили (1 Петр. 2: 17). И далее еще конкретнее: «Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и поощрения делающих добро» (1 Петр. 2: 13–14). «Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым» (1 Петр. 2: 18).
И один авторитетный автор справедливо обращает внимание на то крайне важное обстоятельство, что речь в тексте идет не о будущих православных императорах, а обо всех царях вообще, в том числе и языческих, гонителях христиан[124]124
Серафим (Соболев), архиепископ. Русская идеология. С. 101, 102.
[Закрыть].
Собственно говоря, здесь и спорить не о чем, поскольку апостольские послания были обращены не только к нам, но в первую очередь к их современникам и имели сугубо практический характер. А первые христиане едва ли могли надеяться на времена святого и равноапостольного Константина Великого, которые наступят через три столетия. Почти без исключения, они твердо ожидали скорого пришествия Христа и Судного дня. В такой ситуации проповедь на будущее время была просто не востребована.
Когда же Священная Римская империя воскресла в благой вести христианского спасения, вопрос о целях и задачах власти уже не поднимался, а утверждался в качестве безусловного политического догмата. По тексту новеллы 73 св. Юстиниана Великого (527–565) следует, что Бог установил царскую власть, чтобы она уравновешивала несогласие добром. В новелле 77 эта мысль развернута еще глубже: власть государственная, вверенная царю, должна привести людей в Царство Небесное, спасти их души. Согласно новелле 80, власть обязана уберегать граждан от всякого вреда. И вообще, благо подданных, как основная задача верховной власти, наиболее часто упоминается в новеллах св. Юстиниана. Власть обязана не просто оберегать людей, но и облегчать им нужду, оказывать всяческую помощь и обеспечивать справедливость. При этом все действия властей и людей должны были происходить строго по законам (новелла 113)[125]125
Вальденберг В.Е. История византийской политической литературы в связи с историей философских течений и законодательства. СПб., 2008. С. 137, 138.
[Закрыть].
Осознание божественного, сакрального характера власти проходит красной нитью через всю политическую философию Византии. И в значительной степени предопределило живучесть византийских политических институтов. Их удивительную внешнюю привлекательность и востребованность как на Западе, так и на Востоке. Это далеко не случайно, поскольку, как отмечал еще святитель Серафим (Соболев), память 26 февраля, «глубокое убеждение в богоучрежденности власти на земле дает силу и значение законам и всем распоряжениям властей»[126]126
Серафим (Соболев), архиепископ. Русская идеология. С. 9.
[Закрыть].
Эти слова не дают повода обожествлять политическую власть и государство, поскольку оно допускает принуждение и даже наказание для ослушавшегося лица, включая смертную казнь и лишение свободы. И далеко не всегда за те проступки, которые заслуживают столь суровой кары. Но печать греха лежит на всех человеческих союзах, да и на самом человеке. Разве от этого утратил свой смысл последний завет Христа: «Возлюби ближнего твоего как самого себя» (Мф. 22: 39)?! Кроме того, для христианина божественным является лишь Царство Небесное, Новый Иерусалим, и его слава не может быть заимствована земным государством[127]127
Барт Карл. Оправдание и право//Барт Карл. Оправдание и право. М., 2006. С. 34.
[Закрыть].
Чрезвычайно интересно, как в Средние века на Западе, в условиях возрастающей мощи Римских пап и грядущей Клюнийской реформы, понимались известные стихи из Евангелия (Мф. 22: 21), где Спаситель рассуждает о том, что следует воздавать императору Тиберию (14–37), в годы правления которого и происходили указанные события. В одном исследовании, принадлежащем перу нормандского клирика, которого за незнанием имени позднейшие исследователи окрестили Нормандским анонимом, говорится: «Христос сказал: „Отдайте кесарю кесарево“, но не сказал: „Отдайте Тиберию Тибериево“ Отдайте власти (potestas), а не лицу. Лицо никуда не годится, но власть справедлива. Тиберий неправеден, но кесарь благ. Отдайте, но не недостойному лицу, не нечестивому Тиберию, но справедливой власти и благому кесарю то, что принадлежит им… Дай, – сказал Он Петру, – от меня и от себя справедливой власти и благому кесарю, которому мы все подчинены по своему человечеству…". Ибо Он знал, что является справедливым отдавать кесарю кесарево… Во всем этом Он осуществлял справедливость. Ибо справедливо было, что человеческая слабость подчинена Божественной власти (divinapotestas)».
Вся разница между языческими императорами и царями и христианскими монархами заключается, по мысли Анонима, лишь в одном: до Нового Завета они были провозвестниками Христа, а после пришествия Мессии власть земная обрела свою собственную функцию в деле спасения падшего человека. И теперь христианский император – подражатель, «воплотитель» Христа, его викарий, представитель на земле[128]128
Канторович Эрнест. Два тела короля. Исследование по средневековой политической теологии. М., 2014. С. 118, 127.
[Закрыть].
Итак, союз государства и Церкви – «знак того, что и еще (и снова) преданное греху человечество во всем его невежестве и беспросветности не оставлено Богом, но сохраняется и поддерживается Им. Ведь оно служит для того, чтобы защищать человека от хаоса и таким образом дать ему время для проповеди Евангелия, время для покаяния, время для веры»[129]129
Барт Карл. Христианская община и гражданская община//Барт Карл. Оправдание и право М., 2006. С. 72.
[Закрыть].
В этой связи встает весьма важный и актуальный вопрос о правильном, идеальном соотношении политической власти и священноначалия, или, другими словами, Церкви и государства. Ведь как и все в нашем несовершенном мире, они могут складываться естественно и органично, но могут принимать искусственный, ложный характер.
Сегодня, придерживаясь сто лет назад образовавшегося мнения, привычно противопоставлять Церковь государству или наоборот. Но во всяком случае, «правильно» утверждать, будто «Церковь – это союз, направленный исключительно к религиозным целям». А также, что «подчиняясь государству, Церковь становится орудием практических целей, а это умаляет ее достоинство». Таким образом, нам советуют «запараллелить» Церковь и государство, выдавая это за идеальную форму взаимоотношений[130]130
Чичерин Б.Н. Философия права//Вопросы философии и психологии. Кн. 51 (I). М., 1900. С. 103, 113.
[Закрыть].
В действительности же, как можно без труда убедиться, этот тезис не выдерживает испытания исторической действительностью. Да и можно ли четко разграничить сферу сугубо церковной деятельности и область общественного служения? История показывает, что Церковь нередко обращала свой взор к сугубо политическим вопросам. Всем известна, например, так называемая практика «социального призрения», чрезвычайно развитая на всем протяжении ее существования с древнейших времен. В свою очередь, императорское управление становилось не просто обычной практикой для Церкви, но практикой спасительной. Достаточно напомнить, что именно императоры Римской державы созывали все Вселенские Соборы и утверждали их акты своей подписью, после чего те получали статус государственного закона.
Благодаря тому, что церковная организация стала наслаиваться на структуры Римской империи, копировать ее административно-территориальное деление, образовалась единая Кафолическая церковь со своими центрами церковной власти в лице пяти патриархов, сотен митрополитов и тысяч епископов. Церковное право выросло на древе римского государственного закона и переняло многие его институты[131]131
Пашков Дмитрий, священник. Сенат и Синод в позднеримской Империи//Богословские труды. 2012. Вып. 43–44. С. 479, 480.
[Закрыть]. Что уж говорить, если даже значительная часть богослужебных облачений патриархов и остальных архиереев значительным образом заимствована из царской практики.
Когда утверждают, что во времена Византийской империи или Российской империи «государство поглотило Церковь», «государство подчинило Церковь себе», то следует сказать, что такой катастрофический исход возможен при совершенно конкретных обстоятельствах. Когда, во-первых, интересы Церкви, т. е. некой общины верующих лиц, носят для всего остального общества факультативный, второстепенный характер. Во-вторых, когда органы управления государством заставляют членов Церкви принимать свои ценности, не имеющие ничего общего с христианской верой, в качестве приоритетных. Наконец, когда церковно-властные прерогативы священноначалия игнорируются дистанцировавшей себя от Церкви властью, и государство начинает управлять общиной верующих, минуя установленные органы церковного управления.
Это и есть классический вариант «цезаропапизма», который пытаются усмотреть в византийской и русской «симфонии властей». Но очевидно, что если у государства и Церкви ценности совпадают или даже тождественны, как это имело место в Византии и России, если члены государства являются одновременно и членами церковного союза, то указанные выше выражения утрачивают всякий смысл.
Хрестоматийный пример на тему «государство – враг свободной совести» в лице Пилата, отдавшего Спасителя на казнь, в действительности служит подтверждением обратного тезиса. В действительности Пилат не по праву предал Христа казни, а вопреки ему. Ведь признав Спасителя невиновным, проконсул тут же разрешил евреям казнить Его по своему «местечковому», еврейскому закону, который никак не коррелировал с государственным, римским правом. В этом контексте «демонизированное государство», эталоном которого нередко видят языческую Священную Римскую империю, допустившую казнь Христа, это не «излишнее государство», а «недостаточное государство», в решающий момент оказавшееся не в состоянии остаться верным своей идее. И впоследствии, по одному справедливому суждению, протест первых христиан против государства заключался не в том, что современный им полис был чрезмерно могущественным, а потому, что он был недостаточно могущественным[132]132
Барт Карл. Оправдание и право. С. 21, 22, 35.
[Закрыть].
Итак, государство не просто упорядочивает человеческое бытие и создает законы, должные обеспечить минимум справедливости в социальных отношениях. Государство, тем более государство христианское, есть защитник Церкви, дефензор, как некогда называли Византийских императоров. На протяжении двух тысячелетий Церковь весьма благосклонно относилась к фактам тесной опеки ее государством. Более того, прообразом Царства Небесного христианам видится именно земное государство, строй которого копирует небесные порядки, а царь олицетворяет собой Христа.
Но если государство столь много значит для Церкви, то и Церковь не менее важна для политической власти, которая не только начинает осознавать с возникновением христианской общины свой сакральный характер и высшее предназначение, но и очищается церковной молитвой от греха. Иными словами, в союзе с Церковью власть становится благодатной.
Считается, что лучший способ урезонить верховную власть – это право, закон. Но в действительности оно нередко имеет гораздо меньшее значение, чем нравственные сдержки. Власть вообще может покоиться не на праве, а на сугубо нравственных основах – любви и уважении. При некоторых условиях идея права оказывает на верховенство власти даже разлагающий и обезличивающий характер. Н.Н. Алексеев (1879–1964) верно отмечал, что «суверенитет власти, построенный на чисто «правовых» отношениях, является суверенитетом ослабленным, как это наблюдается в современных государствах, преувеличенно подчеркивающих принцип права и стремящихся вылить отношения государственного властвования в исключительно юридическую форму». И далее: «Если бы было возможно полное, доходящее до отождествления, проникновение государства правом, то все эти нравственные силы поистине были бы обречены на полное угасание»[133]133
Алексеев Н.Н. Основы философии права. С. 215, 219.
[Закрыть].
Но не каждое государство может соответствовать по своей форме Церкви, выступать в качестве ее защитника. Христос пришел спасти весь мир, а не конкретный народ. Потому Его Церковь может быть только Вселенской, объемлющей собой потенциально все человечество. В этом отношении государство национальное выступает неким диссонансом на фоне Всемирной Церкви, ее фрагментом, пусть даже все его члены являются членами этого церковного союза. Не удивительно, что, не имея институтов государственного управления, на которые она ранее опиралась, Церковь вынужденно создает свои собственные, что приводит ее к резкому обмирщению. Наглядный пример – Римо-католическая церковь после 1054 года.
Однако и национальное государство легко утрачивает вселенский характер своей веры, поскольку для него приоритетным становится вопрос национального суверенитета. Или, как удачно выразился некий автор, «любой полис строит свои стены»[134]134
Барт Карл. Христианская община и гражданская община. С. 67.
[Закрыть]. Гегель как-то писал, что «народ как государство есть дух в своей субстанциональной разумности и непосредственной действительности, поэтому он есть абсолютная власть на земле; следовательно, каждое государство обладает суверенной самостоятельностью по отношению к другому»[135]135
Гегель Г.В.Ф. Философия права. С. 365.
[Закрыть]. Но самоидентификация народа, превращение его в нацию является не высшей стадией духовного и нравственного развития этноса, а лишь предварительной. Вселенская церковь по своей природе сверхнациональна. Национальная Церковь всегда замкнута в себе самой, «нация, как таковая, может стремиться к политическому или поместно-культурному господству во всем мире, но вселенский дух Церкви ей чужд»[136]136
Тышкевич Станислав, священник. Учение о Церкви. С. 167.
[Закрыть].
Таким образом, государство лишь тогда соответствует своей идее, когда оно становится способным жить вселенскими мерками, т. е. стать Вселенской империей. Или, как писал И.А. Ильин, «созидая и организуя жизнь национального духа, каждое государство является органом единой для всех вселенской духовной жизни»[137]137
Ильин И.А. О сущности правосознания. С. 270.
[Закрыть].
В неслиянном и нераздельном единстве земного и небесного, империи и Церкви, все обретает свое место. Каждая этническая группа находит собственное предназначение в мировой историософии. Титульная нация, создавшая фундамент будущей империи, дает свое имя остальным этносам, входящим в состав созданного ею вселенского политического союза. Она не растворяется в смеси бесчисленных племен и народов, но поднимает их до своего уровня, чтобы, подняв, обогатиться духовно и культурно еще больше.
Едва ли кто-нибудь в Византии нашел бы «чистокровного» римлянина. Но все подданные этой империи именовали себя тем именем, которым когда-то давно назывался небольшой народ, создавший свое государство на берегах Тибра. И подданные Российской империи говорили о себе как о русских, хотя в этническом отношении это было малообоснованно. Блистательно мессианскую черту русского правосознания описал А.С. Хомяков (1804–1860). «Русский, – отмечал он, – смотрит на все народы, замежеванные в бесконечные границы Северного царства, как на братьев своих… Лихой казак Кавказа берет жену из аула чеченского, крестьянин женится на татарке или мордвинке, а Россия называет своей славою и радостью правнука негра Ганнибала, тогда как свободолюбивые проповедники равенства в Америке отказали бы ему в праве гражданства и даже брака на белолицей дочери прачки немецкой или английского мясника. Я знаю, что нашим западным соседям смирение наше кажется унижением… Но чуждая стихия не срастается с духовным складом славянским. Мы будем, как всегда и были, демократами между прочих семей Европы; мы будем представителями чисто человеческого начала, благословляющего всякое племя на жизнь вольную и развитие самобытное»[138]138
Хомяков А.С. Семирамида. Исследование истины исторических дней//Хомяков А.С. Соч. В 2 т. М., 1994. Т. 1. С. 98, 99.
[Закрыть].
Какой удел может быть выше для нации, чем тот, чтобы дать свое имя всему человечеству?! Имперское строительство – это гораздо больше, чем завоевать другой народ силой, оружием. Это – сделать свое понимание справедливости всемирным. Потому и византийцы, и русские по праву считали себя хранителями веры, народами, которым Богом было предназначено нести тяжкий крест богознания и миссионерства.
«Национальный» подход, заповеданный Гегелем, не имеет ничего общего с духом вселенской любви. Не случайно местом локализации Абсолютного духа он признавал Пруссию, а не вселенские империи – Византию или Россию, которые откровенно презирал. Позднее, развивая данный принцип на практике, все государства постгегелевской эпохи последовательно пришли к отрицанию тождества церковных и политических задач. И если не «поглотили» Церковь, то, во всяком случае, «запараллелили» ее себе. Церковь, существовавшая на этих территориях, полностью повторила путь суверенных национальных государств: сама стала «суверенной», потом раздробилась на различные церковные общины, а затем просто перестала быть Церковью как союзом единоверующих в учение Христа лиц.
Лишь всемирная империя, как особый вид государственного устройства, соответствует потребностям человеческой души. Тот факт, что «государства, далеко заходящие за пределы народности ее образовавшей, естественно стремятся к распадению; отсюда неудачи всех попыток основать так называемые всемирные монархии»[139]139
Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Т. 1. С. 81.
[Закрыть], следует понимать историософически. Борьба с греховным естеством не во всякий момент времени завершается победой человека над самим собой и своими страстями. Это же можно сказать и о государстве-империи: центростремительные силы постоянно находятся в состоянии конфронтации с центробежными. Отсюда – рваная динамика исторических процессов, вечная борьба Божественного порядка с готовящимся поглотить его хаосом.
