Текст книги "Разговор с молодым другом"

Автор книги: Алексей Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Алексей Сидорович Медведев
Разговор с молодым другом

ОТ АВТОРА

На протяжении всей моей спортивной жизни и особенно когда удалось завоевать титул чемпиона мира ко мне приходили десятки и сотни писем. Авторами этих писем, как правило, была молодежь – учащиеся, рабочие, колхозники, воины Советской Армии и Флота. Все они задавали одни и те же вопросы: как добиться успехов в спорте? Нужно ли родиться богатырем, чтобы стать чемпионом? Ответом на эти вопросы и служит данная книга. Главная цель, которую я ставил перед собой, работая над ней, состояла в том, чтобы показать нашей молодежи, что любой человек может достигнуть в спорте самых больших высот. Нужны лишь трудолюбие, настойчивость и дисциплина.

Литературная запись Л. Горянова

Глава 1. Обыкновенный парень

(Дом в Климентовском переулке. Родной завод. Гордость рабочего человека. Рождение мечты.)

Когда я думаю о начале своей спортивной биографии, то всегда вспоминаю далекое детство, веселых мальчишек, моих сверстников, и наш двор.

Помню огромный восьмиэтажный дом, занимавший добрую часть Климентовского переулка. Примыкавшие к нему другие дома образовывали большой закрытый двор. Он служил нам местом постоянных встреч, дружеских бесед, веселых забав.

Но больше всего мы любили наш двор за его простор: здесь можно было даже играть в футбол. Немногие московские дворы в ту пору годились для этой цели. Мы часто устраивали состязания, на которых двор выступал против двора, улица – против улицы. Не берусь судить о технической подготовке игроков, но одно помню хорошо: по воротам били точно. Да иначе и нельзя было: стоило хоть немного промахнуться, и мяч летел в чье-нибудь окно. Раздавался оглушительный треск, мы все, словно осколки разбитого стекла, рассыпались в разные стороны. Как правило, в таких случаях мяч спасти не удавалось, но если даже он и попадал в наши руки, о возобновлении игры в течение ближайшей недели нечего было и думать. Вот почему мы всегда старались быть точными. Врагом номер один для нас, мальчишек-футболистов, был дворник дядя Ваня. Он грозил нам уничтожить мячи, сообщить в милицию и пожаловаться родителям. Но и без дядиваниных жалоб родители были его верными помощниками и запрещали нам «даже думать о футболе». Когда мне исполнилось двенадцать лет, я был допущен в «первую сборную» нашего двора. Помню, начал игру неплохо, но во время одной из атак столкнулся с защитником соперников, здоровенным парнем, и плашмя растянулся на асфальте. Наш капитан поднял меня за руку, дал пинка (таким простейшим способом он выразил свое неудовольствие тем, что я из выгодного положения не забил гол) и презрительно бросил:

– Не вышел силенкой – не лезь…

Так впервые в жизни я узнал, что сила в человеке далеко не последнее качество.

Летом 1940 года я отдыхал в одном из подмосковных пионерских лагерей. Физкультурным руководителем у нас был веселый, жизнерадостный паренек, студент одного из московских вузов. Каждое утро, какая бы ни выдалась погода, он в спортивном костюме выходил на зарядку, бегал и прыгал, а потом с невероятной легкостью проделывал упражнения с двухпудовой гирей. В его руках она казалась перышком: то легко взлетала к небу, то опускалась почти к самой земле. Наблюдая за ним, мы, мальчишки, часто спорили: сумеем ли мы так справиться с гирей? Словно угадав наши мысли, однажды физрук, закончив зарядку, обратился к нам:

– Ну, кто хочет испробовать силенку?

Желающих оказалось хоть отбавляй. Так получилось, что первым пришлось подойти к гире мне. Вокруг воцарилась тишина. Я чувствовал на себе пристальные взгляды товарищей и очень волновался. Быстро подошел к гире, схватился за холодную ручку, потянул ее на себя. Гиря не поддавалась. За спиной послышался легкий смешок. Я почувствовал, что краска заливает лицо. Еще не веря в поражение, я схватился за ручку двумя руками, потянул что есть силы и, не удержавшись, сел на землю. Грянул дружный смех. Чтобы как-нибудь оправдать себя, я зло выкрикнул:

– Чего хохочете, сами попробуйте! – И, вытирая ладонью пот, уже тише проговорил: – Что ж, не родился, видно, богатырем.

– Ничего, Алексей, – сказал мне тогда наш физрук. – Это дело поправимое. Нужно только как следует заняться своей закалкой…

– А как?

– Как, спрашиваешь? Вот вернемся через несколько дней в город, приходи ко мне в институт, все объясню.

Он записал на кусочке бумаги свой адрес и протянул мне. Я старательно спрятал записку в задний карман своих парусиновых штанишек. Но, вернувшись в Москву, обнаружил, что бумажка с адресом потеряна. Две недели приставал я к отцу с просьбой помочь мне разыскать физрука, но он только разводил руками:

– Эх, Лешка, легче в стоге сена булавку отыскать, чем в Москве человека без фамилии.

Было очень обидно. Но втайне я надеялся, что обязательно встречу нашего физрука следующим летом. Поэтому еще в январе начал приставать к отцу с просьбой записать меня в пионерский лагерь. В один из весенних дней он пришел с завода веселый и громко объявил:

– Ну, Леха, просьба твоя уважена. С первого июля в дорогу.

Но поездке этой не суждено было сбыться. 22 июня началась война. Вскоре мы с матерью уехали к родственникам в деревню. Стояла страдная пора. Рабочих рук не хватало. Было стыдно в такое время сидеть без дела.

Захотелось и в свои тринадцать лет как-то участвовать в общем труде. Мать не препятствовала.

– Иди, дорогой, иди, – говорила она, – все мы теперь должны помогать друг другу.

В правлении колхоза ничуть не удивились моему приходу и зачислили в бригаду. На следующее утро меня вместе с другими мальчишками назначили копнить сено. Без привычки было тяжело. Но я никому не сознавался в этом и продолжал ходить на работу.

Как-то после очень сильного дождя я с группой мальчишек, шлепая по лужам, шел к амбару. Деревенскую улицу размыло.

– Ребята, – раздался вдруг неподалеку голос, – пособите.

Это звал на помощь дед Харитоныч. Его телега завязла в грязи. Дружно, всей гурьбой налегли мы на телегу, но она ни с места.

– Дети, одно слово, дети, – причитал дед Харитоныч, качая головой.

Телегу помог вытащить проезжавший мимо тракторист. Этот случай надолго запал в память. Если два года назад, на футбольной площадке, я увидел, что сильный побеждает в играх, то здесь, в колхозе, узнал нечто более важное: сила нужна человеку в его повседневной жизни, в труде. Недолго продолжалась наша деревенская жизнь: мать решила возвратиться домой, поступить на военный завод – помогать фронту. Отец не стал перечить и прислал необходимые документы.

В октябре мы снова были в Москве. Суровым, настороженным выглядел в те дни родной город. На окраинных улицах мы увидели баррикады, сложенные из мешков с песком, противотанковые заграждения. На площадях – зенитные батареи. По улицам, без песен и оркестров, торопливо проходили батальоны. Они направлялись к заставам – туда, откуда, как раскаты дальнего грома, доносились орудийные залпы.

– Ужель не остановят фашистов? – с тревогой спрашивала мать.

– Ты что, мать? – в сердцах отвечал отец. – Верно, близко подошел враг, не скрою, да только столицы ему не видать. Поняла – не видать. Не сломит он русскую силу.

Наступил 1942 год. Мне исполнилось уже четырнадцать лет. Я продолжал ходить в школу, учился старательно. Но в то грозное время хотелось скорее начать трудиться, хоть чем-нибудь помогать фронту.

– Пап, а пап, возьми меня к себе на завод, – упрашивал я по утрам отца.

– Знай учись, мал еще, – раздавалось в ответ. Но однажды, вернувшись поздно вечером, отец долго сидел задумавшись.

– Что с тобой, Сидор Аверьянович? – обеспокоено спросила его мать.

– Понимаешь, ушел от меня сегодня подручный. На фронт отправился. Хороший такой парень был, смекалистый. А нового не скоро найдешь, ой, не скоро.

– Что же делать-то будешь?

– Что делать, говоришь? А вот что: возьму-ка я в подручные Леху. – И, словно это было уже давно обдумано и решено, сказал, обращаясь ко мне:

– Завтра пойдем. Собирайся.

Было морозное мартовское утро, когда в специально подогнанной матерью на мой рост отцовской спецовке я шагал на завод. У проходной нас остановил вахтер. Лукаво подмигнув отцу, он обратился ко мне с вопросом:

– Ты куда это, хлопец, собрался?

– На работу хочу. Фронту помогать нужно…

– Фронту, ишь ты!.. А выдюжишь? Ведь это не хлеб с маслом есть, тут силенка нужна…

– Ничего, справлюсь.

– Ну что ж, тогда шагай. Люди теперь очень нужны.

Несколько месяцев я проработал подручным у отца, в столярном цехе. Отец мой любил свою профессию и очень гордился ею. Но в то время особого искусства ни от него, ни от меня не требовалось: мы ремонтировали ящики для снарядов, которые изготовлял наш завод.

Рядом со столярным цехом работали модельщики. Как-то, выполнив очередное задание, я зашел в соседний цех и впервые увидел работу модельщиков. Она сразу захватила меня. Это была, как говорится, любовь с первого взгляда. Покорила профессия людей, рождающих рисунок будущей детали, воплощающих в жизнь смелые замыслы инженеров и конструкторов. «Вот бы пойти по этой линии», – подумал я.

И мечта сбылась, как в чудесной сказке. Через несколько дней на нашей улице появилось объявление, что Московскому насосному заводу имени М. И. Калинина требуются ученики-модельщики. Решение созрело моментально, и вскоре я перешел на новый завод – на завод, с которым связаны воспоминания о лучшей поре моей жизни.

Принял нас, меня и моего друга, Валентина Рогожина, мастер цеха, старый коммунист Иван Васильевич Сухачев.

– С учебой, мальчишки, придется немного повременить. Сейчас у нас дело не очень хитрое, но важное: делаем ящики для мин.

– Выходит, поменяли шило на мыло, – фыркнул Васька, когда мы остались одни.

– Ничего, всему свой черед.

Действительно, ждать пришлось недолго. Иван Васильевич, несмотря на большую загруженность, следил за нами, давал несложные задания. Да чего там задания, каждую свободную минуту я старался посмотреть, как выполняют мастера свою работу. Заметив это, Иван Васильевич спросил:

– Что, брат, не терпится настоящим мастером стать?

– Хочется, – согласился я.

– Ну что ж, будем учиться потихоньку.

И настал день, когда мне дали самостоятельное задание – изготовить модель насоса. Как сейчас помню, это должен был быть торфяной насос диаметром в полтора метра. Я очень волновался. Но Иван Васильевич проверил готовую работу и сказал:

– Поздравляю, – Алексей! Специалист из тебя выйдет.

Не скрою, слышать эти слова мне было приятно. Вскоре меня перевели из учеников в модельщики.

Однажды нашей бригаде дали срочное задание для фронта. Кончилась смена, отстояли другую, а макет сложной детали орудия все еще не был готов.

Слипались глаза. Усталость валила людей с ног.

– Что будем делать? – спросил Иван Васильевич. – Может, соснем хоть часок?

– Какой там сон, – ответили ему дружно. – Раз нужно для фронта – сделаем.

И пока не сделали, никто не ушел со своего места. А когда кому-нибудь было особенно трудно, ему говорили:

– Держись, не урони рабочую честь…

Рабочая честь! Здесь учили ценить и беречь ее. Однажды бригада мастера Павла Кочина, выполняя важный заказ, допустила брак. Контролеры, обнаружив брак, возвратили деталь в цех. Наступил час обеденного перерыва. Но никто не уходил. Рабочие цеха плотным кольцом окружили бригаду Кочина. Я впервые был на таком собрании. Не было здесь ни президиума, ни председателя. Никто не предоставлял слова, люди сами выходили в центр круга и произносили свою речь, короткую и убедительную. – Понятное дело, – сказал старый мастер Иван Васильевич, – холод, поспешили, решили скорей сбыть заказ с рук. Ну, положим, просмотрели бы контролеры, выпустили это дрянцо за ворота. Получил деталь заказчик, а она не годится. Там не знают, что Пашка Кочин ее загубил. Знают лишь, что сделано это на заводе имени Калинина. И пойдет о нашем заводе дурная слава. Разве не понимаете вы этого, ироды? – закончил он и помахал в сторону виновников кулаком…

Иногда среди начинающих спортсменов мне приходилось встречать таких, которые, добившись сколько-нибудь заметного результата, спешат уйти со своих предприятий, найти более легкую работу.

– Почему? – спрашиваю я их.

– На заводе будешь вкалывать – многого в спорте не добьешься, – отвечали они.

Это неправда. Работая до поступления в институт на заводе, я выполнил норму мастера спорта и стал одним из сильнейших атлетов в стране. Мешал ли мне завод? Нисколько. Наоборот, он дал мне путевку в жизнь. Да только ли мне? Сколько молодых парней, пришедших на завод настоящими несмышленышами, выращены заводским коллективом и стали крупными организаторами производства, замечательными специалистами. Я часто встречаюсь с моим сверстником Леонидом Давлюдовым. В четырнадцать лет мы с ним начали трудовую жизнь на заводе подсобными рабочими. Без отрыва от производства Леонид окончил техникум, затем институт, стал инженером. Мальчишкой помню я товарища по играм Виктора Чечнева. Сейчас он парторг цеха, руководитель большого коллектива. Так же как и многие мои сверстники, в юности я стремился к романтике, к героизму и нашел все это в своем модельном цехе. Я внимательно присматривался к опытным, старым мастерам, учился у них и в то же время хотел внести в дело что-то свое, новое. В обеденный перерыв, отказывая себе в прогулках и отдыхе, мы с товарищами направлялись в литейный цех, где на практике постигали «тайны» производства, смотрели, как сделанные по нашим моделям формы заполняют металл. Бывали мы и в механическом, и в сборочном цехах, смотрели, как обрабатываются отлитые детали, какой точности работа, советовались с токарями и слесарями. Потом мы подолгу простаивали на испытательном стенде, где уже готовый насос проходил испытания. Мы стояли, и на душе у нас было светло и радостно от сознания, что именно мы, модельщики, дали путевку в жизнь этой нужной людям машине.

На Московском насосном заводе имени М. И, Калинина родилась и моя большая мечта, которой потом, много лет спустя, суждено было осуществиться. Близился конец войны. Теперь в воскресные дни мы снова играли в футбол, зимой ходили на лыжах, отстаивая спортивную честь своих цехов.

На заводе тогда рабочие чаще всего обедали тут же, в цехе, разложив свой скромный паек на холодных рамах станков. Потом старшие товарищи выходили во двор покурить, погреться на солнышке, подышать свежим воздухом. А мы, молодежь, чтобы как-нибудь размяться, затевали соревнования по поднятию тяжестей. Благо в цехе нашлось что поднимать – это был суппорт от токарного станка весом килограммов десять. Помню, что первый раз я выжал его правой рукой раз пять, левой не смог ни разу. У остальных ребят результаты были гораздо лучше. Меня тогда очень задело, что я отстаю от них. И вот в те дни родилась у меня мечта: стать самым сильным среди всех рабочих завода. Однажды высказал ее своему большому другу Виктору Лощилову.

– Что ж, это от тебя зависит. Давай рвись к мечте своей, – ответил он.

Легко сказать – рвись… А как это сделать?

– Ты что, с луны свалился? Зайди в любое спортивное общество и запишись в секцию тяжелой атлетики. Верный путь.

Насчет того, верный ли это путь я, признаться, очень сомневался, но все-таки решил его испробовать.

Глава 2. Начало пути

(Первый тренер. «Из меня ничего не выйдет». Помогли заводские.)

В один из апрельских дней 1946 года я впервые переступил порог Дворца спорта «Крылья Советов».

Когда я вошел в тяжелоатлетический зал, мне показалось, будто в нем установлены огромные паровые молоты: вокруг стоял сплошной металлический гул. Точно вбивая в пол невидимые сваи, падали на помост тяжеловесные штанги. Со звоном нанизывались на грифы металлические диски. Всюду бегали, прыгали. Увлеченный открывшейся передо мной картиной, я не заметил, как ко мне подошел человек в черной борцовке.

– Ты к кому, паренек?

Я очнулся и от смущения не мог произнести ни слова. Видно, угадав мое состояние, подошедший спросил:

– Наверное, стать силачом хочешь, не так ли? Я утвердительно кивнул.

– Ого, какой ты разговорчивый, – пошутил он. – Ну, а может быть, скажешь откуда ты, где работаешь?

Окончательно придя в себя, я робко ответил.

– Отлично. Наш значит, рабочий. Я ведь тоже с завода. Инженером на авиационном работаю, а в свободное время штангой увлекаюсь, да таких вот, как ты, хлопцев учу. Фамилия моя Базурин, звать Александром Михайловичем.

Так произошло знакомство с моим первым тренером. Потом, поработав под его руководством и ближе узнав его, я полюбил Александра Михайловича. Это был образец спортсмена-любителя. Ставя всегда на первое место интересы производства, постоянно совершенствуясь, как специалист, Александр Михайлович видел в спорте лучший отдых. Но это не значит, что он смотрел на спорт лишь как на развлечение. Никто так горячо, как он, не радовался каждому успеху и не переживал так остро неудачи. Высоки были и личные результаты Александра Михайловича: он стал мастером спорта и долгое время прочно входил в тройку лучших тяжеловесов страны.

Помню, после первой тренировки я сидел вместе с моими новыми товарищами в раздевалке. Разговор шел вокруг только что окончившегося занятия. Кто-то из новичков, увлекшись, выругался. И сейчас же из своей комнаты вышел Александр Михайлович и тихо, но строго спросил:

– Кто?

Поднялся Сергей Проваторов.

– Не ожидал, – признался Александр Михайлович, – не ожидал от спортсмена и своего ученика.

– Я больше не буду, – произнес Сергей.

– Если еще раз услышу эту мерзость – отчислю. Решительно отчислю. Разве можно называться спортсменом и так вести себя?

Когда Александр Михайлович вернулся к себе, я заметил:

– Строгий он у вас…

– Что ты, – возразил Алексей Доронин, студент Московского авиационного института. – Александр Михайлович добрейший человек, но сквернословов, пьяниц и вообще нарушителей дисциплины терпеть не может.

Примерно недели через две после того, как я начал посещать секцию, в нашем зале появился мастер спорта Григорий Новак. Имя Новака тогда было окружено ореолом славы. Он только что вернулся из поездки по Чехословакии, где в течение месяца установил девять всесоюзных и мировых рекордов. Не скрою, он был моим кумиром.

Но вскоре безграничное восхищение уступило место разочарованию. Из личных наблюдений, из рассказов товарищей я узнал, что Григорий Ирмович, одаренный от природы человек, ведет недопустимый для спортсмена образ жизни. Он позволял себе ложиться спать гораздо позже двенадцати и просыпаться в полдень, употреблял алкоголь.

Талантливый человек, а плохо, очень плохо кончит, – не разговорил о нем Александр Михайлович.

И слова эти, к сожалению, оправдались. Григорий Новак ушел из спорта еще совсем молодым, не сделав и половины того, что мог бы сделать. И в этом нет ничего удивительного. Спорт требует от человека, каким бы он одаренным ни был, величайшей дисциплины, высокой культуры быта.

В этой истине мне пришлось однажды убедиться на собственном горьком опыте. Однажды на заводе разыгрывалось первенство по лыжам, и я был включен в сборную команду своего цеха. На прикидках показал хорошее время, и друзья уже начали сулить мне «лавры чемпиона».

Настал день соревнований. До места гонок было километров десять. Ехать пришлось в открытой машине, и все мы основательно промерзли. Ехавший с нами представитель завкома велел остановить машину и, многозначительно подмигнув, достал из кабины бидончик и круг колбасы.

– Разогреемся, хлопцы, чтоб веселей бежать было? – весело предложил он.

Я попробовал возражать, но наш горе-руководитель успокоил:

– Полстаканчика никогда не помешает, хлопцы. Что ж, выпили по полстаканчика, закусили.

А через час побежали. Дистанция гонки была двадцать километров. Пошел я по кругу, чувствую – пот градом и дышать трудно. Кое-как добрался до финиша, а тут уж судьи все домой собрались, кого-то хотят на трассу послать искать пропавшего.

Увидев меня, один из судей подошел ко мне и сердито сказал:

– Можно было бы, молодой человек, не приезжать сюда, если спать хочется.

Стыдно мне было и вместе с тем обида душила. Ругал себя почем зря. «Поддался, дурак, на удочку, вот и терпи». После обдумал все и дал себе слово никогда больше не пить. Держу его по сей день твердо. Без этого не быть бы мне чемпионом и рекордсменом.

Занятия во дворце «Крылья Советов» шли своим чередом. Вместе со мной в секции тяжелой атлетики занимались студент-дипломник Московского авиационного института Алексей Доронин, кандидат технических наук Сергей Шелешнев, повар ресторана «Киев» Кирилл Лепехин, командир воздушного корабля Николай Андрианов, сталевар завода «Серп и молот» Сергей Хорьков. Разные были у всех интересы в жизни, но спорт, желание сохранить здоровье, выковать силу, роднили нас. Собираясь вместе, мы делились друг с другом новостями, рассказывали об успехах в труде, учебе. Все это соединило нас в единый дружный коллектив.

Тренер знакомил нас с азбукой тяжелой атлетики, посвящал в тайны технического мастерства. Первое время каждому из нас приходилось в течение часа работать со штангой очень небольшого веса. Мы осваивали движения классического троеборья – жим, рывок, толчок.

Спустя месяц с момента моего прихода в секцию, Александр Михайлович сказал как-то мне:

– Ну, давай посмотрим, чего ты добился за это время.

Вместе со мной «экзамен» держали и другие новички. Алексей Доронин выполнил норму второго разряда. Повысили свои результаты и другие товарищи. Наступила моя очередь. Александр Михайлович распорядился поставить на штангу 60 килограммов.

– Поднимешь?

Я пожал плечами: попробовать, мол, можно. На заводе приходилось поднимать вещи, которые на вид казались куда тяжелее, но сколько в них веса было, кто его знает? Я подошел к снаряду, широко расставил ноги и, ухватившись руками за гриф, медленно взял штангу на грудь, а затем легко поднял ее на вытянутые руки.

– Так, ничего, – сказал Базурин. – Ну-ка, добавьте ему еще десять килограммов.

В тот день впервые мне удалось выжать 75 килограммов, вырвать 70 и толкнуть 95 килограммов. Собственный вес мой тогда был 79 килограммов при росте 180 сантиметров. Кто хоть сколько-нибудь внимательно следит за развитием тяжелоатлетического спорта, поймет, что результаты эти были более чем скромными. Даже у нас в цехе находилось немало ребят, которые без труда поднимали штангу гораздо тяжелее, нежели та, что я осилил после регулярных тренировок в течение месяца.

Возвращался домой я вместе с Алексеем Дорониным – наши дома оказались почти рядом.

– Чувствую, тезка, ничего из меня не выйдет, – поделился я с ним своими сомнениями.

Доронин остановился.

– Во-первых, это преждевременный вывод, – сказал он. – Во-вторых, это сущая неправда. В-третьих, никто еще не становился чемпионом после первой тренировки. Нужно много работать, Леша, очень много. Месяц в биографии спортсмена – слишком короткий период.

Я продолжал заниматься в секции, не пропускал ни одного занятия, строго соблюдал режим. На тренировках внимательно присматривался к товарищам, особенно к известным в то время штангистам. Я видел, что у каждого из мастеров свой метод подхода к штанге, подрыва снаряда, захвата. Своими наблюдениями я поделился с Александром Михайловичем.

– Правильно, – подтвердил он. – Настоящее мастерство в том и состоит, чтобы, как говорится, найти самого себя. На это иногда уходят целые годы. Но только такой путь, а не слепое копирование знаменитостей приносит настоящий успех.

Эти слова крепко запомнились мне. С первых занятии в секции я почувствовал интерес к силовым упражнениям. Отрабатывая элементы техники, я, как только представлялась возможность, начинал выполнять то рывок без ножниц в высокую стойку, то взятие штанги на грудь, опять-таки без ножниц. Как-то за этим занятием меня застал Григорий Новак.

– Привык на заводе кули таскать, что ли? – не без ехидства спросил он. – На технику, брат, нажимай, на технику…

Советовал человек, с авторитетом которого трудно было тогда не считаться. Но прежде чем принять окончательное решение, я поговорил с Александром Михайловичем.

– Видишь ли, Алексей, сознательно или несознательно, ты стал на сторону новой, только пробивающей себе дорогу школы. Она в противовес старой утверждает, что в тренировках тяжелоатлета должны разумно сочетаться упражнения на технику и силу. Я лично считаю, что это совершенно правильно. Так что продолжай в том же духе.

Прошел еще месяц. На одной из прикидок я довольно легко выжал 80 килограммов, то есть за сравнительно короткий срок прибавил к своему первому результату 5 килограммов. Это дало толчок моей фантазии. В ход тут же пошла арифметика. С ее помощью нетрудно было подсчитать, какой вес при таких прибавках выжму я еще через месяц, полгода, год… Новичок, я еще не понимал, что каждый новый килограмм оказывается намного тяжелее предыдущего. Когда-то в детстве, устав от шумных игр и забав, мы любили, усевшись где-нибудь в укромном уголке нашего двора, рассказывать сказки, вести интересные споры. Помню, предметом одного из таких споров был поставленный кем-то вопрос: «Что быстрее всего на свете?»

Электричество. Свет. Звук, – отвечали ребята. И вдруг в наступившей тишине чей-то не по-детски взволнованный голос произнес:

– Мечта, человеческая мечта.

Отчетливо помню, как все мы звонко расхохотались, как покраснел мальчишка, выпаливший этот ответ. Но вот прошли годы, и я вспомнил про тот чудесный вечер, про необычный ответ. В самом деле, вряд ли есть что-либо на свете быстрее мечты. В одно мгновение она вознесет тебя в поднебесье, домчит в любую точку земного шара, поможет осуществить самые сокровенные желания. Но иногда мечта рушится еще быстрее, чем родилась. Эту способность мечты я испытал в самом начале своего знакомства со спортом.

Как-то после очередной тренировки Александр Михайлович собрал всех нас, своих учеников.

– Ну, мальчики, могу вас обрадовать. Через месяц в Ленинграде проводится первенство Центрального совета общества «Крылья Советов». Мы выставляем две команды: основную и молодежную. Молодежная – это вы.

Нужно ли говорить, как мы все обрадовались. И как волновались в день отъезда. Помню я пришел на вокзал за час до отхода поезда. Разгуливая по залу ожидания, я думал о предстоящей борьбе и почему-то именно здесь, на вокзале, дал себе слово обязательно выжать в Ленинграде не менее 85 килограммов. Возможность добиться этого я не ставил под сомнение. Но ничего нет в спорте опасней излишней самоуверенности и переоценки своих сил. Это я отчетливо понял в Ленинграде. Первый подход сделал на 75 килограммов и сравнительно легко выжал вес. Следующая попытка – 80 килограммов – оказалась безрезультатной. Дважды я брал штангу на грудь, и дважды она останавливалась на полпути, так и не достигнув высшей точки. Еще неделю назад я совсем легко фиксировал этот вес, а теперь вот ничего не получалось. Бросив снаряд на помост, я пошел за кулисы, сопровождаемый насмешливыми замечаниями зрителей:

– Мало каши ел, малыш…

– Тебе бы в пинг-понг играть…

Не знаю почему, но слова «играть в пинг-понг» показались мне тогда особенно обидными. В Москве, на вокзале, прощаясь со мной, Базурин сказал:

– Ну, Алексей, в понедельник, как всегда, на тренировку…

– Хорошо, – ответил я и почувствовал, что краснею – впервые в своей жизни я говорил неправду.

Я решил, что ни в понедельник, ни в другие дни не приду больше в зал. «Из меня ничего не выйдет, штанга не для меня, а следовательно, не стоит зря тратить время», – твердо решил я. Но, как показало время, решение мое было сделано скоропалительно и без всяких к тому оснований. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Я перестал ходить на тренировки. Но окончательно дружба со спортом не прекращалась. Я продолжал участвовать в состязаниях по легкой атлетике, выступал за сборную завода по футболу и даже участвовал в сводной колонне спортсменов профсоюзов на Всесоюзном параде физкультурников. Но где-то в самых тайниках сердца жила и не давала покоя тоска по тяжелой атлетике. Чтобы как-нибудь заглушить ее, я достал гири и после окончания смены ежедневно тренировался. Часто я думал о своей секции, о ребятах, с которыми провел немало времени. «Забыли небось, что был такой Алексей Медведев», – говорил я самому себе.

Но я ошибся. Ребята меня не забыли. Однажды зимой, придя после работы, я застал у себя на квартире Лешу Доронина, Сергея Шелешнева и Кирилла Лепехина.

– Ты почему, Леша, перестал ходить в «Крылья Советов»? – спросил Шелешнев.

Я считал, что занятие спортом является моим личным делом и прямо, может быть, даже слишком резко сказал об этом товарищам.

– Зря ты, Леша, в бутылку лезешь, – ответил за всех Кирилл Лепехин. – Мы ведь к тебе по-хорошему. Не понимаешь разве, что глупость допустил?

– Не считаю.

– Ну что ж, постараемся объяснить тебе…

Не пожалели товарищи времени, приехали на завод, поговорили с Борисом Костроминым, секретарем комитета комсомола.

И вот через несколько дней в цехе было созвано общее комсомольское собрание. На повестке дня стоял мой уход из секции. Никогда не изгладится из памяти это собрание. Меня ругали, критиковали, а вспомнишь сейчас про это, и на сердце становится тепло. Почему? Да потому, что в каждом выступлении, каким бы суровым оно ни было, чувствовалась доброжелательность, глубокая заинтересованность в моей судьбе, настоящая дружба.

– Алексей, – говорил, обращаясь ко мне Виктор Лощилов, – я ходил в секцию, с Базуриным разговаривал. Он заявляет, что ты, если захочешь, можешь мастером стать. Так разве ж можно, друг ты ситный, отказываться от борьбы, пасовать при первой неудаче? Нельзя… И хоть ты считаешь все это личным делом, знай – не позволим пасовать.

Через два дня я получил письмо от Александра Михайловича Базурина. Как ни в чем не бывало он сообщал дни и часы тренировок. «Все мы в секции соскучились и ждем, когда ты снова будешь с нами. Приходи обязательно!»

Наконец масла в огонь подлил старый мастер Петр Иванович Иванов. Встретив в проходной, он задержал меня и сказал:

– Чего это, Лешка, сказывают смалодушничал, отступил от трудностей… Не годится, парень…

Да, я уж и сам видел, что не годится. Все это я понял еще на комсомольском собрании. Но мне казалось неудобным возвращаться после такого перерыва. Слова старого мастера окончательно сломили мое упрямство.

В январе 1947 года я снова пришел в тренировочный зал. Александр Михайлович тепло, по-отцовски встретил меня, а после занятий оставил и пожурил за слабохарактерность, за то, что я не поделился с ним, не высказал ему своих сомнений.

– Милый Леша, – говорил он, обнимая меня, – пойми раз и навсегда, что в спорте нет и не Может быть легких дорог. Если хочешь идти вперед, добиваться успехов, прежде всего приучи себя к регулярным, систематическим тренировкам. Сделай так, чтобы они были тебе не в тягость, а стали хорошей, любимой привычкой.