Текст книги "Всем плевать на электро"

Автор книги: Алексей Егоренков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Алексей Егоренков (Харьков, Украина)
Всем плевать на электро]1]

http://www.binaerpilot.info/defrag/8bp049-02-binaerpilot-sandjorda.mp3

Эпиграф

Жизнь – вечеринка. Жизнь – танцпол, и, как на танцполе, трезвому здесь нечего делать. Не выпьешь – видишь вокруг себя только скачущих фриков, не примешь дозу – видишь вокруг себя только скачущих фриков, не станешь скачущим фриком сам – ничего другого вокруг себя так и не увидишь.

Я диджей, если вы еще не догадались, хоть не играю на винилах. Хотя теперь я вообще ни на чем не играю, с тех пор как меня попросили убраться из родного клуба, даже не дав пока забрать с собой ни пульт, ни усилок и ни единственный диск. Да и остальное барахло, хоть не мое официально, но это я собрал аппаратуру, это я свел миксы и протянул десятки метров кабеля своими собственными руками. И если «Сити-клуб» является сейчас чем-то, если «Сити-клуб» еще не стал таким, как остальные клубы, – а клубы в нашем городе паршивеют за месяц только так, – скажите спасибо ясно кому – мне.

Но теперь какой-то задроч в костюмчике висит за моим пультом, сучка, ставит ню-итало – то дерьмо, которое и так по радио без перерыва крутят, – просто попе. Не знаю, просто мусор редкий!

Противно слушать эту чушь, ноя привык. Мыс братом с детства тремся – я в «Сити», он – в игровом зале. Он игроман, а еще изобретатель. И вообще маньяк.

– Ты не поверишь! – говорит брат. – Ребята сделали игру – чисто про телепортеры.

– Да даже в «Думе» были телепортеры.

– Нет, это «Дум», а то другое – весь игровой процесс...

Да если честно, мне сейчас не помешал бы телепортер – куда угодно, только бы туда, где хоть изредка ставят электро. Но чтоб настоящее электро, но чтоб аналоговый гон, но чтоб ручками, а то крутят только свою цифру на секвенсоре.

Электро... Совместная работа двух мегамонстров: «Крафтверк» плюс ФБР. Электро – такая злая музыка, такая заводная... Если вы слышите ее на танцполе, даже если ни черта не понимаете в брейке, вы попробуете на крайняк притвориться, а если дать вам стробоскоп – задергаете телом, как робот; и важно вот что: в этот миг вы потеряете контроль, вы станете простым устройством, набором из шарниров, рычагов и шестерней, управляемых электричеством, вы растворитесь в ней. Хотя дома, после клуба, она покажется вам нудной и скучной. Вот какое сказочное свойство этого стиля!

Но в «Сити» больше такого не услышишь. У фрика в пиджаке, их нового диджея, соображения другие. Он представляется мне:

– Женя, д?иджей.

Боже, «д?иджей». Я ненавижу, когда слово «д?иджей» говорят с ударением на первый слог; скажите «д?иджей», и вы мой враг на всю оставшуюся жизнь.

Хотя тут случай не тот, потому что я пришел просить его ставить хоть что-то, кроме этой радиочепухи.

– Да ты не понимаешь, чувак, – шелестит этот Женя, поглаживая свой глупый пиджак. – Я ставлю то, что людям нравится, что людям хочется слышать, в конце концов, ню-итало...

– О боже, не надо про ню-итало. Да это попе, а не ню-итало! Сплошная коммерческая чушь...

– Но под нее танцуют! – верещит он. – А под тебя, ты думаешь, хоть кто-то выдержит полночи, не говоря про ночь?

– Они танцуют, – ору, перекрикивая дискотеку, – под всю муру, что крутит радио. Так проще. Но разве ты радиостанция? У станций баксы проплачены: то и это в ротацию сто раз в день. Но тебе разве кто скажет: не ставь это, поставь то, я плачу баксы?

– Ну, я принимаю заявки.

Боже, он серьезно? У человека шанс – вытащить наше общество из болота, из розовой попсовой грязи, в которой оно сидит по уши, – и что делает Женя, «д?иджей в пиджаке»? Принимает заявки! Нет, послушайте: он берет заявки примитивно мыслящего большинства – он гнется под тех, кого должен бы выпрямлять.

– Ты знаешь, за что тебя выперли? – говорит Женя. – Без обид, но я, кажется, знаю.

– Знаешь?

– Знаю!

– Да что ты можешь знать? Ты берешь заявки.

Нет, я вас спрошу. Разве есть, разве может быть у такого типа, как Женя, представление о диджействе? О музыке? Например, об электро.

– А ты спроси, – ухмыляется он.

– «Флаинг степс», – говорю.

– Да. Знаю.

– Тогда «Байнарпайлот».

– Тоже, – говорит.

– Ты знаешь «Байнарпайлот»? Да ладно, конечно, как же!

– Я знаю.

– Тогда так – «Лэст дэйз эт зэ диско»?

– И это.

– Точно?

– Точно.

– Так обломайся. Ты не можешь. Это мой проект – мой собственный.

– Bay, круто. Ну и что?

– Я никому его не ставил. Никогда. Понятно?

– Ладно, с этим подловил. Гордись, – растерянно хмыкнул Женя и тут же вернулся в свое тупое самодовольство. – О, слушай, хочешь спор?

– Какой спор?

– А такой. Раз ты крутой, раз у тебя проект – поступим так. На завтра клуб весь твой – устрой тут все, что хочешь, но учти: я прослежу.

– И что?

– И если завтра ночью свалит хоть один – любой чувак, любая баба – я забираю пульт и остальное барахло, так? Ну, что, удержишь мазу на танцполе?

– А мне что с этого? Что я получаю в случае победы?

Женя скалит зубы.

– Я буду как твой раб, чувак. На месяц, буду ставить, что прикажет повелитель.

– Да! – кричу. – Да, да! – зажимаю уши. – Да!

– Вот и отлично, по рукам.

Черт! Черт! Я только что отдал свой пульт, вот так, запросто. Даже в лучшие времена, когда здесь еще собирались понимающие кадры, мне не удалось бы вывести на танцпол и половину клуба, не говоря о том, чтоб заставить танцевать всех, да еще и всю ночь, а каждый не танцующий – кандидат на выход.

– Придется повозиться, – говорю. – Дашь мне с утра поковыряться? Я подготовлю железяки.

– Можно, – разрешает Женя. – Начальство я предупрежу.

* * *

– А ты не думал, что было бы, если бы телепортер и вправду изобрели? – Брат снова берет бутылку и подливает себе – он подпил бы и мне, но в стопке просто нет места.

– Шло бы все оно!..

– Нет, ты подумай, ты представь: вот был бы телепортер – ты туда полез бы?

– Хрен бы. Чтобы меня там наизнанку, или типа муха залетела бы...

– Нет. Не так понял, братан. Предположим, это все работает, годами уже работало, кругом кабинки, люди ходят на работу, в школу, на тусовку – чисто при помощи телепортера. Тогда полез бы?

– Конечно, испытанное ведь. А что, что-то не так?

– Все так, в том-то и дело, братан. Здесь возникает вопрос существования души.

Мне хочется сказать какую-нибудь гадость, но брат перебивает:

– Да, души. Ты слушай: заходишь ты в кабинку здесь, жмешь кнопку – бах! Она разлагает тебя на молекулы и в том же порядке собирает в Штатах. Так?

– Так.

– Тогда вопрос: а если есть в человеке что-то, не состоящее из одних молекул? Не объяснимое простыми импульсами мозга? Вернешься ты в сознание на том конце?

– Так сразу было бы ясно, что телепортеры дохлое дело, – говорю, мусоля рюмку. – А я проспорил свой аппарат...

– Да в том-то и бомба, что непонятно! – в восторге перебивает брат. – Ты вкинься! На том конце выйдет твой двойник! Те же молекулы, то же тело, те же идеи, та же память, но не ты! И никто не заметит, что тебя больше нет, не догадается, что ты вошел, нажал кнопку – бах! – и умер. Нет, я ни за что не полезу в эту хрень. Хотя посмотрел бы. Но...

– Слушай, – перебиваю. – Не мог бы ты свой супергений пустить на значимое дело? Мне нужно несколько штуковин определенного характера, – и потом объясняю, какого.

– Сделаем, но интересно вот: а что тебе мешает, – все не уймется брат, – чтоб примириться с ситуацией, – ну да, это не ты, но копия ведь точная! Все сделает как ты хотел...

– Соберешь мне штуки?

– Я соберу, но...

– Помнишь, мы договорились? Помогать, а не мешать, и каждый за себя.

– Я сделаю. Но можно мне узнать – зачем?

– На всякий случай, – говорю. – На самый крайний случай.

* * *

Весь день я ковыряюсь в клубе, тяну провода, привинчиваю тут и там то да се под бдительным надзором «д?иджея» Жени и пары жирных охранников, вечно чем-то недовольных.

– А это зачем? – тычет пальцем один из них.

– Для звучания, – объясняю через плечо, крепя к стене у входа одну из коробок брата.

– Но мы храним тут рядом инвентарь!

– И что с того? – Я поднимаю брови. – Здесь ниша, нужно скомпенсировать.

– Да, точно, – кивает ему Женя подчеркнуто высокомерно: «Типа, зацените – ведь все равно проспорит же, дурак».

Я еще прибиваю провод, а на входе уже собралась порядочная толпа, и люди все прибывают – я сроду не наблюдал здесь такую кучу, даже на уик-эндах.

– Мы анонсировали большое шоу, – говорит пиджачный Женя. – Ты же что-то приготовил, да? Нет, правда, разорви их! Мне самому в определенном смысле хотелось бы увидеть что-то бомбовое, что-то убойное.

– Я постараюсь, – говорю. – Итак, теперь мы ждем.

Они приходят. Ребята, девочки, еще пока в себе, почти ничего не приняв – в начале вечера им интересно и просто так. Но стоит мне начать и допустить потом одну промашку – я их потеряю.

Я жду, и все они сидят и ждут, облизывая губы, распахнув большие детские глаза. Сегодня вечером все будет по-другому – сегодня я их даже люблю, и мне искренне, до ужаса охота, чтоб все вышло, чтобы все мы хоть на вечер забыли о себе: о нас прекрасных, о нас с проблемами, о нас нескладных и неповторимых, – я хочу смотреть на них в мерцанье стробоскопа и видеть совершенство; видеть электрических созданий в геометрическом танце, не знающих и знать не желающих ничего, кроме танца.

Я хочу, чтоб они понимали электро. Дышали электро. Жили электро. Другой достойной жизни я не знаю.

Зал переполнен, люди уже роятся на танцполе, мест больше нет.

– Эй, д?иджей! Мы начинаем, – кричит Женя. – Эй, закрывайте вход! Мест больше нету.

Два борова пытаются задвинуть стеклянную двустворчатую дверь, но посетители сочатся между створок, пытаются войти, не заплатив, не получив штампа, не оставив вещи на конторке. Тогда охранники, визгливо матерясь, сперва роняют тяжеленную решетку, пристегивают ее к полу и запирают навесным замком, а потом захлопывают створки и кивают. Можно начинать.

– Раз, – говорю в микрофон. – Раз. – Мне холодно и неуютно здесь, но слова льются – я профессионал – и вечер набирает обороты. – Сегодня у нас особенная ночь, и я уверен, что всем она запомнится. Сегодня ночь электро.

Негромко ставлю первую дорожку. Они все смотрят на меня – все как один с детскими глазами, все как одна с пухлыми губками – стоят и смотрят, не произнося ни звука.

– Итак, простые правила, – продолжаю, опираясь на пульт. – Внимание.

И я рассказываю им обо всем, что задумал, – про бомбы. Объясняю, что каждая заведена на пульт, что мной покрыто все – весь клуб учтен до сантиметра, и что пульт я знаю как свою ладонь. И любая малейшая попытка покинуть клуб им обойдется минимум в одно здоровье, а то и в жизнь. А то и не в одну.

Они стоят и смотрят. Так же жуют жвачку, так же хлопают ресницами, поправляют одежду, так же выжидающе молчат. Они считают, что это шутка. Мы стоим и молчим, и фоном тихо играет музыка, а им все кажется, что это шутка.

Первыми тревогу чуют охранники, напрочь лишенные чувства юмора. Они переглядываются, потом один трясет головой, негромко матерится и делает три недовольных шага к нише, где у них хранится единственный пистолет – не боевой, а газовый, но все-таки опасный.

БАБАХ! Я поворачиваю ручку, и та коробочка, что я крепил совсем недавно, взрывается, выбрасывая пыль и штукатурку на три метра. Смелый охранник грохается на пол и прячет пухлое лицо в ладонях. Он оглушен, да и остальные тоже, даже я, хоть и не сильно.

Потом звон в ушах тает, и я продолжаю:

– Давайте больше так не делать. И отдайте, вон, Евгению ключи от клуба. А ты, Жека, тащи-ка их сюда. И пистолет.

Женя бледен. Он отдает мне связку ключей, а потом брезгливо, как жабу, несет увесистый ствол, держа его за кончик дула.

– Кинь эту дрянь в корзину, она под пультом, – говорю я, пряча ключи в карман. – Жека! – Он оборачивается. – И твои.

– Что «твои»?

– Твои ключи, – протягиваю руку. – Не надо кружев, я сам работал здесь, забыл?

Он деревянными пальцами роется в карманах и звякает ключи мне на ладонь.

– Отлично, – говорю, рассматривая зал. – Итак, начнем наш вечер.

И включаю первую вещь из остальных почти на полную громкость.

Она звучит, но как-то неуместно – как обычно в начале, публика не разогрета. Она не рвется танцевать, не рвется пить: мальчики неловко мнутся, хмурятся, роняют девочкам нетвердые улыбки, а девочки стоят на полувзводе, кусают губы и откровенно ищут объект, перед которым не стыдно закатить истерику. Так дело не пойдет.

– Послушайте. – Я убавляю мастер-звук. – Сегодня, по сути, обычный вечер, даже лучше – бескрышный вечер, вы просто вспомните об этом и расслабьтесь. Вот бар – ребята, почему не угостить девушек, они ведь ждут – верно, девушки? Вы ждете? И еще, я знаю, вы принесли с собой много веселых штук, так чего тянуть, ешьте их сами, угостите дам. Траву курить, пожалуй, можно здесь же – охрана ведь не против?

Охрана сидит у стены, передавая друг другу сигарету, беспомощно пуча круглые глаза. Она уже ничего не против.

Я кручу электро. Мне хорошо – незачем даже пить и курить. Я снова в прошлом, даже лучше – я в будущем, на дискотеке, где бесится звук, где музыка – отборная, отобранная мной, отобранная профессионально. Да, кому-то трудно понять – особенно электро – особенно тому, кто из вечера в вечер слушал одно попсовое ню-итало. Для таких сегодняшняя ночь – как горькое лекарство – но это нужное лекарство. Музыка должна править публикой, а не публика музыкой, чего бы там ни думали д?иджеи типа нашего Жени.

А в целом, ночь как ночь: они сидят и пьют, украдкой, а потом открыто глотают свои колеса; под столом, а после над столом, сворачивают и курят косяки. Парни становятся небрежней, а девочки, как валькирии, усерднее парней стараются, нервно глотая свой джин с тоником, делая мелкие, но частые затяжки. Кто-то возбужденный уже рассыпал по столу горсть экстази, и к нему очередь, и к бару тоже очередь – вечеринка греется, и мне становится совсем уютно. Я на месте. Я снова дома, пускай хоть только на сегодняшнюю ночь.

Как водится, первым на танцполе появляется неприятно пьяный, но смелый и развязный парень; он пару тактов слушает тот яд, что я даю им как лекарство, и вдруг начинает танцевать.

Он не мастер, только притворяется, ничего суперского, но притворство на танцполе заразительно, и вскоре танцуют все – под моим взглядом, – отчаянно извиваясь, выгибаясь и вертясь. Я швыряю их из трека в трек: то даю чуть передохнуть, то снова завожу. Они курят и пьют уже прямо на танцполе, пьянеют и смелеют, набираясь откровенной истеричности... и вдруг мне снова грустно.

Ко мне суется какая-то девица, начинает кокетничать, берется глупо и неумело, чуть напряженно меня соблазнять, пока ее парень, корча из себя спецназовца на операции, стоит поодаль и время от времени бросает на меня суровые взгляды с явным намерением подобраться ближе.

Говорю девочке убираться к такой-то матери, говорю, что она и ее парень пересмотрели фильмов; эти двое уходят, и мне грустно за себя: им кажется, что я тюремщик.

– Я не тюремщик, – говорю в микрофон. – Наоборот, мне бы хотелось помочь вам освободиться. Наплюйте вы уже! Забудьте обо всем и просто наслаждайтесь, вам ничего не грозит.

Но они не верят. Они в эмоциях – а в электро эмоций быть не должно: никаких соплей, никаких нервов, никакого вонючего ню-итало – только чистая энергия. Я объясняю, но они не слушают или просто не могут воспринимать. Снова приходит девица, уже без парня, пьянее втрое. Говорит, что понимает меня и прониклась моими словами, что хочет сегодня быть со мной. Я снова ее посылаю, говорю, что это уже ни х%ра не смешно, и она уходит, шмыгая носом и глотая слезы.

Никто не танцует ни у колонок, ни около пульта. Самые почетные, самые понтовые места пусты – потому что публика боится меня. Люди держат дистанцию. Дураки. Не меня, а себя им лучше бы опасаться – своей прозрачной инертности, своей сопливой самозацикленности, своего...

– Ты же подорвешь нас! – шипит Женя, танцуя у моего уха. – Боже, ты же всех подорвешь, все равно, да? Я вижу по тебе. Чувак, не надо, ты же выиграл!

– Что выиграл?

– Наш спор! Никто не ушел, никто не уйдет из клуба, смотри, все танцуют...

– Ты думаешь?

– Да!

– Разве это честно?

– Да нормально! Вполне.

Да дело даже не в споре. Вовсе не в споре. Сегодняшняя ночь – это черта, это краткое содержание, сжатый пересказ моей жизни. Дело в том, что всем плевать, и если честно, то никому не интересно то, что интересно мне.

– Нет! – кричит шепотом Женя. – Чувак, ну пожалуйста! Ну мне, например, интересно здесь находиться. И я думаю о людях. Выпусти хоть меня одного! Ты же взорвешь их, я же вижу! Не выдержишь ведь! Ну пожалуйста!

– Наша ночь перевалила за половину, – говорю в микрофон, не ответив топтавшемуся от нетерпения Жене. – До утра еще есть пара часов, и я надеюсь, вы насладитесь ими максимально.

– Прошу, чувак, не надо! – причитает несчастный Женя. – Слушай, ну я, считай, не жил. Я почти не трахался. – Он смотрит беспомощно и умоляюще, как щеночек.

– Почти?

– Ну, раза три всего. Но она была ужасна, чувак, просто ужасна. Старше меня, и у нее был целлюлит, и пухлые какие-то плечи, и щетина на лодыжках...

– Так, ладно! Подробности... – говорю. – Тогда, «чувак», ты упускаешь шанс.

– О чем ты?

– Ну, как о чем? Вон, – я киваю. – Полный зал худых и чисто выбритых красавиц. Выбирай любую, иди ломай героя.

– Ты серьезно?

– Конечно. Да ладно, – хлопаю его по ключице. – Вдруг вы спасетесь, так? Чем ты рискуешь, что тебе терять? Вон трется принцесса – пойди скажи ей, чтоб держалась тебя, пообещай вытащить отсюда. Тебя что, всему учить надо?

– Ну о'кей, попробую. Ты уверен?

– На все сто.

Он лихорадочно изучает девчонок на танцполе и отправляется знакомиться, причем не к той, что выбрал я, а к совсем другой, и откровенно так себе. Вот и проблема. Что для меня красиво – другим уродство. А что всем нравится – уродство для меня.

Публика вяло копошится, держась на расстоянии. Женя трет что-то девчонке. Он машет мне, я ему.

* * *

Смотрю на часы. Четыре тридцать. Скоро пойдут трамваи, откроется метро, а у «Сити» наверняка уже дежурят таксисты. Или спецназ, если кто-то все-таки исхитрился его вызвать – внутри клуба мобильник не берет, а внутренний телефон я еще днем перерезал.

Табачный воздух клуба ест ноздри. Мне паршиво, и ручка под рукой. Уже утро, и мне так противно, что я подорвал бы всю эту кодлу немедленно – если б мог.

Но не могу, потому что на самом деле бомб только две – брат больше не успел: одну я хлопнул, чтобы убедить их, а вторая коробка у меня во внутреннем кармане – я ребрами чувствую через ткань ее углы. Вторая бомба – мой телепортер.

Четыре сорок пять. Дело не в том, есть ли душа. Дело не в том, что жизнь игра, и как-то получилось, что я проиграл в нее. Дело не в том, что никому не нравится моя музыка. Это даже не моя музыка. Я не музыкант, я не играю даже на винилах. Я ни черта не умею – только крутить ручки. Да, у меня чувствительность к частотам и много практики, и я могу настроить звук, могу поставить хорошую музыку, но хороша она только мне. Проблема в том, что мы с вами не понимаем друг друга и вряд ли когда-нибудь поймем.

Еще проблема в том, что это ни хрена не оригинально. В этом мире у меня миллион двойников, и все неудачники, все нытики, все совершенно идентичны, и, даже если телепортация означает смерть, даже если я исчезну, никто не заметит разницы.

Пять утра, я поворачиваю ручку, мир взрывается, я лечу плашмя об дверь – и меня нет.

* * *

.......

* * *

– Всем плевать на электро.

– И?

– А мне единственному – нет. Старая схема. Я обычный неудачник. Такой, как все.

– Противоречие! – Брат хлопает в ладоши. – Всем плевать, а тебе нет – тогда ты исключение, а не такой, как все.

– Да, может быть, и мне п%ц как одиноко.

– Так, понятно, – говорит он, мелькая у меня перед глазами. – Нормальная расплата за оригинальность.

– Но ты и сам оригинал, – я еле квакаю. – Притом тебе нормально.

– Да как же! Блин, подумаешь – электро! Электро еще популярно. А кого интересуют мои лазеры? Или телепортеры? Или бомбы? Да всем тем более плевать.

– Мне не плевать на телепортеры. И на бомбы.

– Ой, умоляю! – отмахивается брат. – Если б ты хоть немного знал, хотя бы малость интересовался взрывчаткой – мы бы сейчас не говорили!

– Почему?

– Я спросил, какие штуки тебе нужны? Ты ответил – чтоб грохоту и огня побольше, я такие и сделал.

– И что?

– А то! Правильные бомбы не дают грохота. Как и огня. У них направленность, кумулятивная струя – а ты просил просто петарды. Хлопушки. Там вся сила рассеивается в экспансию газа, хоть в зад себе засунь – максимум обожжет и подбросит, как и получилось.

– Я не знал.

– Конечно, ты не знал. И узнавать не думал – насмотрелись вы все фильмов! Ну почему единственные люди с творческим подходом к взрывчатке – придурки алькаидские! Вот это и означает – всем плевать.

– Прости, – говорю. – Я в следующий раз учту.

– А будет следующий раз? – Брат поднимает бровь.

– Вряд ли... не знаю, после такого дебилизма – вряд ли. Да и болит все адски – мне хватило.

– Хорошо, а то родаки расстроятся.

– Они и так расстроятся, – говорю. – Мне же теперь предъявят терроризм, не меньше. Захват заложников...

– Насколько мне известно, тебя просто забрала «скорая». Никто ничего не предъявлял. Что странно. Хоть мелкое хулиганство могли бы. Кстати, – он останавливается у двери. – Я дал твой сотовый какому-то хмырю из дискотеки.

* * *

Это был Женя. Он звонит мне почти сразу после ухода брата и орет мне в ухо:

– Получилось! Чувак, прикинь, все получилось!

– О чем ты?

– О Илоне! Та девочка из дискотеки.

– И что она?

– Она моя! Я ее трахнул! Да, и, кстати, тебе привет, мы ждем тебя на чай.

– Подожди, а что менты? Что руководство?

– А я сказал им, что это была концепт-пати, вечеринка под теракт. И что в конце был просто несчастный случай – фейерверк не рассчитали. Я подписался частично под идеей, ты не против?

– Под какой идеей? Их что, устроило? Ведь ущерб.

– Какой ущерб! Опалил краску, побелки чуть осыпалось. А знаешь, сколько пипл нам накидал за вход? И выпили весь бар. Хозяева в трансе. Мы делаем это еще раз, через недельку или две. Они просили, чтоб ты пришел, подсказал, что как. Тебе заплатят как консультанту и за шоу. Свисти, как оклемаешься.

– Стой. Что устроить? Еще один теракт?

– Да, «Теракт-2», рабочее название. Только в этот раз желательно, чтоб было ню-итало. И, сорри, нужно принимать заявки.

– Нет.

– Ну, чувак! Ну, сам знаешь, как паршиво платят. Ставка ноль. Я чисто заявками живу.

– Я выиграл. Ты обещал этот месяц ставить то, что я скажу.

– Но блин! Респект, конечно, но ведь это же нечестно. Ну серьезно, разве это считается?

– Евгений, – хриплю. – Не надо кружев с человеком, который собирался взорвать клуб с людьми.

– Ну ладно... Ладно... не знаю, чувак. Ладно, о'кей. Бывай. – Он вешает трубку.

* * *

Мне только кажется или теперь у меня на месяц есть раб-диджей?

Песня для финальных титров: Ellen McLain «Still Alive»