Текст книги "Концессия на крыше мира (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Т. XXVII)"

Автор книги: Алексей Наги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

X
ТЕЛЛИТ

Работа по оборудованию концессионного предприятия не прерывалась ни на минуту.

Неприступные некогда Зареншанский ледник, горные страны Каратегана, Матчу и величественный Ягноб никогда не видели такого оживления.

На конечный пункт железной дороги – станцию Ура– Тюбе – ежедневно прибывали тысячи пудов груза и сотни людей. Жизнерадостные рабочие и мертвые грузы перевозились отсюда на «крышу мира» аэропланами.

Голые скалы, суровые ущелья, стремительно текущие горные речки Тянь-Шаня, привыкшие видеть только тигров, леопардов и горных коз, напрасно готовили свои коварные ловушки. Человек, дерзнувший стать твердой ногой на крышу мира, был предусмотрителен. Новая срочная воздушная линия Ура-Тюбе – Адагаде, проходящая через перевалы Обурдан, Ду-Бурса и Хок, работала безукоризненно, доставляя исправно и без опозданий людей и грузы в Адагаде, находящееся на высоте восьми тысяч девятисот семидесяти четырех футов над уровнем моря.

Объединенное секретное заседание ЦИК и СТО Евразии, на котором, в день первого публичного испытания изобретения Терехова, снова рассматривался вопрос о концессии Мак-Кертика, постановило не расторгать концессионного договора.

Через месяц в Адагаде закипела работа по добыче теллита.

По указанию Мак-Кертика были заложены три шахты. В них добывались битуминозные сланцы, наличие которых здесь, на Памире, впервые установил также Мак-Кертик.

Добытые битуминозные сланцы подвергались сухой перегонке. Затем битумы переходили в главный корпус завода, где обрабатывались в миниатюрной мартеновской печи.

Выходившее из мартена металлообразное вещество «памирит», как назвал его Мак-Кертик, переходило в помещение, которое Киссовен и Соколов считали золотоплавильной лабораторией.

Здесь, в лаборатории, после переработки первых двух тысяч тонн битуминозных сланцев, Мак-Кертик, спокойно оперируя с виду не особенно сложными аппаратами, в присутствии Дунбея, Киссовена и Соколова 29 апреля 1945 года высыпал из последней реторты десять грамм теллита.

Благодаря усовершенствованному оборудованию шахт, добыча двух тысяч тонн битуминозных сланцев заняла ровно десять дней.

8 июня Мак-Кертик имел уже пятьдесят грамм теллита. Согласно условий концессионного договора, пора было приступить к производству кертикита для ВСНХ Евразии.

Производство кертикита, по сравнению с добычей теллита, было довольно простым делом.

В Адагаде в самом начале оборудования концессионного предприятия была выстроена стеклоплавильная печь системы Сименса, отапливаемая нефтью, добываемой попутно с битуминозными веществами.

Единственной особенностью этой печи было то, что ванны ее имели двойное дно. Между двумя этими доньями помещался теллит, присутствие которого во время плавки превращало изготовляемое стекло в кертикит.

Опыты с кертикитом превзошли все ожидания.

Киссовен был прав, когда утверждал, что производство кертикита внесет переворот в мировую индустрию. Действительно, металлургия – главная отрасль промышленности, – отступала на второй план, и центр тяжести должен был быть перенесен на производство стекла.

По решению президиума ВСНХ Евразии, вся продукция кертикитового завода в Адагаде поступала в распоряжение СТО Евразии. И только немногие знали, что СТО передал весь выработанный кертикит отделу снабжения Реввоенсовета Республики.

Поэтому промышленный переворот, предсказанный Киссовеном, еще не наступал.

Советские работники концессии на «крыше мира» были заняты окончательным выяснением всех деталей производства теллита.

Процесс производства был уже известен всем им, и только температуру, нужную для переработки «памирита», регулировал Мак-Кертик лично.

Пытались вычислить температуру по расходу электрической энергии, потребляемой при нагревании различных реторт. Средняя цифра была получена уже 2 мая. Но коэффициент полезности и распределение энергии по разным приборам остались невыясненными еще и 30 июля.

Между тем, приближалось 7 августа – день вывоза из Евразии тридцати грамм теллита в Америку.

Концессионный договор гласил:

«Первые пятьдесят грамм теллита используются для производства кертикита, поступающего в распоряжение ВСНХ Евразии. При производстве каждой следующей партии теллита в шестьдесят грамм, половина партии (тридцать грамм) поступает в полную собственность профессора Мак-Кертика с правом вывоза за пределы Евразии».

В институте Рыкова полным ходом шли работы по изучению теллита.

К опытам были привлечены лучшие научные силы энергетики.

Теоретическая проверка идеи Мак-Кертика дала вполне удовлетворительные результаты. Цифровые данные, приведенные им в беседе с Морганом, оказались точными.

Но как же использовать энергию, излучаемую живыми организмами?

На этот вопрос не дали ответа все многочисленные – порой простые, порой фантастические – опыты с теллитом.

Тайна Мак-Кертика осталась неразрешенной.

XI
ПЕРВАЯ МИНА ЗАЛОЖЕНА

Лихорадочным темпом развертывалась работа и на противоположной части земного шара – в вилле Элиаса Моргана.

Лучшие военные специалисты Североамериканских Соединенных Штатов, по личному приказанию Моргана, переданному через президента республики, собрались в вилле «Сансуси» для разработки плана разгрома Евразии.

Приготовления Моргана не прошли незамеченными. О них узнали широкие круги Америки.

15 июня в наиболее распространенной вашингтонской газете «Вашингтон пост» появилась следующая сенсационная заметка:

СОВЕЩАНИЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА

В вилле «Сансуси», принадлежащей Элиасу Моргану, уже вторую неделю происходят совещания, в которых принимают участие все выдающиеся полководцы и деятели главного генерального штаба.

Цели и задачи совещания нашим специально командированным сотрудником пока точно не выяснены.

Из достоверных источников сообщают, что совещание происходит в связи с назревающими событиями на перуанских рудниках, принадлежащих государству и арендуемых трестом г. Моргана.

Как известно, на этих рудниках, благодаря сильно развитой и искусно проведенной агитации со стороны известных лиц, усилилось стачечное движение. Бастующие, в количестве тридцати тысяч человек, упорно отказываются приступить к работе без повышения заработной платы и сокращения рабочего дня.

Стачка организована опытной рукой. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что по указаниям до сего времени неуловимого стачкома рабочие не допускают к рудникам резервные рабочие батальоны, прибывшие из Техаса, угрожая затоплением всех шахт.

Подробные сведения о совещании и ходе забастовки на перуанских серебряных рудниках будут сообщены завтра.

Однако, на следующий же день газета прекратила свое существование.

Она была куплена агентом Моргана за пять миллионов долларов.

Впрочем, Морган не достиг цели.

Многие рабочие газеты перепечатали сообщение «Вашингтон пост» и ежедневно информировали о том, что совещание все еще работает.

Они воспользовались совещанием для того, чтобы разъяснить еще больше рабочему классу Америки ту органическую связь, которая существует между Морганом и правительственным аппаратом, и призывали рабочих к стойкости в борьбе против капиталистов и капиталистического строя.

Но, как ни силились самые энергичные и расторопные сотрудники действительно рабочих газет, им не удалось прибавить ни одной строки, ни одного факта к сообщению, появившемуся впервые в «Вашингтон пост».

Известно было только, что совещание продолжается и что оно по-прежнему происходит в вилле Моргана.

Часть газет высказала предположение, что Морган хочет милитаризировать все предприятия треста, другие указывали на возможность введения нового законопроекта о резервных рабочих батальонах, но все газеты сходились на одном: что совещание направлено против рабочего класса, против усиливающегося революционного движения, – и подчеркивали близость решительного боя труда с капиталом в Америке.

О походе против Евразии никто и не думал. Сила и обороноспособность Советов были достаточно хорошо известны всем.

Газеты треста Моргана и официальный орган Федерации Труда ежедневно – жирным шрифтом – печатали опровержения по поводу «военного совещания».

Но напрасно. Рабочий класс Америки знал, что совещание все же продолжается.

И трудящиеся Америки готовились к отпору.

Газеты Евразии также отмечали, что в вилле Моргана происходит военное совещание.

Комментируя сообщения американских газет о совещании и стачечном движении, советская печать высказывала необходимость усиления стачечного фонда американских рабочих.

Сбор средств начала старейшая рабочая газета «Правда». А вслед за нею и остальные газеты. Выпустили подписные листы и профсоюзы.

Трудящиеся Евразии в течение трех дней собрали десять миллионов долларов, которые были переданы Центральному Совету Профессиональных Союзов Америки, входящих в Красный Профинтерн. Мобилизовал все свои силы и МОПР.

Не отстал от трудящихся Евразии и коллектив сотрудников «концессии на крыше мира».

29 июля в большом зале рабочего клуба, едва вместившем все три тысячи рабочих, состоялся митинг, посвященный событиям, происходящим в Америке.

На митинге присутствовала и Эди. Она уже не считала себя гражданкой Североамериканских Соединенных Штатов. Она была – и радовалась этому – членом великой трудовой семьи строителей и защитников Евразии. Рабочие, заметившие ее с начала митинга, недоумевали: что нужно дочери концессионера на митинге рабочих?

Раздавались даже возгласы:

– Шпионка!

– Попросите ее выйти!

Клава Соколова вступилась за подругу:

– Пусть она послушает, о чем будет идти речь. У нас нет никаких тайн. Пусть увидит, что мы, как и вся Евразия, готовы, хотя бы ценой жизни, поддержать наших американских товарищей!

– Товарищи! Помните, что всякое наступление на рабочий класс Америки есть наступление на Евразию. Помните, что, если Моргану и его присным удастся сломить сопротивление тридцати тысяч бастующих на рудниках Перу, – он сразу же возьмется за остальных рабочих. Конечная же цель Моргана – завладеть всем миром! – гремел голос первого оратора – Киссовена.

Киссовен был один из тех немногих, которые знали, что приготовления Моргана, больше чем когда-либо, были направлены именно против Евразии. Но раскрыть карты было еще слишком рано.

– Трудящиеся Евразии, – продолжал Киссовен, – должны готовиться к генеральному бою. И эта готовность сейчас должна выразиться в усвоении общей линии исторического развития взаимоотношений между трудом и капиталом, между Америкой и Евразией!

После Киссовена говорили еще многие.

Неожиданно на трибуне появилась Эди. Она заметно волновалась.

Присутствовавшие на митинге рабочие всколыхнулись.

Первые слова Эди, начавшей свою речь без обычного «товарищи», были встречены тяжелой тишиной.

Она без всякого предисловия рассказала митингу, как живут рабочие в Америке. Не забыла она и о школах, о заводских распределителях, о полицейских отрядах.

Когда она перешла к рассказу о пережитых ею самой забастовке и разгроме распределителя в Вашингтоне, собрание насторожилось и сосредоточилось. Иногда слышались одобрительные возгласы.

Рабочие поняли перемену, произошедшую с Эди. Они поняли, что человек, видевший порабощение трудящихся в Америке и торжество их в Евразии, не мог иначе говорить.

Заключительные фразы Эди, просившей принять ее в первые ряды борцов против Америки, против угнетения и эксплуатации, послужили сигналом к новому взрыву одобрения.

– Считать Эди Мак-Кертик полноправным членом коллектива! – гласила резолюция собрания.

После митинга Эди решила не возвращаться в дом отца и поселилась у Клавы.

Профессор Мак-Кертик и Дунбей в этот день еще утром выехали в Америку. Они должны были принять участие в последнем, решающем, совещании в «Сансуси».

5 августа Мак-Кертик и Дунбей, в сопровождении Ху, вернулись в Адагаде.

Эди с нетерпением ожидала приезда отца. Она знала, что он выезжал к Моргану. Отец и Дунбей, по ее мнению, должны будут рассказать ей, что происходит в «Сансуси».

Прибывший на авиетке Мак-Кертик уже знал о выступлении Эди. О митинге в Адагаде сообщил ему по радио его второй помощник, оставшийся на предприятии – инженер Кингуэль.

XII
СОКОЛОВ ЗА РАБОТОЙ

– Ты опять возишься со своими стекляшками?

Киссовен укоризненно качал головой. Он застал Соколова дома снова за рабочим столом.

– Хороши стекляшки! – буркнул в ответ Соколов. – Разве ты не знаешь, что я по призванию астроном?

Киссовен знал, что на Соколова еще в вузе большое впечатление произвели труды Фламмариона. Соколова привлекало движение звезд. Сколько раз убеждал он Киссовена, что только окончательное изучение законов их движения даст человечеству возможность построить жизнь на земле вне зависимости от всяких случайностей.

– «Случайности», «случайности»! – передразнивал его Киссовен. – Это несерьезное занятие для нашего брата – бояться «случайностей».

– Погоди! – возражал обычно Соколов. – Разве совершенно новая комета или какая-нибудь «неподвижная», по– вашему, звезда, это для вас не случайности? Или это тоже не для нашего брата? Ха-ха! Вот эти новенькие кометы и звезды я и считаю «случайностями». Их надо серьезно изучить. А ты – несерьезное занятие!

Соколов искренне возмущался. Он посвятил себя астрономии и окончил механический факультет ленинградского втуза именно с той целью, чтобы иметь возможность лучше изучить искусство изготовления телескопов.

Ему предстояла блестящая будущность в области оптики. Терехов неоднократно подчеркивал, что без помощи Соколова ему вряд ли удалось бы закончить свои работы по фонокинематографии.

Работу в «концессии на крыше мира» Соколов рассматривал первоначально тоже, как средство для продолжения своих изысканий.

Покрытые вечными снегами высоты Памира, гордо подымающиеся на шесть тысяч пятьсот метров над уровнем моря, манили его как природой созданные, естественные обсерватории. К тому же климат «крыши мира», отличающийся чрезвычайной сухостью и чистотой воздуха, сулил также успех при проведении различных наблюдений.

Сооруженная им в Адагаде обсерватория помогла ему сделать ряд существенных открытий.

Он, как и все современники-астрономы, не был удовлетворен относительно слабой светосилой и малой увеличительной способностью своих рефлекторов. Поэтому он неустанно, каждую свободную минуту, использовал для продолжения своих, еще в Ленинграде начатых, работ по изобретению более сильного объектива.

– Пойми, – говорил он Киссовену, – нам нужны хорошие, крупные телескопы. А производство кертикита оказывает мне в этом отношении неоценимые услуги. Ты хорошо знаешь, что я оборудовал эту мастерскую для производства оптических стекол. Теперь сырым материалом мне будет служить не стекло, а кертикит.

Опыты Соколова были чрезвычайно интересны.

Изготовленные в шлифовальной мастерской Соколова объективы из кертикита по своей чистоте даже превосходили обычные стеклянные.

После ряда неудачных опытов по увеличению размера объектива, Соколов решил прибегнуть к новому способу.

– Этот принцип, – объяснял он Киссовену, – указан еще в 1911 г. Мейерлингом, самым знаменитым оптиком, работавшим в то время на предприятиях Цейсса в прежней Германии. Мейерлинг работал в области производства двояковыпуклых стекол. Он брал сначала два совершенно одинаковых выгнуто-выпуклых стекла. При скреплении этих двух линз получаемая между ними полость заполнялась эфирным маслом. При удачном подборе половинок и эфирного масла мейерлинговские объективы были безупречны; и по светосиле, и по чистоте, и по величине поля зрения они превосходили одинаковые с ними по размеру объективы, изготовленные из сплошной стеклянной массы. Смотри: я повторил опыты Мейерлинга.

Киссовен молчал.

Действительно, кертикит, будучи гораздо тверже и, одновременно, эластичнее стекла, был прекрасным сырьем.

В начале опытов Соколов пользовался гвоздичным маслом. Но чистота и плотность масла оставляли желать много лучшего.

Соколов не унывал. Изучая характерные свойства различных эфирных масел, он наткнулся на памтуин.

В аптеке концессии, куда он обратился, памтуина не оказалось.

Это было вполне понятно, ибо, как ему сказал заведующий аптекой, памтуин уже больше восьми лет не применялся в медицине.

Для Соколова это, конечно, не было препятствием.

Собрав в течение одного дня достаточное количество листьев туи, растущей на территории концессии, Соколов наладил примитивное на первое время производство памтуина.

Киссовен очень неодобрительно отнесся к этой новой затее Соколова.

– Сейчас не время заниматься посторонними работами! Соколов, друг, пойми, что седьмое августа не за горами! В этот день первые тридцать грамм теллита очутятся вне Евразии. А чем это грозит нам, мы и сами не знаем. Я помню, что именно ты был тот, который больше всех ратовал против допущения вывоза теллита. И вот сейчас ты занимаешься своей астрономией и оптикой! Не понимаю тебя, Соколов!

И Соколов потуплялся: он считал себя виноватым перед Киссовеном, который, действительно, все свои силы отдавал только одному – предотвращению вывоза теллита.

Соколов возражал:

– Ты преувеличиваешь опасность. Мак-Кертик слишком много пообещал Моргану. Едва ли ему удастся выполнить эти обещания. Хотя бы взятие Памира! Пусть попробует! Насколько я знаю, Реввоенсовет не дремлет. Мак-Кертик, надо полагать, рассчитывает на то, что застигнет нас врасплох. Руки коротки! – заключил, даже повеселев, Соколов.

Киссовен не соглашался с ним.

– Все это так, но мы имеем дело с неизвестной силой. Я преувеличиваю свои опасения ровно настолько, насколько свойства теллита нам неизвестны. В последнее время я много думал о том, в каком положении очутимся мы в том случае, если, скажем, с помощью теллита можно будет использовать не только энергию, излучаемую живыми организмами, но и вообще все виды энергии, которые накопляются в результате человеческой деятельности. Или другая возможность: что будет, если Мак-Кертик найдет способ возвратить пойманную с помощью теллита лучистую энергию к первоисточнику, к тому организму, из которого она извлечена? Естественно, что Мак-Кертик, или, вернее, военные специалисты Моргана позаботятся о том, чтобы возвращаемая энергия была в несколько раз больше. А такой возврат энергии был бы – и будет – равносилен смерти, физическому уничтожению первоисточника.

– Киссовен, так ведь можно додуматься до абсурда. Я убежден, что если Мак-Кертику удалось добраться до тайн теллита, то нам и подавно удастся. Впрочем, ты сам знаешь, что Терехов очень доволен ходом исследований.

И Соколов, как ни в чем не бывало, продолжал свои опыты.

Иной раз Киссовена захватывал изобретательский пыл Соколова, и, увлекшись, он помогал ему то советом, то каким-нибудь новым прибором из своей лаборатории.

XIII
ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ШТАБ В ВОСТОРГЕ

Американская рабочая печать не ошиблась, когда ежедневно твердила о том, что в вилле «Сансуси», принадлежащей Элиасу Моргану, происходит совещание военного характера.

На экране маленького зала Института Рыкова ежедневно между двумя и четырьмя часами дня можно было наблюдать, как чины генерального штаба Североамериканских Соединенных Штатов обсуждают планы военных действий.

Элиас Морган в совещаниях участвовал лишь три раза: на первом совещании, где он разъяснил собравшимся по его приказу военным цель предстоящей «работы», в четверг и в субботу, когда он заслушал доклад начальника генерального штаба о ходе совещаний.

Зато его первый секретарь, Бэлл, военный инженер по образованию, непременно присутствовал каждый раз.

И ясно было, что, по существу, совещаниями руководит он, а вовсе не начальник штаба. Однажды как-то Бэлл не явился, – и совещание не состоялось.

Когда все собрались в первый раз, Элиас Морган сказал:

– Мистеры! Через полгода – это крайний срок – я должен иметь в своем неограниченном распоряжении «крышу мира», горную местность, расположенную у истоков рек Аму-Дарьи и Тарима. Остальное скажет мистер Бэлл. Крайний срок – шесть месяцев. Если раньше, – тем лучше.

Во второй раз он говорил еще короче и резче:

– В «Вашингтон пост» напечатано, что здесь происходит военное совещание. Я полагал, что в нашем генеральном штабе умеют держать язык за зубами. Если я обнаружу виновного, он будет уничтожен… Болтуны! – злобно прохрипел в заключение Морган.

Доклад начальника генерального штаба он выслушал молча, не сделав ни одного замечания, не задав ни одного вопроса.

Начальник штаба методически и спокойно излагал по порядку отдельные моменты задуманных операций.

– Разработанный штабом план нападения на Памир, – начал он, – крайне прост. По расчетам, проверенным несколько раз, для окружения Памира достаточно четырех воздушных флотилий по сорок пять аэропланов, грузоподъемностью каждый в шестьдесят человек. Руководит флотилиями и всем нападением дирижабль, имеющий на борту несколько тонн морганита, являющегося наиболее сильным взрывчатым веществом, известным современной науке. Каждый аэроплан располагает еще двумя минными аппаратами и одним бомбометом. Командующие отдельными флотилиями получают задания от дирижабля и приступают к военным действиям одновременно. Продолжительность нападения: от начала наступления до занятия последнего пункта на северном склоне Гиндукуша – сорок три минуты. В плане предусмотрено, что неприятель сосредоточивает на Памире сто военных воздушных кораблей. Согласно имеющихся в генеральном штабе сведений, на Памире постоянного гарнизона нет. Ближайшие сборные пункты территориальных округов находятся на станции Урсатьевской, в Мургабе, Красном Посте и Лхассе. Искусственных укреплений и батарей на Памире тоже нет. Для удержания занятой площади достаточно иметь на месте эскадрилью из шестидесяти боевых аэропланов.

При последних словах Морган усмехнулся, поднялся и вышел из зала.

Ошарашенные генштабисты через несколько минут услышали оценку плана из громкоговорителя.

– Самонадеянные хвастуны! Евразийские войска при наличии ста аэропланов не сумеют удержать Памир, а мои молодцы, – голос Моргана стал особенно неприятен и едок, – имея шестьдесят аэропланов, будут там полновластными хозяевами?

Киссовен, Соколов и Терехов давно уже не испытывали такого веселого настроения, как сейчас, при виде кислых физиономий почтенных генералов, безмолвно слушающих дребезжащий голос своего патрона.

– Однако! – сказал вслух Соколов. – Эта образина уж слишком круто обходится со своими советниками.

– Если так продолжится еще несколько месяцев, то мы можем спокойно работать и даже отдыхать. Такие совещания для нас не страшны. Не правда ли?! – воскликнул Терехов.

– Дело тут, конечно, не только в «крыше мира», – резюмировал Соколов. – Моргану нужен не только теллит. Он мог бы обойтись и без теллита. Собака зарыта в том, что Америка вот-вот лопнет от хозяйственного «полнокровия». Со дня той безумной бойни, которая в истории называется «великой мировой войной», американский капитализм, при всем своем могуществе, является не самодовлеющим целым, а частью мирового хозяйства. Взгляни в историю. Чем могущественнее становилась промышленность Америки, тем сильнее и явственнее становилась и ее зависимость от мирового рынка. Вспомни «дауэсизацию» Европы, начавшуюся в 1924 году в Германии, продолжавшуюся в 1928 году во Франции и закончившуюся в 1931 году в Англии. Америка с помощью «плана Дауэса» загнала Европу в хозяйственный тупик. Европа до поры до времени села на «паек». Затем последовал страшнейший взрыв. Рабочий класс Запада встал во весь рост и покончил с демократической мразью – ставленниками американского капитала. Денежки Америки «плакали».

Соколов сиял. Он всегда воодушевлялся, когда говорил о могуществе и успехах рабочего класса.

– Денежки-то плакали! – продолжал он. – Но это еще ничего! Америка потеряла ведь одновременно и значительную часть своих рынков! Недавняя всекитайская революция совершенно доконала «дядю Сэма». Американской промышленности некуда сбывать свою продукцию. Тот жесточайший переворот, который пережило народное хозяйство Америки пять лет тому назад в виде острого кризиса сбыта, выдержали лишь несколько трестов. Среди них сильнее всех стал трест Элиаса Моргана, нашего любезного собеседника. Он подчинил себе всю страну. Но этого для него мало. Значительная часть его предприятий бездействует потому, что не для кого выпускать товары. Моргану нужны рынки, чтобы пустить в ход свои заводы, чтобы ублажать богатыми подачками всю свою свору. Только таким путем он сможет продолжить свое господство. В теллите он и видит средство к закабалению всего мира. Никогда в истории человечества так ярко не выступала на международной арене близость последней схватки труда с капиталом, как в наши дни.

– И никогда не надо было нам сильнее и мужественнее готовиться к этой борьбе, как сегодня! – закончил его мысль Киссовен.

Терехов с видимым удовольствием и интересом следил за речью Соколова.

– Борьба стала неравной. Как некогда, тридцать-сорок лет тому назад, капитал имел огромный перевес над пролетариатом, такой же, если еще не больший, перевес мы имеем сейчас над капиталом. У нас есть могущественный союзник – пролетариат Америки, который, быть может, в самый последний момент помешает Моргану осуществить план генерального штаба.

– На это, пожалуй, трудно рассчитывать. Слишком сильны организованность и заинтересованность аппарата, управляющего отдельными винтиками его треста, – вставил задумчиво Киссовен. – Нам пока необходимо полагаться только на свои собственные силы…

Никто не возражал. Соколов и Терехов снова напряженно слушали и следили за экраном.

Генералы стояли все в той же кисло-почтительной позе, в которую поверг их голос Моргана. По-видимому, они ждали дальнейших распоряжений.

И действительно, в двери, через которую только что исчез повелитель, появился его третий секретарь – заведующий личной кассой Моргана.

– По распоряжению мистера Моргана, все присутствующие здесь на совещании имеют получить в Федеральном банке десять тысяч долларов за каждую проведенную здесь, в «Сансуси», неделю. Уплата за первую неделю будет произведена завтра, в десять часов утра, – чеканил секретарь, обращаясь к собранию.

В ответ послышался радостный, довольный гул голосов.

Как видно, никто из почтенных генералов не рассчитывал получить такой крупный куш за никуда не годный план захвата Памира.

– Задабривает. Но вряд ли это поможет ему, – заметил Соколов в заключение и вместе с Киссовеном отправился на концессию.

Терехов же, по обыкновению, пошел в оперативную часть Реввоенсовета.

У экрана остался лишь дежурный слушатель Академии генерального штаба РККА.