Текст книги "Кошки-мышки"

Автор книги: Алексей Костарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 5 Попалась

Прошли сутки, прежде чем Катя собралась с мыслями и раскрыла блокнот. Она перечитала свои предыдущие записи и стала задумчиво выводить иероглифы в углу чистого листа.

Катя недоумевала, что заставило её во время шабаша потерять голову и отдаться во власть всеобщего безумия – срывать с себя одежду, носиться в экстазе по залу и обниматься со всеми подряд. Было ли это вызвано обстановкой или действием наркотика? И что это был за наркотик? На первом курсе она пробовала «травку» и таблетки, но ни то, ни другое не оказывало на неё такого воздействия.

«Внутренность дьявольского храма озарялась светом пылающих факелов. Служитель Сатаны вышел из задней двери с мечом в руках», – написала Катя и нервно бросила ручку. Работа не клеилась. Фразы получались казёнными и невыразительными. Решив пройтись, она сунула блокнот в сумку, повесила сумку на плечо и вышла из дома. На ходу ей всегда думалось легче.

На улице пахло надвигающейся грозой. Катя бесцельно брела, то и дело натыкаясь на прохожих, и прокручивала в голове будущие строчки.

«Он обрызгал жертвенной кровью возложенную на алтарь обнажённую девственницу и воззвал к Люциферу…»

– Кэт! – окликнули её сзади. Катя оглянулась. На всех парах к ней мчалась Лилит.

– Кэт! Как здорово, что я тебя встретила! – затараторила она. – Я сейчас еду к Мастеру. Он пишет картину и центрального персонажа хочет писать с меня. Поехали со мной!

– А я не помешаю? – усомнилась Катя.

– Наоборот! Ему как раз нужна вторая натурщица!

Немного поколебавшись, Катя согласилась. Статью заклинило, и не было никакого резона упускать возможность ещё раз пообщаться с героем статьи. А вдруг это даст толчок «зависшим» Катиным мозгам?

Мастер щеголял в заляпанных краской джинсах. На месте отодвинутого в угол стола стоял похожий на жирафа-мутанта самодельный мольберт, а в центре комнаты непонятно зачем был установлен упирающийся в потолок наскоро обтёсанный столб. Катя тщетно пыталась взять в толк, как Мастер сумел затащить такую громадину в дом, водрузить и закрепить, если только ему не помогала в этом нечистая сила.

Фон начатой картины плавно перетекал от огненно-алого до тёмно-бордового. Передний план занимало окружённое языками пламени ложе, на котором, как объяснил Мастер, должна была возлежать в объятиях крылатого демона раздетая девушка. Роль этой самой девушки и предлагалось исполнить Лилит. Кто будет позировать для создания образа демона, художник не сказал. Вместо этого он посадил Катю в кресло, а Лилит скомандовал разоблачиться до полного естества и лечь на диван.

– Так, подопри голову рукой. Отодвинь локоть дальше. Хорошо. Теперь немного откинь голову и вальяжно развались. Помни, что ты – Королева Ада, возлюбленная Дьявола, отдыхающая рядом с ним после ночи любви.

Катя скучала и думала, что Мастер нашёл очень своеобразный способ удовлетворения своих сексуальных фантазий. Интересно, часто ли он развлекается подобным образом?

Через полчаса Лилит заныла, что устала лежать в одной позе.

– Ничего, потерпишь ещё, – усмехнулся Мастер. – Если бы шедевры создавались не ценой жертв, то грош была бы им цена.

«Микеланджело нашёлся!» – подумала Катя, вспомнив легенду о том, что великий Буонарроти умертвил натурщика, чтобы достовернее изобразить муки умирающего Христа. Она приподнялась и посмотрела через плечо Мастера. В картине, едва начатой, уже чувствовалось некое мрачное очарование, хотя сюжет, по правде сказать, немногим отличался от сюжетов тех «полотен», которыми торгуют в скверике ремесленники.

– Ладно, с тебя пока хватит, – смилостивился над Лилит Мастер. – Теперь, Кэт, займёмся тобой.

– А я кем буду? Возлюбленным супругом Лилит?

– Нет, ты будешь Мученицей Инквизиции. Ты будешь стоять, прикованная к столбу, и ждать, когда Дьявол заберёт твою душу.

– Это обязательно – вставать к столбу? – с опаской спросила Катя.

– А зачем же ещё я припёр сюда эту дубину? – искренне удивился Мастер.

– И что, у столба тоже придётся стоять нагишом?

– Естественно! Где ты видела одетых мучениц инквизиции?

Катя вздохнула. Она не была тургеневской барышней, но этот непрекращающийся стриптиз стал ей надоедать. Конечно, если того требует художественная достоверность…

С неохотой она сняла футболку.

– Полностью раздевайся, – приказал Мастер.

Катя вынуждена была раздеться и прислониться к столбу.

– Дальше-то что делать?

– Руки заведи назад, за столб. Голову наклони. Чуть-чуть набок. Немного сместись влево. Пока стой так.

Мастер придирчиво оглядел свою натурщицу со всех сторон, даже зашёл сзади.

Щёлк! Щёлк! Катины запястья крепко обхватили милицейские наручники. Катя вздрогнула. Достоверность достоверностью, но не слишком ли далеко заходит эта игра?

Лилит, правда, не выказывала ни малейших признаков тревоги, но когда лежишь на мягком диване, поводов тревожиться гораздо меньше, чем если тебя приковали голой к шершавому столбу!

Мастер обмакнул кисть и принялся за работу, что-то напевая под нос. Подолгу разглядывал Катю, наносил несколько мазков и отступал на шаг, оценивая получившееся. У Кати заныли ноги.

– Мастер, мне ещё долго так стоять? Уже ноги гудят! – пожаловалась она.

– А это только от тебя зависит. Недолго, если ты внятно объяснишь, кто ты такая, и что в твоём кармане делала эта вещица.

Мастер улыбался добрейшей улыбкой и раскачивал, словно гипнотизёр, перед Катиным носом её же крестик.

Катя обмерла. Надо же было так глупо попасться! И почему она не оставила его тогда дома?

– Я кричать буду, – просипела она.

– Не надо – понапрасну голос сорвёшь. Дом-то на отшибе, никто не услышит. Лилит, закрой ставни и вытряхни на стол всё из её сумочки.

Из сумочки посыпалась обычная женская мелочь – помада, зеркальце, расчёска, ключи, авторучка. А следом вывалился блокнот.

– Это что, никак конспект? – спросил Мастер, беря его в руки. – До чего прилежная попалась ученица! Или не конспект, а донос?

Катя молчала. Все улики были налицо.

– То кричать хотела, то молчишь, как рыба. Воистину, женщины – непостоянный народ.

Мастер подошёл к Кате, и Катя сжалась, ожидая, что он сейчас её ударит. Но он только взял Катю за подбородок и внимательно посмотрел в глаза.

– Я, Кэт, не зверь и не садист. Если ты мне расскажешь правду, и я поверю, что это правда, то я тебе ничего плохого не сделаю. Может быть, даже отпущу. Постой, подумай, а я твою рукопись почитаю.

– Кэт, это всё из-за меня, – шепнула Лилит, когда Мастер вышел. – Он мне сказал номер твоего дома и велел тебя сюда привести. Ты лучше признайся, он тогда подобреет.

«Быстро же они меня вычислили!», – поразилась Катя. – «Но признаваться нельзя. Как признаюсь, тут же укокошат».

Вернулся Мастер, поставил кресло напротив Кати, сел и закурил.

– А ты способная девочка, пишешь неплохо, – отвесил он комплимент. – Может, нам с тобой книжку выпустить, популярную? Растолковать народу сущность Люцифера. Ты будешь писать, я редактировать, фактические ляпы подчищать. А то, надо же, перепутала Асмодея с Астаротом!

Катя молчала.

Прошёл час, за ним второй. Миновал третий. У Кати пересохло во рту, и разболелась голова. Она едва держалась на ногах, но сползти на пол, к основанию столба, не решалась из боязни показать свою слабость.

Но Мастер её состояние заметил.

– Не мучай ты себя зазря – на тебя уже смотреть жалко, – сказал он. – На фээсбэшный отчёт твоя писанина не похожа, так что сильно бояться тебе нечего. Назови имя, фамилию, род занятий, мы пробьём по своим каналам, изыщем гуманные способы убедить тебя не трепать лишнего. Ты для чего хоть свой опус сочиняла?

Катя поняла, что упрямство ничего не изменит. Держать её прикованной к столбу сатанисты могут до бесконечности, а если бесконечность спустя в этом доме и появится кто-то, кроме дьяволопоклонников, Кате это уже не поможет.

– Для журнала, – растрескавшимися губами прошептала она.

– Для какого?

– Какой больше заплатит.

– А ты авантюристка! Теперь назови себя, и будем считать, что с этим маленьким недоразумением мы почти покончили.

– Гусева Екатерина Викторовна. Свободный журналист, – сказала Катя. Пускай убивают! Лучше умереть быстро, чем умирать медленно.

– Номер квартиры?

– Пятьдесят восемь.

– Ты там прописана?

– Да.

– Лилит, запомнила? Ступай, звони Чёрту на сотовый, пусть пробьёт.

Лилит ушла. Мастер запер за ней дверь, подошёл сзади к Кате и разомкнул один из браслетов.

– Не дури, – предупредил он. Подвёл её к креслу и пристегнул за руку к подлокотнику.

– Посиди пока так. На всякий случай. Пить хочешь?

– Да. И сигарету, – обнаглела Катя.

– Чёрт пробил, есть такая, – доложила Лилит. – Семьдесят восьмого года рождения, закончила журфак универа, последнее место работы – газета «Коммерческий вестник». Не замужем, детей нет. Отец разбился на машине в восемьдесят шестом, мать живёт в Заозёрске.

Катя вытаращила глаза. Вот это оперативность!

– Полезно поддерживать старые знакомства, – сказал Мастер. – Видишь, как хорошо получается: мама жива, значит, и тебя убивать незачем. Ты ведь, наверное, любишь маму и не станешь делать глупостей. Можно даже тебя и отпустить.

Он рассмеялся колючим смехом, от которого Кате стало не по себе.

– А, впрочем, я передумал. Не стоит отпускать, ты человечек полезный. Я тебя по-быстрому, в обход формальностей, инициирую, а ты пиши. Пиши, пиши. Только не статью, а книжку. Художественную. Кто-то так, на сон грядущий полистает, а кто-то прочтёт и пойдёт путём Сатаны.

Глава 6 На поводке

– Катька, ты куда пропала? – голос Каннибала в трубке звучал встревоженно.

– Сашка, я засыпалась, – хмуро ответила Катя. – Меня раскусили. Элементарно взяли с поличным.

– Катька, ты где? – закричал Каннибал. – Что они с тобой сделали? Ты можешь говорить? Если не можешь, то отвечай только «да» или «нет».

– Я дома и говорить могу.

– Ты одна?

– Как перст.

– Они что, тебя отпустили? – изумился Каннибал.

– Скорее, опустили. Примерно наказали, а потом инициировали. Так что, я теперь посвящённая сатанистка.

– Катька, я не врубаюсь! Объясни толком!

– Не телефонный разговор, – ну не рассказывать же, в самом деле, Сашке про то, как она стояла, голая и перепуганная, у столба, как Мастер с Лилит в качестве ассистентки её «посвятил», как после посвящения, отобрав одежду, два дня держал взаперти – не то для острастки, не то из прихоти. К его чести, обращался прилично – не бил, подшучивал насчёт завалившейся радистки Кэт, поил вином и кормил яичницей.

– Я вечером к тебе приеду, – сказал Каннибал.

– Нет, не приезжай. Вечером я должна быть у Мастера.

– За коим хреном? Тебе ещё не хватило острых ощущений?

– Мастер пишет с меня Мученицу Инквизиции.

Каждый раз для этого он раздевал Катю донага и приковывал к столбу, заявив, что ежевечернее стояние у столба будет ей маленьким наказанием за ложь, своего рода епитимьей. При одном взгляде на столб Катю охватывал жгучий стыд от перенесённого унижения, но она давила его в себе, покорно становилась к столбу и позволяла сцепить себе руки.

– Ах, да, он же художник, – протянул Каннибал. – Драпай от них поскорей, пока не увязла по уши.

– Уже увязла. Они знают всю мою подноготную и будут держать меня на коротком поводке. Да, приколись – Мастер поручил мне написать книгу про Сатану и сатанистов.

– Так и сказал?

– Ага. Нашёл Булгакова!

– И, всё же, странно, что они тебя не тронули.

– Зато потрогали, как следует. Сашка, в дверь ломятся. Созвонимся завтра.

За дверью оказалась Лилит. Теперь она каждый день приходила к Кате, как на работу, трещала без передышки и называла Катю сестрой. То ли была приставлена в качестве надзирательницы, то ли делала это в силу природной общительности. Конечно, Катя не могла забыть, что именно она заманила Катю тогда в Первомайский, но порой даже бывала рада её приходу – Лилит всегда сообщала свежие сплетни и рассказывала смешные истории.

– Кэт, мы вчера сидели с Иродом и Извергом. Я над ними ухохоталась! Бивис и Бадхед отдыхают! Ирод спрашивает: «Лилит, ты мне дашь?». А Изверг говорит: «Ты ему не давай, лучше мне дай». А сами-то оба не только не посвящённые, но даже, похоже, вообще ещё мальчики. Кэт, ты чего такая угрюмая? На меня бычишься? Да всё же обошлось!

– Не на тебя. Просто настроения нет.

– Слышь, а сегодня утром знаешь, что было? К Мастеру Епископ приезжал!

– Я думала, они враги, – сказала Катя. На своём опыте она успела убедиться, что нет злейших врагов, чем бывшие лучшие друзья.

– Ну, враги. Меня, в чём была, во двор выгнали, а была я, сама понимаешь, в чём. Сунули одеяло – прикрыться. И – давай ругаться!

Катя представила себе, как растрёпанная Лилит, обмотавшись одеялом, жадно прижимается ухом к двери, и рассмеялась.

– Ты чего ржёшь? – обиделась та.

– Про Ирода с Извергом дошло. Извини, я нынче жираф. Ну, и дальше? Долго ты так сидела, в одеяле?

– С полчаса. Ладно хоть, тепло! Потом Епископ вышел, злющий, страшный, на меня зыркнул, калитку рванул и убрался. Я в дом захожу, там Мастер ходит и матерится.

– Ты подслушала, из-за чего они ругались? – напрямик спросила Катя.

– Да из-за храма! Они когда рассобачились, Епископ всех своих забрал и из храма ушёл, а сейчас ему храм опять понадобился. Он хочет такую мессу отслужить, чтобы Мастеру нос утереть, а Мастер, понятное дело, его к храму и на дух не подпускает.

– Ты поменьше об этом болтай, – посоветовала Катя, прекрасно, впрочем, зная, что советовать Лилит не болтать – всё равно, что приказать рыбе не плавать. – Собачатся, и пусть собачатся. На то они и начальство. Нас с тобой это не касается. Ты к Мастеру едешь сегодня?

– Не, я завтра. Мастер сказал, что со мной лучше работать утром, а с тобой – вечером, потому что ты по утрам как сонная муха.

«Да, половой дисфункцией он не страдает», – хмыкнула про себя Катя. – «Ему надо было пойти не в жрецы Сатаны, а в восточные падишахи. Имел бы гарем из сотни жён». И поинтересовалась:

– Как поживает Королева Ада? Или на нарисованную времени уже не остаётся?

– Нормально поживает. Чего ей сделается? Знай себе, лежит в обнимку с Дьяволом, – иногда у Лилит появлялось чувство юмора. – Ну, давай, сестра! Я побежала. Хочу ещё к Валькирии заскочить – она мне какой-то новый «готик» обещала дать послушать.

Лилит унеслась. «Вот это энергия!» – позавидовала Катя и взялась за блокнот и ручку. Что делать – арбайт ист арбайт.

В теперешнем Катином легальном положении был один плюс: теперь она могла, не скрываясь и не кося под дурочку, открыто задавать Мастеру любые вопросы, что помогало скоротать время, проводимое Катей в положении истукана у столба. Мастер отвечал охотно, вот только Кате не всегда удавалось разобраться, когда он говорит всерьёз, а когда насмехается.

– Мастер, а если бы я оказалась фээсбэшницей, ты бы меня убил? – однажды спросила она.

– Конечно, – ответил он. – Зверским способом. Но сначала бы написал с тебя пару-тройку картин, продал бы картины «новым русским», и мы с тобой отметили бы сделку шашлыком из твоего бедра. Или посадил бы тебя на наркотики и отправил туда, откуда пришла, и радистка Кэт стала бы наркозависимым агентом сатанистов в ФСБ.

В другой раз она спровоцировала его на дискуссию о Дьяволе и Боге.

– Сдаётся мне, что ты просто подменяешь понятия, – замирая от собственной дерзости, сказала Катя. – Ты называешь Бога Дьяволом, а Дьявола – Богом, и твой Люцифер – тот же самый Бог христиан. А также Аллах мусульман и Яхве иудеев, – поспешила добавить она, заметив, как нахмурился Мастер при упоминании о христианах.

Мастер прищурил правый глаз и как-то странно улыбнулся – одной половиной лица. Второй глаз при этом сделался по-птичьи немигающим, похожим на глаз старого ворона.

– Соображаешь, – не то одобрительно, не то осуждающе отметил он. – Сатана и есть Бог. Бог, да не тот. Вся разница в том, что тот, другой Бог – назовём его для ясности «Адонаи» – ставит человека на колени, а Сатана поднимает его с колен.

– И привязывает к столбу, – не удержалась Катя.

– Столб – это частный случай, – отмахнулся Мастер, – и необходимая дань искусству. Сатана не требует постов и молитв, не заставляет человека насиловать себя в извращённой форме, не заковывает в цепи ограничений. Он лишь хочет, чтобы человек радовался, и чем чаще это случается, тем больше радуется сам Люцифер. Разве на служении, после того как через меня к нам пришёл дух Люцифера, ты не ощутила Радости?

– Мастер, можно чуть-чуть головой повертеть? Шея одеревенела, – жалобным тоном спросила Катя. Шея действительно одеревенела, но в первую очередь Кате нужно было оттянуть время, чтобы обдумать ответ.

– Ну, поверти, – разрешил Мастер.

– Радость-то я ощутила, – спустя несколько секунд ответила Катя. – Но, почему-то, эта Радость больше напоминала наркотическое опьянение.

– Радости в мире так мало, она так строго запрещена мирозданием, что приходится иногда прибегать и к таким средствам, – признался Мастер. – За этим Сатана и дал их людям. Навертелась? Тогда продолжим.

– Но, если Сатана не накладывает ограничений, значит, получается, всё можно? – усилила Катя напор.

– Разумеется, – подтвердил Мастер, старательно выписывая какую-то деталь образа Мученицы.

– А убивать, предавать, грабить – тоже можно?

– Можно, – сказал он. – При необходимости. Но без необходимости не нужно. Эти действия не прибавляют процента Радости, а раз так, то они не радуют Сатану.

Вчера же Катя совершила ещё более дерзкую провокацию.

– Никакой ты не сатанист, – заявила она.

Бровь Мастера удивлённо взметнулась вверх.

– Вот как? И кто же я, по-твоему?

– Ты – хиппи.

Мастер хохотал так, что уронил кисть и смахнул со стола тюбики с краской. Просмеявшись, он приблизился к Кате.

– Ну, с тобой не соскучишься! Будь так любезна, объясни, с чего это вдруг я – хиппи?

– А у тебя те же самые идеалы – свобода, любовь, творчество, радость, и те же средства их достижения – наркотики и секс. Разве что, вместо «фенечек» браслетики из пентаграмм.

Мастер серьёзно и внимательно посмотрел на неё.

– На сегодня хватит, – сказал он и разомкнул наручники. – Садись на диван.

– Как есть? – спросила Катя.

– Как есть и садись. Сигарету хочешь?

– Хочу.

– Я, Катюха, не хиппи, – начал он, доверительно приобняв её одной рукой. – Может, что-то общее и есть, но и чукча с китайцем чем-то похожи – у обоих глаза узкие. А хиппи… У них не было Люцифера, не было цементирующего духа, и они не научились древнейшему языку – языку ритуалов и символов. Без символа, оживлённого духом, любое сообщество обречено на самораспад. Думаешь, зачем нужны чёрные мессы, шабаши, инициации? Да затем, чтобы нас не съели поодиночке! Но ты про это не пиши. Не поймут.

В словах Мастера послышалась горечь, и Кате показалось, что из-за многочисленных личин на мгновение выглянуло его настоящее лицо. Выглянуло и снова спряталось за маской с прищуренным глазом и кривой усмешкой.

Но это было вчера, а сейчас Катю обуревали сомнения. Не наговорила ли она лишнего, и не пожалеет ли Мастер о своей внезапной откровенности? Было ясно, как день, что он всё время играл с ней в кошки-мышки, и Кате в этой игре отводилась отнюдь не кошачья роль. А чем обычно заканчиваются для мышей подобные игры, всем хорошо известно с самого детства.

Катя закрыла блокнот и включила БГ, но заунывный голос любимого певца лишь усугубил её подавленное настроение.

 
«То ли Бог, то ли просто эта ночь пахнет ладаном,
А кругом высокий лес, тёмен и замшел.
То ли это благодать, то ли это засада нам,
Весело на ощупь, да сквозняк на душе…»
 

На душе сквозило так, что душе хотелось закутаться в мохнатый плед. Катя посмотрела на часы – Мастер не приветствовал опозданий. С тяжёлым сердцем она бросила блокнот в сумку и отправилась на автобусную остановку.

Глава 7
Мученица и Смеющийся Бафомет

Чего Катя никак не ожидала, так это того, что Мастер вдруг откроет перед ней свои карты. Само собой, не все, но едва ли не большую их часть.

Войдя в комнату дома в Первомайском, она с удивлением обнаружила, что в комнате нет столба, словно его унесла обратно та же самая нечистая сила, которая помогала Мастеру затащить его в дом.

– Куда девался столб? – спросила Катя.

– Я его выкинул, – ответил Мастер. – Надоело постоянно налетать на него в потёмках.

– А как же Мученица?

– Мученица? Да она давно готова! Последних три сеанса я привязывал тебя просто так.

– Настолько понравилось зрелище? – вспыхнула Катя благородным негодованием.

– Даже не само зрелище. На тебя столб благоприятно действовал – ты с некоторых пор, будучи раздетой и привязанной, становилась очень смелой и разговорчивой. Это мне и понравилось.

«Ничего себе заход!» – подумала Катя. Кошки-мышки превращались в подкидного дурака. Но, исходя из более чем недельного наблюдения за Мастером, Катя могла предположить, что заход был сделан с шестёрки. С козырной, но всё же с шестёрки. Туза Мастер наверняка припрятал в рукаве.

– Иди сюда, – позвал он. – Зацени свой портрет.

Несмотря на то, что Мученица занимала не центр композиции, она с первого же взгляда приковывала к себе внимание. Мастер расположил её в правом верхнем углу холста, сразу за распростёртым крылом Дьявола, внеся, таким образом, в картину долю аллегории – столб и Мученицу лизали языки чёрного пламени, но там, куда дотягивалось крыло Сатаны, пламя гасло.

Назвав Мученицу Катиным портретом, он не погрешил против истины. У Мученицы были длинные чёрные волосы с зеленоватым отливом, но в остальном её сходство с Катей было почти фотографическим. Не отступая от традиций старых добрых голландцев, Мастер с предельной тщательностью прорисовал каждую чёрточку, начиная с лица и кончая волосами на лобке. В том, что ему удалось проделать столь кропотливую работу за столь короткое время, тоже мерещилась, как и в появлении-исчезновении столба, сатанинская подмога.

Голова Мученицы была склонена, но взор не потуплен. Он устремлялся в верхний левый угол, где на тревожно-багровом фоне оставалось свободное место.

Катин же взгляд соскользнул вниз, на Дьявола и Королеву Ада. Королева возлежала в сладостной истоме, и на губах её блуждала та же самая отстранённая, наркотическая улыбка, которую Катя видела на лице Лилит в ночь посвящения. Но Дьявол, почему-то, казался задумчивым и печальным.

– Ну, как, нравится? – спросил Мастер.

– Очень. Только у меня есть два вопроса.

– Валяй.

– Пустое место справа – это нарочно?

– Нет, картина же ещё не закончена. Там я напишу Антихриста в последний день мира. Каков второй вопрос?

– Почему у тебя Дьявол такой грустный? У него что, в семье нелады?

– С семьёй у Дьявола всё в порядке, – откликнулся на шутку Мастер. – Он скорбит оттого, что прислужники Адонаи повсюду гнобят Радость, да и прочие люди в большинстве своём шарахаются от неё, как от холеры. Не хотят они Радости, не умеют, не научены радоваться! Им привычнее тянуть лямку, кряхтеть, стонать, ныть, но Радости они боятся, Радости им не надо. Вот потому Дьявол и грустный.

Катя сделала шаг назад, чтобы восприятие не дробилось, и можно было оценить картину целиком.

– Знаешь, на икону похоже. Нет, не на икону – на старинные фрески в храмах. На фрагмент фрески.

– Чего я и добивался! – Мастер довольно усмехнулся. – В старинных фресках есть дух. Хоть они и создавались с ложной целью, но дух в них есть.

– Мастер, да ведь ты – талант! Ты и впрямь Мастер! – воскликнула Катя без тени лести, уловив заключённую в картине художественную убедительность и внутреннюю силу, которые так отличали работу Мастера от поделок из скверика. – Почему ты не выставляешься?

– Ха! – скривился Мастер. – Выставляться – значит платить бешеные деньги за аренду зала или обивать пороги всевозможных тупиц, канючить, клянчить – возьмите меня, я хороший, я талантливый! Это не для меня. Я и сам знаю, что я талантлив, вот ты теперь знаешь, и все мои знают. Мне этого достаточно.

В другое время Катю бы покоробило это собственническое «мои», но сейчас она пропустила его мимо ушей.

– Так Бафомета в храме ты рисовал? – догадалась она.

– Я. Он почти копия этого, – Мастер указал на стену, – и он тоже смеётся.

– Это как – смеётся? – удивилась Катя. Никакого намёка на то, чтобы крылатый козёл смеялся, она не заметила.

– Сейчас покажу. Садись, – Мастер схватил Катину руку и подвёл её к дивану. Сейчас он снова, как тогда, когда делал вид, будто силится вспомнить забытые заклинания, походил на школьника. На десятиклассника, который, обнимая млеющую восьмиклассницу, тычет пальцем в звёздное небо: «Вот эта красная звёздочка – Марс. А там – во-он там! – Альтаир. А это – Альфа Центавра».

– Расфокусируй взгляд. Не напрягай зрение, просто смотри. Видишь?

– Ничего не вижу, – Катя и вправду ничего не видела, кроме того, что Бафомет смотрел на неё совершенно Мастеровскими глазами, а изгиб его губ напоминал Мастеровскую кривую усмешку.

– Ничего такого не вижу, – повторила Катя, и вдруг… Видение было настолько отчётливым, как если бы подобное могло случиться в действительности. Крылья Бафомета затрепетали, один глаз прищурился, другой округлился, и Бафомет, глядя на Катю, ухмыльнулся всей пастью, оскалив жёлтые зубы.

– Фу, чёрт, заморочил! – замотала головой Катя, пытаясь вернуться в реальность. – Сам ты смеющийся Бафомет!

До неё не сразу дошёл смысл собственной фразы. Но, когда это произошло, Кате показалось, что она разгадала истинную суть Мастера. Не был он ни Антихристом, ни Зверем Апокалипсиса, ни Протеем. Он был Смеющимся Бафометом.

– Увидела! – искренне обрадовался он. – Я так и думал, что у тебя получится, и оказался прав. Можешь считать себя одной из избранных. Это ведь не всем дано, даже не всем посвящённым. Даже не всем посвящённым высшего ранга. Епископу, например, никогда не увидеть Смеющегося Бафомета.

– А ты заметила, как он смеётся? – продолжал Мастер. – Он не злобно смеётся, но и не весело. Он – что-то вроде «альтер эго» Люцифера, обратная сторона его лика. Но Люцифер, Несущий Свет и Радость, сам обычно печален и мрачен. А Бафомет смеётся. И этот его смех – надежда, залог прихода в мир Радости. Конец мира не наступит до тех пор, пока Бафомет не перестанет смеяться.

– Мастер, а про это можно писать? – осторожно осведомилась Катя.

– Ещё как можно! Нужно! Если ты Смеющегося Бафомета в книгу не вставишь, я смертельно обижусь, и следующую Мученицу Инквизиции повешу за ноги, а позировать будешь ты.

Говоря это, Мастер глянул с настолько гипертрофированной свирепостью, что Катю разобрал неудержимый смех. Когда Мастер был таким, он не казался ей страшным, и она не ждала от него никакого подвоха. С таким Мастером хотелось смеяться и дурачиться. С таким Мастером становилось легко.

– Значит, раз Мученица написана, мне теперь незачем приезжать каждый вечер? – спросила она.

– Да если бы я тебе это строго-настрого запретил, то ты и тогда бы приезжала, – в тоне Мастера появилось что-то, что заставило Катю опять насторожиться.

«Так, шестёрки вышли», – мелькнуло в Катиной голове. – «Сейчас полетят десятки. А то и валеты».

– Почему это? С чего ты так решил?

– По двум причинам. Во-первых, твоё любопытство не насытилось и на четверть. А, во-вторых, потому, что ты отчасти мазохистка.

– Я – мазохистка? Полагаешь, мне так приятно быть голой и беспомощной? – вскипела Катя.

– Мэй би, мэй би. Покопайся, как следует, в себе, и найдёшь в подсознании много интересного и неожиданного, – сказал Мастер. – Но я не об этом. Твой мазохизм, скорее, иного характера. Ты уверена, что я с тобой играю, и боишься меня до судорог, хотя чего меня бояться? Я не ем хорошеньких, милых и умненьких журналисток. Но ты боишься и, тем не менее, проводишь рискованные эксперименты, задавая вопросы, которые, по твоему мнению, должны меня разозлить. Ну, и как после этого не назвать тебя мазохисткой?

– Мастер, у тебя не найдётся сигареты? – спросила Катя. Игра в кошки-мышки, миновав стадию игры в дурака, плавно переходила в шахматную партию с расчётом действий противника на десять ходов вперёд.

– Сигарета найдётся. И стакан портвейна – тоже. Тебе полезно снять нервное напряжение, а то в отделении неврозов кормят плохо.

– Портвейн без добавок? – Катя никак не могла забыть причащение из «Чаши Радости».

– С ослиной мочой. Один из твоих коллег установил, что именно ей разбавляют портвейн на каком-то южном винзаводе. И прекрати ежеминутно смотреть на часы! Ты сегодня остаёшься здесь.

Катю разозлила безаппеляционность его заявления. Будь он хоть Смеющимся Бафометом, хоть эманацией Сатаны, но решать за Катю ему никто права не давал. Захочет Катя – останется, а не захочет – так никакой поводок не удержит.

– Не буду я к тебе каждый вечер ездить! – зло бросила Катя. – И не надейся! Хотя бы потому, что не на что. Я из-за твоей страсти к искусству великолепно пролетела с халтурой. Почти как фанера над Парижем.

– Спрячь коготки, это тебе не идёт, – сказал Мастер.

– А пролёт с халтурой я компенсирую.

Он небрежно достал из заднего кармана смятую «пятисотенную».

– Аванс от «новых русских»? – продолжала злиться Катя. – Или ссуда от Люцифера?

– Нет. Как говорят скромники из протестантских конфессий, всего лишь «плоды частных пожертвований». Бери. Здесь и на автобус хватит, и на бумагу для машинки, и на пиво для Каннибала, чтобы он эту машинку починил.

Катя поперхнулась портвейном. Вот и выскочил из рукава туз!

– Ты знаешь про Каннибала? – упавшим голосом прошептала Катя.

– Знаю. Если помнишь, Катюха… Можно, я буду тебя Катюхой звать? Екатерина Викторовна – это слишком официально, Кэт – слишком индифферентно, а мы с тобой, как-никак, не чужие. Так вот, Катюха, если помнишь, был когда-то такой журнал, назывался «Знание – сила». Нет, не подумай, никакой мистики, никакой телепатии. Грамотно поставленное наружное наблюдение – этому я у Чёрта научился, плюс того же самого Чёрта неоценимая помощь, плюс бескостный язычок твоей названной сестры, и совсем чуть-чуть логики. Так, не утруждая себя игрой в гестапо, я и вычислил Каннибала.

– Мастер, пожалуйста, не трогай Сашку! – взмолилась Катя. – Я сама его раскрутила! Он поначалу вообще ничего говорить не хотел, но я пристала, как репей.

– За него не трясись. Я ему ещё благодарность вынесу и пива поставлю, за то, что он тебя ко мне направил, – заверил Мастер. – Долго ты Каннибала уламывала?

– Долго.

– Ну да, он не из болтливых. Я потому и разрешил ему от нас отдалиться. По семейным обстоятельствам.

– По каким ещё семейным обстоятельствам? – изумилась Катя. Каннибал нередко делился с ней своими проблемами, касающимися отношений с девушками, но ни о каких «семейных обстоятельствах» речь ни разу не заходила.

– Впервые слышишь? Дочка у него на стороне, внебрачная. Что и почему у них с этой девкой, с матерью дочки, не сложилось, я не знаю, не интересовался, но ползарплаты он каждый месяц туда отсылает.