Текст книги "Заколдованный остров"

Автор книги: Алексей Корепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

«Давай, давай, подходи, – мысленно призывал он противника, прочно упершись в песок арены чуть согнутыми напряженными ногами и не намереваясь сдвигаться с места. – Подходи, ты же видишь, я сосредоточен только на обороне, я думаю только о том, как бы не пропустить удар… Подходи же!»

– Бой! – еще раз рявкнул распорядитель.

Бритоголовый слегка пожал плечами, нахмурился и, подобравшись и выставив перед собой левую руку, подскочил к Владу. И в тот момент, когда он замахнулся для удара, Влад стремительно выбросил вперед ногу, целясь точно в середину черной набедренной повязки противника. Он уже почти почувствовал момент соприкосновения собственной ноги с чужим телом, но вышло совсем не так, как он задумал. Бритоголовый каким-то неуловимым молниеносным движением увернулся от удара, Влада по инерции понесло вперед, перед глазами его мелькнул, стремительно приближаясь, крепко сжатый кулак, оплетенный черными ремнями, – и в голове что-то взорвалось с ослепительной болезненной вспышкой. А потом со всех сторон обрушилась темнота…

…Медленно, с трудом, сквозь боль вспомнилось, что бурлящий поток с размаху бросил его лицом на фонарный столб. Надо было выбираться из этого потока, карабкаться на столб, к спасению, но тело не слушалось его, тело было не более чем тряпкой, выброшенной за ненадобностью кем-то из тех, кто успел спастись.

Нужно было попытаться открыть глаза…

Он изнутри провел языком по саднящим губам, ощутил знакомый вкус собственной крови и поднял веки.

Над ним возвышались две фигуры: одна багровая, с чем-то сверкающим в руке, другая – почти обнаженная, с черной полосой ткани на бедрах. И ни потока, ни фонарного столба. Откуда-то издалека пробивались в переполненную болью голову свист и крики.

Он смог наконец с усилием оторвать затылок от чего-то мягкого, – но только на мгновение. Нечто непонятное выжало все силы из его тела. Он опять закрыл глаза, постарался сосредоточиться – и наконец-то более-менее пришел в себя. И узнал распорядителя и своего бритоголового противника. И сообразил, где находится.

Распорядитель, поджав губы, укоризненно качал головой. У бритоголового были злые глаза. Влад вновь приподнялся, и тут бритоголовый шумно, с силой всосал носом воздух, наклонился и плюнул ему в лицо. Потом протянул оплетенные ремнями руки и рывком сдернул с Влада трусы до самых коленей. И смачно плюнул еще раз. Все вокруг содрогнулось от хохота.

– Убирайся отсюда! – прорычал распорядитель, нависая над Владом. – Убирайся, пока не вытащили за ноги. По правилам нужно драться!

Влад ладонью вытер плевки, кое-как натянул трусы, поднялся и, пошатываясь и ничего не видя перед собой, поплелся к барьеру. Кто-то сунул ему в руки тунику, и он бездумно забросил ее на плечо. На трибунах продолжали свистеть, хохотать и топать ногами. У него было сейчас только одно желание: как можно быстрее добраться до тоннеля, как можно быстрее уйти отсюда, от этого улюлюканья, от этого беспредельного унижения, – но одеревеневшие ноги плохо слушались его. Задев плечо, мимо пролетела сандалия, оставленная им на арене, другая шлепнула его по спине. Он не стал их подбирать. Он добрел наконец до ведущего под трибуну, к выходу из амфитеатра, тоннеля. Сорвал с рук ремни, швырнул их к стене и скрылся от веселящейся толпы в его прохладной пустоте.

На площади перед амфитеатром было безлюдно. Надев тунику, Влад побрел по выложенным в шахматном порядке черным и белым плитам, то и дело сплевывая кровь, сочащуюся из разбитых губ. В ушах у него все еще тихо звенело, ныла челюсть, наткнувшаяся на встречный удар бритоголового, и вообще что-то не в порядке было с головой. Ее словно набили жесткой ватой. К тому же, вновь начала болеть ступня. Он чувствовал себя опозоренным и несчастным, кожу на лице, казалось, стянуло от высохших чужих липких плевков. Он постоянно ощущал эти плевки, и ему захотелось немедленно умыться, смыть с себя плевки и перенесенное унижение. Ускоряя шаг, Влад миновал обрамляющие площадь скульптурные группы. Свернул за угол и, прихрамывая, направился к украшенному колоннами входу в общественные бани.

Высокие сводчатые переходы и залы бань тоже были на удивление пустынны. Влад шел вдоль украшенных лепкой и разноцветной мозаикой стен, мимо гладких колонн и статуй обнаженных атлетов, провожавших его слепыми взглядами. Так никого и не встретив, он оставил за спиной скрытый клубящимся паром горячий бассейн и вошел в распахнутые высокие двери теплого бассейна. Там, как и везде, было безлюдно, и ни единый всплеск не нарушал неподвижности прозрачной воды в выложенном белым мрамором резервуаре.

Влад не стал размышлять о том, почему вокруг никого нет. Ему не хотелось никого видеть, не хотелось ни с кем разговаривать. И такое чувство было ему уже знакомо. Горько было на душе, горько и тоскливо, еще более горько, тоскливо и тошно, чем утром этого бесконечного дня…

Он сбросил на пол тунику и трусы, подошел к нише, заставленной горшочками с благовонными мазями. Взял там длинную жесткую мочалку и мыло и по ступенькам спустился в теплую воду. Положил мыло на выступ вздымающейся из воды колонны, прополоскал рот. Намылил мочалку и начал с ожесточением тереть лицо, словно стремясь напрочь содрать оплеванную опоганенную кожу.

Несколько раз окунувшись с головой, Влад вылез из бассейна, взял с полки простыню и завернулся в нее. Устроился на ступеньках, ведущих в бассейн, обхватил руками колени и начал думать о том, кому и зачем нужно было затевать этот непредусмотренный бой в амфитеатре, кому и зачем нужно было выставлять на посмешище его, Влада. Его, не сделавшего никому ничего плохого. Голова соображала все еще туго, а может, и ни при чем тут вовсе была голова… В общем, он не нашел не только ответа, но даже намека на ответ. Случившееся с ним в амфитеатре было совершенно необъяснимым.

Единственное, до чего он додумался, – это до того, что ему нужно поговорить с распорядителем боев. Влад не был с ним знаком, никогда не имел с ним никаких дел и никаким образом не мог ни намеренно, ни случайно чем-то насолить распорядителю. Распорядитель действовал по чьему-то указанию. Распорядитель знал, кого выбирать, знал имя того, кого выбирает. Нужно было поговорить с распорядителем.

Только не сегодня, решил Влад. На сегодня уже хватит. Завтра.

Если, конечно, распорядитель захочет разговаривать…

Так он и сидел в одиночестве, не замечая, как утекает время, и невидящим взглядом уставившись в неподвижную прозрачную гладь. Тишину этих пустынных помещений нарушал только отдаленный шум воды в трубах, ведущих к горячим подземным источникам. И когда над его головой раздался голос, он вздрогнул от неожиданности.

– Я так и знала, что найду тебя здесь, – сказала Дилия и, прошелестев подолом тонкого розового платья, опустилась на ступеньку рядом с ним.

Можно было подумать, что она возникла здесь прямо из воздуха – настолько неслышным было ее появление.

– Что, утешать пришла? – буркнул Влад, отводя взгляд от девушки.

Он представил, как выглядел там, на арене… оплеванный… без трусов… представил себя глазами Дилии – и лицо его обдало жаром, как будто он с разбега нырнул в горячий бассейн. Лучше бы она не приходила сюда!

Девушка провела пальцами по его распухшим губам. Пальцы у нее были теплыми и мягкими.

– Больно? – спросила она участливо.

Влад мотнул головой, словно обжегшись. Неужели она не понимает, что это ее появление, это ее участие – как нож в сердце? Неужели не понимает, что делает ему еще больнее?!

– Да, очень больно! – почти выкрикнул Влад, и эхо беспорядочно заметалось под перекрытиями. – Очень больно, – понизив голос, повторил он и отвернулся от девушки.

– Терпи, Влад, терпи, – негромко сказала она.

Влад резко повернулся к ней:

– Почему я должен терпеть? Почему нам всем постоянно приходится терпеть? Или ты вполне довольна своей жизнью, этими постоянными ударами? Ты довольна, Дилия?

– Все зависит от предназначения, – туманно ответила девушка, с прищуром глядя на неподвижную воду.

– А-а! – махнул рукой Влад. – Терпеть – наше предназначение? Почему? С какой стати? Мой мудрый распорядитель Бат считает, что горожане когда-то нарушили какой-то порядок, а мы теперь за это страдаем. А ты что думаешь по этому поводу?

– Я ничего не думаю, – слегка пожав плечами, сказала Дилия. – У меня другие дела.

– Да-да, дела… – пробормотал Влад и горько усмехнулся. – Кого ни послушай, у каждого дела. У Альтера дела, у тебя дела. Только у меня дел никаких нет… – Он помолчал и поднял глаза на девушку. – А ты знаешь, что вот сейчас, на боях, этот верзила-распорядитель вовсе не случайно выбрал именно меня, а не кого-то другого?

– Почему ты так решил?

– Потому что он знал, как меня зовут. И выбрал не случайно, специально выбрал, чтобы унизить, на посмешище выставить. Понимаешь, не случайно!

– Я тоже знаю, как тебя зовут. – Девушка встала и сверху вниз посмотрела на Влада. – А вообще, случайностей не бывает. Любая случайность вовсе не случайность – надо только знать причины. Терпи, Влад. А я пойду.

Она слегка кивнула и неслышно направилась к дверям. Влад провожал ее растерянным взглядом. Его озадачили слова Дилии. И она, и Альтер говорили с ним так, будто знали что-то такое, что было неизвестно ему. Или, опять же, все дело было в манере вести разговор? Или они все-таки понимали то, что никак не мог понять он?…

«Я, наверное, очень ограниченный человек, – с горечью подумал Влад. – Я ничего не соображаю, я не могу сосредоточиться и не вижу ничего дальше собственного носа. У меня совершенно бестолковая голова…»

В дверях девушка обернулась к нему, и ее голос отчетливо прозвучал в тишине просторного зала:

– Как это ты надумал спасать меня сегодня от потопа, Влад? Вот уж не ожидала…

Пока он подбирал слова для ответа, Дилия исчезла в глубине коридора.

«Не ожидала? Ты от меня этого не ожидала? Хорошего же ты, однако, обо мне мнения!» – обескураженно подумал Влад.

Схватил лежавший рядом, на ступеньке, кусок мыла и с остервенением швырнул его в бассейн.

6

Окна кафе были задернуты тяжелыми темными портьерами, редкие настенные светильники не светили, а тлели, и в полумраке едва виднелись фигуры сидящих за столиками немногочисленных посетителей. Влад специально выбрал место в дальнем углу, чтобы его не узнали те, кто мог зайти сюда после кулачных боев. Бои еще не кончились: когда он направлялся сюда мимо площади, она была все такой же безлюдной. Да и не кончались так рано бои. Влад заказал бокал легкого вина, но даже не притронулся к нему. Подперев руками голову, он смотрел на еле освещенный мрачным лиловым светом скрытого фонаря помост у противоположной стены. Там, слегка склонив голову к плечу, стояла Грустная Певица. Ее длинные черные волосы были стянуты черной слабо искрящейся лентой. Мелкие лиловые искры едва уловимо мигали и на длинном черном платье при каждом ее движении. Бледное лицо певицы с темными провалами глаз было отрешенным и печальным. Она пела без музыкального сопровождения, пела негромко и как-то приглушенно. Однако ее голос не тонул в портьерах, не терялся в свисающих из-под потолка плотных темных полотнищах – он добирался до самого дальнего угла, где сидел Влад, и горькой струей проливался в душу. Этот голос, это пение навевали тоску, но были полны какого-то мрачного очарования. Так, наверное, могла бы петь угрюмая крылатая женщина с картины Дилии, потерявшая всякую надежду на лучшее будущее…

Влад, стиснув зубы, слушал Грустную Певицу, и чувствовал, как невольные слезы наворачиваются на глаза. Нужно было бы уйти отсюда, от этого терзающего душу пения, но он не мог сдвинуться с места. Его опутали незримые узы странных песен, время от времени переходивших в такой же негромкий проникновенный речитатив.

В полумраке небольшого кафе тягучими волнами качались над столиками бесконечные вереницы слов, таящих неизбывное уныние и близкую беду.

 
Громко труба протрубит, из тех, что особого рода,
Но не поймем, не увидим, где свет, а где тень —
И отворятся гроба, и потянутся мертвые всходы…
Вот наконец он пришел – главный день.
Судный день…
 

Смысл песен оставался скрытым от Влада, однако он чувствовал угрозу, переполняющую их, и что-то дрожало у него внутри.

– Да, умираем мы, – не поднимая глаз, скорбно пела Грустная Певица, – и нет беды страшней… чем, пережив закат, пропасть во мраке дней…

Что все это значило? Что?…

Влад закрыл глаза и несколько мгновений боролся с вновь накатившей, невесть откуда взявшейся тошнотой. Голос женщины в черном заполнял все вокруг, одна песня сменялась другой, и невозможно было никуда скрыться от этого голоса.

 
Не обманешь судьбу, мир – пустыня безбрежная,
Мы – уроды душой, сонм больных и калек.
Не помогут мольбы, и томимся по-прежнему,
Пустоте все равно – был ли ты, Человек…
 

«Мы уроды душой… – Он не хотел открывать глаза, да и зачем открывать глаза? Полутьма снаружи и такая же полутьма внутри… – Мы уроды душой… Может быть, действительно все дело в нас самих, в наших душах, а не в окружающем мире? Окружающий мир здесь вовсе ни при чем, а вот наше восприятие мира… Все видится в черном цвете, потому что чернота находится внутри нас… Может быть – так?…»

Столик слегка пошатнулся от толчка, и рядом проникновенно сказали заплетающимся языком:

– Влад, др-ружище… Н-наконец-то я тебя нашел!

Влад открыл глаза. Вийон расслабленно плюхнулся на стул напротив него, спиной к Грустной Певице. Поставить бокал на стол, прежде чем сесть, он не догадался и, конечно же, выплеснул добрую половину содержимого прямо на свою изрядно помятую, неопределенного цвета тунику.

– А вот ведь нашел, н-нашел! – поводя пальцем перед носом Влада, нетрезво приговаривал Вийон и бессмысленно улыбался. – Спрятаться от меня вздумал, Влад? Дудки! От меня никуда не спр-рячешься, н-никуда. Вот так и запомни, Влад: ни-ку-да! – Вийон победно вскинул бокал и тут же опять облился. – Давай лучше выпьем, Влад!

Не дожидаясь ответа, Вийон запрокинул голову и одним длинным глотком опустошил бокал. И чуть не свалился при этом со стула. С трудом удержав равновесие, он подался вперед и попытался то ли похлопать Влада по плечу, то ли погладить по голове, но не дотянулся: рука его упала на стол. Влад поспешно отодвинул в сторону свое вино и негромко сказал:

– Осторожно, Вийон, осторожно.

– Да! – Вийон мотнул головой, навалился грудью на стол и наконец нашел желанную опору. – Я всегда осторожно, Влад… Я оч-чень осторожный и оч-чень хороший… Да, Влад? И не надо от меня прятаться, я тебя все равно найду! Так или не так, Влад? Я правильно… пр-равильно говорю?

– Правильно, все правильно ты говоришь, – заверил его Влад. – Только не надо так громко.

– Недуг бытия… О тяжелый недуг бытия, – тихо жаловалась Грустная Певица. – Вот тот тайный порок, что гнетет нас и гложет… Вот та мысль, что нам душу тревожит… Неужель заразилась и я?…

– Да! – встрепенулся затихший было Вийон. – Совершенно верно… Гораздо хуже, чем недуг небытия, правильно, Влад? Тот недуг уже никого не гнетет и не гложет. Правильно, Влад? С-слушай, слушай ее, Влад. Она все правильно поет… Я люблю ее слушать…

Вийон полуобернулся к помосту, выставил перед собой руку и начал с чрезмерной нетрезвой старательностью водить ею из стороны в сторону, пытаясь попасть в такт пению хрупкой женщины с бледным, почти неподвижным лицом. Взгляд его совсем затуманился, и Владу показалось, что Вийон вот-вот уснет – если уже не уснул.

Влад не знал, чем занимается этот небритый голубоглазый узкогрудый парень с давно забывшими о расческе кудрявыми светлыми волосами. Вернее, чем занимается, кроме того, что часами просиживает в разных кафе за бокалом вина или кружкой пива, или за тем и другим вместе – и льется все это в него, как в бездонную бочку. Хотя, казалось бы, куда там литься? Невысок ростом был Вийон, и комплекцией своей вовсе не походил на тех мускулистых громил, что колошматили друг друга неподалеку отсюда, на арене амфитеатра. Вийон, судя по его расшатанно-расплывчатому состоянию, на кулачных боях не был и позора Влада не видел… Да, Вийон смотрел на окружающее через тонкие стенки бокалов, но мог, тем не менее, рассуждать вполне внятно и логично, поддерживать любую беседу и, даже на время погружаясь в полусон, не терять ее нить. Владу были не в тягость эти беседы, хотя содержание их он не мог бы как следует вспомнить… как и содержание многих других разговоров…

– Вот, вот, слушай, слушай! – вновь встрепенулся Вийон, уставив палец на Влада. – Вот сейчас… это место… мне ос-собенно нравится…

– Чужие края… Там, за смертью, чужие края, где в скитаниях наших никто не поможет, – безнадежно пела женщина в черном. – Только жаль, что наш век… так бессмысленно прожит… – Голос ее смолк на несколько мгновений, и в кафе стало очень-очень тихо, и люди за столиками показались Владу тенями, всего лишь тенями того, что на самом деле вовсе не существует и никогда не существовало. – Но излечен… недуг… бытия… – тихо, словно задыхаясь, словно погружаясь все глубже и глубже в пустоту, словно уходя безвозвратно, закончила певица.

Лиловый свет погас, и помост погрузился в темноту, скрывшую невысокую тонкую фигуру в длинном черном платье с мерцающими искрами.

– Вот оно, Влад… Из-ле-чен! – палец Вийона все-таки дотянулся до Влада и потыкал его в грудь. – Вот тебе и лучшее лекарство, Влад. С-самое надежное! Хотя, согласись, в недуге бытия тоже есть свои прелести. Да, Влад? Правильно?

– Да уж, наверное, – нехотя сказал Влад.

Не было у него желания углубляться в обсуждение таких тем. К тому же, пострадавшая челюсть продолжала болеть, и эта боль почему-то тупо отдавалась в затылке.

– Вот именно! – Вийон удовлетворенно потер ладони. – Тут посидишь, там посидишь… Бокал, другой, третий… Прогуляешься, поразмышляешь о возвышенном, о прекрасном. Сорвешь цветок, вглядишься в совершенство и изящество линий. Вдохнешь его аромат… м-м-м! Восхитишься богатством красок… Спросишь себя: откуда это чудо, это диковинное диво, как могло возникнуть столь упоительное единство формы, цвета и запаха? И вознесешься мыслями в такую вышину… Есть хлеб для тела, Влад, но есть и для души… И тут – трах-бах! – ветер, вода хлещет, как из лопнувшей трубы, и ты весь уже мокрый с ног до головы, и без своего недопитого бокала, и тебя несет куда-то, и какой-то хлам вокруг – а где же цветок, Влад, где? – и физиономией тебя прямо в какие-то колючие кусты… Вот тебе и совершенство, вот тебе и восхитительное изящество линий. Согласен, Влад?

Влад с интересом смотрел на неожиданно утратившего всю сонливость собеседника. Вийон сопровождал свою витиеватую речь замысловатыми движениями рук – поблескивали в полумраке перстни, кольца и браслеты, – и язык у него теперь совсем не заплетался.

– Согласен, Влад? – с нажимом повторил Вийон.

Влад не знал, с чем, собственно, должен соглашаться, но не стал уточнять, а просто кивнул. Никто из сидящих в кафе не обращал на них внимания.

– Вот! – удовлетворенно воскликнул Вийон. – Мокро, жестко, колко, тряпки какие-то грязные у лица, представляешь? Никакого тебе изящества, в нос и в рот песок набился – не продохнешь, задница совершенно отсырела, и ей ужасно неуютно… Но! – палец Вийона торжествующе взметнулся над столом. – Вот они, парадоксы нашего существования, и в этом-то вся прелесть так называемого недуга бытия! Прекрасная роза среди куч дерьма. И наоборот: куча дерьма среди прекрасных роз. Понимаешь, Влад? Все в жизни переплетено, возвышенное соседствует с низменным, красота ходит в обнимку с безобразием, изысканное вино уживается с похмельной головной болью и глядишь – а кто-то гадит прямо на клумбу с прелестными нежнейшими цветами. Понимаешь?

– Ты хочешь сказать, что, лежа в грязи, нанесенной сегодняшним потопом, сумел найти в этом какую-то привлекательность?

– Вот именно! – вскричал Вийон и, двинув локтем, опрокинул на стол свой пустой бокал. – Именно сумел найти. Представляешь: мокро, грязно, жестко, все колется и царапает, в ноздрях полно земли и всякой дряни – и вдруг мягкое такое сияние, нежный такой блеск… Этакий лучик надежды во мраке жизни. Дар, преподнесенный судьбой. Трепетный, но неумолчный зов прекрасного среди подавляющей тупой немоты повседневности. Искра вечного огня, не погасшая среди волн, не исчезнувшая в этом всесокрушающем потоке, намочившем мне задницу. Это ли не знамение, Влад? Это ли не символично? Нетленная, неугасимая искра вечного!

– Да что же это за искра такая? – не вытерпел Влад, слегка оторопевший от неиссякаемого красноречия Вийона. – Непочатую бутылку вина ты там нашел, что ли?

– Сам ты бутылка! – уязвленно сказал Вийон и смахнул-таки на пол свой бокал. – Нет в тебе полета, Влад, прозаично мыслишь. А тут поэзия, песня! Вот, любуйся и думай о вечном.

Вийон растопырил пальцы и сунул свою ладонь тыльной стороной чуть ли не в лицо Владу.

– Ну? – непонимающе сказал Влад, скользнув взглядом по кольцам и перстню на длинных, с неряшливо обрезанными ногтями пальцах собеседника.

Вийон, качая головой, разочарованно поцокал языком:

– Удивляюсь твоей непонятливости, Влад. Неужели не видишь? Вот это что, по-твоему? – Вийон пошевелил безымянным пальцем с довольно широким кольцом, отливающим тусклым серебром. – Это что, по-твоему, не вещь?

Влад пожал плечами:

– Ну, кольцо. Я в этих делах не очень. Вот, – он кивнул на свой одинокий перстень с красным камнем, – мне вполне хватает.

– Кольцо! – фыркнул Вийон. – Да ты посмотри, какое кольцо! Это же песня, а не кольцо! Символ спасения! Да ты посмотри, получше посмотри! Это же как глоток вина поутру, после буйного вечера. Песня, Влад, утренняя песня, а не какой-то там вой Белого Призрака. Шелест свежей листвы, плеск вина, льющегося в бокал. Ты только посмотри, протри глаза и посмотри! Лепесток в бокале!

Бормоча все эти красивости, Вийон не без усилия стащил кольцо с пальца и протянул Владу. Влад, решив, что сопротивляться бесполезно, взял украшение и повернулся к настенному светильнику.

– Росинка на траве, одинокий фонарь в переулке, – продолжал приговаривать Вийон. – Тонкий бокал с драгоценным напитком, способствующим воспарению души… Ты не против, если я отхлебну из твоего бокала?

– Отхлебни, отхлебни, – рассеянно сказал Влад, рассматривая кольцо. – Воспари душой.

Ничего особенного он в этом кольце не нашел. Обыкновенное украшение, не хуже и не лучше других, с черным волнистым орнаментом по верхнему и нижнему краю. Наверное, только нетрезвому Вийону, занесенному потоком в заросли кустарника, могло оно почудиться – как он там выражался? – лучиком надежды и искрой вечного огня. Конечно, приятно, наверное, среди мокрого хлама обнаружить утерянную кем-то изящную вещицу. Символ спасения… Пить бы Вийону с утра поменьше – тогда вовремя заметил бы опасность и сидел дома, и не пришлось бы физиономией в кусты.

– Красивая штучка, – деликатно сказал Влад, возвращая кольцо. – Повезло тебе, Вийон. Не каждому так везет: лежа в грязи, наткнуться на прекрасное.

– Я же говорю: з-знамение! – воскликнул Вийон.

Он поднял руку с кольцом, зажатым большим и указательным пальцами, нетрезво сощурился и принялся пристально разглядывать его, поворачивая то в одну, то в другую сторону, причмокивая и покачивая головой.

Он уже успел отхлебнуть из бокала Влада, и отхлебнуть так основательно, что бокал был пуст.

– А давай-ка я тебе его подарю, Влад!

– Да я, вообще-то, не любитель… – начал было Влад, но Вийон отчаянно замотал головой и схватил его за руку, чуть не перевернув столик.

– Нет-нет-нет, даже и не вздумай отказываться! – напористо заявил он, пытаясь насадить кольцо на палец Влада. – У меня вон сколько, а у тебя? Позволь сделать тебе приятное. Ведь правда же, прелестное колечко?

Влад решил не сопротивляться. Коль Вийону приятно сделать другому приятное – зачем лишать его этого удовольствия? Тем более, кольцо смотрелось на руке вполне уместно. Приятно смотрелось, можно сказать.

– Н-ну вот, – удовлетворенно сказал Вийон, продолжая держать Влада за руку и с умилением разглядывая свой подарок. – Весьма и весьма недурно, я тебе скажу. В этом есть глубокий смысл, Влад: не прятать у себя искру вечного, а передавать другим. Так и ты – поноси немного и передай дальше. Ты так и сделаешь, Влад? Обещай, что так и сделаешь.

– Конечно, – заверил Влад. – Похожу немного и передам другому. Не сомневайся.

– Ну вот и славно! – обрадовался Вийон. – Почему бы нам по такому случаю не выпить немного вина? Такое ведь бывает не каждый день, согласен? Сейчас я принесу… вот только сначала прилягу немного…

Вийон тяжело поднялся, отодвинул ногой стул и, пошатываясь, направился к стоящим вдоль стен низким диванам. Уронил себя на темную бархатную обивку, вяло помахал рукой: «Я с-сейчас, Влад!» – повалился на бок и замер.

«Все, погрузился в светлые грезы», – усмехнулся Влад и поправил кольцо.

Помост по-прежнему был пуст. Посетители кафе молча сидели за столиками, и Влад подумал, что пока он разговаривая с Вийоном, никто из них, кажется, не произнес ни слова. Либо пришли сюда на редкость молчаливые горожане, либо не хотелось им ни о чем говорить после песен Грустной Певицы.

Входная дверь с легким шорохом отворилась, и в кафе вошел высокий человек. Тусклый свет упал на его лицо, обрамленное длинными волосами, и Влад от неожиданности откинулся на спинку стула. Он узнал распорядителя боев.

Распорядитель должен был сейчас находиться в амфитеатре, на арене, потому что бои не могли закончиться так быстро. И они, несомненно, еще не закончились: снаружи, за окнами кафе, по-прежнему было тихо. Не могло такого случиться, чтобы зрители расходились крадучись и безмолвно – с чего бы это вдруг? И никто не спешил сюда глотнуть вина или пива и обсудить состоявшиеся поединки. А Владу помнилось, что все окрестные кафе после боев бывали битком забиты горожанами. Скорее всего, распорядитель просто выскочил на пять минут промочить свою луженую глотку, хотя… Хотя ведь и в амфитеатре напитков вполне хватало.

Как бы там ни было, распорядитель находился сейчас не на арене, а в кафе. Он нацедил вина из бочки во внушительную бронзовую чашу, подошел к ближайшему от двери столику и грузно опустился на стул. По сторонам он не смотрел – обхватил чашу ладонями и начал сосредоточенно хлебать свое вино, не обращая ни на кого внимания.

Влад поколебался немного, оглянулся на безмятежно посапывающего Вийона и встал из-за стола.

«Будь что будет, – решил он, – а попробовать надо».

Огибая столы, он подошел к распорядителю. И без приглашения сел напротив, в упор глядя на поглощающего вино верзилу с округлым лоснящимся лицом без единой складки или морщинки. Распорядитель мельком взглянул на него и сделал очередной гулкий глоток, ничем не показав, что имеет какое-то отношение к Владу. Словно и не он совсем недавно тыкал своим жезлом в трибуну, словно и не он рычал: «Убирайся, пока за ноги не вытащили!»

– Можно задать вопрос? – Влад старался, чтобы голос его звучал ровно и достаточно нейтрально. – Вернее, два вопроса.

Распорядитель со стуком поставил тяжелую чашу на стол, неторопливо вытер губы рукавом плаща и неожиданно подмигнул Владу.

– Готов проглотить вот эту посудину, – он пощелкал ногтем по отозвавшемуся низким звуком боку чаши, – если не угадаю, какие у тебя вопросы. Причем проглотить, не разжевывая, одним махом.

– Ну и какие же? – подавив легкое удивление, неприязненно спросил Влад.

Конечно же, этот громила догадался, о чем его может спросить тот, кого он выбрал в качестве жертвы мастеру кулачного боя.

Распорядитель выставил перед собой крепкий палец с отполированным закругленным ногтем и несколько раз медленно ткнул им в сторону Влада:

– Имя твое сегодня склонял на все лады один квартальный смотритель. Мастодонт, если не ошибаюсь. Была у тебя с ним небольшая милая встреча, не так ли, Влад?

Влад почувствовал, что щеки его начинают гореть. А распорядитель продолжал негромким, но раскатистым басом, так что, казалось, голос его слышен всем посетителям кафе:

– Это ответ на твой первый вопрос. А что касается второго… – распорядитель ухмыльнулся, показав крупные белые зубы, которыми действительно можно было бы при желании разжевать бронзовую чашу. – Да, я, конечно же, выбрал тебя не случайно. Я искал тебя на трибуне – и нашел!

– Но почему? – растерянно выдавил из себя Влад. – Мы же с тобой совершенно незнакомы! Почему именно меня?

– А чтобы жизнь тебе не казалась слишком хорошей, – жестко сказал распорядитель.

– Это… это у меня, что ли, хорошая жизнь? – Влад чуть не задохнулся от возмущения. – Всем бы такую хорошую… – он осекся и в упор взглянул на распорядителя. Тот, чуть прищурившись, изучал покрытый узорами бок своей опорожненной чаши. – Ладно, выкладывай: кому и чем я насолил? Хотя ума не приложу, когда и что мог сделать такого…

Распорядитель некоторое время молчал – в кафе воцарилась тишина, которую нарушало лишь сопение спящего Вийона, – потом, зашуршав плащом, поднялся из-за стола и с высоты своего роста снисходительно посмотрел на Влада.

– Не нравишься ты мне, Влад, – рокочуще заявил он на все кафе. – Просто не нравишься, вот и все. От тебя постоянно мочой разит на всю округу. Вот тебе и весь мой ответ.

У Влада отнялся язык. Распорядитель грузно прошагал к двери и, обернувшись, покивал ему:

– Да-да, разит так, что хоть нос зажимай!

И покатился, покатился над столами, от стены к стене, возбужденный, насмешливый шепоток посетителей…

Дверь за распорядителем давно закрылась, а Влад продолжал сидеть все так же неподвижно и никак не мог прийти в себя от его оскорбительных слов.

– Не выйдет… Заперто… – невнятно сказал с дивана Вийон.

Не открывая глаз, он с трудом начал поворачиваться на другой бок, кряхтя в такт своим несобранным замедленным движениям. Наконец повернулся, уткнулся поджатыми к животу коленями в стену и вновь мерно засопел.

Чувствуя себя неловко, содрогаясь от этой неловкости и ощущая обращенные на него взгляды – или ему только так казалось? – Влад отодвинулся от стола, пригнулся и осторожно втянул носом воздух, понимая, что поступает глупо. Разумеется, никакой мочой от него не пахло – слегка веяло ароматным мылом и благовонной мазью. Запахи были ненавязчивыми и приятными. Распорядитель бессовестно врал. Умышленно врал, чтобы задеть, унизить его, Влада, чтобы досадить… Зачем? Чтобы жизнь казалась не слишком хорошей… Почему жизнь не должна казаться хорошей?

Вряд ли приходилось ожидать, что сами собой появятся ответы на эти вопросы.

Влад был не в состоянии искать ответы. У него вновь разболелась голова, и одни и те же невнятные серые мысли вяло ползли по кругу, путаясь и натыкаясь одна на другую, растворяясь и вновь появляясь, вращаясь в унылом хороводе. В душе зазудела обычная беспросветная тягучая тоска. Бытие действительно казалось ему тяжелым недугом, излечить который может только Смерть. Но вдруг там, за Смертью, в тех чужих краях, о которых пела Грустная Певица, поджидает недуг еще более ужасный?